Geum.ru

Информационно-аналитический центр Союза женщин России научно-практическая конференция

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
Силласте Галина Георгиевна – профессор, доктор философских наук, заслуженный деятель науки, заведующая кафедрой социологии Финансовой академии при Правительстве РФ


«Гендерное измерение финансово-экономического кризиса или эконоцид по-российски»

Уважаемые коллеги! Дорогие друзья!

Глядя на знакомый и милый зал, я вспоминаю начало 90-ых годов – наши дебаты, связанные с эйфорией по отношению к демократии и развитию женского движения, наши многочисленные инициативы, горящие глаза, и, волей-неволей думаешь, что пора вспомнить песню «Как молоды мы были...».

Двадцать лет, это двадцать лет. Мы с вами несколько изменились, но сохранилось, пожалуй, главное – основная идея, ради чего нужны женские движения, для чего стоит собираться, для чего стоит говорить и один раз, и другой, и тысячу других раз. Не будем говорить, практически никто не будет ничего делать и никогда не вспомнит о том, что делать надо. Поэтому я за то, чтобы подобные встречи проводились, за то, чтобы мы с вами устанавливали связь времен. Все, о чем говорят сегодня, и вы согласитесь со мной, вспоминая известный афоризм, – все новое – это позабытое старое. В начале 90-ых годов мы возвращались к Конвенции и говорили о том, что наконец-то Россия публично обсуждает данный документ, и можно по нему высказаться и сказать все, что ты думаешь.

Тридцать лет Конвенции. Многие из тех, кто находится здесь, глубоко понимают эту тему. И, думаю, что единственный вывод, который будет отличаться от предыдущих лет, будет состоять в следующем. Такого уровня дискриминации женщин, такого уровня в целом социальной дискриминации в обществе страна не знала, начиная, как минимум, с 19-го года. Поэтому, на мой взгляд, все то, что касается сегодняшних оценок этого важного документа, безусловно, должно исходить из того, что определяет возможность реализации данного документа, определяет наши с вами желания или способности объединиться. И необходимо не просто желание, а все зависит от конкретных условий, в которых мы с вами живем и которые желательно очень четко, жестко понимать для того, чтобы знать, какие меры можно было бы реально предложить.

Поэтому я сегодня подготовила несколько эксклюзивный доклад, я его еще нигде не делала, не открывала. Мне хотелось бы, как социологу, раскрыть полотно социальных условий, в которых мы сегодня с вами живем, ибо отсюда вытекает очень много характерных и не характерных деталей, и что предстоит решать, во всяком случае, на ближайшие три-четыре года, с учетом сил в наших женских движениях.

Какие были бы мои предложения? Я считаю, и жизнь это доказала, что необходимо поставить снова вопрос о возобновлении деятельности Комиссии - женской комиссии при Президенте Российской Федерации. Я с удовлетворением и благодарностью вспоминаю и Лахову, и Гулько, и Запорожец, женщин, которые «крутили» эту всю систему, вспоминаю Климантову, которая поддерживала нас со стороны Думы. Я считаю, что жизнь доказывает: до тех пор, пока не будет институционально создан подобный орган, никто снизу не сможет сделать больше, чем он сейчас делает. Нужен толчок, нужно признание институционального факта важности подобного вопроса. Вот тогда, поверьте мне, очень многое закрутится совсем в другой динамике, совсем с другим эффектом. Это первое предложение.

Второе. Мне думается, что и Госдума, в свою очередь, должна быть более целеустремленной в защите интересов семьи и детей. Она должна выступать более активно, более публично, с тем, чтобы на телевидении можно было видеть не то, от чего хочется глаза закрыть, а уши вообще прикрыть ватой, чтобы выступали чаще те, кто должен защищать, и на кого мы рассчитываем в Думе. Необходимо, чтобы эти вопросы поднимались неоднократно и с разных сторон.

Третье. Мне думается, что здесь должна быть проявлена инициатива и со стороны самого Думского комитета. Вспомните, сколько и что в то время мы с вами писали, я вспоминаю и 90-ый, и 99-ый, и 2000 год, нами очень много было направлено писем в адрес Президента. А что мы с вами увидели? Два притопа, три прихлопа.

Полагаю, что тут должна быть инициатива не только наша - неправительственных организаций, местных органов власти, где так много замечательных женщин, выступавших сегодня - а должно быть инициативное, наступательное, если хотите, давление самого Госдумовского комитета, чтобы такой орган при Президенте был создан.

И, наконец, еще одно наблюдение. Я внимательно слежу за тем, что делается в нашей Общественной палате, и никак не могу себе ответить на вопрос – а, собственно говоря, в нашем контексте, что защищается? Какие вопросы выносятся через Общественную палату, которые бы ставили проблемы, связанные с проблемами, которые мы сегодня с вами обсуждаем? Мне кажется, здесь есть еще очень большой, не реализованный ресурс, который можно было бы использовать при решении очень важных социальных, не только женских, но и в целом, при проведении, не люблю и не использую этот термин, – гендерной политики, всех проблем, связанных с семейной политикой, развитием семьи, женщин и детей.

И, наконец, еще один больной вопрос. Сколько бы мы ни говорили, но пока не будет закона о предотвращении насилия в семье, мы ничего с защитой детства в России не сделаем. Нельзя делить законы по грядкам, эта – защита ребенка, эта – защита женщины. Россия - особая страна, трехпоколенная, кстати, страна, которая живет на одной площадке, в одной квартире. Поэтому закон должен называться в России, не защита от насилия женщин, как в Западной в Европе или в Соединенных Штатах, там семья совсем другой категории, а защита от насилия в семье. Это моя точка зрения, которая, наверно, с вашей стороны могла бы вызывать дискуссию.

Это несколько конкретных соображений относительно обсуждения сегодняшнего доклада.

Итак, если говорить о ситуации, в которой мы с вами живем, и что из этой ситуации можно извлечь как для пользы, так и для дела. Задайтесь вопросом – как вы думаете, мы переживаем сейчас самые тяжелые времена или они уже позади? Или еще впереди?

Даже по тем отдельным репликам, которые я услышала, ваша оценка, в общем, совпадает с результатами последних опросов общественного мнения в России. Они показывают, что 25 процентов россиян считают, что мы переживаем сейчас самые сложные времена. Но 45 процентов считают, что эти времена еще впереди. Кризис еще силу в полной мере не набрал. И поэтому осторожность, даже настороженность, которая существует сегодня в российских семьях, во многом объясняет и поведение самих женщин, и самой семьи. И только 18 процентов в России сегодня – полные оптимисты, ибо они полагают, что кризис уже позади и все проблемы закончились.

Поэтому, если исходить из того, что это начало пути, и впереди проблемы, которые еще предстоит решить, очень большие и сложные, необходимо учитывать несколько изменений, которые уже произошли к началу кризиса, и от которых мы сегодня отталкиваемся, говоря, в частности, о том, как могут меняться поведения.

Информация следующая. Во-первых, сложилась качественно новая гендерная структура занятости в России. Если взять самое начало кризиса, ноябрь-декабрь, то к этому времени женщин, занятых в экономике, почти на 650 тысяч больше, чем мужчин.

Среди занятых женщин распределение по структуре совершенно особое, а женщин с высшим образованием больше, чем мужчин. На первом месте занятость в сфере торговли – оптовой и розничной. На втором – образование. На третьем месте, теперь на третьем месте, – занятость в обрабатывающей промышленности. И на четвертом – здравоохранение. Все остальное значительно меньше. Такой структуры распределения у нас не было никогда. Как в данной сложившейся системе, исходя из этих отраслей, мы сможем ставить вопросы по занятости.

Вторая очень важная деталь, которая касается образовательной структуры в гендерном плане. Образовательная структура в гендерном плане сложилась в России очень своеобразно. Единственное, что смогли женщины удержать, и я с гордостью об этом говорю, что до сих пор количество женщин, имеющих высшее и неоконченное высшее образование в России больше, чем мужчин. Идет тенденция падения уровня профессионального образования мужчин. Не женщин, а мужчин. И если сегодня 34 процента женщин, занятых в экономике, имеют высшее образование, то среди мужчин это даже 30-ти процентов не достигает. Такая тенденция, конечно, чревата большими долгосрочными последствиями. Причем эта тенденция наблюдается и в городе, и на селе – разницы никакой. Еще один очень важный, существенный момент в отношении безработицы. Я посмотрела вчера последние данные по безработице на начало июня месяца. На начало июня женщины среди безработных составляют 18 процентов, мужчины – 12,6. Пирамида еще раз перевернулась. В начале кризиса она была более выгодная, более сбалансированная.

Еще одна очень важная деталь. Буду говорить о понятии «эконоцид» и объясню, что это такое. Это понятие связано с девиацией в женской среде. Я полностью поддерживаю свою коллегу, которая выступала до меня: меняется социальная и морально-психологическая сущность женского поведения. Причем, меняется настолько, что то, что мы с вами видим сегодня на наших экранах, это лишь подтверждение того, о чем спорить уже нет необходимости. Статистика подтверждает, что изменилась структура женской преступности. Сегодня самое распространенное преступное действие среди женщин в России – это кража. Среди женщин она в полтора раза выше, чем среди мужчин – 54 процента составляют женщины и только 46 процентов - мужчины. Стали плохо, хуже жить. От сытой жизни не воруют. Поэтому, конечно, за этим стоит свой конкретно социальный контекст.

И последняя грань – это психические расстройства, стрессы, депрессии, то есть переход женщин в то самое раздробленное состояние, за которым следует очень много и разочарований, и суицидов, просто расчетов с жизнью по собственному желанию. Психические расстройства среди женщин на сегодняшний день почти приблизились к мужским. На 100 тысяч населения – 350 среди женщин, 380 – среди мужчин.

Сложилась ситуация, которую я лично, как ученый, определила очень четким конкретным понятием – эконоцид. Эконоцид – это распространение негативных социальных последствий, которые вызваны глобальным экономическим кризисом, и которые изменяют жизнь и поведение личности в кризисных условиях, делают ее по-существу личностью неадаптивной к новым условиям. Отсюда расчеты с жизнью, которые мы сегодня наблюдаем, и это отнюдь не законченный процесс.

Все, что сопровождает эконоцид – это социальный дискомфорт, депрессия, распространение страхов потерять работу, квартиру, не оплатить кредит. То есть, бесконечная система жесткого опутывания страхами, которые несмотря даже на наш российский женский характер, конечно, подавляют. Люди уже не могут не реагировать, и семья тоже больше не может. Поэтому сейчас чрезвычайно важно учитывать сложившуюся очень сложную социально-психологическую атмосферу. Она скрыта, но она действует и провоцирует те или другие модели поведения, с которыми тоже необходимо считаться.

Через этот спрут негативных социальных последствий я попробовала выделить, то, что связано с эконоцидом, и понять, на какие области он влияет. Как он непосредственно влияет на жизнь, на поведение, на способность человека остаться в этой среде. Рост преступности, о котором я говорила, идет, в основном, по одной статье – владение собственностью. Все, что входит сегодня в понятие собственность, стало, по существу, абсолютно криминальным, стало средой защиты или, наоборот, кражи. Дезадаптация и суициды: мы посмотрели последние данные по суицидам среди женщин и мужчин. Есть тенденция, которая позволяет говорить, что сегодня суицидальность среди женщин стала расти сильнее, чем она до сих пор росла среди мужчин. Даже те факты, которые мы с вами иногда видим либо по телевидению, либо читаем о них в прессе, когда мать с дочерью выкидываются из окна, считая, что уже больше ничего не могут сделать – лишь маленькие информационные выбросы. В реальности, к несчастью, таких примеров значительно больше.

Об образовании скажу отдельно. Сегодня Москва выдает дипломы о высшем образовании, и ситуация грозит быть сложной. Куда пойдут дети, каким образом устроятся на рынке труда – он их не примет. Все расчеты показывают: рынок совершенно не способен принять хотя бы две трети того, что после школьной скамьи будет «выброшено» на рынок труда. И даже не столько после школьной скамьи, а сколько после вузовской. В Финансовой академии и в МГУ уже выдали дипломы всем студентам. Куда им идти? В таких условиях, полагаю, образование приобретает совершенно новую социально-защитную функцию. Пусть будет увеличено число бесплатных мест в магистратуре или увеличены бюджетные места в других формах того же самого сохраняющегося специалитета. Недопустимо ставить вопрос так, как сегодня – один вуз (Высшая школа экономики) получает тысячу мест бесплатной магистратуры, другие по десять, двадцать мест, а остальное надо обеспечить коммерческими - всего 250 тысяч.

Считаю, что такая ситуация тоже может вызвать в семьях очень большие разочарования и стрессы. Что делать с детьми в таких условиях? Выбросить во двор? Оставляю вопрос открытым.

Досуговая сфера, кредит и т.д. – не буду комментировать. В конечном счете, это, конечно, увеличение масштабов бедности в России. Сегодня мы медленно стали возвращаться к тому, что вроде бы за последние пять лет старались преодолеть. И, действительно, кое-что, я считаю, удалось сделать. Сегодня рост масштабов бедности наблюдается, прежде всего, не в Москве, а в российских регионах.

В этом контексте я обратила бы внимание на то, какие интересные мифы сейчас существуют относительно российского глобального кризиса. Приведу следующие данные по выдержкам из наших газет. Одно – это то, что чувствует семья, другое – каким образом в наших газетах пафосно поддувается оптимизм. Привожу выдержки из прессы: «кризис пошел на дно». Кто бы мне показал, где это дно! «Кризис не катастрофа, а шанс для сильных и талантливых». Это замечательно, если вы сохранили работу, имеете ее. «Кризис в дозе». Пардон, в какой – наркотической? «Кризис – время увольнять дармоедов». Ну, замечательно! При массовом увольнении с предприятий остается говорить, конечно, только о дармоедах! Выписала еще одну любопытную вещь – «Около 5 млн. взрослых здоровых мужиков в России стоят при дверях и шлагбаумах». А кто бы им дал обратно вернуться на воинскую службу или сохранить какие-то профессиональные навыки?

Поэтому самое возмутительное, это, на мой взгляд, когда «Российская газета» (я уважаю эту газету, это сегодня одна лучших профессиональных газет в России) через номер пишет крупными буквами – «Кризис – время рожать детей». Кому и как рожать? Хорошо, если у вас есть работа. А если вы не работаете, как воспитывать детей?! Мне кажется, элемент социальной безответственности, который во время кризиса очень часто можно наблюдать в наших газетных источниках, совершенно недопустим.

Еще одна грань кризиса – моральное самочувствие. Приведу самые последние данные 2-х недельной давности. Чтобы понять, что изменилось после почти шести месяцев развития кризисных явлений, был сделан новый замер. Положение за последний год улучшилось у 11 процентов семей. Не изменилось – у 40 процентов. Есть запасы, как жирок. Ухудшилось – у 48 процентов. О чем можно говорить, если 48 процентов признают, что у них положение стало хуже. Следовательно, вопросы оказания помощи, на мой взгляд, должны быть более вариативными, более дробными. Бесспорно, 48 процентов – это очень резонансная цифра. Какие перемены на ближайший год ожидают россияне? 26 процентов оценивают ситуацию уже позитивно, они считают, что их положение в ближайший год может улучшиться, и это реально. 38 – кроме ухудшения ничего не ждут.

Поэтому когда мы задаем себе вопрос, как в этой ситуации выходить из положения, то хочу обратить ваше внимание на одну очень любопытную грань. Семья очень инициативный организм, а россияне, в целом, особенно инициативный народ. Сейчас мы анализируем такое явление, как кредитомания в России. Кредитомания – это попытка в целом ряде семей создать свою внутреннюю, семейную финансовую пирамиду, причем очень своеобразную. Недавно я разговаривала с одной женщиной. Как она живет? Работы нет. Муж не работает. Я спрашиваю: ищите? - Уже не ищем. - А почему же вы не ищите? - Мы нашли другой путь. Какой? Берут кредит в одном банке. Поели, попили, что-то купили. Кончается срок. За два дня до этого бегут в другой банк, берут там другой кредит, бегут в первый банк – возвращают кредит. Какое-то время опять живут на сумму, оставшуюся между ними. Я считаю, что это вообще очень страшная вещь. У нас сегодня в России 33 процента семей имеют непогашенный кредит. А это значит, что последует разочарование. Меры, которые сейчас принимаются по возврату кредита - более жесткие и это, конечно, большой дополнительный удар, который семья должна будет либо вынести, либо не вынести. На сегодня общая задолженность по выплатам кредитов следующая. Четыре пятых из них – это, в основном, семьи и члены семьи, а не отдельные заемщики, что составляет 5-7 триллионов рублей.

Сейчас разрешено использовать материнский капитал для оказания помощи по перерасчету кредитов. Он составляет теперь около трехсот тысяч. Выдача гарантий по кредитам проходит через государственное страховое агентство. Мы проанализировали. Имеем 15 таких примеров по разным департаментам Москвы. Пока позитива в этом плане мы нигде не получили. Во-первых, кредит не очень берут. Боятся, что потеряют деньги для более важных целей, жизнеобеспечения семьи, в полном смысле этого слова. Я тоже думаю, что когда семья рассчитывает на материнский кредит, ответственно понимая для чего он нужен, то, конечно, она вряд ли будет рисковать сегодня и снимать его, а, наверно, постарается сохранить для более важных нужд.

Говоря о характерных особенностях кризиса и рынка труда, хотела бы обратить ваше внимание на следующие детали.

Первое. Сегодня существует две категории людей, которые считаются безработными. Есть лукавая, красивая, ее очень часто используют, статистическая цифра – сегодня в России зарегистрировано 2,7 миллиона безработных. Это так называемая социология – статусные безработные. Но реальная цифра, которую мы отслеживаем - другая. Она на сегодня составляет 7,2 миллиона человек. И нет тенденции на падение этой кривой. Поэтому фобии, страхи, депрессии, все, что связано с эконоцидом, к сожалению, будет дальше проявляться.

В таких условиях очень важно предложить, может быть даже другую форму помощи, связанную с морально-психологической поддержкой, на которую сегодня, в условиях нашего общего эгоизма, семья далеко не всегда может рассчитывать (может помереть сосед и три месяца лежать, пока не придет ЖЭК). Это, мне кажется, именно то, что близко именно нам – женщинам. И мы могли бы в данном случае, наверно, даже с помощью социальных работников, сделать такую поддержку более важной и значимой.

На данный момент в трети российских семей хотя бы один член семьи лишился заработка. Вовремя не выплачивали заработную плату до 30 процентам семей. 26 процентов семей потеряли работу и находятся в состоянии поиска. В 20 процентах семей произошли переводы на сокращенный рабочий день и рабочую неделю, то есть то, что называется скрытой безработицей. И 18 процентов – отправлены в неоплачиваемый отпуск. Это же колоссальная цифра – 18 процентов россиян, отправленных в неоплачиваемый отпуск!

Нанесен удар по семейному бюджету большинства семей.

Если говорить о Москве: часто говорят: - «Ну, в Москве..., где вы видите, что такая проблема существует?» Да, Москва – лидер развития России. Но Москва – не вся Россия. Рост лишившихся работы в первые месяцы кризиса в Москве упал с 25 до 17 процентов, сокращение частоты несвоевременных выплат в Москве тоже упало с 27 до 17 процентов. Однако доля работников, у которых сократили заработки, возросла с 21 до 30 процентов. Мы отмечаем рост числа москвичей, которые не опасаются задержки выплат или увольнений. Москва – среда значительно более оптимистичная, и накопила свой более плотный, более распределенный по книжкам финансовый жирок. В этом отношении, вроде бы даже и не скажешь, что тут присутствует высокая степень тревожности. А вот что касается малой России, картина другая. Доля сокращений в регионах возросла с 23 до 30 процентов, а доля уволенных снизилась с 26-ти до 18-ти. Сокращение получилось очень хитрое. В российских регионах снижение заработков произошло в 29 процентах семей. Поэтому, конечно, чрезвычайно высокими остаются опасения населения относительно безработицы.

Хотела бы обратить внимание на очень тонкую грань. Кто сейчас уходит с рынка труда. По заявке московского департамента по делам семьи мы провели исследование очень важной категории – молодой семьи в условиях кризиса.

В этой связи хотела бы предложить для размышления несколько цифр. Сколько матерей, которым положено по уходу за детьми уходить с рынка труда сейчас оставляет работу? В Москве уходит в отпуск ежегодно одна треть молодых матерей. По исследованиям 85 процентов заявляют, что они ушли, что работа брошена, жена ушла с работы и полностью находится дома. В 10-ти процентах, из-за отсутствия возможности ухода с работы жены, уволился муж. 5 процентов московских молодых семей просто не признались, что именно за этим стоит. Мы лишь можем предположить, что это, скорее всего, была мужская позиция, поэтому не признались.

Встает еще один вопрос. Семейные и детские пособия, бесспорно, нужны. Я абсолютная сторонница того, что эта статья государственного расхода социальной политики должна существовать вечно.

Сопоставим следующие цифры. Семейные детские пособия в Евросоюзе от ВВП составляют максимально в Дании 3,8 процента – это самый высокий процент. В России же – 0,3. В Москве ситуация лучше – 0,5 процента. Как будут жить семьи, смогут ли они вообще прожить на эти пособия? Конечно, нет. Значит, нужны какие-то дополнительные формы работы на дому. На практике мы поняли, что работа на дому это тоже отнюдь не простое решение, которое могли бы предлагать органы трудозащиты, трудового устройства. Отвечающие правы, когда говорят, что надо иметь поле выбора видов работ, которые можно предложить матерям.

Что касается быть или не быть, работать или не работать. В этой связи нам нужно было получить прогноз – сколько молодых матерей, пройдя срок, положенный после родов, смогут вернуться обратно на рынок труда, на что рассчитывать? С этой точки зрения прогностически мы получили следующее. Хотят вернуться на рынок труда – от 70 до 80 процентов молодых матерей. Меня уверяли в Департаменте, что больше сорока процентов вы не получите. Мы в начале тоже такую гипотезу заложили, что надо рассчитывать на возврат на рынок труда на уровне 30-40 процентов. Сегодня показатели совсем другие. Хотят вернуться и работать, но встает вопрос: куда? - 55 процентов. Довольно устойчивая позиция женщин – вернуться туда, где я работала. Вопрос: примут ли тебя там? Имеется законодательная база, которая подкрепляет право вернуться на прежнее место. А как дальше продвигаться в профессиональном плане, когда прошло несколько лет, это другой вопрос. На новое место хотят уйти по своей профессии 23 процента. Значит, соответственно, надо рассчитывать, какие курсы следует организовать? Продолжить образование захотели 19 процентов. 16 процентов ответили: - «Поживем, увидим». Установка – «на работу не вернусь, буду воспитывать ребенка» - меньше, чем мы предполагали. Нам казалось, что сегодня женщина хочет вернуться в семью, посидеть подольше, воспитывая ребенка, создать безопасную среду для него, для семьи. На деле получилось, что в Москве 13 процентов на работу точно не вернутся, будут воспитывать ребенка. Все остальные – готовься рынок труда в Москве принять рабочую силу! Только не известно как ее распределить.

Сегодня уже можно выделить основные модели поведения молодых матерей, которые стремятся вернуться обратно на рынок труда в свою профессиональную сферу деятельности, зарабатывать.

Приведу результаты анализа по использованию информационно-технологической модели и поиска через Интернет. Многие молодые матери, молодые женщины уже хорошо владеют мультимедийными и прочими технологиями. 33 процента очень активно используют Интернет, рассылая свои резюме. И, надо сказать, действительно, в ряде случаев получают очень хорошие предложения, но отнюдь не в массовом порядке.

Коммуникативная модель – это когда поиск, как в советское время, через знакомство. К папе обратиться, к маме обратиться, к друзьям, к товарищу, к другу, к влиятельным знакомым – нормальная, человеческая модель. Но на сегодняшний день она приобрела особое значение, потому что кроме папы, мамы часто вообще никто не может помочь молодому человеку или молодой маме прийти на работу обратно. Поэтому, я считаю, что эта нормально сформированная к нынешним условиям модель, имеет право на существование.

Еще одна – нормативная модель. Мы советовались с городскими службами, как рассчитать, какой процент может вернуться на московский рынок труда. Получается, что будут обращаться не более 8 процентов в городскую службу занятости, 3 процента пойдут в женские организации и менее 1-го процента пойдут просить поддержки у своего депутата.

Мы рассчитали следующую цифру. Московскому рынку труда надо принять на переквалификацию для того, чтобы потом вернуть на рынок труда, не менее 30 процентов молодых мам, которые готовы вернуться на рынок труда. И я считаю, что у них есть для этого определенные шансы.

И в заключение я считаю, что не все всегда бывает черное. Я бы не хотела отрицать того факта, что Правительство, со своей стороны, принимает меры и отдаю должное той антикризисной программе, которая была опубликована. Считаю, что их по существу можно считать антикризисными мерами против эконоцида.

Выделю только еще один очень важный аспект. Программа в основном нацелена не на поддержку семьи, не на поддержку социально-трудовой сферы, она, в основном, нацелена на поддержку финансовых, экономических институтов. И поэтому, мне думается, что хотя сделано, бесспорно, важное дело – не дали обвалиться отечественной валюте, и мы с вами не оказались обманутыми вкладчиками в очередной раз, но если говорить о поддержке банковской системы, то я глубоко убеждена, что она сделана в ряде случаев не с полной ответственностью за то, каким образом эти средства будут использоваться и каким образом они уже используются.

Считаю, что эта программа может и для всех наших женских организаций служить основой. На ней можно выстраивать стратегии возможного развития, оказания помощи в условиях кризиса. Есть там очень интересный раздел, который мне больше всех понравился. Называется он «Усиление социальной защиты населения, обеспечение гарантий социальной и медицинской помощи, государственная поддержка сферы занятости». Здесь, я думаю, мы и можем сделать ряд своих конкретных встречных предложений, которые бы укладывались в эту программу и позволяли нам говорить о своем собственном участии в оказании помощи и молодой семье, и каждой российской семье, которая попадает в чудовищно сложную ситуацию эконоцида.