С. Б. Адоньева (Санкт-Петербург)

Вид материала

Документы

Содержание The Role of the Man in the Turkish Family Е.И. Маркова (Петрозаводск) О.В. Матвеев (Краснодар) М.Г. Матлин (Ульяновск) И.С. Маховская (Минск) Е.Ю. Мещеркина (Москва) В.Ю. Михайлин (Саратов) М.В. Михайлова (Москва) И.А. Морозов (Москва) О.И. Мотков (Москва) А.В. Моторин (Новгород) М.Г. Муравьева (Санкт-Петербург) А.Е. Наговицын (Москва) И.Н. Некрасова (Тверь) А.А. Немцов (Москва) Материнская любовь Е.А. Окладникова (Санкт-Петербург) И.П. Олехова (Тверь) Н.И. Павлова (Тверь) А.В. Парщик (Харьков) ... Полное содержание

Подобный материал:

• 1. Обязательно ознакомиться с пакетом заранее. Все вопросы можно обсудить с редакторами, 215.48kb.
• Д. С. Лихачева 2011 год Общие положения Первые Краеведческие чтения (далее Чтения),, 80.63kb.
• Редактор: Наталья Кудряшова (Санкт-Петербург), 173.55kb.
• «Незабываемый Санкт-Петербург» (осенние каникулы), 29.11kb.
• Экскурсионная программа 1 Санкт-Петербург Регистрация на борту теплохода. Ужин., 52.86kb.
• Темы диссертаций "Социальная политика в условиях перехода к рыночной экономике", 1994,Ленинградский, 90.57kb.
• Е. В. Пичугина (Санкт-Петербург), 425.47kb.
• Русские группы, 162.56kb.
• Н. Т. Ашимбаева (Санкт Петербург), 84.77kb.
• Государственный заказчик Санкт-Петербурга второго уровня, адрес: 193230, Санкт-Петербург,, 219.92kb.

^ The Role of the Man in the Turkish Family

The study is based on a round of field-work researches which have been made in the 1999–2001 period in the Eastern Rodopi Mountains region with the participation of the Bulgarian Turks-Sunnites. It is directing to description of the male role and functions in the Turkish Community framework. The study defines the man’s position in the family according to the Islamic Sunni ties doctrine. From other point of view, it describes the interpretations of these rules in the Bulgarian Turks Weltanschauung system. The author will present her personal conclusions in connection with the contemporary family relations. The study is an effort to explain the changes in the «man — woman» inter-relations as a result of the Bulgarian society modernization.

^ Е.И. Маркова (Петрозаводск)

Роль мужчины-творца в воскрешении национальной памяти

В докладе рассматриваются произведения писателей-ровесников редактора журнала «Новый мир» С.Залыгина и провинциальной писательницы А.Медведской, издавших в 1989 году повести с символическим названием «Незабудка» («Незабудки» — вторая часть автобиографической трилогии Медведской). История советской страны интерпретируются авторами как история распавшихся семейных связей, приведших к утрате национальной памяти. Соответственно процесс ее воскрешения связан с восстановлением родственных отношений, со знанием правды о родителях. В текстах представлены «мужской» и «женский» варианты данного процесса. «Мужской» реализуется через взаимоотношения матери (родной и Матери-Родины) и сына, которые представлены как творческий акт (скульптор, создающий портрет матери, у Залыгина; известный режиссер Радлов, оказавшийся в фашистском плену вместе со своим театром и поставивший для узников концлагерей драму А.Островского «Без вины виноватые»). В обоих случаях творческий акт сопоставим с хирургической операцией, в результате которой больной может либо выздороветь, либо погибнуть. Решение принимает или не принимает «врач», и от этого волевого акта зависит будущее семьи-страны.

^ О.В. Матвеев (Краснодар)

Подготовка к службе в исторических
представлениях кубанских казаков

 У кубанских казаков, сформировавших «чёткое представление о рубежах биологического и социального созревания» (Н.И. Бондарь), значимым моментом взросления в процессе социализации выступала подготовка к службе. В казачьей семье, общине, станице закладывался прочный фундамент военно-профессиональной ориентации. Для казака вплоть до середины ХIХ в. редко возникал вопрос о выборе будущей профессии, поскольку она была жестко детерминирована сословной принадлежностью, и приобщение к ней начиналось с детства. Поэтому подготовка к ратному ремеслу «молодиков», «малолеток», «мыхонош» и др. занимает важное место в исторической картине мира кубанского казачества. Условно можно выделить два типа представлений о подготовке к службе. Эти типы соотносятся с двумя историческими периодами в развитии казачества.

На первый тип наложили отпечаток суровые реалии Кавказской войны, когда долгое отсутствие мужского населения станицы на кордонах и в походах обеспечивало живучесть традиционных средневековых представлений о детях как маленьких взрослых. По словам В.Г. Толстова, «малолеток-казаченок… привыкал к мысли о войне как к чему-то весьма простому и обыкновенному». Для пластунского «мыхоноши» «плавня с дикими её жильцами — его военная школа» (И.Д. Попка). В рассказах об этом времени малолетки не только помогают в охране скота, стоят с винтовкой на вышке, высматривая «хищников», но и непосредственно участвуют в боевых действиях.

Второй временной промежуток охватывает срез народного исторического сознания от «замирения Кавказа» до прихода Советской власти. Война теперь для малолеток жила в рассказах и песнях пришедших со службы казаков, стариков, давая эталоны для подражания. Носитель отведённой ему военно-сословной функции защитника Отечества, юный казак стремился прежде всего к тому, чтобы максимально соответствовать установленному типу. Жизненный путь его был как бы запрограммирован воинским призванием. Жизнь в традиционном казачьем обществе представляла собой постоянное повторение подвигов, ранее совершенных прадедами. Поэтому война теперь разыгрывалась в детских играх в «казаков и черкесов», парадах, маневрах, стрельбах, скачках малолеток, которым серьезное внимание придавали взрослые. Концепция героического продолжала служить тем основным критерием народной исторической картины мира, в соответствии с которым осуществлялся отбор фактов реальной жизни: «С детства приучали — это будет герой!» (ст. Темиргоевская).

^ М.Г. Матлин (Ульяновск)

Гендер и смех: половая инверсия
в свадебном обряде «Поиски ярки»

Свадебный обряд «Поиски ярки» широко распространен на территории Ульяновской области. Он представляет собой целостной комплекс смехо-эротический действий, совершаемых участниками русской свадьбы на второй день свадебного гуляния. Одним из важнейших способов создания смехо-эротической семантики является ритуальное изменение пола действующими лицами. Но при этом набор знаковых элементов, при помощи которых, создается образ существа другого пола, достаточно устойчив и надиндивидуален. Это, в свою очередь, дает возможность утверждать, что в смеховом, как правило, гротескном женском образе, который создает мужчина, или, наоборот, в мужском образе, создаваемым женщиной, воплощается не только типическое представление о социальных символах и маркерах пола, принятое в данной культурной среде, но и архетипические гендерные стереотипы и модели. Так, например, устойчивым и повсеместным является в этом обряде такой персонаж, как солдат (омоновец, милиционер и т.д., т.е. любой человек в военной или квазивоенной форме). Военная форма, будучи традиционным социальным маркером маскулинности, является в данном случае отражением социально-типического представления о мужчине (в сельской местности служба в армии по прежнему остается социальным знаком «настоящего мужчины»). Создавая такой образ мужчины, женщины в целях достижения комического эффекта, а иногда и не преследуя его вовсе, не соблюдают правила ношения формы: китель в большинстве случаев расстегнут, на него нашиты различные украшения, навешаны побрякушки, в том числе большое количество значков, что очень напоминает костюм типичного «дембеля», фуражка или берет, сдвинуты на затылок, чтобы из-под него выступали волосы, имитируя чуб. Если же в образе мужчины, создаваемым женщиной, доминантой является муляж фаллоса, с которым к тому же совершаются разнообразные действия, в том числе демонстрация частой и легко создаваемой эрекции, мы можем говорить об архетипических представлениях маскулинности, которые уходят в своих истоках далеко за пределы социально-исторических представлений и моделей.

Но этим, на наш взгляд, не исчерпывается возникающая в смеховом пространстве свадебного обряда гендерная семантика. Дело в том, что сексуальная конфликтность, агрессивность, существующая в отношениях между полами и получающая в современном обряде игровое воплощение, также является одним из важнейших факторов создания образа другого пола. Именно этим, на наш взгляд, обусловлена полная или частичная смеховая деструкция вещи, имитирующей половой орган (например, морковку-«фаллос» откусывает или сама ряженая, или кто-то из женщин-участниц обряда). Соответственно, образ женщины, создаваемый мужчиной, также является отражением и выражением сложного, полисемантического представления о феминности. Здесь также существует свой традиционный социальный маркер — это женское белье и, прежде всего, бюстгальтер. Именно его выносят наружу, надевая на майку, рубашку и даже на женское платье, в которое одет ряженый. Соответственно, среди действий, совершаемых мужчиной, переодетым в женщину, одним из самых распространенных является частичное обнажение с целью демонстрации окружающим женского белья. Что касается женского полового органа, то его имитация нами пока не обнаружена, но в одном из вариантов обряда встречается мужчина в женских панталонах, на которых красной краской было обозначено место вульвы. В данном случае это можно интерпретировать как обозначение последствия дефлорации или как следы менструации.

^ И.С. Маховская (Минск)

«Мужское» в белорусской традиционной
родинной обрядности: роль и функции мужа

Родинная обрядность традиционно воспринималась и исследовалась как «женская» тема. Тем не менее, «мужское» — неотъемлемый компонент родинной обрядности, подчас играющий весьма значительную роль. Специфика проявления «мужского» в этой «женской» области представляет большой интерес как явление, весьма ярко отражающее работу гендерных механизмов.

Роль мужа в традиционной родинной обрядности наиболее ярко выражена в сложных, критических ситуациях. Среди белорусов довольно широко была распространена вера в то, что в присутствии мужа рожать легче. До сих пор живы в народе рассказы о том, что некогда мужья могли (да и должны были) разделить родовые муки с женой, взяв на себя часть боли, причем участие отца в родах могло осуществляться и без его на то согласия (силой заговоров).

Во время отведок и крестин роль мужа подчеркнуто второстепенна. Он не участвует в застолье, но должен прислуживать гостям. Интересно отметить обычай, бытовавший в Могилевской и Витебской губерниях. Пищу, которую приносили посетительницы на отведки, категорически запрещалось есть мужу роженицы, «каб не з’есць яе веку». Кроме самих женщин и матери, ее могли есть только братья и сестры новорожденного.

Из довольно многочисленных белорусских обычаев имянаречения существовал обряд, который мог исполнить только отец ребенка. Если дети в семье не выживали, он шел на перекресток, на ростыньки и спрашивал имя первого встречного человека, такое имя и давали ребенку. Назвав ребенка услышанным именем, стремились обеспечить расположение и покровительство предков ребенку. Подобным образом происходит и обряд приглашения на перекрестке кумовьев — случайных прохожих — если дети «не вядуцца».

Роль мужа в родинных обрядах носит двоякий характер: основной в ситуации необходимости установления контакта с «тем» светом с целью узнавания воли и получения защиты и помощи предков; и подчеркнуто второстепенный в обрядах интеграции ребенка в общество. Исключение составляет обряд интеграции ребенка в семью. Но это самый первый уровень, когда состояние ребенка погранично, он не является включенным ни в одну из социальных структур, то есть, отец, фактически, принимает его с «того» света.

^ Е.Ю. Мещеркина (Москва)

Биографическая структурация мужского жизненного пути

Доклад посвящен анализу 280 мужских биографий и методологически междисциплинарен, т.е. в нем использованы принципы количественного и качественного анализа. Репрезентативная выборка респондентов, нарративы которых позволяют судить о реализованности жизненного сценария, специфически мужских фреймах биографии, степени управления ею, отражает общероссийскую.

Некоторые итоги. Мужчины стремятся в биографии представить себя с точки зрения полученного образования и пройденного профессионального пути, меньше встроены в рассказе в отношения с кем бы то ни было, формируя биографический конструкт «самодостаточное Я». Гораздо чаще женщин мужчины формулируют удовлетворенность сложившейся биографией. Среди наиболее употребимых смысловых кодов в оценке своей (мужской) биографии — «как сложилось, так сложилось», «повлияла перестройка и общее ухудшение экономической обстановки», «упущенные возможности, в том числе образование», а код «семья и обзаведение детьми» занимает маргинальное положение, подкрепляя биографический мужской конструкт «самодостаточное Я». Мужчины в оценке биографии менее склонны зависеть от обстоятельств и чаще женщин приписывают управление биографией себе лично, но они чаще женщин подвластны влиянию значимых других в построении биографии (родители, друзья). Существенно, что мужчины почти в три раза реже женщин связывают удачу с полученным образованием, но в три раза чаще отмечают неудачи, связанные с работой, что очевидно отражает специфику российского постперестроечного контекста, в котором образование и работа не обязательно связаны друг с другом через статус и зарплату.

Мужскую биографическую норму мы можем реконструировать как оседлость, верность выбранной распространенной профессии, стабильность социального контекста, усредненность, наличие полной семьи, следование норме здоровья и поведения. Вдвое чаще, чем женщин, мужчины полагают, что сами кузнецы своей судьбы, в два раза реже повторяют родительский биографический проект. Выбираемая ими основа преемственности: комбинация учеба / работа, труд, отсутствие резкой профессиональной мобильности, наличие образования — не включает семейные образцы, которые значимы для женщин. В два раза меньше мужчин ориентированы на повторение своей судьбы в детях и больше среди них тех, кто видит биографию детей иной.

^ В.Ю. Михайлин (Саратов)

Неопределенность мужского статуса
как основа эпического конфликта: дилемма Ахилла

1. В контексте архаических индоевропейских культур, одной из базисных категорий, приобретающих принципиально разный смысл в зависимости от территориальной означенности, является категория коллективного (и, в первую очередь, семейно-родового) «блага», «счастья» или «удачи», для которой в дальнейшем будет использоваться иранский по происхождению термин «фарн» — расширительно и условно, как термин функционально-типологический и применимый отнюдь не только к иранским, и даже не только к индоевропейским культурным реалиям. Фарн является достоянием всей совокупности людей, принадлежащих к данной группе — как живых, так и мертвых. И одним из условий его «правильного» распространения и распределения является налаживание «подобающих» отношений между всеми составляющими группы.

2. Две основные жизненные стратегии, связанные с первоочередной ориентированностью индивида на ту или иную пространственно-магистическую зону, мы условимся называть «старшей» и «младшей» моделями. Обе эти стратегии имеют конечной целью преумножение семейного фарна, хотя подходят к этой задаче с противоположных позиций.

«Старший» член рода, которому достается «хозяйство», получает таким образом по наследству как основную долю семейного фарна, так и основную долю ответственности за его поддержание. Базовая мотивация в данном случае связана с преумножением фарна, причем преумножение имеется в виду именно количественное, связанное с сугубо соматическими категориями прибыли / убывания, с ответственностью за людей, вверенных попечению нынешнего главы семейного коллектива (ставших частями его «большого тела»), за плодородие земли и скота, за приращение богатств и за продолжение рода.

Единственный доступный «младшему» члену рода способ преумножения семейного фарна есть способ не количественный, но качественный: он может стать героем, «правильно» умереть, добыв себе клепт, кыдпт, еычпт «славу» — и тем качественно усилить семейную удачу, «лечь в основу», оказаться причисленным к сонму благих предков, куда иначе он все равно не попадет — в силу маргинального статуса.

3. Предлагается схема анализа эпического текста, согласно которой основной движущей силой конфликта в нем является ситуативная неопределенность мужского (воинского) статуса протагониста (протагонистов). В «Илиаде» данное положение применимо в равной степени к обеим сторонам исходного противостояния (Агамемнон-Ахилл), и находит соответствия практически во всех сюжетах второго ряда (Диомед, Гектор, Одиссей и т.д.).

^ М.В. Михайлова (Москва)

Мужская модель поведения как проекция
авторской мизогинии (творчество М. Криницкого)

Марк Криницкий (1874–1952, наст. фамилия Самыгин) — один из популярнейших писателей Серебряного века. Его романы «Женщина в лиловом», «Случайная женщина», «Маскарад чувства» выходили многотысячными тиражами, неоднократно переиздавались. Однако они замалчивались критикой именно потому, что касались тем и предметов, обычно «выводимых» за рамки рассмотрения «высокой» литературы, в частности, взаимоотношений мужчины и женщины в аспекте палача и жертвы, в русле садомазохистских психологических экспериментов.

М. Криницкий настойчиво отводил мужчине роль жертвы, зафиксировав таким образом намечающуюся в ХХ веке смену гендерных ролей в обществе. В его интерпретации любовь — это всегда «поединок роковой» без милости к покорившемуся и без снисхождения к гибнущему. Его герои меняются местами: победителем в поединке всегда выходит женщина, причем добивается этого всевозможными путями: лестью, хитростью, обманом. Допрашиваемым, проверяемым, выслеживаемым, загнанным в тупик, наконец, доведенным до инсульта предстает «Васючок» (как его называет жена), чья жизнь расписана по «жениному сценарию» («Случайная женщина»). Кажется, что по отношению к своей избраннице герой романа «Женщина в лиловом» избрал апробированную веками тактику: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» — но … все равно оказывается проигравшим и осмеянным.

Ницше писал: «Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самый опасной игрушки». Но родились новые женщины, жаждущие власти, умеющие быть беспощадными, не желающие быть «игрушками». Жестокими, бессердечными рисует писатель всех своих героинь — и невест, и жен, и подруг, и любовниц. Даже предмет всегдашнего сочувствия русской литературы — падшая женщина — и та у Криницкого оказывается отвратительной фурией («Маскарад чувства»). Мужчина же всегда выступает как слабое, не способное к защите самого себя создание.

Так писатель «озвучил» страх патриархатного мира перед женским «наступлением» на свои права, и не нашел ничего лучшего, как облечь его в форму откровенной мизогинии, приписав женщинам всевозможные пороки.

^ И.А. Морозов (Москва)

Мужчина и его двойники
(культурные проекции мужской самоидентификации)*

1. Когда мы говорим о феномене двойничества, нужно иметь ввиду как буквальные его трактовки (т.е. «двойник» — это ‘человек, имеющий полное сходство с другим’), так и расширительно-символические, варьирующиеся от культуры к культуре (т.е. «двойник» — это ‘реалия или символ, которым в данной культуре приписывается свойство замещать человека, быть его условной копией или концентрировать в себе наиболее жизненно важные его свойства’). Вполне универсальным примером «полного» двойничества может быть близнец, а «условного» — антропоморфное изображение (кукла или египетская скульптура-Ка) или вещь (австралийская чуринга), ритуально закрепленные за данным индивидом и выполняющее его функции в определенных ситуациях. В разных культурах и субкультурах феномен двойничества проявляется по-разному, поэтому можно говорить о его «культурных проекциях».

Многим народам известны мифы, согласно которым мужчина и женщина являются первыми двойниками. Изначальная изоморфность мужского и женского начала, их стремление слиться в едином изображении и знаке отражена как в палеолитической мелкой пластике и наскальных изображениях (в т.ч. в изображениях т.н. «скрещенных фигур» и в архаической символике креста), так и в представлениях о божественном андрогине. В мифах разделение мужского и женского, превращение их в две взаимно дополняющие или, напротив, непримиримо противопоставленные друг другу сущности, происходит лишь после вмешательства верховного божества. Брахма отделил от Шивы его левую половину в образе Великой Богини, которая стала его женой. Согласно этой концепции муж и жена представлют собой единое целое (ср. рус. выражение о супруге — «вторая половина»). У догонов Нуммо сделал обрезание мужчине, тем самым удалив женское начало, таившееся в крайней плоти, тогда как мужское начало в женщине «было разрезано невидимой рукой» во время совокупления с мужчиной, лишенным женских черт.

2. В мужских субкультурах феномен двойника проявляется как на уровне предметно-вещного кода (напр., австралийская чуринга как «копия» человека, пристанище его души), так и на уровне социальных институций (близнец, побратим, ученик, слуга, трикстер), а также в верованиях об отражении, тени, способах воплощения души. Можно утверждать, что каждый мужчина имеет своего двойника, т.е. полную или условную (на уровне знака или символа) копию. Многие традиционно мужские ипостаси подразумевают наличие «полного» или «условного» двойника. Эти положения будут проанализированы в докладе на примере различных типов двойничества. Близнецы и побратимы могут осмысляться как «единое целое» или полностью идентичные копии, жизнь и смерть каждой из которых зависит от жизни и смерти двойника. Они получают продолжение в десакрализованном статусе «закадычного друга». Мифология двойничества может предполагать как взаимодополняющие отношения сотрудничества между двойниками, так и отношения соперничества и вражды. Бог-Творец, Демиург обычно сопоставлен с парным персонажем, нередко братом и даже близнецом, который выполняет роль его антагониста, трикстера, («плохой копии»), с которым у него существуют отношения соперничества и вражды (напр., Бог и Сатана). Земной ипостасью этой пары в разных традициях могут быть царствующая персона и престолонаследник, царь и самозванец, царь и шут.

Двойники могут иметь разный социальный статус, поэтому отношения между ними могут быть не только горизонтальными, но и вертикальными. Такова пара господин — слуга (оруженосец, отрок), т.к. в известном смысле каждый слуга лишь отражение своего господина, его копия. Идея двойника характерна и для взаимоотношений учителя и ученика. Речь идет об условной копии, причем самоотождествление с учителем, отцом или вождем и подражание ему во всем представлено во многих традициях и в современном массовом искусстве (ср. пару Скайуокер и Йода из «Звездных войн» Джорджа Лукаса).

3. Специфика мужского двойничества в том, что оно помогает поддерживать важные для данной культуры (социума) константы маскулинности. В отличие от соответствующих женских институций (посестримство, «кумовство», «близкая подруга»), в которых на первом плане коммуникативный аспект, мужские направлены на совместное исполнение воинских обязанностей, участие в командных соревнованиях и играх, путешествиях и, конечно, на завоевание руки и сердца прекрасной дамы, т.е. на специфически мужские цели, связанные с агрессивным освоением окружающего пространства и социальной среды. Для мужчины наличие двойника является экзистенциально важной потребностью: если это не женщина («вторая половина», жена), то закадычный друг, реальный или виртуальный (герой Белдар, двойник юного Рамона в молодежном блокбастере «Сердце воина» Даниэля Монзона). Двойник необходим для виртуального или реального увеличения силы и могущества (в таком качестве выступают куколки, воплощающие «душу» или «магическую силу» шамана) и для контроля собственной мужской идентичности (Тайлер, двойник Джека в фильме Дэвида Финчера «Бойцовский клуб»). Женщина всегда может сгладить свое одиночество, сосредоточившись на детях и сделав их своими копиями («маменькиными сынками» и «мамиными дочками»), экзистенциальное одиночество мужчины преодолеть гораздо сложнее, отсюда необходимость паллиативов, в т.ч. воспроизводства копий.

4. У мужских двойников есть и еще одна важная функция — функция самоидентицикации (self-identification), которая помогает человеку преодолевать неуверенность в собственной идентичности, контролируя свое поведение при помощи проекции собственной идентичности на свою полную или условную копию, своего двойника, и посредством «наблюдения за собой со стороны». Маленькие мальчики проигрывают это со своими любимыми игрушками: мишками, оловянными солдатиками, ниндзя или воображаемым другом Тони, как это делает маленький Дженни в фильме Стенли Кубрика «Сияние», — а также в ролевых играх «в войну», «в милиционера», «в отца». Эффект «шизофренической раздвоенности», характерный для самоидентификации, хорошо отражен в современном кинематографе («Бойцовский клуб», «Сердце воина», «Шестой день»).

^ О.И. Мотков (Москва)

Мужское и женское: иллюзорность
традиционных представлений о психологическом облике

В России, в условиях продолжающейся демократизации жизни общества, люди, особенно молодые, становятся постепенно более открытыми и искренними в своих высказываниях и оценках. С этим явлением чаще сталкиваются психологи и педагоги, а также родители молодых экстремалов. В таких, относительно более терпимых и более свободных условиях, начинает более четко и откровенно проявляться внутренняя природа человека, его изначальные, фундаментальные стремления и свойства. Это касается как мужчин (М), так и женщин (Ж).

Современные психологические исследования позволяют по-новому взглянуть на традиционные представления о психологии мужчин и женщин, по которым такие базовые характеристики личности как лидерство, агрессивность, возбудимость приписывались в качестве определяющих мужскому полу. Женщины же представлялись как преимущественно склонные к подчинению, мягкости, сдержанности в выражении своих первичных влечений.

Исследование 60 студентов Москвы (30 М + 30 Ж), 19 лет, по методикам ДМО — «Диагностика стиля межличностных отношений» Лири / Л.Н.Собчик и «Личностная биография» автора — показало, что лидерские склонности в общении в большей степени выражены у студенток, чем у студентов М, хотя различия не значимы. По показателю «прямолинейный — агрессивный» достоверные различия не обнаруживаются, хотя у мужчин несколько более высокая выраженность. По этой же характеристике работники участники группы со средним возрастом 36 лет, не различаются между собой. По показателю «гармоничность личности» у 60 студентов Москвы почти нет различий.

По данным теста Л.Н. Собчик ИТО («Индивидуально-типологический опросник»), полученным от 40 студентов московских вузов (20 М + 20 Ж), у Ж несколько выше выраженность таких ведущих тенденций (черт темперамента), как экстраверсия, ригидность и лабильность. Различия не значимы.

Данные 43 студенток первого курса дневного отделения Института психологии РГГУ по методике «Образ жизни» (О.И. Мотков) показывают, что среди интересов к адаптивно необходимым занятиям на первом месте стоит интерес к общению с противоположным полом. Это говорит о большей откровенности студенток в высказываниях о своих желаниях по сравнению с обследованиями 15-летней давности.

Эти и другие данные позволяют заключить, что по рассмотренным характеристикам личности М и Ж существенно не различаются между собой. Отсюда вытекает следующее: традиционные представления о психологическом облике личности М и Ж не соответствуют реальности. Они основаны скорее на установках мужчин, занявших в предшествующую эпоху руководящие роли в семье и в обществе в целом. На самом деле российские женщины также стремятся к лидерству, достаточно спонтанны и агрессивны, также хотят получать удовольствие от близких отношений, также не хотят много загружаться домашними делами, также стремятся к самореализации и развитию.

Навязываемые обществом стереотипы женского поведения заставляли женщин с целью лучшей социальной адаптации мимикрировать, скрывать свои природные склонности, подчас противоположные традиционным образцам. Традиционные представления, усвоенные с детства, ведут к образованию нереалистичных ожиданий от партнера по браку. На самом деле раскрываемая в современных исследованиях природная сущность Ж всегда была одинаковой, т.к. это универсальные характеристики личности, передаваемые по наследству. Демократизация общества позволяет Ж «сбросить маску» и стать в большей мере самой собой. Но вместе с тем появляются и новые проблемы. Во-первых, Ж теперь нужно учиться оптимальным образом распоряжаться своей относительно большей свободой — возрастает ее субъектная ответственность за построение своей жизни и жизни близких. Во-вторых, настала пора для пересмотра М традиционных взглядов на природу Ж, построения адаптивного поведения по отношению к Ж.

Хотелось бы отметить, что патриархальные взгляды на Ж распространяет и поддерживает православная церковь. Она сама строится на патриархальной основе, армейском принципе единоначалия. Церковь предписывает несвойственное Ж покорное поведение и послушание мужу, священнику («жена да убоится своего мужа»), чем закрепляет неравенство полов в обществе. Сам образ бога мыслится как М начало, как бог-отец. Ж не имеет права быть священником, митрополитом или патриархом. Это противоречит достаточно сильной тенденции к лидерству, выявленной у Ж. Природная материнская функция остается одной из важнейших функций Ж, и этим нельзя пренебрегать, как и остальными ее природными проявлениями.

Было бы неверно игнорировать и различия, реально существующие в психологии М и Ж. Например, по данным, полученным по опроснику ДМО, во всех обследованных группах у Ж выше проявления ответственности и сотрудничества, зависимости — послушности, чем у М.

^ А.В. Моторин (Новгород)

Православная антропология в творчестве Гоголя

Гоголь поддерживает и ярко выражает православное предание о соотношении мужского и женского начал. Мужское и женское должны пребывать в симфонии: неслиянно, но и нераздельно, как во времени, так и в вечности — таков православно-мистический подход. Попытки смесительного слияния, сочетания в одном человеке тех и других качеств, которые при этом перестают различаться, — разрушительны, а по своему происхождению присущи магическому сознанию. Оба устремления человеческого духа в осмыслении мужского и женского начал представлены в творчестве Гоголя в глубоко символичных художественных описаниях (дается обзор соответствующих образов и обобщение со ссылками на Евангелие и богословские труды).

^ М.Г. Муравьева (Санкт-Петербург)

Джентльменство: базовая концепция
идентичности политической элиты

Проблема гендерной идентичности политической элиты предстает весьма важным моментом в процессе изучения и деконструкции властных отношений в обществе. Большинство мужских политических элит вырабатывает такую концепцию идентичности, чтобы она легко унифицировала основные ценности, поведение, отношения внутри правящей группы в целях более эффективного формирования механизма принятия решений и их реализации в последующей практике. Джентльменство, изначально родившееся и развившееся внутри английского правящего класса на протяжении XVI–XIX вв., стало такой концепцией не только для пэров, но и эталоном поведенческих стереотипов любой мужской элитарной группы.

Джентльменство распадается на две тесно взаимосвязанных системы отношений и символов: система отношений между равными (=джентльменами) и система отношений к «Другому» (то есть всем тем, кто джентльменами не является). Отношения между равными и есть то привлекательное, что будоражит воображение мужских групп: солидарность, правила честной игры, безукоризненное исполнение обещаний, слово чести, сама концепция чести — эти и другие сопутствующие им этические положения призваны демонстрировать как унитарность элиты и невозможность ее дезинтеграции (кроме физического уничтожения), так и те эталонные, гегемонные ценности, к которым обязан стремиться каждый мужчина вне зависимости от социального статуса. Положения эти, однако, распространяются только на самих мужчин: половая (даже не гендерная) принадлежность является решающей при отборе.

Вторая система, хотя ее основные элементы и совпадают с первой, имеет совершенно иные цели и задачи: формирование таких связей с различными половозрастными и социальными группами, которые бы каждая из них ценила как уникальные и особенные (хотя по сути своей они ничем не отличаются). Ее можно сравнить с политикой Рима по отношению к варварским народам. Особенно известно отношение джентльмена к женщине, что в принципе показательно.

Популярность джентльменства обусловливается несколькими моментами: близость по своим основным концептам к национализму и другим теориям исключительности, этическая избирательность, маскируемая «джентльменским поведением», универсальность гендерного применения. Те элиты, где джентльменство присутствует в той или иной форме, благодаря его охранительным функциям, отличаются особой устойчивостью.

^ А.Е. Наговицын (Москва)

Маскулинные и феминные роли в мифологических системах

Уже во времена Римской империи мы видим устойчивую тенденцию изменения гендерных ролей у мифологических персонажей, связанных с культом судьбы, семьи, рода и посмертным существованием. В более раннюю эпоху смены родоплеменного строя на государственный видно паритетное соотношение женских и мужских персонажей — покровителей государственной власти, что нашло свое отражение в аналогичном соправительстве царя и царицы у хеттов и ряда других народов. Культы древнейших богинь-Матерей связаны с сезонным или циклическим принесением в жертву мужского персонажа, иногда ее мужа, что могло быть причиной появления культа умирающего и воскресающего божества с характерными для него вакхическими и оргиастическими женскими мистериями, а позднее — выделения отдельной «ужасной» ипостаси богини. Прослеживается важная роль Великой Матери как хозяйки трех миров, хотя в более позднюю эпоху ее культы испытывают воздействие патриархальных представлений.

Резкий отход от культов великих богинь происходит в период господства военной аристократии и становления государства. При потере социальных позиций женской жреческой кастой культ женских божеств и его мифологическое наполнение претерпевают серьезные изменения. Следующим был период постепенного возвращения и определенного паритета гендерных ролей как в мифологических, так и в социальных системах. Новый виток вытеснения женских богинь из пантеона и замены их мужскими персонажами происходит в период абсолютизма царской власти и появления «имперского мышления», когда остатки родоплеменных отношений оказываются или полностью разрушенными, или отодвинутыми государственной властью на второй и третий план. При этом женские персонажи часто заменяются древнейшими зооморфными ипостасями, их значение забывается, а связанные с ними мифы трасформируются в легенды и сказки.

^ И.Н. Некрасова (Тверь)

Голузинская кадриль. К вопросу об этнических и
эстетических нормах мужского поведения на беседах

Речь пойдет о некоторых аспектах мужского поведения на беседах (на материале д. Голузино Кимрского р-на Тверской обл.) в центральном эпизоде летних и зимних гуляний — кадрили, которой беседы («поседки») начинались и заканчивались. Основу развлечений составляли танцы, последовательность которых была регламентирована. В привилегированном положении на общей беседе оказывались парни, которым дозволялось сидеть, в то время как девки выстраивались перед ними рядком («девки все хороводом стояли, а парни сидели»). Сама система отношений между парнями и девками регулировалась именно мужской половиной деревенской общины. Так, за любую оплошность (например, отказ танцевать), расцененную парнями как «недостойное поведение», девушка могла подвергаться наказанию — ее «сажали на квас», т.е. в течение нескольких вечеров устраивали бойкот. «Ни один не пригласит. И стоишь, как дубок. Садишься, где сидят зрители, женщины. А то заплачешь и уйдешь». Если же девка, «посаженная на квас», своевольно выходила плясать на круг, гармонист прерывал игру.

Регулятивное давление мужского коллектива проявлялось и в др. случаях. Девушка могла поощряться вниманием и симпатией со стороны ее кавалера. Парень выводил девку под «русского» на круг и, держа за руку, пел ей хвалебную частушку. Таким же образом могли подшучивать или даже насмехаться над девушками. Эти акции служили способом регуляции отношений в молодежном сообществе.

Кадриль, как и другие беседные танцы, способствовала утверждению мужского лидерства. В первую очередь это определялось правом выбора на танец. На каждое колено (а таковых в кадрили три: «первого», «цыганочка» и «веселого») парни приглашали новую девушку. Активная роль мужчины подчеркивалась и самой графикой танца — все передвижения в кадрили совершали только парни. Девушки играли пассивную роль, стоя на месте и ожидая действий партнеров. Важное место в смысловом контексте танца занимал постоянно повторявшийся элемент-рефрен, объединявший все калена кадрили: парни выходили в центр с пением частушек, дробно шли кругом и возвращались к своим парам. Последнее звено кадрили — «веселого» или иначе «бешеного» — знаменовалось введением нового эпизода. По общему усмотрению парни выбирали из числа танцующих «рублевую» девку (ее ставили на «рублевое» место — под иконы), умевшую хорошо отбивать дробь. Каждый из четырех парней «заводил» избранницу и кружился с ней.

Если из другой деревни приходила большая партия «чужаков», которая могла занять все места в кадрили, то «голузинские» уступали им место в танцах, проявляя гостеприимство и оказывая почтение гостям в доме. «Наши парни давали йим первым танцывать». Однако, на улице, после беседы, «чужих» задевали и дразнили частушками, что часто перерастало в драку.

^ А.А. Немцов (Москва)

Жизнь, смерть, поиск идентичности
в культурно-историческом сюжете России

В локладе предлагается соотнести фундаментальные проблемы чело­веческой жизни, индивидуальной экзистенции (прежде всего мужской) с культурно-исторической спецификой России и делается попытка продемонстри­ровать, как эта специфика в символичес­кой форме выражает российское мессианское самосознание.

Психоанализ выделяет в человеческой личности три основные уровня или структуры. Бессознательное — «оно», подчиняю­щееся принципу удовольствия, «сознание» — «я», подчиняющееся принципу реальности и надсознание — «сверх-я», подчиняющееся принципу должного. Фрейд называл «сверх-я» символическим отцом, перенесенным внутрь человеческой личности и превратившимся в совесть.

Позднейшие психоаналитики различают два основных вида любви, которые символически представлены фигурами матери и отца. ^ Материнская любовь — безусловная, чисто альтруистическая любовь к человеку. Она слепа и иррациональна и для нее не существует достоинств и недостатков. Она принимает человека таким, каков он есть. Отцовская любовь — условна и ее необходимо заслужить. Это уважение, которое имеет рациональную природу. Эти два вида любви, как правило, гармонично дополняют друг друга. При перевесе материнской любви человек впадает в крайний эгоизм. Преобладание отцовской любви может вызвать чувство собственной ничтожности, необходимость постоянно доказывать другим свое право на существование.

В культурно-историческом сюжете России Запад символизирует отцов­скую любовь. Здесь опорами существования человека являются заслуга, труд, навык, технология. Запад основывается на принципе свободной конкуренции, культивирует идею равенства возможностей, индиви­дуального успеха, прав человека. Конечная цель человеческого бытия в западной культурной традиции — стремление к счастью через преобразо­вание окружающего мира. Запад велик своей наукой, своими «западными» учеными. Он представляет собой активное, хорошо структурированное мужественное начало.

Восток же символизирует материнскую любовь. Здесь опорами существования являются дар, благо­дать, удача, шанс. Отсюда культивируемые востоком кастовость, отказ от свободной конкуренции, привилегии, вытекающие из происхождения и родовитости. Восток — это пассивное женское начало, бесформенное, ориентированное на смирение и терпение. Востоку присуща проповедь аскезы. Конечная цель человеческого бытия в данной культурной тради­ции — избавление от страданий через переосмысление. Именно поэтому Восток так знаменит своей философией, своими «восточными» мудрецами.

Существует афоризм: «Любовь и голод правят миром». Нам представляет­ся, что эти два основных инстинкта также можно соотнести с символичес­кими фигурами Востока и Запада. Избавление от страданий, к которому в конечном счете стремится Восток, — это стремление избежать голода. Стремление к счастью, присущее Западу, выражается в культе сексуаль­ного наслаждения, оргазма, сексуальной свободы.

В докладе будет уделено внимание проблемам России в контексте взаимодействия на нее Запада и Востока.

^ Е.А. Окладникова (Санкт-Петербург)

Аксиология «мужского»

1. Исследование «аксиоферы» системы ценностей мужского — один из разделов современной герндерной теории. Изучение основных аспектов генезиса и морфологии аксиосферы «мужского» возможно осуществить в ходе сравнительного историко-культурного анализа ценностей «мужского» в традиционной и современной культурах. Традиция и ценность часто воспринимаются как синонимы, ибо предполагается, что традиционным может быть только то, что закреплено культурными канонами, как «мудрость веков», образец для подражания, способствующий выживанию и репродукции культурных форм.

2. Понятие «мир ценностей», в частности соционормативных, духовных и витальных в разных аспектах того, что сейчас называется гендерной проблематикой, рассматривались философами (Платон, А.Уайтхед, Э.Фромм, Л.Столович, М.Каган), психологами (К.Юнг, К.Хорни), этносоциологами (М.Мид, Р.Коннел, Д. Глимор), этносоциологами и социобиологами (И.Кон, Л.Дробижева, К.Лоренц, В.Геодакян).

3. Философское понятие — аксиосфера — «мужского» аккумулировало идеально-типические поведенческие стереотипы. Эти стереотипы были условием и следствием социально одобренного конструирования сексуальных идентичностей и властных отношений между полами. Аксиосфера «мужского», также как и аксиосфера «женского» в культурах народов мира отражает особенности топохрона.

4. Формирование основных элементов аксиосферы «мужского» было результатом осознания необходимости сплочения мужского сообщества перед лицом «другого», или «природного», «животного», «женского» и т.п., которое часто демонизировалось по принципу «Мы — Они». Базовыми ценностями «мужского» в традиционной культуре были: ориентированность на идею, способность к осуществлению контроля, целеполагание, профессионализм, твердость, спокойствие, храбрость, активность, энергия, физическая сила.

5. В результате именно общественное (мужское) мнение, как в традиционной, так и в современной культурах, социально конструировало аксиосферу «мужского» посредством категорий «места», «действия» и «знака». Картография «мужского» пространства (работа, офис, ресторан, баня, дорога, арена стадиона) конструировала гомосоциальность. Ценностями этого «места» или пространства «мужского» в традиционной и современной культурах становятся сплоченность и профессионализм. Ценностями «мужского относительного» («действия») в традиционной и современной культурах оказываются агрессивность, контролируемая поведенческими ритуалами сексуальность, активность, боевитость, мускулистость. Эти ценности репрезентируются через практики тела, агрессию и насилие (или их сублимацию в деятельности в области «спорта», «дороги», контролируемой сексуальности, смеховых практиках). Аксиосфера «мужского» инкорпорировала визуальные и вербальные знаки-символы, которые являются ценностями, как традиционного, так и современного миров: «устойчивость», «твердость», энергичность, «проникновение (во внутрь: событий, явлений, через понимание смысла), а также проникновение в тело(женское), «жесткость».

5. Процесс аксиогенеза «мужского» в истории культуры развивался по линии укрепления правил «гендерного договора». Условия «гендерного договора» предполагают не только поддержание доминирования «мужских» ценностей над «женскими», но и использования универсалий аксиосферы «мужского» для трансляции патриархатной модели культуры как механизма адаптации Человечества к условиям окружающей среды — Природы.

^ И.П. Олехова (Тверь)

Разрушение традиционных стереотипов мужского и женского
в творчестве О.Шапир.

Беллетристка и публицистка Ольга Андреевна Шапир (1850–1916) в своих произведениях развивает тему взаимоотношения полов, разрабатывавшуюся ее предшественницами. Как нам видится, тексты Шапир являют собой новый, переходный этап моделирования отношений, когда осуществляется попытка переосмыслить категории «мужественного» и «женственного».

1. Субъектом повествования у Шапир является женщина, образы же героев-мужчин объектны, — это окружение героини, средство индентифицировать ее.

2. В текстах Шапир присутствуют традиционные мужские роли: наставник (не отец), соблазнитель и проч., но доминирующей функции (человек, который во всем определял бы судьбу героини), эти персонажи уже не выполняют. Анализ ряда текстов писательницы показывает, что только образ отца обуславливает жизненную позицию героини. Чем деспотичнее отец, тем больше героиня соответствует стереотипу «женского» в патриархатном дискурсе. И наоборот, его отсутствие или наличие безвольного апатичного отца определяет появление т.н. «новой героини», которая, в свою очередь, формирует иные отношения с мужчинами.

^ Н.И. Павлова (Тверь)

Мужчина и мужественность в произведениях писательниц
начала XX века (роман Е. А. Нагродской «Гнев Диониса»)

Имя Е. А. Нагродской (1866–1930) приобрело известность сразу после выхода в свет ее романа «Гнев Диониса» (1910), который оказался одним из самых читаемых в России, вызывая интерес столь популярной в начале XX в. «половой проблемой». С 1910 по 1916 г. роман переиздавался десять раз.

Проблема пола и сексуальности была одной из основных в философском и культурном дискурсах начала XX в. Большую популярность получила идея стирания границ между полами. Интерес к понятию половой неопределенности стимулировался переводом на русский язык книги австрийского философа Отто Вейнингера «Пол и характер», в которой утверждалась мысль об андрогинности человеческой природы. Женщина, по Вейнингеру, является неполноценной по самой сути своей биопсихологической природы, а все ценностное в мире связано с мужским началом, так называемым «М».

Несмотря на явно выраженный антифеминистский характер, теория Вейнингера стимулировала развитие русского женского самосознания и использовалась женскими авторами начала XX в. В романе Е. Нагродской теория Вейнигера находит проявление на уровне системы персонажей. Главная героиня Таня — художница, наделенная многими мужскими качествами, — неожиданно для себя влюбляется в женственного мужчину. Далее сюжет романа развивается в соответствии с гендерной инверсией персонажей, и судьбы героев оказываются детерминированными их гендером.

Категория мужественности у Нагродской (впрочем, как и в текстах других писательниц начала XX в.) лишена субстанционального значения и является основным средством достижения равноправия женщин и способом преодоления гендерной бинарности. В ее романе впервые появляется особый тип мужского персонажа — «женственный мужчина».

^ А.В. Парщик (Харьков)

Гендерные аспекты в развитии православного
духовенства Украины (ХІХ – начало ХХ вв.)

В последнее время в исторической литературе появился целый ряд исследований, посвященных социальной истории духовенства, но, к сожалению, они не затрагивают вопрос о влиянии внешних социокультурных условий, которые определяли быт священно- и церковнослужителей, на их взаимоотношения с женщинами.

Основными сферами, в рамках которых развивались отношения духовных служащих с представителями женского пола, являлись личная жизнь и приходская деятельность. Православное духовенство на протяжении ХІХ – начала ХХ вв., несмотря на проведение в середине ХІХ в. церковной реформы, направленной на ликвидацию наследственности в занятии церковных мест, являлось одним из наиболее замкнутых сословий на территории империи. Этим объясняется стремление духовных служащих брать в жены дочерей священников и церковников. Подобная тенденция находила также поддержку со стороны епархиальных администраций и во второй половине ХІХ в. А в ряде городов империи были открыты женские епархиальные училища, в задачу которых входило воспитание будущих жен священников.

Ограниченность личного выбора молодого священнослужителя или церковника заключалась в сложных социальных отношениях с другими слоями общества. К духовенству с презрением относилось имевшее более высокий социальный статус дворянство; оно не пользовалось симпатией со стороны крестьянского сословия, в том числе его женской половины. Порой молодые «поповичи» были лишены элементарного выбора, когда заканчивая обучение в семинарии, вынуждены были думать о месте свей будущей службы. Ограниченность свободных церковных мест и нужда, в которой находилась большая часть семинаристов, заставляли последних идти на вынужденный брак с так называемой «закрепленной невестой» (после смерти отца-священника за его дочерью закреплялось вакантное место, которое переходило к ее жениху). В основе такого брака лежал исключительно расчет.

Тем не менее, случаи разводов среди духовенства фиксировались гораздо реже, нежели в других сословиях, ведь священнослужителю разрешалось быть женатым только единожды, а в случае преждевременной смерти жены, он до конца своих дней оставался вдовцом. Каноничный и патриархальный образ жизни священника оказывали прямое влияние на специфику внутрисемейного быта. В своей приходской деятельности большинство священно- и церковнослужителей чаще всего были просто духовными наставниками и не более.

Таким образом, взаимоотношения духовных служителей с женской половиной общества на протяжении ХІХ — начала ХХ вв. были существенно ограничены рядом факторов, которые определяли социальное развитие православного духовенства.

^ В.Н. Петров (Краснодар)

Гендерные особенности толерантности-интолерантности
в ситуациях взаимодействия этнических мигрантов и местного населения

Социальная адаптация мигрантов идет по различным аккультурационным стратегиям. Выбор и реализация той или иной стратегии зависят от этнических, социально-демографических, институциональных и социокультурных факторов, образующих ситуацию социального взаимодействия между мигрантами и местным населением.

Гендерные различия в социальной адаптации, переживании процесса и определении результатов интеграции мигрантов в местное сообщество существуют в виде особенностей мужского и женского способов освоения новой реальности. Гендерная вариативность находит свое воплощение в социально-ролевых эспектациях по отношению к конкретной действительности и взаимно дополняет друг друга.

Толерантность-интолерантность в этносоциальном исследовании рассматривается как атрибутивное свойство всей системы межэтнического взаимодействия, как готовность к приятию; сами акты приятия и степень приятия иноэтнических партнеров — как та или иная степень комплиментарности или отвержения в межэтнических отношениях.

Гендерный контекст межэтнического взаимодействия формируется под влиянием социокультурных стереотипов, определяющих особенности восприятия партнеров по взаимодействию, их действия в конкретных ситуациях, а также характера различий в реакциях на эти действия у мужчин и женщин.

Исследование этих различий показывает, что, вместе с общими для всех мигрантов явлениями фрагментации, деформации, и маргинализации в личностной и социально-групповой идентичности, мигранты мужчины склонны придавать большее значение иноэтнической принадлежности партнера, они чаще вступают в конфликты, более сильно переживают чувства вражды и злобы. Их ответная реакция при этом более интенсивная, в то время как женщины демонстрируют сдержанность.

^ В.А. Поздеев (Киров)

Побег из закрытых корпоративных сообществ
(психологические аспекты)

Мемуары, произведения художественной литературы, фольклорные и иные источники дают достаточный материал по этнографии закрытых корпоративных сообществ в России XVII – начала XX вв. Возникновение мужских корпоративных закрытых сообществ уходит в глубь истории. Тогда же формировались правила поведения в них, которые в некоторых случаях были зафиксированы в письменной форме. Складывались и определенные стереотипы восприятия членов этих сообществ другими людьми.

Анализируя состав и социально-поведенческие функции мужских закрытых сообществ, можно выделить два типа:

1. ^ Строго мужские сообщества, не допускающие в свои ряды женщин (напр., монастыри, семинарии).

2. Сообщества, в которых допускается присутствие женщин (напр., армия, тюрьма, каторга, разбойничьи и воровские шайки).

Мужские закрытые сообщества выполняли различные социальные функции: армия — защищала сограждан; тюрьма, каторга — изолировала правонарушителей; монастыри — давали возможность религиозного служения; учебные заведения — готовили новую смену для тех или иных социальных групп. Это были постоянные сообщества, созданные государственными, религиозными, общественными властями. Наряду с постоянными, создавались и временные мужские сообщества (они чаще относились ко второму типу, допускавшему присутствие женщин): сообщества нищих, слепцов, бродячих скоморохов, бурлаков, ямщиков, отходников и т.п.

В закрытых сообществах регламентировался быт, моральные и эстетические нормы, все это член сообщества должен был принять добровольно или принудительно. Нормы быта и поведения, стереотипы становились «своими», а «открытый» мир для члена сообщества становился «чужим». Поэтому возникали запреты в общении с «открытым» миром, игнорирование его норм. Тем самым закрытое сообщество, создавало и поддерживало свою обособленность. Важнейшими признаками закрытых сообществ являлись: общая идея, иерархия и дисциплина. Именно эти элементы позволяли сохранять сообщества и рекрутировать в них новых членов.

Довольно часто у членов закрытых сообществ возникали противоречия между индивидуальным мировоззрением, отношением к моральным и поведенческим нормам и корпоративными стереотипами. Такие противоречия часто разрешались путем оставления, побега из закрытых сообществ. Такой побег можно трактовать как смену «своего» мира на «чужой». Однако «свой» мир закрытого сообщества для беглеца становился «чужим», именно потому он менял его на «чужой» («открытый»), но «свой» по психологическим устремлениям.

Можно выделить несколько разновидностей оставления «своего» мира: побег, дезертирство, «самоволка». Если побег может быть осмысленным или спонтанным, то дезертирство — это всегда осмысленное оставление действующей армии, разбойничьей шайки. «Самоволка» — это временное оставление сообщества. Человек стремиться стать «свободным» на некоторое время, однако, он возвращается и вновь принимает правила «своего / чужого» мира.

«Человек бегущий» переживал различные чувства: сомнение, страх, радость обретения свободы, разочарование, смирение и т.п. Психологические аспекты подготовки, побега и его последствий нашли отражение в фольклоре различных субкультурных традиций, а также в литературных произведениях ХIХ–ХХ вв.

^ С.А. Попов (Воронеж)

Мужские антропонимы в топонимической
системе Воронежской области

Топонимическая система Воронежской области представлена почти 2000 названиями населенных пунктов (ойконимами), из них более половины — отантропонимические ойконимы, образованные, как правило, от личных мужских имен, фамилий или прозвищ, а также мужских имен православных святых (религиоойконимы). Преобладание мужских антропоойконимов объясняется более активной вовлеченностью мужчин в общественно-политическую и хозяйственную жизнь России XVII–XIX вв. — время массового заселения и освоения края. На основе их анализа можно восстановить принципы топонимической номинации, бытовавшие в прошлые века и используемые в настоящее время.

В данной тематической группе представлены названия, образованные от личных имен или фамилий с канонической базой (Александр) и неканонической (в их основе лежат прозвища людей: Бугай), а также названия, образованные от уменьшительно-ласкательной формы личного имени (Аношка): р.п. Кантемировка, пос. Федоровка, сл. Юрасовка.

В Воронежской области встречаются религиоойконимы — ойконимы, образованные на базе культово-религиозной лексики. До получения религиозного названия населенный пункт уже существовал и носил определенное наименование, мотивированное антропонимом, гидронимом, апеллятивом. При постройке православного храма его название, как правило, становилось новым названием старого поселения. Производящей основой религиоойконима становилась сокращенная форма названия храма, религиозных праздников или имя православного святого (как правило, мужской антропоним): Николай Чудотворец — Никола — Никольская церковь — с. Ни­кольское. Многие землевладельцы возводили храмы в честь своих небесных покровителей.

Таким образом, основными мотивационными признаками в сфере ойконимии Воронежской области оказались мужские антропонимы: имена, фамилии или прозвища первопоселенцев, землевладельцев и членов их семей, имена православных святых.