Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009
| Вид материала | Документы |
- Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
- Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
- Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
- Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
- Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
- Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
- Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
- Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
- Редакционная коллегия, 2025.27kb.
- План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.
^ ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН: «МОРАЛИ В ПОЛИТИКЕ НЕТ»
Долгие годы так называемый «секретный фонд» бывшего Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма хранил тайну никогда не публиковавшихся рукописей Ленина. […] Сегодня мы публикуем заметки одного из экспертов, политического обозревателя «Демократической газеты» (ДПР) Анатолия Латышева.
Откроем страницу 166 в 5-м томе «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине», выпущенном в свет Политиздатом в 1990 году. В «Записи о Ленине» активного участника событий того периода Сергея Мстиславского (статья впервые переиздана 65 лет спустя) читаем: «Перед разгоном Учредительного собрания был разговор с Лениным группы членов ЦК левых эсеров. Спиридонова говорила очень возбужденно: сказала что-то про «хулиганство» и упомянула о морали. Ленин сейчас же поднял брови: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность».
«Будьте образцово беспощадны»
Не могу согласиться с мнением некоторых историков о том, что Ленин якобы был плохим политиком. Напротив, он был величайшим политиком, если рассматривать политику как искусство возможного, а оценку политику давать по результатам его деятельности в достижении поставленных целей. С тем лишь существенным уточнением, каковы были эти цели?
Уже обнародованные материалы свидетельствуют, что в первые месяцы Советской власти террор большевиков ограничивала их коалиция с левыми эсерами. Я далек от мысли идеализировать последних, но в опубликованных, например, в 1988 году воспоминаниях Я. Петерса, ближайшего соратника Ф. Дзержинского по ВЧК, довольно наглядно показаны те препоны, которые чинил нарком юстиции левый эсер Штейнберг работе чекистов. И пришлось даже отпустить Пуришкевича, жалуется Я. Петерс, ибо для применения к нему высшей меры не удалось добиться единогласия при голосовании ВЧК.
Не обладал абсолютной властью в первые месяцы деятельности ВЧК даже «железный Феликс», который, надо заметить, был далеко не самым худшим в ленинском окружении. Вот запись одного из первых заседаний ВЧК от 26 февраля 1918 года: «Слушали — о поступке т. Дзержинского. Постановили: «Ответственность за поступок несет сам и он один, Дзержинский. Впредь же все решения вопросов о расстрелах решаются ВЧК, причем решения считаются положительными при половинном составе членов Комиссии, а не персонально, как это имело место при поступке Дзержинского».
Таким образом «железного Феликса» просто мягко пожурили за «поступок» — самовольный расстрел. После разрыва с левыми эсерами большевики уже расстреливали всех, кого хотели, налево и направо.
«Мы Россию отвоевали,.. должны теперь Россией управлять», — заявил Ленин в начале 1918 года и начал разрабатывать научно обоснованную схему превентивного, устрашающего население террора. Во все концы страны идут ленинские приказы: «...будьте образцово беспощадны». «Надо поощрять энергию и массовидность террора...». «Если Вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте». «Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты». 26 июня 1918 г. Ленин пеняет своему питерскому наместнику за мягкотелость: «Тов. Зиновьев! Мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты и пекисты) удержали. Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но!»
...должен был быть сожжен
Истоки организованного и планомерного большевистского террора можно найти в доселе не публиковавшихся записках Ленина, хранящихся в так называемом «закрытом фонде». Вот одна из них, датированная 1920 годом (точная дата неизвестна):
«^ Т. Крестинскому:
Я предлагаю тотчас обнародовать (для начала можно тайно) комиссию для выработки экстренных мер (в духе Ларина: Ларин прав). Скажем, Вы + Ларин + Владимирский (или Дзержинский) + Рыков? или Милютин? Тайно подготовить террор: необходимо — СРОЧНО.
^ А во вторник решим: через СНК оформить или иначе.
Ленин».
Между тем в «неоформленном» виде массовый террор начал практиковаться гораздо раньше. Вот ленинское письмо от 11 августа 1918 г. То есть нет еще голода в стране, не принято еще решение о массовых расстрелах заложников в ответ на убийство Урицкого и ранение самого Ленина. Письмо адресовано «товарищам Кураеву, Бош, Минкину и другим пензенским коммунистам».
«Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к БЕСПОЩАДНОМУ подавлению. Этого требует интерес ВСЕЙ революции, ибо теперь ВЗЯТ «последний решительный бой» с кулачьем. Образец надо дать.
^ 1) Повесить (непременно повесить, дабы НАРОД видел) НЕ МЕНЬШЕ 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц.
Опубликовать имена.
Отнять у них ВЕСЬ хлеб.
Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме.
Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: ДУШАТ и задушат кровопийц-кулаков.
^ Телеграфируйте получение и ИСПОЛНЕНИЕ...
P.S. Найдите людей ПОТВЕРЖЕ.
Ленин».
И далее Ленин все гнал и гнал новые телеграммы в Пензенскую губернию: использовать латышей, «беспощадно», «обнаруживаете мягкотелость», «бездеятельность преступна», «возмущен вашей слабостью».
Впоследствии Ленин заявит о том, что насилие по отношению к крестьянству было бы «идиотизмом, тупоумием и гибелью дела». Скажет, что «сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса, удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство». Как будто, отдавая свои указания, не знал, что в 18-м году не было в провинции опытных советских работников.
Глубоко изучив опыт Парижской коммуны, Ленин из уроков её поражения сделал вывод: революция должна уметь защищаться. Но может ли быть оправдан, к примеру, тот факт, что ради тактических военных целей Ленин приказал сжечь целый город? Так, в записке от 3 июня 1918 г. он поручает «передать Теру, чтобы он все подготовил для сожжения Баку, в случае нашествия (имелась в виду опасность захвата города британскими или турецкими войсками. — А.Л.), и чтобы печатно объявил это в Баку».
Можно только гадать, каким бедствием для гражданского населения обернулось бы сожжение древнего города, если бы председатель ЧК Бакинского Совнаркома С. Тер-Габриелян сумел выполнить это указание.
^ 100 тысяч рублей за повешенного
Когда звучат призывы — читайте Ленина и не верьте хулителям, — хочется спросить: к каким источникам обращаться? Ведь так называемое Полное собрание сочинений Ленина — это фальсификация. В нем множество купюр, причем без всяких отточий. Например, в 51-м томе опубликовано письмо Л. Троцкому от 22 октября 1919 г. А вот подлинный текст одного из абзацев этого письма (купюра выделена):
«Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно. Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»
Конечно, война сопровождается многими жестокими приказами типа «пленных не брать». Но вывести впереди наступающих частей тысячи мирных жителей и, стреляя им в спину, ворваться на плечах оставшихся в живых в боевые порядки противника — это, по-моему, уже патологическая жестокость.
Или обратимся к написанным рукой Ленина в августе 1920 г. запискам заместителю председателя Реввоенсовета республики Э. Склянскому. Зарубежному читателю они известны уже два десятка лет. Наш — узнал их лишь недавно. Война есть война. И дело не в том, что в этих записках дается секретное указание тайно перейти границы соседних государств — Латвии и Эстонии. Поражает поставленная задача: проникнуть в глубь территории, повесить там 100—1000 чиновников и богачей, кулаков, попов, помещиков, выплатить за каждого повешенного премию по 100 000 рублей, а затем «свалить» все преступления на базировавшиеся в Польше белогвардейские части. Можно ли наладить достаточный «учет и контроль» при выдаче премий за каждого повешенного, быть уверенным, что им окажется непременно «чиновник» или «богач», а не другой мирный житель, попавшийся на глаза жаждущим вознаграждения? Перед Лениным такой вопрос, похоже, не стоял (как и вопрос о преступности подобной акции вообще).
«Затравить, но в формах архивежливых»
Многие неопубликованные рукописи Ленина проливают свет на неизвестные стороны деятельности партии большевиков. Вот любопытный факт: в октябре 1918 г. Ленин ставит вопрос «об уничтожении документов частной собственности». С этой целью приказывает все нотариальные акты тайно, безо всяких постановлений «превратить в бумажную массу», рекомендуя «технически это изучить заранее». В случае поражения большевиков никто долго бы еще не смог разобраться и доказать, что кому принадлежит. Этакая мелкая пакость классовому врагу. В другом письме — по поводу встречи первой иностранной профсоюзной делегации из Англии весной 20-го года Ленин иезуитски инструктирует Чичерина: тайно подготовить кампанию по её дискредитации («затравить, но в формах архивежливых»).
«Это не мозг, а г...»
С весны 1922 г. Ленин задумывает широкомасштабную акцию: выслать за рубеж всех представителей свободномыслящей интеллигенции, которых он в письме Горькому недвусмысленно оценил «как интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно».
Обратим внимание на такой факт. В опубликованном в ПСС письме Ф. Дзержинскому от 19 мая 1922 г. Ленин представляется читателю человеком предусмотрительным и осторожным. Он предлагает обсудить все «меры подготовки» к высылке, собрать письменные отзывы на некоммунистические издания, «собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей». Зато другое письмо по этому поводу прячется в «секретном фонде». И это понятно, ибо здесь уже совсем другой Ленин, жестокий, яростный, нетерпеливый. 17 июля того же года он пишет Сталину: «выслать за границу безжалостно», «всех их — вон из России», «арестовать несколько сот и БЕЗ ОБЪЯВЛЕНИЯ мотивов — выезжайте, господа!», «Очистим Россию надолго».
И действительно очистили. «Надолго и всерьез».
_______
Комсомольская правда. 1992. 12 февраля. С. 2.
Бордюгов Г., Козлов В., Логинов В.
^ ПОСЛУШНАЯ ИСТОРИЯ ИЛИ НОВЫЙ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ РАЙ
В современной исторической публицистике праздник. Праздник непослушания, головокружительных идей и гипотез. Половина страны стала историками-неформалами. Другая половина — их внимательными и благодарными слушателями. Только загнанные в подполье зануды-профессионалы ведут долгий список перепутанных дат и перевранных фамилий, непроверенных фактов и неточных цитат. Но кто их теперь слушает, этих зануд?.. Безостановочно работают генераторы исторических идей, черпая вдохновение в малодоступных пока зарубежных изданиях, в случайно попавших в руки старых газетах и наскоро прочитанных мемуарах. Как быстро меняются плюсы на минусы и минусы на плюсы в оценке прошлого. Хорошо! Как упоительна эта долгожданная интеллектуальная свобода! Раньше хотели говорить, что думаем, теперь хотим думать, что хотим. Прошлое снова послушно нашей воле...
В нашей сегодняшней публицистике широко распространился жанр раскрепощенных поучений и назиданий. В таких работах, вымощенных штампованными портретами дурных и неумных людей, принимавших неправильные решения, малопривлекательный, согнутый сомнением знак вопроса заменен безукоризненно уверенным восклицательным знаком. В них немало рассуждений насчет истоков и корней дальнейших событий, порой интересных, но чаще упрощенно «провиденциальных». На смену мифологии «непорочности» революции, когда каждый шаг большевиков объявлялся и рассматривался как единственно верный, кажется, приходит иная мифология — мифология «первородного греха» революции. И тогда корни всего последующего зла — от сталинских беззаконий до брежневского застоя — прямо выводятся из действий большевиков в первые революционные годы...
В вымышленном мире власть большевиков всемогуща и беспредельна, а историческая реальность податлива. Сталинское убеждение в том, что нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять, не умерло. Но сегодня оно толкает к другим выводам: если такую крепость, как создание правового государства, всемогущие большевики взять не сумели, то все дело в том, что они (или какая-то их часть — «люди в сапогах», — которая потом взяла верх в партии) этого не очень хотели...
«Иначе управлять сейчас нельзя»
Сознание и действия людей революционной эпохи можно принимать или не принимать, но их бесполезно оценивать мерками послереволюционной жизни... Вовсе не хуже нынешних обличителей понимали всю сложность происходившего и своей роли в нем сами действующие лица революции. Но в отличие от нынешних отвлеченно рассуждающих критиков для них проблемы морального выбора и образа действия были в буквальном смысле вопросом жизни и смерти. Можно, конечно, обвинить их в том, что не положили добровольно голову на плаху, чтобы заслужить одобрение будущих историков. Но давайте все же попытаемся вдуматься в их аргументы, логику той сложной борьбы, которая заставляла сугубо гражданских людей становиться военными.
Две тысячи лет тому назад христианство сформулировало величайшую гуманистическую заповедь: «Не убий!». Помнил о ней и Ленин — «закон божий», как известно, изучался в гимназиях. Но почему же все эти две тысячи лет история человечества была историей истребления одних людей другими?.. Марксисты, в том числе российские, уделяли этой проблеме большое взимание. «...В нашем идеале, — писал Ленин, - нет места насилию над людьми» (Полн. собр. соч., т. 30, стр. 122). Аксиомой для каждого марксиста было и то, что всякая война между народами есть по сути своей бесчеловечное «варварское и зверское дело» (Полн. собр. соч., т. 26, стр. 311). Но когда непротивление злу может привести лишь к торжеству зла, тогда приходится прибегать к таким средствам, которые не заданы специфическими, внутренними целями данного движения, а навязаны конкретным соотношением сил, конкретными историческими условиями. И если против революции идут в ход террористические методы борьбы, она вынуждена защищаться, прибегая к насилию. Не надо только пытаться подводить под такого рода методы «высокоморальную» базу, на чем долгое время специализировалась официальная наша историография, а также выискивать происки «жидомасонства», чем занимается нынешнее «патриотическое» направление публицистики, или козни милитаризованных «аппаратчиков в сапогах», которые мерещатся «леворадикальным» приверженцам демократии.
На страницах нашей периодики уже не в первый раз появился человек «в штатском», в «стоптанных цивильных ботинках и потешной кепчонке», в «потертом пиджачишке»... Почему-то этого человека называют Лениным.
Но если внимательно заглянуть в опубликованные произведения Ленина, даже не в архивы, то выяснится, что это совсем не такой добрячок, а человек суровый и жесткий...
Ленин мог говорить о пролетарской демократии, добавляя при этом, что «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие» (Полн. собр. соч., т. 37, стр. 245), и многое, многое другое в том же духе...
Чтобы в разделенной на «чистых» и «нечистых» истории мог существовать канонизированный Ленин, созданный в духе новой иконописной школы, воплощение «абсолютного добра» необходимо и «абсолютное зло» — Троцкий. Тот самый Троцкий, который в 1919 году получил от Ленина следующую характеристику: «Товарищи! Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело. В. Ульянов (Ленин)»...
Логика борьбы диктовала большевикам свои правила. «Да, мы управляли при помощи диктатуры, - говорил, например, в 1920 году Л.Б. Каменев. — И если бы ввиду тех колоссальных событий, которые мы переживаем, мы созывали пленумы и парламентским путем решали бы вопросы, то мы, несомненно, погубили бы революцию, потому что выигрыш во времени для нас чрезвычайно важен... И иначе управлять сейчас нельзя». Или возьмем такого штатского человека, как А.И. Рыков. Известно, что он был среди тех, кто отстаивал демократию, коллегиальность управления, выступал против единоначалия, против диктаторских методов работы. И вот его назначают чрезвычайным уполномоченным Совета Обороны по снабжению армии (Чусоснабарм). И что же происходит? На IX съезде партии в 1920 году деятельность Рыкова оценивалась так: «...Когда... т. Рыков назначался диктатором военного снабжения, в минуту, когда нам грозила полная гибель, когда у нас каждый патрон был на счету и мы претерпевали поражения за отсутствием патронов, — т. Рыков прекрасно справился со своей задачей! — то он поставил первым условием проведение... единоначалия... Ему, товарищи, был подчинен весь аппарат совнархоза, целиком, коллегиальности не было заведено, но Чусоснабарм являлся диктатором. Он посылал своих особых уполномоченных в отдельные районы, подчиняя им воензаги и губсовнархозы, и на местах все трещало от этого, но это было необходимо... т. Рыков, благодаря этому, имел досуг и писал статьи в пользу коллегиальности».
Наверное, вообще важно видеть за событиями Гражданской войны, за тем, что происходило в душах и умах большевиков, не злую волю людей, которые с детства, изначально предназначены для того, чтобы творить зло. За всем этим прежде всего необходимо видеть драму этих людей, которые верили в светлые идеалы и обязаны были прибегать к насилию, чтобы создать условия для воплощения этих идеалов в жизнь...
Старое, несколько идеализированное отношение к ВЧК сейчас подвергается критике, в том числе и справедливой. Эта организация - меч революции - действительно имела тенденцию превратиться, как говорил Н.В. Крыленко, в целый наркомат... Но что испытывали коммунисты, работавшие в ВЧК и её разветвленной сети в те трагические минуты, когда чувство долга вступало в конфликт с другими чувствами и эмоциями, когда душу приходилось «держать за крылья»?
Мы приведем читателю выдержки из пока еще неизвестного заявления группы сотрудников-коммунистов Туркестанской ЧК в ЦК РКП (б), написанного в марте 1921 года. «...Как это ни печально, но мы должны сознаться, что коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат, который приводится в действие механически. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но свободно индивидуально мыслить. Он не может свободно сказать свои взгляды, излить свои нужды, так как за все грозят расстрелом...». В заявлении сообщалось, что сотрудники ЧК «стоят вне политической жизни Республики,.. в них развиваются дурные наклонности, как высокомерие, честолюбие, жестокость, черствый эгоизм и т.д. И они постепенно, для себя незаметно, откалываются от нашей партийной семьи, образовывая свою особенную касту, которая страшно напоминает касту прежних жандармов...».
Были и другие, могут возразить нам. Да, были! И партия боролась с «примазавшимися», с теми, кого Ленин называл «жуликами в революциях». Партия подчиняла ВЧК своей политической воле и добивалась безусловного соблюдения законности в рамках этой организации. Когда Ф. Дзержинский, человек сложной судьбы и сложной работы, в 1919 году после взрыва в Леонтьевском переулке предложил в ЦК провести фактически кампанию «красного террора», не объявляя её официально, ЦК отклонил это предложение...
Когда в 1918 году впервые возникла опасность выхода ВЧК из-под контроля, «Правда» открыла свои страницы письмам, проникнутым тревогой по поводу того, что лозунг «Вся власть Советам!» сменяется лозунгом «Вся власть чрезвычайкам!». Именно тогда по поручению ЦК РКП(б) было разработано положение «О Всероссийской и местных чрезвычайных комиссиях» (утверждено ВЦИК 28 октября 1918 года), предусматривавшее подчиненность и подконтрольность чрезвычайных комиссий на местах местным Советам...
Искал гарантии здорового функционирования ВЧК и сам Дзержинский. Об этом свидетельствует хотя бы его письмо в ЦК в связи с заявлением туркестанских чекистов: «...Надо врачевать ЧК... действительно более частой сменой, обновлением состава, сближением с партией и заинтересованием самой партии. Если товарищи смотрят на них как на жандармов — это смерть ЧК…».
Известно отношение Дзержинского к тем сотрудникам ВЧК, которые «полюбили сапоги». Он старался просто удалить их из ВЧК. Что ему не удалось всех удалить, для нас совершенно бесспорно.
Но как бы соблазнительны и пикантны ни были обвинения в адрес большевиков, они не дают ответа на главный вопрос: откуда и почему пришли «люди в сапогах», зачем они понадобились России? И разве не вся Россия в то время была в сапогах? И куда исчезли в таком случае генеральские сапоги Деникина и Колчака, Юденича и Врангеля? И разве в цивильных башмаках пришли в Россию интервенты?
Для того чтобы противостоять всему этому, большевики должны были обуться в сапоги, даже если им это не нравилось. В заслугу Ленину и многим его соратникам следует поставить то, что они сумели наступить на горло собственной песне и стать сражающейся партией, которая оказалась в состоянии удержать завоевания Октябрьской революции и противостоять контрреволюции и интервенции.
^ О «первородном грехе» и «непорочном зачатии»
Критика «людей в сапогах» — лишь первый шаг на пути осуждения революции в целом. Насилие и «зачатие в крови» все чаще ставятся ей в вину как «первородный грех». От революции требуют стерильности и «непорочного зачатия». Нам не хотелось бы огорчать читателей и огорчаться самим, но, строго говоря, для своего успеха революция как раз и требует «первородного греха». Прежде всего потому, что насилие было важнейшим признаком революции, её неизбежным атрибутом в тех конкретных исторических условиях.
Можно не принимать революции... Можно говорить о страданиях и бедах, которыми богата история любой революции. Можно сожалеть о том, что люди, классы и партии, стремясь к избавлению от своих тягот и трудностей, включаются в революцию, встают на путь борьбы, на путь насилия, что этот путь неизбежно чреват очень серьезными эксцессами и трагедиями, и чем менее культурна страна, тем их больше...
А разве те, с кем боролись большевики, приняли их победу, признали их правоту? Естественно, нет!
Можно понять трагедию и того, и другого лагеря, трагедию людей, которые оказались между двумя лагерями. Но, по крайней мере, нельзя заявлять о «первородном грехе» революции, не считаясь с очевидными фактами, с признаниями людей, которые были очевидцами событий, происходивших в октябре 1917 года...
Конечно, никому в голову не придет сегодня утверждать, что, как выразился в свое время Ф. Энгельс, с каждым расстрелянным заложником поступили в точности, вплоть до точки над i, так, как следовало. Увы, это не так. Для современного человека расстрел заложника, юридическая вина которого не доказана, - ужасная вещь. Но у людей того времени была другая психологическая настроенность и другой исторический опыт.
«Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта, - писал в своих воспоминаниях М. Горький. - Чего вы хотите? - удивленно и гневно спрашивал он. - Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? […]».
Наверное, это действительно так... Эксцессов могло быть больше или меньше. Но они не были результатом дурного характера большевиков или их «первородной» жажды насилия. Впрочем, в мире послушной истории революция из страшной сказки легко превращается в волшебную феерию.
Как? Очень просто.
Выходит, что, захватив власть, большевики должны были сохранить буржуазные партии, которые ожесточенно им сопротивлялись и готовили вооруженную реставрацию прошлого. Большевики должны были позволить оппозиционным газетам оказывать мощное влияние на общественное мнение и становиться оружием организации контрреволюционных сил, направленных на свержение власти, конституированной II Всероссийским съездом Советов. Большевики должны были отвергнуть опыт всех предшествующих революций и действовать, взяв власть, как обычные реформаторы...
^ Символы «первородного греха» и реальные факты истории
В статьях, порицающих революцию, присутствуют, как правило, не реальные факты и конкретные обстоятельства, к примеру, закрытия оппозиционных газет или убийства депутатов Учредительного собрания кадетов А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, роспуска самого Учредительного собрания, а некие их символы, иероглифы, которые могут занять подобающее место в рассуждениях автора, только утратив историческую основу, потеряв связь с действительностью…
Иероглиф «закрытие оппозиционных газет на второй день Советской власти», например, должен служить доказательством ограничения демократии и свобод в первые же дни революции. Но этот факт сам по себе не имеет ровно никакого смысла вне реального исторического контекста.
Старший научный сотрудник ИМЛ при ЦК КПСС О.В. Наумов, к которому мы обратились за консультацией, рассказал: «Действительно, декрет о печати был принят СНК 27 октября 1917 года, а 28 октября СНК принимает постановление о запрещении газет, закрытых Военно-революционным комитетом (ВРК). Однако обратите внимание на концовку декрета: «Считаясь, однако, с тем, что стеснение печати, даже в критические моменты, допустимо только в пределах абсолютно необходимых, Совет Народных Комиссаров постановляет: ...Закрытию подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов: 3) призывающие к деяниям явно преступного, т.е. уголовно наказуемого характера». И здесь же: «Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни»...
Слова декрета о том, что закрытие газет есть «временные и экстренные меры», конечно, мало что доказывают. Тем более что и большевики отошли впоследствии от своего первоначального понимания свободы печати. «Нормальные условия общественной жизни», по сути дела, складываются только сегодня. Но, обратившись к справочной литературе, можно все же убедиться, что многие из перечисленных газет продолжали выходить до тех пор, пока страна не оказалась в огне Гражданской войны и интервенции (кадетская «Речь» до августа 1918 года, газета «День» до мая 1818 года и т.д.)...
Получается, что действительный факт, взятый вне контекста исторической реальности того времени, может обслуживать самые невероятные идеи... Заметим к тому же, что еще 12 июля 1917 года Временное правительство предоставило военному министру и министерству внутренних дел право закрывать повременные издания, а 28 июля — право закрывать собрания и съезды. Так что того почти идеального «гражданского общества» с «неурезанными свободами», от которого большевики ушли к диктатуре, в реальной российской действительности 1917 года попросту не было. Если закрытие оппозиционных газет, по крайней мере, действительно было предпринято большевиками, то к убийству кадетов А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, арестованных в соответствии с Декретом об аресте вождей гражданской войны против революции от 28 ноября 1917 года, они вообще не имели никакого отношения. Достаточно открыть 50-й том Полного собрания сочинений В.И. Ленина, по указанию которого немедленно была создана следственная комиссия, или обратиться к воспоминаниям В. Бонч-Бруевича, опубликованным в 1934 году в журнале «Каторга и ссылка» (эти документы подобрала для нас сотрудник ИМЛ Н.В. Пастухова), чтобы увидеть, что большевики были в такой же мере возмущены актом самосуда, как и другие политические деятели России...
Известно, что, узнав об убийстве Шингарева и Кокошкина, Ленин пришел в ярость. Он потребовал категорически заявить матросам: то, что вынужден был терпеть Керенский, мы терпеть не будем. Народ требует законности и справедливости.
Все эти неудобные факты часто предпочитают не знать или не упоминать. Ведь так просто от «малой крови» Шингарева и Кокошкина вести родословную сталинских преступлений.
Чрезвычайно популярными стали в последнее время утверждения, что большевики уже в 1918 году вступили в борьбу с народом, чуть ли не зачислили его в стан «врагов народа» (непонятно, правда, как большевикам тогда удалось удержаться у власти в борьбе против белых генералов, заговорщиков, интервентов). Оказывается, и рабочие неприязненно относились к новой власти, потому что она «урезывала свободу»... А что же было на самом деле?
Н.К. Крупская вспоминала: «В первое время заводские организации очень легко отпускали рабочих с фабрики на разные собрания. Помню такой случай. Пришла ко мне раз в Наркомпрос работница... Я её спрашиваю, в какой она смене работает… «У нас никто сегодня не работает. Вчера общее собрание было, у всех дел домашних
много накопилось. Ну, и проголосовали не работать сегодня. Что же, мы теперь хозяева»... Хозяев-эксплуататоров прогнали, а то, что фабрика стала общественной собственностью, что надо эту общественную собственность беречь, укреплять, поднимать производительность труда, этого сознания еще не было».Конечно, история знает немало и вполне реальных фактов выступлений рабочих под антисоветскими лозунгами. Но именно фактов, вписанных в реальную канву исторического процесса, а не иероглифов, занимающих свое место в том или ином концептуальном монтаже. Если рабочие выходят на демонстрацию, если они принимают участие в мятеже, то здесь очень четко надо различать причины, мотивы, по которым это произошло...
Рабочие во всех случаях правы? Это аксиома? Но тогда, может быть, считать во всем правым генерала Колчака только потому, что за ним до конца шла целая дивизия, образованная из ижевско-воткинских рабочих? И почему же не считать их правыми в тех случаях, когда они поддерживают Советскую власть?
10 марта 1919 года в Астрахани произошли выступления рабочих, привлекающие в последнее время повышенное внимание наших публицистов. В числе основных мотивов, которые привели рабочих к участию в антисоветском мятеже, называются милитаризация труда и постановка рабочих на воинский учет. В действительности и то, и другое обычно улучшало продовольственное положение рабочих, и они сами добивались милитаризации своих предприятий. Именно в связи с милитаризацией рабочие оборонных заводов Астрахани первоначально имели ряд продовольственных преимуществ. В конце февраля 1919 года Астраханский временный военно-революционный комитет установил единый хлебный паек для всех рабочих, занятых как на военных, так и на других работах. Одновременно в результате продовольственных трудностей паек был снижен. Весь ход последующих событий в публицистике излагается по источникам, исходящим из враждебного большевикам политического лагеря: десятитысячный митинг рабочих Астрахани был оцеплен войсками, потом затрещали пулеметы...
Газета «Коммунист» (орган Астраханского губкома партии) от 16 марта 1919 года, предназначенная для участников и очевидцев этих событий, когда трудно было исказить факты до неузнаваемости, писала: «Что было в Астрахани 10—11 марта... За последние две недели среди известной несознательной части астраханских рабочих «Кавказ и Меркурий», «Кама», Нобеля на Заячьем острове, бывш. завода Норена и других происходил ряд закрытых собраний, на которых не давали рот открыть коммунистам. На этих собраниях выносили какие-то резолюции, а потом предъявляли Советской власти требования ультимативного характера о свободной торговле; об увеличении пайка чуть ли не до 3 фунтов и т.д.
...К 10 часам утра в понедельник, 10 марта, тревожный гудок мастерских «Кавказ и Меркурий» дал сигнал для выступления хулиганским бандам. Моряки тотчас же оцепили порт, закрыли ворота. Мятежники сопротивлялись и старались соединиться с подошедшей сомнительной толпой со стороны таможни. Началась беспорядочная перестрелка со стороны толпы и тут же в порту, первым пал жертвой товарищ матрос, карауливший ворота.
^ Моряки, узнав о смерти товарища, двинули части, дан в воздух залп, но так как толпа бесчинствовала и не расходилась — открыли огонь...».
События в Астрахани оказались в ряду других контрреволюционных выступлений, связанных с новой вспышкой Гражданской войны. И опять встает вопрос: имели ли большевики право на их подавление? Если посмотреть на ситуацию непредубежденно, то ответ может быть однозначен: да, имели... Причем рабочие и крестьяне, принявшие участие в мятежах, 25 апреля 1919 года решением ВЦИК и СНК были амнистированы.
^ Иллюзия упущенного шанса
Среди исторических идей последнего времени, напрямую обращенных к сегодняшнему дню, ключевое место занимает тезис о том, что, разогнав Учредительное собрание, отказавшись от «однородного социалистического правительства», большевики упустили возможность сотрудничества левых сил России в рамках демократически избранного парламента. Думаем, что этот упрек, обращенный к большевикам 1917 года и сегодняшним коммунистам, несет в себе солидный заряд утопии. Он исходит из того, что добрая воля одной партии в состоянии открыть путь к компромиссу и взаимоприемлемым решениям. Готовность и способность к диалогу политических противников, оппонентов или временных союзников фактически не принимается в расчет... Но так ли легко было договориться большевикам с другими социалистическими партиями?
Достаточно обратиться к стенограмме II Всероссийского съезда Советов, где обсуждался вопрос о власти. На заседании 25 октября 1917 года часть меньшевиков и правые эсеры посчитали необходимым отмежеваться от всего, что в этот момент происходило на улицах Петрограда, и призвали «собрать общественные силы, чтобы оказать упорное сопротивление попыткам захватить власть». В конце концов, дело кончилось тем, что меньшевики и эсеры покинули заседание съезда Советов. Не больше стремления к компромиссу и гибкости продемонстрировали и члены Учредительного собрания.
Современный читатель, к сожалению, очень плохо себе представляет, что такое 1917 год. Заметьте, первая сессия нынешнего Верховного Совета длилась в течение двух месяцев. Редакция газеты «Известия» получила за это время огромное количество писем с различными откликами. И большую долю составляли письма, авторы которых прямо говорили: хватит болтать, хватит увлекаться процедурными вопросами, делайте конкретное дело, примите хоть одно конкретное решение. Посмотрите с этой точки зрения на 1917 год. Ведь это сплошные съезды, митинги и собрания. Это съезды всероссийские, губернские, уездные, волостные. А ведь в России в это время более ста партий...
Правый кадет В.А. Маклаков жаловался: «Мы видим массу дурных инстинктов, вышедших наружу: мы видим нежелание работать, нежелание сознать свой долг перед родиной. Мы видим, что во время жестокой войны страна есть страна празднеств, митингов и разговоров, - страна, отрицающая власть и не хотящая ей повиноваться».
И вот после этих десятков, сотен съездов, каждый из которых принимал воззвание или манифест, обращенный к уезду, губернии, стране, наконец, ко всему миру, собирается II Всероссийский съезд Советов и молниеносно принимает те решения, которые уже сформулированы самими народными массами. Все решено! Все сделано! Нет же. Опять созывается всероссийский форум — Учредительное собрание, — и начинается процедурно-парламентская игра, в которой эти декреты отклоняются, а их обсуждение принимает затяжной характер... И что же, опять все сначала? Поэтому в массах весьма спокойно отнеслись к роспуску Учредительного собрания...
Массам было важно, что вопрос решен. А с соблюдением ли парламентских процедур, с правовыми нормами или без правовых, это им было глубоко безразлично. Более того, по личным наблюдениям члена Учредительного собрания правого эсера И.Е. Пьяных, в деревнях в январские дни после разгона Учредительного собрания над ораторами, говорящими против Советской власти, учинялись самосуды. Да, большевики разогнали Учредительное собрание и об этом можно сегодня спорить сколько угодно. Но ведь этот сюжет — лишь первая серия многосерийного фильма. А что же дальше?
После неудавшейся попытки создать правительство в Самаре и помериться силой оружия с Советской властью часть членов Учредительного собрания двинулась на восток — в Екатеринбург, под защиту белочехов генерала Гайды. Но защищать их там не стали. 19 ноября в гостиницу «Пале-Рояль», где устроились «учредиловцы», ворвались колчаковские офицеры. Не найдя председателя Учредительного собрания эсера В. Чернова, они на всякий случай пристрелили другого эсера – Максудова, а остальных арестовали. Впрочем, на следующий день их освободили, но из Екатеринбурга выдворили...
Современному читателю, видимо, не так просто осознать (и в этом нет ничего удивительного — иные времена, иное мировосприятие, иная психология), что по той жесткой дифференциации дерущихся сил, которую рождает гражданская война, личный выбор явно ограничен. Вам могут не нравиться чем-то ни те, ни другие... Но линия баррикад ликвидирует какое-то иное — «третье пространство», и вы вынуждены встать либо по ту, либо по эту сторону, выбирать из того, что есть...
Так вот и для «учредиловцев» не существовало «третьего пространства». Той реальной ударной силе — белогвардейцам, — которая противостояла Советской власти, «демократы» были нужны. Один из «теоретиков» белогвардейщины с «черным юмором» откровенно заявил им об этом: «Вы работаете на нас, разбивая большевиков, ослабляя их позиции... Мы вас будем до поры до времени немного подталкивать, а когда вы свое дело сделаете, свергнете большевиков, тогда мы и вас вслед за ними спустим в ту же яму».
Интереснейший документ, не правда ли? Впрочем, продолжим...
В конце 1918 года учредиловская карта была отброшена контрреволюцией. После долгих мытарств члены Учредительного собрания, выехавшие из Екатеринбурга, прибыли в Уфу. Но 2 декабря особый колчаковский отряд, совершив рейд из Омска ворвался на заседание «учредиловцев». Чернов и другие опять успели скрыться, но более 20 человек арестовали и доставили под конвоем в омскую тюрьму, где уже давно сидели местные большевики, меньшевики и эсеры.
В ночь на 22 декабря большевиками была предпринята попытка восстания в городе, и всех заключенных освободили. Но, расстреляв более тысячи человек, колчаковцы подавили выступление и объявили, что тем, кто добровольно вернется в тюрьму, гарантируют жизнь... И большинство из этой группы «учредиловцев» безропотно и покорно вернулись в тюрьму. В ту же ночь на берегу Иртыша вместе с вновь арестованными большевиками, меньшевиками и эсерами часть их расстреляли, а других попросту закололи штыками...
К октябрю 1917 года большевики и их оппоненты из большинства мелкобуржуазных партий уже плохо понимали друг друга. И если смотреть на дискуссию об однородном социалистическом правительстве как на проблему политическую, а не как на «кухонные раздоры», то в правительство необходимо было включать не всех «желающих», а лишь тех, за которыми действительно стояли массы. Такой силой являлись только левые эсеры. Их доминирующее влияние в крестьянской среде никто не оспаривал. С ними, в конце концов, и заключили правительственный блок большевики. Пути двух партий впоследствии разошлись. Но разрыву предшествовало сотрудничество, и это ломает... тезис об изначальном нежелании большевиков делиться властью с другими социалистическими партиями
^ Была ли у большевиков неограниченная власть?
«Демократическая» и «свободная» эпоха Временного правительства завершилась драматической картиной национального кризиса: «Миллионы покинутых страной людей находятся на границе предельного отчаяния, когда гаснет мысль, гаснут чувства и все существо захвачено одним стремлением к бегству из этого ада», — свидетельствовали современники в октябре 1917 года... В этой развалившейся на глазах стране, а отнюдь не в «гражданском обществе», с избытком наполненном демократией, большевики должны были создавать новую государственность. И в этот период у них отнюдь не было той неограниченной власти, которая, по мнению ряда публицистов, кружила им голову...
Отсутствие прочной центральной власти порождало парадоксальные явления. Возникала масса различных независимых образований: местные «совнаркомы», «трудовые коммуны», федерации «трудовых коммун» и т.д. Попробуйте навести порядок в стране, попробуйте обеспечить элементарные жизненные потребности, если каждый губисполком подобно «совету народных комиссаров» Печенежского уезда Архангельской области мог заявить: «Мы власть на местах, мы приемлем декреты центральной власти постольку, поскольку они для нас приемлемы»...
Именно первоначальная слабость и непрочность власти в сочетании с активным, организованным противодействием антисоветских сил толкнули большевиков на путь чрезвычайных действий и «урезывания свободы». Вообще, когда прибегают к «чрезвычайщине», — это первое свидетельство нестабильности власти.
Ленин прекрасно понимал, что на голом насилии как раз многое сделать не удастся. На «красном терроре» тоже. И не продовольственные отряды решили вопрос о хлебе. Выиграть в Гражданской войне удалось прежде всего потому, что правильно был решен вопрос о крестьянстве, которое совершило свой исторический выбор. Выбор между большевиками, с их продразверсткой и военно-коммунистическими загибами, и белыми генералами, толкавшими страну назад.
Конечно, большевики стремились к созданию прочной и стабильной центральной власти. Такой власти, способной обеспечить выполнение своих собственных решений, хотели и массы. Могла ли эта прочная стабильная власть сразу принять последовательно демократические формы? Думаем, из бурного стихийного потока, тянувшегося из Февраля и перехлестнувшего через Октябрь, демократия не могла вырасти непосредственно. Из него могла вырасти только диктатура. Весь вопрос в том, чья именно диктатура? Большевиков или белых генералов? Только победа в Гражданской войне, размах которой определился вмешательством внешних сил, и отнюдь не на стороне большевиков, позволяла ставить вопрос о следующих шагах власти... Однако эволюция власти в сторону демократических форм правления была сорвана в конце 20-х годов. Но это уже совсем другая история.
Нам очень многое не нравится в прошлом. Многое хочется перечеркнуть, от многого отказаться. Иногда кажется, что, если перелистнуть календарь на 70 с лишним лет назад и начать с того момента, когда еще не пролилась кровь, все получится лучше и умнее...
Слишком часто в последнее время наша историческая публицистика становится похожа на уроки арифметики, где ученики с сосредоточенным усердием подгоняют решения к заранее известным ответам. Такая послушная история в своей основе мало чем отличается от послушной истории Сталина. И уж в любом случае послушная история внушает обществу мысль о послушности будущего, и тогда история уже не даст ответов на сегодняшние вопросы.
Может быть, всем, кто в упоении свободой пытается влить вино новых истин в мехи старого «провиденциального» мышления, следует помнить о благих намерениях, которыми вымощена дорога... в рай?!
(«Коммунист», № 14, статья публикуется в сокращенном варианте).
______
Ставропольская правда. 1989. 22 октября. С. 3.