«особого»
| Вид материала | Документы |
- А. Горяшко Биостанция особого назначения, 171.9kb.
- Nterface. Впрочем, если для Вас это открытие, то дальше читать особого смысла нет, 140.5kb.
- 1. Наклоняйте голову вправо, влево, вперед и назад выполняйте наклоны без особого напряжения, 183.22kb.
- Самбурская А. Птица особого полета : [об истории создания «Чайки» рассказывает, 83.47kb.
- I место и роль психодиагностики в системе научного знания, 518.62kb.
- Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине: «Политология», 34.64kb.
- -, 362.51kb.
- Законотворчество, 255.33kb.
- Владимира Путина "Быть сильными: гарантия национальной безопасности", 43.91kb.
- Законодательное собрание красноярского края, 90.4kb.
И что удивительно! — начальство из Москвы, которое специально за процессом надзирало, наглому этому вранью почему-то поверило. И дано было негласное указание суду: к адвокатским разглагольствованиям прислушаться. Семен, мол, мелкий хулиган, и ничего больше. А чтобы в грязь лицом не ударить, так дело повернули, будто у нас в руководстве города есть склонность к „перегибам“. На данную тему была даже статья в газете „Правда“, где подробно разъяснялось, что такое воспитание человека нового общества и чем оно отличается от борьбы с контрреволюцией. Товарища Ежова, что ли в тот момент из руководства убрали, точно не помню, но вышло как бы некоторое послабление установленному порядку.
Процесс на тормозах спустили, дали Семену, как исправляющемуся хулигану, пустяшный срок и с зачетом отсидки в КПЗ отпустили на поруки трудовой общественности. Он же, подлец, когда его выпустили, еще одну шуточку откинул. Взял, да и заявился к партийцу в дом для проживания. Теперь, говорит, я у тебя навечно прописан, чего бы ни случилось — так советский суд постановил, чтоб для твоей партийной совести был я постоянным укором и напоминанием. А спать буду вместе с твоей законной супругой, чтобы привить тебе чувство коллективизма и ответственности. Тот, нормальное дело, взбеленился, рукам волю дал, и баба его тоже ввязалась. Такой сыр-бор начался, только держись. Соседи милицию вызвали. Милиционеры, как водится, всех повязали и в кутузку.
Наутро должно было опять разбирательство состояться, но Семен взял, да и помер прямо в камере, где его с партийцем вместе заперли.
Выглядело это очень подозрительно. По городу слухи поползли: задушил, мол, партиец Семена. Знамений всякого рода ждали.
Когда же Семена хоронили, то тот врач — еврей-обличитель, увидел на нем венец из терниев и пламени, после чего совсем рассудком помутился. Нашел какого-то попа из запрещенной властями „катакомбной Церкви“1 и принял у него вместе со всей семьей своей крещение. А как только отошел от купели, так сразу и заговорил.
На могиле же Семена-юродивого чудеса исцеления начались, и народ туда валом повалил. Пришлось властям кладбище закрыть, благо, что оно уже полузаброшенное было, а потом и вовсе снести. И построили на этом месте молокозавод. Продукция на заводе известная, высший класс, за творожком то нашим люди аж из самой Москвы приезжают!
Затем, улыбнувшись чему-то, он добавил примирительным тоном, глядя в мою сторону:
— Потому-то я и советовал вам в частном секторе творог не покупать. Марьямовна, к примеру, ой, как хитра будет, все молоко у нее отстойное, а значит и творог тощий.
Иван Федорович откашлялся и спросил, явно обращая свой вопрос к Валерию Николаевичу:
— Ну, и каково ваше мнение будет? Ведь в деле этом явно нечистый примешался, иначе не объяснишь. Какие люди тут, на поселке, не живали — маршал Блюхер, например, а никто из мясорубки той целехонек не выскочил, а юродивый наш запросто! Еврея — того самого, что от Семена заразившись, в религию ударился, уже после войны, когда он с фронта пришел и хотел было в попы податься, в пять минут замели. Сначала сделали обыск и в подвале у него нашли сионистский радиопередатчик. Это-то я сам видел, меня в понятые приглашали, когда обыск у него делали. С тех пор он и сгинул, ни слуху о нем ни духу не было. Думали, получил наконец по заслугам. Так нет же, черт своего брата не оставит! Натыкаюсь я на него как-то. Идет себе в рясе, нос за километр торчит, очечки поблескивают, а сам улыбается, гад. Да еще благословлять народ встречный норовит.
Что же касается адвоката, который Семена от тюрьмы отмазал, то он тоже в своем деле преуспел. В Москву перебрался, разбогател, защищая космополитов разных. Тут его, понятное дело, приструнили. Да вот разобраться по-существу не успели. Сами знаете, как все обернулось, когда Сталин умер. Теперь он жирует вовсю. Картины собирать повадился. Я его в нашем городе часто вижу. Приезжает на своей „Волге“, вроде бы родню навестить, а сам — на базар. Весь старый хлам, что там найдет, рассмотрит, ощупает, порой может и купить кое-чего.
М-да, как ни крути, не могу я все-таки понять, почему Семену тогда поблажка вышла? Я серьезную жизнь прожил, всякое повидал: и пороху понюхал, и в глаза смерти глядел, и людям, которых на смерть вели, тоже в глаза смотрел. И точно могу сказать, что чистили в то время основательно, и то, что уходило, то уходило безвозвратно. Из малейшей причины непременно выводились последствия, целое всегда было больше части, а живой человек, как конкретная персона, не мог быть не определен к какому-либо месту. Вспомните-ка, всякая профессия у нас раньше и то свою особую форму имела, как в армии рода войск. Встречаешь человека и сразу, по одежке, видишь — это путеец или металлург, или водитель трамвая... Во всем солидность чувствовалась, строгая определенность, потому основа у жизни была непоколебимо прочной. — Иван Федорович круто развернулся и, глядя в упор на Валерия Николаевича, закончил свою мысль на вопросительной ноте: — А нынче что? — вы на себя только взгляните, сам черт не поймет, кто вы такие и что за люди. Сами-то вы, что по этому поводу думаете?
Мое мнение, видимо, интересовало его в меньшей степени, как и мнения Пуси и Жулика, которые, отвлекшись от изучения окружающего их мира явлений, с выжидательным интересом следили за нами.
Валерий Николаевич кивнул головой, явно соглашаясь с неоднозначностью своего личностного статуса, но при этом посмотрел почему-то на Пусю.
Во взгляде Пуси читалась настороженность, словно почуял он, что за словесной оболочкой беседы кроется нечто более важное, чем просто описание событий, и теперь пытался предостеречь нас от роковой ошибки.
„Все ваши представления условны, — казалось, хотел сказать он, — а значит, по своей сущности мало чем отличаются друг от друга. Слова, что тени. Они лишь следуют за мыслями, порой путанными, еще чаще ложными, и не в состоянии выразить подлинную суть вещей. Потому будьте начеку! Нельзя строить взаимопонимание на столь зыбкой основе“.
Жулик, напротив, смотрел на нас с надеждой и любопытством. И по тому, как он вилял хвостом и, вскидывая мохнатую голову, поводил черным блестящим носом, чувствовалось, что он искренне верит в возможность согласия между людьми, при наличии, конечно, доброй воли, добродушия и терпимости. Ведь сам то он, Жулик, казалось, так пострадал, можно сказать, ни за что. А вот теперь — все в прошлом, нет ни обиды, ни злобы. Живи себе на здоровье, в дружбе да согласии, радуйся жизни, наслаждайся ее чарующим многообразием.
Валерий Николаевич внимательно посмотрел Пусе в глаза и вздохнул, словно желая сказать, что мысли его понял, в какой-то степени согласен с ними, однако — и такое, брат, бывает! — не разделяет их вполне. Затем, улыбнувшись, подмигнул Жулику и тут же, не дожидаясь ответной реакции с его стороны, обратился к Ивану Федоровичу.
Он начал свои рассуждения неторопливо, как бы продолжая обдумывать то, о чем так страстно говорил Иван Федорович:
— История ваша кажется мне достаточно путаной. Все случившиеся в ней события вы наблюдали со стороны, будучи тогда совсем молодым человеком, без должного опыта и познаний. Естественно, вы регистрировали тогда только то, что казалось вам наиболее занятными, т.е. все второстепенное, что обычно и выходит на поверхность.
— И это были пузыри земли, — сказал я машинально.
— Что-что? — переспросил Иван Федорович и насупился.
— Извиняюсь, это я так просто, на ум пришло, сам не знаю почему.
— А ведь это верный образ! — сказал Валерий Николаевич. — Поди пойми, отчего пузыри эти на земле появляются? Тысяча причин может существовать. Тут тебе и физика, и химия, и геохимия — все задействовано, а пузыри, они так и есть пузыри, может, только по форме чуть различаются. То же и в человеческой природе. Можно, например, рассматривать человека как физическое тело с ограниченными способностями к восприятию. Нечто вроде биологической машины, состоящей из клеток, тканей и всяческих там органов. Ну, а заодно и братьев его меньших — кошек да собак, так же — как подобного рода машины, только попроще.
Валерий Николаевич улыбнулся и с нежностью посмотрел на Пусю.
— При таком образе мыслей и весь мир выглядит состоящим из отдельных материальных объектов, которые обладают строго определенными и неизменными качествами. Вы, Иван Федорович, для них даже название придумали — фундаментальные свойства. Время, например, в таком мире линейно, пространство трехмерно, а все события соответствуют цепочкам причин и следствий. Ну, а что касается души, то ее не существует, а все неясности да парадоксы, особенно духовного свойства, объявляются „исключением из правил“. Однако имеется и другой подход, на мой взгляд, более и интересный. Согласно ему люди являются не только материальными объектами, но еще и бесконечными полями сознания, превосходящими пределы времени, пространства и ли-нейной причинности. Подобные представления можно найти в мистических учениях. Сущность теургии, например, — это внутренний и чисто умопостигаемый путь восхождения к такому первоединству, которое охватывает собою и все разумное и все неразумное.
Впрочем, новейшие научные открытия позволяют таким же образом думать. Возьмем, к примеру, известный в физике парадокс частицы и волны в отношении материи и света... Надеюсь, что я достаточно ясно выражаю свои мысли?
Валерий Николаевич прервал свои рассуждения и внимательно оглядел нашу компанию. Все сидели с отстраненным видом, словно подавленные непосильной умственной работой, и только один Иван Федорович нашел в себе силы должным образом отреагировать. Не отрывая взгляда от исследования состава травяного покрова у себя под ногами, он кивнул головой и утвердительно хмыкнул, подтверждая тем самым наблюдение на его счет, сделанное как-то раз „изобретателем кирзы“ во время очередной разборки из-за прорванной водопроводной трубы, что он де не по должности умен.
— Хорошо, — сказал Валерий Николаевич, — значит, я могу продолжить. Попытаюсь изложить вам свою позицию несколько по другому, чтобы исключить возможность недопонимания из-за отдельных частностей. Допустим только, что человек действительно есть венец творения, а не какая-то там саморегулирующаяся биомашина, и у него есть душа. Человеческая душа, на каком бы уровне она не находилась — от самого низкого, до высочайшего, — представляет собой цельную и неделимую, хотя и весьма многоликую сущность. В сокровенной своей глубине — это часть божественного. В этом смысле она представляет проявление Творца в мире. Несомненно, что и весь мир в целом можно рассматривать как Божественное проявление. Однако мир всегда остается чем-то отдаленным от Создателя, в то время как душа человека, тайное тайных в нем — это часть самого Творца. Существует мнение, что человек, благодаря своей Божественной душе, обладает определенными свойствами и возможностями, присущими самому Богу. Потому-то человек способен, ощущая себя как неограниченно протяженное поле сознания, иметь доступ к любым аспектам реальности, причем без участия биологических органов чувств. Это есть его „четвертое измерение“. Здесь время и пространство, форма и пустота, существование и несуществование — все это иллюзия, некие условности, преодолимые и взаимозаменяемые. Так, ограниченное пространство может в одно и то же время заниматься различными объектами. Прошлое и будущее являются вполне доступными и вполне реально могут быть привнесены в настоящий момент. Сам человек может воспринимать себя в одно и то же время в разных местах, будучи одновременно и частью и целым. Впрочем, всякое утверждение также может быть и истинным и неистинным в одно и то же время...
„Когда ты стоишь между рельсами, то с высоты своей головы видишь,как в даль уменьшаются в длину и в толщину шпалы. Если напилить 3–5 тысяч штук поленьев высотою тебе по плечо и беспорядочно поставить вертикально на шоссе до горизонта, ты будешь видеть верхние части этих поленьев: ближние крупными, дальше все мельче. Можно просто вообразить, если встанешь на бочку, то видишь эти поленья с чуть большей высоты, но не так, как видел их минуту назад: ближние очень крупными, далее гораздо мельче и еще дальше во много раз мельче, т.е. мелкость с высоты нашего роста уменьшается вдаль все время вдвое, но стоит тебе встать на бочку, ты заметишь, что уменьшение вдаль не так уж и заметно“.
(Из письма В.Я.Ситникова)