И. Т. Касавин, С. П. Щавелев
| Вид материала | Анализ |
- И. Т. Касавин Текст, дискурс, контекст, 7113.44kb.
- Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования, 8237.33kb.
^
3.4. К феноменологии повседневных форм
Рутинность повседневности проявляет себя отнюдь не только в буквальной и монотонной повторяемости фигур мышления и речи, актов коммуникации и поведения. Повседневность, обслуживая реальную цикличность человеческой жизни, вырабатывает ряд специальных форм, позволяющих парадоксальным образом воспроизводить, культивировать новизну в рамках хорошо известного старого. Постоянство жизненных ситуаций осваивается человеком всякий раз заново; даже заключенный в тюремной «одиночке» находит в жизни мельчайшие детали, позволяющие выстраивать структуру своей повседневности как целесообразной и осмысленной деятельности.
Так, один из устойчивых мотивов повседневности – это постоянное обновление. «Завтра с утра начинаю новую жизнь» – любимое обещание русского человека. От утреннего пробуждения ожидается, тем самым, вхождение в новый, более благоприятный и благополучный мир, мир, открывающий новые возможности и лишенный старых, надоевших проблем. Сознание, отдохнувшее за ночь, ранним утром продуцирует идеи («Утро вечера мудренее»), просыпается тело, постепенно обретая чувствительность, как бы оживая заново. Сначала включается мозг, порой демонстрируя особенную свежесть и новизну восприятия и мышления, затем он посылает импульсы во все участки тела, заставляя их вспомнить привычные действия – зевание, дыхание, потягивание, лицевую мимику, сгибание рук и ног, сжимание пальцев в кулак, фокусировку зрения, функционирование пищеварительного тракта. Пробуждение и засыпание издавна ассоциировались в народном сознании с расставанием и встречей души с телом, с погружением в другой мир и возвращением из другого мира, мира сна, мира странных и неожиданных впечатлений и испытаний, дающих новое знание. Раннее утро окрашено воспоминаниями о снах, оттеняющими новые надежды; вечер - предвкушением (желанием, боязнью) сна и завтрашнего дня.
Пробуждение от сна лишь один из элементов семьи обыденных форм обновления. В ней и солнечная ванна, которая связана с обнажением – возвращением к первоначальному состоянию, после которой кожа приобретает темный и ровный цвет, как бы молодеет. Занятия спортом и лицезрение спортивных мероприятий – еще одна форма повседневного телесного обновления, в которой происходит приобщение к архетипу героя-атлета262, энергетически-эмоциональная подпитка организма.
Здесь же и приготовление и принятие пищи. Нам уже приходилось писать об архетипе священного кулинара Иакова, чечевичная похлебка и козлиное рагу которого символизируют его обновление, обретение им нового социального статуса и имени. Трапеза всегда выступала и как повторное творение природы, ее социализация, прототипом которой является религиозная жертва, когда природный предмет (небесное светило, животное, растение, элемент ландшафта) вовлекается в типично человеческие отношения. В силу этого же переноса отношений обмена между человеком и природой на более широкую сферу трапеза оказывается и договором с богом, и символом власти над людьми, и дорогой к сердцу любимого человека. Эти мифические коннотации бессознательно присутствуют в самом обыденном кулинарно-гастрономическом контексте.
Еда - потребность, которая особенно сильно сопротивляется торможению. Но и здесь человек действует не только как животное, но как социокультурное существо. Он пассивно воспринимает объективные требования природы и социума, но при этом способен к активному и индивидуальному пищевому предпочтению и выбору. Общество благоденствия усиливает эту тенденцию. Происходит переход от сезонной пищи к всесезонной, от локальной к интернациональной, от свежей к консервам и полуфабрикатам. Расширяется набор продуктов и способы их переработки. Расширяется область знания, связанная с питанием, и формы их фиксации в обыденном сознании. Перечислим лишь некоторые:
- феномен “кухни” с ее размером и оборудованием как символами статуса; также как место беседы и встречи
- иерархия и социализация за обеденным столом
- женщины и мужчины на кухне и за столом - половые и культурные роли
- повседневная и праздничная трапеза
- застольный дискурс: “симпозиум” и тост, напитки и явства как тема разговора за столом
Другой устойчивый сюжет повседневного поведения и сознания можно обозначить как очищение. Мы уже упоминали о мусоре как одном из типично современных повседневных способов отношения к природе. Уборка квартиры также представляет собой вариацию архетипа очищения. Вытирание пыли, чистка туалета, мойка посуды – малосодержательные процедуры, после выполнения которых человек ощущает, вместе с тем, облегчение и удовлетворение: теперь все в порядке, внешняя грязь смыта, облику жилища возвращен установленный, «здоровый» вид. Современная мода на голодание, очевидно, преследует собой ту же цель, только обращенную вовнутрь человека. Эта обыденная идеология на свой лад перефразирует классика, словно говоря: в человеке все должно быть чисто – и извне, и снаружи. Утренний туалет и умывание выступают как вариации сказанного, придавая повседневности темпоральную и пространственную ориентацию особого рода; это и обновление, и очищение от прошлого и подготовка себя для будущего. Мытье, бритье и косметические процедуры обнаруживают пространство (тактильное и визуальное) тела, его «тайны», проверяют его поверхности и отверстия, работу желез, желательные и нежелательные волосы, прочие особенности и дефекты; это своеобразная «слежка за собой», «инквизиция тела» как форма аутоэротизма и самолечения, согласование себя как наглядного образа с собой как понятием.
Неожиданные параллели с очищением обнаруживает поход на «блошиный рынок», как он существует в Европе. Люди загружают машину ненужными вещами и рано утром воскресного дня приезжают на заранее объявленную площадь, где можно за пять евро арендовать пять квадратных метров, поставить на них стол, вешалку и предлагать свой товар желающим. Тем самым реализует себя возможность со смыслом провести свободный день, заработать немного денег и «очиститься», избавиться от хлама, загромождающего дом.
Если сны понимать как высвобождение ненужных и навязчивых идей, ассоциаций, страхов из сферы бессознательного, то и они оказываются способом самоочищения психики. Альтернативным процессом освобождения сознания от излишних креативных, будоражащих импульсов служит посещение музеев, выставок и т.п., где хранятся объекты культуры. Общение с ними навевает блаженную усталость и придает убежденности в том, что постоянное соседство с продуктами гения не является необходимым. К такому же выплеску креативного сопереживания приводит и посещение театра, концерта.
Архетип очищения, впрочем, не является изначальным, он производен от страха осквернения – элемента тотального экзистенциального страха. Его формы неисчислимы. Среди наиболее распространенных - угроза терроризма или бандитского нападения, грабежа. Мы как рутину воспринимаем необходимость встречи возвращающейся вечером жены у метро, домофон в подъезде и металлическую дверь в квартире. «Переходи осторожно дорогу», «не входи в лифт с незнакомым мужчиной», «не останавливай «частника» - так напутствуют дочь. Запрет на открывание дверей, не глядя в глазок; повышенное внимание к подозрительным предметам в метро и других общественных местах; контроль на посту ГБДД на въезде в Москву - внешне нестрашные признаки тотального страха.
Особенностью современного обыденного сознания выступает паранаучная символика страха. Материал для последнего черпается в науке, которая рассматривается как причина страха или, что почти одно и то же, как источник информации о нем. Невидимая радиоактивность вошла в нашу жизнь в основном после Чернобыля, и индикаторы радиоактивности повседневно используются отныне при покупке как клюквы на рынке, так и пиломатериалов для строительства дачи. Страх перед СПИДом или холестерином расслаивает общество, входя в повседневность значительной его части. И здесь же двойственность, которой оказывается чревата как неумеренность в сексе, так и неумеренность в пище, заставляет обращать внимание на конфликт повседневного сознания с наукой. Еще вчера вполне невинное удовольствие сегодня проблематизируется. Женщины то страдают от порочной притягательности шоколада, то убеждаются в его пользе для нервной системы и даже – для профилактики кариеса (по утверждению одной телевизионной рекламы). Мужчины то клянут себя за пристрастие к спиртному, то поражаются своей проницательности, услышав о профилактической пользе алкоголя.
Страх порождает эскапизм, стремление ограничить собственную активность, заменить ее наблюдением или обсуждением со стороны, пересудами, сплетнями и слухами. М. Хайдеггер уделил, как известно, специальное внимание феномену сплетни как проявлению безличного das Man – символа повседневности, в которой теряется личность. Из того же ряда явлений и сидение у окна, телевизор, радио, газеты, долгие телефонные разговоры. В них рефлексия вырождается в скольжение по поверхности, банализацию, профанацию предмета, создающие некоторую видимость его мыслительного освоения, которая призвана создать иллюзию знакомства с ним и известного превосходства над ним. Это – эрзац, инобытие научно-философской рефлексии, которая в отличие от повседневности специально культивирует рационально-критические стандарты.
^
3.5. Структурные оппозиции повседневности
3.5.1. Повторение и обновление
Мы уже упоминали о характерных для повседневности формах культивирования нового в рамках старого, формах взаимоперехода банальности и развития. Тем самым реализуют себя структурные оппозиции, задающие контуры повседневности. Приведем еще несколько примеров данного положения дел. Так, чтение выступает как феномен, как бы расширяющий повседневный мир, однако осуществляющий это в целях подмены повседневной реальности, представления ее в другом свете, смягчения рутины за счет ее камуфляжа, не меняющего ничего по существу. Ежедневные радио- и теленовости, газеты выполняют аналогичную функцию: новые события лишь подтверждают неизменность порядка вещей. События 11 сентября в Америке, по-видимости принесшие новость века, ничего принципиально нового не сообщили; постоянный терроризм в Чечне, Израиле, Индии, Анголе, Филиппинах и пр. давным-давно привычен для читателя новостей, и если бы это не был болезненный урок для «самой продвинутой» страны, данный факт не вызвал бы такого резонанса.
Пример из другой области – магазинные распродажи, на которых якобы новая вещь продается за «старую» цену; в действительности же мы имеем здесь дело с вещами, вышедшими из моды, имеющими дефекты, «устаревшими» для приходящего нового сезона, цена которых снижена за счет отказа продавца от сверхприбылей.
Скука, преследующая человека в его обыденной жизни, как мы помним, опять-таки не тождественна рутине, но чревата переоценкой обыденных феноменов и обстоятельств, новым взглядом на мир, креативным импульсом, Таково же пребывание в больнице, ночное дежурство, обязательные прогулки со спящим ребенком в коляске.
^
3.5.2. Стандарты и эксперименты
Это оппозиция, близкая, но не тождественная вышеописанной. Способом смягчения повседневной рутины выступают различного рода эксперименты, которые проводятся человеком осознанно и бессознательно. Новое знакомство, в процессе которого возникает взаимный интерес, завязывается легкий флирт, может перейти или не перейти в сексуальную связь. Люди опробывают тем самым прошлые связи и стандарты отношений, частью используя, частью пересматривая их. Здесь мы имеем дело со сложной игровой ситуацией, «царапающей» повседневность, «придающей жизни вкус», создающей впечатление новизны, даже если ничего принципиально нового не происходит. Процедура смены половых партнеров, на деле увлекательная лишь в молодости, постепенно превращается в стандарт поведения современного человека в самых разных возрастных группах. Пары, любовные треугольники, более сложные конфигурации, позы и способы ласк и совокуплений выступают как сексуальные модели социальных интеракций, воспроизводящие на свой лад социальные стандарты и одновременно имитирующие определенную свободу их построения и модификации.
Повседневность проявляет себя и в другого рода телесных экспериментах, среди которых значимую роль занимает спорт. Ощущение своего тела, точнее, отсутствие негативных ощущений, блаженную телесную легкость человек приобретает тогда, когда сила мышц и эластичность суставов обладают повышенным потенциалом по сравнению с повседневными задачами физической работы. Средством достижения такого состояния выступает именно спорт, вынужающий человека к значительным и даже экстремальным физическим нагрузкам. После упражнений с гантелями набитый рабочими документами портфель кажется невесомым. Привыкший к ежедневным двум сотням подъемов брюшной пресс играючи одолевает утренний подъем с постели. По сравнению с утренней пятикилометровой пробежкой десяток лестничных пролетов – настоящий пустяк. Дабы достичь повседневной легкости тела человек включает в свою повседневность явно экстраординарные физические упражнения: стабильность нуждается в развитии.
Атлетическая гимнастика, бодибилдинг, выполняя аналогичную задачу, своей целью имеет, вместе с тем, нечто иное – совершенствование внешнего облика человека. Мужчина мучительно втягивает живот, разворачивает плечи, выпячивает грудь, напрягает бицепсы, идя под руку с любимой женщиной. Женщина утягивает талию, надевает строгий лифчик, черные колготки – перечислить все косметико-декоративные ухищрения, обеспечивающие женскую фигуру, мне не под силу. Все это или почти все практически исчезает из поведенческого оборота, как только человек начинает работать над своим собственным телом. Теперь уже не одежда, не выправка обеспечивают результат, а объективные, «первичные качества» - масса и объем. Весы и сантиметр – такие же частые орудия в руках культуриста, как гиря или эспандер. Он скрупулезно прослеживает изменения отдельных частей своей фигуры, торжествуя по поводу увеличения икры на пять миллиметров и снижения веса на двести грамм. Отныне человек озабочен не тем, чтобы правильно одеться, но возможностью раздеться, чтобы продемонстрировать свои достижения. Его подлинной одеждой становится преображенное тело, повседневная жизнь которого теперь неразрывно связана с обновлением.
Впрочем, косметика никогда не исчезает полностью из повседневного обихода по крайней мере прекрасной половины человечества. Именно женщине, эволюционно сформированной как оплот стабильности и порядка, свойственно поддерживать о себе обманчивое представление как об изменчивом, динамичном существе. На это накладывается присущая женщине сверхчувствительность обоняния, результатом чего выступает древнейшее косметическое изобретение – парфюм. Невидимые, таинственные флюиды, окрутывающие женщину притягательной аурой, сохраняющие память о ней, когда ее уже нет рядом, выдающие тайну ее существования сопернице, въедающиеся в белье, кожу, подсознание делают парфюм оружием борьбы и орудием эксперимента. Женские носы, как улыбка Чеширского Кота, отделившиеся от лиц, плывут в самозабвении в миазмах парфюмерного магазина в поисках новой невидимой одежды для тела, стимула для настроения, эротического сигнала. Они пробуют разные ароматы, сравнивают их между собой, вопрошают свою чувственность, испытывают торжествующий резонанс или раздражающую дисгармонию. Той же самой и одновременно уже иной покидает женщина этот рассадник невинной роскоши, с облегченным портмоне и повышенной самооценкой.
Реклама убеждает нас в преимуществе одного зубной щетки или пасты перед другими, в магическом действии жвачки, навязчиво приглашает в стоматологические клиники. В самом деле: зубы – половина лица и важный фактор здоровья, недаром только дареному коню в зубы не смотрят, да и то лишь в процессе дарения. Поэтому посещение зубного врача, как бы мучительно и страшно оно ни было, оказывается повседневной необходимостью и одновременно способом существенного обновления человека. Иной раз достаточно новых коронок, чтобы сделать человека почти неузнаваемым: изменяется прикус, смыкание губ, произношение, форма челюсти; стариков отличают неестественно ровные зубы; и именно зубы человека обеспечивают самый долговременный способ его опознания.
Раскрывая перед стоматологом рот, мы посвящаем постороннего в самые интимные и неудобные тайны: именно с открытым ртом связаны многочисленные табу древнего (и даже современного) человека. Рот – отверстие, соединяющее человека с природой благодаря дыханию и питанию, обеспечивающее внутреннее использование внешнего иного; это ворота, через которые собственная душа покидает тело и возвращается в него, а враждебная душа может вселиться в человека. Ремонт «ворот души», вселяя ужас в нашу душу, является значимым телесным экспериментом – проверкой пациента на душевную стойкость и испытанием врача на доверие. Он отвечает не только за то, сможем ли мы в дальнейшем грызть зеленые яблоки и лесные орехи, но и за нашу главную социальную способность коммуникации. Будем ли мы прикрывать рот рукой, не имея возможности открыто рассмеяться, или станем свободно артикулировать наши слова и эмоции, демонстрируя блестящий белый фасад? Это – как только что выглаженная сорочка, как свежевымытый автомобиль, как сияющая чистотой квартира – символы повседневного обновления.
От телесных отличаются социальные эксперименты. Кто-то из западных магнатов сказал в интервью, что увольняет сотрудников, у которых мокрые руки. Рукопожатие – эксперимент на доверие; какую руку протягивают вам – теплую и сухую или холодную и влажно-липкую; мыли ли эту руку после посещения туалета, после общественного транспорта или магазина, после игр с домашними животными, после секса, обеда, ковыряния в носу? Кто-то жмет кисть, демонстрируя силу; кто-то сует вам ватную котлету вместо руки; кто-то жеманно протягивает пару пальцев. Этот пожимает руки всем, не глядя; другой – только хорошим знакомым; иной избегает рукопожатия вообще. Рукопожатие как общественно-телесный контакт, как «минимальный поцелуй» предоставляет обширную информацию о человеке – его физическом здоровье, настроении, характере, воспитании, социальном положении. Ну-ка, рискнете ли вы обменяться рукопожатием во-он с тем человеком?
Счастье – по всей видимости никак не повседневное состояние. Однако стремление к счастью образует один из значимых и устойчивых мотивов повседневного сознания. «Поймать за хвост птицу удачи» - самая обычная мечта. Способом ее реализации выступают, среди прочего, азартные игры – своеобразный тест на удачу. И в самом деле, теория вероятности неопровержимо доказывает невозможность алгоритма победы в азартных играх. Об этом исподволь догадывался древний человек, для которого главным противником в азартной игре выступала сама Судьба. Мантическая, гадательная практика – прототип игры в кости и карты, а успех гадания обеспечивается умилостивительной жертвой. Человек как бы пытается попасть в унисон с космическими ритмами, нащупать математические законы гармонии бытия, когда он играет в рулетку или «Black Jack». «Повезет – не повезет» – вопрос не просто выйгрыша или потери денег; это вопрошание, испытание богини Немезиды, это гадание по поводу собственной судьбы. В наши дни секуляризация архетипа привела к осознанию того, что существуют одни лишь психологические рецепты успеха типа «выйграл – уходи», «выбирай невероятное», «рискуй до конца» и т.п., обеспечивающие только относительный успех. С игрой сопоставляется уже не мифо-магическая, а социально-психологическая онтология; механизм игры интерпретируется психоаналитически как компенсация, перенос, замещение, катарсис; желаемый ее результат – эмоциональная подпитка. Играл – значит продемонстрировал свою силу, померялся силами с Необходимостью и поэтому – выиграл или проиграл – все равно рискнул, встряхнулся, подкачал адреналина, повысил самооценку. По полтиннику за вист по субботам – невысокая цена за то, чтобы пощупать за хвост мечту.
Классический социальный эксперимент повседневной практики – голосование. От выборов президента и парламентариев до голосования на ученом совете и собрании дачного общества – эта демократическая процедура пронизывает социальные интеракции везде, где осуществляется тест на консенсус. Его предпосылкой выступает наличие формально равных индивидов с правом голоса и свободой принятия решения, а также разных вариантов возможного самоизъявления (альтернативность выбора). Каждый раз мы голосуем заново, независимо от того, как голосовали ранее и как будем голосовать потом; мы отдаем свой голос за кандидата или идею и, как правило, не можем взять его обратно по желанию; в этом смысле каждое голосование носит окончательный характер. Жертва голоса – эхо одобрительных воплей в адрес племенного вождя, отголосок побития камнями или «голосования черепками», отчуждение от себя негативных или позитивных качеств. Человек стремится в голосовании выйти за пределы самого, дабы его приняли как объективный социальный фактор, чтобы его бытие само по себе, вне речевых актов, было принято в расчет. Не имея возможности в одиночку влиять на социальные процессы, человек осуществляет себя в корпоративном акте голосования, колеблясь и балансируя между консенсусом и конформизмом, капризом и интересами дела, субъективным предпочтением и рациональным решением. Голосование – личный ответ на социальный вопрос, проба голоса в общественном хоре, испытание своей социальной значимости и идентичности.
^
3.5.3. Самоочевидность и самопознание
Повседневность, характеризуясь знакомостью, привычностью и даже, по выражению А. Шюца, самоочевидностью, по-видимости не нуждается в рефлексии, в анализе данных сознания, не вызывающих какого-либо сомнения. Запустив знакомую музыку, поставив на видео уже просмотренный фильм, человек создает вокруг себя привычный аудио- и видеоряд, окружает себя комфортным фоном, позволяющим параллельно даже выполнять повседневные дела.
Пение под душем имеет почти ту же самую функцию. Вместе с тем этот архаический предшественник современного караоке представляет собой типичный повседневный феномен, в котором самоочевидность смыкается с самопознанием. Здесь, в замкнутом, закрытом для других пространстве ванной комнаты с ее специфической акустикой человек, прикрытый лишь струйками воды, находится в ситуации интимности и одновременно как бы выступает со своим любимым шлягером на сцене, под безжалостно обнажающими его лучами юпитеров. В узкой компании караоке-бара певец снабжен микрофоном и бегущим перед глазами текстом любимой песни, а наушники позволяют ему прислушиваться к собственному голосу и контролировать его неуверенные модуляции. Небольшая фальшь легко прощается слушателями, пропустившими пару стаканчиков горячительного напитка. Так же и в толпе танцующих можно, не стесняясь своего сомнительного мастерства, пригласить незнакомого партнера и осуществлять свою социализацию без особого риска для репутации. Шанс успеха здесь выше возможности фиаско; небольшой элемент эксперимента позволяет, вместе с тем, подкачать свою самооценку, познать свои минимальные резервы, сопоставить себя с другими без больших разочарований, пережить боязнь сцены без потери лица.
Рекреационный туризм – еще один пример балансирования на грани самоочевидности и самопознания. Жесткий график, сопровождение, страховка, предварительная информация из рекламных проспектов задают пределы неизвестности заранее. От нее остается тот минимум, который подстегивает интерес, обещает новые впечатления, горячит кровь, но в принципе исключает всякий дискомфорт и неприятные неожиданности. Однако реальность всегда оказывается богаче, даже если не скрывает в себе явной опасности. Подъем в горы, плавание в море, знакомство с достопримечательностями, посещение экзотических ресторанов, интеракции с иными нациями и расами доставляют новые впечатления и указывают субъекту на возможности расширения его опыта. Испытывая себя в новых приятных ситуациях, индивид всем своим существом чувствует, как обогащается его внутренний мир, он открывает пластичность своей психики и возможности тела. Само повседневное бытие, включая в себя свежие впечатления и делая их элементом привычного быта (отпуска, каникул, воскресной поездки, деловой командировки) утрачивает свойства рутинности и скучности, смыкается с внеповседневностью.
Отдельная тема, в которой проявляет себя взаимосвязь самоочевидности и самопознания, это тексты разного рода. Настольные книги, читаемые вновь и вновь, всякий раз создают впечатление душевного комфорта и одновременно на этом фоне обнаруживают в себе забавные и познавательные детали. Старые письма, дневники, фотографии воскрешают к жизни забытые эпизоды жизни, давно отложившиеся в подсознании; они переживаются вместе с тем по-новому, порой с радостной или горькой остротой, напоминая о многослойности жизни, глубине прошлого, тщете памяти. В качестве подобного текста иной раз выступает собственное лицо или тело. Увидев его в зеркале, казалось бы такое знакомое до последней клеточки, человек внезапно обнаруживает, что он – другой. Вот здесь появилась родинка или складка, а тут – волосок или морщинка… Или же напротив, вернувшись из отпуска загорелым и отдохнувшим, человек одобрительно рассмотривает себя в зеркале: «Пожалуй, на что-то я еще гожусь», - думает он.
Наконец, повседневная ложь, с помощью которой мы избегаем конфликтов с родственниками и сослуживцами, утешаем себя и преоображаем мир. Ложь о том, что мы действуем по отношению к другим бескорыстно, а для других представляем искренний интерес; что мы выполняем свои обязательства, в отличие от других; что нас непременно ждет нечто замечательное в жизни, рано или поздно; что мы знаем, как нам поступать в той или иной ситуации; что статистика не имеет к каждому из нас прямого отношения; что наше отличие от животных абсолютно очевидно и весьма существенно; что природа – фон человеческой жизни, сама по себе не имеющая никакого смысла; что смерть – это что-то очень далекое и почти нереальное и уж в любом случае враждебное человеку. И так далее. Изобретая эти и другие иллюзии и предрассудки, человек приспосабливает себя к миру, делает его более комфортным, одновременно познавая свои собственные границы: границы морали, рационального мышления, преобразующей деятельности, человеческого взаимопонимания.
^
3.5.4. Склонность и протест
Монотонное течение повседневной жизни, в котором человек ничего не хочет или не может изменить, в определенной мере соответствует его душевному настою, предрасположенности, набору исторически и генетически сформированных склонностей. Однако неотъемлемым элементом повседневности является периодический бунт против захватившей его текучки, протест, который органически встраивается в размеренный порядок вещей.
Так, человек, как и некоторые животные, изначально употреблял разного рода стимулирующие, успокаивающие, галлюциногенные средства. Их назначение состоит в том, чтобы облегчить протекание ряда психосоматических процессов, которыми не в состоянии управлять сознание. Определенный процент населения генетически предрасположен к этому; других побуждают использовать алкоголь, наркотики, другие средства определенные социальные причины. Отказ от снотворного немедленно расстраивает структуру повседневного бытия: у невыспавшегося человека все идет напрекосяк. Чашка крепкого кофе с утра, стопка водки с мороза, бокал пива в жару, сигарета после рюмки, шоколадка перед сном, «косячок» в теплой компании – это и другое в той или иной мере является элементами повседневности, сохраняющими ее устойчивую регулярность. Небольших доз достаточно для поддержания необходимого баланса; однако если баланс резко нарушается в силу тех или иных причин, человек стремится выбить клин клином, качнуть маятник в другую сторону. Рядовая усталость, обычные мелкие проблемы и неприятности – это одно; пограничная ситуация, сильное потрясение с любым знаком – совсем другое.
Резкий приступ страха или отчаяния, взрыв радости побуждают современного человека снижать раздражение по примеру его архаического предка: он «обращается к богам», «приносит жертвы», устраивает «праздник». «Пир во время чумы» - архетип всех подобных ситуаций. Непреодолимость (причем часто она всего лишь следствие душевной слабости или распущенности) потрясения требует не рефлексивно-критической проработки, но ответного эмоциального удара.
Химиотерапия стресса не является единственным средством повседневного протеста. «Лихач», лавирующий противолодочным зигзагом по всей ширине улицы, создает стрессовую ситуацию для других участников движения, компенсируя свою собственную психическую неуравновешенность. Домашний мастеровой совмещает любимое увлечение с протестом против грабительских цен на услуги электрика и сантехника. Мы дарим подарки, мирясь после ссоры или в порядке повседневной профилактики; мы ссоримся из-за недополученных подарков или от безнадежности по поводу их получения. Кто-то садится разгадывать кроссворд, когда его ждет неотложное мытье посуды; кто-то покупает билеты спортлото, когда не хватает денег от получки до получки; мужчина изменяет любимой жене; женцина решается на аборт, годами мечтая о ребенке – все это формы повседневности, в которых склонность и протест сливаются воедино.
^
3.5.5. Самозабвение и самолечение
Что благородней духом – покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?
На этот гамлетовский вопрос повседневность отвечает, как мы видели, всегда половинчато, объединением несоединимого. Причина тому в стремлении повседневной реальности к смягчению всех противоречий, к преодолению конфликтов, что часто не находит адекватного разрешения. Один их способов такого компромисса – во фразе, продолжающей монолог Гамлета:
Умереть, уснуть –
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, - как такой развязки
Не жаждать?
Сон души – это прежде всего заключение в скобки трансцендентальной апперцепции, вечно сомневающегося и тревожного Я, уход от терзающей самоорефлексии, которая якобы ответственна за нашу душевную нестойкость и неустроенность. Самозабвение призвано вылечить от душевных невзгод; погружение в повседневность врачует раны, нанесенные скальпелем рационального мышления, не желающего мириться к обыденной рутиной. Средств повседневного самозабвения и самолечения множество, перечислим лишь некоторые из них.
Индейский там-там, церковный колокол, техномузыка захватывают своим ритмом, подчиняют ему. Звуковая структура задает внутреннюю динамику психических переживаний, придает им равномерность, цикличность, стабильность, заслоняет от всего внешнего. А внутреннее Я, вокруг которого объединяются впечатления подобно тому, как мотыльки кружатся вокруг лампочки, растворяется в этом ритме, сливается с ним, лишается своей собственной сложно-иерархической структуры. Исчезает заноза, бередящая душу; в туманную пелену превращается окружающий мир; расплывается граница между внешним и внутренним, бытием и сознанием, ощущение гармонического единства захватывает человека. Как сомнамбула, плывет он в медитативных ритмах. Возврат в сознательную жизнь происходит как приход из иного мира. Принося эмоциональное облегчение, это путешествие вместе с тем на определенное время блокирует рационально-дискурсивные процедуры: отупение есть плата за самолечение самозабвением.
Всякий эффективный отдых и реабилитация с необходимостью включают в себя элементы самозабвения: рыбалка и солнечные ванны, теннис и футбол, посещение зоопарка или театра. Природный мир или социальные интеракции, активная деятельность или расслабленное созерцание, телесное или интеллектуально нагруженное занятие в той или иной мере отвлекают человека от самого себя, переключают его с одного объекта на другой, задействуют его разные способности. Придавая тем самым его существу некоторую дополнительную динамику, это переключение нарушает привычные ритмы организма, заставляет его встряхнуться или успокоиться и в этом смысле расширяет круг его возможностей. Проблемная сфера, локализованная в некотором относительно узком наборе ситуаций, деконцентрируется, растворяется в расширяющемся пространстве переживаний, благодаря чему облегчается общее состояние индивида.
Более сложные формы самолечения включают в себя не просто захватывание и структурирование психосоматики с помощью внешнего ритма или нарушение исходного ритма, но формирование принципиального иных, сложных ритмов через приобщение к ритуалу. Это может быть церковная служба, праздники (рождество, свадьба, погребение), посещение кладбища, занятия творческими видами деятельности. Участвуя в ритуалах, человек идентифицирует себя в той или иной мере с объектом или организатором ритуаала, что сопровождается резонирующими переживаниями, радостными или печальными. Рисуя морской пейзаж, играя скрипичную сонату, сочиняя эпиграмму, культивируя розы, конструируя обеденный стол человек осуществляет интегральную мобилизацию организма, напрягает свои креативные способности и создает собственный мир. Опредмечивание своих внутренних потенций демонстрирует человеку, что он чем-то сходен с творцом всего сущего и в этом смысле обладает мощным преобразующим началом. В результатах творческого труда человек достигает высшего самозабвения, исчерпывая и доводя себя до полного бессилия. При этом он переживает одновременно и самое сильное очищение, обновление и возрождение. Однако те, для кого творчество стало повседневностью, представляют в массе человеческих индивидов незначительную группу. Для большинства именно здесь и заканчивается повседневное бытие.
* * *
«Психопатология повседневной жизни» З. Фрейда явилась в сущности следствием из его теории ошибочных действий. Анализ множества случаев и форм того, что Фрейд называет «ошибочными», или «случайными» действиями, приводит его к следующей мысли. Повседневность, нагруженная определенными стереотипами поведения, восприятия и мышления, устойчивыми воспоминаниями и доминирующими впечатлениями, встраивает в себя всякий новый психический акт, относя и порой даже редуцируя его к имеющимся структурам. Забывание имен и словосочетаний, впечатлений и намерений, оговорки, описки, очитки и т.п. «кажущаяся неправильность функционирования разрешается в виде своеобразной интерференции двух и большего числа правильных актов»263. При этом ведущая роль отводится негативному эмоциональному значению тех или иных психических явлений, которые подавляются и вытесняются в сферу бессознательного, но продолжают существенно определять функционирования сознания: «феномены эти (ошибочные действия – И. К.) могут быть сведены к действию вполне подавленного психического материала, который, будучи выстеснен из сознания, все же не лишен окончательно способности проявлять себя»264.
Фрейд имеет в виду, что повседневность, характеризуемая по преимуществу бессознательной детерминацией психических актов, не справляется в обширном ряде случаев с властью бессознательного и закономерно порождает заблуждения. Более того, порождение заблуждений оказывается атрибутом повседневности. Каким образом действует механизм порождения аномалии настроениями, страхами, навязчивыми состояниями, т.е. самой рутиной обыденной жизни? Это прослеживает, продолжая мысль Фрейда, американский психолог Ч. Тарт265, который использует для описания повседневности навеянную буддизмом метафору «колесо самсары».
Современный психологический анализ повседневности идет во многом иным путем. Критический редукционизм уступает место стремлению понять, какие реальные функции выпоняют те или иные структуры повседневности; абстрактной «ложности» или «истинности», «ошибочности» или «правильности» тех или иных психических действий придается значительно меньшее значение, поскольку понятия «осознание», «рефлексия», «рассудок» утрачивают безусловно позитивный смысл. Феноменология повседневности озабочена в большей мере тем, чтобы воссоздать возможно более полную картину повседневной психики во всем ее многообразии, в котором и отклонения, и правила рассматриваются как особенности, в равной мере значимые для человека. „Alltagspsychologie“ как психологический анализ повседневности не исчерпывает и не решает в точном смысле встающие в этом контексте проблемы. Однако он озвучивает, артикулирует повседневность, рисуя ее сложный, противоречивый, текучий образ. Грань, отделяющая науку и искусство, становится здесь почти невидимой. Быть может, тексты Пруста или Кафки, «очищенные» (кавычки здесь эквивалентны вопросительному знаку) от их художественных особенностей, тоже могут быть признаны научными результатами?