Международный институт Питирима Сорокина-Николая Кондратьева Глобальный прогноз

Вид материала

Документы

Содержание Разлом по оси Север-Юг 3.3 Перспективы геополитических сдвигов

Подобный материал:

• П. А. Сорокина Москва Санкт-Петербург Сыктывкар 4-9 февраля 1999 года Под редакцией, 6816.25kb.
• Н. д кондратьева Международный фонд Н. д кондратьева и Российская академия естественных, 13.13kb.
• Третья Социология Питирима Сорокина, 602.33kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран контуры экономики будущего тезисы, 4750.89kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран экономический факультет мгу им. М. В. Ломоносова, 3245.75kb.
• Н. Д. Кондратьева Институт экономики ран экономический факультет мгу им. М. В. Ломоносова, 4617.88kb.
• Мемуары Питирима Сорокина только тяготеют к жанру дневника, к исторической прозе (по, 107.45kb.
• Удк 316. 6; 316. 2 Проблема самоубийств в работах Э. Дюркгейма и П. Сорокина, 109.46kb.
• Учебной дисциплине «Отечественная история» для студентов специальности «Лингвистика», 76.92kb.
• Примерный круг проблем и вопросов, намеченных к рассмотрению на XIX кондратьевских, 40.03kb.

^

Разлом по оси Север-Юг

Как будут разрешаться противоречия внутри, Триады, во многом зависит от того, какие формы примет развитие двух других участников геополитического конфликта. В противостоянии Север-Юг члены Триады входят в группу государств, имеющих общие интересы, но, естественно, различающихся по своим внешнеполитическим курсам, а также «специфическим» отношениям с представителями Юга. В конфликте Север-Юг США в настоящее время играют ведущую роль в силу своей военной мощи и высокой степени влияния в таких международных организациях, как Международный валютный фонд и Всемирный банк.

Исходя из факта, что Север не всегда представляет собой единый блок, то же можно сказать и о Юге. В политическом отношении Юг разделен. Есть режимы, находящиеся у власти, которые являются по существу режимами-проводниками политики Севера, фактически его агентами; существует и иная группа государств. Но, независимо от специфических режимов, имеются объективные различия между относительно сильными полупериферийными зонами и теми, которых приписывают иногда к четвертому миру (т.е. самые слабые, самые бедные, самые мелкие государства). Действительно, в группе государств Юга есть некоторые очень большие государства, которые имеют фактическое или потенциальное геополитическое влияние. К ним можно отнести Россию, Китай, Индию, Бразилию, Индонезию, Корею. Список может продолжиться.

Тем не менее разлом по оси Север-Юг реален и является частью фундаментальной структуры капиталистической мироэкономики. С экономических позиций продолжается процесс поляризации; хотя время от времени наблюдается некое замедление, но в целом он развивается в геометрической прогрессии. Север поддерживает сложившуюся структуру с помощью монополизации передовых технологий производственных процессов, контроля над мировыми финансовыми институтами, доминирования в области научно-технических исследований и средств массовой информации (СМИ) и, что особенно важно, превосходящей военной силы. Если и возникают когда-либо конфликты внутри Триады, то они носят ограниченный характер благодаря силовому потенциалу каждого из ее членов. Конфликты же между Севером и Югом редко когда разрешаются подобным образом. Север прибегает к железному кулаку, хотя время от времени и надевает бархатную перчатку.

Каким же образом Юг справляется с реальностью - сочетанием увеличивающегося отставания в социально-экономической области и железного кулака Севера? В период 1945-1970 гг. среди группы государств Юга была популярна теория, согласно которой «национальное развитие» стало возможно в результате установления национального режима, нацеленного на национальное развитие; проведения правильной политики.

Безусловно, не было единого мнения, как осуществлять эти шаги. Дебаты продолжались достаточно долгое время, но в рамках структуры, известной как национальные освободительные движения. Однако эта дискуссия носила безотносительный характер. Во-первых, был достигнут геокультурный консенсус по вопросу о том, что развитие возможно как на Севере, так и на Юге. Существовало две версии: одна либеральная, запущенная в обиход Соединенными Штатами и их европейскими саттелитами; другая так называемая социалистическая, исходившая от Советского Союза. Однако обе версии настаивали на тезисе, что «модернизационное» правительство (по версии СССР, «социалистическое») могло бы сформировать необходимые социальные структуры, позволяющие осуществлять экономическое развитие при содействии правительства и внешней помощи. Согласно обеим версиям, предполагалось исчезновение поляризации в миросистеме как возможный результат реализации «программ развития». Обе версии потерпели полное фиаско. В лучшем случае они «работали» в нескольких странах. Есть две причины для этого. Лишь весьма ограниченное число государств способно когда-либо за отведенный для этого срок улучшить свои позиции в системе капиталистической мироэкономики. Те страны, которые преуспели в этом (как, например, Корея или Тайвань), воспользовались в основном своим геополитическим местоположением, а не каким-то иным преимуществом.

После 1970 г. наступил период разочарования программными разработками по развитию как со стороны тех акторов, которые взяли на вооружение неолиберальные теории, так и субъектов Юга, приступивших к поиску альтернативных путей по сокращению угроз нарастающей поляризации. В основу были положены три варианта стратегии в борьбе с Севером: (1) утверждение о существовании принципиального отличия в использовании риторики, чуждой современной мироситеме (эпохи модерна); (2) прямая конфронтация с применением инструментария и риторики, исходящих из существующей миросистемы.; (3) миграция населения.

Принципиальное отличие означало неприятие основных ценностей Запада в современной миросистеме, то есть тех ценностей, которые унаследованы из философии эпохи Просвещения и связаны с ее теорией неизбежности прогресса, основанного на распространении атеизма и образования. Безусловно, в мире всегда существовали те, кто не принимал эти ценности. Между ними и прогрессивно мыслящими людьми велась упорная борьба. Новым и особенно важным после 1970 г. было появление так называемых движений «модернистов», движений «радикального отличия». Иногда их называют фундаменталистскими или интеграционными движениями, особенно если они призывают инкарнировать религиозные верования.

Первоначально их самобытной и главной целью был призыв к уменьшению влияния Запада и усиление, расширение исторически складывающихся в их собственных странах антисистемных движений, которые поддерживали идеи развития (девелопментализма). Основной аргумент, выдвигаемый в теоретических дебатах идеологами движения «радикального отличия» заключался в том, что национально-освободительные движения потерпели неудачу, обещая провести социальные преобразования и преодолеть рост поляризации миросистемы. Движения «радикального отличия» приписали эту неудачу тому, что национальные освободительные движения, несмотря на заявленную ими антисистемность, фактически проповедовали ценности доминирующей геокультуры, Из этого следовало, что они привязаны к мировой структуре власти и в силу этого были не способны произвести ранее обещанные преобразования.

Затем движения «радикального отличия» назвали себя представителями гражданского общества, выступающими против не оправдавших надежды правительств ряда государств Юга. Они вмешивались каждый раз, когда руководство той или иной страны не могло обеспечить эффективное решение проблемы в интересах своих граждан, что было перманентным состоянием. Эти движения выдвинули альтернативное предложение гарантии материального и духовного комфорта всем, кто в нем нуждался; в то время как движения национального освобождения продолжали придерживаться пафоса ведения националистической борьбы и зачастую тем самым играли на руку новой номенклатуры.

Кроме того, движения «радикального отличия» были серьезно заинтересованы в развитии технического прогресса при использовании в первую очередь всех современных видов инфраструктуры в сфере коммуникаций, технологий и приемов ведения военных действий. Отмечалось также, что эти движения привлекали к работе студентов университетов, специализирующихся в области прикладных и точных наук.

Наконец, идеологи этих движений придумали теологическое учение, которое сложно назвать традиционным, то есть тем, что было известно и исповедовалось многие века. Они использовали известные тексты в своей интерпретации в целях создания политической структуры в современном мире, способной уцелеть и преуспеть. Естественно, чтобы продемонстрировать свое отличие, эти движения должны были доказать свою полную оппозиционность как на теоретическом, так и личностном уровне, ко всему, что делает Запад, что он проповедует.

Наиболее показательным примером движений «радикального отличия» является движение, которое возглавил аятолла Хомейни в Иране. Оно сместило одного из главных союзников Севера в богатом большом государстве. Оно заклеймило Соединенные Штаты как Большого Сатану и Советский Союз как Сатану-2. Оно бросило вызов международному праву, захватив посольство США в Иране, и оно устояло, выжило. Некоторое время США пребывали в истерике, затем, естественно, сконцентрировали свое внимание на арабском мире в целом и на Саддаме Хусейне в Ираке, в частности. Причина, по которой движения подобного типа не получили широкого распространения в других странах, кроется прежде всего в том, что в его основе лежат специфические религиозные традиции, нашедшие последователей только в узком круге стран.

В самом деле, движение «радикального отличия» смогло укорениться в государствах Юга и даже стать влиятельной силой. Если подходить формально, то оно явилось примером для подражания других, подобных ему движений. Нельзя сказать, что движение типа «Аом Синрике» в Японии или «Аль-Каида» сознательно смоделированы с движения Хомейни. Дело в том, что они используют ряд тех же самых методов социальной организации и видов риторики. Сегодня существуют много таких движений; некоторые из них более влиятельные, другие менее. Больше всего их в странах Юга, но встречаются также и в регионах Севера. Они продолжают (порой непредсказуемо) оказывать давление на стабилизационные процессы на Севере с тем, чтобы обеспечить себе привилегированное положение. Влияние этой силы может только возрастать в последующие 25-50 лет, поддерживая в результате структурного кризиса хаотическое состояние миросистемы. Сами по себе эти движения представляют одно из проявлений политического хаоса; они не исчезнут до тех пор, пока не завершится переход от существующей миросистемы к ее приемнику. До тех пор они будут оставаться очагами постоянных военных конфликтов во взаимоотношениях Севера с Югом.

Еще одним инструментом в борьбе Юга против Севера является стратегия прямой конфронтации (прямого действия), рассматриваемая как противоположность стратегии радикального отличия. Может показаться, что конфронтация – это норма межгосударственных отношений. Но фактически более слабые нации Юга обычно избегали конфронтационных отношений с Севером именно потому, что были слабее. Многие конфронтации Север провоцировал сам, желая навязать что-то или предотвратить инициативы Юга. Далее речь пойдет о реальности прямых конфронтаций Юга, провоцируемых им самим.

Наглядный пример – Саддам Хусейн и нападение Ирака на Кувейт. Чтобы лучше понять это, необязательно считать Хусейна безумцем или порочным завоевателем соседских земель. Полагаю, расчет его, подобно Бисмарку, заключался в осторожно-самоуверенных шагах (по принципу игры в шахматы), направленных на обнаружение слабости Севера и усиление военного потенциала Юга (особенно в арабском регионе), а также к пересмотру баланса сил на мировой арене.

Когда Ирак оккупировал 2 августа 1990 г. Кувейт, я думаю, что Хусейна волновала реакция мировой общественности на его действия, которые, согласно критериям международного права, безусловно, являлись агрессией. Однако ввиду наметившегося развала Советского Союза он мог не считаться с мнением Москвы. Хусейн также был уверен в том, что при необходимости он справился бы, используя военные методы, и с Саудовской Аравией. Единственным препятствием для Ирака оставались Соединенные Штаты. Возможно, Хусейн рассуждал следующим образом: США либо ничего не предпримут, либо начнут военные действия. Шансы были приблизительно равные. Если США отреагируют на агрессию Ирака, то в худшем случае иракцев просто вытеснят из Кувейта.

После недолгих колебаний США все-таки отреагировали на действия Ирака и начали политическую и военную кампанию. Они вытесняли с помощью союзников иракцев из Кувейта и остановились на границе (опасаясь возможных негативных последствий для США после оккупации Ирака). В итоге опять был восстановлен status quo. Бесспорно, под влиянием санкций ООН и многочисленных ограничений, наложенных на суверенитет Ирака, незначительные изменения все-таки произошли. Исходя из ряда причин как внутри-, так и внешнеполитического характера, можно сказать, что США в тот период не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы захватить и удержать Багдад. Тогда, в начале 1991 г., они опасались, что ведение затяжных военных действий в одной из стран Ближнего Востока лишь дестабилизирует режимы в государствах всего региона. Смена режима могла бы поддерживаться только военной силой, а это, в свою очередь, вызвало бы к жизни ряд нежелательных последствий в самой Америке.

Анализ внешнеполитического курса США после 11 сентября дает основание сказать, что в его основе лежит агрессивная политика «ястребов», которая, вполне вероятно, продолжится еще несколько лет. Можно предположить также, что все ранее предпринятые военные действия не имели законной силы. В любом случае, есть уверенность, что стремление заполучить ядерное оружие является основополагающим в политике сильных государств Юга. Они, конечно, осознают, что не смогут конкурировать с ядерным потенциалом США. Однако лелеют намерение приобрести ядерное оружие как средство устрашения, не нападения. Усилия США по сдерживанию наращивания такого вида вооружений вряд ли окажутся успешными. Это не срабатывало раньше, когда США были значительно более могущественной державой, тем более не получится теперь. Таким образом, можно ожидать уже в следующем десятилетии появление новых ядерных держав.

Последний элемент из арсенала стратегического инструментария для Юга - тот, который сознательно не используется, но больше всех имеет шансов быть примененным. Социально-экономической поляризации миросистемы противостоит демографическая поляризация, обострившаяся чрезвычайно за последние 50 лет. Очевидным стал тот факт, что население государств Севера не воспроизводится в той пропорции, которая необходима для решения проблем занятости и поддержки людей нетрудоспособного возраста. Это важно, так как от этого зависит проведение в жизнь экономических программ, в том числе связанных с социальным обеспечением и медицинским обслуживанием прежде всего лиц старше шестидесяти пяти лет. Государства Севера нуждаются в иммигрантах и нуждаются в них чрезвычайно.

В то же время Юг представлен странами, где большая часть населения получила образование, владеет некоторыми профессиональными навыками и при этом остается малообеспеченной, так как не может трудоустроиться у себя на родине. По этой причине люди стремятся эмигрировать в страны Севера. И хотя Север испытывает необходимость в иммигрантах, население этого региона воспринимает их как угрозу – конкуренция на рынке труда, снижение уровня заработной платы, усиление асоциальной направленности политики местной власти. В этой связи правительства стран Севера, с одной стороны, положительно относятся к прибытию иммигрантов в страну, с другой – сами оказываются в сложном положении и вынуждены постоянно менять принятые ранее решения. С точки зрения потенциальных иммигрантов, подобного рода политика поощряет использование незаконных каналов иммиграции.

В ближайшие десятилетия ситуация в сфере иммиграции с Юга на Север будет только ухудшаться, увеличивая волну незаконной иммиграции. Это означает, что в странах Севера будет неизбежно создаваться новая (и довольно значительная) прослойка населения, политические, экономические и социальные права которой будут ограничены. В перспективе она будет только увеличиваться. Можно ожидать, что это явится серьезным фактором роста политической напряженности в государствах Севера и вряд ли будет способствовать укреплению там стабильности, а значит неминуемо окажет негативное воздействие на способность этих стран отстаивать свои интересы в противостоянии Север-Юг.


^ 3.3 Перспективы геополитических сдвигов¹⁷

Насколько реальны перспективы укрепления международной стабильности - таков один из вопросов, волнующих исследователей, которые работают над прогнозами перспективных геополитических тенденций. Будут ли в первой половине XXI века возрастать угрозы напряженности и обострений в мировой ситуации или их можно в обозримом будущем минимизировать, в том числе с помощью многосторонней дипломатии (как надеются на это сегодня политики в московском Кремле, в Пекине и, похоже, в команде нынешнего американского президента)?

3.3.1. Главные векторы изменений

Ответ приходится искать с учетом ряда факторов, с не всегда предсказуемыми последствиями. Среди них можно отметить, например, следующие:

• расширение масштабов разнообразных кризисных явлений локальных, региональных, глобальных. Они имеют в первые десятилетия XXI века определенные геополитические особенности, распространяясь и на развитые, и на развивающее страны, затрагивая экономические и политические процессы, социокультурные и иные сферы. Дело усугубляется тем, что такие явления носят системный, комплексный характер, переплетаясь также с последствиями цивилизационного общепланетарного кризиса.
  

- Противоречивый характер неравномерно, асимметрично развивающейся глобализации не может не вести к глубокой социально– экономической поляризации в мире, к углублению разрыва между интересами бедных и других слоев населения, к сохранению в разных районах мира (в том числе в мусульманских) условий для всякого рода геополитических, этноконфессиональных, социальных, духовных конфликтов.

- В столь сложной международной обстановке явно возрастает уязвимость США, как и других обществ, перед лицом новых угроз и весьма серьезных вызовов. Вашингтону придется в предстоящее десятилетие в гораздо большей мере считаться с тем, что в XXI столетии население большинства стран развивающегося мира «находится в состоянии политического брожения»¹⁸.

- Умножение числа акторов на мировой арене, которые могут выступать в той или иной мере субьектами геополитики и которые могут влиять на внутри– и внешнеполитический курс и позиции государств; рост значимости «восходящих стран – гигантов»; изменения в соотношении сил между воздействием последних и влиянием старых «центров силы» в мире.

В таких условиях на смену прежним историософским теориям о неминуемой «вестернизации» всего мира приходят прогнозы политологов и геостратегов о развитии процессов, свидетельствующих о каком-то «синтезе» западных и восточных цивилизационных начал.

С учетом таких факторов неизбежно видоизменяется конфигурации мирового порядка. Закономерно усиливаются международные дискуссии о концептуальных основах его эволюции – сначала от двухполюсного мира к «однополюсному», а затем - об особенностях и нормах нового многополярного мироустройства.

Ясно, что анализ многомерной динамики цивилизаций, перспективных тенденций их взаимодействий требует пристального внимания и глубокого междисциплинарного изучения. При этом нельзя недооценивать роль взаимовлияний экономических, геополитических, социокультурных и иных факторов.

При геополитическом прогнозировании необходимо учитывать определенные сложности в разработке важнейших сценариев вероятностного развития глобальных процессов, а также несовпадения методологических подходов у разных исследователей межцивилизационных отношений и геополитических проблем. Можно в данной связи сослаться на различия в трактовке самих понятий «глобализация», «символические границы», «фиксированные территории», «геополитические блоки», скажем, у ряда выразителей традиционных геополитических идей, с одной стороны, и у представителей новой «критической геополитики» - с другой. На это указывает ряд авторов в работах, посвященных «переосмыслению» геополитических концептов в меняющемся мире. Характер предвидения будущего (в том числе направленность геополитических оценок и результативность многих прогнозов), разумеется, в немалой степени зависят от особенностей мировоззренческих представлений.

На разных стадиях всемирно–исторического развития проявлялись не совпадающие, а порой антагонистические, мнения о природе войн и насилия, об истоках политических, этнонациональных, вооруженных и иных конфликтов. Отсюда и многообразие подходов к понятиям стабильности (международной, региональной, национальной), к оценкам «гуманитарных» и других форм интервенций, к критериям устойчивого сотрудничества, мирных и других форм геополитических отношений, действенности тех или иных программ, планов, мер, направленных на преодоление социально–экономической поляризации бедности, недовольства, ущемления прав человека и т.д. Так, на смену устаревших консервативных геополитических идей Мэхена, Маккиндера (господствовавших в XIX – начале XX столетия) и «территориальным» теориям идентичности приходят в современную эпоху несколько более утонченные теории, подчеркивающие особенности глобализации.

Ряд аналитиков делает упор на тех изменениях, которые происходят в степени политического влияния и экономического соперничества между старыми и новыми «центрами силы» в международных отношениях; что выражается в ослаблении мировой роли США, новом соотношении сил внутри треугольника ЕС – США – Япония, повышении активности и международного влияния КНР, других стран БРИК (т.е. Бразилию, Россию, Индию, Китай) и вообще растущей значимости государств Азиатско–Тихоокеанского региона.

Размышляя о будущем человечества, вряд ли можно согласится с явно упрощенческими схемами, сторонники которых исходят из перспективы некоей «тотальной победы» во всем мире лишь какой–либо одной философской, идейно–политической концепции. Нереальность таких надежд показали, в частности, крах идей о «конце истории», крушение «неолиберальных» социально–экономических конструкций, которые лишний раз продемонстрировали истоки и последствия мирового финансово–промышленного кризиса, развернувшегося в 2008 – 2009 гг. Не случайно во многих странах в последнее время возросло внимание к вопросам повышения регулирующей роли государств и использования в данной связи возможностей «конвергентных» путей национального и регионального развития. И будущий миропорядок рисуется многим как результат разнообразных усилий и как такой «гибридный» порядок, который, возможно, и будет опираться не на одну, а на разные ценностные системы, в какой–то мере соревнующиеся друг с другом.

В последнее время в недрах мировой цивилиографии, историософии и в сфере геополитических исследований происходит ряд сдвигов.

К доминирующим линиям происходящих сдвигов относятся и изменения, связанные с переосмыслением цивилизационной динамики Китая и других государств; уроков евроатлантической истории и кризиса западного гегемонизма; новые подходы к цивилизационному опыту и традициям Индии, России, Бразилии, ЮАР, мусульманских и других стран. Повысилось внимание к опыту и песпективным проблемам деятельности ООН, других влиятельных международных и неправительственных организаций.

Одновременно усилилась коррозия мифов об «американской исключительности» и всемогуществе США, об их особой миссии и их монопольном геополитическом праве распоряжаться судьбой других народов.

Стремление к американской гегемонии и превосходству проявилось во многих международных политических сферах и осуществлялось по разным направлениям. Постулаты такой стратегии мирового лидерства обосновывались в Вашингтоне многообразными методами: и путем провозглашения достаточно жестких геополитических идей, и как результат пропаганды мессианских концепций относительно «исторически предначертанных» задач установления господства США над миром, и путем распространения более прагматических реалистических целей новой доктрины гегемонии, в основе которой лежит более сбалансированная оценка ситуации в мире и возможностей США, стремление их не препятствовать укреплению других «центров силы».