Geum.ru

Б. В. Марков Вопросы к экзамену по специальности Литературоведение

Вид материалаВопросы к экзамену

Содержание


15. Этические проблемы современной науки. Кризис идеала ценностно-нейтрального научного исследования. Наука и мораль.
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   53
^

15. Этические проблемы современной науки. Кризис идеала ценностно-нейтрального научного исследования.

Наука и мораль.


Как же мы понимаем сегодня единство науки и этики, как мыслим соединение истины и блага, истины и справедливости, которое наши предки называли "правдой", как определяем сами эти понятия? Мне кажется, что и раньше и теперь в соотношении науки и нравственности существует какая-то двойственность. С одной стороны, существует культ науки, выражающийся в том, что само слово "научный" имеет положительное ценностное значение. Наука и ученые завоевали нравственное признание мужественным просвещением людей и открытиями, облегчившими труд людей, сделавшими их существование более комфортабельными. Во всяком случае, пионеры классической науки действительно намеревались сделать жизнь людей более свободной и счастливой.

С другой стороны, получилось так, что наука попала под власть государства, была поставлена на службу промышленности и оказалась опорой бюрократического порядка. Произошло "отчуждение" науки от смысложизненных потребностей людей, она переориентировалась на открытие новых технологий, удовлетворяющих потребности и реализующих возможности экономической подсистемы общества, которая также оторвалась от жизненного мира и опирается на собственную логику развития.

Маркс это называл отчуждением: "В наше время все как бы чревато своей противоположностью. Мы видим, что машины, обладающие чудесной силой сокращать и делать плодотворнее человеческий труд, приносят людям голод и изнурение...Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации...Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества."11

Прежде нам казалось, что это относится только к капиталистическому обществу, где вообще все перевернуто с ног на голову. Философы считали, что наука - это инструмент, и то, как он будет применяться, зависит от общества: в капиталистическом обществе наука усиливает эксплуатацию рабочих, а в социалистическом - служит просвещению и облегчению жизни масс. На самом деле, Марксова оценка науки во многом определялась христианской моралью и она, по-прежнему, господствует в сознании российских интеллектуалов. Просвещение в каком-то смысле привело к замене религии наукой и после "смерти Бога", поставило на его место человека.

Ницше предложил дистанцироваться от морали, поскольку она не только не лечит науку от инструментальности, а наоборот, заражает ее ресентиментом. Действительно, это только кажется, что моральный контроль научной деятельности (политики и экономики) избавил бы общество от опасных для его существования открытий. На самом деле такой диктат морали ничуть не лучше диктата политики и идеологии. Если мораль универсальна, то как и кто может оценивать саму мораль? На самом деле моралей и истин много и каждый имеет право на свою собственную. Каждый человек и каждая группа сохраняют себя, в том числе и гордым убеждением в собственном превосходстве над остальными существами и народами. К сожалению, из этого полезного заблуждения проистекает нарциссизм, шовинизм, национализм и фундаментализм, порождающие практики террора. Поэтому решение этической проблемы наталкивается на парадокс, суть которого состоит в том, как сочетается уверенность в себе, являющаяся условием жизни, с признанием другого.

Человек и сообщества людей должны обладать сильным иммунитетом для самосохранения. Мифы, религии, табу традиционных обществ были коллективными представлениями локальных племен, а не идеологическим продуктом теоретиков. Их «мораль» была не абстрактной, а конкретной и запретительной, а утвердительной. В ее основе лежал не обмен (сколько ты мне, столько и я тебе), а дар. Приписываемая ей враждебность к чужому опровергается правилами гостеприимства. Конечно, такая «мораль» не была универсальной, но зато слова в ней не расходились с делом. Наша же «общечеловеческая мораль», формулирующая такие принципы, которые выполняются лишь в трансцендентном мире, оказывается недееспособной в реальном мире, который к тому же быстро меняется и создает ситуации, не поддающиеся решению на основе традиционных нравственных норм. Построение универсальной этической системы стимулировано не только христианством, но и наукой. Вопросы этики еще по старинке относят к практической философии, но последняя строится по образцу теории и понимается как «метафизика нравов» у Канта или «этика дискурса» у Хабермаса.

Три научных открытия нанесли сильнейший удар по нашей иммунной системе: это - открытие Коперника, сорвавшего крышу над землей, выбросившего людей в пустой и холодный космос; открытие Дарвина, лишившее нас гордости перед животными и поставившего нас в один ряд с обезьянами; наконец, открытие Фрейда, показавшего, что мы не являемся хозяевами в собственном доме, что над сознанием властвует бессознательное и, прежде всего, сексуальное чувство, управляющее нами, а не мы им. Просвещение, которому обычно поют гимны, на самом деле является своего рода историей болезни, разрушением прочной иммунной системы, которая наращивалась тысячелетиями. Не спросить ли нам, вслед за Ницше, о пользе и вреде науки, образования, просвещения для жизни. Последствия его, как полагали наши консервативные предки, действительно ужасны. Мы больше не любим себя и не ощущаем принадлежности к народу. Традиции предков внушают нам чувство не только неуверенности, но и стыда. Конечно, чувство гордости за себя и свой коллектив не должно превращаться в эгоизм, оно должно сочетаться с толерантностью по отношению к аналогичным чувствам других, но крайне опасно стереть это чувство совсем, ибо без него, как без кожи, человек под воздействием вирусов чужого теряет себя.

Сегодня наше общество является отрытым, пали прежние искусственные барьеры, которые, по сути дела, ограждали нашу психическую, социальную, экономическую систему, нашу культуру от воздействий со стороны других систем. Мы, воспитанные за "железным занавесом" как в профилактории, потеряли способность самосохранения. Мы слишком давно уже живем на «капельнице». Сначала наши родители, затем педагоги, наконец, авторитетные органы все они заботливо опекали нас от вредных воздействий. Не слишком утруждая себя, они действовали методом запрета и таким образом лишили нас способности самостоятельно защищаться. Когда, наконец, стены и границы пали, мы оказались беззащитными перед чужими, и нам грозит исчезновение. Если мы хотим сохраниться, то воспитание сегодня должно включать нечто аналогичное медицинским прививкам. О каких микроиньекциях идет речь? Если иметь в виду кисло-молочный гуманизм и запретительную мораль, то очевидно необходимы микродозы зла, точнее того, что гуманисты и моралисты называют злом, что кажется неморальным, но вместе с тем необходимым для жизни. Речь идет не об «эстетике зла», насаждаемой современным искусством, а о «переоценке ценностей».

Оценка науки, ее открытий и их последствий с точки зрения морали кажется безупречной. И сами ученые, нередко вступающие в противоречие с моралью, не только когда "подсиживают" коллег, но и открывают нечто опасное, также склонны раскаиваться и нередко становятся организаторами пацифистских, гуманных, зеленых и иных движений, призванных поставить науку под контроль общепринятой морали. То же и в деловом мире и в политике. Дельцы и политики время от времени заявляют, что в бизнесе невозможно оставаться честным, а в политике чистым, но продолжают делать свое дело. Хуже того, в обществе есть, вообще говоря, немало таких профессий, которые в принципе антигуманны. Таковы работники концлагерей, тюрем, скотобоен и т.п. При этом, как люди, эти служащие могут быть вполне гуманны и культурны. Просто у них такая нехорошая, но необходимая для общества работа. Произнося моральные речи, мы как бы закрываем глаза на происходящее и тем самым не контролирует зло, которое обличаем. Если уж должны существовать перечисленные опасные с точки зрения моральных последствий профессии, и к ним относится профессия не только военного, но и ученого, то необходимы обсуждения с участием широкой общественности, процессуально-уголовных кодексов, нормативных документов и должностных инструкций, снижающих опасность подобной профессиональной деятельности. Речь идет о разработке прикладной, профессиональной этики, включающей список четких правил, нарушение которых не ограничивается моральным осуждением, а контролируется правовыми актами.

Речь не идет об элиминации или редукции этики к праву. Нравственный бойкот и исправительное наказание – это разные формы цивилизующего воздействия на человека. То, на что необходимо обратить внимание, как в прикладной этике, так и в сфере права, - это, предложенное еще Витгенштейном, различие правил и способов их применения. В этом смысле и этика и право похожи на конструктивистскую модель математики тем, что небольшое количество аксиом предполагает творческое многообразие способов их применения. При этом исполнитель закона несет не меньшую, а, может быть, даже большую ответственность, чем законодатель.

Мы недооцениваем этическое оснащение наших предков. П. Дюрр поколебал миф о цивилизационном процессе, и показал, что те, кого относят к «диким, нецивилизованным народам» на самом деле имели достаточно строгие и экологически эффективные нормы поведения. Если посмотреть на животные зрелища, которые являют экраны наших телевизоров, то, боюсь, что именно мы, а не наши первобытные предки окажемся варварами. Имея удовлетворительные даваемые локальными мифологиям и религиями ответы на все случаи жизни, они не искали универсальных оснований и воспринимали нравственные нормы как практическую истину или «правду», которая признавалась всеми как справедливость. Индивид не мыслил себя вне коллектива и был вплетен в плотную сеть взаимодействий. Постоянство потребностей определяло постоянство долженствований. При этом нужда, лишения и труд компенсировались чувством долга перед Другим.

По мере развенчания высших сил, человек сам принял на себя этические обязательства, и так возникла взамен гетерономной автономная этика. При этом частая смена смыслов морали, религии, идеологии привела не столько к эмансипации, сколько к кризису легитимации. Если Я имеет нечто вроде метафизической потребности, способен нести на своих плечах груз трансценденции, то он идентифицирует себя по отношению к Другому. Поиск смысла жизни предполагает долженствование. Человек всегда кому-либо, или чему-либо служит. Он может исполнять свои прихоти, но при этом неизбежно испытывает пустоту или скуку. Мы хотим, но кажется уже не можем жить с другими. Мы не хотим идентифицировать себя с государством, но принуждены к этому. Сегодня национальное государство, а вместе с ним институты семьи и образования, переживают кризис. Инфляция традиционных идеалов становится причиной минимизации этики. Но, выбирая сам, кому служить, выбирая не только профессию, но и индивидуальный образ жизни, человек кроме «эстетики существования» должен иметь набор универсальных правил, позволяющих ужиться друг с другом людям разной национальности, вероисповедования и эстетических пристрастий. В прикладной и в профессиональной этике целерациональность не должна заменять этос. Мораль не исчезает, но она становится, как мыслил ее Ницше, сингулярной. Этика обращена к индивиду. Тот, кто признает мораль другого, рискует своей свободой. Но поскольку нерискующее поведение невозможно, остается выносить свою мораль на рынок признания и доказывать, что она имеет наилучшие последствия для всех остальных. Мораль не может исчезнуть, но чем чаще она обсуждается и получает всеобщее одобрение, тем она эффективнее. Прикладную этику и можно рассматривать как форму существования всеобщей, универсальной морали, которая реализуется в форме конкуренции. Конечно, профессиональная этика корпоративна и защищает интересы, допустим, врачей или преподавателей. Но что мешает пациентам и студентам солидаризироваться и добиваться признания своих прав. Так в конфликтах, спорах и переговорах реализуется этика. В этой связи попытки создать новый гуманистический манифест, которые поддерживаются российскими интеллектуалами, не кажутся мне эффективными. Подписать его не значит сделать общество гуманнее. Напротив, свободная игра сил на рынке морального признания, общественные дискуссии с участием политиков, ученых, предпринимателей сделают жизнь более прозрачной и справедливой. Достигнутый консенсус будет означать не только достижение «наименьшего зла» от деятельности тех или иных профессиональных сообществ, но и нравственное признание друг друга.

Примером негативного воздействия абсолютной морали на общество может служить горбачевская перестройка. По всей видимости, бывший СССР вместе с системой стран, объединенных Варшавским договором, распался под влиянием разных причин как политического, так и экономического характера. Однако первым толчком к этому послужило, несомненно, моральное раскаяние лидера КПСС. Как интеллигетный и совестливый человек, он остро переживал все те злоупотребления и ужасы, которые причинила народам советская власть и прежде всего ГУЛАГ. Не остался он глух и к пропаганде СССР как "империи зла". Кстати в этом он оказался един с лидерами европейских стран и США, которые также попали в сети морального сознания и стали строить свою политику на соблюдении "прав человека". Правда, их моральное негодование было обращено против чужих. И, таким образом, демократия стала дубинкой для всяких иных режимов. Например, ООН и даже НАТО тоже своеобразные "Армии Спасения", которые действуют, как крестоносцы во имя соблюдения "высших и универсальных ценностей", в качестве коих и выступают "права человека".

Это приводит к господству морали над другими системообразующими элементами общества. И точно также, как господство политики над всеми областями жизни в эпоху Сталина, абсолютизация морали и навязывание "общечеловеческих ценностей "политике и экономике привело к разрушению этих подсистем. Возможно, мораль, как подозревал Н. Луман, - это не система, а синдром, т.е. болезненное проявление страха или протеста. Отсюда он, вслед за Ницше призывал дистанцироваться от универсальной морали.

Этим советом не следует пренебрегать особенно философам. Но и следовать ему нелегко потому, что мораль живет как бы внутри нас и выражается в чувстве справедливости, которое вспыхивает тот час же, как нам наносят ущерб и обиду и выглядит как самое подлинное чувство, которое не обманывает нас. И вместе с тем люди приучены терпеть несправедливость и не самый худший из способов - это затаить обиду и откладывать осуществление справедливости до Страшного Суда. Хотя активный протест, может быть честнее, но он наносит обидчику такой удар, который часто несоизмерим с его проступком. Реактивный протест откладывает месть, но от этого ничего не меняется. Как кажется мы сейчас как раз и находимся в этой стадии: мучайте, грабьте, издевайтесь над нами сейчас, но Бог видит правду и от отомстит за нас и когда-нибудь мы будем наслаждаться видом высших мучений в Аду.

Апелляция к абсолютным моральным нормам, которые не могут быть осуществлены в нашем мире, кажется утопизмом. Однако, неизбежное осуждение всего действительного с точки зрения этих абсолютных моральных ценностей приводит к негативным последствиям. Прежде всего, человек перестает ценить все то, что достигнуто с большим трудом. Морализация опасна в политике, где она разрушает защиту национального и геополитического интереса, в хозяйстве, где она отрицает технические и экономические возможности, в семье, где она господствует над интересами жизни, которая, действительно, жестока с точки зрения моральности. Мораль способна разрушить инстинкт самосохранения и ведет к жесточайшим кризисным ситуациям. Она, действительно, подобна взрыву бомбы.

В русской культуре сохранилось предчувствие того, что истина не всегда выражается словами, что она не всегда может быть открыта за письменным столом или в научных дискуссиях. Что такое истина, как она открывается человеку — непрекращающийся вопрос. Хайдеггер поразил современных русских философов, в умах которых прочно утвердилось понимание истины как соответствия мышления бытию, онтологической теорией истины, согласно которой ее условием является несокрытость самого бытия: истина – это свойство, прежде всего, бытия, а уж потом – знания. Христианская теория истины не совпадает ни с античной “алетейей”, ни с гносеологическим или семантическим истолкованием соответствия высказываний объективным положениям дел. Откровение – не феноменологический и не гносеологический акт, а опыт пребывания в истине. Оно мыслится как непосредственное, без участия третьего общение души с Богом.

Интеллектуальная и даже моральная функция религии, сегодня уже не так высока, как раньше. Однако консолидирующая роль религии несомненна. После Великой французской революции вольнодумство оставалось так сказать частным делом, а открытый атеизм запрещался как разрушающий государственные устои. Нечто похожее произошло и в современной России. Даже те, кто знают, что Бога нет, ходят в церковь. Для возрождения христианства потребовалась поддержка государства. В связи с современным союзом церкви и государства возникает вопрос: правильно ли поступил Константин, сделавший христианство государственной религией, не привело ли это к ослаблению Рима? На самом деле, христиане вовсе не являются “пятой колонной” в государстве. Как показывает история Средних веков, именно благодаря христианству оформились могущественные империи, противостоящие натиску Востока. Видимо, этот исторический опыт и вдохновляет современных российских политиков.

В современном мультисистемном обществе мораль оказывается как бы блуждающей, разорванной на профессиональные, возрастные, половые, сословные и даже индивидуальные морали. Это внушает надежду на то, что прогнозы Ницше, Ильина и др., видевших опасности универсализации христианской морали и принципа непротивления злу силою, не оправдаются. Однако сингулярность современных моральных норм, которые уже не отличаются от нравственных и этических, тоже ведет к серьезным трудностям. Так профессиональная этика политиков, юристов, врачей и других специалистов включает себя защиту сообщества. Например, депутатская неприкосновенность означает, что член парламента становится как бы святым. Ясно, что и внутри перечисленных каст встречаются свои парии. Однако, сообщество стремится представить себя безгрешным. Имеет место непримиримость к нарушению главного принципа профессионального этоса, направленного на самосохранение группы, оправдание и отбеливание проступков отдельных ее представителей в отношении членов другого сообщества. Это связано с опасениями, что на основании недобросовестного исполнения своих обязанностей одним из членов группы в обществе часто возникает недоверие ко всем ее представителям. Точно также возникает двойная мораль, когда в силу профессиональной принадлежности человек исполняет, например, обязанность палача, а дома он является примерным семьянином. Выход заключается в переходе к респонзивной этике, когда сторонники высказывают свои претензии и т не только настаивают на своих, но и принимают во внимание чужие.