И. Т. Касавин, С. П. Щавелев

Вид материала

Анализ

Содержание 4. Повседневность и язык 4.1. К дефиниции понятия «язык»

Подобный материал:

• И. Т. Касавин Текст, дискурс, контекст, 7113.44kb.
• Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования, 8237.33kb.

^

4. Повседневность и язык

Обыденный язык, естественный язык, разговорный язык – эти понятия нередко выступают в контексте лингвистического исследования как синонимы. Данное примечательное обстоятельство позволяет использовать при философском рассмотрении феномена повседневности лингвистический материал, но вместе с тем требует специального анализа, в том числе и в отношении понятия «язык» вообще. Этот анализ отчасти осуществила аналитическая философия, придав лингвистическим выводам абстрактно-логический характер. Не удовлетворяясь данными результатами, мы используем их по преимуществу как исходный пункт исследования, подлежащий развитию и пересмотру.

^

4.1. К дефиниции понятия «язык»

Работающий в целом в аналитической парадигме Иохим Израэль²⁶⁶ предпринимает анализ философских теорий обыденного языка, исходя из того, что в них лингвистический материал уже прошел рефлексивную проработку. Само собой, особое место здесь отводится позднему Витгенштейну, у которого анализ обыденного языка становится философской программой. Заметим, однако, с самого начала, что у последнего никак не выделяется специфика обыденного языка по сравнению с искусственными языками – все они суть языковые игры, в основе которых лежат формы жизни, т.е. социальная деятельность.

Специфический вклад в теорию языка внес Г.Райл²⁶⁷, фокусировавший свой интерес на неправильном употреблении слов как источнике философских проблем. В качестве основной причины неверного употребления языка он рассматривал т.н. категориальную ошибку - отсутствие различения определенных логических категорий при причислении к общему классу. Приводимый им пример гласит: министерства и англиканская церковь суть организации и потому относятся к одному классу. Но английская конституция не может быть причислена к тому же классу, это категориальная ошибка. Именно Райл специально обращает внимание на то обстоятельство, что процедура категоризации и операции с понятиями дают основание для целого ряда выводов в отношении обыденного языка.

Еще один известный оксфордец, Дж. Остин²⁶⁸, осуществил классификацию языковых актов по способу их применения. Он провел различие между «локутивными» языковыми актами, передающими определенный смысл, «иллокутивными» актами, своей «силой» побуждающими субъекта к действию, и «перлокутивными» актами, вызывающими определенный эмоциональный эффект. Однако это различие носит относительный характер: «смысл» и «сила» обычно не могут быть отделены друг от друга, поэтому локутивные акты обладают иллокутивным аспектом и наоборот. Тем самым он обратил внимание на специфику именно обыденного языка, на отличие его от искусственных языков, для которых «локутивная» составляющая обладает исчерпывающей самодостаточностью.

Дж. Серл²⁶⁹ предпринял развитие остиновского проекта в направлении выхода за пределы лингвистической характеристики языковых актов в целях поиска лингвистических объяснений и обобщения фактов, полученных в результате лингвистической характеристики. Между языковым актом и анализом языкового акта, с одной стороны, и значением предложения, высказанного в языковом акте, с другой, нет различия, полагает он. Различие проводится между утвердительными, повелительными, вопросительными и прочими языковыми актами, такими, которые выражают совет, предсказание, сомнение и т.п. Таким образом, именно прагматический, а не семантический аспект языка определяет его специфику, в том числе позволяет выделить обыденный язык из всей совокупности языковых игр. Здесь Серл последовательно развивает мысль Витгенштейна о языке как виде социальной деятельности, характеризуемом следованием правилу²⁷⁰.

Правила, которым следуют языковые акты, Серл подразделяет на регулятивные и конститутивные. Последние раскрывают семантику языка и одновременно выражаются в «иллокутивных» актах. Правила предоставляют нам семантическую таксономию употребления языка. Они обладают также и нормативной функцией (в качестве императивов).

В теории «универсальной прагматики» Ю.Хабермаса²⁷¹ также обнаруживаются элементы, релевантные для нашего рассмотрения. В частности, «понимание» как когеренция словесных смыслов субъектов коммуникации выступает условием консенсуса, что предполагает «корректное» употребление языка. И здесь языковые правила рассматриваются как конститутивные для языка вообще. Знаменитое витгенштейновское «следование правилу» и здесь играет парадигмальную роль.

Израэль формулирует правила употребления языка, которые, в соответствии с пониманием языка Л. Витгенштейном, и задают его подлинную природу. А именно, «если мы говорим о реальности, эти правила характеризуют внутреннюю (неформальную) логику языка, или логические отношения между основными словами обыденного языка, и называются «условиями описания»²⁷². По мнению Израэля, можно выделить следующие предпосылки этой логики и, следовательно, понятия «язык».

1. Язык предполагает субъекта речи, который осуществляет коммуникацию с другими, т.е. некоторую внеязыковую реальность. Язык есть форма жизни в этой реальности.

2. Языковые акты всегда происходят в конкретной ситуации, необходимо связанной с жизненным миром.

3. Языковые акты имеют особенность повторяться аналогичным образом. Это возможно благодаря тому, что говорящие взаимодействуют между собой и понимают друг друга, т.е. действуют интерсубъективно. Из этого вытекает наличие институализированной системы языковых правил.

4. Минимальное условие коммуникации – непротиворечивость языкового сообщения и способность говорящих различать противоречивые и непротиворечивые сообщения.

В таком случае основными признаками языка будут субъект, знак, ситуация, правила, и определение языка приобретет следующий вид.

1. Язык – знаковая деятельность некоторого субъекта в конкретной ситуации, это же и «речь». Ситуацией является ограниченный срез жизненного мира.

2. Язык - система институциализированных (существующих независимо от некоторого отдельного субъекта) логических (неформальных) правил, указывающих, какие языковые акты мы не может осуществлять, если не хотим впасть в противоречие или произвол.

3. В конкретной ситуации мы не можем правильно говорить, если не следуем системе институциализированных правил. Однако эта система предстает перед нами лишь как реконструкция на основе конкретных языковых актов, осуществленных компетентным, т.е. применяющим правила, использователем языка.

Подчеркнем вновь, что несмотря на все богатство философских теорий языка, авторы-аналитики, следуя Витгенштейну, не уделяют особого внимания обыденному языку, поскольку не дифференцируют его специфику. Выделяемые ими признаки языка требуют специального анализа и интерпретации для выяснения их импликаций применительно к обыденному языку. Поэтому необходимым ходом является обращение к первичной реальности - к собственно лингвистическим теориям обыденного, т.е. естественного языка.

На этом пути интерес представляет обобщающая работа немецких лингвистов Ханнапеля и Меленка «Основные семантические понятия обыденного языка. Некоторые примеры анализа»²⁷³.

В качестве эпиграфа авторы, подчеркивая сложность предмета исследования, избирают цитату из «Путешествий Гулливера»: отрывок из проекта Академии Лагадо по поводу запрета слов.

Основная теоретическая схема, на которую ориентируются авторы книги -коммуникационная модель языка. Ее элементами являются интенция, гипотеза по поводу партнера, ситуация; в данном контексте разворачивается языковая стратегия, объединяющая высказывание, понимание и последствия. Далее, эту модель существенно дополняет тезис о всегда неполном восприятии партнерами элементов модели и о всегда связанной с восприятием процедуры интерпретации. Помимо восприятия, источниками интерпретации являются: усвоенный образец интерпретации; усвоенные нормы и ценности; факты, принимаемые безусловно; опыт общения. Существуют два способа установления истинности интерпретации: личный и коллективный. В определенных рамках субъект сам отвечает за решение об истинности или ложности своей интерпретации. В случае сомнения он использует социологический критерий, апеллируя к «каждому человеку». Г. Гарфинкель формулирует этот критерий так: «Социально сформированные факты жизни в обществе, которые знает каждый активный и достойный доверия член общества, образуют общую сферу повседневных биографий»²⁷⁴.

Даже в случае расходящихся интерпретаций имеется некий общий базис, который предпосылается коммуникации без вопросов. В форме предпосылок этот базис разделяется в аналогичных ситуациях всяким членом общества или представителем социального слоя. Он задает нормы поведения, общепринятый набор фактов и их интерпретаций, значения слов. «Совокупность знаний коммуникационных партнеров, без которого их коммуникация была бы невозможной, мы вслед за Шюцем называем «обыденным знанием»²⁷⁵.

Обыденное знание до такой степени выступает самоочевидным, что нужно почитать этнографические исследования иных культур или подвергнуться психологическому эксперименту, чтобы его вообще заметить. Гарфинкель²⁷⁶ приводит примеры последнего в форме диалогов между экспериментатором (Э) и испытуемым (И).

Диалог 1. И. Входит в кабинет к Э.

И. (вежливо кивает): Как дела?

Э. О каких делах вы говорите? О моем здоровье? О моих денежных накоплениях? Делах в университете? О моем настроении? О моем...

И. (краснеет и теряет самоконтроль): Послушай-ка, я всего лишь пытаюсь быть вежливым. Честно говоря, мне глубоко начхать на то, как твои дела.

Диалог 2. И. рассказывает Э. о проблемах с автомобилем.

И. Я проколола шину.

Э. Что вы имеете в виду под «проколола шину?»

И. (застывает в полном остолбенении, потом враждебно): Что означает ваш глупый вопрос, что я имею в виду под «проколола шину?» «Проколола» значит проколола. Как раз это я имею в виду и больше ничего. Что за дурацкий вопрос! –

Задавая вопрос по поводу распространенного и очевидного языкового акта, Э. создает у И. впечатление, что его поняли, но при этом над ним издеваются, в то время как он сам к тому повода не давал. Следовательно, необходим адекватный отпор.

Попадая в своей повседневной жизни в роль, аналогичную И., человек способен справиться с каждым отдельным случаем такого рода, пусть и с эмоциональными затратами. Однако если оказывается, что слова и действия теряют свое привычное значение, человек переживает геологическую катастрофу. Это именно те ситуации, которые известны нам из повествований о таких трагических героях как Эдип и Иов. Подобный обвал привычного фундамента интеракции Фрейд уподобляет землетрясению.

Весь объем обыденного знания не сводится, вместе с тем, к набору непроблематичных самоочевидностей. Обычная коммуникация предполагает с тем же успехом и проблемы, конфликты, догадки, предположения, разочарования, заблуждения и т.п. Консенсус в процессе общения имеет место до тех пор, пока не возникает тема для сомнения, которая после соответствующей обработки может быть включена в область непроблематичного. В этом смысле в обыденное знание включается общее согласие по поводу существования у людей разных интересов, мнений и вытекающих отсюда конфликтов - половых, возрастных, трудовых, финансовых, политических и т.п.

С этим непосредственно связан элемент обыденно-языкового знания, который можно назвать «категоризацией»²⁷⁷. Языковая ситуация и языковый партнер с самого начала воспринимаются сквозь сеть классификаций и типизаций, вытекающих из их социальных ролей (учителя, ученика, родителя, ребенка, пешехода, пассажира, контролера, водителя, покупателя, продавца, писателя, читателя, пострадавшего, свидетеля, преступника, полицейского и пр.).

В каждой ситуации человек выбирает определенный тип языкового поведения, к примеру, покупателя, посещающего магазин. Этот тип поведения характеризуется, очевидно, некоторыми интенциями, разнообразие которых оказывается чрезвычайно велико. При этом не все из данных интенций принимаются языковым партнером за адекватные: среди них желание сделать покупку, получить информацию, погреться в холодный день, поглазеть на симпатичную продавщицу и т.п. По сути он как бы ограничивается гипотезами по поводу языкового партнера, которым для продавца выступает человек, имеющий деньги и желающий их потратить при условии, что нужный товар имеется в продаже, что он будет о нем проинформирован, что с ним будут разговаривать пусть и без подобострастия, но вежливо и терпеливо и т.п. Обычные и целесообразные стратегии поведения известны заранее всем участникам коммуникации: если покупатель хочет вернуть товар, он использует основательную аргументацию, выражает недовольство, может потребовать менеджера, но не должен жаловаться на жизнь, непристойно выражаться, угрожать расправой и т.п.

Если бы человек не типизировал свое языковое поведение, он не был бы в состоянии справиться с многообразием языковых ситуаций. О типе ситуаций можно говорить только тогда, если из типизации вытекают надиндивидуальные правила поведения. Если я рассматриваю некоторую ситуацию как ситуацию А, то я не задаюсь вопросом «Как мне поступить в данной ситуации?» Мой вопрос будет звучать: «Как люди поступают в аналогичной ситуации?» Эти правила поведения в социологии имеют название «роль». Уточним это понятие.

1. Роль состоит в нормативных ожиданиях и претензиях по отношению к поведению. Норма фиксирует не частоту поведенческих актов, а возможность санкций за ее нарушение.

2. Ролевые ожидания имеют безличный характер, хотя из этого не следует, что все индивиды выполняют свою роль одинаковым образом.

3. Все участники коммуникации осознают безличный характер ролей.

4. Роли дополняются другими ролями (хозяин - гость, сосед - сосед и пр.) и предполагают обязанности и права по отношению друг к другу в качестве ролевых ожиданий.

5. Ожидания генерализирующего характера ничего не требуют, но основаны на квазистатистической информации, как правило, негативного свойства (торговцы жуликоваты, политики продажны, евреи скупы, блондинки глупы и пр.).

6. Ожидания нормативного характера не только нормируют поведение, но и приписывают ему социально приемлемые мотивы.

Итак, обыденно-языковая категоризация основана на том, что повседневное поведение осуществляется в рамках социальных ролей. Выбор языковой стратегии, использование и понимание языка отражает тип и уровень социализации индивида.