Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Вид материала

Содержание

Раздел 3. ПОЛИТИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Кто в течение 70 лет возглавлял советское правительство
Он разбудил россию

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 59

Раздел 3.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

СОСТАВ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС: октябрь 1917 — июль 1990 гг.

До недавних пор все важные государственные решения принимались в узком кругу партийных функционеров — на Политбюро ЦК КПСС. Хотелось бы знать, по каким критериям подбирались кадры, которые вершили судьбы миллионов людей. Приведите, пожалуйста, данные о составе Политбюро ЦК КПСС за все время его существования.

Общая численность Политбюро¹	Социальное происхождение			Ср. возраст на момент избрания в Политбюро	Образование			Социальное положение на момент избрания в Политбюро
Общая численность Политбюро¹		Чел.	%	Ср. возраст на момент избрания в Политбюро		Чел.	%		Чел.	%
ПОЛИТБЮРО ЛЕНИНСКОГО ПЕРИОДА (октябрь 1917 — 1925 гг.)²
16 чел.	из рабочих	4	25	39 лет	высшее	9	56	Работники
	крестьян	3	19		а)гуманитарное	6 ³		партаппарата	7	44
	интеллигенции	9	56		б)техническое	3		Советов	3	19
					среднее	4	25	министерств и ведомств	6	37
					начальное	3	19	министерств и ведомств	6	37
ПОЛИТБЮРО СТАЛИНСКОГО ПЕРИОДА (1926—1952 гг.)
50 чел.	из рабочих	22	50	51 год	высшее	29 ⁴	63	работники
	крестьян	12	28		а) гуманитарное	9		партаппарата	22	44
	интеллигенции	10	22		б)техническое	14		Советов	2	4
	нет данных	6			в) техническое и гуманитарное	3		министерств и ведомств	23	46
					г) военное	2		общественных организаций	2	4
					среднее	7	15	общественных организаций	2	4
					начальное	8	17	творческие работники	1	2
					нет образования	2 ⁵	5	творческие работники	1	2
					нет данных	4
ПОЛИТБЮРО ПРИ ХРУЩЕВЕ (1953—1964 гг.)
23 чел.	из рабочих	10	56	52 года	высшее	20	87	работники
	крестьян	6	33		а) гуманитарное	4		партаппарата	17	73
	интеллигенции	2	11		б)техническое	10		Советов	-	-
	нет данных	5			в) техническое и гуманитарное	4		министерств и ведомств	5	23
					г) военное	2		общественных организаций	1	4
					среднее	2	13%	творческие работники	-	-
					начальное	-	-	творческие работники	-	-
ПОЛИТБЮРО «ПЕРИОДА ЗАСТОЯ» (1965-1984 гг.)
20 чел.	из рабочих	2	12	59 лет	высшее	20	100	работники
	крестьян	11	65		а) гуманитарное	9		партаппарата	13	65
	интеллигенции	4	23		б)техническое	9		Советов	-	-
	нет данных	3			в) техническое и гуманитарное			министерств и ведомств	7	35
					г) военное	2		общественных организаций	-	-
								творческие работники	-	-
ПОЛИТБЮРО ПЕРИОДА ПЕРЕСТРОЙКИ (1985 — март 1990 гг.)
21 чел.	из рабочих	3	22	60 лет	высшее	21	100	работники
	крестьян	9	64		а) гуманитарное	5		партаппарата	11	53
	интеллигенции	2	14		б) техническое	13		Советов	2	9
	Нет данных	7			в) техническое и гуманитарное	1		министерств и ведомств	8	38
					г) военное	2		общественных организаций	-	-
								творческие работники	-	-
ПОЛИТБЮРО ПЕРИОДА ПЕРЕСТРОЙКИ (июль 1990 г.)
24 чел.				54 года	высшее	24	100	Работники
					а) гуманитарное	13		партаппарата	21	88
					б) техническое	5		Советов	1	4
					в) техническое и гуманитарное	6		общественных организаций	1	4
								творческие работники	1	4

1. Имеются в виду все те, кто входил в Политбюро в этот период времени.

2. Период существования ленинского Политбюро, на наш взгляд, заканчивается в 1926 году, поскольку именно тогда из Политбюро были выведены основные политические оппоненты Сталина — Троцкий, Каменев, Зиновьев.

3. Все 6 человек – юристы по образованию.

4. У одного человека — Н. Михайлова — незаконченное высшее образование.

5. Л. Каганович, П. Постышев – самоучки.

__________

Аргументы и факты. 1990. № 34. С. 4.

Логинов А.

^ КТО В ТЕЧЕНИЕ 70 ЛЕТ ВОЗГЛАВЛЯЛ СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

Как известно, II Всероссийский съезд Советов 26 октября (8 ноября) 1917 г. постановил образовать Совет Народных Комиссаров — первое Советское правительство. Председателем Совета стал Владимир Ульянов (Ленин). Он был на посту Председателя СНК РСФСР до реорганизации правительства в связи с образованием СССР. С 6 июля 1923 г. по 21 января 1924 г. В.И. Ленин — Председатель Совета Народных Комиссаров СССР.

После смерти вождя на его пост 2 февраля 1924 г. был назначен А.И. Рыков. В конце 20-х годов он высказал свое несогласие с насаждением в экономике командно-волевых методов, сторонниками которых были Сталин и его ближайшее окружение. А.И. Рыков был обвинен в правом уклоне, выведен из состава Политбюро ЦК ВКП(б) и 19 декабря 1930 г. отстранен с поста Председателя СНК СССР. Его место занял активный сторонник Сталина – В.М. Молотов, который пробыл на этом посту до 6 мая 1941 г.

В связи с усложнившейся международной обстановкой И.В. Сталин сам возглавил Совет Народных Комиссаров СССР. Так что с 6 мая 1941 г. по 16 марта 1946 г. он был Председателем СНК СССР.

15 марта 1946 г. Совет Народных Комиссаров СССР был преобразован в Совет Министров СССР. Первый его состав во главе с И.В. Сталиным был утвержден на сессии Верховного Совета СССР 19 марта 1946 г. На этом посту И.В. Сталин находился до 5 марта 1953 г., до своей смерти.

6 марта 1953 г. на совместном заседании Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР на пост Председателя Совета Министров СССР был назначен Г.М. Маленков. Его на этой должности 8 февраля 1955 г. сменил Н.А. Булганин. Затем, в течение 6 с лишним лет (с 27 марта 1958 г. по 15 октября 1964 г.), Советское правительство возглавлял Н.С. Хрущев.

После него Совет Министров СССР возглавляли А.Н. Косыгин (1964—1980 гг.), Н.А. Тихонов (1980 — 1985 гг.). С 27 сентября 1985 г. по настоящее время Советское правительство возглавляет Н.И. Рыжков [до14 января 1991 г. – Э.К.].

_________

Аргументы и факты. 1988.

Горький М.

^ ОН РАЗБУДИЛ РОССИЮ

Январь 1924-го. Журнал «Русский современник» печатает очерк Горького «В.И. Ленин». Как и все сочинения того времени, очерк был «переработан и дополнен». Согласно канонам и задачам «текущего момента».

Только в наше время появилась возможность вернуться к истокам. Сегодня мы публикуем заключительную часть очерка М. Горького в том виде, в каком шестьдесят шесть лет назад она должна была появиться в печати...

Разумеется, я не могу позволить себе смешную бестактность защиты Ленина ото лжи и клеветы. Я знаю, что клевета и ложь — узаконенный метод политики, обычный прием борьбы против врага. Среди великих людей мира сего едва ли найдется хоть один, которого не пытались бы измазать грязью. Это всем известно.

Кроме этого, у всех людей есть стремление не только принизить выдающегося человека до уровня понимания своего, но и попытаться свалить его под ноги себе, в ту липкую, ядовитую грязь, которую они, сотворив, наименовали «обыденной жизнью».

Мне отвратительно-памятен такой факт: в 19-м году, в Петербурге, был съезд «деревенской бедноты». Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян и сотни их были помещены в Зимнем Дворце Романовых. Когда съезд кончился и эти люди уехали, то оказалось, что они не только все ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды, — уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это темное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное.

Не следует думать, что поведение «деревенской бедноты» было подчеркнуто мною по мотивам моего скептицизма по отношению к мужику, нет, — я знаю, что болезненным желанием изгадить красивое страдают и некоторые группы интеллигенции, например, те эмигранты, которые, очевидно, думают, что если их нет в России, — в ней нет уже ничего хорошего.

Злостное стремление портить вещи исключительной красоты имеет один и тот же источник с гнусным стремлением опорочить во что бы то ни стало человека необыкновенного. Все необыкновенное мешает людям жить так, как им хочется. Люди жаждут, если они жаждут, — вовсе не коренного изменения своих социальных навыков, а только расширения их.

Основной стон и вопль большинства: «Не мешайте нам жить, как мы привыкли!».

Владимир Ленин был человеком, который так исхитрился помешать людям жить привычной жизнью, как никто до него не умел сделать это.

Не знаю, чего больше вызвал он: любви или ненависти. Ненависть к нему обнаженно и отвратительно ясна, её синие чумные пятна всюду блещут ярко.

Но я боюсь, что и любовь к Ленину у многих только темная вера измученных и отчаявшихся в чудотворца, та любовь, которая ждет чуда, но ничего не делает, чтобы воплотить свою силу в тело жизни почти омертвевшей от страданий, вызванных духом жадности у одних, чудовищной глупостью у других.

Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

«Чего вы хотите?» - удивленно и гневно спрашивал он. — «Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас со всех сторон медведем лезет контрреволюция, а мы что же? Не должны, не вправе бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дурачки! Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас. Неужели вы допускаете, что если б я был убежден в противном, я сидел бы здесь!».

«Какою мерой измеряете вы количество необходимых и лишних ударов в драке?» — спросил он меня однажды, после горячей беседы. На этот простой вопрос я мог ответить только лирически. Думаю, что иного ответа — нет.

Я очень часто одолевал его просьбами различного рода и порою чувствовал, что мои ходатайства о людях вызывают у Ленина жалость ко мне, почти презрение. Он спрашивал: «Вам не кажется, что вы занимаетесь чепухой, пустяками?».

Но я делал то, что считал необходимым, и косые взгляды человека, который знал счет врагов пролетариата, не отталкивали меня. Он сокрушенно качал головою и говорил: «Компрометируете вы себя в глазах товарищей, рабочих».

А я указывал, что товарищи, рабочие, находясь, «в состоянии запальчивости и раздражения», нередко слишком легко и «просто» относятся к свободе, к жизни ценных людей и что, на мой взгляд, это не только компрометирует честное, трудное дело революции излишней, а порою и бессмысленной жестокостью, но объективно вредно для этого дела, ибо отталкивает от участия в нем немалое количество крупных сил.

«Гм-гм», — скептически ворчал Ленин и указывал на многочисленные факты измены интеллигенции рабочему делу.

«Между нами, — говорил он, — ведь они изменяют, предательствуют, чаще всего из трусости, из боязни сконфузиться, из страха, как бы не пострадала возлюбленная теория в её столкновении с практикой. Мы этого не боимся. Теория, гипотеза для нас не есть нечто «священно», для нас это — рабочий инструмент».

И все-таки я не помню случая, когда бы Ильич отказал мне в моей просьбе. Если же случалось, что они не исполнялись, это было не по его вине, а, вероятно, по силе тех проклятых «недостатков механизмов», которыми всегда изобиловала неуклюжая машина русской государственности. Допустимо и чье-то злое нежелание облегчить судьбу людей, спасти их жизнь. Месть и злоба тоже часто действуют по инерции. И, конечно, есть маленькие психически нездоровые люди, которые с болезненной жаждой наслаждаются страданиями ближних.

Нередко меня очень удивляла готовность Ленина помочь людям, которых он считал своими врагами, и не только готовность, а и забота о будущем их. Так, например, одному генералу, ученому, химику, угрожала смерть.

«Гм-гм», — сказал Ленин, внимательно выслушав мой рассказ. «Так, по-вашему, он не знал, что сыновья спрятали оружие в его лаборатории? Тут есть какая-то романтика. Но — надо, чтоб это разобрал, у него тонкое чутье на правду».

Через несколько дней он говорил мне по телефону в Петроград:

«А генерала вашего — выпустим, кажется, уже и выпустили. Он что хочет делать?».

— Гомоэмульсию...

«Да, да — карболку какую-то. Ну вот, пусть варит карболку. Вы скажите мне, чего ему надо...».

И для того, чтобы скрыть стыдливую радость спасения человека, Ленин прикрывал радость иронией.

Через несколько дней он снова спрашивал: «А как — генерал? Устроился?».

«Ну, хорошо»,— говорил он мне в другой раз, по поводу некоей просьбы исключительной важности.

«Ну ладно, — возьмете вы на поруки этих людей. Но ведь их надо устроить так, чтоб не вышло какой-нибудь шингаревщины. Куда же мы их? Где они будут жить? Это — дело тонкое!»

Дня через два, в присутствии людей не партийных, и мало знакомых ему, он озабоченно спросил: «Устроили вы все, что надо с поруками за четверых? Формальности? Гм-гм,— заедают нас эти формальности».

Спасти этих людей не удалось.

В 19-м году в Петербургские кухни являлась женщина очень красивая, и строго требовала: «Я княгиня S. Дайте мне кость для моих собак!».

Рассказывали, что она не стерпела унижений и голода, решила утопиться в Неве, но будто бы четыре собаки, почуяв недобрый замысел хозяйки, побежали за нею и своим воем, волнением заставили её отказаться от самоубийства.

Я рассказал Ленину эту легенду. Поглядывая на меня искоса, снизу вверх, он все прищуривал глаза и, наконец, совсем закрыв их, сказал угрюмо: «Если это и выдумано, так выдумано неплохо. Шуточка революции».

Помолчал. Встал и, перебирая бумаги на столе, сказал задумчиво:

«Да, этим людям туго пришлось. История — мамаша жестокая и в деле возмездий ничем не стесняется. Что ж говорить? Этим людям плохо. Умные из них, конечно, понимают, что вырваны с корнем и снова к земле не прирастут. А трансплантация, пересадка в Европу умных не удовлетворит. Не вживутся они там, как думаете?».

— Думаю — не вживутся.

«Значит, или пойдут с нами, или же снова будут хлопотать об интервенции».

Я спросил: кажется мне это, или это он действительно жалеет людей?

«Умных — жалею. Умников мало у нас. Мы — народ талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови».

И вспомнив некоторых товарищей, которые изжили классовую зоопсихологию, работают с «большевиками», он удивительно нежно, ласково заговорил о них.

Сам почти уже больной, очень усталый, он писал мне 9/VIII—21 года:

«А. М.!

Переслал Ваше письмо Л.В. Каменеву. Я устал так, что ничегошеньки не могу. А у Вас кровохарканье, и Вы не едете! Это ей-же-ей и бессовестно, и не расчетливо. В Европе в хорошей санатории будете и лечиться и втрое больше делать. Ей-ей. А у нас — ни лечения, ни дела, одна, суетня, зряшная суетня. Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас!

Ваш Ленин».

Он больше года с поразительным упрямством настаивал, чтобы я уехал из России, и меня удивляло: как он, всецело поглощенный работой, помнит о том, что кто-то где-то болен, нуждается в отдыхе.

Таких писем, каково приведенное, он написал разным людям, вероятно, десятки и десятки.

Я уже говорил о его совершенно исключительном отношении к товарищам, о внимании к ним, которое проницательно догадывалось даже о неприятных мелочах в их жизни. Но в этом чувстве я никогда не мог уловить своекорыстной заботливости, которая иногда свойственна умному хозяину в его отношений к честным и умелым работникам.

Нет, это было именно сердечное внимание истинного товарища, чувство любви равного к равным. Я знаю, что между Владимиром Лениным и даже крупнейшими людьми его партии невозможно поставить знак равенства, но сам он этого как бы не знал, а вернее — не хотел знать. Он был резок с людьми, не щадил их самолюбия, споря с ними, безжалостно высмеивая, даже порою ядовито издевался — все это так.

Но сколько раз в его суждениях о людях, которых он вчера распинал и «разносил», я совершенно ясно слышал ноты удивления перед талантами и моральной стойкостью этих людей, перед их упорной, тяжелой работой среди адовых условий 18—21 годов, работой в окружении шпионов всех стран, среди заговоров, которые гнилыми нарывами вздувались на истощенном войною теле страны. Работали — без отдыха, ели мало и плохо, жили в непрерывной тревоге.

Но сам Ленин, как будто не испытывал тяжести этих условий и тревог жизни, потрясенной до самых глубочайших основ своих кровавой бурей гражданской распри. И только один раз, в беседе с М.Ф. Андреевой у него, по словам, вырвалось что-то подобное жалобе: «Что ж делать, милая М.Ф.? Надо бороться. Необходимо! Вы думаете: мне тоже не бывает трудно? Бывает и — еще как! Но посмотрите на Z, на что стал похож он. Ничего не поделаешь. Пусть лучше нам будет тяжело, только бы одолеть».

Лично я слышал от него лишь одну жалобу: «Жаль — Мартова нет с нами, очень жаль! Какой это удивительный товарищ, какой чистый человек!».

Помню, как весело и долго хохотал он, прочитав где-то слова Мартова: «В России только два коммуниста: Ленин и Коллонтай». А посмеявшись, сказал с вздохом: «Какая умница. Эх...».

Именно с уважением и удивлением он сказал, проводив из кабинета одного товарища «хозяйственника»: «Вы давно знаете его? Он был бы во главе кабинета министров европейской страны ». И, потирая руки, посмеиваясь, добавил: «Европа беднее нас талантливыми людьми».

Я предложил ему съездить в Главное Артиллерийское Управление, посмотреть изобретенный одним большевиком, бывшим артиллеристом, аппарат, корректирующий стрельбу по аэропланам.

«А что я в этом понимаю?» — спросил он, но — поехал. В сумрачной комнате, вокруг стола, на котором стоял аппарат, собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старички, ученые люди. Среди них скромная, штатская фигура Ленина как-то потерялась, стала незаметной. Изобретатель начал объяснять конструкцию аппарата. Ленин, послушав его минуты две, три, одобрительно сказал: «Гм-гм», — и начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики:

«А как достигнута вами одновременно двойная работа механизма, устанавливающая точку прицела? А нельзя ли связать установку хоботов орудий автоматически с показаниями механизма?».

Спрашивал про объем поля поражения и еще о чем-то, изобретатель и генералы оживленно объясняли ему, на другой день изобретатель рассказывал мне: «Я сообщил моим генералам, что придете вы с товарищем, но умолчал, — кто товарищ. Они не узнали Ильича, да, вероятно, и не могли себе представить, что он явится без шума, без помпы, охраны. Спрашивают: это техник? профессор? Ленин? Страшно удивились — как? Не похоже! И — позвольте! — откуда он знает наши премудрости? Он ставил вопросы, как человек технически сведущий! Мистификация! Кажется, так и не поверили, что у них был именно Ленин...

А Ленин, по дороге из ГАУ, возбужденно похохатывал и говорил об изобретателе: «Ведь вот как можно ошибиться в оценке человека. Я знал, что это старый, честный товарищ, но — из тех, кто звезд с неба не хватает. А он, как раз, именно на это оказался и годен. Молодчина! Нет, генералы-то как окрысились на меня, когда я выразил сомнение в практической ценности аппарата! А я нарочно сделал это, — хотелось знать, как именно они оценивают эту остроумную шутку».

Залился смехом, потом спросил: «Говорите, у И. есть еще изобретение? В чем дело? Нужно, чтобы он ничем иным не занимался. Эх, если б у нас была возможность поставить всех этих техников в условия идеальные для их работы! Через двадцать пять лет Россия была бы передовой страной в мире!».

Да, часто слышал я его похвалы товарищам. И даже о тех, кто по слухам — будто бы не пользовался его личными симпатиями, Ленин умел говорить, воздавая должное их энергии.

Удивленный его лестной оценкой одного из таких товарищей, я заметил, что для многих эта оценка показалась бы неожиданной.

«Да, да — я знаю! Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много, и, кажется, особенно много обо мне и Троцком».

Ударив рукой по столу, он сказал: «А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас все есть! А — чудеса будут!».

Он вообще любил людей, любил самоотверженность. Его любовь смотрела далеко вперед и сквозь тучи ненависти.

И был он насквозь русский человек с «хитрецой» Василия Шуйского, с железной волей протопопа Аввакума, с необходимой революционеру прямолинейностью Петра Великого. Он был русский человек, который долго жил вне России, внимательно разглядывал свою страну — издали она кажется красочнее и ярче. Он правильно оценил потенциальную силу её — исключительно талантливость народа, еще слабо выраженную, не возбужденную историей, тяжелой и нудной, но талантливость всюду, на темном фоне фантастической русской жизни, блестящую золотыми звездами.

Владимир Ленин разбудил Россию, и теперь она не заснет.

Он по-своему, и — хорошо — любил русского рабочего. Это особенно сказывалось, когда он говорил о европейском пролетариате, когда указывал на отсутствие в нем тех свойств, которые так четко отметил Карл Каутский в своей брошюре о русском рабочем.

(Из газеты «Молодежь Сибири»)

_______

Комсомольская правда. 1990. 21 января. С. 2.

Blog

Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Содержание

Раздел 3.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ В ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ