Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Вид материала

Документы

Содержание Сталин и другие: борьба за лидерство в партии Дискуссия 1923 года Распад «тройки» Подавляющее большинство и «ничтожное меньшинство» Книга л. троцкого о сталине. на разных полюсах Итак, читаем Троцкого... Примечания Н. Васецкого 2. Здесь явная натяжка. Кандидатуру человека, которого «никто не знал», вряд ли поддержал бы Пленум ЦК РКП(б), состоявшийся посл 5. Николаевский Б. — бывший меньшевик. В 30-е гг. был директором Института социальной истории в Амстердаме, которому Троцкий в 1

Подобный материал:

• Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
• Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
• Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
• Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
• Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
• Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
• Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
• Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
• Редакционная коллегия, 2025.27kb.
• План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.

Васецкий Н.

^ СТАЛИН И ДРУГИЕ: БОРЬБА ЗА ЛИДЕРСТВО В ПАРТИИ


13 июня 1988 г. пленум Верховного суда СССР отменил приговоры Зиновьеву и Каменеву, невинно осужденным в 1936 г.

Критика «тройки»

С критикой деятельности «тройки» (Сталина, Зиновье­ва, Каменева) на XII XIII, XIV съездах партии, других её форумах выступали Бухарин, Рыков, Косиор, Осинский, Лутовинов, Рудзутак и др.

В центре их внимания оказалось стремление оспорить, во-первых, проводимую «тройкой» групповую политику; во-вторых, её склонность к зажиму внутри­партийной демократии, исполь­зованию главным образом бюрократических методов руковод­ства; в-третьих, откровенную не­терпимость к любым критиче­ским замечаниям в свой адрес, каждое из которых членами «тройки» представлялось не иначе как в виде тенденции к фракционности, покушения на принцип единства партийных рядов.

Вот что говорил на XII съезде замнаркомзем Н. Осинский. Прежде всего он опроверг попытки Зиновьева навесить на него ярлык «раскольника», якобы стремившегося устранить из ЦК «тройку», и затем отме­тил: «В своих предсъездовских статьях т. Зиновьев выступил именно таким образом, как мо­жет выступать только некий «жрец» (намек на определение Сталиным кабинетных работни­ков — Авт.)... не отвечая дело­вым порядком решительно ни на что».

Сравнивая масштабы личности Зиновьева и Ленина, методы их подхода к товарищам по пар­тии, Осинский заключал: «Когда меня Ленин... по-отечески «се­чет», то я, товарищи, не обижаюсь... это делает мой духовный отец, человек, ниже которого я ростом, если брать мерилом рост человеческий, по крайней мере, на два аршина... Но когда пытается говорить ленинским языком т. Зиновьев, то я гово­рю себе: не верь глазам своим… И я считаю, что такие люди, как Зиновьев, не имеют права так поступать».

На XII съезде, выслушав выступление Осинского, Сталин тут же попытался осадить его: «Я не могу пройти мимо… вы­ходки тов. Осинского... в отно­шении тов. Зиновьева. Он по­хвалил т. Сталина, похвалил т. Каменева и лягнул т. Зи­новьева, решив, что пока доста­точно отстранить одного, а по­том дойдет очередь и до дру­гих. Он взял курс на разложе­ние того ядра, которое созда­лось внутри ЦК за годы рабо­ты». И Сталин, чтобы другим неповадно было критиковать это ядро, тут же резко осудил «атаки против того или иного члена ядра нашего ЦК».

Сталин рассчитал точно: чтобы удержаться наверху, надо сохранять «тройку» не толь­ко от критики остальных членов ЦК, но и от нападок главного противника - Троцкого.

^ Дискуссия 1923 года

Негативными аспектами в деятельности «тройки» тут же поспешили воспользовать­ся Троцкий и его сторонники. Они попытались использовать отмеченные просчеты, как повод для развязывания внутрипартийной дискуссии осенью 1923 г.

В письме Троцкого в ЦК и ЦКК от 8 октября 1923 г. говорилось: «Тот режим, который в основном сложился уже до XII съезда, а после него получил окончательное закрепление и оформление, гораздо дальше от рабочей демократии, чем ре­жим самых жестоких перио­дов военного коммунизма. Воз­лагая за это ответственность на «старую гвардию» в лице «трой­ки», Троцкий противопоста­вил младшее поколение партии старшему. В распрост­раненной накануне XIII партконференции (январь 1924 г.) брошюре «Новый курс» он за­явил: «Молодежь — вернейший барометр партии», тогда как старшее поколение, подобно лидерам оппортунистического II Интернационала, близко к «перерождению».

Выступлению Троцкого предшествовали два важнейших обстоятельства, без которых невозможно даже приблизительно что-либо понять в характере внутрипартийной борьбы того периода.

Первое обстоятельство - «Письмо к съезду» Ленина, и в частности те его заметки, которые были продиктованы 24-25 декабря 1922 г. М. Володичевой и 4 января 1923 г. Л. Фотиевой, с характеристикой лич­ных качеств членов ЦК РКП(б). […] Ни одного из них Ленин не считал своим преемником.

Как выяснилось, содержание «Письма к съезду», которое Ленин завещал хранить в полнейшей тайне до самой его смер­ти, через Фотиеву стало известно тем деятелям ЦК, о которых шла речь в письме, гораздо раньше, еще в декабре 1922 г.

Это, естественно, не могло не повлиять и на сам характер взаимоотношений между указанными деятелями партии. Никто из них не был заинтересован ни в том, чтобы вступать в борьбу между собой на платформе ленинского письма, ни в том, чтобы оно вообще стало извест­но в широких партийных кругах.

Именно этим объясняется тот факт, что, когда после смерти Ленина Н.К. Крупская 18 мая 1924 г., т.е. за несколько дней до открытия XIII съезда, передала ленинские записки в Центральный Комитет, состоявший­ся 21 мая, Пленум ЦК принял следующее постановление: «Пе­ренести оглашение зачитанных документов, согласно воле Вла­димира Ильича, на съезд, произведя оглашение по делегациям и установив, что документы эти воспроизведению не подле­жат, и оглашение по делегациям производится членами комиссии по приему бумаг Ильича».

В соответствии с этим постановлением и по решению прези­диума XIII съезда «Письмо к съезду», где шла речь о внутри­партийных вопросах, и в част­ности, о личных характеристи­ках членов ЦК, было оглашено по делегациям. Причем, как правило, оглашал Зиновьев, а Каменев давал соответствующие пояснения. Съезд, как извест­но, оставил Сталина в должно­сти генсека, несмотря на заяв­ление с просьбой освободить от занимаемой должности.

Так вторично в истории партии не было выполнено требование Ленина по организационному вопросу. Первый раз […] Ленин ставил вопрос об исключении из партии в октябре 1917 г. Зиновьева и Каменева и второй — о перемещении Сталина с поста генсека. Так Зиновьев и Каменев помогли Сталину сохранить свои позиции.

Второе обстоятельство — совещание в Кисловодске.

Стенограммы этого совещания, состоявшегося по инициативе Зиновьева, не велось. Ши­рокому кругу партийцев о нем стало известно лишь два года спустя — в декабре 1925 г., на XIV съезде ВКП(б). На съезде о совещании рассказывали Зиновьев, Сталин и Ворошилов.

Совещание проходило в од­ном из гротов близ Кисловодска, отчего и получило название «пещерного». Для участия в нем пригласили ряд деятелей пар­тии, находившихся на отдыхе, а часть вызвали из Ростова. Среди участников совещания были Зиновьев, Лашевич, Бу­харин, Фрунзе, Ворошилов, Орджоникидзе, Евдоки­мов и др. Троцкий и Сталин отсутствовали.

По поводу повестки дня совещания можно отметить следующее. В изложении Зиновьева, «дело шло о том, как нам нала­дить работу впредь до восстановления здоровья Владимира Ильича... Все участники совеща­ния понимали, и всем им одина­ково было ясно, что Секретариат при Владимире Ильиче — это одно, а Секретариат без Влади­мира Ильича - это совершенно другое. При Владимире Ильиче кто бы ни был секретарем (Ге­неральным. - Авт.), кто бы ни был в Секретариате, все равно и тот, и другой играли бы ограниченную, служебную роль... Без Владимира Ильича стало всем ясно, что Секретариат ЦК должен приобрести абсолютно решающее значение». (А во главе Секретариата уже стоял Сталин).

В связи с этим, отмечал Зиновьев, «…у Бухарина возникла идея, которая изложена в письме Сталину: политизировать Секретариат, создав нечто вроде «малого Политбюро» из 2—3 членов Политбюро. В их числе называли: Сталина, Троц­кого, меня или Каменева или Бухарина». Однако эта идея не прошла. «Ворошилов возражал, — рассказывал Зиновьев. — Поручили Орджоникидзе как другу Сталина ехать в Москву и тому объяснить ситуацию. Было и письмо». После чего Зиновьев заявил: «Говорят, мол, здесь начало склоки или интри­ганства и т.д., никаких этих элементов здесь не было ни на йоту. Были большие споры».

Тут Зиновьев покривил ду­шой: интрига здесь была, и на­правлялась она против Сталина.

Чем ответил Сталин? Он, по словам Зиновьева, прислал телеграмму «грубовато-дружеско­го тона: мол, дескать, вы, ребя­та, что-то путаете, я скоро при­еду, и тогда поговорим». В изло­жении самого Сталина этот эпи­зод имел следующую редакцию: «На вопрос, заданный мне в письменной фор­ме из Кисловодска, — рассказывал Сталин на XIV съезде, — я ответил отрицательно, за­явил, что, если товари­щи настаивают, я го­тов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой, и без требования гарантий прав меньшинства».

Тем не менее несмотря на такой легко­весный тон отказа от поста генсека, Сталин отнесся к происходившему крайне серьёзно. Он тут же поспешил в Кисловодск. И тогда, по словам Зиновьева, «опять в «пещере» или в другом месте — состоялось несколько раз­говоров». Решили Сек­ретариата не трогать, ввести в Оргбюро трех членов Политбюро.

Это предложение Сталина приняли. В Оргбюро ввели Троцкого, Бухарина и Зиновьева. «Я, - продолжал рассказ Зиновьев, - посетил заседание Оргбюро, кажется, один или два раза. Тт. Бухарин и Троцкий как будто не были ни разу. Из этого ничего не вышло. И эта попытка оказалась ни к чему».

План ограничить власть Сталина провалился. Однако существование «тройки», хо­тя по её статусу был нанесен весьма сильный удар, было продолжено. Главная причина, как уже отмечалось, — отпор выс­туплению Троцкого осенью 1923 г.

В противопоставлении Троцким молодого поколения партии её старым кадрам, стоявшим, по его мнению, на грани «перерождения», выразилось не только стремление к сведению личных счетов с «тройкой», но и попыт­ка противопоставить партию её аппарату. Борьба троцкистов против партийного аппарата, «аппаратчиков» фактически ока­залась рецидивом прежней борьбы Троцкого против Лени­на и большевистской партийно­сти: в 1904—1905 гг. — против «комитетчиков» и «комитетчины», в 1912 — 1914 гг. (Авгус­товский блок) — против реше­ний Пражской конференции, ис­ключившей ликвидаторов, впередовцев и троцкистов из рядов большевистской партии.

Этим обстоятельством тут же воспользовались Зиновьев и Каменев. Борьба с Троцким на этой основе их вполне устраивала, так как в дооктябрьский период они были рядом с Лениным и действовали, пусть не всегда последовательно, против рас­кольнической политики Троцко­го и его немногочисленных сто­ронников. Поэтому не случайно в ходе дискуссии 1923 г. они первыми обратились к доок­тябрьскому прошлому Троцкого.

Обвиняя Троцкого в меньшевизме, Зиновьев и Каменев, по их мнению, приобретали удоб­ный предлог, чтобы попытать­ся заставить партию забыть об их собственном оппортунизме в октябре—ноябре 1917 г. И как в то время Ленин требовал их исключения из партии, так в 1923 г. они потребовали исключить Троцкого из РКП(б).

Однако большинство Политбюро во главе со Сталиным не пошло на этот шаг. В октябре 1923 г. Политбюро и Президиумом ЦКК было принято реше­ние о возможности сотрудничества с Троцким, несмотря на его фракционное выступление, с тем чтобы таким образом попытаться выправить его ошибоч­ную линию. Это решение утвер­дила состоявшаяся в январе 1924 г. XIII партийная конфе­ренция.

Это решение означало, что Сталин гораздо быстрее Зиновьева и Каменева сумел сориенти­роваться в сложившейся обста­новке, оценить резкую смену настроений в руководящей группе Политбюро и ЦК партии, уло­вив значительный рост оппози­ционных настроений не только в отношении Троцкого, но и са­мой «тройки». Этим объясняет­ся то, что он не поддержал тре­бование Зиновьева и Каменева об исключении Троцкого. «Мы не согласились с Зиновьевым и Каменевым потому, что знали, что политика отсечения чревата опасностями для партии, — объяснял позднее свою позицию Сталин, — что метод отсечения, метод пускания крови — а они требовали крови — опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, — кто же у нас останется в партии?».

Это не значило, что сам Сталин не пользовался «методом отсечения и пускания крови», особенно впоследствии, для укрепления своих позиций в партии. Просто, критикуя этот метод в тот момент, Сталин рассчитал: в борьбе за власть луч­ше столкнуть Зиновьева и Ка­менева с Троцким (о разногла­сиях и соперничестве Сталина и Троцкого знали многие).

Выступив против предложения Зиновьева и Каменева, Сталин тем самым отводил недо­вольство других руководителей партии действиями «тройки» от себя лично, направлял это недовольство на двух других её членов. Им же он адресовал и идею о дальнейшем отстранении от руководства партии, помимо Троцкого, и других партийных деятелей. Характеризуя позицию Зиновьева и Каменева в Кисловодске, в ходе дискуссии 1923 г. в целом Сталин ставил вопрос: «Каков смысл этой платформы? Что это значит?». И отвечал: «Это значит руководить партией без Калинина, без Молотова. Из этой плат­формы ничего не вышло, не только потому, что она была в то время беспринципной, но и потому, что без указанных мной товарищей руководить партией в данный момент невозможно».

Сталин ясно давал понять, что он уже больше не отождествлял себя с деятельностью Зиновье­ва и Каменева, всецело солидаризировался с позицией боль­шинства Политбюро и ЦК, кото­рое считало, что наряду с Троц­ким все большую угрозу един­ству партии приобретала особая позиция Зиновьева и Каменева, по сути сводившаяся к едва скрываемым попыткам укрепить свое положение за счет отстра­нения других её деятелей.

^ Распад «тройки»

Продолжая наступление, Сталин нанес по Зиновьеву и Каменеву еще один удар в докладе «Об итогах XIII съезда РКП (б)», с которым он высту­пил 17 июня 1924 г. на курсах секретарей укомов при ЦК РКП(б).

Говоря о теории вообще и пропаганде ленинизма в частно­сти, Сталин в качестве примера искажения взглядов Ленина, без согласования с Политбюро, привел выражение Каменева о том, что очередным лозунгом партии является превращение «России нэпмановской» в Россию социалистическую (у Ленина, как из­вестно, речь шла о «России нэповской», что, конечно же, не одно и то же). И здесь же в докладе, не называя Зиновьева по фамилии, Сталин подверг критике его идею о диктатуре пар­тии.

Свой доклад опять-таки без согласования с Политбюро Сталин через Бухарина как главно­го редактора «Правды» опубли­ковал в ЦО партии 19 и 20 ию­ня. Разразился скандал. Тако­го в практике работы Политбю­ро еще не было. Зиновьев и Ка­менев обратились в Политбюро с жалобой на самочинные дейст­вия Сталина. Тут же состоялось расширенное заседание Полит­бюро с участием и членов ЦК. По словам Зиновьева, «15—17 большевиков-ленинцев на Политбюро признали выступление Сталина ошибочным».

Это решение Политбюро оказалось пирровой победой Зиновьева и Каменева в борьбе против Сталина за лидерство в партии. Несмотря на осуждение, инициатива прочно перешла в руки Сталина и его сторонников. Это подтвердилось и в ходе развернувшейся осенью 1924 г. новой дискуссии в партии с троцкистами.

Троцкий выступил со стать­ей «Уроки Октября», в которой попытался не просто переписать историю партии, в частности периода подготовки и совершения Октябрьской революции, но и подменить ленинизм троцкиз­мом. При этом Троцкий особый удар направил по Зиновьеву и Каменеву, стремясь взять у них реванш за поражение в предыдущей дискуссии. Он попытался оспорить выдвинутые против него обвинения в меньшевизме, для чего вновь напомнил всей партии о штрейкбрехерской позиции Зиновьева и Каменева в канун Октябрьского восстания. Причем Троцкий открыто заявил, что, раз они «сдрейфили» в самый ответственный момент революции, значит, «сдрейфят» и сейчас, в 1924 г. Поэтому им не может быть никакого доверия.

Зиновьев и Каменев ответили тем же. И так же, как в период дискуссии 1923 г., повели борьбу против Троцкого, заявляя о своей верности ленинизму. «Те­перь решается вопрос, что такое РКП 1924 г. — писал Зиновьев. — В 1903 г. он решался отношением к 1 п. Устава, a в 1924 г. — отношением к Троцкому, к троцкизму... Кто хочет теперь партию в союзе с Троцким, в сотрудничестве с тем троцкизмом, который откровенно выступает против большевиз­ма, тот отступает от основ ленинизма».

Троцкисты и на этот раз потерпели поражение. Причем особенно ощутимый урон им был нанесен в Ленинградской партийной организации.

Воспользовавшись ситуацией, Зиновьев в конце 1924 г. на пленуме Ленинградского губкома внес предложение об исклю­чении Троцкого из партии. Пред­ложение было принято. Однако в ЦК оно не прошло.

Борьба по поводу Троцкого продолжалась и дальше. Дело дошло до того, что Зиновьев и Каменев потребовали взять Троцкого под стражу. В разговоре с Г.И. Петровским Зи­новьев в следующих выражени­ях отзывался о Троцком: «За­чем вы (т.е. большинство чле­нов ЦК. — Авт.) эту дохлую собаку будете держать в Полит­бюро. От нее смердит, работать нельзя в Политбюро».

Вопрос о судьбе Троцкого решался на январском (1925 г.) Пленуме ЦК ВКП(б). «...Ленинградцы вместе с Каменевым по­требовали немедленного исклю­чения Троцкого из Политбюро, — рассказывал Сталин, — мы не согласились и с этим предложением оппозиции, получили боль­шинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена».

Сам Троцкий на Пленуме не присутствовал, сославшись на болезнь. В заявлении в ЦК от 15 января 1925 г. он писал, что не выступал и не сказал ничего в свое оправдание потому, что не хотел углублять полемику и обострять вопрос. Пленум решительно осудил антиленинскую статью Троцкого «Уроки Октября».

В рассказе Сталина о развернувшейся на Пленуме борьбе отсутствовала одна её существен­ная деталь — предложение Каменева назначить вместо Троцкого на пост наркомвоена и председателя Реввоенсовета республики самого Сталина. Большинство участников Пле­нума отклонило предложе­ние Каменева. Наркомвоеном и председателем РВСР был назначен М.В. Фрунзе.

Январский (1925 г.) Пленум стал лебединой песней «трой­ки». Он свидетельствовал о её окончательном распаде.

Отстранение Троцкого с ключевого поста в Советском госу­дарстве, отказ поддержать предложение Зиновьева и Каме­нева свидетельствовали о поражении антисталинской фракции в ВКП(б). Позиции Сталина и его сторонников укрепились.

Их не смогли поколебать и попытки Зиновьева и Каменева, выразивших несогласие с мягким, по их мнению, решением январского Пленума в отношении Троцкого, обвинить боль­шинство ЦК и лично Сталина в примиренческом отношении к троцкизму и под этим предлогом изменить состав Политбю­ро, Оргбюро и Секретариата. Подобные действия явились лишним подтверждением их стремления к проведению «по­литики комбинаций».

Борьбу против оппозицион­ных формирований в партии возглавил Сталин и поддержав­шие его Бухарин, Рыков, Дзержинский, Рудзутак и другие деятели партии. С этого мо­мента деятельность Сталина в сознании большинства членов партии стала ассоциировать­ся с проведением линии на построение социализма в СССР. Поэтому ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев не смогли составить Сталину серьезной конкуренции в оспаривании занимавшегося им поста генсека.

Кто еще?

Но тогда, может быть, существовал кто-либо помимо них, кто бы смог реально претендовать на этот пост в 20-е годы? В со­ветской печати сегодня называ­ется немало фамилий таких дея­телей партии. Среди них фигу­рируют Рудзутак, Фрунзе и да­же Дзержинский. Насколько вероятной была эта альтернати­ва Сталину?

Документов, подтверждавших бы претензии на пост генсека со стороны названных лиц, по­ка не обнаружено. У сторонни­ков этой альтернативы не схо­дятся концы с концами и с точ­ки зрения логики развития внутрипартийных отношений того периода. Ни один из называе­мых деятелей не высказывался против кандидатуры Сталина на пост генсека ни на ХIII, ни на XIV, ни даже на XV съездах партии. Хотя, видимо, было бы преждевременным отметать саму гипотетическую возможность замены Сталина кем-либо дру­гим.

_______

Аргументы и факты. 1988. № 26. с. 4-7.


Панков А.

^ ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО И «НИЧТОЖНОЕ МЕНЬШИНСТВО»

[…] Неразумно игнорировать опыт прошлого, откуда и берут начало недемократические методы и приемы воздействия на инакомыслящих. XIV съезд партии (1925 г.) вошел в историю как съезд индустриализации. Но он также известен ожесточенной борьбой с «новой оппозицией».

На XIV съезде с полити­ческим отчетом выступил И. Сталин. Затем 43 деле­гата-ленинградца попросили предоставить слово для содокла­да Г. Зиновьеву, руководителю Ленинградского губкома партии. Это не предусматривалось по­весткой дня, но слово Зиновьеву дали, хотя сам факт содоклада был воспринят как недопустимый — Ленинградская парторганиза­ция противопоставила себя Центральному Комитету!

Вот что заявил по этому пово­ду Н. Бухарин, член Политбюро ЦК, главный идейный противник ленинградцев на этом съезде: «Если вы за линию ЦК, то совершенно непонятно, для чего нужен содокладчик... Сколько угодно боритесь, сколько угод­но критикуйте, сколько угодно нападайте, но не делайте фрак­ций. (Шум.) Железная дисцип­лина в нашей партии должна быть сохранена!».

А. Медведев, бывший питерский рабочий, представитель Екатеринослава (ныне — Днеп­ропетровска): «Если действи­тельно Ленинградская организа­ция сделала глупость, то нужно её исправить, отсечь больные места так, чтобы это не отразилось на всей партии...».

Немногие осмелились тогда открыто поддержать ленинградцев, и среди них — Н. Крупская. Её тут же причислили к оппозиции. А ведь она защищала не столько мировоззренческие взгляды ле­нинградцев, сколько сам прин­цип открытого, честного разгово­ра.

И еще одно прискорбное явление, ставшее затем в годы массовых сталинских репрессий нормой поведения, зародилось на съезде — доносительство. На съезде было зачитано письмо некоего Леонова первому секрета­рю Московского горкома партии Н. Угланову. Леонов на основа­нии разговора с глазу на глаз с одним из лидеров ленинградцев фактически написал на него до­нос. Н. Крупская и некоторые другие делегаты заявили, что этот метод «может привести к гниению внутри партии».

Однако председатель Центральной контрольной комиссии партии, нарком рабоче-кресть­янской инспекции В. Куйбышев и другие влиятельные партийцы заступились за Леонова и, зна­чит, за право доносить. Особен­но откровенно высказался секре­тарь ЦК С. Гусев: «Что это за задушевные мысли, которые являются конспиративными от пар­тии?.. Я думаю, что каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства...».

Хотя реакция рядовых коммунистов Ленинграда на содоклад Зиновьева заранее не могла быть известна, на съезде уже было заявлено, что «ленинградский пролетариат... содоклада не одобрит».

Между тем поначалу лишь в Выборгском районе Ленинграда коммунисты активно высказались против доклада Зиновьева. Тогда со съезда в Ленинград на­правили большую группу видных партийных деятелей (фактически создали параллельный губком) и начали проводить по предприятиям «разъяснитель­ную работу».

Обращаясь к рабочим, выступившим на съезде в защиту Зиновьева, член Политбюро ЦК, председатель ВЦСПС М. Томский заявил: «Можно ли вам выносить такие резолюции, которые были вынесены, не заслушав главного — съезда, не заслушав хозяина партии, вождя партии?.. Некому судить съезд. На высший орган партии можно жаловаться только в Коминтерн. Но наша партия до этого не дожила и не доживет... Никто не давал и не даст в будущем права никакой организации пытаться встать между волей подавляющего большинства съезда и попытками сопротивления ему со стороны ничтожного меньшинства...».

Между тем практически все, кто составлял на XIV съезде партии подавляющее большинство и разил «врагов-ленинградцев», сами вскоре попали в разряд меньшинства, врагов народа.

А ведь надо-то было всего-навсего суметь выслушать мнение других, пусть даже составлявших меньшинство...

______

Аргументы и факты. 1990. № 8. с. 5.


^ КНИГА Л. ТРОЦКОГО О СТАЛИНЕ. НА РАЗНЫХ ПОЛЮСАХ


Знакомясь с работой Л.Д. Троцкого «Сталин», невольно вспоми­наешь древнее изречение о том, что у каждой книги своя судьба. Действительно, книга эта долго создавалась, еще дольше идет она к советскому читателю.

Уже в 1928 г., в очередной, третий раз оказавшись в политической ссылке — в Алма-Ате, а затем и феврале 1929 г. — в эмиграции, Троц­кий задумал работу о Сталине. Однако в конце 20-х гг. Троцкому не уда­лось реализовать свои намерения. Помешала масса обстоятельств и пре­жде всего — развернутая им борьба за создание в международном ра­бочем движении групп своих сторонников, которые в 1938 г. объедини­лись в IV Интернационал.

В 1938 г. Троцкий вновь возвращается к книге о Сталине. Это, конечно, не значит, что за десять лет им ничего не было написано на эту тему. Сталину посвящены сотни страниц в книгах Троцкого тех лет — «Моя жизнь» (1930). «Перманентная революция» (1930), «Сталинская школа фальсификаций» (1932), «История русской революции» (1931 — 1933), «Преданная революция» (1936), «Их мораль и наша» (1938), масса статей в «Бюллетене оппозиции»...

Но все это не удовлетворяло Троцкого. Все 30-е годы он вел со Стали­ным не только открытый, через печать, но и внутренний диалог, а точ­нее — монолог. Потому что его главный политический противник факти­чески не отвечал публично на его выпады. Потребность защитить свою правоту, доказать свое превосходство над Сталиным, точно саркома, съедала Троцкого.

Именно это обстоятельство, как нам представляется, оказало плохую услугу автору. Оно лишило эту книгу свойственных многим другим его публикациям логики мысли, умелого подбора фактов, стремления к обязательному поиску нетривиальных аргументов. Сказалось и то, что данная книга не была завершена Троцким.

Первый её том представляет собой семь глав, отредактированных им для издания в США, второй — пять глав, составленных издателями уже пос­ле смерти Троцкого из черновиков, хранящихся в Хогтонской библио­теке Гарвардского университета, которому он завещал большую часть вывезенного из СССР своего архива.

Незавершенность работы, разумеется, значительно снизила её уро­вень. На это обращали внимание даже те, кто относился к Троцкому с откровенной симпатией. Тем не менее, даже в таком виде «Сталин» вот уже почти полвека неизменно входит в число наиболее широко исполь­зуемых советологами и зарубежными историками публикаций.

В последнее время эта книга стала пользоваться большим вниманием и ряда наших публицистов и писателей, чему в немалой степени способствовало её издание на русском языке в 1985 г. в США. Более того, кое-кто принялся буквально обворовывать Троцкого, заимствовать у него не просто аргументы и факты, но и целые их блоки. Причем заимствовать некритически, без всякого учета места и времени их появления.

У меня даже, откровенно говоря, складывается впечатление, что если бы в нашей стране опубликовать эту книгу целиком, без всяких изъятий и купюр, то, несмотря на все её несовершенство, она поставила бы на грань банкротства некоторых публицистов, которые не один год уже специализируются исключительно на разоблачении преступлений Стали­на и сталинизма.

Это обстоятельство также сыграло немалую роль в выборе данной публикации. Непредвзято настроенный читатель без труда заметит, что Троцкий из всего виденного и слышанного им про Сталина отбирал только то, что работало на реализацию его центральной установки — изничтожить Сталина как политического деятеля. Но с другой стороны, как бы мы ни относились к Троцкому, мы не можем не признавать его неуклонной — до конца! — борьбы против сталинской тирании, против режима личной власти Сталина.

^ Итак, читаем Троцкого...

Н. Васецкий, доктор исторических наук


Нынешние официальные приравнивания Сталина к Ленину — просто непристойность... Большевистскую партию создал Ленин. Сталин вырос из её аппарата и неотде­лим от него. К массам, к собы­тиям, к истории у него нет дру­гого подхода, как через аппарат. Только после того, как обо­стрение социальных противоре­чий на основе НЭПа позволило бюрократии подняться над обществом, Сталин стал подни­маться над партией.

В первый период он сам был застигнут врасплох собственным подъемом. Он ступал неуве­ренно, озираясь по сторонам, всегда готовый к отступлению. Но его, в качестве противовеса мне, поддерживали и подталки­вали Зиновьев и Каменев, отча­сти Рыков, Бухарин, Томский. Никто из них не думал тогда, что Сталин перерастет через их головы.

В период «тройки» Зиновьев относился к Сталину осторожно-покровительственно. Каменев — слегка иронически. Помню, Сталин в прениях ЦК употребил однажды слово «ригористиче­ский» совсем не по назначению (с ним это случается нередко!); Каменев оглянулся на меня лу­кавым взглядом, как бы говоря: «Ничего не поделаешь, надо брать его таким, каков он есть».

Бухарин считал, что «Коба» (старая подпольная кличка Сталина) — человек с характером (о самом Бухарине Ленин пуб­лично говорил: «мягче воска») и что «нам» такие нужны, а если он невежествен и малокульту­рен, то «мы» ему поможем. На этой идее основан был блок Ста­лина — Бухарина после распада «тройки». Так все условия, и социальные и персональные, со­действовали подъему Сталина.

Несокрушимую верность принципам и веру в массу Ленин действительно пронес через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей полити­ки. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую про­тивоположность Ленину, его от­рицание и, если позволено ска­зать, его поругание. Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никог­да в течение своей жизни он не имел общения с действительны­ми массами, т.е. не с десятками, а с сотнями тысяч, миллиона­ми. У него не было органов и ресурсов для такого общения, и из его неспособности «объясняться с массами» и непосредственно влиять на них вырос его страх перед массами, а затем и вражда к ним.

Прошлая биография Сталина, как она ни скудна, оказалась чрезвычайно подходящей для требований той новой роли, которую ему пришлось сыграть. Он был, несомненно, старым большевиком, следовательно, был связан с историей партии и её традициями. Его политика поэтому легко могла представиться продолжением и раз­витием старой политики большевистской партии. Он был как нельзя лучшим прикрытием для термидорианской реакции¹. Но, если он был старым большеви­ком, то прошлая его деятель­ность оставалась фактически неизвестной не только народным массам, но и партии. Никто не знал, что говорил и делал Сталин до 17-го и даже до 23—24-го годов².

В конце 1925 г. Сталин гово­рит еще о вождях в третьем ли­це и восстанавливает против них партию. Он вызывает аплодисменты среднего слоя бюрократии, что отказывает вождям в поклонах. В это время он уже был диктатором³. Он был дикта­тором, но не чувствовал себя вождем, никто его вождем не признавал. Он был диктатором не силою своей личности, а си­лою аппарата, который порвал со старыми вождями.

Иностранцам трудно поверить, какими методами создает­ся сейчас биография Сталина. Вдовы старых большевиков, в прошлом игравших крупную роль в истории партии, вынуж­даются давать эти воспоминания.

Главной свидетельницей выступает в этом последнем слу­чае Швейцер, подруга того са­мого Спандарьяна, который был действительным руководите­лем туруханских ссыльных в во­просах интернационализма. Вдо­ву Спандарьяна заставляют, ина­че нельзя выразиться, ограбить память своего бывшего мужа в интересах исторической репутации Сталина.

Такое же давление неоднократно производилось и продол­жает производиться на Круп­скую. Она далеко пошла по пу­ти уступок. Но Крупская оказа­лась все же несколько стойче, да и память Ленина не так лег­ко обокрасть.

Вдова Орджоникидзе написала воспоминания, в которых она говорит о вещах, которых не знала и знать не могла, и, что главное, принижает своего быв­шего мужа в интересах возвели­чения Сталина. Формулы возве­личения у Швейцер, у Зинаиды Орджоникидзе и у многих других одни и те же. Совершенно непростительным представляется этот поход историков на вдов с целью обобрать их быв­ших мужей, дабы заполнить про­белы биографии Сталина. Ниче­го похожего по злонамеренности, систематичности, беспощадности, цинизму не было еще в ми­ровой истории.

Вдова Якира, разделявшая с ним 20 лет борьбы, вынуждена была опубликовать или, вернее, допустить опубликование в газетах письма, в котором она про­клинала спутника своей жизни, как «бесчестного изменника». Такова эксплуатация вдов⁴.

Те, кто судил по обычным повседневным проявлениям о дея­тельности Сталина, не могли не относить его к фигурам второго или третьего плана. Нако­нец, люди, которые соприкаса­лись с ним в тюрьме или ссыл­ке, т.е. в очень интимной об­становке, где он поворачивался к ним разными сторонами сво­его характера, — эти люди ви­дели, с одной стороны, его зна­чительность, а с другой стороны, никак не могли признать его интеллектуального авторитета. Отсюда двойственность отноше­ния со стороны всех тех, кото­рые близко соприкасались с ним.

У Сталина была достаточно крепкая воля, чтобы противостоять чужим влияниям тогда, когда он их природу понимал. Но ему часто не хватало этого теоретического понимания. Ста­лину свойственно презрение к теории. Теория берет действительность больших масшта­бов. Здравый смысл берет дей­ствительность в малых масшта­бах. Оттого Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непос­редственной опасности, но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических тенденциях. В этих особенностях его личности и заложена разгадка его дальнейшей судьбы.

По словам Николаевского⁵, Бухарин называл Сталина «гениальным дозировщиком». Это выражение, только без гениальности, я слышал впервые от Ка­менева. Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям в рассроч­ку. Эта возможность предпола­гает, в свою очередь, наличие могущественного централизованного аппарата. Задача дозиров­ки состоит в том, чтобы посте­пенно вовлекать аппарат и об­щественное мнение страны в иные предприятия, которые, бу­дучи представлены сразу в пол­ном объеме, вызвали бы испуг, негодование и даже отпор.

Он был сильнее других наделен волей и честолюбием, но он не был ни умнее других, ни образованнее других, ни красноречивее. Он не обладал теми качествами, которые привлека­ют симпатии. Зато природа щедро наделила его холодной настойчивостью и практической сметкой. Он никогда не повино­вался чувствам, а всегда умел подчинять их расчету.

Недоверие к массам, как и к отдельным людям, составляет основу природы Сталина. Оттого в больших вопросах революции, где все зависит от вмеша­тельства партии, он занимал действительно оппортунистиче­скую позицию. Но в практиче­ских действиях узкого масшта­ба, где решал аппарат, он всег­да склонялся к самым реши­тельным действиям. Можно ска­зать, что он был оппортунистом стратегии и крайним человеком действия в тактике.

Нельзя понять Сталина и его позднейший успех, не поняв основной пружины его личности: любовь к власти, честолюбие и зависть, активная, никогда не засыпающая зависть ко всем тем, кто даровитее, сильнее или выше его.

В одном только большевистском штабе были люди, превос­ходившие Сталина во многих от­ношениях, если не во всех. Во всем, за исключением сконцент­рированного честолюбия. Ленин очень ценил власть как орудие действия. Но чистое властолю­бие, борьба за власть были ему совершенно чужды. Для Сталина же психологически власть всегда стояла отдельно во всех задачах, которым она должна служить. Воля господ­ства над другими была основ­ной пружиной его личности. И эта воля получала тем более сосредоточенный, недремлющий, наступательный, актив­ный, ни перед чем не останавли­вающийся характер, чем чаще Сталину приходилось убеждать­ся, что ему не хватает многих и многих ресурсов для достиже­ния власти.

Сталину, несомненно, свойственно было нечто вроде суеверного страха перед талантом и образо­ванием. Он боялся людей, кото­рые умеют свободно разговари­вать с массой или легко и убе­дительно излагать свои мысли на бумаге. Еще больше он боял­ся людей, которые имели свои собственные мысли, способны к обобщениям, оперируют факти­ческим материалом, вообще чув­ствуют себя по-домашнему в об­ласти общих идей. Условия Рос­сии до двадцатых годов нынеш­него столетия были таковы, что требовали общих идей, литературного или ораторского талан­та. Именно поэтому Сталин ос­тавался в тени.

Чтобы как-нибудь объяснить ту неизвестность, в которой оставался Сталин до 1924 г. и да­же позже, официальные истори­ки повторяют: «Он не искал по­пулярности». Неправда, он нап­ряженно и страстно искал её, но не умел найти. Эта неспособ­ность всегда сверлила его созна­ние и толкала его на обходные и кривые пути. В свете нынешнего положения вещей, когда весь аппарат государства и пар­тии превращен в машину славо­словия вождя, трудно принять всерьез это объяснение. Нет, жажда известности, влияния на самом деле пожирала его. Но в тот период, когда известность можно было получить непосред­ственно волею самих масс, ког­да завоевать её можно было лишь пером, устной речью, тео­ретическим творчеством — эта известность оставалась для него совершенно недоступной. Нужно было, чтоб известность и популярность привела к образованию аппарата, и чтоб этот аппарат сам стал машиной для фабрика­ции популярности.

Недаром сказано, что человек — это стиль. Никто не требу­ет от Сталина качеств писате­ля, но его стиль вполне выдает природу его мысли. Как только Сталин переходит в область об­щих идей, его язык становится неопределенным, сбивчивым, термины только приблизительно отвечают понятиям, и одна фра­за искусственно связана с дру­гой.

Он - не мыслитель, не писатель и не оратор. Он завладел вла­стью до того, как массы научи­лись отличать его фигуру от других во время торжественных шествий по Красной площади. Сталин завладел властью не при помощи личных свойств, а при помощи безличного аппарата⁶. И не он создал аппарат, а аппарат создал его. Этот аппарат со своей силой и со своим авторитетом явился результатом длинной, долгой и героической работы большевистской партий, которая сама выросла из идей. Аппарат был носителем этой идеи, прежде чем он стал самоцелью. Сталин возглавил аппарат с того момента, когда он отрезал пуповину идеи и стал вещью в себе. Ленин создавал аппарат путем постоянного общения с массой, если не устным словом, то печатным, если не непосредственно, то через посредство своих учеников. Сталин не создавал аппарат, а овладел им. Разумеется, не всякий может овладеть аппаратом. Для этого нужны были исключительные и особые качества, которые не имеют, однако, ничего общего с качествами исторического инициатора, мыслителя, писателя или оратора. Аппарат вырос в свое время из идей. Сталину нужно было презрительное отношение к идее.

Говорил он медленно и осторожно. Но под этим как бы апа­тичным голосом слышалась сдерживаемая страшная злоба, с которой гармонировали желтоватые белки глаз. Вся фигура показалась мне в первый раз зловещей и, пожалуй, и не мне одному. Речь мало касалась те­мы и не отвечала на аргументы. Зато она заключала в себе ряд осторожных инсинуаций, которые большинству оставались не­понятны, да они и предназначе­ны были для кадров, для людей аппарата.

Сталин как бы инструктировал их, как надо выступать перед массами, где нет верхов пар­тии и где можно говорить, не стесняясь.

Я вспоминаю, впрочем, эпи­зод, где Сталин вышел из себя. Это происходило, кажется, на заседании советской делегации Коммунистического Интернационала. Речь шла об интриге, кото­рую Сталин подводил под Зино­вьева как председателя Коммунистического Интернациона­ла. Сталин, как всегда, требовал искренности и сокрушенно гово­рил, что у оппозиции нет искрен­ности. Надо сказать, что разго­воры Сталина об искренности, его любимая тема, всегда выво­дили оппозицию из себя. Да и сторонникам Сталина не всегда было по себе. Каменев крикнул какое-то резкое замечание, вро­де «лицемер». Сталин ответил грубым ругательством, завяза­лась подлинная перебранка. Ка­менев стоял бледный и взволнованный, сцена была очень тяжелая.

Был и другой эпизод, когда Сталин под давлением оппози­ции увидел себя вынужденным огласить перед широкой аудиторией запретный текст ленинско­го завещания. Сталин редко вы­водит из себя, редко повышает голос или употребляет жестику­ляцию, только по грубости выра­жений, по цинизму обвинений, да еще и по глухому тембру го­лоса можно подметить душащую его злобу. Таким именно тоном он читал завещание Ленина. В отместку он прочитал некоторые старые документы, которые могли повредить членам оппозиции. Он читал с намеренными иска­жениями, предназначенными для протокола. Его прерывали, по­правляли, уличали. На возгласы с мест он не находил ответа. Полемическая находчивость не свойственна его неповоротливо­му уму. В конце концов он со­вершенно потерял равновесие и, приподнявшись на цыпочках, форсируя свой голос, с подня­той вверх рукой стал хрипло кричать бешеные обвинения и угрозы, вызвавшие оторопь во всем зале.


^ Примечания Н. Васецкого

1. В этой и других книгах Троцкий обосновывал теорию «совет­ского термидора» по аналогии с французским термидором времен буржуазной революции XVIII в. Как известно, 27—28 июля 1794 г., или 9 термидора, в ходе переворота была низвергнута революционно-демократическая диктатура яко­бинцев. На место якобинцев Троц­кий ставил возглавлявшуюся им в 1926—1927 гг. троцкистско-зиновьевскую оппозицию, а в роли Директории изображал большинство ЦК во главе со Сталиным.

^ 2. Здесь явная натяжка. Кандидатуру человека, которого «никто не знал», вряд ли поддержал бы Пленум ЦК РКП(б), состоявшийся после XI съезда партии (1921 г.).

3. Откровенная передержка: в этот период еще только осуществлялось формирование режима личной власти Сталина, и в партии, государстве имелись силы, способные положить конец этому процессу.

4. Говоря об «эксплуатации вдов», Троцкий несколько искажает положение дел. По крайней мере Круп­ская, хотя и подверглась давлению группы Сталина, тем не менее не пошла у нее на поводу и не посту­пилась памятью Ленина.

^ 5. Николаевский Б. — бывший меньшевик. В 30-е гг. был директором Института социальной истории в Амстердаме, которому Троцкий в 1935 г. продал часть своего архи­ва.

6. Причины возвышения Сталина гораздо сложнее и глубже, чем просто влияние партийного аппа­рата, которой он возглавлял как генсек. Аппаратом, причем тоже весьма авторитетным, в ту пору располагали не только Сталин, но и сам Троцкий как наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета Республики, Зиновьев как председа­тель Исполкома Коминтерна, Томский как председатель ВЦСПС и т.д.

_______

Аргументы и факты. 1989. № 34. с. 4-6.