Государственный институт русского языка имени А. С. Пушкина

Вид материала

Документы

Содержание Использованная литература Использованная литература Jules qui vainquit les Gaules Edmond et Jules Plaute et Térence About Ci-gît Allais

Подобный материал:

• А. С. Пушкина Филологический факультет Научное студенческое общество Исследовательский, 2022.97kb.
• Государственный институт русского языка имени А. С. Пушкина, 2358.87kb.
• Государственный институт русского языка имени А. С. Пушкина Риторика в системе гуманитарного, 1377.15kb.
• Ь номинативные единицы русского языка с культурным компонентом в учебных текстах, 392.35kb.
• А. С. Пушкина Пушкинские чтения Научная конференция Посвящается 200-летию открытия, 121.71kb.
• Роль А. С. Пушкина в истории русского литературного языка, 29.83kb.
• Методика преподавания русского языка в аспекте рки. Заседания будут проходить в Государственном, 42.22kb.
• Михаела роль эмоционально-экспрессивных средств в современном политическом газетном, 247.5kb.
• Урок литературы и русского языка в 9 классе. Тема урока: А. С. Пушкин. Лицей. Лирика, 88.81kb.
• Логоэпистемический компонент в современном русском речеупотреблении (с позиции филолога-носителя, 224.06kb.

^

Использованная литература

1. Библейская энциклопедия: в 2-х т. (Репринт 1891). М., 1991. Т.1. С.482.

2. Волков А.А. Основы риторики: Учебное пособие для вузов. – М.: Академический проект, 2003, С.291

3. Лихачев .Д.С. Поэтика древнерусской литературы // Избранные работы: В 3 т. Л., 1987. Т.1. С. 398

4. Энциклопедический словарь-справочник. Выразительные средства русского языка и речевые ошибки и недочеты / Под ред. А.П. Сковородникова. – М.: Флинта: Наука, 2005. – 480 с.


Л.Р.Омарова, З.Г.Шабанова

Особенности композиционного построения православной проповеди (на материале «Прощальной беседы» Иоанна Златоуста)

В процессе возрождения риторических традиций мы обращаемся к наследию тех ораторов, которые представляли красноречие общественно-политическое и академическое, и это справедливо. Гомилетическое же красноречие продолжает оставаться, как правило, вне нашего внимания. Тем не менее, значение гомилетики, как организующей и воспитывающей силы, трудно переоценить, поскольку православная Русь на протяжении более десяти столетий развивалась под руководством церкви, проповедующей Священное Писание.

Столетия кропотливой работы православных проповедников развили и отточили искусство словесного воздействия на аудиторию. История сохранила труды Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, Симеона Полоцкого, Кирилла Туровского, Тихона Задонского, митрополита Филарета Московского, Родиона Путятина и многих других гомилетов. Эти труды свидетельствуют о том, что гомилетическое красноречие православных проповедников являлось продолжением и развитием традиций античной риторики. Православную проповедь характеризуют, в самых общих чертах, простота и доступность языка, богатство эмоционально-экспрессивных средств выразительности, приемы организации двустороннего контакта пастыря и паствы, продуманность композиционного построения.

Мы обратились к ораторской деятельности Иоанна Златоуста, который вошел в историю как один из первых православных проповедников на Руси. Проповедь Иоанна Златоуста «Прощальная беседа» была произнесена в Константинополе перед отправлением его в ссылку. Композиционное построение краткой и выразительной проповеди необычно. Как известно, построение любого текста предполагает изложение информации с последующей ее аргументацией. Но разделить текст на две взаимосвязанные части «изложение» и «аргументация» не всегда представляется возможным. Это с особой ясностью наблюдается в построении «Прощального слова», о чем будет сказано ниже.

Науке известны методы развития информации по модели «in medias res»: индуктивный, дедуктивный, стадиальный, аналогический и концентрический. Если первые три метода возможно представить как последовательный сбор, расчленение или поступательное освещение информации, то аналогический метод представляет сопоставление и выявление закономерностей (иногда его рассматривают как частный случай индукции). Наиболее сложным является концентрический метод. Оратор развивает информацию и всякий раз возвращается к основной мысли или образу на новом информационном витке.

«Прощальное слово» Иоанна Златоуста состоит из двух равноправных частей, каждая из которых построена в соответствии с приемом концентрического развития информации. Каждая часть содержит свой тезис и аргумент. В то же время, композиционный рисунок таков, что аллегорическая первая часть может быть сопоставима по аналогическому принципу построения со второй, реалистической частью. Использование аналогического принципа в композиционном развертывании проповеди глубоко закономерно, ведь, по выражению Ю.М.Лотмана, аналогия «составляет сущность риторических отношений» [Клюев 1999: 104]

Обратимся к тексту. Проповедь начинается описанием бури: «Сильные волны, жестокая буря! Но я не боюсь потопления, ибо стою на камне. Пусть свирепствует море: оно не может сокрушить камня! Пусть подымаются волны: оне не могут поглотить корабля Иисусова! Скажите, чего бояться мне?» [Дударов 1912: 196]

Как видим, Иоанн Златоуст сразу воздействует на иррациональное восприятие слушателей. Мы оставляем за рамками данной работы анализ использования различных средств активизации внимания аудитории: анафор, восклицательных и вопросительных конструкций, метафор, аллегорий, сравнений и т.д., хотя разделить средства воздействия достаточно сложно, настолько органичен язык и стиль повествования.

Картина бедствия завершается вопросом, обращенным к слушателям. В сущности, обозначен тезис выступления – Бог со мной! Иоанн Златоуст поясняет своей пастве, то есть аргументирует свою позицию: «Скажите, чего бояться мне? Ужели ссылки?.. Я презираю устрашения мира сего… Я не боюсь нищеты, не желаю богатства; не боюсь смерти и не желаю жизни, разве только для вашего успеха». [там же]

Предложив первоначальную информацию по сути вопроса, проповедник дает возможность слушателям несколько отвлечься, вводя в повествование отступление – «общее место». «Общее место», то есть, некий абстрагированный фрагмент, который имеет касательное отношение к данному тексту и может быть использован с равной долей вероятности в текстах аналогичной направленности, является в проповеди Иоанна Златоуста связующим звеном между первым и вторым витком информационной спирали. «Общее место» в нескольких словах рисует картину конца света, но в руках проповедника Священное писание: «Оно мне опора, оно мне крепость, оно мне спокойная пристань… Христос со мной, кого мне бояться?» [там же]

Риторический вопрос завершил отступление и вернул внимание паствы к тезису, при этом, чтоб восприятие устного обращения было более полным, Иоанн Златоуст начинает движение по спирали, опираясь на уже использованный в начале выступления образ «море-буря-гонения-стойкость»: «Христос со мною, кого мне бояться? Пусть поднимаются на меня волны, пусть море, пусть неистовство сильных! Сие для меня слабее паутины. И если бы не вы останавливали меня своею любовию, то я ныне же удалился бы отсюда». [там же] Графически двойная спираль может быть представлена следующим образом:



При этом вторая спираль не является абсолютным повторением первой. Если аргумент первой спирали представлен мыслью, что проповедник ничего не боится, потому что с ним Бог, то аргумент второй спирали объясняет, что проповедник ничего не боится, потому что с ним Бог и любовь людей. Таким образом, намечается новый тезис - пастырь и паства. Иоанн Златоуст ставит перед собой сложную задачу: он должен внушить людям мысль о том, что и вдали от них он будет рядом с каждым из них.

Начинается вторая часть проповеди. Она также представляет собой повествование, развернутое по концентрическому принципу. Вторая часть проповеди начинается с наставления: «Старайтесь быть в молитве». Но слова проповедника – не просто дидактика; он воздействует на иррациональное восприятие приемом интимизации: мы едины, мы представляем одно целое, поэтому, когда молитесь вы, это значит, что мы с вами молимся вместе: «Завтра я выйду с вами для молитвы. Где я, там и вы, а где вы, там и я. Мы одно тело…Мы разделяемся местом, но любовию соединены». [Дударов 1912: 197]

Тезис «мы едины» требует уточнения: кто ведущий? Проповедник озвучивает характер взаимоотношений: «Вы мне родные мои, вы моя жизнь, вы моя слава… Я готов тысячекратно положить за вас душу». [там же]

Для того, чтобы быть убедительным, Иоанн Златоуст снова прибегает к небольшому отступлению, в котором объясняет пастве, что бессмертие – это награда за страдание. Поэтому его не страшат предстоящие муки.

Отступление закончено, и проповедник на очередной спирали возвращается к матрице отношений: «Вы мне сограждане, вы мне отцы, вы мне братия, вы дети мои, вы члены мои, вы тело мое, вы свет мой, и лучше света!» [там же] Вторая часть проповеди также может быть представлена следующей схемой:



Иоанн Златоуст ведет проповедь к завершению. Если в первой части выступления озвучивается мысль о том, что проповедник готов к страданиям, то во второй части – мысль о том, что его слушатели являются его единомышленниками, следовательно, и они должны быть готовы к страданиям. Таким образом, логическое заключение проповеди закономерно завершает все эмоционально-экспрессивное повествование: «Вы презирали временное, отказывались от земного, возвышались к небу, отрешались от уз телесных и старались о блаженном исполнении учения Господа… венец уготовляется за подвиги… Вечный Господь всех да удостоит и вас венца сего! Аминь». [там же]

Если в первой части проповеди Иоанном Златоустом предъявляется мысль о том, что «Бог со мной» или «Бог и я», то во второй части мысль развивается как «я с вами» или «я и вы». Схематически композиционное развертывание может быть представлено следующим образом:



Таков, в общих чертах, рисунок проповеди. В результате в целом композиционное развертывание выстраивает логическую цепь: «Бог + я + вы». Но поскольку среднее звено «я» должно быть вскоре удалено, то остается прямая связь: Бог + вы. Иоанн Златоуст внушает пастве уверенность в том, что и без него они остаются с Богом, то есть, под надежной защитой.

Ораторское искусство Иоанна Златоуста позволило ему в кратком обращении к согражданам успокоить их и внушить твердую уверенность в том, что все совершается по воле Господа и во их же благо.

На наш взгляд, творческое наследие ораторов-гомилетов представляет особый интерес для исследователей, поскольку изучение классической риторики без учета того вклада, который внесла гомилетика, не может считаться полным.

^

Использованная литература

1. Дударов П. Сборник проповеднических образцов. – С.-Петербург, 1912.
   
2. Елеонская А.Е. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. – М., 1999.
   
3. Зубов В.П. Русские проповедники: очерки по истории русской проповеди. – М., 2001.
   
4. Клюев Е.В. Риторика. Учебное пособие для высших учебных заведений. – М., 1999.
   

О.И. Осаволюк

Антономазия и связанные с ней явления апеллятивации онимов во французской сатирической эпитафии XVIII-XIX веков

Термин антономазия применяется к разным явлениям, связанным с переходом имен собственных в имена нарицательные. Имена собственные в любом литературном произведении – это результат сознательного авторского отбора в соответствии с целями и сюжетно-содержательной тематикой текста. Эпиграмматический жанр, разновидностью которого является сатирическая эпитафия или эпиграмма-эпитафия, это поэзия «на случай», имеющая реального прототипа с уже существующей именем и фамилией. Это значительно сужает инвентарь средств, которыми может воспользоваться эпиграмматист.

Эпиграмма-эпитафия соединяет в себе основные свойства эпиграммы и форму эпитафии. Реальная эпитафия – надгробная надпись – обязательно содержит имя человека, лежащего «под камнем сим…». Однако эпитафия сатирическая может это условие нарушать. Как и любая эпиграмма, эпиграмма-эпитафия может создавать не только индивидуальный, но и обобщенный портрет объекта осмеяния. Безымянные пьяница, поэт, врач – все они могут быть объектами сатирической эпитафии.

Появление имени собственного в коротком тексте эпиграммы-эпитафии автоматически переводит ее в разряд прямых эпиграмм (согласно нашей классификации). А потому имя собственное не только выполняет в тексте номинативную функцию, но и активно включается в создание индивидуального сатирического портрета, в общую картину стихотворения с пуантом. В коротком тексте эпиграммы-эпитафии даже простое употребление хорошо известного имени собственного приобретает особую эмоциональную окраску. Антономазия – один из способов усиления этой естественной экспрессивности имен собственных.

Тенденция наделить имена собственные не только номинативной, но и оценочной функцией достаточно сильна в сатирических эпитафиях.

Традиционно считается, что имя собственное не является знаком в том смысле, что существует вне отношений «означающее \ означаемое». Однако современная лингвистика придерживается мнения, о наличии «значения» у имен собственных. Как бы то ни было эпиграмматисты – авторы сатирических эпитафий всячески пытаются наполнить смыслом имя собственное в маленьком эпиграмматическом тексте.

Сатирическая эпитафия – это пародия на реальную эпитафию. Обязательным для реальной эпитафии является не только зачин, но и перечисление достоинств «умершего». В этой связи в тексте сатирических эпитафий появляются имена великих героев и олимпийских богов.

Эти имена в сатирических эпитафиях используются как воплощение величия, славы, к сожалению недостижимых для «героев» эпиграмм-эпитафий.

Ici-gît l’égal d’Alexandre, Il voulut être César

Moi; c’est-à-dire un peu de cendre. Mais ne fut que Pompée.

Нередко антономазии в сатирических эпитафиях накладываются на другие стилистические приемы, чаще всего на каламбурную игру и антитезу. Такова эпитафия кардиналу Мазарини, написанная Линьером.

Ci-gît que la goutte accabla

Depuis les pieds jusqu’aux épaules,

Non ^ Jules qui vainquit les Gaules,

Mais bien celui qui les gaula.

Не только имя кардинала Мазарини, которому посвящена эта эпиграмма-эпитафия, «Jules» напоминает имя великого полководца Юлия Цезаря, победившего Галлов, но и форма les Gaules («Галлы») вступает в каламбурную игру с глаголом «gauler» («обворовывать»).

Процесс апеллятивации онимов (т.е. переход имен собственных в имена нарицательные) в тексте эпиграммы-эпитафии идет разными путями. Главным из них остается переосмысление имени собственного и наделение его значением. Переосмысленное имя собственное не обязательно становится характеристикой персонажа, но (что для эпиграммы гораздо важнее) вызывает удивление, улыбку. Особое значение здесь приобретает моно тематическая направленность жанра эпитафии – обязательное присутствие темы смерти, что неоднократно обыгрывается, в том числе и в формах собственных имен.

Не всегда процесс апеллятивации онимов идет до конца, т.е. не до полного перехода имени собственного в имя нарицательное. Постепенное наделение имени собственного характеристиками имени нарицательного связано с изменением объема денотативного значения имени собственного, который традиционно равен единице. Под одно имя собственное, как правило, подходит один денотат (референт). Эпиграмматисты могут не только расширить объем значения имени собственного (т.е. перевести его в ранг нарицательных), но и сузить его.

Так в эпиграмме-эпитафии Орельена Шоля Эдмону и Жюлю Гонкурам, имена братьев представлены как одно грамматически, а, следовательно, и семантически:

^ Edmond et Jules gît ici

Le froid cercueil est sa demeure

Tous deux est mort à la même heure.

А в сатирической эпитафии Мольеру, комедиографу и актеру, одному референту соответствует три имени.

Sous ce tombeau gisent ^ Plaute et Térence,

Et cependant le seul Molière y gît.

Leurs trois talents ne formaient qu’un esprit

Dont le bel art réjouissait la France. <…>

Эта стилистическая игра с именами собственными становится яркой эмоционально-оценочной характеристикой объекта эпиграммы-эпитафии. При отсутствии ярко выраженного этимологического значения основы семантизация имен собственных отталкивается от самой формы имени. В автоэпитафии Поля Клоделя имя собственное становится одним из звеньев гомеотелевта, в результате семантика прилагательных обогащает новым значением имя собственное, схожее с ними по форме.

Ci-gît Claudel

Solennel,

Surnaturel,

Sempiternel.

Безусловно, в выборе способов апеллятивации имен собственных в эпиграммах-эпитафиях играет роль не только желание заставить «говорить» молчащее имя, но и основной закон комического, выраженный А. Бергсоном, о переводе возвышенного в низменное. Неслучайно одними из популярных способов апеллятивации онимов в эпиграммах-эпитафиях остается каламбурная техника. Двойное каламбурное членение текста с включением имени собственного в омофонические каламбурные сочетания. Эпитафия барону де Сель, обыгрывает тему смерти в обеих омофонических формах. Сточки зрения фатальности человеческой судьбы и зависимости ее от божьей воли, с другой – содержит ассоциацию с нитью жизни, тоже встречающуюся в эпитафиях.

Dieu fit Selles

Dieu défit Selles

Et aux vers mit Selles.

В эпитафиях Эдмону Абу и Альфонсу Алле имена собственные включены в омофоническую каламбурную игру с фразеологическими оборотами (à bout de souffle- «на последнем дыхании» aller sans retour – «навсегда уйти»):

Ici-gît Edmond ^ About Ci-gît Allais

de souffle sans retour.

Собственно «значащие» имена с говорящей внутренней структурой встречаются в эпиграммах-эпитафиях достаточно редко. Переход имени собственного в имя нарицательно не происходит до конца. Семантическая двуплановость таких имен достигается наложением отапеллятивного значения основы на значение собственно ономастическое, в результате чего первое усиливает второе и делает имя «говорящим», оценочным.

В сатирической эпитафии историку Госселену, взявшему себе псевдоним Lenôtre (что можно перевести как «Наш» «Наше»), имя собственное поставлено в один ряд с притяжательными местоимениями. В таком окружении и при глаголе «piller» (грабить) форма имени становится отрицательной характеристикой труда историка, намекающей на несамостоятельность его исследований или откровенный плагиат.

T. Gosselin Et puis du mien

Auteur malin Un peu du sien

Pille l’un, l’autre Si peu que rien

Avec du tien Signé Lenôtre.

***

Отметив общую тенденцию к переосмыслению имен собственных в тексте сатирических эпитафий, нужно сказать о том, что этот процесс редко бывает самодостаточным. Антономазия как троп конвергируется с другими стилистическими приемами для создания более яркой характеристики персонажа. Обязательное присутствие темы смерти в эпиграммах-эпитафиях накладывает свой отпечаток не только на лексику вообще, но даже и на процесс семантизации имен собственных.


Использованная литература

1. Карпенко Ю.А. Имя собственное в художественной литературе // Филологические науки. 1986, №4.
   
2. Леонтьев А.А. Психологическая структура значения // Семантическая структура слова. М., 1971.
   
3. Осаволюк О.И. Жанровые параметры французской эпиграммы XVII-XX веков// Художественный текст и текст в массовых коммуникациях-2. Ч. 1, с.18-26.
   
4. Суперанская А.В. Языковой знак и имя собственное // Проблемы языкознания: Доклады и сообщения советских ученых на 10 международном конгрессе лингвистов. Бухарест. М., 1967.
   
5. Фонякова О.И. Имя собственное в художественном тексте. Ленинград, 1990