Дискуссии, проблемы

Вид материала

Документы

Содержание Русский язык конца хх столетия Блядь! – вскричал из-под одеяла малолетний Миша, будущий поэт Михаил Поздняев, пораженный радостью рифмы. – Блядь Литература и примечания

Подобный материал:

• 1. Мировая валютная система и современные проблемы её развития, 23.99kb.
• Всероссийская научно-практическая школа-конференция молодых ученых «История России, 112.88kb.
• Программа регламент выступлений Доклады и сообщения: На всех секциях и заседаниях, 80.69kb.
• «Возможна ли модернизация при современной системе регулирования налоговых правоотношений:, 53.16kb.
• Вопросы для подготовки к зачёту по дисциплине «Современные проблемы гражданского права, 26.47kb.
• Избранные части дискуссии, 1189.59kb.
• Методические материалы к практическому занятию №2 Практическое занятие в форме дискуссии, 27.01kb.
• Русская духовная культура – фундамент Европейской цивилизации, 416.85kb.
• Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки. Проблемы и дискуссии, 625.96kb.
• Научные проблемы, дискуссии художественное пространство в сибирском летописании XVII, 1321.52kb.

Литература

1. Кинелев В.Г. О развитии дошкольного, среднего общего и начального профессионального образования (Выступление Министра общего и профессионального образования Российской Федерации на заседании Президиума Правительства Российской Федерации) // Педагогический вестник. – 1997. – № 4. – С. 1-2.
   
2. Организация наблюдения за детьми, часто болеющими ОРВИ, на педиатрических участках детских поликлиник г. Москвы: Информац. письмо ГУЗМ. – М., 1993.
   

^ РУССКИЙ ЯЗЫК КОНЦА ХХ СТОЛЕТИЯ


Самотик Л.Г.





Самотик Людмила Григорьевна, канд. филол. наук (1974), доцент (1980). Сфера научных интересов — географическое варьирование русского языка. Более 80 печатных работ, в том числе: Материалы к лекциям по русской диалектологии. – Ачинск, 1992. – 71 с.; Словарь-справочник по лексикологии русского языка. – Красноярск: КГПУ, 1998. – 334 с.; Словарь исторической прозы А.И. Чмыхало. – Красноярск: КГПУ, 1999. – 609 с.


Во дни сомнений, во дни тягостных

раздумий о судьбах моей родины,

– ты один мне поддержка и опора,

о великий, могучий, правдивый и

свободный русский язык!

И.С. Тургенев


Публикаций с подобным заголовком в последние годы появилось много [1], но они не подытоживают состояние родного языка за прошедший век (как можно было бы ожидать), а пытаются осмыслить происходящее с ним в кончающееся десятилетие. И это совершенно понятно: язык – это особая категория объективной действительности, очень чутко реагирующая на любые изменения в обществе, а в обществе нашем, как известно, произошла ни много ни мало, а смена общественно-политического строя.

Особенно остро на все социальные процессы реагирует лексика, ей и посвящено подавляющее большинство публикаций. То, что происходит с родным языком, прежде всего взволновало «широкую общественность», и только с некоторым временным интервалом начали высказываться ученые, в 1996 г. была издана коллективная монография Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН [2].

Но тема явно не исчерпана. С одной стороны, «процесс идет», язык продолжает активно изменяться, с другой – есть аспекты этого процесса, пока не осмысленные в имеющихся публикациях и даже не зафиксированные ими. Кроме того, меняется оценка фактов русского языка сегодняшнего дня от начала 90-х к их концу.

Итак, русский язык конца ХХ столетия... В наши задачи входит краткое обобщение тех сторон современного языка, которые отмечены в литературе; выявление некоторых моментов, не фиксированных в источниках; попытка вписать всё происходящее в тенденции развития как литературного русского языка, так и национального; сопоставление настоящего периода с послеоктябрьским начала века; сравнение происходящего в литературном языке с языком народным (русскими народными говорами и городским просторечием), и вытекающий из этого сравнения взгляд в будущее. В наших наблюдениях мы ограничиваемся лексическим уровнем языка.

I а. Внимание нелингвистов – как писателей и журналистов («ревнителей слова» – В.П. Астафьев), так и рядовых носителей языка – привлекают прежде всего процессы англизации лексики русского языка, жаргонизации и явления сквернословия в публичной речи [3].

Наш красноярский поэт Александр Щербаков пишет:

Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,

Скажите, родные бурýны,

Ну чем оно так, наше русское слово,

Тревожит душевные струны?...

Оно – и молитва, и клятва, и песня

В устах наших грешных и душах.

Неужто и впрямь победит чужебесье

И русское слово задушат? [4].

Действительно, все мы знаем, что в последние годы в русский язык вошло большое количество иноязычных (и, прежде всего, английских) слов, это как обозначение новых для общества явлений (менеджер, свингер, армреслинг и др.), так и дублеты русской лексики (тенейджер – ‘подросток’, прессинг – ‘давление’, консенсус – ‘соглашение’, шоу – ‘представление’ и др.). «Мы лепим этот свой странный имидж, сколачиваем истеблишмент, работаем на модулях, предаёмся хобби, прячемся от мафиози и рэкетиров, слушаем брифинги и контравью, участвуем в ток-шоу, гала-шоу, даже в супер-шоу, гуляем в диснейлендах, питаемся с маркетов, закусываем в гриль-барах, поём шлягеры, читаем бестселлеры или, на худой конец, дайджесты, смотрим триллеры, пускаемся в вояжи и круизы, упиваемся шармом, ловим кайф, имеем консенсусы, координации, консолидации и интеграции (результат налицо!), пребываем в эйфории от суверенизации (вот уж гениальное словцо!). И в общем, говорим туфту и явно катимся к эбис... Последнего люкса в обиходе пока нет, сим рекомендуем» [5].

Английские параллели насаждаются в школьные учебники: «Нет опыта достижения консенсуса (соглашения) в общественной жизни», «сциетизм и антисциетизм (от анг. science – наука)» и мн. др. [6].

А.И. Солженицын писал: «Нынешняя порча языка в том, что он замусоривается множеством англоязычных слов, большей частью безнадобных, дубликатных, вместо пренебрегаемых русских» [7].

Англизация – не собственно русское явление, все европейские языки ей подвергаются в той или иной мере, это связано с американизацией европейской массовой культуры. В какой-то степени это, вероятно, и своеобразная реакция социума на вхождение страны в мировое сообщество после длительного «затворничества».

В русскую публичную речь хлынула и волна жаргонизмов, прежде всего это лексика из воровского арго: разборка, кайфовать, балдеть, торчать, безнадёга, беспредел, тусовка, туфта, хаза, пахан и др. Из постоянной подборки и фактов: «В. Черномырдин: "Что, похоже на меня, что можно взять Черномырдина и загнать или нагнуть?" В. Путин: "Мы будем преследовать террористов везде... Вы меня извините, в туалете поймаем – мы их и в сортире замочим» [8]. Под сильным влиянием воровского жаргона находится молодежный жаргон, солдатский и жаргон моряков срочной службы [9]. Причины этого явления лежат в общих социальных процессах современности и отчасти – влиянии сленга английского языка. Жаргонизмы представлены даже в поэтической речи:

Разве что с бодуна ты припомнишь казанский мотив муэдзина.

Диана – это мат королевы. Королева зевнула офицера.

(А. Вознесенский)

Иногда жаргонизмы не «опознаются» массовым читателем, поэтому текст понимается в несколько искажённом виде. Так, у В. Высотского: «Смотри, чудак, она же грязная. И глаз подбит, И ноги разные...» (грязный – ‘больной венерической болезнью’) [10].

Распространяется в русском языке и сквернословие, от сравнительно теперь безобидных задница, трахнуть, сволочь до прямого мата. Так, у В.П. Астафьева в одном из последних крупных произведений «Прокляты и убиты» читаем: «Поэт нашёлся, еп твою мать!» [11]. «Весь мир – бардак, все люди – бляди» [12]. «Командир обращается к нам как к людям, а они жопы отвесили, губы расквасили!» [13]. Используется мат в поэзии:

Глядь! Кобыла Дунька, Судьба – конь...

– ^ Блядь! – вскричал из-под одеяла малолетний Миша, будущий поэт Михаил Поздняев, пораженный радостью рифмы.

– Блядь, – ахнул изумленный редактор.

(А. Вознесенский)

Причин сквернословия в современной публичной речи и художественных текстах, очевидно, много.

С одной стороны, в современной культуре идёт смешение художественной литературы и так называемой альтернативной, всегда существовавшей в русском обществе, но известной в узком, преимущественно мужском кругу. Альтернативные произведения писали и А.С. Пушкин и А.Н. Толстой... Но эти произведения не были рассчитаны на публикацию [14]. В альтернативной литературе всегда использовалась обсценная лексика, но в художественные печатные тексты она никогда на допускалась. Теперь же, например, произведения Э. Лимонова печатаются в центральных художественных журналах. Некоторые писатели, видимо, приближаясь к натурализму в манере письма, переносят его и на речь. (Так оценивал, например, роман «Прокляты и убиты» сербский литературовед Слободан Маркович, выступавший на Съезде русистов в г. Красноярске).

С другой стороны, освобождение от цензуры как-то само собой привело к устранению в некоторых издательствах литературных редакторов и даже корректоров, что сказывается на качестве текстов.

Значимо при этом и особое строение русского языка – языка контрастов. Известен изощрённый русский мат, используемый во многих языках мира, но в русском литературном языке нет слов для обозначения некоторых интимных частей тела, состояний и т.п. (это или детские слова, или грубо-просторечные и нецензурные, или медицинские термины; вспомним используемое в переводах заниматься любовью и др.). На русском литературном языке неприлично публично говорить о перхоти, прокладках, стуле, зуде и подобных вещах. В других европейских языках и даже других славянских (например, по свидетельству носителя языка, доцента КГПУ С.А. Агаповой, в сербском) это не совсем так. Поэтому иногда насыщены сквернословием выглядит пословные переводы иноязычных текстов. I б. Лингвисты шире смотрят на происходящее в вербальной сфере общения. К названным процессам они добавляют: перераспределение между активным и пассивным словарным запасом литературного языка; смену оценочной стороны значений ряда слов (коннотаций) и др.

Так, многие ранее частотные слова и словосочетания перешли или в разряд историзмов, или стали словами малочастотными, лексикой ограниченного употребления: партком, партсобрание, общественная работа, колхоз, исполком, передовик производства, социалистическое соревнование, маяки пятилетки, товарищеский суд, пионер и др.

Но одновременно происходит актуализация историзмов и некоторых церковнославянизмов, что связано с основной доктриной нашего общества – Возрождением: земство, департамент, губернатор, гимназия, дума, лавка, купечество и др. Эти слова создают иллюзию возвращения старых явлений, хотя в сущности являются часто номинацией новых социальных реалий.

Церковнославянизмы возвращаются, как отмечает Н.Г. Самсонов, в цитировании библейских текстов или пересказе Библии; особенно часто они используются в качестве заглавий и эпиграфов; возвращаются некоторые церковнославянские грамматические формы слов, например, звательные формы (Отче наш, Господи, Боже, Сыне, Иисусе, Христе, Владыко), падежные формы имен (ея, нея; святаго духа, на небеси; словарь В.И. Даля «Толковый словарь живаго великорусского языка» и др.). Л.К. Граудина приводит названия новых фильмов, в которых используются церковнославянизмы: «Ныне прославися, сын человеческий», «Чада светлой России», «Спаси, Боже, люди твоя», «Древо животворящее» и т.д. [15]. Близко к возвращению церковнославянизмов стоят и некоторые изменения в современной орфографии: написания с прописной буквы, использование букв старого дореформенного алфавита, хотя сегодня они, несомненно, носят характер стилизации: Бог, Богоматерь, Пасха, Рождество, Евангелие; торговый домъ, лЂта, обЂт. Расширяется сфера использования церковнославянских элементов в специальной проповеднической литературе, издаваемой в последние годы значительными тиражами (например: Мень А. Таинство, слово и образ. Ленинград: Терро-Логас, 1991, Фаст Г., священник. Свет и тени голгофы. – Красноярск: Енисейский благовет, 1993; Фаст Г., протоиерей, Майстренко В, Небесная лествица: Диалоги. – Красноярск: ЕНисейский благовест, 1994 и др. книги этого издаетльства.)

Часть слов меняет эмоционально-экспрессивную окрашенность: коммунисты часто заменяется на производное коммуняки, отрицательную окрашенность приобретают слова: активист, агитатор, революционер. Реприза Е.В. Петросяна – «Все мне что-нибудь советуют, у нас даже страна недавно так называлась «страна Советов» – снижает сочетание страна Советов. По наблюдениям А.П. Сковородникова, так же используется слово патриот: «Врагов не боятся. Кто бы ни пришёл – уголовник или патриот, вождь или сексот» [16]. «Создано даже специальное слово для ассоциации патриотизма с фашизмом: национал-патриот» [17]. А такие слова, как господа, белые, богатые, буржуазный, казино, миллионер, диссидент и др., утрачивают отрицательную окрашенность значения («употребляются без идеологического приращения» – Русский язык конца ХХ столетия... С. 37). Некоторые слова не могут сменить эмоционально-экспрессивную ориентацию, и тогда действует или закон эвфемизации языка: рынок рабочей силы вм. безработица, ночные пансионаты вм. ночлежные дома, обслуживающий персонал вм. слуги, или возникают новые заимствования, обозначающие реалии, уже имеющие в языке свою номинацию: мафия вм. преступность, коррупция вм. взяточничество, коммерция вм. спекуляция, путана вм. проститутка и др.

Для русского языка последнего десятилетия в целом характерно уменьшение территории распространения, она сокращается и дальше [18]. Но при этом русский язык сохранил все основные свои функции, продолжает быть языком межнационального общения и международным (мировым) языком. Правда, по наблюдениям Н.Г. Самсонова, «изменилась социальная база функционирования русского языка как средства межнационального общения..., снизилось качество русской речи у нерусского населения..., резко сократилось функционирование языка в сфере народного образования, причем исключительно за счет сокращения часов на его преподавание» [19]. Русский язык стал государственного языком, так как впервые в истории России в Конституции обозначен его статус. Возросла персонификация языка (авторские программы по телевидению, свободное общение дикторов с аудиторией, городские микротопонимы от личных имён [20] и т.д.), расширился круг пользователей публичной речью.

II. Какие же явления в лексике русского языка не отмечены исследователями? Как нам представляется, не оценена по достоинству актуализация этнографизмов. Значительная часть слов, обозначавшая в доперестроечный период явления только нерусской действительности, теперь широко вошла в нашу жизнь: мэр, муниципалитет, офис, спикер, парламент, президент, рэкет, абсентизм и мн. др. (Этот процесс уже отмечается толковыми словарями: мэр – ‘глава муниципалитета, муниципального управления в некоторых зарубежных странах’ – МАС, 1982; мэр – ‘глава муниципалитета’ – Ож., 1994; абсентизм – ‘в буржуазных странах: уклонение от участия в выборах, вызываемое антидемократическим характером избирательного права, а также систематическое отсутствие на заседаниях членов коллегиальных органов’ – МАС, 1982; абсентизм – ‘уклонение избирателей от участия в выборах в государственные органы’ – Ож., 1994 и др.).

Актуализация экзотизмов примыкает к англизации русского языка, т.к. определяется общей ориентацией социума на Запад, в какой-то мере она противостоит актуализации историзмов. Так необъяснимо, почему используется сейчас в русском языке слово мэр, а не городничий или бургомистр (городничий – ‘в России до середины 19 в.: начальник уездного города’; бургомистр – ‘в некоторых европейских странах и в России в 18-19 вв.: глава городского управления’ – МАС). Иногда изменения в значении таких слов (с ограничением в использовании типа «в капиталистических странах», «за рубежом» и т.п.) рассматриваются как устранение недостатка в работе лексикографов советского периода, определяемого излишней политизацией толковых словарей [21]. С этим не всегда можно согласиться, т.к. значительная часть таких слов действительно не употреблялась в тот период по отношению к русской действительности, а частотность подобных ограничений объективно отражала наличие «железного занавеса» [22]. Таким образом, изменения в значении этих слов представляют процесс актуализации этнографизмов, который по значимости не уступает процессу актуализации историзмов.

В период 90-х годов заметно смещение значений слов, обозначающих события, организации, должности, общественные посты. Их семантика на несколько порядков выше обозначаемых ими явлений (согласно толковым словарям): президент, съезд, конференция, правительство, парламентарий, управление, президиум, конфедерация, командующий и др.: правительство – ‘высший исполнительный и распорядительный орган в стране’ – и правительство города Москвы, правительство области; парламентарий – ‘член парламента (руководящего органа страны)’ – и парламентарий законодательного собрания края; управление – ‘крупное подразделение какого-нибудь учреждения, крупное административное учреждение’ и переименование крайоно в Главное управление народного образования, а районо в Управление народного образования при администрации района; переименование многих институтов в университеты и академии; командир – ‘начальник воинской части, подразделения’, до недавнего времени от командира отделения до командира корпуса (взвода, роты, батальона, полка, дивизии) и командующий – ‘начальник крупного войскового объединения’, до недавнего времени командующий армии, в военное время – фронта, в мирное – округа, группы войск – и теперь командующий бригады, командующий дивизии и т.п.

Процесс доступности публичной речи сопровождается снижением ее действенности и достоверности. Доверчивость наших вкладчиков во многом определяется доверием к публичному слову, которое в прошлом обеспечивалось ответственностью средств массовой информации за достоверность сообщаемого. Теперь же за содержание выступлений и публикаций ответственность ложится на авторов. Публичное выступление в недавние времена предполагало реакцию власти, публичная речь как бы апеллировала к властям. Теперь же это совсем не обязательно, и многие дискуссии рассчитаны на «выпускание пара». Таким образом, формируется новая позиция публичной речи в общественной жизни страны.

III. Ситуация с русским языком последнего десятилетия частично реализует тенденции его развития, заложенные в системе задолго до этого. Основные формы изменения соответствуют изменениям в русском литературном языке после 1917 года.

Продолжают действовать в языке многие, заложенные издревле, тенденции развития: как во всех индоевропейских языках, увеличивается словарный состав национального языка (в том числе и литературного). Так, в «Словаре современного русского литературного языка» (М., 1950-1965) 120 тыс. слов. По свидетельству ряда учёных, словарный состав развитых национальных языков сегодня составляет около миллиона слов [23]. При этом сворачиваются грамматические формы слов (например, утрачивается склонение русских числительных и др.).

Продолжает действовать тенденция демократизации литературного языка, которая на первом этапе его развития (Х-ХIХ вв., в форме книжно-письменного языка) представлена была в конкуренции двух его начал: старославянского и русского. С ХIХ в. – в конкуренции письменных и устных форм речи, проявляющихся в изменении доминирующих стилей литературного языка: вначале это были книжные стили и (прежде всего художественный, в дальнейшем – официально-деловой через т.н. «канцеляризмы» и научный через десемантизацию терминов), затем устный (разговорный) и даже устные формы внелитературной речи (диалектной, просторечной и – в последнее десятилетие – жаргонной); постоянно эта тенденция проявляется в пополнении словарного состава литературного языка за счёт слов из диалектов, просторечия и жаргонов; в резком расширении круга пользователей литературным языком после 1917 года и публичной речью в годы перестройки.

Литературный язык претерпел значительные изменения в начале века, напоминающие происходящее в настоящее время. Так же происходило перераспределение слов между активным и пассивным словарным запасом, историзмами сразу стали многие лексемы (царь, великорусский, полиция, дворяне, неблагонадежный, благотворительность, мещане, охранка, инородец и др.). В этот период происходит переосмысление коннотаций ряда слов, отрицательное эмоционально-экспрессивное созначение получали слова барыня, лакей, чиновник, обыватель, господа, положительную бедняк, голодранец (ср. роман Ф.И. Наседкина «Великие голодранцы») и др. Условия классовой борьбы и диктатуры стимулировали появление политических ярлыков (кулак, вредитель, уклонист, лишенец и др.), сталинские репрессии породили многие эвфемизмы (десять лет без права переписки – ‘расстрел’, трибунал – ‘военный суд’, высшая мера – ‘смертная казнь’ и др.) и расцвет лагерного арго и т.д. [24].

IV. Каковы же перспективы развития (изменения) русского языка? Профессор Лесосибирского пединститута Б.Я. Шарифуллин одно из своих выступлений на конференции озаглавил так: «Будет ли русский язык диалектом английского языка?» Не будет. Во-первых, нельзя забывать, что большое количество заимствований пришло в последнее десятилетие в литературный язык (или окололитературные формы речи), но не в русские народные говоры, не в просторечие. Нужно отметить принципиально различную позицию относительно заимствований в литературном языке и народно-разговорной речи. Прежде всего, это отличие касается количества заимствований. В литературном русском языке, как ни в каком другом европейском, их очень много (считается, что это определяется такой особенностью нашего менталитета, как толерантность), так в «Толковом словаре иноязычных слов» Л.П. Крысина их отмечается 25 тысяч слов, это заимствования только трех последних столетий (кроме старославянизмов) [25]. В теории существуют несколько точек зрения как русских, так и зарубежных лингвистов, об основе современного русского литературного языка, отказывающих в приоритете языку русскому. Некоторые считают, что эту основу составляет старославянский (или французский, или польский) язык.

В отдельные периоды нашей истории заимствований становится особенно много (например в эпоху Петра I ). Но далеко не все они остались в русском языке, среди них было много слов «однодневок», другие стали языковыми символами эпохи – архаизмами и историзмами (англицкий, авантаж, ассамблея и т.д.). Многие слова, столетиями функционирующие в русском языке, так заимствованиями и осознаются. Это достигается прежде всего способностью русского литературного языка использовать т.н. неполностью освоенные заимствования, т.е. слова, не вписывающиеся в русскую систему. Это, например, фонетически неосвоенная лексика: сохранение твёрдого согласного перед гласным переднего ряда [э] – па[нэ]ль (в русском языке с середины ХVIII в. [26], каш[нэ] (в русском с середины ХIХ в.) и т.д.; в высоком стиле речи могут сохраняться предударный [о]: [по]эт (с начала ХVIII в.), [шо]ссэ (с начала ХIХ в.), [со]нет (с 1-ой половины ХVIII в.). Грамматически неосвоенная лексика: кофе (в русском с 1762 г.), тюль (с 1-ой половины ХIХ в.) относятся к мужскому роду, а не среднему и женскому; пальто (со 2-ой половины ХIХ в.), кино (с 1923 г.) не изменяются по падежам и числам и т.д. [27].

Народные же говоры и просторечие, если принимают заимствования, то сразу же включают их в русскую орфоэпическую и грамматическую систему: радиво; колидор; лисапед, пальто – пальта – пальту... и т.д. [28]. Нельзя также забывать, что новые элементы присущи не всем его стилям и жанрам литературного языка. В основном речь обычно идет о публицистике, художественной литературе и разговорной речи (не рассматриваются изменения в научном и официально-деловом стиле).


Таким образом русский язык имеет определенный запас прочности, ему вряд ли страшны заимствования.

Гораздо серьезнее, с нашей точки зрения, процесс жаргонизации литературного языка. Жаргонизмы опасны не своим количеством, а особой организацией,: отличной от народно-разговорной, положенной в свою очередь в основу литературного языка: системой номинации (в том числе и вторичной); отношением к вариативности, словообразовательному гнезду; особой внутренней семантической группировкой и т.д. [29]. Если литературный язык «прогнётся» под их давлением, то его система значительно трансформируется.

Оптимистично на будущее русского языка смотрят ведущие учёные страны [30]. «Суммируя все изменения, можно сделать такой вывод: та "порча" языка, о которой так много пишут, затрагивает не систему языка, а языковую способность (умение говорить) и, следовательно, порождаемые тексты» [2. С. 18]. Такая позиция понятна, профессиональна, но несколько смущает аргументация. Попытка списать всё, что происходит в русском языке, на речевые ошибки, языковую некомпетентность, вызванную в основном расширением круга пользователей публичной речью, кажется несколько наивной. Это было бы оправдано, если бы между системой языка, языковой способностью и текстами была только односторонняя связь, и изменения языковой способности и текстов не влекли бы за собой изменений языковой системы.

Ещё в 1987 г. В.Г. Костомаров предполагал, что «можно ждать значительных стилистических перегруппировок – от переоценки качества членов синонимических, параллельных, соотносительных рядов до изменения и смещения принципов отбора и композиции языковых средств» [31].

Серьёзная перестройка языка фиксируется и Г.Н. Скляревской: «Языковые факты производят впечатление лингвистического хаоса: непропорциональное разрастание отдельных микросистем, ломка устойчивых языковых моделей, словообразовательная избыточность, неумеренные лексические перемещения от периферии к центру и т.п. При поверхностном взгляде эти явления могут быть расценены как свидетельство порчи, болезни языка. Однако, как нам представляется, наблюдаемые процессы уместно было бы сравнить с внешними проявлениями болезни..., которые воспринимаются как сама болезнь, но в действительности являются реализацией приспособительных, защитных сил организма. Не так ли кризисные состояния языка, совпадающие с кризисными состояниями в обществе, свидетельствуют об активности адаптационных механизмов языковой системы, об её способности к саморегулированию?» [32].

Нельзя забывать, что русский литературный язык отличается от всех других разновидностей национального языка своей нормативностью, т.е. существует техника, с помощью которой общество может воздействовать на его развитие. В своё время, когда в литературный язык хлынула масса внелитературных (прежде всего диалектных) слов, на защиту его чистоты выступил А.М. Горький. Правда, его утверждение, что «русский писатель должен писать по-русски, а не по-вятски и не по-балахнински», в сущности не вызывающее сомнений, имело неоднозначные последствия для русской языковой культуры.

Один из первых разделов монографии «Русский язык конца ХХ столетия» озаглавлен – «Мы не нормализаторы» (С. 14-19). В лингвистике давно уживались два подхода к языку: нормативный и описательный. Первый превалировал в исследованиях литературного языка, второй – при изучении диалектов, просторечия, разговорной речи и т.п. Русский литературный язык по факту существования (от речи, текстов) стал изучаться с 60-х гг. Эта новая по тому времени научная парадигма принесла неожиданные результаты: появилось понятие регионального варианта литературного языка и т.д. В наши дни по факту существования изучаются разные уровни литературного языка, даже орфография (см. работы Н.Д. Голева, подготовленный к изданию В.Я. Булоховым (КГПУ) «Словарь орфографических ошибок учащихся»). Но, как нам представляется, нормализаторская деятельность остается приоритетной при изучении русского литературного языка.

Стремление к безоценочному описанию фактов современного русского языка может быть вызвано тем, что объект находится в стадии ломки, изменений. Но в качестве принципиальной позиции (по образцу некоторых стран) отказ от нормализаторской деятельности ведущих русистов страны может иметь непредсказуемые последствия для русской культуры. Нормативность – это древняя черта литературного языка, действовавшая еще в донациональный период. Но, как говорится, поживём – увидим.

^

Литература и примечания

1. Дуличенко А.Д. Русский язык конца ХХ столетия. – Munchen, 1994; Воронцова В.Л., Гловинская М.Я., Голанова Е.И., Ермакова О.П., Земская Е.А., Ильина Н.Е., Китайгородская М.В., Кокорина Е.В., Крысин Л.П., Розанова Н.Н. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996; Самотик Л.Г. Изменения лексики периода перестройки // Словарь-справочник по лексикологии русского языка. – Красноярск, 1998. – С. 97-110; Самсонов Н.Г. Русский язык на пороге ХХI века. – Якутск, 1998; См. также: Земцов И. Реальность и грани перестройки: Справочник. – London, 1989; Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности: Доклад на конференции «Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики» и материалы почтовой дискуссии. – М., 1991; Ферм Л. Особенности развития лексики в новейший период (на материале газет). – Uppsala, 1994; Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. – М., 1994.
   
2. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996.
   
3. См.: Ованесян Е. Плоды дарованной свободы // Литературная Россия. – 1990, 4 января; Василевский А. Беспредел // Литературная газета. – 1990, 12 сентября; Колысько Т. Лёд тронулся? // Семья. – 1990. – № 7; Лунев П.А. От свободы хамства к свободе слова // Журналист. – 1992. – № 1; Новикова Н.В. Звонкое иноязычие // Русская речь. 1992. – № 4; Самсонов Н.Г. «Досье Норэчел», или приз получает безграмотный // Эхо недели. – 1992, 15 февраля; Миронова Т. Плач по русскому языку // Литературная Россия. – 1993, 19 февраля; Величко А.В. О «русскости» русского языка наших дней // Культура речи. – 1995. – № 6; Осипов С. Западло, блин, в натуре! // Аргументы и факты. – 1997. – № 44, октябрь; Распутин В. России еще долго не подняться // Аргументы и факты. – 1997. – № 38, сентябрь; Савельева Л.В. Языковая экология. – Петрозаводск, 1997; и др.
   
4. Щербаков А. Русское слово // Дар любви. – Красноярск: Новинка сибирской поэзии, 1999. – С. 7.
   
5. Дмитровский А. Что за имиджем? Цитируется по: Сковородников А.П. Вопросы экологии языка. – Красноярск, 1993. – С. 34.
   
6. Девятова С.В., Купцов В.И., Волобуев П.В. Как оценить концепции В.И. Вернадского и И.С. Шкловского? «Славянофилы» «западники» сегодня // Человек и общество. Современный мир: Учебное пособие для 11 класса образовательных учреждений. – М.: Просвещение, 1994. – С. 180, 218.
   
7. Солженицын А.И. Восстановить обрушенную систему наших духовных ценностей // Педагогический вестник. – 1999, июнь. – № 12.
   
8. Раков С., Волдырин М. Лужкову мешают пришельцы // Аргументы и факты. – 1999, сентябрь. – № 39.
   
9. Самсонов Н.Г. Русский язык на пороге ХХI века... С. 41.
   
10. Быков В. Русская феня. – Смоленск, 1994.
    
11. Прокляты и убиты // Новый мир. – 1992. – № 11. – С. 191.
    
12. Там же. – № 11. – С. 74.
    
13. Там же. – № 11. – С. 200.
    
14. См. Альтернативная поэзия ХХ века. – М.: МГУ, 1989 и др.
    
15. Граудина Л.К. Стилистические славянизмы // Русская речь. – 1997. – № 2. – С. 49-50; Литвиненко А.Н. Воскрешение слова // Русская речь. – 1991. – № 6; Самсонов Н.Г. Возвращение церковнославянизмов // Русский язык на пороге ХХI века... С. 27-29.
    
16. Московские новости. – 1991, 31 марта.
    
17. Сковородников А.П. Вопросы экологии языка. – Красноярск, 1993. – С. 11.
    
18. См.: Герд А.С. Введение в этнолингвистику. – СПб., 1995; Маркарян Карен. Латыши хотят укоротить русский язык // Комсомольская правда. – 1998, 13 марта; Язык наш – враг их // Комсомольская правда. – 1998, 15 января; и др.
    
19. Самсонов Н.Г. Русский язык в современном мире. Язык межнационального общения // Русский язык на пороге ХХI века... С. 11-14.
    
20. В названиях фирм, предприятий, магазинов и т.п. используются сложносокращенные слова от личных имен их владельцев, например, в городе Красноярске: банк «Красн-Надежда» – банкир Надежда Константиновна Гаврильченко; фирма по поставке труб «Лукас» – владельцы Лукьянов и Ассев; фирмы, магазины, малые предприятия: «Гаваир» – Галя, Валя, Ира; «Евсал» – Евгений, Сергей, Александр; «Иней» – Игорь, Николай, Евгений; «Оллавел» – Олег, Лариса, Виктор; «Суранж» – Суркова Анджела Ивановна; «Дмитрос» – Оськин Дмитрий Михайлович; «Салют» – Сальников Юрий Тимофевич» «Сарвир» – Жалимов Сарвир Орасхович; «Ханнаф» – Ханнанов Рафиль; «Дюгсен» – Дриц Юрий, Гикалов Сергей, Елизаров Николай; «Дроша» – Дровянников, Шалаш; «Ромкол» – Романов, Колмаков; «Азив» – Азанов, Иванов; «Кардис» – Карапетян, Дидюк, Соболев; «Кевипс» – Кулаков Евгений Владимирович, Игорь Петрович Смирнов; «Кэмбик» – Крылов, Экхзархов, Мунцев, Бибиков, Косенко; «Лартакс» – Ларионов, Тарасевич, Кельманов, Суровцев; «Сбелак» – Сбейти, Лапин, Кулёв; «Теркли» – Тереньтьев, Климович; «Фебур» – Федоринин, Бурачевский (по данным городской администрации за 1997 г.; См.: Китайгородская М.В., Рязанова Н.Н. Персонификация как мотив городских номинаций // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 347-348.
    
21. Сковородников А.П. Лексикографическая фиксация идеологически неоднозначных слов как культурно-речевая проблема // Филологические науки. – 1998. – № 3. – С. 31-36.
    
22. См.: Приложение № 6: Этнографизмы русского литературного языка – Самотик Л.Г. Словарь исторической прозы А.И. Чмыхало. – Красноярск, 1999. – С. 517-552.
    
23. Самотик Л.Г. Словарный состав языка. Изменение состава языка // Словарь-справочник по лексикологии русского языка. – Красноярск, 1998. – С. 91-110, 233-235.
    
24. Самотик Л.Г. Язык города Красноярска в свете тенденций развития русского литературного языка // Достижения науки и техники – развитию города Красноярска: Тезисы докладов. – Красноярск, 1997. – С. 481-482.
    
25. Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. – М.: Русский путь, 1998.
    
26. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2-х т. – М.: Русский язык, 1993.
    
27. Орфоэпический словарь русского языка / Под ред. Р.И. Аванесова. – М.: Русский язык, 1985.
    
28. Гордеева О.И., Ольгович С.И., Охолина И.М., Палагина В.В. Вторичные заимствования в говорах Среднего Приобья. – Томск: ТГУ, 1981.
    
29. Самотик Л.Г. Словообразовательные варианты в лексической системе русского языка // Языковая вариативность. – Красноярск, 1998. – С. 122-139.
    
30. См. материалы почтовой дискуссии в работе: Караулов Ю.Н. О состоянии русского языка современности,...; монографию сотрудников Института русского языка РАН: Русский язык конца ХХ столетия,... .
    
31. Костомаров В.Г. Перестройка и русский язык // Русская речь. – 1987. – № 6. – С. 6.
    
32. Скляревская Г.Н. Состояние современного русского языка: Взгляд лексикографа // Русский язык и современность: Проблемы и перспективы развития русистики, 1. – М., 1991. – С. 262-263 – цитируется по работе: Русский язык конца ХХ столетия... С. 24.