Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки. Проблемы и дискуссии

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3

Фролов И.Т., Юдин Б.Г.

Этика науки. Проблемы и дискуссии.

Глава 3

НАУКА И ЭТИКА: АЛЬТЕРНАТИВА ИЛИ ВЗАИМОЗАВИСИМОСТЬ? ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ ИДЕАЛЫ И СЦИЕНТИСТСКО-ТЕХНОКРАТИЧЕСКИЕ ИДОЛЫ; ЭТИКА НАУКИ И ОБЩИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИЕ И ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Обрисовав в общих чертах ту ситуацию, которая актуализирует сегодня проблемы этики науки, мы вместе с тем попытались сформулировать предпосылки, исходя из которых намереваемся далее анализировать дискуссии по этой проблематике. Теперь мы обращаемся к сопоставлению и критическому анализу концепций, выдвигаемых в ходе дискуссий. Это позволит нам представить более развернуто и собственные взгляды, в частности, с целью подготовить почву для будущих дискуссий. Мы понимаем, что наши аргументы не могут претендовать на окончательное решение чрезвычайно сложных и многообразных проблем этики науки. В то же время мы исходим из того, что широкое и открытое обсуждение этих проблем — жизненно необходимая для современной науки форма ее самосознания. Поэтому дискуссии по этике пауки следует оценивать не столько в плане того, позволяют ли они дать окончательные ответы на вопросы, или того, в какой мере они приближают нас к построению универсальных кодексов поведения ученых, сколько с точки зрения сти-

111

мулирующего воздействия, которое оказывают эти дискуссии на формирование социальной ответственности ученых.

Начнем с рассмотрения наиболее общих аспектов этических проблем науки. Один из кардинальных вопросов, чаще всего обсуждаемых в этой связи,— ото вопрос о соотношении науки и этики, идеалов и норм науки и нравственных ценностей челбвечества. Важно видеть здесь как общие изменения в трактовке этого вопроса в течение последних десятилетий, так и различия во взглядах, в определенной степени обусловленные особенностями философской позиции тех или иных авторов.

Мы начнем наш анализ с работы американского физика и философа Г. Маргенау “Западная культура, научный метод и проблема этики” (1947г.) ¹.

Давая общую характеристику западной культуры, Маргенау стремится обосновать “довольно непопулярную”, по его словам, точку зрения, согласно которой “в центре интереса помещается научный метод, тогда как философия, эстетика и религия остаются на заднем плане культурной сцены”². Поэтому основные черты западной культуры проявляются ярче всего в методологии науки, понимаемой как “рациональная, или теоретическая, наука”, так что из нее исключаются социальные науки и психология, “нынешнее состояние которых сходно с положением геометрии в допифагоровские времена” ³, а также история и антропология, которые “до сих пор остаются дисциплинами, отмеченными главным образом творческим бессилием,

_________________________

¹ Margenay H. Western culture, scientific method and the problem of ethics.— In: Physics and Philosophy: Selected Essays. Dordrecht — Boston — L., 1978, p. 225— 240. ² Ibid., p. 225.

³ Ibid., p. 228.

112

исключая то, что они позволяют получать удовлетворение ученым” ¹.

Неудивительно, что в рамках такой спиентисгской точки зрения вопрос о соотношении науки и отики (Маргенау убежден в совместимости этики и науки) рассматривается главным образом в плоскости того, “может ли метод науки, в частности теоретической науки, быгь применен к этике”. И хотя, с точки зрения Маргенау, “наука этически нейтральна”, ибо она выступает лишь как средство после того, как сделан этический выбор, так что “было бы неверно говорить о “научном кодексе этики”, он утвердительно отвечает на вопрос о применимости метода науки к этике, предлагая, по существу, создать этику, разработанную на научной основе. Этика в ее нынешнем состоянии признается отсталой, не отвечающей стандартам “теоретической науки”.

Подобные взгляды были довольно широко распространены в 40—50 х годах нашею века. Однако уже в 60 е годы ситуация начала меняться. В работе 1966 г. Маргенау, хотя и не отказывается от тезиса о моральной нейтральности науки, рассуждает существенно иначе, когда говорит о проблеме, стоящей перед современным человеком: “Вооруженный наукой для решения все более великих и все более грандиозных задач, обремененный все более ужасающей ответственностью, он обнаруживает, что сам источник его могущества оставляет его без морального руководства. Вот почему ученый сегодня более, чем когда бы то ни было раньше, нуждается в совете и руководстве гуманистки” ². Как видим, речь идет уже не о том, чтобы перестроить этику по нормам “теоретической науки”, а о том, что самой науке необходимы гуманистические регулятивы, прежде всего со стороны третировавшегося ранее гуманитарного знания.

Более широкую трактовку вопроса о соотношении науки и этики предлагает американский

__________________________

¹ Margenay H Western culture, scientific method and the problem of ethics.— In: Physics and Philosophy:

Selected Essays,, p 226.

² Margenay H. The Pursuit of significance.— In: Physics and Philosophy: Selected Essays, p. 353.

113

философ Р. С. Коэн в работе “Этика и наука” (1974г.) ¹.

Он не ограничивается обсуждением вопроса о возможностях применения научных методов в построении этических теорий, а отмечает ряд связей между наукой и этикой: 1) научные открытия могут принуждать к принятию этических решений; 2) они делают возможными некоторые этические решения; 3) научные методы могут помочь в деле рационального контроля и этического планирования общественной и личной жизни; 4) наука может предложить модель демократического образа жизни тем, кого такая модель интересует.

Касаясь истории взаимоотношений между наукой и этикой, Коэн говорит о тесной связи между теориями познания и этическими теориями, о доминирующем влиянии науки на этику, а также и о том, что столь важная для научного познания идея причинности берет свое начало от этического понятия возмездия. Вместе с тем он отмечает и серьезные, вплоть до конфликта, расхождения между наукой и этикой. Если еще несколько столетий назад считалось, что наука по сути своей есть добро, то сегодня европейская цивилизация с ее техникой и наукой раздирается ужасающими уродствами. Сама по себе наука, по Коэну, нравственно нейтральна, но, будучи ничем не связанной, опасна в той же мере, в какой могущественна и безответственна.

Позиция Коэна не лишена, на наш взгляд, известной абстрактности. Мы уже говорили о диалектической взаимосвязи целей и средств в деятельности человека и общества, о том, что по мере развития науки у человечества появляется возможность ставить такие цели, которые прежде казались немыслимыми и недоступными, и о том, что науку сегодня нельзя относить всецело к сфере средств, как это делает Коэн. Действи-

_______________________

¹ Cohen R. S. Ethics and science.— Boston Studies in the Philosophy of Science, 1974, vol. XIV,

114

тельно, наука, если в полной мере учитывать ее культурно-мировоззренческие функции, есть нечто более значимое, чем поставщик средств для внешних по отношению к ней целей. А если не ограничивать науку лишь естествознанием и включить в нее гуманитарные дисциплины, прежде всего имеющие дело со сферой целей и ценностей, это становится особенно очевидным. Абстрактность позиции Коэна состоит и в стремлении решить проблему соотношения науки и этики на уровне их всеобщих определений. Между тем в современной общественной практике и в современной науке это вполне конкретная проблема, затрагивающая определенные области знания и конкретных ученых, оказывающая серьезное воздействие на их научную деятельность. Мы еще вернемся к вопросу о том, в каком смысле наука может считаться этически нейтральной; пока же заметим, что в дискуссиях последних лет такая точка зрения все чаще подвергается критике.

Обратимся к воззрениям еще одного ученого — известного физика, иностранного члена Академии наук СССР В. Вайскопфа. Две его работы относятся к этическим проблемам науки:

“Наука и этика” (1968 г.) и “Значение науки” (1970—1971 гг.)¹. Именно в эти годы в западных странах приобрели большой размах всякого рода движения против науки. Тогда же в США и ряде других капиталистических стран стали сокращаться расходы на науку, возникла безработица среди ученых, начали раздаваться голоса, требующие вообще остановить развитие

____________________________

¹ Опубликованы в русском переводе в кн.: Вайскопф В. Физика в двадцатом столетии. М., 1977.

115

науки. К этой ситуации научная общественность Запада оказалась неподготовленной. Дело доходило до того, что многие ученые стали сомневаться в возможности найти такое оправдание научной деятельности, которое позволило бы им примириться со своей совестью. Поэтому если в первой статье Вайскопфа еще заметны следы академического тона, характерного для традиционных работ по проблемам этики науки, то вторая статья написана очень эмоционально.

В первой статье перед нами — авторитетный ученый, убежденный в том, что его суждения и оценки неопровержимы: “...проблемы улучшения условий жизни людей должны сегодня решаться на политическом, социологическом и экономическом уровнях. Наука и техника свою часть работы уже выполнили”; “...ясно, что нам нужно все то, что технически осуществимо”;

“...вероятно, можно обеспечить приемлемую скорость изменения нашей культуры выделением отдельных областей, прогресс которых должен быть ускорен или замедлен”¹.

Иное впечатление оставляет вторая статья. Не случайно одним из ее эпиграфов являются слова из библейской книги Екклесиаста: “...во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь”. Здесь нет и речи о том, что наука уже сделала все возможное для решения проблем, стоящих перед людьми. Вайскопф отмечает, что эти проблемы требуют применения методов и результатов естественных наук, вместе с тем нередко одних таких методов и результатов недостаточно, а подчас они вообще неприменимы. И если “новое научное знание не является ни хорошим, ни плохим” ², то тем не менее “существует целый спектр отношений философских, социальных и этических, посредством которых наука влияет на общество и сама подвергается его влиянию. Становится очевидной важность науки в связи с мно-

____________________________

¹ Вайскопф В. Физика в двадцатом столетии, с. 239 242.

² Там же, с. 249.

116

гочисленными часто противоречивыми ее взаимодействиями с общественными явлениями”¹.

Такое положение науки в обществе делает ее далеко не нейтральной в этическом плане, и поэтому на ученых ложится немалая доля ответственности за судьбы мира. Вот с какой тревогой пишет об этом В. Вайскопф: “Человеческие проблемы, создаваемые все нарастающим развитием основанной на науке техники, слишком близки и слишком угрожающи; они затмевают значение фундаментальной науки как орудия глубокого проникновения в сущность явлений природы. Ученый должен быть готов к встрече с результатами воздействия науки на общество; он должен быть осведомлен о социальных механизмах, приводящих к особым применениям научных результатов и к злоупотреблениям ими, должен стараться предотвратить злоупотребления и увеличивать пользу, приносимую научными открытиями. Иногда он должен находить силы противостоять общественному давлению, заставляющему его участвовать в деятельности. которую он считает вредной... Это ставит ученого в центр социальной и политической жизни и борьбы” ².

Конечно, это не отменяет ответственности ученого за развитие научного знания как культурного достояния, как “вечной сокровищницы человечества и важного общественного фонда”, не отменяет, а даже усиливает его ответственность за распространение знаний — за их преподавание и популяризацию. Такова точка зрения Вайскопфа. Вместе с тем, хотя он ставит действительно острые проблемы, такие, как борьба ученых против гонки вооружений, необходимость их активного участия в гармонизации отношений человека и природы, следует все же отметить, что он не в состоянии указать социальные силы и общественные условия, которые могли

_____________________

¹ Вайскопф В. Физика в двадцатом столетии, с. 263.

² Там же, с. 260.

117

бы обеспечить реальное решение проблем, столь остро встающих перед человечеством в ходе научно-технического прогресса.

Обратимся к другому кругу концепций. Как уже отмечалось в предыдущей главе, в центре дискуссий по этике науки все чаще оказываются проблемы, порождаемые развитием биологии и наук, изучающих поведение человека. Обсуждение этих проблем с новой силой поставило вопрос о соотношении науки и этики. В этой связи внимание научной общественности привлекли взгляды французского биолога Ж. Моно, изложенные им в нашумевшей книге “Случайность и необходимость” ¹. Общефилософская концепция Ж. Moнo, направленная против диалектического материализма, была подвергнута в нашей литературе критическому анализу, как и его взгляды о соотношении науки и этики². И все же следует хотя бы коротко о них сказать, ибо они и сегодня воспроизводятся в ряде концепций западных авторов.

Ж. Моно считает, что человеку присуща врожденная, записанная на языке генетического кода потребность в поиске смысла существования, которая породила все мифы и религии, все философские системы и саму науку. Сотни тысяч лет судьба человека отождествлялась с судьбой его группы, его племени, вне которых он не мог существовать и которые по необходимости должны были быть сплоченными, а потому законы, обеспечивавшие эту сплоченность, обладали чрезвычайной субъективной значимостью и пе ставились под сомнение. Согласно Mono, это повлияло па генетическую эволюцию “врожденных категории” человеческого разума, сформировав потребность мифи-

_________________

¹ Monod J. Le hasard et la necessite. P., 1970.

² См.: Фролов И. Т., Пастушный С. А, Менделизм и философские проблемы современной генетики. М., 1976.

118

ческого объяснения. Создание мифов, религий, философских систем — это цена, которую человек должен уплатить за то, чтобы выжить как общественное животное. Их главная особенность в том, что, давая объяснения, имеющие целью “облегчить тоску” (т. е. удовлетворить потребность в поиске смысла существования), они связывают человеческую историю с историей космоса, которая тем самым получает нормативный характер, раскрывая значимость человека, указывая его место в природе. Так возникает “анимистская традиция”, которую, с точки зрения Моно, вследствие своей “ненаучности”, “идеологичности” наследует и диалектический материализм. Разрыв с ней, утверждение объективного познания как единственного источника подлинной истины — такова программа новой стадии “эры идей”, провозглашенная Моно. По его мнению, современная наука разрывает старую “анимистскую связь” человека с природой и поэтому не может успокоить его “врожденную тоску”, а следовательно, завоевывает себе место скорее в практике, чем в душе человека.

Окончательный разрыв с “анимистской традицией” предполагает, считает Моно, полный пересмотр оснований этики, всей системы ценностей, которой до сих пор руководствовалось человечество. Более того, это означает новое отношение между этикой и знанием, между объективной истиной и ценностным подходом. Если в “анимистских концепциях” этика и знание рассматриваются как два аспекта одной и той же реальности, то постулат объективности устанавливает между ними коренное различие, неизбежное для исследования самой истины. Поэтому знание исключает всякое ценностное суждение, а этика вследствие своей необъективной сути навсегда исключается из области знания. Вместе с тем Моно утверждает, что, хотя истинное знание не признает ценностей, для его основоположения необходима ценностная аксиома; само принятие “постулата объективности” как условия истинного познания опирается на ценностные основания, на приписывание ценностного значения объективному знанию. Поэтому принять “постулат объективности” — значит высказать основной постулат этики — этики знания, коренное отличие которой от “анимистской” этики в том, что именно этический выбор первоначальной ценности является основанием познания,

119

При этом никакая система ценностей не может претендовать на истинную этику, если она не предлагает идеал, который трансцендентен (внеположен) индивиду в такой степени, что при необходимости оправдывает его самопожертвование. Вместе с тем в отличие от “анимистских систем”, принижающих биологические особенности человека, этика познания, считает Моно, побуждает уважать эти особенности и в случае необходимости становиться выше их; она требует видеть в человеке существо, которое, принадлежа и биосфере, и царству идеи, мучается этим дуализмом и развивается, находя свое выражение в искусстве, поэзии, человеческой любви. Этот гимн в честь этики познания Моно завершает выводом, что она в его глазах является единственно рациональной и идеальной позицией. Он противополагает ее марксистской позиции, основанной якобы не на науке, а на “анимистской идеологии”, считая, что здесь смешиваются категории ценности и познания. В противовес этому Моно защищает, в сущности, сциентистскую концепцию “чистого знания”, не связанного с идеалами людей и вообще отчужденного от человека, от его субъективного мира, его потребностей и запросов.

Несколько иную позицию, но со сходными выводами, защищает американский генетик Г. Стент¹, отстаивающий идею о конфликте между европейской наукой и европейской моралью. Несомненное влияние на взгляды Стента оказали упоминавшиеся нами движения против науки. Однако если В. Вайскопф отстаивал ценность и значение науки для человечества, то Стент более “радикален” и не соглашается с теми представителями “старой гвардии” в научном сообществе, которые, по его словам, про-

________________________

¹ Stent G. S. The dilemma of science and morals—Genetics, September 1974, vol. 78, p. 41—51. На XVI Всемирном философском конгрессе (Дюссельдорф, 1978 г.) Г. Стент выступил с докладом “Наука и мораль как парадоксальные аспекты разума”.

120

должают, прибегая к праведным проповедям, защищать бэконовскую веру в то, что наука дает основания надеяться на лучшее устройство нашего мира.

Стент исходит из того, что мораль и наука имеют общую основу — человеческий разум. Вследствие парадоксальности разума мораль и наука “соотносятся” через свое фундаментальное сходство, внутренние несоответствия и взаимную несовместимость. Внутренние несоответствия не мешают строить поверхностно связанную картину действительности в целях выработки рациональной линии поведения в повседневной жизни. Они всплывают лишь тогда, когда ученые и философы в своем анализе “забираются в дебри”. Обнаружившиеся несоответствия и неясности можно устранить, изменив некоторые основные интуитивные постулаты о мире. Такие изменения, однако, приведут к серьезным последствиям для познания, поскольку будут способствовать отчуждению человека от действительности.

По мнению Стента, научный подход к миру, с помощью которого мы строим и пытаемся понять реальность объектов, управляемых отношениями причинности,— это лишь один из двух аспектов глобальной интуитивной идеологии, с помощью которой мы строим весь свой опыт. Другим аспектом является этический подход, с помощью которого складываются нормы межличностных отношений. Понятия, лежащие в основе этического подхода, содержат ряд скрытых предположений; отсюда создается картина реальности, для которой характерны внутренние несоответствия и которая несовместима с картиной, построенной на основе научного подхода, физики и математики вскрыли предпосылки, скрытые в понятиях времени, причинности и т. д. Точно так же философы, занимающиеся проблемами морали, должны были разъяснить предположения, воплощенные в понятиях морали.

Для того чтобы разрешить парадоксы, возникающие на основе особенностей человеческого разума, Стент предлагает обратиться к восточной философии, в частности к буддизму, даосизму и конфуцианству, где была выработана отличная от западной точка зрения на проблемы морали. Согласно этой точке зрения,

121

добродетель сама по себе не означает способности к построению объективно правильных моральных суждений. Моральное поведение не рассматривается при этом как подразумевающее главным образом выбор и ответственность, поскольку считается, что путь к гapмонии с миром не имеет перекрестков. Центральным вопросом морали является здесь не ответственность человека за поступки, которые он предпочел совершить, руководствуясь свободой воли, а вопрос о том, правильно ли человек изучил указанный путь, имеет ли он желание усердно учиться. Поскольку знание пути уже находится в нас, добродетель возникает из познания самого себя. Люди могут совершенствоваться путем саморазвития. В заключение Стент делает следующий вывод. Приобретя разум в детстве, человек может подавить его и тем самым преодолеть мучительные парадоксы в своем положении, вытекающие из рациональности, но эта скороспелая свобода от конфликтов, по видимому, будет куплена неразумно дорогой ценой — ценой разрушения основ этики и науки.

Взгляды, подобные тем, которые развивает Стент, имеют определенное распространение на Западе, в частности среди ученых. Создается впечатление, что культура понимается при этом как некая механическая смесь, из которой произвольно можно изымать одни ее составляющие и заменять их другими, взятыми со стороны. Возражая против такого подхода, марксисты показывают, что дилемма науки и морали может быть решена научными средствами, без обращения к мистическим интуитивным установлениям и что научное решение не только не противоречит традициям культуры, но, наоборот, органично вырастает из них. Эти традиции (всемирной, а не только европейской или восточной культуры) наследует марксизм.

Конечно, в рамках марксизма возможны разные подходы к конкретному пониманию соотно-

122

шения науки и этики. Какие при этом высказываются взгляды? Для ответа на этот вопрос обратимся, например, к одной из типичных дискуссий, которая во многом стимулировала последующие обсуждения проблемы науки и этики, в частности на III Всесоюзном совещании по философским вопросам современною естествознания. Имеется в виду дискуссия в рамках “круглого стола” журнала “Вопросы философии” на тему “Наука, этика, гуманизм” ¹.

В дискуссии приняли участие философы и естествоиспытатели, предложившие разные подходы и конкретные трактовки проблемы соотношения науки и этики, которые, однако, основывались на общих мировоззренческих принципах марксистско-ленинской науки.

В. А. Энгельгардт высказал мысль о том, что наука сама по себе не создает этических ценностей, она создает лишь одну ценность — знание, которое, преодолевая незнание, вызывает упорядоченность в наших представлениях. Поскольку познание мира бесконечно, то и знание как ценность, создаваемая наукой, отличается, по его мнению, от всех прочих ценностей, создаваемых внутренним миром человека, именно этим своим непрерывным возрастанием. Этические же ценности, напротив, имеют определенную размерность, постоянство, незыблемость². А. А. Малиновский, соглашаясь с В. А. Энгельгардтом в том, что естественные науки не дают основания для развития этических представлений, вместе с тем отметил, что этические ценности играют большую роль в развитии самой науки, способствуя увеличению ее эффективности. Он обратил внимание на го, что крупные ученые, создаю

______________________________

¹ См.: Вопросы философии, 1973, № 6, 8.

² В. А. Энгельгардт развил впоследствии эти идеи в ряде работ, в частности в статье “Наука, техника, гуманизм” (Вопросы философии, 1980, № 7) См. также его статью в книге “Диалектика в науках о при роде и человеке” (т. 4).

123

щие большие научные ценности, как правило, являются очень добрыми и высокоэтичными людьми

Т. И. Ойзерман заявил что необходимо рассматривать науку не только как способ познания, следует также учитывать, что научная деятельность формирует определенный тип личности п соответствующие этические нормы, производит высшие этические ценности. С точки же зрения Б. М Понтекорво, создать автоматически более гуманный тип личности только потому, что человек так или иначе занимается научной деятельностью, наука не может.

М. В. Волькенштейн предложил учитывать тот факт, что наука — это не только сумма знании, но и творчество, соответствующие общественные институты, формы взаимоотношении человечества с окружающим миром и с самим собой В этом плане, по его мнению, наука неразрывно связана с этикой. Основными этическими категориями, с которыми имеет дело наука как форма человеческой деятельности, являются истина (и поиск истины) и гармония (и поиск гармонии) в окружающем мире И то и другое имеет этическое содержание, ибо истина есть этическая категория. Б. М. Кедров отметил, что, занимая определенное место в общественной жизни, наука, хотя сама по себе и не создает этических ценностей, но, раскрывая объективную истину, дает принципы, которые одному классу служат для одних целей другому — для других; тем самым наука обнажает свою социальную направленность, которую в конечном счете нельзя оторвать от ее содержания.

В дискуссии поднимался вопрос о гуманистической функции науки, которая должна проявляться в решений ее основных проблем, обращенных к человеку, и о несоответствии во многих случаях реального образа современной науки этой идеальной модели Н. В. Мотрошилова подчеркнула необходимость выявить, способна ли наука к внутреннему гуманистическому самоконтролю, заключается ли гарантия гуманизма в самом занятии научной деятельностью, или же сама наука не производит ни добра, ни зла, а решающее значение имеет та или иная внешняя сила, находящаяся за пределами установок и технологии научного поиска, как такового, и регулирующая деятельность ученого. По ее мнению, наше время порождает в этом отношении обнадеживающие тенденции, есть основа-

124

ния полагать, что соображения гуманизма все настоятельнее будут проникать в саму структуру науки в качестве норм ориентации, влияющих на конкретное научное исследование.

М. А. Лифшиц обратил внимание на противоречия, которые могут иметь место между устремленностью к истине п этической стороной познания, гуманистической установкой. Он заявил, что в интересах достижения всей полноты истины как цели знания вполне возможны ограничения отдельных сторон научного исследования. Наука — не как стремление к истине, а как общественная сила — нуждается в общественном контроле. М. В. Волькенштеин согласился с этой идеей, поставив вопрос: что подлежит контролю — наука или ее применение? По его мнению, должно контролироваться применение науки. В связи с этим Т. И. Ойзерман обратил внимание на то, что применение науки в свою очередь может стать исследованием. Он отметил, что наука, как и всякая сфера деятельности людей, предполагает определенные человеческие от ношения, включающие в себя нравственный аспект. Рассмотрение науки лишь как некоего инструмента, который просто “служит” человеку пли истине, является, по его мнению, недостаточно конкретным. Необходимо раскрывать многообразное содержание этих понятий, социальные и мировоззренческие позиции ученых. В. А. Энгельгардт также указал на значение социальной ответственности ученого. Касаясь вопроса о добре и зле как плодах науки, он отметил, что это обнаруживается при анализе реальных взаимоотношений науки с ее технологическими приложениями. Здесь складывается ситуация, которую он шутливо охарактеризовал как состоящую из “охов” и “ахов”. Одни с восторгом говорят: ах, как это прекрасно — изменить природу микробов и заставить их осуществлять технологические процессы. Другие с тревогой говорят:

ох, как это опасно — начнут с микробов, а кончат тем, что будут изменять психику человека. Между этими Сциллой п Харибдой мечется сейчас генетическая инженерия. По мнению В. А. Энгельгардта, возможность получения положительных результатов заложена в самой природе научного искания, а опасность, в сущности говоря, коренится исключительно в действиях человеческого общества, которое в силах ее предупредить.

125

Определяя процесс познания как нечто “безразмерное”, М. К. Мамардашвили утверждал, что наука является человеческой ценностью в той мере, в какой открываемому ею содержанию и соответствующим состояниям человеческого сознания не может быть придана никакая ценностная размерность. В науке, по его мнению, речь идет лишь об одном: на основе одних имеющихся знаний и наблюдения производить другие знания.

Э. Ю. Соловьев отметил, что особенностью современных споров о возможностях гуманистической ориентации науки является предельное сближение и даже отождествление науки и техники, так что этико-гуманистические оценки научного знания представляют собой хотя и слитые в единый комплекс, но принципиально различные подходы к действительности. Техника — это по преимуществу “культура средств”, и осваивать реальность технически — значит рассматривать технику под углом зрения ее пригодности для человеческих нужд, ее используемости, исчислимости, инструментальности. Что касается науки, то ее основной установкой является постижение действительности “такой, какова она есть”, как она существует, независимо от человеческих интересов и нужд и даже вопреки им. Наука берет реальность в качестве “самобытия” и в пределе ставит вопрос о ее сохранении и воспроизведении в условиях технико-прагматической экспансии. Опасения, которые так остро звучат, например, в современной экологии, кажутся наглядным выражением общего внутреннего пафоса науки, пафоса своеобразного попечения о сохранности бытия, как оно существует независимо от человеческого сознания и воли.

В. Ж. Келле подчеркивал, что наука может развиваться, ориентируясь лишь на бесконечный процесс продуцирования знания, на то, что знание “безразмерно”; в этом заключается нейтральность науки по отношению к добру и злу, ее внутренняя этическая стерильность. В то же время достигнутый наукой уровень знаний требует обязательного установления каких-то норм контроля, причем не просто норм научной деятельности, необходимых для продуцирования научного знания, но и норм, ориентация на которые предполагает ограниченно развития определенных отраслей науки.

126

Поскольку достаточно явно зафиксирована вненаучная антигуманность использования достижений науки, ее обусловленность социально-культурным фоном и механизмами управления наукой и потребления ее достижений, в качестве меры контроля прогнозируются вненаучные факторы. В таком виде проблема упирается в механизмы социального включения, управления и потребления науки. В этой связи Э. Ю. Соловьев отмечал, что в этически ориентированном контроле нуждается не столько сама наука, сколько ее общественная организация, способ ее соединения с техникой и экономикой. Прогностически выявляется новый тип деятельности, новый тип экспериментов, новый тип организации научного поиска, при котором ученый обязан дать обоснование социальной значимости, непротиворечивости приложений науки к жизненным ценностям человека, определенные гарантии от антигуманности плодов поиска. Эффективность такого контроля, который включает в себя и этико-гуманистические критерии, в немалой степени зависит от того, насколько он будет компетентным, насколько активно станут участвовать в нем ведущие ученые, обеспокоенные проблемами общественной организации науки, насколько прочным окажется союз науки и демократии.

Эти идеи в той или иной форме были поддержаны п развиты другими участниками дискуссии. Так, Э. Г. Юдин обратил внимание на то, что причастность науки к целям человека и порождает ее связь с нравственностью п ценностями, поскольку высшими регуляторами системы целей являются именно ценностные п нравственные принципы. Проблема же здесь возникает, по его мнению, потому, что сама по себе наука как система теоретического знания не содержит внутри себя универсальной шкалы ценностей и нравственных норм; вследствие этого разрабатываемые ею теоретические программы деятельности так или иначе корректируются со стороны реально действующих в обществе шкал подобного рода (прежде всего, конечно, социально-классовых факторов).

Касаясь существа дискуссии о соотношении науки и этики, В. М. Межуев отметил, что речь здесь идет не только о том, должен или не должен ученый экспериментировать на человеке. Это проблема важная, но, по его мнению, частная. Речь идет о другом. Может

127

лп наука быть единственной руководительницей человека? Может ли человек полагаться во всем на суждения науки? Видимо, не может. Не только наука, но и мораль и искусство должны служить ориентиром поведения человека, исходными основами его культуры. Тезис о единстве науки и нравственности как основы гуманизма был подчеркнут также В. С. Марковым. Ю. А. Замошкин обратил внимание на то, что, обсуждая вопрос о недопустимости определенных опытов с человеком, мы выходим не столько на проблему этики ученого, этики науки, сколько на проблему ценностной ориентации социальной системы, одним из элементов которой является наука. В этом смысле демократический контроль над наукой тоже есть проблема функционирования той или иной социальной системы.

Обсуждение проблем, выявленных в дискуссии о связи науки и этики, было продолжено в ряде последующих публикаций и дискуссий на страницах журнала “Вопросы философии”, а также журнала “Вопросы истории естествознания и техники” (1980, № 4, 1982, № 2, и др.).

Социально-этические проблемы науки широко обсуждаются сегодня и в международном масштабе. Достаточно сослаться на многогранную деятельность в этом направлении отдела ЮНЕСКО “Наука в современном мире”, который организовал ряд исследований, в частности, по проблемам генетики и этики. Эти проблемы дискутировались и на XVI Всемирном философском конгрессе, в том числе па заседаниях, посвященных “вызову”, который биология бросает философии. Они получили определенное отражение и в дискуссиях на VII Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки, состоявшемся в 1983 г. в Зальцбурге (Австрия).

Выступивший на конгрессе с докладом “Этическое измерение знания” Ж. Ладриер (Бельгия) отмечал,

128

что подлинная проблема этики науки относится к самой науке, а не к ее применениям или следствиям в других областях. В самом деле, этическая проблема возникает только там, где есть ответственность. Ответственность науки имеет два измерения. С одной стороны, это ее ответственность за свое собственное становление. С другой — это косвенная ответственность в ситуации “возможностей”: наука создает возможность определенных действий, не относящихся к сфере науки, но и не могущих реализоваться без нее. Таким образом, Ладриер различает внутреннюю и внешнюю ответственность, полагая, что основной является внутренняя ответственность.

Как считает Ладриер, исходный принцип этики науки должен быть найден в самом процессе познания. Можно сформулировать этот принцип так: подлинный долг науки, который выражает ее специфическую этику, состоит в том, чтобы гарантировать свободное проявление ее эпистемологической (связанной с получением истинного знания) нормативности. Но это предполагает два требования: с одной стороны, на поверхностном уровне — верность нормам критически обоснованного исследования, поскольку они уже были осознаны, а с другой стороны, на глубинном уровне — постоянное внимание к обновлению, изобретению норм, с тем чтобы наука все время приходила в более точное соответствие со своей целью.

Что касается внешней ответственности, то она, по мнению Ладриера, связана с тем, что познание делает возможными ситуации, которые в других отношениях представляются неприемлемыми. Нельзя отрицать, что наука должна отвечать за эти возможности, однако это еще не означает, что ей следует отступить перед ними. Кроме того, нельзя знать наперед, что окажется возможным, когда данное исследование породит свои результаты. Ответственность науки состоит в осознании той роли, которую она фактически играет в возникновении опасных возможностей, в точном информировании о том, что поставлено на карту, и о неизбежных последствиях, а также в поиске соответствующих мер, призванных ограничить риск и, если возможно, предотвратить потенциально опасные ситуации. Это, считает Ладриер, касается только науки самой по себе. Но благодаря присущему ей этическому измерению наука должна иногда покидать свою соб-

129

ственную область, чтобы с помощью своих методов и своим собственным духом оказать помощь другим областям, в которых возможности, созданные наукой, угрожают разрушительными последствиями.

Другими словами, этика науки, будучи этикой, содержит в себе необходимость интегративного подхода, который требует, чтобы наука вписывалась в целостность существования, в единство бытия. Как видим, наука имеет этическое измерение в конечном счете лишь постольку, поскольку она призвана преодолеть себя в том движении объединения, которое можно обозначить словом “мудрость”.

С нашей точки зрения, в позиции Ладриера, которая подчас формулируется в довольно абстрактных и туманных выражениях, принципиальными представляются следующие моменты:

стремление выявить этическое измерение, присущее научной деятельности; понимание социальной ответственности науки, которое, не исключая вопросов о последствиях применения научных результатов и о направленности научного познания на поиски истины, подчеркивает прежде всего, что наука ответственна именно как наука, а не только через порождаемые ею технические средства. В то же время следует отметить, что отнесение Ладриером ответственности не к ученым, а только к науке ведет в конечном счете к тому, что он оказывается не в состоянии показать практическую значимость и хотя бы наметить пути решения тех конкретных проблем, которые, собственно говоря, и порождают современную этику науки. Он даже не ставит перед собой задачу выявления механизмов, которые могли бы связать ответственность науки в целом с ответственностью ученых, а ведь без этого анализ перестает быть конкретным и реалистичным.

130

Другие аспекты взаимоотношений между наукой и этикой были рассмотрены в докладе, представленном на конгрессе в Зальцбурге М. Пшелецким (ПНР) и озаглавленном “Этические аспекты неэтических теорий”. Поскольку, по его словам, подлинным объектом моральной оценки являются человеческие действия (а следовательно, и люди, осуществляющие эти действия), постольку морально оцениваться может не сама по себе теория, а скорее акт ее выдвижения. Что касается научных (а следовательно, неэтических) теорий, акт их выдвижения морально нейтрален. Тем не менее неоспоримо, что определенный этический смысл приписывается и таким теориям, которые, казалось бы, абсолютно свободны от любых этических допущений. Против некоторых научных теорий выдвигаются обвинения в том, что они “легитимизируют”, т. е. оправдывают, действия, установки или политические линии, вызывающие возражения с моральной точки зрения. Два таких случая обсуждаются в докладе. Один из них — это гипотеза о наследуемости интеллекта, которая часто рассматривается как теория, узаконивающая дискриминацию ряда этнических групп. Другой пример — теория эволюции, которая с самого начала рассматривалась как основа “эволюционной этики”.

Анализ подобных случаев вскрывает, как правило, логические пробелы, присущие этой аргументации: научная теория, используемая для обоснования моральной оценки, на самом деле не обосновывает ее. Здесь либо имеется ошибка в рассуждении, либо моральная оценка фактически выводится не только из теории, но и из некоторых дополнительных, неявно подразумеваемых или “провозимых контрабандой” этических посылок. Вместо того чтобы осуждать соответствующие теории, следует выявить все скрытые посылки и направить моральное осуждение против них, поскольку именно данной теории приписывается этический смысл. Это, конечно, не означает, заключает Пшелецкий, что ученому безразлично социальное использование его теории, даже если оно основывается на ложной аргументации. Он должен быть здесь заинтересованным лицом, но скорее как гражданин, чем как ученый. В этом отношении особый долг философа — исследовать и критиковать предлагаемые попытки обоснования некоторых действий, установок и политических линий ссылкой на научные теории. Отме-

131

тим, что, на наш взгляд, Пшелецкий прав, выступая против попыток непосредственного обоснования моральных оценок авторитетом научных теорий.

Вообще говоря, положение об отсутствии логической связи между высказываниями о сущем (т. е. конкретно-научным знанием) и высказываниями о должном (т. е. моральными суждениями) давно усвоено философской мыслью. Связь между научным знанием и этикой действительно не лежит на поверхности (кстати сказать, поверхностная трактовка этой связи является одним из корней, питающих лженауку, о которой говорилось в предыдущей главе), а носит более глубокий, как бы интимный характер; для обнаружения данной связи надо рассматривать не столько научное знание, сколько порождающую его деятельность. Что же касается этой деятельности, то ее всегда осуществляет конкретный индивид как целостная личность, по отношению к которой различение “ученого” и “гражданина” является чисто аналитическим, так что часто бывает далеко не просто установить, где кончается ученый и начинается гражданин. К тому же и ученый, как таковой, не может снять с себя ответственности за то, каким образом функционируют в общественной жизни те специальные знания, в сфере которых он компетентен. Авторитет ученых — серьезная сила, способная противодействовать реакционным либо просто необоснованным моральным предписаниям и “практическим рекомендациям”, исходящим якобы от лица науки. Другими словами, есть задачи — назовем их не познавательными, а гражданскими,— решить которые тем не менее могут только ученые.

132

Как видим, проблема этических принципов широко обсуждается сегодня даже на тех форумах, где ранее ограничивались рассмотрением специальных логических и методологических проблем науки.

Проблема “наука — этика — гуманизм” привлекает внимание и такой организации, как Всемирный совет церквей, который проделал определенную работу, в частности, в оценке допустимости или недопустимости экспериментов на человеке и пр. ¹

На конференции по технологии, вере и будущему человека в документе “Церковь и общество” указывалось, что научные открытия, например, в генетике человека, и особенно перспективы их использования поставили богословов в затруднительное положение, так как они не могут рассчитывать на прецеденты для того, чтобы ответить на вопросы, которые никогда ранее не стояли. Теологи подчеркивают доминирующее значение нравственного аспекта; они исходят из того, что наука ввиду своей “ограниченности” не может выполнять роль верховного руководства жизнью; поскольку же наука и техника — всего лишь средство в руках человека, который может пользоваться ими “в самых противоположных целях”, необходим этический контроль над ней и ее использованием. Сходная точка зрения проводится и в докладе Всемирного совета церквей “Генетика и качество жизни”, где утверждается, что “ни христиане, ни гуманисты не могут встречать будущее, пользуясь только авторитетными ответами прошлого. Гуманное решение требует квалифицированных научных знаний, но сами эти знания еще не являются мудростью нравственного порядка или способностью понять человеческие ценности” ².

Оценивая в целом теологический подход к проблемам этики науки, следует отметить преж-

______________________________

¹Expenments with Man. Geneva— N. Y., 1969.

² Genetics and the quality of life.— Study Encounter. Geneva, 1974,

Blog

Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки. Проблемы и дискуссии

Содержание