Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Вид материала

Документы

Содержание 1922 Год: фабрики — рабочим Был ли патриарх тихон Троцкий против Тихона Кто подде Состоялся ли суд над патриа

Подобный материал:

• Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
• Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
• Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
• Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
• Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
• Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
• Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
• Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
• Редакционная коллегия, 2025.27kb.
• План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.

Подщеколдин А.

^ 1922 ГОД: ФАБРИКИ — РАБОЧИМ,

ПРИВИЛЕГИИ — ПАРТАППАРАТУ

В 1922—1924 гг. закладыва­лись основы будущей сталин­ской модели общества. Этот про­цесс шел по трем направлениям: 1) разбухание партийного и почти сросшегося с ним совет­ского аппарата; 2) создание про­чного механизма подчинения партаппарата центру, причем, от­нюдь не ЦК и не Оргбюро, а Секретариату; 3) увеличение полномочий и привилегий аппаратчиков.

В июле 1922 г. был соз­дан организационно-инструкторский отдел ЦК как составная часть Секретариата ЦК. В за­дачи отдела входили «наблю­дение и проверка деятельности парторганизаций и их инструк­тирование; разработка руководя­щих положений и циркуляров организационного характера» и т.п. Тогда же началась прак­тика вызова секретарей для до­кладов в вышестоящие органи­зации с целью «избежания мно­гих ошибок, которые неизбеж­ны при руководстве большой работой на местах», снизу вверх пошел и поток регулярных пись­менных отчетов.

В июле же Оргбюро приняло постановление «Об улучшении быта активных партработников» — документ, заслуживающий особого внимания, а также ком­ментария, ибо опубликован он был в существенно усеченном виде. В постановлении устанав­ливалась четкая иерархия окла­дов партработников всех уров­ней. Так, минимальный оклад партработника — для секрета­рей ячеек на предприятиях и сельских ячеек — устанавливал­ся в 300 руб., для членов ЦК, ЦКК, секретарей губкомов — 430 руб. в месяц. Примерно та­кими же были и оклады, «ответственных работников» — ком­мунистов в соответствующих советских и хозяйственных орга­нах. При этом для партработни­ков с семьей из трех человек предусматривалось увеличение окладов на 50% и еще на 50% — «за работу во внеслужебное время». Отчисления с высоких окладов, то есть то, что в обихо­де называлось «партмаксимумом», были чисто символически­ми, и начинались они со ставки в размере 645 руб. Для сравне­ния: средняя заработная плата в промышленности летом 1922 г. составляла около 10 руб. в ме­сяц.

Помимо окладов, «активные партработники» и члены их се­мей получали партийный продо­вольственный паек, бесплатно обеспечивались жильем, одеж­дой, медицинским обслуживани­ем, иногда персональным транс­портом. Так, например, члены РКП(б) — «ответственные ра­ботники» центральных советских органов — летом 1922 г. полу­чали в месяц дополнительно к окладам 12 кг мяса, 1,2 кг сли­вочного масла, 1,2 кг сахара, 4,8 кг риса и т.п. Для работни­ков губернского уровня (по тер­минологии тех лет — губерн­ского «масштаба») партийный паек был заметно скуднее: 4,6 кг мяса или рыбы, 1 кг «жи­ров», 400 г сахара, 162 папиро­сы, 3 коробка спичек и т.п. Ка­ких-либо данных о продовольст­венных пайках для рабочих мне пока обнаружить не удалось.

Добавлю, что наиболее ««от­ветственные» работники периодически проводили отпуск (от одного до трех месяцев) в до­мах отдыха за границей. Туда же они выезжали для поправки здоровья, часто в сопровождении членов семьи и лечащих врачей, тоже за счет бюджета партии. Приведу такой пример: по постановлению Секретариата ЦК от 5 мая 1922 г. на проезд до места отдыха или лечения выделялось 100 руб. золотом, на первый месяц пребывания в санатории — 100 руб. золотом, на «устройство и мелкие расхо­ды» — еще 100 руб. золотом, и далее по 100 руб. золотом на каждый последующий месяц, проведенный за границей. Реше­ния в каждом случае принима­лись Секретариатом ЦК.

Как было сообщено, летом 1922 г. общее число партработ­ников, получавших оклады и па­ек из партийного бюджета («ко­мандный состав партии»), соста­вило 15325 человек, а с члена­ми семей — 74470 человек. К ним надо добавить примерно 1920 членов РКП(б) - «ответ­работников» советских и хозяй­ственных органов.

Согласно решению Оргбюро ЦК от 27 сентября 1922 г. число ответработников всех рангов возросло до 20 тыс. человек, а число работников партаппарата (включая «технических»), получавших дополнительно к окладам натуральный паек, — до 40 тыс. С 6 декабря 1922 г. освобожденные партийные должности вводились в ячейках с числом членов более 25 человек и на предприятиях с более чем 1000 рабочих, даже если членов РКП(б) было меньше 25. В самом Секретариате ЦК к концу года было уже 275 «ответственных» и 372 «технических» работника.

В августе 1922 г. на XII партконференции был принят новый Устав партии, в соответствии с которым секретари губернских и уездных партийных комитетов должны были утверждаться в должности вышестоящим органом […].

_______

Аргументы и факты. 1990. № 27. С. 2.


Алексеев В.

^ БЫЛ ЛИ ПАТРИАРХ ТИХОН

«ВОЖДЕМ ЦЕРКОВНОЙ КОНТР­РЕВОЛЮЦИИ»?..


В нашей стране за последнее время разительно изменились отно­шения государства и церкви. Они стали доверительнее, конструктив­нее. Религиозные организации начинают занимать соответствующее им место в обществе. Все это, в свою очередь, привело к возрастанию общественного интереса к истории церкви, особенно в первый послеоктябрьский период — наиболее драматичное время, когда резко обострились её отношения с Советской властью.

Долгое время одиозной фигурой того исторического периода в общественном мнении представлялся патриарх Тихон (Белавин В. И.) — первый глава русской православной церкви после восстановления института патриаршества в 1917 году. Особенно негативно официаль­ная пропаганда времен культа личности и застоя оценивала его деятельность в период борьбы с голодом в России в 1921—1923 годах, представляя реакционером, мракобесом, «врагом трудящихся масс». Однако, как сегодня выясняется, во многом это делалось довольно тенденциозно. Публикуемая статья, полагаем, поможет лучше разоб­раться в этой сложной исторической ситуации.


С окончанием Гражданской войны Россию ждало новое тяжкое испытание: во второй половине 1921 года в обширных районах стра­ны разразился страшный голод — бедствовало от 15 до более двух десятков миллионов человек. Газеты сообщали, как в Поволжье, напри­мер, вымирали целые деревни. Религиозные организации не остались равнодушными к народному горю. Еще с середины лета 1921 года пат­риарх Тихон, другие церковные иерархи стали искать возможность участия религиозных организаций, общин и приходов в деле оказания помощи голодающим. 17 августа 1921 года патриарх направил во ВЦИК письмо, в котором сообщал: «Православная Церковь никогда и ни при каких обстоятельствах не проходила безучастно мимо постигав­ших русский народ бедствий. Так и ныне, при надвинувшемся на значи­тельную часть России голоде, Цер­ковь должна приложить и приложит все свои силы к облегчению участи страдающего от голода населения. Вся работа Церкви в этой области будет проходить под моим общим ру­ководством и наблюдением. Для бли­жайшего же руководства как сбором пожертвований (денежных, вещевых и продовольственных) в Москве и провинции, так и распределением их на местах через соответствующие создаваемые с той же целью церковные организации мною образован в Москве Церковный Комитет в соста­ве духовенства и мирян».

Но в ЦК РКП(б), Совнаркоме, других ведомствах нашлись влиятельные должностные лица: Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев, Ем. Ярославский, П.А. Красиков, Н.И. Бухарин и не­которые иные, которые стали возра­жать против участия церкви в оказа­нии помощи голодающим, ссылаясь на инструкцию НКЮ от 24 августа 1918 года, согласно которой религи­озным организациям запрещалось заниматься благотворительностью.

Однако голод уносил все новые тысячи человеческих жизней. В этой ситуации ряд большевистских руководителей: М.И. Калинин, А.И. Ры­ков, Л.Б. Каменев и некоторые другие, наконец, согласились на помощь церкви в деле борьбы с голодом. Калинин как председатель ЦКПомГол проявил особую активность, чтобы сломить сопротивление группы про­тивников церковной помощи, пооди­ночке склоняя на свою сторону влиятельных партийцев. Особые усилия он приложил, чтобы добиться согла­сия набиравшего тогда вес в партий­ном руководстве члена Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б), наркома по де­лам национальностей, а также руко­водителя Наркомата Рабоче-Крестьянской Инспекции И.В. Сталина. К началу зимы «добро» Сталина бы­ло получено.

Но если «наверху» в известной мере сопротивление противников церковной помощи голодающим на какое-то время было сломлено, то аппарат ВЧК, НКВД, НКЮ, а также многие советские и партийные работ­ники на местах продолжали стопо­рить дело. В начале 1922 года во ВЦИК к Калинину с жалобой обра­тилось, например, духовенство из Самарской губернии, где голод сви­репствовал наиболее жестоко, на «вредные действия» властей. Священнослужители сообщали, что ими, по желанию верующих и по разреше­нию ГубИКа, при епархиальном со­вете был создан комитет помощи го­лодающим, который вскоре первую часть собранных денег передал ис­полкому Совета. Однако 25 декабря 1921 года ГубЧК арестовала членов епархиального комитета помощи голодающим и осудила всех, включая владыку епископа Павла, на срок от одного до двух лет за «контррево­люционную деятельность». И это был не единственный случай.

«Ценности — на хлеб» — сделка или авантюра?

Как в центре, так и на местах к концу 1921 года все настойчивее раздавались призывы наиболее нетерпе­ливых и «решительных борцов с ре­лигией» отобрать все церковные цен­ности для обмена их на хлеб за гра­ницей. Ими наводились мосты с зару­бежными деловыми кругами, готовы­ми взяться за спекуляцию предмета­ми русского и церковного искусства. С этими предложениями неоднократ­но обращались к председателю Совнаркома. Так, еще 14 октября 1921 года В.И. Ленин в записке чле­нам ЦК РКП(б) отмечал: «Рейнштейн сообщил мне вчера, что аме­риканский миллионер Хаммер, рус­ский родом,.. дает миллион пудов хлеба уральским рабочим на очень льготных условиях... с приемом уральских драгоценностей на комис­сию для продажи в Америке... До­клад сделает вскоре Мартенс офици­ально. Ленин». По подсчетам этих лиц, выходило, что все изъятые цер­ковные богатства в пересчете на се­ребро составят 525 тысяч пудов и одного этого, мол, вполне достаточ­но, чтобы спасти миллионы человек от голодной смерти. 2 января 1922 года Президиум ВЦИК, уступив на­жиму сторонников реквизиции, при­нял постановление «О ликвидации церковного имущества», в котором делались первые наметки плана по продаже церковных ценностей за границу. А 26 февраля в «Извести­ях» было опубликовано постановле­ние ВЦИК, в котором предписыва­лось: «Предложить местным Сове­там в месячный срок со дня опубли­кования сего постановления изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам, все драгоцен­ные предметы из золота, серебра и камней, изъятие которых не может существенно затронуть интересы са­мого культа...».

Сообщение о решении властей изъять все драгоценные предметы церковного назначения без одобре­ния было воспринято духовенством. На оговорку в постановлении ВЦИК о том, что не будут изъяты те пред­меты, которые могут «существенно затронуть интересы самого культа», мало кто надеялся. Свежи были в памяти массовые реквизиции монастыр­ского и церковного имущества, осу­ществленные в 1918 — 1920 годах, хотя и тогда было достаточно заявле­ний, что изымаются лишь предме­ты «монашеской и поповской роско­ши», а все нужное верующим остает­ся в неприкосновенности. Увы, множество ценностей тогда бесследно ис­чезло.

28 февраля патриарх Тихон обратился с воззванием к духовенству и верующим по поводу решения ВЦИК об изъятии церковных ценностей: «...Желая уделить возможную по­мощь вымирающему от голода насе­лению Поволжья, мы нашли возмож­ности разрешить церковноприход­ским советам и общинам жертвовать на нужды голодающим драгоценные украшения и предметы, не имеющие богоугодного употребления... Но вслед за этим же... 26 февраля ВЦИК для оказания помощи голо­дающим постановил изъять из хра­мов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. Мы не можем одобрить изъятие из храмов хотя бы и через доброволь­ное пожертвование священных пред­метов, употребление коих не для богослужебных целей — воспрещается канонами Вселенской церкви...».

Несмотря на недовольство, духовенство тем не менее весть об изъя­тии церковных ценностей в целом встретило без ожесточенного сопро­тивления. Так, 10 марта Пензенский Совет сообщал во ВЦИК, что кампа­ния проходит нормально, осложне­ний нет. Об этом же во ВЦИК в мае телеграфировал Красноярский Сов­деп. По-деловому, без значительных конфликтов протекала кампания по изъятию церковных ценностей в По­волжье, Тамбовской, Курской губер­ниях, других местах.

В большинстве случаев не доходило до столкновений властей с духо­венством, верующими и в Московской епархии — самой богатой и крупной, хотя позднее обновленцы, а затем и антирелигиозная пропаганда постарались представить дело наоборот, утверждая о 1,5 тысячи «крова­вых эксцессов». Были случаи, когда священнослужители-«тихоновцы» вы­ступали на митингах и собраниях да­же в поддержку решений ВЦИК.

Но, к сожалению, не обошлось-таки без нескольких эксцессов. Самый значительный произошел у Дорого­миловской заставы при изъятии цен­ностей из Богоявленной церкви. Шум­ные толпы людей собирались при изъятии ценностей и из Знаменской, Покровской, Преображенской церквей в Сокольническом районе.

Более серьезные столкновения не удалось предотвратить в Шуе и Смоленске. Хотя надо признать, что дра­матические события в этих местах требуют большего изучения: здесь много туманного, противоречивого. Скажем, средства официальной пропаганды, рассказывая о событиях в Шуе, давали им довольно упрощенную и одностороннюю трактовку: в начале марта 1922 года при изъятии церковных ценностей в православ­ных приходах города исключительно по вине верующих, мол, произошли столкновения населения с милицией, которая на подмогу вызвала регуляр­ные части Красной Армии. Но якобы это еще больше разозлило толпу. На приказ «Остановиться!» она не реаги­ровала, все плотнее обступая красноармейцев... В результате четыре че­ловека были убиты, 10 ранены. Но не говорилось о том, что среди уби­тых и раненых не было ни одного красноармейца.

События в Шуе изменили расстановку сил в Политбюро ЦК РКП(б) по вопросу об изъятии церковных ценностей и об отношении к духовен­ству. Рыков, Каменев, Калинин преж­де выступали против «решительных мер» к священнослужителям, на чем настаивал Троцкий (он был ответственным от Политбюро за проведение кампании по изъятию ценностей. — В.А.) и поддерживавшие его Зиновь­ев, Бухарин и некоторые другие. В.И. Ленин в данном вопросе тогда тоже колебался, видя, что ни одна из сторон не имеет перевеса. Да и ситуация в стране еще не позволяла на­чать «атаку на церковь». Однако со­бытия в Шуе дали повод Троцкому и его сторонникам перейти в наступ­ление на «церковных мракобесов». Сопротивление Рыкова, Каменева, Калинина было сломлено, когда Троцкого поддержал Ленин, который в секретном письме В.М. Молотову для членов Политбюро 19 марта 1922 года заявил, что «шуйский инцидент» — «...не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы мо­жем 99-ю из 100 шансов на пол­ный успех разбить неприятеля наго­лову... Позже сделать нам этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких кресть­янских масс, который бы либо обес­печивал нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъяти­ем ценностей останется, безусловно и полностью, на нашей стороне... Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и пода­вить его сопротивление с такой же­стокостью, чтобы они не забыли это­го в течение нескольких десятиле­тий... Чем большее число представи­телей реакционного духовенства и реакционной буржуазии нам удастся по этому поводу расстрелять, тем луч­ше...».

Меньше всего Ленин нуждается в оправдании его действий с чьей бы то ни было стороны. Не собираюсь это­го делать и я, но хочу только отме­тить, что все действия этого крупней­шего политика следует соотносить с конкретным историческим контекстом. А он таков, что в России тогда опять, как и в 1918 году, свирепст­вовал голод и снова от того, удастся ли его скоро победить, зависела судь­ба Советской власти. Вот почему столь жесток был Ленин к любым по­пыткам помешать властям справить­ся по своему разумению с голодом, встать на пути намеченных Полит­бюро мер по выходу из трагедии, постигшей страну. Правда, иные ва­рианты спасения голодающих, кро­ме определенных Политбюро, не рас­сматривались. Видимо, слишком под­купающим и заманчивым своей ка­жущейся простотой и быстротой ис­полнения представлялось предложе­ние Троцкого путем изъятия церков­ных ценностей решить сложнейший вопрос. К тому же, как казалось, тем самым можно было «наказать» цер­ковную иерархию за её нелояльность Советской власти. Что же, соблазн простых, быстрых и универсальных решений — великое искушение...

События эти сильно взбудоражили народ, вызывали тревогу в руководящих кругах. «Известия» были вы­нуждены поместить специальное под­робное «Правительственное сообще­ние о событиях в городе Шуе в свя­зи с изъятием церковных ценностей». В городе работала комиссия ВЦИК под руководством П.Г. Смидовича, которая, правда, пробыв там очень недолго, пришла к сугубо односторон­нему выводу: местные власти посту­пили правильно, во всем виновата лишь толпа, да еще церковные иерархи из Москвы, возбуждавшие население на «многочисленные конф­ликты с органами Советской власти».

Однако факты убеждают в обратном: случаев ожесточенного сопро­тивления верующих и населения ор­ганам власти при изъятии ценностей насчитывалось весьма немного, что было характерно не только для Мос­ковской, но и для другой крупней­шей епархии — Петроградской. Да­вая интервью корреспонденту «Из­вестий» в связи с ходом кампании по изъятию ценностей, заместитель уполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей Петрограда и Северо-Западной области Привороцкий отмечал: «Относительно на­строений, господствующих среди ду­ховенства по поводу производящейся в настоящее время описи, следует отметить, что в большинстве случаев представители последнего относятся к этому вполне лояльно и даже успокаивают мирян не чинить препятст­вий должностным лицам...».

Одним из главных вдохновителей кампании (если вообще не первейшим её инициатором) по изъятию ценностей был Л.Д. Троцкий. Имен­но ему направлялись на исполнение все полученные весной и летом 1922 года Совнаркомом и Политбю­ро ЦК РКП(б) телеграммы и письма с мест с жалобами и предложениями в связи с изъятием церковных цен­ностей. Он и был больше всех недо­волен ходом кампании, её темпами. 26 марта 1922 года Троцкий в пись­ме М.И. Калинину негодовал: «По телеграммам, печатающимся в газетах, совершенно ясно, что во многих местах изъятие ценностей происхо­дит фиктивно, то есть изымается часть ценностей, не покушаясь на главное, и таким образом достигают «мирного» изъятия. Необходимо по­слать инструкцию на места о том, что за неполное, то есть не согласующе­еся с декретом, изъятие отвечают местные органы, как за преступное нерадение. Во всех местах, где одно поверхностное изъятие произведено, нужно требовать второго изъятия, полного и решительного...».

К тому времени стало ясно, что расчет на «бесчисленные богатства церкви» провалился (их там просто не оказалось в таком количестве. — В.А.). Инициаторам неудавшейся авантюры по втягиванию партии и государственных органов в сомнительную кампанию очередной войны с церковью потребовалось снять с себя за это ответственность. Решено было всю вину свалить на духовенст­во, которое, мол, сумело перехитрить власти и спрятать золото.

^ Троцкий против Тихона

25 апреля 1922 года Троцкий в письме П.А. Красикову давал установки: «...Нужно официально запро­сить главных руководителей церкви относительно того, какие ценности (золото, драгоценные камни) имелись в церкви до революции. Какие ве­лись описи этим ценностям? Где эти описи находятся? И по установлению несоответствия между описями и на­личностью в 2 — 3 наиболее важных случаях предъявить ответственным руководителям прямое обвинение в организации вывоза церковных цен­ностей за границу». (Напомню: в бе­седе с корреспондентом «Известий» уполномоченный Совнаркома в Петрограде Привороцкий отмечал, что описей имущества в церквах нет, как не было их и раньше, а те немногие, которые нашлись, — старые, 1886 го­да. К тому же церкви были сильно разграблены населением в 1917 — 1918 годах, власти их плохо охраня­ют. Так что претензии за отсутствие многих ценностей Троцкий умышлен­но предъявлял не вполне по адресу — высшим иерархам РПЦ, которые ни­как не могли быть в полной мере ответственными за такое положение на местах. — В.А.).

Тем не менее вскоре в Москве был начат процесс по делу 54 человек, обвиненных в сокрытии церковных ценностей, неподчинении властям при их изъятии. В числе обвиняемых были 20 священников, но Тихона среди них тогда еще не было, хотя проклятий в его адрес в прессе было уже предостаточно.

То, что всей кампанией по изъятию ценностей в стране руководил Троцкий, держалось строго в секрете. Не случайно Ленин в письме Молотову для членов Политбюро 19 марта 1922 года специально оговаривал: «Офи­циально выступить с какими то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — никогда и ни в ка­ком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед пуб­ликой тов. Троцкий». Но как ни тща­тельно скрывалась роль Троцкого тем не менее скоро духовенство уста­новило его руководящее положение в кампании. Поэтому патриарх Тихон не раз публично называл Троцкого «гонителем церкви», критиковал мно­гие его действия.

Троцкий не мог простить Тихону высказываний о кампании по изъятию ценностей как об авантюре. Пат­риарх говорил: «...В церквах нет та­кого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было получить какие-то чудовищные суммы денег… Боюсь, что около вопроса о церковных цен­ностях поднято слишком много шу­ма, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата...».

Троцкий не мог простить Тихону высказываний, что кампания по изъятию церковных ценностей преследует другую цель, не ту, чтобы лишь накормить голодных. Хлеб в стране есть, говорил патриарх, и мы предлагаем его сдавать верующим взамен церковных святынь, но власти не разрешают этого делать. Действительно, с самого начала кампании по изъятию церковных ценностей в СНК и ВЦИК стали приходить просьбы от верующих разрешить обмен «священ­ных предметов» на хлеб. Совнарком направлял эти обращения верующих Троцкому. Но ни одно подобное пред­ложение у него не нашло поддерж­ки, Троцкий твердо стоял за изъятие всех церковных ценностей и реализа­цию их за границей, главным обра­зом в Америке.

Патриарх считал Троцкого одним из главных инициаторов развязывания Гражданской войны в России, «пособником» страшного греха — «гибели миллионов христиан». Он утверждал, что Троцкий вынаши­вает «дьявольские планы» — двинуть «русское воинство» в Европу и Азию. (Действительно, тот не раз предлагал использовать части Крас­ной Армии для «активизации рево­люционного процесса на Западе», «помочь индусам изгнать британских колонизаторов», для чего планиро­вал осуществить военный поход в Индию и т.д. — В.А.) Для осуществ­ления таких «чудовищных по своей греховной сути планов», утверждал Тихон, Троцкий добился увеличения Красной Армии до 1,5 миллиона солдат, что стало невыносимым бременем для России.

На подобные критические выступления патриарха Троцкий реагировал крайне нервозно, нетерпимо, призы­вая немедленно предать Тихона «ре­волюционному суду».

Был ли в России «религиозный НЭП»?

Курс партии на развитие НЭПа, укрепление смычки между городом и деревней требовал смягчения ситуации вокруг «религиозного вопро­са» (практически вся деревня нахо­дилась тогда под сильным религиоз­ным влиянием. — В.А.). К тому же Г.В. Чичерин и сотрудники НКИД не раз ставили перед политическим руководством страны вопросы о том, что необходимо в ближайшее время как-то урегулировать взаимоотноше­ния с церковью, ибо их запущенность вредит внешнеполитическому реноме РСФСР. В мае 1923 года британ­ское правительство выступило с меморандумом, в котором осуждало «от имени всего цивилизованного мира» гонения на церковь в России. Высту­пая в августе того же года перед парт­активом Москвы, Ем. Ярославский отмечал, что международная обста­новка требует изменения церковной политики. Мы вынуждены создать в стране «религиозный НЭП», говорил Ярославский, «поскольку вступаем в сношения с буржуазными государствами».

Решение «религиозного вопроса» необходимо было, по мнению некоторых влиятельных в партии лиц, максимально ускорить, пусть даже и на компромиссной основе. В результате дискуссий в ЦК РКП(б) и СНК пришли к выводу, чтобы руководст­во православной церковью, а имен­но с ней отношения были самые обостренные, в довольно сжатые сро­ки взяло бы в свои руки духовенст­во, абсолютно лояльнее Советской власти и правительству. ВЧК, а за­тем ОГПУ к тому времени уже не­мало «поработали» с некоторыми священнослужителями в Москве и Петрограде: А. Введенским, В. Красницким, епископом Антонином, кото­рые были недовольны своим церков­ным положением и рвались к руководству РПЦ, понимая, что это воз­можно только с помощью властей при дискредитации авторитета церковной иерархии во главе с патриархом.

23 марта в «Известиях» появилась беседа с епископом Антонином, как написано в газете, «наиболее популярным в Москве представителем ле­вого духовенства», в которой он об­рушился на патриарха Тихона с кри­тикой по поводу его якобы запреще­ния сдавать церковные ценности го­сударству. Атака на Тихона руками духовенства была открыта. Днем раньше состоялось совещание в Агитпропотделе ЦК РКП(б), на котором выступил заместитель заведующего АПО Я. Яковлев с информацией о предстоящих задачах, определенных на только что состоявшемся заседании Политбюро ЦК РКП(б) по вопро­су о срочном проведении «агиткам­пании в области борьбы с тихонов­ским влиянием». Было принято предложение А.В. Луначарского и ему же поручено привлечь епископа Владимира к выступлению в печати с осуждением позиции патриарха.

29 марта «Известия» опубликова­ли обращение 12 священников, в том числе А. Введенского, В. Красницкого, А. Боярского, к верующим, а 31 марта газета предоставила воз­можность выступить с «Открытым письмом к верующим православ­ным» священнику Сергею Калиновскому, в котором они с гневом по­вествовали, как иерархи «забыли о народном горе», призывали критиче­ски отнестись к воззванию Тихона.

Но для устранения Тихона от руководства церковью всего этого бы­ло, конечно, недостаточно. Необходи­ма была какая-то крупная акция, ко­торая могла бы разом сильно дис­кредитировать патриарха. Для этого Наркомюстом было решено привлечь внимание широкой общественности к некоторым столкновениям верующих с властями на почве изъятия ценно­стей из церквей, обвинив духовенст­во в подстрекательстве прихожан против выполнения распоряжений правительства, дав понять, что за всеми этими событиями стоит патриарх Тихон как глава «церковной контрреволюции».

Судебные расследования в Моск­ве, например, показали, что призы­вов приходского духовенства к непосредственному сопротивлению пред­ставителям власти засвидетельство­вано не было. Было зачитывание воз­звания патриарха и его комментирование, но в весьма осторожных тол­кованиях. И тем не менее были при­менены крайние меры наказания — одиннадцать смертных приговоров вынес в Москве Революционный Три­бунал под председательством Бека в начале мая 1922 года десятерым священникам и одной молодой ми­рянке за «организацию кровавых столкновений» в столице.

По инициативе Л.Б. Каменева позднее шестерым осужденным смерт­ная казнь была заменена тюремным заключением, но в отношении осталь­ных Троцкий остался непреклонен, как этого ни добивался Каменев. Троцкий твердо стоял за исполнение казни оставшимся пятерым осужден­ным священникам и добился своего: 18 мая 1922 года члены Политбюро на очередном заседании согласились с его требованиями.

Московский процесс сразу приобрел политическое звучание. Следст­вие и Трибунал без достаточных на то оснований утверждали, что речь идет о действиях «широко разветв­ленной организации церковной иерар­хии», поставившей перед собой цель спровоцировать население для участия «в явно контрреволюционных действиях для ниспровержения Со­ветской власти, а не только в сопро­тивлении изъятию...».

6 мая 1922 года «Известия» опубликовали несколько больших мате­риалов о московском процессе и «зловещей роли Тихона в его организации и вообще в руководстве церковной реакцией». Еще до су­да над патриархом и следствия по данному «делу», которые только и могли бы определить степень его виновности, газета начала противозаконную дискредитацию главы Рус­ской Православной Церкви. Цель всей этой кампании была в том, что­бы морально и политически уничто­жить Тихона, а при помощи обвиняе­мых, которые под угрозой смертной казни к тому времени уже начали давать на патриарха «необходимые Трибуналу показания», привлечь к уголовной ответственности как за­урядного преступника, поставив под вопрос само пребывание его во гла­ве церкви. Не случайно сразу после московского процесса «Известия» поместили беседу с председателем Ревтрибунала Беком, который за­явил, что «минувший процесс послу­жил началом раскола среди церков­ников, и недалек тот момент, когда наиболее идейные, культурные элементы порвут с Тихоном и его приспешниками».

Несмотря на требования Троцкого и его сторонников, Ленин был про­тив предания Тихона суду, отмечая, что «самого патриарха Тихона, я ду­маю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблю­даемы и вскрываемы...». Однако Троцкий настоял на аресте Тихона и начале подготовки над ним судебно­го процесса.

7 мая было опубликовано официальное сообщение от имени Москов­ского Ревтрибунала о привлечении патриарха Тихона «к судебной ответ­ственности, направив следственные материалы для производства рассле­дования в Наркомюст».

Требование «возбудить уголовное преследование против б. патриарха Тихона» поступило и от Ревтрибунала Петрограда, где 5 июля 1922 го­да завершился «процесс церковни­ков», по приговору которого 11 чело­век во главе с митрополитом Петро­градским Вениамином были осужде­ны на смертную казнь. Они обвиня­лись «в злостном саботаже» мерам Советской власти по изъятию ценностей, в том числе владыка Вениамин, человек довольно смиренного и крот­кого нрава, горячо любимый паствой, отнюдь не противившийся властям, о котором адвокат на процессе сказал: «Перед нравственной красотой этой ясной души не могут не преклонять­ся даже его враги».

Лето 1922 года оказалось време­нем расплаты утвердившейся власти со своими оппонентами и поверженными противниками. По всей стране прокатились судебные процессы не только над церковниками, но и над эсерами, меньшевиками, савинковцами, участниками «Донской повстанческой Армии» и другими. Патриарх Тихон был объявлен их пособником и «духовным покровителем». В мае того же 1922 года он был переведен под домашний арест. Обвинения пат­риарха в «контрреволюционных дей­ствиях» предпринимались уже не впервые. Но всякий раз им не хвата­ло аргументированности. Да и сам Тихон постоянно заявлял об абсурдности подобных обвинений. Так, еще в декабре 1919 года в письме в СНК он утверждал по этому поводу: «Никаких воззваний о свержении Совет­ской власти я не подписывал и ника­ких действий для этого не предпри­нимал и предпринимать не собира­юсь... Не наше дело судить о земной власти, Богом допущенной, а тем бо­лее предпринимать действия...». Об этом же он заявлял и перед своим последним арестом в 1922 году, но это опять не было принято во внимание...

Конечно, надо признать, что лич­ная нелояльность патриарха Тихона Советской власти, а не некая «заговорщицкая деятельность», о чем он тогда не раз говорил, не способство­вала стабилизации обстановки в стра­не, генерировала общественную на­пряженность, настраивала многих ве­рующих против нового режима. Для властей Тихон был крайне неудобной фигурой, располагавшей к тому же реальными и мощными рычагами воз­действия на сознание и поведение де­сятков миллионов людей.

Во всей антитихоновской кампа­нии было важное обстоятельство: по сути, преследовалась цель разру­шить Русскую Православную Цер­ковь как целостный организм со стройной организацией, иерархич­ностью, создав взамен множество мелких независимых друг от друга и от центра общин. На московском процессе не раз говорилось (извра­щая и дух, и букву ленинского дек­рета об отделении церкви от госу­дарства. — В.А.), «что вопреки дек­рету об отделении церкви от государ­ства, допускающему лишь приход­ские объединения верующих во гла­ве со священником, существует еди­ная, высшая всероссийская духовная организация, подчиняющая себе волю этих отдельных приходских объ­единений, волю всех разбросанных по Руси смиренных «попиков». Еще откровеннее это признавал Ем. Яро­славский, который говорил: «...Пат­риарх Тихон мог назначать, сме­щать, перемещать того или иного священника. Тихон распоряжался огромными церковными богатства­ми... Церковь отделена от государст­ва, но государству не безразлично, какова власть духовенства... Вопрос встал о тихоновской организации... Раз мы разбили белогвардейские организации, то нужно было эту рабо­ту закончить, но вопрос был в том, на чем, на каком факте мы дадим бой этому духовенству. Поводом послужило изъятие церковных ценно­стей в связи с голодом».

^ Кто поддерживал обновленцев

Ем. Ярославский и ряд других партийных и государственных деяте­лей были уверены, что руками сто­ронников А. Введенского, В. Красницкого, получивших вскоре назва­ние обновленцев, можно разбить ста­рую «церковную машину» и потому до поры до времени им надо помо­гать. Член Президиума ВЦИК П.Г. Смидович в письме в Ростовский-на-Дону Совдеп по этому пово­ду советовал: «Живая церковь» (од­но из течений обновленчества. — В.А.) — лояльная по отношению к Советской власти — должна встре­тить особенно внимательное и дели­катное отношение к её нуждам со стороны Советской власти». Об этом он писал в том же году и в Рязан­ский Совет: «Из высших соображе­ний церковной политики Центр идет по возможности навстречу ВЦУ». (Высшее Церковное Управление — руководящий орган обновленцев. — В.А.)

Добившись удаления Тихона под домашний арест, обновленцы экстренно обратились с посланием во все епархии, а также через советскую печать к клиру и мирянам немедлен­но порвать с «тихоновщиной» и пе­рейти в «Живую церковь». Духовен­ству строго предписывалось не толь­ко создать «живоцерковные» прихо­ды, благочиния, епархии, но и сроч­но провести в их руководящие орга­ны на экстренно созванных съездах и собраниях «преданных революционному делу и Советской власти» клириков. Была поставлена задача повести дело к избранию делегатов на новый Поместный Собор, на котором обновленцы хотели закрепить новые порядки и, осудив патриарха, добиться его официального смеще­ния.

Одним из инициаторов раскола Русской Церкви был Троцкий. На заседании Политбюро 20 марта 1922 года был принят подготовленный им документ, в котором говорилось, что необходимо «внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто вы­ступают в пользу изъятия».

Если в центре обновленцы первоначально довольно быстро одолели сопротивление «тихоновцев», то на местах дело обстояло сложнее: влияние их идей не только не проникло сколько-нибудь глубоко в среду духо­венства, верующих масс, но и вызва­ло у них резкое неприятие. Особен­но непопулярными у верующих «ти­хоновской ориентации» были идеи об­новленцев о возможности второбрачия духовенства, женатом епископа­те, закрытии монастырей, соединении «теории классовой борьбы с учением Христа» и т.д. Поэтому намерения о проведении в 1922 году Поместно­го Собора не смогли быстро реализоваться.

Не удалось в тот год провести Поместный Собор еще и потому, что внутри лагеря противников патриар­ха Тихона разгорелась ожесточенная борьба за власть. Это сильно беспокоило власти. Еще 5 сентября 1922 го­да П. Смидович в письме председа­телю ВЦУ митрополиту Антонину и его заместителю протоиерею Красницкому настоятельно рекомендовал «обсудить и преодолеть вопросы возникших разногласий в движении цер­ковного обновления». А за три ме­сяца до открытия обновленческого Церковного Собора, 30 января 1923 года, комиссия по проведению отделения церкви от государства при ЦК РКП(б) под председательством Ем. Ярославского специально рассмотрела комплекс вопросов, связан­ных с проведением этого церковного форума. Была проанализирована деятельность ВЦУ, изучены предло­жения по оказанию ему помощи в борьбе с «тихоновщиной». Учитывая, что в Петрограде, по сообщению ГПУ, у обновленцев появились серь­езные оппоненты — пятеро священ­ников во главе с епископом Петер­гофским Николаем (Ярушевичем), которые попытались «возродить ти­хоновскую ориентацию», комиссия поручила «намеченных ГПУ 5 питер­ских священников во главе с еписко­пом Ярушевичем арестовать и вы­слать».

Специально на этом же заседании комиссия рассмотрела вопрос о патриархе. Необходимо было, по замыс­лу организаторов предстоящего про­цесса над Тихоном, как можно быст­рее закончить следствие, чтобы до открытия Поместного Собора осудить патриарха как вдохновителя «церков­ной контрреволюции», облегчив тем самым обновленцам борьбу с «тихо­новщиной» на самом Соборе. Было решено процесс по «делу патриар­ха закончить до 25 марта 1923 го­да,.. ограничив до минимума число обвиняемых и свидетелей на про­цессе».

27 февраля 1923 года комиссия вновь рассмотрела вопросы подготов­ки церковного Собора. На этот раз ей пришлось оберегать обновленцев от их противников, объявившихся в Москве — «Свободно-Трудовой Церк­ви», потому что она «может прине­сти вред развитию обновленческого движения». 27 марта 1923 года комиссия обсудила вопрос о составе предполагаемого руководства ВЦУ. После обстоятельного анализа всех предложений она пришла к выводам: «1). Состав ВЦУ оставить коалиционным; 2). Председателя ВЦУ пока не избирать; 3). Председателем на Соборе наметить В. Красницкого».

Однако начать работу Собора в назначенный срок обновленцы опять не смогли. Вмешалось Политбюро ЦК РКП(б) и порекомендовало отсрочить Собор, смягчить подход к патриарху Тихону. Этот поворот событий, на наш взгляд, объяснялся осложнением событий внутри страны: во многих губерниях пошли волне­ния верующих и духовенства «тихоновской ориентации», недовольных захватом власти в приходах обнов­ленцами, атаками на патриарха, при­зывами к его смещению и осужде­нию. Особенно острым было недо­вольство в деревне. Поэтому, чтобы не сорвать из-за возможных беспорядков весенний сев, Политбюро порекомендовало комиссии перене­сти открытие Собора на более позд­ние сроки. Для этого же было пред­ложено прекратить антитихоновскую пропаганду в деревне, повернув её большей частью «на заграницу». Но эта позиция встретила сильное про­тиводействие комиссии. Ярославский направил письмо в Политбюро ЦК РКП(б), в котором выразил несогла­сие с решением об отсрочке Поместного Собора и переносе на более поздний срок процесса над Тихоном.

Ярославскому и членам комиссии удалось, хоть и с некоторой оттяж­кой, настоять на открытии Собора в апреле — 29-го числа он начал свою работу. Правда, не в храме Христа Спасителя, как намечалось, а в 3-м Доме Советов в Москве. 350 скорее направленных властями, нежели демократически избранных делегатов утвердили программу заседаний Собора из 10 вопросов, среди которых в числе главных был — «Отношение Церкви к Октябрьской революции, к Советской власти и патриарху Тихону». С докладом по этому вопросу 3 мая выступил А. Введенский. Пос­ле бурных прений была принята ре­золюция по данному вопросу: «...Со­бор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и преда­телем Церкви и на основании цер­ковных канонов объявляет его ли­шенным сана и монашества и возвра­щенным его в первобытное мирянское положение...».

^ Состоялся ли суд над патриархом?

В последнее время ряд центральных изданий, в том числе, к сожале­нию, и такое авторитетное издание, как «Известия ЦК КПСС» (1990, № 4, с. 195), сообщили своим чита­телям, что патриарх Тихон советским судом был осужден в 1922 году. Но так ли это?

Сразу после завершения Собора были осуществлены попытки приступить к суду над Тихоном. Из-под до­машнего ареста в Донском монасты­ре он к тому времени был переведен в тюрьму ГПУ. Но эти попытки уме­ло сорвал сам патриарх. Организато­ры процесса надеялись, что им при­дется судить не только Тихона, но и всю «тихоновскую церковную контрреволюцию». Тихон полагал, что этим самым будет осуждена и ор­тодоксальная Русская Православная Церковь, а обновленцы укрепят свои позиции. Поэтому он решил не дово­дить дело до суда. В середине июня, находясь в тюрьме, Тихон обратился в Верховный Суд с заявлением: «...Будучи воспитан в монархиче­ском обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, при­чем враждебность из пассивного со­стояния временами переходила к ак­тивным действиям... Я раскаиваюсь в этих проступках против государст­венного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стра­жи...».

Это заявление озадачило организаторов процесса. Получалось, что Тихон до суда признавал свою ви­ну и раскаивался. Под сомнение ста­вилась в этом случае необходимость самого процесса. 19 июня комиссия при ЦК РКП(б) рассмотрела весь комплекс вопросов, вызванных заяв­лением Тихона. После оживленного обсуждения было решено добиваться от Тихона внесения в текст его заяв­ления существенных поправок: «а) признать свои преступления про­тив Советской власти; б) признать, что Константинопольский (Вселен­ский) патриарх Мелетий (критико­вавший многие действия Советской власти. — В.А.) является ставленни­ком Англии; в) высказаться против Польского правительства». Лишь в этом случае комиссия считала возможным изменить меру пресечения Тихону.

Патриарх под нажимом согласился-таки конкретизировать свою вину, указав в заявлении о его «преступ­ном отношении» к Брестскому миру в 1918 году, анафемствовании тогда же им действий властей, а также при­знал враждебным Советской власти воззвание против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей. От осуждения патриарха Мелетия и Польского правительства Тихон отказался, дописав лишь в заключительной части заявления, что «...Я окончательно и решительно отмеже­вываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвар­дейской контрреволюции». 25 июня судебная коллегия по уголовным де­лам Верховного Суда в составе председателя О.Я. Карклина и членов А.В. Галкина и Челышева постановила ходатайство гражданина Белавина В.И. (б. патриарха Тихона) удовлетворить и ранее принятую в отношении его меру пресечения — со­держание под стражей — отменить». 27 июня он был освобожден.

На следующий день в советской печати было опубликовано интервью «бывшего патриарха Тихона» с сотрудником РОСТА, в котором он за­явил: «Собор осудил меня за контрреволюцию, но он этого не мог сде­лать, ибо судить меня за контррево­люцию может только Советская власть». Далее Тихон высказал на­мерение вернуться к богослужебной практике, а 15 июля выпустил посла­ние, в котором сообщил о своем воз­вращении к руководству церковью, объявив, что считает решения обнов­ленческого Собора о его низложении незаконными.

Это известие вызвало радость у его многочисленных приверженцев, пере­полох и замешательство в кругах об­новленцев. О сложной ситуации в церковных кругах, образовавшейся в связи с возвращением Тихона к богослужебной практике, говорил, высту­пая со специальным докладом в сентябре 1923 года в ЦК РКП(б), начальник VI Отдела ОГПУ Е. Тучков: «Освобождение, а в особенности рас­каяние Тихона, распоряжение о его молении за Советскую власть и на­мерение перейти на новый стиль не только ошеломило церковников, но для многих более или менее видных советских деятелей это также было не совсем понятно. По одной версии он сошел с ума, по другой — продал­ся большевикам, по третьей — все это подделка, и даже некоторые верующие самого Тихона считали под­дельным, а главным образом, боялись того, как бы Тихон не перешел в об­новленцы».

Освобождение Тихона, продолжал Тучков, обновленцев испугало, т.к. первоначально они толковали это как свою ликвидацию гражданской властью и ставку на Тихона. Когда же было выпущено Тихоном первое воззвание, то верующие убедились, что Тихон противообновленец, и к не­му отношение сразу изменилось в лучшую сторону.

Несмотря на некоторое смягчение отношения властей к Тихону, обновленцам продолжала оказываться под­держка со стороны различных госу­дарственных органов, главным обра­зом по линии ГПУ, НКВД, НКЮ, что никак нельзя было признать за­конным. Ведь в инструкции тех же НКЮ и НКВД, принятой тогда же — в июне 1923 года, по этому поводу отмечалось: «Запрещается всем го­сударственным установлениям путем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим культам или религиоз­ным группировкам». Верующие «тихоновской ориентации» также актив­но возражали против этого. Так, це­лая серия жалоб пришла в Наркомюст осенью 1923 года из Ташкен­та, в которых говорилось, что все пра­вославные храмы насильно переда­ются обновленцам, а священники, со­противляющиеся этому, арестовыва­ются. Органами ОГПУ и НКВД бы­ли арестованы в 1923 году за отказ примкнуть к обновленцам, зарегист­рироваться в таком качестве в Ка­лужском Совдепе и приговорены к принудительным работам священни­ки Остроумов и Богословский. В июне того же года в Петрозавод­ске были арестованы и отправлены в ссылку на три года в Нарымский край епископ Ефимий и священники Хазов и Гумилев. Любопытна формулировка мотивов их ареста: «За ан­тисоветскую церковную деятель­ность», выразившуюся в том, что во­преки настроениям обновленцев здесь на епархиальном собрании правящим архиереем был избран «тихоновец» — епископ Ефимий. Специаль­ная акция была предпринята против ярославского архиерея Иосифа, который, по сообщению работников местного отделения ОГПУ, своими действиями развалил силы обновленцев и создал «староцерковную орга­низацию». «При таких обстоятельст­вах, — сообщали ярославские чеки­сты в Москву, — деятельность обновленческой группы в Ярославской гу­бернии, естественно, должна заме­реть... Для поддержания деятельно­сти обновленческой группы, безуслов­но, необходимо изъять из пределов Ярославской губернии епископа Иоси­фа, что значительно ослабит тихо­новскую группу и этим даст возмож­ность оживиться обновленческой группе...».

Таким образом, встав на сторону обновленцев, власти все более втягивались во внутрицерковные дела ре­лигиозных организаций, что не согла­совывалось с декретом об отделении церкви от государства.

Эти тенденции беспокоили Тихона. С начала 1924 года он начал добиваться приема у высших советских и государственных руководителей, что­бы донести до них озабоченность со­стоянием отношений государства и церкви. Наконец, несмотря на противодействие ряда ответственных лиц в ЦК РКП(б) и СНК, весной 1924 го­да он сумел пробиться на беседу к М.И. Калинину, а также и к А.И. Рыкову. Особенно благожелательно к нуждам Православной Церкви и просьбам патриарха Тихона отнесся председатель Совнаркома Рыков. Он пообещал помочь в уменьшении налогов с храмов и духовенства, осво­бождении из ссылок, заключения ря­да иерархов, уменьшить давление на религиозные организации со сторо­ны властей и т.д. Пожалуй, главным положительным результатом вмеша­тельства Рыкова и Калинина в отно­шения между государством и цер­ковью стало принятие той же весной, 21 марта, специального постановле­ния ЦИК СССР о прекращении дела по обвинению в антисоветских преступлениях патриарха Тихона. Так закончилось «дело» патриарха Тихо­на. Суд над ним, как этого ни доби­вались «борцы с религией», так и не состоялся. Авторитет патриарха в Русской Православной Церкви вырос и укрепился, а влияние обновленцев значительно упало среди верующих.

Итак, кампания по разрушению единства РПЦ, устранению её иерархии от руководства и замене более лояльными новому режиму вла­сти священнослужителями - обновленцами, несмотря на активную под­держку последних государственными органами, потерпела, оценивая её в целом, неудачу. «Тихоновское», или ортодоксальное, направление в РПЦ не только доказало свое право на существование среди прочих других, но и вернуло себе в конце 20-х годов господствующие позиции, опираясь на поддержку более 50 миллионов православных верующих. Самой общественной практикой было подтверждено, что всякое административ­ное «наступление на религию» — авантюра. Однако эти исторические уроки были плохо усвоены, ибо к концу 20-х годов поднялась очеред­ная волна «антирелигиозного наступ­ления», когда была поднята на щит Сталиным идея о необходимости ускорения «построения социализма в одной отдельно взятой стране», что предполагало превращение СССР в единый «военный лагерь», в котором не допускалось и намека на существование в обществе инакомыслия, а церковь опять стала представляться «оплотом контрреволюции».

С тех пор, если не считать короткого периода потепления отношений государства и церкви во второй поло­вине 40-х годов, ситуация в этой об­ласти мало изменилась. Лишь с на­чалом перестройки церковь в СССР стала занимать соответствующее ей положение. […]

В 1989 году Собор епископов Русской Православной Церкви, рассмотрев деяния патриарха Тихона, канонизи­ровал его, причислив к лику святых.

______

Диалог. 1990. № 10. С. 93-104.