Министерство общего и профессионального образования российской федерации тверской государственный университет

  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Творчество Сергея Александровича Есенина всегда привлекало внимание самого широкого круга людей. В его лирике с поразительной органичностью сочетались творчество русского народа с традициями классической литературы, пушкинский лиризм и лермонтовская грусть.

История изучения наследия С. Есенина в силу вненаучных причин может характеризоваться известной долей дискретности, что не могло не отразиться на глубине разработки различных групп проблем творчества поэта. Сегодня мы во многом пересматриваем наши взгляды на художественное наследие поэта, его биографию, о чем свидетельствуют многие научные и научно-популярные работы последних лет. Но, несмотря на возросший интерес к творчеству С. Есенина, до сего времени нельзя говорить о равномерной изученности его художественного наследия. Одним из наименее изученных произведений и в плане разработки фактического материала, и в плане теоретико-методологического анализа особого рода художественной концепции остается опубликованная в начале 1926 года поэма “Черный человек”. Исследований, посвященных исключительно этому произведению, практически нет. Затрагиваемая проблематика также достаточно традиционна — дата написания поэмы, поиск возможного прототипа черного человека, а также текстологические споры. В основном преобладают суммарные оценки, комментарии к избранным местам из поэмы, тенденциозное толкование системы образов “Черного человека” и тому подобное. Даже наиболее содержательные и научно обоснованные положения работ Л. Бельской, О. Вороновой, Л. Жигач, С. Кошечкина, А. Марченко, Е. Наумова, М. Никё, Ю. Прокушева, Н. Шубниковой-Гусевой, П. Юшина не раскрывают всей сути поэмы.

Наша книга — первая попытка целостного исследования поэмы “Черный человек”. Она представляет собой изучение спектра интертекстуальных (имея в виду не только прямые реминисценции или художественное цитирование, а типологические связи означенного произведения с теми или иными элементами художественной культуры) связей поэмы “Черный человек”. С точки зрения поиска возможных прамотивов поэмы “Черный человек” мы выходим за рамки означенной темы и рассматриваем произведения классиков мировой (не только русской, но и зарубежной) литературы: А. Пушкина, К. Батюшкова, А. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова, Августина Аврелия, П. Абеляра, Ж.-Ж. Руссо, Э. По, А. Мюссе и других; современников С. Есенина: В. Брюсова, А. Блока, Ф. Сологуба, З. Гиппиус, М. Лохвицкой, В. Шершеневича, А. Кусикова и других; нелитературную (фольклорно-мифологическую) традицию: символику мифа, славянскую демонологию, духовные стихи. Наряду с этим, представлен опыт анализа связей образно-стилевой системы “Черного человека” под углом лингво-мифологического зрения. Так как поэма “вырастает” из творчества С. Есенина в целом, нам требуется ограничить авторский контекст наиболее яркими проявлениями тех линий, которые развиты в поэме “Черный человек” и которые встречаются в поэмах “Пугачев”, “Страна негодяев”, цикле стихов “Москва кабацкая”, а также в ряде стихотворений поэта. Кроме того, научная новизна исследования заключается в принципиально новом в истории есениноведения подходе к анализу проблематики и поэтики поэмы “Черный человек”, включая специфику жанра. Контекстуальные связи как конкретной поэмы, так и творчества С. Есенина в целом интерпретируются не только как проблема традиции и новаторства в отношении истории мировой литературы, но и как творческий диалог эстетических систем. Это позволяет с наибольшей полнотой и достоверностью выявить истоки мастерства С. Есенина как автора поэмы “Черный человек”, которая впервые в рамках одного исследования рассматривается сквозь призму фольклорных, мифологических, в том числе библейских, корней, а также в качестве реплики в литературном диалоге (и самодиалоге), реализуемого на протяжении всего творческого пути поэта. Подобный подход к изучению конкретного произведения конкретного автора (воплощение идеалов народного сознания, представленного в фольклоре и мифологии, через древнюю литературу к вершинам классической и современной новаторской литературы) может быть использован в роли универсального ключа для анализа культурного пространства эпохи. Отсюда необходимость установления путей формирования самобытного культурно-исторического и идейно-эстетического мышления С. Есенина в контексте поэт и мировая художественная культура; творчество поэта как путь к созданию “Черного человека”.

В наши дни, по прошествии многих лет, мы способны воспринимать творчество С. Есенина в целом, говорить о закономерностях и противоречиях в его наследии, то есть мы смотрим на поэта издалека, “сверху”. И это оправданно, потому что естественно видеть в прошлом единое, складывать картину минувшего значительно сложнее, однако, по нашему мнению, и более продуктивно. Основным способом постижения анализируемой поэмы явилось рассмотрение лирики С. Есенина не как завершенного высказывания (имея в виду, естественно, не отсутствие цельнооформленности, а наличие потенциала развития художественного акта), а как процесса постоянного дополнения и полемики и, что особенно важно, самодополнения и самополемики, в котором “произведение — звено в цепи речевого общения, как реплика диалога, оно связано с другими произведениями: и с теми, на которые оно отвечает, и с теми, которые на него отвечают”¹. Соответственно, чем более развит этот диалог (говорить о доминировании внутреннего диалога, точнее диалога с самим собой — самодиалога — у С. Есенина нельзя, так как в абсолюте они могут быть возведены к внешним посылам. Таким образом, под самодиалогом мы будем понимать “сообщение самому себе уже известной информации… когда при этом повышается ранг сообщения”²), тем сложнее его последующие формы, вбирающие и перерабатывающие предыдущие. В монографии “Эстетика словесного творчества” М. Бахтин писал: “Каждое высказывание полно отзвуков и отголосков других высказываний, с которыми оно связано общностью сферы речевого общения… высказывание занимает какую-то определенную позицию в данной сфере общения, по данному вопросу, в данном деле и т.п. Определить свою позицию, не соотнеся ее с другими позициями нельзя. Поэтому каждое высказывание полно ответных реакций разного рода на другие высказывания данной сферы речевого общения”³.

Воспринимая поэму “Черный человек” как реплику в определенном диалоге, мы тем самым поднимаем проблему интертекстуальности творчества С. Есенина. Проблема роли чужого слова в художественном произведении в настоящее время вышла за рамки теории литературы и является объектом исследования лингвистики, психологии, культурологии, этнографии как один из важнейших факторов сознания человека, его социальной адаптации, когда собственный опыт перестает быть продуктом исключительно индивидуальной рефлексии, став звеном, позволяющим индивиду идентифицировать себя в исторической традиции. Из чего следует, что от того, какой характер имеют интертекстуальные связи произведения: осознанный (преднамеренный) или неосознанный (интуитивный)⁴ — зависит степень однородности художественного сознания автора с породившим его художественным пространством. Исследуя интертекстуальность поэмы “Черный человек” и вслед за И.М. Поповой понимая под этим “использование поэтики того или иного произведения в структуре другого произведения, которое может присутствовать в открытом или скрытом виде”⁵, мы, однако, не ставим задачу исследования роли “чужого слова” как такового, для нас важна концепция формирования эстетического ядра поэмы. Из чего следует, что необходимость теоретической разработки проблемы “чужого слова” отсутствует.

Таким образом, для уяснения художественных особенностей поэмы “Черный человек” необходимо всецело представить объективный непрерывный процесс становления мастерства С. Есенина на основе взаимоотношений профессиональной и народной художественной культуры.

Задача книги — определение места поэмы в художественно-литературном процессе России и отчасти Европы. Для её решения потребовалось изучить литературный материал с точки зрения развития диалога сознаний как ведущего сюжетно-композиционного принципа организации поэмы. Иными словами, в книге представлена попытка проследить на уровне поэмы художественные связи творчества С. Есенина с мировой литературной традицией и на основе анализа конкретных произведений выявить их тип: наследование этических, моральных, художественных принципов или их отторжение; а также определить степень обусловленности есенинской поэмы этими произведениями. Поэтому мы разграничиваем творческий диалог с другим автором (вне зависимости от направленности этого диалога) и формальное сходство образов, заданных бродячими сюжетами. Основное внимание этой проблеме уделено в первой главе “Литературные заимствования или полемический диалог сознаний?” Глава представляет собой несколько блоков тем, организованных таким образом, что вначале изучаются возможные аналогии с классической русской и зарубежной литературой, а затем литературой, современной творчеству С. Есенина. Причем, в упомянутых произведениях далеко не всегда наблюдается сходство с поэмой на текстуальном уровне, главным для нас были проблематика и эстетическая ценность произведения, то есть корреляция художественного мировидения С. Есенина с художественным мировидением собеседников.

Анализ фольклорного и мифологического материала как основы формирования этико-эстетических и художественных принципов нравственного идеала поэмы — ядро последовательного изучения влияния, которое оказала народная культура на “Черного человека” С. Есенина. Наиболее интересным, по нашему мнению, будет определение места и значения мифологической традиции, наиболее древнего типа мышления, в ее проявлениях как в виде собственно мифа (например, космогонические мифы) и обрядовых форм, так и в отраженном виде в поздней фольклорной традиции, в том числе реализации религиозно ориентированного сознания человека, как прямой предпосылки к возникновению поэмы С. Есенина. Во второй главе “Фольклорная мифологема как ведущий принцип сюжетно-композиционной и жанровой организации поэмы „Черный человек”” представлено народное искусство как мировоззренческая база творчества С. Есенина в целом, которая определяет не только стилистику, символику, жанровую специфику, но и характеристику героев, проблематику и способ реализации конфликта поэмы. В ходе исследования поднимаются следующие проблемы: приоритета источников формирования фольклоризма творчества С. Есенина (устной или письменной традиций); влияния поэтики мифа на поэтику поэмы “Черный человек”; соотношения древних фольклорных форм с развивающимися жанрами фольклора; собственно фольклорной основы поэмы: символики, жанровой специфики, композиционных особенностей; влияния на способ реализации конфликта поэмы обрядовых форм, духовных стихов и т.д. Кроме того, впервые представлена попытка лингво-мифологического анализа символики “Черного человека”, то есть соотнесения семантики того или иного символа в традициях толкования различных языковых систем, в том числе древних.

Третья глава “Поэма „Черный человек” — завершающий этап становления художественного мастерства С.А. Есенина” посвящена исследованию образно-стилевого своеобразия так и не опубликованной при жизни автора поэмы в контексте творчества С. Есенина. Основное внимание здесь уделено проблемам: формирования концепции художественного мира, воплощенного в поэме; национально обусловленного сознания и национального нигилизма; своего и чужого миров; стороннего и внутреннего взгляда на человека; самоотчуждения и двойничества; “доброкачественной” и “злокачественной” деструкции; исповедальности и покаяния как ведущего мотива творчества поэта; непосредственных прамотивов поэмы в лирике С. Есенина; жанрового своеобразия поэмы “Черный человек” (лирическое, драматическое, эпическое начала); языковой стилистики, в том числе проблеме диалога и языкового жеста; символического ряда (также символики цвета) произведения в контексте творческого развития фольклорной и христианской символики.

Проблема толкования образно-стилевого строя, возможных прототипов героев, жанрового своеобразия поэмы под разными углами зрения проявляется во всем многообразии вариаций, поэтому заданная в одной главе тема не исчерпывается в рамках этой главы, а в последующем развивается, однако, в ином качестве⁶. Соответственно, наше исследование построено по тому же принципу, что и анализируемая поэма — взаимодополняющих аспектов. Кроме того, каждый из затронутых нами вопросов в дальнейшем должен быть рассмотрен более углубленно, в том числе на новом фактическом материале.

Таким образом, проблемы генезиса системы образов поэмы, места “Черного человека” в литературном контексте и собственном творчестве поэта, загадка символики произведения, его мифологическое, фольклорное начала, вопрос о пути лирического героя и пути Родины, читательское восприятие поэмы актуальны для понимания как интересующей нас поэмы С. Есенина, его творчества в целом, так и для формирования целостного представления о литературном процессе начала двадцатого века.


^ Глава I. Литературные заимствования

или полемический диалог сознаний?

Установление объема художественного поля, в контексте которого формировалась поэма, может быть отправной точкой целостного анализа последнего крупного произведения С. Есенина. К сожалению, истоки поэмы “Черный человек” выявлены далеко не в полном объеме. До настоящего времени нет ни одного обобщающего исследования, раскрывающего всю гамму литературных параллелей и прототипов героев этого произведения. Однако их можно обнаружить уже в библейских текстах, апокрифах (сюжеты о соблазнении чертом⁷), “Повести о Горе-Злочастии”, “Повести о Савве Грудцыне”, “Моцарте и Сальери” Пушкина, “Портрете” Гоголя, “Савелии Грабе, или Двойнике” Даля, “Двойнике” Майкова, “Антихристе” Свенцицкого, “Двойнике”, “Братьях Карамазовых” Достоевского, “Черном монахе” Чехова, “Мелком бесе”, “Тенях” Сологуба, “Двойнике” Блока, “Фаусте” Гете, “Удивительной истории Петера Шлемиля” Шамиссо, “Двойнике” Гейне, “Элекисире Сатаны” Гофмана, “Декабрьской ночи” Мюссе, “Вороне” и “Вильяме Вильсоне” По и многих других произведениях мировой литературы.

Между тем, существует авторская ссылка на пушкинский источник — в связи с этим, нередко считается, что всякий, читавший трагедию Пушкина “Моцарт и Сальери”, ясно видит то влияние, которое это произведение оказало на поэму С. Есенина.

У А. Пушкина: