Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   59

[…] Готовится к выпуску документальная повесть «Хроника обреченного эшелона», прослеживающая последние дни адми­рала. Её авторы Б. Тулин и В. Романов обильно использова­ли материалы недоступных пре­жде спецхранов ряда государст­венных архивов, в том числе Октябрьской революции, Библиотеки имени В.И. Ленина...

Знакомство с письмами, дневниками, воспоминаниями, семейными и служебными бумагами убеждает: на исходе прошлого и в начале нынешнего века дея­ния Колчака Александра Василь­евича были окружены романти­ческим ореолом. Тогда он, толь­ко что произведенный в фельд­фебели выпускник Морского кор­пуса, был одержим желанием по­служить Отечеству, приумножению могущества его — открыть неведомые земли. Потому и рвется в полярную экспеди­цию на ледоколе «Ермак». Знаменитый вице-адмирал Ма­каров, флотоводец и океано­граф, благоволит ему, од­нако взять с собой не может — мешают какие-то субординационные тонкости. И вдруг Колчак узнаёт: подобный же поход на Север планирует барон Толль, ему очень нужен гидролог и магнитолог, и желательно в одном лице. Лейтенант (его уже повысили в звании) немедля начинает осваивать эти специальности са­мостоятельно, на свой страх и риск отправляется к именитому полярнику Фритьофу Нансену, упросив обучить его, россияни­на, новейшим методам полярных исследований...

И наконец-то свершилась мечта. А. Колчак отбыл в долгое и опасное путешествие.

Первую зимовку экспедиция Толля провела на Таймыре, вторую — на острове Котельникова. Льды мешали судну «Заря» проникнуть дальше на Север. «Значат, пойдем пешком», - ре­шает барон Толль. С частью экипажа он покидает «Зарю», полагая, что за серым горизон­том ждет их встреча с неизвестным материком. Александру Колчаку барон поручает доставить в Петербург собранные материалы и коллекции.

Добравшись до столицы, озабоченный судьбой товарищей, лейтенант буквально штурмует Академию наук, требуя организовать экспедицию помощи. Набранная Колчаком команда достигает стоянки «Зари». С нее снимают вельбот, и шестеро смельчаков во главе с лейтенан­том плывут по северным волнам к Земле Беннетта. Здесь в груде камней они обнаруживают бу­тылку с запиской барона Толля, указывающей, где искать доку­менты экспедиции. Документы нашли. В дневнике сообщалось: на арктические просторы пала длинная ночь, группа уходит к югу, на маршруте будут устраи­вать продовольственные склады.

Команда Колчака пускается вслед и, увы, застает склады нетронутыми. Вывод был очеви­ден: первопроходцы погибли. Че­рез 42 дня плавания на вель­боте поисковики вернулись к исходному пункту.

Многие тогда восхищались мужеством молодого офицера. Позже он изложил свои северные на­блюдения в книге по гидрологии и магнитологии. Его труд «Льды Карского и Сибирского морей» специалисты признали исследованием фундаментальным. А Географическое общество в 1906 г. удостоило Александра Колчака своей высшей награды — Боль­шой Константиновской золотой медали. Но все это позже, по­скольку тотчас по возвращении он назначен капитаном на мино­носец «Сердитый» — разрази­лась русско-японская война. Как воевал он? Капитану за доблесть вручено Георгиевское оружие. Было ему тогда едва за трид­цать.

А потом — 1914 год. Война становится его стихией. Колчак, уже капитан 1-го ранга, командует минной дивизией в Ревеле, однако недолго: его вызывает в Ставку, в Могилев, царь, и после визита к нему вице-адмирал Александр Васильевич Колчак отбывает в Севастополь — под его начало от­дан Черноморский флот.

До сих пор линия судьбы Колчака, говорят Б. Тулин и В. Романов, совпадала с магистральной линией развития Российской империи, во славу кото­рой он трудился честно, самоотверженно. Но грянула революция, и судьба его круто повернулась... На его попытки воспрепятствовать усиливающему­ся влиянию большевиков на Черноморском флоте 15-тысяч­ный митинг матросов отвечает недоверием командующему. Кол­чак выстраивает на палубе экипаж адмиральского корабля «Георгий Победоносец» и — существует такая версия — выбрасывает за борт свою саб­лю.

Характерны мнения, сложившиеся к тому времени о Колча­ке: настоящий военный, человек с «железной рукой», любящий и умеющий наводить порядок. Люди, симпатизирующие ему со времени полярного похода, при случае со значением гово­рят: Александр Васильевич изу­чал китайский язык, чтобы в под­линнике читать произведения древнего китайского философа Сунь-Цзы. Верно, изучал и под впечатлением прочитанного запи­сывал в дневнике: «Война... выше справедливости, выше лич­ного счастья, выше самой жиз­ни». Некоторые газеты уже при­меряют к нему диктаторский мундир, то и дело печатают статьи, суть и заголовки кото­рых одинаковы: «Вся власть — адмиралу Колчаку».

Этакое вроде бы всеобщее признание немедля зафиксировано за рубежами российскими: «на­родного любимца и лидера» приглашают в Америку, в Англию, там ведут долгие разговоры о «сильной власти» и «спасении России», демонстрируют новей­шую технику, намекают на на­дежды, связанные с ним. В ав­густе 1918 года английский ге­нерал Нокс при встрече без оби­няков заводит речь о создании на востоке России контрреволюционной диктатуры и о гаранти­ях ей со стороны Антанты. В сентябре Колчак впервые после долгого перерыва вступает на родную землю, появляется в Омске. Вина это или беда его, но под разговоры, под газетную шумиху он и впрямь уверовал в собственную «избранность» и силу. Еще шаг, и он — «Верхов­ный Правитель России».

С нахождением Колчака на этом посту связаны драматические страницы Гражданской вой­ны, — в обширной литературе о том периоде сражений на фрон­тах и подпольной борьбы гово­рится достаточно подробно. Личность же самого Верховного претерпевала со временем метаморфозы: от комической — в красноармейских прибаутках и частушках, до трагической — у летописцев «белого движения». Каким же в действительности был человек, вознамерившийся «железной рукой пресечь революционные беспорядки»? Изве­стные факты его биографии весьма противоречивы. Но наи­более точное представле­ние дают свидетельства его соратников.

Вот несколько выдержек из документов, датируемых после 12 ноября 1919 года, когда отступающий под ударами Красной Армии Колчак покинул Омск.

Из донесения контрразведки по Новониколаевскому району: «28-го — парадный спектакль в честь первого гражданина возрождающейся России адмирала Колчака... Настроение офицеров местного гарнизона весьма подавленное. Надежды на улучшение на фронте ника­кой. У всех один вопрос: «Как эвакуировать семьи, куда?»...

Из чрезвычайной, вне всякой очереди, телеграммы управляющего делами правительства Колчака: «Политическую обстановку считаю угрожающей. Главные факторы: первый — безумная дороговизна, второй - острый недостаток в Восточной Сибири хлеба, мяса, масла; третий — денежный кризис, дошедший до перспективы пропасти; четвертый — тяжелая обстановка на фронте...».

Из разговора по прямому телеграфному проводу ме­жду верховным правителем и П. Вологодским, председателем Совмина: «Все слои населения до са­мых умеренных возмущёны произволом, царящим во всех областях жизни, и бессилием правительства положить конец своеволию отдельных военных начальников, — говорит П. Во­логодский. — Все указывают на полную расходимость слов с де­лом. Программа, неоднократно возвещенная Вами и правительством, приветствуется, но никто более не верит в возможность её воплощения в жизнь при ус­тановившейся системе или, вер­нее, при бессилии управления».

Из так называемого «Чешского меморандума»: «Чехословацкая армия вынуждена против своего убежде­ния содействовать и поддержи­вать то состояние полного произвола и беззаконности, которое здесь воцарилось. Под за­щитой чехословацких штыков местные военные русские орга­ны позволяют себе такие дела, от которых весьма цивилизо­ванный мир придет в ужас. Вы­жигание деревень, убийства русских мирных граждан целыми сотнями, расстрел без суда людей исключительно только по подозрению в политической нелояльности составляют обычное явление, а ответственность за все это перед судом народов целого света падает на нас за то, что мы, располагая военною силою, не воспрепятствовали этому бесправию».

Интересно проследить, как менялись оценки мемуаристов по мере отдаления от событий Гражданской войны. Вначале часто встречались такие: «На свой пост адмирал смотрит как на тяжелый крест и великий подвиг, посланный ему свыше». Затем: «Большой и больной ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга». Потом прорывалось раздражение: «Несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, чрезвычайно бурный и не­сдержанный в проявления своего неудовольствия». Или более откровенно: «Самовластный и шалый самодур». А белочешский генерал Гайда, прощаясь с Колчаком навсегда, не без ехидства, но справедливо заметил: «Да, ва­ше высокопревосходительство, уметь управлять кораблем — это еще не значит уметь управлять всей Россией». Имел ли он в ви­ду то, что адмирал неоднократно подчеркивал свою неприязнь ко всякого рода профессиональным политикам? Дела государствен­ные наводили на него в лучшем случае скуку.

Или подразумевалось другое? Террором, наводящим ужас, держалась власть «Верховного Правителя», а страх и рожденная им ненависть разрушают фундамент любой власти — это известно.

Как же случилось, что человек, в младые лета благородством и мужеством снискавший признание многих, годы спустя, не му­чаясь совестью, стал сеять смерть в том же народе? Чем объяснить столь чудовищное — или трагическое? — превращение?

Не дают ли в определен­ной мере ключ к ответу стро­ки из его дневника, строки о воине, который «смотрит на нашего «революционного демо­крата» или товарища… и дума­ет, можно ли применить к этой гадости клинок». Воин этот, пишет далее Колчак, «просто поставит в грязную демократи­ческую лужу свой тяжелый окованный солдатский сапог, и лужа брызнет, разлетится в стороны и немедленно высох­нет». Не себя ли он видел та­ким воином?

В воспоминаниях генерала Занкевича, квартирмейстера при Верховном, есть любопытный эпизод. Когда бывшие военнопленные чехи, недавние союзники Колчака, арестовали адмирала и доставили в пульмановском вагоне в Иркутск, что­бы сдать большевикам в обмен на право беспрепятственно поки­нуть опасный район, вокруг вагона был расставлен караул. Однако многие офицеры колчаковского штаба, пользуясь темно­той, спокойно уходили в неизве­стность, - часовые никого не за­держивали. Мог уйти и Колчак. Но он не воспользовался возможностью, как несколькими днями раньше не воспользовался предложением переодеться в гражданское платье и бежать вместе со своим адъютантом лейтенантом Трубчаниновым, хо­тя, как говорит тот же Занкевич, после ареста «за одну ночь адмирал стал седым».

Почему же не скрылся? Размышления ли привели его к мысли, что были в жизни два пика — пик славы и пик позора. И этот последний требует искупления? Или удержало присутствие женщины? Третий год разделяла с ним превратности судьбы Анна Васильевна Тимирева. В 1915 году на Петроградском вокзале муж её, морской офицер, показал на коренасто­го человека: «Это Колчак — полярный». По перрону шел тот, о ком столько говорили в об­ществе как об организаторе дерзкой экспедиции вослед ба­рону Толлю! Потом они встре­тились в Гельсингфорсе, по­том — бессчетные письма, по­том — отчаянная, через всю охваченную войной Россию поездка к любимому, по сути, бегство из семьи... Мог ли он оставить её одну, спасая себя?

Белочехи передали Колчака представителям Красной Армии поздним вечером 15 января 1920 года. А 7 февраля он бесстрастно выслушал приговор Иркутского военно-революционного комитета, лишь попросил сви­дания с Тимиревой, находившей­ся в этой же тюрьме. Ему отка­зали. Существует легенда, что, когда адмирала привели к месту расстрела, он подарил солдатам конвоя свой золотой портсигар. Впрочем, по другой легенде, он сам скомандовал: «Пли!».

Никуда злосчастный правитель не «смылся»…

______

Труд. 1990. 7 июня. С. 4.