Международный институт Питирима Сорокина-Николая Кондратьева Глобальный прогноз

Вид материала

Документы

Содержание Таблица 1. Прогноз ВВП на душу населения Составлено и подсчитано по

Подобный материал:

• П. А. Сорокина Москва Санкт-Петербург Сыктывкар 4-9 февраля 1999 года Под редакцией, 6816.25kb.
• Н. д кондратьева Международный фонд Н. д кондратьева и Российская академия естественных, 13.13kb.
• Третья Социология Питирима Сорокина, 602.33kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран контуры экономики будущего тезисы, 4750.89kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран экономический факультет мгу им. М. В. Ломоносова, 3245.75kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран экономический факультет мгу им. М. В. Ломоносова, 4617.88kb.
• Мемуары Питирима Сорокина только тяготеют к жанру дневника, к исторической прозе (по, 107.45kb.
• Удк 316. 6; 316. 2 Проблема самоубийств в работах Э. Дюркгейма и П. Сорокина, 109.46kb.
• Учебной дисциплине «Отечественная история» для студентов специальности «Лингвистика», 76.92kb.
• Примерный круг проблем и вопросов, намеченных к рассмотрению на XIX кондратьевских, 40.03kb.

3.3.2. Сдвиги в Триаде: США - Европейский союз - Япония

На мировое развитие в XXI веке откладывают отпечаток немало факторов, включая экономические, политические, социокультурные, геостратегические, этнонациональные, конфессиональные. Зачастую сказываются не совпадающие интересы разных государств. Они в значительной мере коренятся в неравномерном, асимметричном характере глобализации и ее последствий, в нерешенности проблем бедности (отсюда сложные отношения между менее развитыми и другими странами); в ухудшении взаимодействия человека с природой; в обострении социально-экономических проблем и кризисных явлений в разных районах мира.

Продолжают выявляться новые расхождения в зоне «золотого миллиарда». Здесь дают о себе знать как традиционные, так и новые противоречия. Они отражают неоднозначное отношение политиков к разным моделям общественного развития, к идеям и ценностям «неолиберального», социал-реформистского, центристского типа и т.д. Это проявляется также в разногласиях, трениях, расхождениях между Европой и Новым Светом, а также между странами Запада и государствами Юго-Восточной Азии. Более заметно обозначились в последнее время и противоречия внутри Евросоюза.

Эти проблемы обсуждаются на многих международных встречах, на научных, деловых и других конференциях. Значительное внимание на них уделяется анализу меняющейся роли разных «центров силы» в системе международных отношений. Так, дискуссии обычно концентрируются, с одной стороны, на рассмотрении позиций США в меняющемся мире. С другой стороны, дебатируются вопросы, касающиеся влияния и возможностей Европы и стран АТР. (Специально рассматриваются также перспективы развития ООН в XXI веке).

Разумеется, происходящее в Европе и АТР нельзя оценивать в отрыве от глобальных изменений. При этом следует выделять разные уровни анализа развертывающихся процессов, в том числе вопросы государственно-политического и военного характера. Далее, это проблемы экономического развития в контексте глобализации и ее последствий. И, наконец, социальные и геополитические сдвиги¹⁹.

Какие новые моменты следует учитывать из тех, которые происходят с начала XXI века в жизни указанных регионов?

Прежде всего, надо указать на ряд новых симптоматичных проявлений крупных разногласий и серию событий, которые вызывают нередко серьезный «кризис доверия» между странами ЕС и другими регионами мира.

Помимо этого, тяжелым ударом для населения многих стран стали участившиеся акции международного терроризма. Масштабы и географические рамки этих акций расширились. Их последствия затронули теперь – вслед за США и Испанией – жителей Великобритании, Турции, Индии, ряда других стран.

В то же время возросла активность антитеррористических сил и коалиций. Среди них – и создание объединений типа ШОС («Шанхайской Организации Сотрудничества»), чья деятельность способствует объединению усилий и укреплению партнерства между КНР, Россией, государствами Центральной Азии, другими странами АТР. Эти геополитические подвижки, новые конфигурации не могут не учитываться главными игроками на мировой «шахматной доске».

Было время, (скажем, в последние десятилетия ХХ века), когда борьбу в Триаде трактовали в основном в контексте соперничества между США, Европой и самой динамичной в то время страной Азии – Японии. При этом справедливо отмечались различия между политикой Соединенных Штатов, с одной стороны, и интересами ЕС, Японии – с другой.

В политическом плане определенную роль сыграли т.н. «Тройственная Комиссия» и ее документы, призванные как-то ослабить нараставшие трения между партнерами по Триаде.

С тех пор в самой Триаде и за ее пределами произошли явные сдвиги. Они обусловлены, прежде всего, заметной активизацией государств Востока в разных сферах. Это не может не сказываться в XXI веке на общем балансе сил. При этом растет и, судя по всему, может в обозримом будущем продолжать расти экономический и политический потенциал крупнейших государств Азии, их удельный вес и влияние в мировом хозяйстве и международной политике. На передний план по своей мощи и авторитету среди мировых государств все более выдвигаются крупнейшие страны Азии, особенно – Китай и Индия. В данной связи нельзя не отметить, что новые конфигурации и растущее значение приобретают крепнущие союзы партнерского характера и расширяющееся многогранное взаимовыгодное (в том числе военно-политическое и экономическое) сотрудничество с Россией, другими государствами Евразии и Европы.

Такие процессы приводят к знаменательным явлениям, накладывающим отпечаток на развитие международных отношений.

В своих прогнозах на XXI век относительно перспективных тенденций мирового развития ряд авторов отмечает следующие геополитические, геоэкономические и цивилизационные размежевания: обострение конкуренции и борьбы внутри Триады: (между Евросоюзом, США и крупными государствами Азии); расширение масштабов противостояния Севера и Юга, включая борьбу между более богатыми странами и другими зонами мирового хозяйства.

При этом возрастает число тех, кто, отмечая нарастание кризиса ультралиберальных моделей и концепций, стал предсказывать неминуемое в предстоящие десятилетия изменение в той или иной мере влияния США как внутри Триады, так и в целом на мировой арене.²⁰

Можно констатировать, что Европа тоже стала свидетелем изменений прогнозов в контексте новых трений и разногласий. Большинство европейцев выступило с осуждением милитаристского курса Пентагона, развязавшего войну против Ирака. Это усилило кризис внутри ЕС и способствовало более быстрому росту нового антивоенного общеевропейского сознания²¹.

Затем последовали недвусмысленные «нет», высказанные большинством избирателей Франции и Нидерландов в ходе летних референдумов 2005 г. по проекту Евроконституции. Затем последовал отказ британского правительства вообще от проведения голосования по этому документу. А вскоре – потрясшая британцев и весь мир серия бомбовых взрывов в лондонском метро, террористические акции в Испании и т.д.

В разных частях Старого Света усиливались волны мультиконфессиональной, в том числе мусульманской, миграции, что, по мнению многих, еще в большей мере подпитывает почву для национально-этнических и религиозных конфликтов. Европейцы стали смотреть в будущее с растущим беспокойством.

Это породило немало пессимистических оценок относительно нынешней и будущей ситуации в ЕС.

B реальной жизни европейская интеграция столкнулась с нарастанием серьезных трудностей. Ни темпы, ни ход и последствия интеграционных процессов не оказались столь всесторонними, устойчивыми и необратимыми, как изначально планировалось и предполагалось.

К особенностям Европы относится неравномерность в развитии, с одной стороны, экономических тенденций, а с другой – политических векторов европейской интеграции. Отсюда неоднородность ЕС, где проявляются и несовпадающие интересы. На практике в ЕС выявляются и старые, и новые размежевания. Евросоюзу, несмотря на декларации его лидеров, еще далеко до того, чтобы стать консолидировавшейся международной единицей, особенно в политическом и оборонном плане. Пока это по преимуществу экономическое и культурно-правовое образование, которое раздирается внутренними противоречиями.

Не случаен поэтому и тот большой разнобой в прогнозах, которые не раз публиковались в многообразных европейских изданиях в первом десятилетии XXI века. И рассматривая будущее Европы, эксперты (в том числе ряд известных специалистов в области геополитического прогнозирования) не могут придти к какому-либо ясному, четкому предсказанию. Они предпочитают выдвигать на обсуждение несколько, подчас противоречащих друг другу, сценариев.

Основная альтернатива при этом выдвигается следующая:

• либо ЕС в XXI веке будет укрепляться и эволюционировать, с перспективой превращения в фактор обеспечения растущего процветания и безопасности;
  
• либо ЕС постепенно будет становиться все более дисфункциональным, что чревато негативными последствиями и для самих членов ЕС, и для мирового сообщества.
  

В условиях мировых финансовых и других потрясений, усиливающих кризис традиционных либеральных постулатов, может в дальнейшем еще более возрасти влияние других, в том числе «гибридных», концепций исторического синтеза, «смешанной экономики».

В последнее время обостряются споры между разными интерпретаторами проявлений «кризиса национальной идентичности», последствий новой борьбы идентичностей и т.п. Новыми подтверждениями тому становятся вспышки разногласий в ЕС (как это лишний раз продемонстрировали диаметрально противоположные позиции на Брюссельском саммите в феврале-марте 2009 г. двух разных групп европейских государств). В данной связи вновь и вновь возникает вопрос: а в какой мере совместимы «паневропейские» идеи и верность национальным традициям жителей различных государств? На это значительная часть европейцев дает неоднозначные ответы. Об этом свидетельствуют и итоги проходивших во Франции и Голландии референдумов по проекту новой Евроконституции, а также – реакция английской правящей элиты. Столь явный политический кризис в ЕС выявил ряд серьезных противоречий по вопросу осуществления более полной европейской интеграции, о путях и возможных сроках развития ряда политических институтов в расширенной «объединенной Европе».

Вопрос о соотношении национальной и региональной идентичности, очевидно, и впредь будет вызывать большой интерес в условиях глобализирующегося мира. Уместно в данной связи отметить, что в XXI веке, с другой стороны, усиливаются голоса тех, кто исходит из признания «многоликого» мира цивилизаций. И для них проблемы идентичности приобретают сегодня новую актуальность, обогащая более разнообразными гранями само понимание европеизма и «европейской гражданственности».

Последствия глобализации, развивающейся неравномерно, не должны служить поводом для приуменьшения значения национальной и региональной специфики, для принижения роли того самобытного вклада, который народы могут внести в решение важнейших международных проблем.

Это относится и к Японии. Она пережила в конце ХХ – начале XXI веков сложный период цивилизационного кризиса, сопровождавшегося к тому же временами признаками экономического застоя²². Оставаясь одним из международных лидеров в производстве и вывозе продукции с высокой добавленной стоимостью, Япония, тем не менее, будет в первые десятилетия XXI века испытывать последствия ряда крупных мирохозяйственных сдвигов, например, ощущать результат падения ее удельного веса в международной торговле (где и впредь будет повышаться удельный вес Китая, Индии, других быстро развивающихся стран).

Вместе с тем стабильно развиваются торгово-экономические отношения между Японией и странами Европейского cоюза. По импорту в ЕС Япония уступает Китаю, США, Норвегии и России, а среди японских экспортеров ЕС занимает второе место после США. В 2006 году на ЕС пришлось 15,6% экспорта Японии (на США - 24,4%, на Китай - 15,4%). Основной статьей импорта ЕС из Японии является продукция машиностроения и электроаппаратура – 36,3 млрд. евро (47,5% от объема импорта), 19,4 млрд. евро (25,4%) пришлось на транспортное оборудование, из них три четверти составили автомобили, и далее закупки оптики, кино- и фотооборудования, точных измерительных приборов, химические товары²³.

Проблемы поощрения взаимных инвестиций – один из основных вопросов в отношениях между ЕС и Японией. Судя по всему, в первом десятилетии нынешнего века будет проходить дальнейшее развитие таких тенденций.

Серьезных изменений можно ожидать в предстоящий период в сфере российско-японских экономических и политических отношений. Этому способствует, в частности, более энергичный, чем прежде, «восточный разворот» нынешней и будущей стратегии РФ. Стремление к этому и желание вести соответствующие переговоры, искать пути сближения и достижения взаимоприемлемых решений подчеркивается лидерами обеих стран. Надо полагать, что реальное продвижение по этому пути ознаменуется позитивными геополитическими подвижками, способствуя улучшению всей обстановки в АТР.

В связи с размышлениями о перспективах развития в XXI веке в разных регионах земного шара внимание ученых и широкой общественности привлекают новые взгляды на значение европейской и американской ролевых моделей в мире. Об этих взглядах, в частности, пишет в одной из последних своих работ «Европейская мечта: как европейское видение будущего постепенно затмевает американскую мечту» известный американский социолог и политолог Джереми Рифкин. Изменениям в соотношении между европейской и американской ролевыми моделями в мире, по мнению профессора Рифкина, способствует ряд обстоятельств. Одно из них связано именно с переоценкой прежней роли ведущих центров силы в системе международных отношений, в том числе в отношениях между США, ЕС, Китаем, Индией, другими государствами АТР. В то же время авторитет США резко упал на мировой арене²⁴. В данной связи западные авторы часто ссылаются на последствия всплеска милитаристского психоза за океаном после событий 11 сентября 2001 г. Односторонняя политика Вашингтона породила новые трещины и размежевания в евроатлантических отношениях. Ведь страны Европы стремятся к соблюдению норм международного права и преодолению односторонности при принятии важнейших решений, касающихся мироустройства. К принципиальным противоречиям, проявившимся с начала XXI века между ментальностью ведущих американских и европейских политиков, относится разное восприятие идей и концепций, которые отражают новое глобальное сознание. Именно здесь весьма отчетливо проходит водораздел между многолетним «неоимперским» мышлением США и мирной «европейской мечтой» (т.е. нынешней европейской ролевой моделью).

Призывы к универсализации этой европейской модели ряд аналитиков расценивают как интенсификацию поисков путей к новому, более безопасному и устойчивому миропорядку.

Разумеется, такие процессы нужно рассматривать с учетом меняющегося соотношения сил и сложных переплетений различных исторически сложившихся моделей общественного развития. Неверно было бы также абстрагироваться и от особенностей переходных моделей, которые отражают и будут впредь отражать опыт развития тех или иных социумов и цивилизационный общностей. Не схожи причины эволюции моделей, различны конкретные формы соревнования между такими моделями, пути их взаимовлияний и возможного синтеза.

Во всяком случае, историческую перспективу имеют отнюдь не попытки давления с целью искусственного навязывания той или иной стране какой-либо модели (скажем, североамериканской или иного типа). Очень важно обеспечить условия для осуществления конкурентной состязательности разных типов и моделей социально–политического развития. Выбор же, в конечном счете, - за народами.


3.3.3. Новая геополитическая роль БРИК. Проблемы сокращения бедности²⁵

Восхождение Китая, быстрый рост его экономического могущества и геополитического влияния, бесспорно, принадлежит к числу наиболее важных изменений в мире в XXI столетии.


Китай, прорвав в ХХ веке историческую и пространственную изолированность, встроился в современный мир, став его неотъемлемой частью. Современность внесла в сельское хозяйство новые технологии, последовательно отвергавшиеся традиционным китайским обществом. В результате высокоинтенсивный труд, являвшийся основной экономической чертой китайкой цивилизации, обрел вторую жизнь. Механизация, удобрения и гербициды (Китай стал крупнейшим мировым производителем и потребителем) повысили продуктивность аграрного сектора и высвободили огромную массу живого труда, который был перераспределен из сельского хозяйства, натурального по происхождению, в промышленность, строительство и другие отрасли народного хозяйства.

Одновременно доступ к интеллектуальным и природным ресурсам внешнего мира позволил ему соединить свой главный капитал – рабочую силу с высоко технологичными отраслями современного производства, испытывавшими в Европе и Северной Америке дефицит дешевого ручного труда.

Итогом этого стало выдвижение Китая на второе место в мире: по ВВП, по паритету покупательной способности, по обменному курсу, по разным оценкам, он может выйти на первое место в период 2020 – 2040 гг. Сейчас он производит более 500 млн. тонн стали (37% мирового производства), 2,5 млрд. тонн угля (45% мировой добычи), 1,4 млрд. тонн цемента (более 50% мирового производства) и потребляет, соответственно, 35% мирового потребления стали, 47% угля и более 60% цемента. Его золотовалютные резервы составляют 2 трлн. долларов, т.е. более 10% от ВВП США. Китай стал экономическим гигантом.

С точки зрения набранной динамики у КНР очень серьезные перспективы в XXI веке. Однако с быстрым экономическим ростом в последние десятилетия неразрывно связаны все центральные проблемы его развития. Избранная на рубеже 1980-х годов экономическая модель была ориентированна на быстрый рост совокупных показателей, рост «совокупной государственной мощи». В сущности, эта модель – модель индустриально-промышленной фазы развития – позволяла Китаю в максимальной степени использовать его конкурентные преимущества – дешевую рабочую силу. Уверенно продвигая Китай по валовым экономическим показателям в число мировых лидеров, китайский экономический рост сопровождался сдержанным технологическим развитием. Этот «рост без развития» до сих пор связан с увеличением объемов живого ручного труда, а главной его проблемой по-прежнему является избыток рабочей силы и ее качество.

К этому следует добавить, что традиционная для Китая модель взаимодействия с окружающей средой не способствовала формированию в его культуре ответственного отношения к последствиям преобразования природы. В отличии от Европы, где инициатива и ответственность формировались параллельно на протяжении столетий, распространение частной инициативы в Китае усиливает негативные побочные проявления роста. Следствием этого является соответствующий характеру труда и качеству рабочей силы рост отходов производства, в отличии от сельскохозяйственных не утилизирующихся природой автоматически, высокая энергоемкость и материалоемкость продукции, загрязнение окружающей среды и т.д.

В 2007 г. Китай оказался перед проблемой перейти к созданию инновационной экономической модели. На пути к ней КНР предстоит дать ответ на несколько серьезных вызовов. Прежде всего, конвертировать имеющиеся цивилизационные ресурсы в новые ценности развития.

Став частью внешнего мира, Китай стал испытывать от него огромную зависимость. Последствия начавшегося в 2008 г. экономического кризиса могут оказаться для КНР тяжелыми, непосредственно затронув фундамент его «экономического чуда» - экспортно-ориентированные отрасли. Попытки увеличить внутреннее потребление, предпринимающиеся в Китае в последние годы, не привели к впечатляющим результатам. Традиционная модель потребления сохранилась. По данным социологических опросов, китайское общество до сих пор отличается самой высокой в мире нормой сбережений. Однако низкий уровень потребления представляется не самой серьезной проблемой, поскольку государство сейчас способно надежно контролировать и направлять развитие экономики, особенно в кризисных ситуациях.

Преодолеть технологическую зависимость гораздо сложнее. Зависимость КНР от импорта техники и технологий в ведущих отраслях экономики составляет более 50%. КНР выплачивает 20% роялти за произведенные мобильные телефоны, 30% за компьютеры. Несмотря на то, что Китай кратно превосходит Индию по объемам экспорта, он уступает и будет кратно уступать ей по экспорту IT–продукции к 2010 г. Китай энергично пытается решать эту проблему. Сегодня он занимает первое место в мире по численности студентов (20 млн.), в т.ч. обучавшихся за рубежом (более 1 млн.), постоянно растет доля ВВП на науку и образование. По численности ученых в 2003 г. он опередил Японию, но еще значительно уступает США и ЕС, а по объему финансирования исследований продолжает отставать и от Японии. Заметный рост использования патентов как важного показателя инновационного процесса не сопровождается в КНР сопоставимыми собственными наработками. Китай не входит даже в десятку стран по числу заявок на изобретения и по числу изобретений, уступая таким странам, как Голландия, Швейцария и Швеция.

Другая проблема – демографическая. К 2030 г. в Китае, по прогнозам, избыток рабочей силы может смениться ее дефицитом, что потребует кардинальных изменений в экономической модели.

Как только Китай пошел на то, чтобы подвергнуть трансформации свою идентичность, преодолеть цивилизационную инерцию, измерять себя по универсальным критериям, он быстро начал вставать в первый ряд мировых держав. Еще длительное время, уступая ведущим странам мира по экономическим показателям на душу населения, он будет наращивать совокупные показатели, которые определяют место и роль государства на внешней арене. Успешные экономические реформы изменили вектор внешней активности Китая. Западные методы хозяйствования превратили его в одну из ведущих торговых держав мира. Китай вновь подтвердил свои высочайшие адаптивные качества, важнейшей чертой которых, как сейчас стало ясно, является мощный, но симметричный ответ на вызовы внешнего мира. Темпы роста, по мнению лидеров КНР, обеспечивают шанс в ближайшие 20-30 лет выйти на первое место в мире, заметно изменив мировой расклад сил.

Кризис, переживаемый Западом, связан не просто с моделью экономического развития, а с его мировоззренческими основами. Показательна его оценка в современном Китае. В отчете, опубликованном исследовательской группой Академии наук КНР (7 октября 2008 г.), говорится: «В сегодняшнем мире по размерам государственного богатства и мощи США, безусловно, являются лидером, но в связи с тем, что они жадно преследуют экономические интересы и добиваются гегемонии в мире, не уделяя внимания моральному и нравственному облику, ответственности и доверию государству».

Китай уже доказал, что может стать органической частью этого мира, но он вряд ли может претендовать на роль прообраза будущего всего человечества. В отличии от предыдущего состояния, которое требовало заимствований и стандартизации, определяющих стратегию успеха при вхождении в «цивилизованный мир», выход из кризиса требует другой стратегии – инновационной по своему характеру.

Расширение сферы взаимодействия с внешним миром многократно усилило роль внешнего фактора в политическом курсе КНР, которая в последние годы предпринимает энергичные усилия, чтобы вписаться в новую международную реальность.

Новым направлением деятельности лидеров КНР на рубеже XXI века стало участие в региональных организациях и многосторонних институтах, обеспечивавших устойчивую международную поддержку, обязательную для великой державы. Используя благоприятную конъюнктуру – перемещение экономического центра мира в Азиатско-Тихоокеанский бассейн, Китай получал возможность использовать свой внешнеполитический потенциал на региональном уровне. По мере роста веса Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии в мировых делах, политика КНР в регионе все более приобретала глобальное звучание. Обеспечив региональное лидерство, Китай гарантирует повышение своего статуса вместе с динамичным регионом, который мог стать локомотивом его мирового возвышения. Избрав постепенный путь укрепления своих позиций в мире, Китай успешно активизирует региональное сотрудничество и партнерство, прежде всего в рамках ШОС и с АСЕАН.

Вхождение в XXI век сопровождается и серьезными структурными сдвигами в конфигурации мировой системы. Один из ключевых – выдвижение на авансцену мирового развития ряда стран-гигантов, которые до сих пор не относились к числу доминирующих центров силы.

Многие сегодня загипнотизированы надвигающейся мощью Китая и не отдают себе должного отчета в усилении (пусть и иным темпом) параллельных процессов восхождения к мировым высотам целого ряда государств субконтинентального масштаба.

В последнее время в трактовках многих аналитиков утвердился термин «восходящие страны-гиганты» (ВСГ). Состав ВСГ может рассматриваться с двух позиций. Одна – выделение кандидатов в «первый эшелон» в качестве будущих доминант мирового масштаба. Другая предусматривает еще и «второй эшелон», т.е. возможность выдвижения субцентров (субдоминант). Состав «первого эшелона» уже определился. Его обозначают аббревиатурой БРИК - по инициалам Бразилии, России, Индии и Китая. (Относительно другой категории определенности пока не видно. Но достаточно обоснованным можно считать выделение группы ЮПИМ в составе ЮАР, Пакистана, Индонезии и Мексики. Однако ниже мы ограничимся, в основном, рассмотрением группы БРИК).

Прогнозы авторитетных специалистов, полученные в разных организациях и странах, предрекают серьезное увеличение экономического веса группы БРИК не только в долгосрочной, но и в среднесрочной перспективе. Причем в этих оценках нет крупных расхождений.

По расчетам экспертов, в предстоящие 35 – 40 лет совокупный ВВП четверки БРИК превзойдет этот показатель по шестерке прежних лидеров (США, Япония, Англия, Германия, Франция, Италия). К 2050 г. в составе шестерки лидеров останутся только США и Япония, другие места отойдут Китаю, России, Бразилии и Индии. Разумеется, менее внушительны результаты подсчетов по душевым показателям. Но и в этом случае предсказывается, что к середине века Россия обойдет Италию и Германию, Китай и Бразилия достигнут трети подушевого ВВП США, а Индия в состоянии выйти на уровень одной пятой²⁶.

Получается, что в сумме БРИК превзойдут совокупный объем ВВП нынешней «большой семерки» не к 2040 г., как предполагалось первоначально, а примерно к 2032 г. КНР обойдет США не к 2035, а к 2027 г. При этом абсолютный размер ВВП Китая в 2050 г. будет больше объема ВВП США не на 41%, а на 84%. Несколько менее впечатляющая картина складывается при рассмотрении динамики ВВП на душу населения (см. табл. 1). Так, Россия, согласно рассматриваемому прогнозу, обойдет Канаду в 2012–2013 гг., Италию в 2016–2017 гг., Францию в 2022–2023 гг., Англию и Германию – в 2027–2028 гг., Японию – 2036–2037 гг.

^ Таблица 1.

Прогноз ВВП на душу населения

на 2025 и 2050 годы (дол. 2006 г.)

	2025		2050
	дол.	% от США	дол.	% от США
Россия	26112	46	78435	86
Бразилия	12996	23	49759	55
Китай	12721	23	49576	54
Индия	3005	6	21245	23
Ю. Корея	36812	64	90297	99
Мексика	17540	31	63169	69

^ Составлено и подсчитано по: Beyond the BRIC’s. Goldman & Sachs. 2007. November. P. 149.

По сугубо формальным признакам, на стартовой позиции (берется середина 2000-х годов) группа БРИК ограничивается следующим элементарным лимитом: демографический потенциал любого члена четверки – не менее 2% общемирового населения, по размеру территории – также не менее 2% земной суши. Что касается таких стандартных экономических показателей, как объем ВВП, стоимость экспорта товаров и услуг, производство электроэнергии, то в таких случаях нижний предел составляет 1% мирового показателя.

Однако, разумеется, нужно вкладывать гораздо более глубокое содержание в те параметры, которые определяют шансы восхождения. И среди прочего, учитывается одинаково исключительная (хотя и с разного рода изъянами) обеспеченность природными ресурсами, энергетический потенциал и доступ к зарубежным энергетическим ресурсам, диверсифицированность отраслевого состава промышленности, потенциал производства продовольствия. Особое значение для стран-гигантов имеет состояние инфраструктуры (транспортной, энергетической, финансовой, информационной).

Очевидно, что в современных условиях ключевое обстоятельство восхождения – наличие базы инновационного развития, определенного задела на его стратегических направлениях, критической массы профессиональных кадров по достаточно широкому фронту «экономики знания». Следует учитывать и то, что можно было бы считать субъективно-политическим фактором. Речь идет о наличии долгосрочного «национального проекта» восхождения или возможности его появления, о конструктивном обновлении национальной элиты, создающем условия для креативного лидерства, о вероятности соблюдения минимума стабильности в долгосрочном плане.

В первой половине XXI века будет продолжать расти взаимодействие в рамках евроазиатского треугольника «Россия-Индия-Китай» и, возможно, межконтинентального треугольника ИБСА. Отсюда и новый веер возможностей сотрудничества в формате БРИК. Разумеется, нельзя не отметить широкого разброса в комбинациях преимуществ и слабых мест для каждого конкретного случая и, несомненно, особо выдающегося места китайского гиганта. В целом же, трудно отрицать, что есть серьезные объективные основы для сотрудничества и разностороннего взаимодействия в развитии стран группы БРИК.

Справедливо говорить о расширении и в XXI столетии круга акторов на международной арене. При этом в странах БРИК, во всех четырех случаях стратегическая, ведущая роль института государства пролонгируется в рамках цивилизационно-устойчивой традиции. И это, несомненно, особое качество, которое внутренне сближает четверку, выделяя ее на общемировом фоне. То же качество объясняет самодостаточность (и относительную устойчивость) стран БРИК, их способность воспроизводить свою суверенность в определении путей развития и в действиях на международной арене. Соответственно, в принципе они обладают повышенной способностью идти самостоятельным курсом, вести дело к реализации собственного проекта развития, к ведению собственной региональной и в определенной мере глобальной геополитической «игры».

В любом случае – в большей либо меньшей мере – перспективы в XXI веке будут определяться усилением тенденции к многополярности. А ключевыми носителями этой тенденции призваны стать ВСГ, прежде всего страны БРИК.

Имеются все основания утверждать, что процесс восхождения стран БРИК будет сопровождаться:

- Наращиванием индустриального производства и соответственным повышением спроса на минеральное сырье и энергоносители. На мировом рынке это будет, с одной стороны, создавать соответствующее давление на ценовую конъюнктуру, а с другой – существенное увеличение удельного веса Китая, Индии и Бразилии в ряде сегментов товарного рынка.

- Отходом их от роли должников и приобретением функций кредиторов и инвесторов. При подтверждении наметившейся тенденции члены тройки имеют шанс превратиться во влиятельных акторов на мировом финансовом рынке.

- Вполне вероятным закреплением Китая, Индии и Бразилии на передовых позициях в ряде областей высоких технологий.

- Объективно обусловленным стремлением привести свое политическое влияние на международной арене в соответствии с возросшим экономическим весом и потенциалом технологического обновления.

Реалии меняющегося мира определяются и его разнообразием, растущим числом действующих акторов. Лишь за несколько последних десятилетий общее число суверенных стран–членов ООН, участников других интернациональных и региональных организаций возросло более чем втрое, увеличившись с 60 до около 200 государств. Опыт и перспективные тенденции их развития определяются многообразными факторами. Немалую роль играли и играют глубокие различия в положении между богатыми и бедными государствами. При этом, кроме понятия «третий», развивающийся мир, выделяются и страны т.н. «четвертого мира» - с наиболее обездоленным, обнищавшим населением, живущем, как правило, в афро-азиатском регионе.

Пропасть между теми и другими на рубеже XX-XXI веков продолжала углубляться. К примеру, активы лишь трех богатейших людей планеты равняются годовому доходу 600 млн. человек, которые живут в наименее развитых, беднейших африканских странах.

К важным направлениям геополитической стратегии в XXI веке относятся усилия с целью достижения большей стабильности, устранения почвы для роста напряженности и возникновения разного рода конфликтов. При этом большую значимость могут иметь шаги по ослаблению вопиющего неравенства и пропасти между положением богатых и обездоленными массами, особенно в Африке, ряде районов Азии, Южной Америки.

Сдвиги в сторону смягчения витка бедности рассматриваются и будут рассматриваться в мировом сообществе как одна из главных глобальных проблем. Эта тема не сходит с повестки дня ООН и других международных форумов. О сокращении и ликвидации бедности как важнейшей цели, стоящей перед мировым сообществом, говорилось на Всемирном саммите в интересах развития в Копенгагене, на юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи ООН (2000 г.), на саммите ООН (2005 г.) Разработаны и одобрены соответствующие международные программы, предусматривающие конкретные обязательства национальных правительств.

В своих прогнозах до 2050 г. многие эксперты исходят из того, что чрезмерное неравенство не неизбежно; что сокращение бедности в принципе хотя и решаемая, но трудная задача.

Эффективная политика развития и преодоления бедности имеет много слагаемых. Одно из них – это принцип движения за осуществление социальной справедливости.

Как известно, к XXI столетию число бедных в мире увеличилось в полтора раза по сравнению с серединой ХХ века. Доля бедных в мировом населении составляет ныне около половины общей суммарной численности живущих в крайней нищете (менее чем 1 доллар) превышает, по данным ООН, на планете 1млрд. человек.

Принято различать бедность по доходам и другие виды бедности – отсутствие базовых социальных возможностей, низкая ожидаемая продолжительность жизни, детская и материнская смертность и т.п. В последние десятилетия ХХ века по гуманитарным показателям бедности достигнут заметный прогресс: в странах с низким и средним уровнем доходов детская смертность при рождении снизилась с 11 до 6%, то есть почти вдвое; неграмотность среди взрослых мужчин уменьшилась с 47 до 25% и среди женщин – с 57 до 32%. За период с 1990 по 2002 г. еще 9% населения развивающегося мира получили доступ к безопасной воде. И еще 14% получили доступ к более совершенным средствам санитарии.

В Восточной Азии к началу XXI века доля населения региона, живущего в крайней нищете, составила 15%, а удельный вес живущих ниже черты бедности (2 долл. в день) приблизился к 47%.

В Южной Азии доля людей, живущих в крайней нищете, превышает 31%. Общее число живущих ниже черты бедности не сокращается; при этом их доля в совокупном населении составляет 77%.

В первом десятилетии XXI века в странах Африки к югу от Сахары продолжается рост как относительной бедности, так и абсолютного числа бедняков. Особенно велика доля бедного населения в сельских районах – там сосредоточено 2/3 людей с доходом менее 1 долл. в день (исключение – Латинская Америка, где преобладает городская бедность).

Наблюдаются сильные различия в гуманитарных показателях бедности. Доля населения, страдающего от недоедания, во многих странах Азии и Африки не изменилась или выросла. Есть некоторый прогресс в области охвата детей начальным образованием, но он остается крайне медленным и неравномерным. Во многих регионах замедлился прогресс в снижении уровня детской смертности. Эти тенденции находят отражение в изменениях «Индекса человеческого потенциала» (ИРЧП)²⁷, применяемого экспертами Программы развития ООН для международных сопоставлений. На рубеже ХХ и XXI веков ИРЧП повысился почти во всех регионах, особенно заметно в Восточной и Южной Азии. В то же время есть страны, где ИРЧП в последние 10-15 лет не вырос или снижался, главным образом, из-за сокращения ожидаемой там продолжительности жизни. В основном, это страны Африки к югу от Сахары.

В основе межстрановых различий в уровнях доходов и социального развития лежит, несомненно, огромный диспаритет в наделенности стран естественными и приобретенными ресурсами, в уровнях экономического развития и темпах роста. Здесь тоже налицо огромные диспропорции и контрасты. Достаточно сказать, что ВВП на душу населения (рассчитанный по паритету покупательной способности в долларах США) в Люксембурге – наивысший в мире – превышает соответствующий показатель в Сьерра-Леоне (самый низкий) в 125 раз.

Причину столь контрастных результатов следует искать не только в цивилизационных и социокультурных различиях, но и в политике распределения и использования национального дохода. Например, установлено, что продолжительность жизни непосредственно не имеет существенной положительной корреляции с ВНП на душу населения, но эта зависимость проявляется, когда рост ВНП отражается в доходах бедных слоев населения и общественных расходах, в частности – на здравоохранение. Другими словами, влияние экономического роста в большой степени зависит от того, как используются его плоды. Все дело в сути политического и экономического курса.

Например, заметных результатов в сокращении масштабов бедности достигла КНР. Если на рубеже 70-х - 80-х годов ХХ века свыше трети деревенского населения страны – около 260 млн. человек – проживало в условиях абсолютной бедности, то в первом десятилетии XXI века этот показатель снизился более чем в 10 раз. Доля населения, живущего менее чем на 1 доллар в день, снизилась в целом по стране с 64% (1981 г.) до менее 17% (начало XXI века). Доля населения, живущего ниже черты бедности в 2 доллара в день, за последние десятилетия тоже заметно сократилась. Существенное ускорение темпов экономического роста привело к росту индекса развития человеческого потенциала – с 0,527 (в 1975 г.) до 0,768 (в 2004 г.). Это отразило как повышение среднего уровня доходов населения, так и прогресс в сфере образования и здравоохранения.

Такие факторы нельзя не учитывать при прогнозировании разных процессов применительно ко всему XXI веку.

Как мы знаем, за последние 30 лет население планеты увеличилось на 2 млрд. человек; причем, этот прирост падает, главным образом, на развивающиеся страны. В ближайшие 30 лет оно увеличится еще на 2 млрд., а в следующие 20 лет еще на 1 млрд. – почти полностью за счет развивающихся стран. Поэтому проблемы с бедностью не следует недооценивать.

Страны, находящиеся в менее выгодных условиях, усугубляемых неустойчивостью и сбоями глобальных рынков, нуждаются в помощи. Особенно нуждаются в ней беднейшие, наименее развитые страны. Большинство из них страдает от нищеты в основном по не зависящим от них причинам: тяжелых климатических условий, скудости природных ресурсов, географической изолированности, невыгодного положения в системе мировой торговли и т.д. В этих случаях говорят о «ловушке бедности» - страна слишком бедна, чтобы вырваться из пут бедности своими силами. Предоставление международной помощи для целей развития, следовательно, отвечает интересам всего мирового сообщества.

Особая ответственность лежит на более богатых странах, которые во многом обязаны своим относительным благополучием широкому использованию в прошлом и по сей день природных и человеческих ресурсов остального мира.

Возможности более эффективных действий мирового сообщества по созданию условий для сокращения и ликвидации бедности существуют. Об этом свидетельствует, например, успех в ряде стран «зеленой революции» - результат скоординированных действий правительств, НПО и частных фондов. Использование новейших приемов агрокультуры и образцов семян, разработанных в исследовательских центрах, позволило многим развивающимся странам значительно увеличить продуктивность сельского хозяйства. Создание в Бразилии, Индии и ряде других стран национальных центров аграрных исследований и служб поддержки фермеров позволило улучшить первоначальные результаты, адаптировать инновации к местным условиям. Однако с течением времени темпы роста урожайности зерновых в развивающихся странах стали снижаться. Все более настоятельной становится необходимость дальнейшего увеличения продуктивности сельского хозяйства, очевидно, и на базе новейших биотехнологий.

Признание мировым сообществом коллективной ответственности за ослабление и преодоление нищеты в мире нашло, в частности, выражение в принятой на саммите ООН (2000 г.) «Декларации тысячелетия», в сформулированных там Целях в области развития на рубеже тысячелетий (Millennium Development Goals). Мировые лидеры одобрили документ, определяющий конкретные количественные и временные параметры снижения уровня бедности и нищеты по нескольким основным направлениям. А именно: добиваться того, чтобы к 2015 г. сократить вдвое число людей, чьи доходы составляют менее 1 долл. в день; сократить вдвое число технологического, кто страдает от голода, а также технологического, кто не имеет доступа к безопасной питьевой воде; обеспечить всем детям возможность получить начальное школьное образование и равный доступ ко всем уровням образования; добиться снижения смертности среди детей до 5 лет на 2/3 и материнской смертности на ¾; остановить распространение СПИДа, малярии и других наиболее опасных инфекционных болезней; к 2020 г. обеспечить существенное улучшение жизни как минимум 100 млн. обитателей трущоб.

Однако по большинству позиций прогресс остается либо недостаточным (то есть отстает от графика), либо сколько-нибудь заметные изменения отсутствуют, а во многих случаях ситуация продолжает ухудшаться. По оценке международных экспертов, при сохранении существующих тенденций 33 страны (26% мирового населения) не достигнут половины намеченных целей. Почти в 130 странах (40% мирового населения) темпы экономического роста недостаточны, чтобы к 2015 г. снизить вдвое масштабы крайней бедности. Более 40 стран (28% мирового населения), вероятно, не сумеют уменьшить вдвое число голодающих, а 25 стран (32% мирового населения) – долю людей, не имеющих доступ к безопасным источникам питьевой воды. Наконец, условия жизни в 85 странах (свыше 60% мирового населения) не позволяют рассчитывать на сокращение детской смертности к 2015 г. на 2/3.

По подсчетам экспертов ООН, относящимся к началу XXI века, для реализации Целей в области развития, эта сумма помощи могла бы равняться 116 млрд. долларов в год (то есть пятой части американского военного бюджета). Выполнение ранее взятого на себя промышленно развитыми странами обязательства выделять на цели развития не менее 0,7% ВНП могла бы дать порядка 200 млрд. долларов в год.

Однако официальная помощь, выделяемая богатыми странами, постоянно сокращалась – в 2000 г. она составила 0,22% их ВНП. Причем США выделяли в то время в качестве официальной помощи всего 0,1% своего ВНП. На международной конференции по финансированию развития в Монтеррее (Мексика) страны Запада обязались в начале XXI века существенно увеличить объем официальной помощи, однако большинство из них все еще далеки от намеченных целей.

Решению проблем бедности могли бы способствовать более справедливые и честные правила торговли. Существующий режим международной торговли во многом ущемляет интересы развивающихся стран.

Не меньшее значение имело бы создание условий для глобальной макроэкономической стабильности – устранения причин экономических и финансовых кризисов, последствия которых особенно тяжелы для бедных.

Среди важнейших направлений, по которым мировое сообщество может содействовать развитию бедных стран, - снижение их долгового бремени, усиление контроля за инфекционными заболеваниями, защита интересов бедных стран в рамках соглашений о правах интеллектуальной собственности (в особенности – расширение возможностей доступа к самым необходимым лекарствам). Остро стоит вопрос о достижении консенсуса как между странами-донорами, так и между донорами и странами-реципиентами, в отношении более эффективных путей и способов оказания помощи развивающимся странам.

В XXI столетии еще более актуальными стали задачи признания стратегии развития, делающей упор на инвестиции в человека (здравоохранение, образование), содействие инклюзивному росту и более справедливому распределению его плодов, защиту окружающей среды, а также на непременный учет местных условий. Повышение справедливости в распределении мирового дохода с помощью инклюзивных и широкомасштабных стратегий национального роста, опирающихся на международные действия в форме помощи, торговли и передачи технологии, является одним из ключей к решению задач, стоящих перед человечеством в рамках снижения бедности по доходам в предстоящие десятилетия.


* * *


Эти проблемы, как и реализация других задач, призванных способствовать устранению очагов напряженности в мире и укреплению международной стабильности, учитываются большинством национальных государств, включая РФ, при определении основных своих геополитических целей, в контексте уточнения основных векторов своей внешней политики.

Специалисты в области геополитического прогнозирования допускают, как правило, несколько возможных сценариев будущего мирового развития (соответственно, формируются и специфические задачи намечаемого курса). При этом выделяются, с одной стороны, инерционные (как правило, несколько более пессимистические) сценарии; а с другой – трансформационно-инновационные, «прорывные» (более оптимистические) сценарии²⁸.