Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009
| Вид материала | Документы |
- Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
- Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
- Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
- Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
- Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
- Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
- Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
- Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
- Редакционная коллегия, 2025.27kb.
- План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.
ЗИНОЧКА ИЗ 1917-го
[…] Петроград, лето 1917-го. Небольшая комната в Зимнем дворце, из которой дверь ведёт в кабинет российского премьер-министра Александра Фёдоровича Керенского. Бойко стучит по клавишам «ремингтона» молоденькая девушка с высокой причёской - семнадцатилетняя Зиночка. На неё сейчас грусновато-иронично взирает моя собеседница – Зинаида Константиновна Манакина, бывший пресс-секретарь Временного Правительства.
– Моя жизнь сложилась так, что ко времени окончания Смольного института я осталась без родителей – отец и мать умерли. Заботу обо мне взяла на себя дворянская опека. Однажды пригласил меня член опеки Сергей Петрович Черемисин, и с ним мы отправились в Мариинский дворец. Несколько минут поговорили с начальником отдела господином Шольцем. Вышли. Сергей Петрович поздравил меня: «Вы приняты на службу». «Как вы догадались?» – спрашиваю. Черемисин разъяснил: «Когда вы пришли, Шольц встал, поскольку барышня, а когда уходили, не поднялся. То бишь подал знак: вы уже служащая». Определили меня в канцелярию Временного правительства.
– ^ Если судить по учебникам истории, воспоминаниям, лето двух русских революций выдалось тревожным, словно предгрозовым. Так ли было на самом деле?
– Вполне возможно, что так казалось кому-то. Но не мне. Да, идя по Петрограду, видела митингующих, взволнованных людей. И, тем не менее, жизнь шла привычная – в театры не попасть, в кинематографы очередь, на поэзо-концерты Игоря Северянина – столпотворение. Кстати говоря, и газеты писали о многом – большей частью правдиво. Про ту, дооктябрьскую гласность нынче никто и не вспоминает...
Насчет быта не могу сказать, что он был нарушен. В свой первый трудовой день – 15 августа — заглянула в Елисеевский, так там, извините, изобилие. Заметьте, на четвертый год войны! Ходили, однако, слухи, будто сахар станут давать по листкам, да всё по-старому оставалось. Солженицын писал, что мясо решили тогда продавать три или четыре дня в неделю. Не припомню такого, сударь мой…
– ^ Давайте теперь вернёмся в Зимний дворец, Зинаида Константиновна.
– Да, время любопытное… Сейчас и не верится, что я в самом центре событий была.
Работа не сложная: надо было вести картотеку указов и постановлений правительства. И ещё, сверять тексты и, если надо, исправлять орфографию. Рядом – зал, где трудились журналисты, которые частенько заглядывали в канцелярию: ждали новостей. Помню, как директор Российского телеграфного агентства господин Раецкий подшучивал надо мной: «Ребёнок попал на кухню законов, что дитя отсюда вынесет?». Ещё Савелий Семёнович показывал мне посетителей, которые ждали приёма у Керенского. Тот, кто приходил, усаживался на мой стул, а я вынуждена была стоять поодаль. Увы, не все джентльмены…
Так вот, помню, Раецкий показывал однажды на невзрачного на вид человека в пенсне. Это, говорит, Скрябин-Молотов. Заглядывал и Савинков. Борис Викторович приглянулся мне больше — и лицом, и породистыми, холёными руками.
– ^ Надо полагать, видели вы и Керенского?
– Разумеется. Невысок, некрасив. Единственное, чем выделялся, так это совершенно землистым, почти зелёным цветом лица - были у Александра Федоровича больные почки. Подшучивали над ним, что, мол, он на Наполеона походить хочет, руку за отворотом френча держит. А причина-то совсем прозаическая — болела у него кисть-то. И супруга его, Ольга Львовна, как-то в разговоре со мной прямо со слезами на глазах подтвердила: «Вы не представляете, Зиночка, какой Александр Федорович больной человек. Только на силе духа и лекарствах держится. А вреда в своей работе, увы, не видит».
– ^ Была ли у премьера охрана?
– На территории Зимнего его сопровождали два адъютанта. Насколько мне известно, за пределами дворца его никто не охранял. Насчет льгот министерских не желаете ли спросить? Отвечу: была единственная – чай с молоком раз в день им полагался. Более ничего.
– ^ Зинаида Константиновна, простите за такой вопрос: были ли вы в курсе дворцовых слухов?
– Отчего же извиняетесь, милый мой? Конечно, мне интересно было, что на вершине власти происходит. Частенько заглядывали ко мне молоденькие юнкера выкурить папироску, посплетничать. Говорили, что премьер раза два предлагал английскому королю Георгу приютить семью императора Николая, поскольку те в тесном родстве находились – двоюродные братья. И получал отказы.
Рассказывали, как пришёл к Керенскому генерал Крымов – тот, что вёл войска на Петроград во время корниловского мятежа. После короткой беседы Александр Фёдорович вышел проводить его, но руки не подал: «Я считал вас, генерал, абсолютно порядочным человеком, но…». Мятеж, как известно, провалился, и Крымов спустя час после разговора застрелился.
В сентябре 1917-го нас, барышень, пригласили на торжество по случаю трёхмесячного премьерства Керенского. Странная ведь дата, верно? Но праздновали… На столах – ленты «Солнцу русской революции», все веселые, шампанское. Потом смотрели императорские покои, паланкин, в котором Николай II когда-то путешествовал по Японии. Тогда он был ещё наследником.
Побывали в комнатах фрейлин, в покоях Александра III. Видела и диван, на котором ночевал Керенский. Ведь он, по сути дела, жил в Зимнем.
– ^ Уже приближался Октябрь, Вы лично это ощутили?
– Похолодало, знаете ли. В прямом и переносном смысле. Тревожно стало в Зимнем. Ну и вокруг него, конечно. Дошло до того, что объявили: «Барышни, на улицах города не спокойно. На службу приходить не следует! Коли станет иначе, пригласим».
Не приходить, так не приходить. Сижу дома с тетушкой. И надо ж такому случиться, поздно вечером того памятного 25 октября звонит по телефону мой знакомый фельдъегерь из дворца, Иван Иванович. Голос от волнения дрожит: «Зинаида Константиновна, вечер добрый. Смотрите, что творится: я в карауле стою, а кроме меня и нет никого. Все разбежались... А они сюда бегут. В пальто да в шинелях...
Разорвалась связь. Я же спустя пару дней разузнала, где мой знакомец, и отправилась к нему. Был он в Петропавловке, в Трубецком бастионе, со всеми министрами и офицерами из дворца. Я невестой представилась, и меня с лёгкостью к Ивану Ивановичу пустили.
Он ещё немного добавил к своему телефонному рассказу: «Двери тогда настежь распахнулись, со двора министров ведут. Я за поленницей лежал, потом не выдержал – побежал. Испугался, ведь никакое я не правительство – фельдъегерь, и только…».
Больше я юнкера моего не видела, только привет от него разок получила: принесли с оказией флакончик ликёра – такие в подвалах Зимнего были.
– ^ Принято сравнивать революционный год с нашим временем. Правомерно ли это?
– Сравнивать ту революцию с этой? Не удивляйтесь, я считаю, что у нас сейчас самая настоящая революция происходит. А это, я вам доложу, штука весьма болезненная. Но пережить можно. Только тогда, извините, в правительстве люди были куда квалифицированнее и опытнее, чем сейчас. И, опять же, все на своём месте. Взять министров, каждый – личность. Два образования обязательно, одно из них юридическое. Да как мысли излагали! […]
– ^ Зинаида Константиновна, а как вы думаете, нужна ли была России вообще революция?
– Февральская нужна была, безусловно, и, вполне возможно, следовало на ней остановиться. Государь себя дискредитировал, на фронте дела шли худо. И смена режима напрашивалась. А вот дальше…
Каковы результаты Октября, известно. О потерях всем нам скорбить ещё долго придётся. А ныне?.. Уж и удивляться устали: взятки да казнокрадство пышным цветом расцвели, уму непостижимо! Конечно, и в наше время, извините, воровали. Взять, скажем, дело военного министра Сухомлинова. Но считалось оно позором чрезвычайным! Суд был по всей строгости, чтоб другим неповадно...
– ^ Ваш отец был потомственный дворянин. Значит, про понятие «дворянская честь» вы представление имеете?
– Порядочность да интеллигентность – вот всё представление. Скажем, считалось всегда непорядочным, коли в солидный офицерский дом приходит с визитом жандарм. Были они символом всего нечистого, хотя люди и знали: жандармский корпус – опора трона. В офицерское собрание они, разумеется, допускались, а чтобы в дом, это нет.
Случилось, и мне уже другие жандармы в конце сороковых годов предлагали стать осведомительницей. Мол, не хотите ли стать нам полезной? Отвечаю, что не желаю. Отчего же? Да оттого, что сие не придаст мне блеска в своих же глазах. Я ведь дочь офицера и с жандармами знаться не желаю.
Сказала и обмерла. Хорошо, обошлось. Полковник МГБ на меня глянул удивленно и бросил холодно: «Принуждения не будет!». А мог бы, коли постарался, еще «десяточку» к моему сроку набросить.
...Щелкает кассетой диктофон, словно сообщая о конце беседы. Сколько ещё осталось нерассказанного о людях, которые давно ушли. А прошлое я ещё долго-долго буду видеть её глазами. Глазами тоненькой девушки с высокой прической — Зиночки Манакиной из далекого 1917-го.
__________
Совершенно секретно. 1990. № 8. С. 21.
Старцев В.И.
^ КЕРЕНСКИЙ: ШАРЖ И ЛИЧНОСТЬ
Старцев Виталий Иванович, доктор исторических наук, профессор, автор книг «Крах керенщины», «27 февраля 1917 года», «Штурм Зимнего».
Керенский умер […] в 1970 году. Он прожил долгую жизнь, изведал годы удачливой юности, пик славы и популярности между Февралем и Октябрем 1917 г., а затем свыше полувека прожил в изгнании, вдали от родины, чтобы умереть почти слепым, немощным, но все еще сильным духом человеком. Сейчас, когда общественный интерес вывел из небытия царей и великих княжон, философов-идеалистов, религиозных деятелей, пора, как нам представляется, попытаться дать объективный портрет и того известного политического деятеля нашей истории, без которого, прямо скажем, Октябрьская резолюция была бы невозможной, как невозможной была Февральская без Николая II.
Судьба поступила с Керенским достаточно жестоко. Он не только был свергнут с поста министра-председателя буржуазного Временного правительства, но и более полувека оставался у победивших большевиков дежурной фигурой для карикатур, шаржей, осмеяния. Впрочем, над ним злорадно издевались и эмигрантские буржуазные политики, слали угрозы рассеянные по зарубежью поборники «белого дела», чуть ли не остракизму подвергали бывшие политические союзники и друзья. Будучи историком-профессионалом, многие годы занимаясь революциями 1917 г., я знакомился с массой документов и мемуаров участников тех событий. А в последнее время в США и Великобритании встречался с людьми, которые помогали Керенскому при работе над окончательной редакцией его воспоминаний. Думаю, все это дает мне возможность объективно представить А.Ф. Керенского как политика. […]
^ Родом из Симбирска
Александр Федорович Керенский родился в 1881 г. в семье директора Симбирской гимназии. Уже стало тривиальным обращать внимание на тот факт, что именно отец будущего российского премьера подписал аттестат зрелости Владимира Ульянова. Большая разница в возрасте — 11 лет — была причиной того, что Ленин и Керенский не встречались в симбирский период их жизни. К моменту поступления в гимназию Саши Керенского семья его переехала в Ташкент, где он и кончал школу. В 1900—1904 годах Керенский обучался на юридическом факультете Петербургского университета. Это было время оживления политической борьбы в российском обществе, первых проявлений революционной ситуации, складывавшейся в стране накануне 1905 года. Возникали революционные и оппозиционные партии, большинство учащейся молодежи находилось под влиянием освободительных идей. Не остался в стороне от них и Керенский. Наибольшими его симпатиями пользовалась формировавшаяся тогда партия социалистов-революционеров (эсеров). Этому способствовала и женитьба на Ольге Барановской, внучке известного русского китаеведа, профессора В.П. Васильева. Её двоюродные братья были уже членами эсеровских организаций. С началом революции Керенский сам примкнул к эсеровской партии, редактировал её газету «Буревестник», добровольно вошёл в одну из подпольных боевых организаций. Он получил револьвер, который хранил в ящике письменного стола. Но вскоре молодой революционер был арестован. Однако обыск, кроме револьвера, полиции не дал ничего. Поэтому его выпустили и отправили в ссылку.
Все это несколько остудило революционный пыл А.Ф. Керенского. Вернувшись в 1906 г. в Петербург, он решил основательно заняться юридической карьерой, стал помощником присяжного поверенного, а затем полноправным адвокатом, хотя и продолжал оказывать услуги революционерам, выступая в качестве защитника по политическим делам. Но членство в тайной организации партии эсеров Керенский, пользуясь модным ныне термином, «прерывает». Его известность как юриста постепенно ширится, гонорары увеличиваются. Он становится независимым финансово, семья переживает благополучные дни, растут двое сыновей.
В 1912 г. происходят несколько событий, которые выдвигают А.Ф. Керенского на авансцену всероссийской политической борьбы. Он выступает в Сенате по делу армянской националистической партии «Дашнакцутюн», а затем отправляется в Восточную Сибирь, где предпринимает самостоятельное расследование массового убийства рабочих полицией на золотых приисках компании «Лена Голдфилдс» (знаменитый Ленский расстрел). Тогда же популярный адвокат выставляет свою кандидатуру на выборах в IV Государственную думу и после победы представляет в ней город Вольск Саратовской губернии. А.Ф. Керенский входит в думскую фракцию трудовиков, становится её главным оратором, а вскоре и лидером. Эта группа объединяла крестьянских депутатов и была идейно связана с народническими партиями.
^ Как важно быть масоном
В конце 1912 г. (а по некоторым сведениям и на несколько лет раньше) А.Ф. Керенский становится в Петербурге членом организации русского политического масонства, восстановленного в 1906 г. группой буржуазных либералов, в основном принадлежавших к кадетской партии. Однако постепенно в масонские ложи стали принимать представителей народнических партий и меньшевиков. Именно они выступили в 1912 г. с идеей радикализации масонской организации и её большей независимости от «Великого Востока Франции», которому тогда подчинялись русские масонские ложи. Возник «Великий Восток народов России», возглавляемый Верховным советом. Совет избирал генерального секретаря. Им в конце 1912 г. стал левый кадет Н.В. Некрасов, а затем тоже левый кадет А.М. Колюбакин. Организация была весьма малочисленной: на момент вступления в неё Керенского там состояло не более 250—300 человек, но среди них было много влиятельных представителей революционных и оппозиционных партий (кроме большевиков). Масонские ложи имелись во многих городах империи. Верховный совет не выносил обязательных решений, но члены лож старались руководствоваться согласованными мнениями.
В Петербурге действовала примерно половина всех масонов, в том числе среди депутатов Государственной думы. Поэтому Верховный совет создал особую Думскую ложу, задачей которой было согласовывать антиправительственные выступления депутатов. Общая цель всего «Великого Востока народов России» заключалась в низвержении самодержавия, укреплении и развитии правового, демократического государства. Важным пунктом программы являлось переустройство страны на началах федерации с тем, чтобы наиболее многочисленные народы России — украинцы, поляки, народы Закавказья образовали свои республики.
Керенский активно участвовал в Думской ложе в Петербургском совете.
Как депутат он пользовался парламентской неприкосновенностью, разъезжал по стране с лекциями и одновременно участвовал во встречах с масонами, инспектировал и инструктировал их.
Природный ораторский дар Керенского, укрепившийся в результате адвокатской работы, получил в Думе политическую шлифовку. Он стал одним из главных критиков правительства от левых думских фракций, известность его росла. С ним соперничал только Роман Малиновский, лидер большевистской фракции, речи для которого писал сам Ленин! Но после начала Первой мировой войны Малиновский в связи с угрозой разоблачения его, как платного агента охранки, отказался от звания члена Государственной думы и ушёл добровольцем на фронт. Керенский стал звездой первой величины левой части Думы.
По отношению к войне Керенский занял сначала центристскую позицию, одобрив декларацию думской меньшевистской фракции, осуждающую империалистическую бойню. Но вскоре, сохраняя прежний накал критики правительства, он начал всё более склоняться к идее непротиводействия ведению Россией войны и её тесного союза с «демократическими» Англией и Францией. Такую позицию во многом определили и масонские связи А.Ф. Керенского. В 1913 г. он стал уже членом Верховного совета. Русские масоны были пацифистами, но именно поэтому с началом войны среди них и произошёл раскол. Около десяти лож (из 50-ти) распалось и прекратило существование из-за несогласия с «патриотическим» курсом Верховного совета, направленным на обеспечение победы антигерманской коалиции, укрепление связей с союзниками.
В 1914 и 1915 гг. масоны не смогли провести конвенты в связи с разбродом в своих рядах. Только обозначившийся во второй половине 1915 г. внутриполитический кризис в стране позволил им вновь сплотиться и в 1916 г. все-таки созвать конгресс. Новым генеральным секретарем был избран Керенский. Так он приобрел известную власть над многими представителями российских политических партий, в первую очередь левых кадетов, прогрессистов и даже меньшевиков с эсерами. Вне всякого сомнения, это и подготовило тот быстрый взлет его политической карьеры, который наблюдал весь мир в 1917 году.
^ В дни Февраля
В дни последней сессии Государственной думы в феврале 1917 г. А.Ф. Керенский острее многих других политиков чувствовал близкое приближение взрыва. 17 февраля он сказал на заседании в Таврическом дворце: «Я думаю, что тем или иным путём, но вопрос о неизбежности столкновения с властью, которая хочет путём уничтожения государства сохранить свое будущее, будет поставлен скоро весьма решительно».
А меньше чем через неделю началась революция в Петрограде. И за несколько дней до неё, и почти ежедневно с 23 февраля на квартирах левого меньшевика, адвоката и масона Н.Д. Соколова, на квартире другого масона, П. Макарова, в ряде помещений общественных организаций проходили совещания, где представители революционных партий, близкие к ним сочувствующие пытались наметить общую линию борьбы с самодержавием в случае начала уличной борьбы. Участвовали в этих собраниях и встречах, а они не были чисто «масонскими», и большевики, в частности, А.Г. Шляпников и В.М. Молотов. Активнейшую роль на таких собраниях играл Керенский. 26 февраля Верховный совет «Великого Востока народов России» провел своё последнее перед революцией заседание. Незадолго до него А.Ф. Керенский передал пост генерального секретаря меньшевику, адвокату И.Я. Гальперну.
Рано утром 27 февраля началось вооруженное солдатское восстание, с которым соединились и бастующие рабочие. Керенский сразу же отправился в Таврический дворец. Думская сессия была там прекращена, но частное заседание членов Думы избрало Временный комитет для сношения с лицами и организациями. Керенский и Н.С. Чхеидзе были включены в комитет и получили предложение войти в качестве министров в формируемое Временное правительство. К тому времени лидер меньшевистской фракции Государственной думы Чхеидзе был уже избран на первом заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов председателем Совета. Поэтому он отказался от поста министра труда. Керенский же принял пост министра юстиции, несмотря на запрещение Исполкома Петроградского Совета и несмотря на то, что он был заместителем председателя Совета. Вот когда ещё началось «совмещение» советских и государственных постов! Через три дня после свержения царизма Керенский стал и министром, и одним из главных руководителей Советов.
Было бы несправедливым поддерживать встречающееся утверждение, что Керенский ничего не сделал для победы Февральской революции. Нет, он делал, и немало. Под его руководством проводились задержания и аресты министров и высокопоставленных чиновников старого режима. В места ссылок были посланы телеграммы с требованием разрешить политическим вернуться в столицы. Керенский с почётом возвратил большевистскую пятёрку депутатов IV Государственной думы, осуждённую ещё в феврале 1915 года.
Но его роль во Временном правительстве первого состава не ограничивалась исполнением обязанностей революционного министра. Он объявил себя «заложником демократии» в буржуазном правительстве, и действительно — был единственным представителем Петроградского Совета среди министров, являвшихся членами кадетской и октябристской партий. Но будучи прямым делегатом рабочих и солдат, Керенский как бы получал право говорить в правительстве от их имени. Добавим к этому, что в самом правительстве как минимум Н.В. Некрасов, А.И. Коновалов, М.И. Терещенко и Г.Е. Львов являлись членами «Великого Востока народов России», где А.Ф. Керенский совсем недавно занимал пост генерального секретаря, и мы увидим, что реальное значение министра юстиции как политической фигуры даже в первом составе Временного правительства было весьма велико.
«Заложник демократии»
Керенский по-прежнему разъезжал по стране. Как «заложник демократии» он быстро становился героем солдатских, крестьянских и даже рабочих масс. От множества рукопожатий его собственная рука распухла, начала болеть и её пришлось носить на перевязи. Но эта трагикомическая черта лишь увеличивала симпатии к Керенскому со стороны простодушных и неопытных в политике масс. До приезда Ленина популярность Керенского не знала конкуренции.
Это не очень нравилось лидерам Исполкома Петросовета. Если Чхеидзе беспрекословно слушался Керенского и членов Верховного совета «Великого Востока народов России», то И.Г. Церетели, меньшевик, бывший председатель социал-демократической фракции II Государственной думы, отбывший десятилетнюю ссылку в Восточной Сибири, попытался оспаривать авторитет Керенского. В своих воспоминаниях Церетели весьма скептически отзывался о «министре-социалисте». Он свидетельствовал, что Керенский был невежественным в основных вопросах социалистической теории, почти не читал ни Маркса, ни произведений эсеровских теоретиков и, по сути дела, оставался радикальным буржуазным демократом и не более того. Мысль о власти рабоче-крестьянской демократии, до которой договаривался, скажем, лидер эсеров В.М. Чернов, была ему абсолютно чужда.
Керенский с самых первых чисел марта 1917 г. слыл горячим сторонником и практиком коалиции партий «революционной демократии» с буржуазными партиями и буржуазией как классом. Но эти недостатки с точки зрения социалистов обернулись лично для Керенского удачей, поскольку буржуазные политики выдвинули его кандидатом в общенациональные лидеры. В дни апрельского кризиса, возникшего в связи с опубликованием так называемой ноты Милюкова о готовности России воевать вместе с союзниками «до победного конца», когда два дня Петроград находился во власти рабочих и солдатских демонстрантов и буржуазных контрманифестантов, а само Временное правительство оказалось на волосок от ареста и свержения, Керенский притаился и нигде не показывался. Лишь когда кризис был разрешен без него, он появился 22—23 апреля на заседаниях Петроградского Совета.
С чем он пришел туда? С идеей создания коалиционного Временного правительства из буржуазных партий и представителей Исполкома Петроградского Совета. Керенский, несомненно, принадлежал к числу авторов этой идеи. Вторым её автором был Н.В. Некрасов, который тогда же стал защищать её во Временном правительстве. Родзянко и князь Львов приняли их сторону. При поддержке масонов, как в правительстве, так и в Исполкоме Совета идея коалиции стала фактом. 5 мая первое Коалиционное правительство было сформировано. Но страх, пережитый Керенским в период стихийных народных демонстраций, оставил ранящий след в его душе. На торжественном заседании депутатов четырех Государственных дум 27 апреля 1917 г. в Малом оперном театре Керенский произнес странную речь. Он сказал, что жалеет, что не умер в дни Февральской революции, в счастливые минуты завоеванной свободы. Теперь он с горечью видит факты анархии на фронте, схватки и первые жертвы на улицах Петрограда. «Неужели революционная Россия всего лишь государство взбунтовавшихся рабов»?
Петроградский Совет сделал вид, что не заметил этой оскорбительной фразы, но буржуазная печать приняла её с восторгом. Популярность Керенского теперь уже среди имущих классов и буржуазной интеллигенции резко возросла. Эти слои населения уже стали разочаровываться в революции. Они видели, что движение народных масс становится неуправляемым, что классовые интересы растут и обгоняют общенациональные. Фигура Керенского становилась желанной не только для революционной демократии, но и для российской буржуазии и интеллигенции.
И когда военный министр Временного правительства известный лидер партии октябристов А.И. Гучков 30 апреля 1917 г. подал в отставку, именно А.Ф. Керенскому был предложен этот пост, являвшийся важнейшим во время войны. Вместо традиционного генерала министром вновь становился штатский, почти как в цивилизованных странах. Керенский был к тому же еще и «социалистом»! Новый министр провел ряд реформ по военному ведомству. Он уволил ещё несколько десятков генералов в дополнение к сотне, изгнанных Гучковым, подписал «Декларацию прав солдата», которую отказывались подписать его предшественники. Но революция с марта ушла вперед. И поэтому декларация (а она разрешала командирам применение силы к солдатам, если те откажутся выполнить боевой приказ на фронте) была встречена враждебно и солдатами, и офицерами. И те, и другие назвали её «декларацией бесправия».
Став военным министром, Керенский начал беспрецедентную поездку по фронтам и флотам. Он выступал в день по четыре-пять раз! Солдаты, которые привыкли к матерному языку командиров, впервые, может быть, в своей жизни слышали высокие слова о Родине и свободе. Керенский звал их к защите революции! Он обращался к ним с призывом пойти в наступление на германцев «под красными знамёнами», если он, «первый народный военный министр», призовёт их к этому. Солдаты восторженно приветствовали Керенского. Как и в городах, на фронте он встретился с огромной волной обожания.
^ Культ «Спасителя Отечества»
Именно в случае с А.Ф. Керенским можно говорить о возникшем в нашей стране впервые феномене культа личности политического деятеля. В марте — июне он как бы заместил в глазах широких народных масс образ отрекшегося императора. Уловив настрой низов, либеральная и «социалистическая» пресса (кроме, конечно, большевистской, имевшей своих героев), стала помогать этому процессу, уже сознательно формируя культ провиденциальной личности, «революционного вождя», призванного спасти Отечество в час трудных испытаний. Так, задолго до Муссолини и Гитлера, задолго до Сталина и даже до Ленина происходило возвеличивание, обожествление личности конкретного политического деятеля — А.Ф. Керенского. Молниеносно вырастал «замечательный» и «гениальный», «первый народный военный министр», который через несколько недель стал и министром-председателем.
Казалось, для прославления Керенского были достаточные основания. Так, с его помощью произошло «чудо» с армией. После издания Приказа № 1 Петроградского Совета об отмене старой дисциплины армия фактически находилась в состоянии распада: началась бурная политизация воинских частей, всякие боевые действия практически прекратились, в тылу перестали заниматься боевой учебой запасные части. Солдат захватила стихия митингов и собраний. Революционное оборончество, брошенное в массы эсерами и меньшевиками из Петроградского Совета, в армии принимало анекдотичные формы. Солдаты, например, отказывались идти в разведку боем, так как это было... аннексией, а революционная демократия выступает за мир без аннексий и контрибуций! И Керенский всего за три недели своей поездки по фронтам добился перелома в сознании солдатских масс.
Советская историография скрывает этот факт, традиционно повторяя тезис об успехах большевистской агитации среди солдатских масс. На самом деле в мае — начале июня произошел откат в стихийном «большевизме» солдат. Керенский добился их согласия на наступление! «Россия хочет мира, но наш неприятель не верит этому, он полагает, что революция привела к её слабости. Но революционная Россия стала еще сильнее! Докажем германскому империализму, что мы стали сильнее. Тогда он согласится на наши мирные предложения!» Такова была логика Керенского. Он сумел заразить ею и солдат. Вдохновенно импровизируя перед десятками тысяч слушателей, Керенский сочетал в своих речах слова о защите революции и красного знамени, патриотизме и долге перед народом, обязательствах перед союзными демократиями. Мне случалось читать приказы и речи Л.Д. Троцкого в Красной Армии. Кажется, что многие из них были составлены по черновикам Керенского. Он был оратором почище председателя РВСР Троцкого.
Но историки хорошо знают, что плоды красноречия Керенского были недолговечны. Если перед строем солдат он легко одерживал победы над своими редкими оппонентами (один солдат-большевик после гневных обвинений Керенского рухнул без памяти, и это праведное «чудо» было описано в миллионах газет!), то после его отъезда из части большевики снова начинали свою ежедневную работу. Говорили про интересы капиталистов, про то, что народу война не нужна и прочее. И многие полки и дивизии принимали новые резолюции, где отказывались от обещаний, данных два дня назад Керенскому. А в Севастополе черноморские матросы, только что на глазах Керенского трогательно обнимавшиеся с адмиралом Колчаком, чуть ли не линчевали того через день после отъезда военного министра.
На Первом съезде Советов рабочих и солдатских депутатов эсеро-меньшевистское руководство Советов впервые встретилось с небольшой (всего около 10%), но сплоченной и боевой фракцией большевиков во главе с Лениным. В.И. Ленин произнес две яркие речи на съезде (вспоминаете? — «Есть такая партия!»). Да и сама личность Ленина, имевшая в те дни в глазах некоторой части российских граждан скорее скандальную славу из-за поездки в запломбированном вагоне через территорию Германии, вызывала жгучий интерес. Президиум съезда был в растерянности, что противопоставить Ленину? И только речи Керенского, которого выпускали всякий раз за Лениным, могли ослабить впечатление от изложенной лидером большевиков программы.
^ За войну «до победного конца»
Главной заслугой Керенского в первой половине июня 1917 г. была подготовка наступления на фронте. Оно было обещано союзникам еще царским правительством в мае. Но военный министр Гучков доказывал французам и англичанам, что состояние русской армии делает невозможным отдачу приказа о наступлении. Керенский взялся опровергнуть эти доводы. С помощью революционной фразеологии, мощного эмоционального воздействия на людей, при поддержке прессы, показавшей в те дни свое могущество, он сумел добиться морального перелома в войсках. 18 июня 1917 г., когда в десятках городов страны вслед за Петроградом проходила политическая демонстрация под лозунгом «Вся власть Советам!», русская армия перешла в наступление против австрийцев на Юго-западном фронте. И хотя подавляющее большинство демонстрантов 18 июня несли большевистские лозунги, 19—21 июня в том же Петрограде состоялись патриотические демонстрации в поддержку наступления и Керенского. Кое-где вновь появились трехцветные «национальные» флаги, повсеместно замененные после Февраля красными. Сам Г.В. Плеханов шёл к Казанскому собору в Петрограде с портретом Керенского на груди.
Продолжение войны стало одним из главных направлений политики Керенского. Легенды утверждают, что члены делегации французских социалистов, приехавшей в апреле 1917 г. в Россию, на коленях умоляли Керенского не бросать Францию в войне, не допустить заключения сепаратного мира между Россией и Германией. И будто бы Керенский «по-братски» обещал французским масонам, что Россия из войны не выйдет. Истории ещё предстоит ответить на эту загадку. Во всяком случае, в октябре Керенский вопреки здравому смыслу отказывался предпринять шаги для заключения быстрейшего мира с Германией, что только и могло спасти тогда Временное правительство.
Наступление в первые две недели шло успешно, и Керенский пожинал плоды своей растущей славы. Его поддержали и съезд Советов, и Временное правительство, и центральные комитеты всех партий страны, кроме большевиков. Последние, правда, получили уже 20% голосов на всеобщих выборах в районные думы Петрограда, но правящие партии кадетов, меньшевиков и эсеров все еще третировали их как группку экстремистов, как аутсайдеров в процессе демократизации страны. Но среди рабочих и солдат Петрограда, бесспорных лидеров политического движения самих народных масс России, зрело острое недовольство Временным правительством. Оно прорвалось в стихийном движении 3—4 июля 1917 г., начатом столичной федерацией анархистов. Однако массы, вышедшие на улицы Петрограда, вопреки призывам большевиков к спокойствию несли знамена с антиправительственными лозунгами. Правительство получило сведения о брожении в 1-м пулеметном полку ещё в ночь на 3 июля. И Керенский вновь продемонстрировал свое феноменальное чутье на опасность. В шесть часов вечера 3 июля, когда на улицы столицы выехали десятки автомобилей с солдатами и пулеметчиками, военный министр срочно умчался на фронт. Все, что произошло далее в столице: кровавые стычки, обстрелы демонстрантов, ответная стрельба Красной гвардии и рабочей милиции, воинских частей, — во всем этом он опять оказался лично не замешан.
Вернувшись в столицу поздно вечером 6 июля, Керенский привез весть о провале наступления. Вина за это была возложена на большевиков и их агитацию заключения немедленного мира. А движение 3—5 июля было представлено Керенским как антиправительственный заговор с целью захвата власти большевиками. На экстренном заседании правительства в ночь на 7 июля министр-председатель князь Г.Е. Львов подал в отставку, а его место занял Керенский. Все это выглядело как реакция правительства на июльский мятеж большевиков и анархистов. Но, как вспоминает И.Г. Церетели, замена Львова Керенским готовилась масонским ядром Временного правительства еще в конце июня, за неделю-полторы до июльских событий.
Министр-председатель
Теперь он получил полноту власти в стране, по сути своей власти диктаторской, ибо старая Государственная дума не действовала, до выборов в Учредительное собрание оставалось еще несколько месяцев, никакого даже призрачного контрольного органа, надзирающего за правительством, не существовало.
В июле — сентябре 1917 г. А.Ф. Керенский продемонстрировал главное направление своей политики — центризм и бонапартистское лавирование. Он прекрасно понимал, что в стране существуют два главных антагониста — пролетариат и буржуазия. И его политика строилась на балансировании между этими полюсами, чтобы не допустить усиления одного за счет другого. Только это могло дать национальное согласие и удержать страну от гражданской войны. Противниками министра-председателя поэтому стали вскоре лидеры и партии крайних флангов, стремившихся в своих классовых интересах дестабилизировать положение в стране. Это были большевики, вождь которых Ленин выдвинул от имени пролетариата и беднейшего крестьянства после июльских дней лозунг подготовки вооруженного захвата власти, и крупная российская буржуазия, возглавленная партией кадетов, считавшая и меньшевиков, и эсеров с Керенским пособниками большевиков, стремящимися развалить армию, народное хозяйство и всю страну.
Репрессии против большевистской партии после июльских дней нанесли удар по левому крылу. Чтобы закрепить его, Керенский издал приказ о сдаче оружия боевиками большевистской партии и анархистов (Красная гвардия, Петроградская народная милиция, партийные дружины). Срок был установлен в три дня, потом продлен до недели. Но Красная гвардия не выполнила этот приказ, лишь перепуганные обыватели сдавали шашки, старые револьверы и охотничьи ружья.
Удар по «левым» вызвал оживление «правых». На Керенского оказывали сильнейшее давление с целью назначить генерала Корнилова, пользовавшегося репутацией сильной личности, на должность главнокомандующего русской армией. Керенский уступил, но сразу же увидел в Корнилове неприкрытого конкурента в борьбе за власть, соперника, поощряемого кадетами и правой печатью. Сохранившиеся черновики протоколов заседаний Временного правительства на начало августа показывают, что Керенский прекрасно понимал контрреволюционную сущность требований Корнилова и его политики. Тем не менее до поры до времени он вынужден был считаться с Корниловым, шёл с ним на определенные компромиссы, издавал законы, направленные против прав граждан и общественных организаций.
На этом основании Ленин, Троцкий (принятый к этому времени в большевистскую партию), вся большевистская печать повели яростную кампанию дискредитации Керенского, обвиняя его в пособничестве правым силам. Правительство отвечало закрытием большевистских газет. Постепенно в августе и в начале сентября, как это видно из анализа содержания статей Ленина и Троцкого, других материалов большевистской прессы, именно в Керенском персонифицировался для большевиков «классовый враг», свергнуть которого абсолютно необходимо для движения революции ко второму её этапу.
Однако сам министр-председатель видел, что в те дни его главный враг — это Корнилов. Ещё во время подготовки и проведения Государственного совещания в Москве Керенский получил сведения о планируемом Корниловым государственном перевороте, аресте, возможной физической ликвидации главы правительства. За спиной Керенского Корнилову помогали многие члены его кабинета, включая управляющего Военным министерством Б. Савинкова. Мятеж был назначен на 27 августа. Под видом нового «восстания большевиков» в Петрограде должны были выступить переодетые корниловские офицеры. Это дало бы повод для введения в город карательных войск и объявления столицы на военном положении, а затем разгона Советов и комитетов, арестов большевиков. Маятник политической ситуации качнулся бы резко вправо, гражданская война стала бы фактом.
С неожиданной помощью В.Н. Львова, бывшего Обер-прокурора Синода, А.Ф. Керенский сумел добыть улики против Корнилова вечером 26 августа. На ночном заседании правительства он и отрешил его от должности главнокомандующего. Корнилов уже не мог остановить движение войск на Петроград и пошел ва-банк. Мятеж был сорван объединенными усилиями официальных властей, Советов и всех политических партий, включая большевиков. Но несколько дней Керенский был почти в одиночестве в Зимнем дворце (туда переехало правительство во второй половине августа). Даже его ближайший помощник Н.В. Некрасов советовал ему сдать власть. Керенский вынужден был обратиться за помощью к Центральному Исполнительному Комитету Советов рабочих и солдатских депутатов, для охраны вызвал в Зимний матросов с крейсера «Аврора». Есть свидетельства о том, что через посредников он просил о встрече и с Лениным, находившимся в это время в финляндском подполье.
Корниловский мятеж был разбит, Некрасов отправлен в «ссылку» в Финляндию в качестве тамошнего генерал-губернатора. Россию Керенский объявил республикой, распустил вскоре Государственную думу, Временный комитет которой был прибежищем правой оппозиции правительству, сам занял пост верховного главнокомандующего. Корнилова заключили под стражу, начали следствие, надобность в Ленине отпала...
Центрист-одиночка
Но соединенный удар революционной демократии и властей по главарям правой контрреволюции оказался «слишком сильным». Партия кадетов фактически перешла в оппозицию Временному правительству, дисциплина в армии рухнула окончательно, солдаты подвергали самосуду генералов и офицеров. Военные увидели в Керенском виновника своих бед. Офицерство отказало Керенскому в поддержке. Изменение баланса политических сил мгновенно учёл Ленин. Он предложил компромисс меньшевикам и эсерам. Они должны были мирно устранить Керенского от власти и сами образовать правительство «советского большинства». Но меньшевики и эсеры были намертво связаны с Керенским и своей прежней поддержкой его, и страхом перед корниловцами и большевиками, и масонскими обетами. Даже лидер эсеровской партии В.М. Чернов, не скупившийся на критику Керенского, не осмелился потребовать его отставки. Ценой ряда успешных маневров — участием в Демократическом совещании, изданием закона о создании Предпарламента («Временного совета Российской республики») — Керенский удержался у власти. Но теперь его главным противником стали большевики. Именно с их стороны ожидался теперь удар по центристской политике, по сохраненному с такими потерями национальному согласию. Кроме того, общая обстановка в стране неудержимо толкала Россию к анархии и хозяйственной катастрофе.
Внутренний кризис вращался вокруг двух главнейших вопросов: о земле и о мире. Крестьяне и солдаты, с большим терпением ждавшие весной и летом закона о земле, который будет принят Учредительным собранием, осенью устали ждать. В черноземном центре началось настоящее крестьянское восстание. Для спасения правительства необходимо было в первую очередь немедленно издать декрет о земле. Но Керенский медлил и упрямо тянул до Учредительного собрания.
Еще более нетерпимое положение сложилось с продолжением войны. Солдаты больше не хотели оставаться в окопах еще на одну зимнюю кампанию. Именно эти вопросы — мир и земля — находились в центре мощной агитации большевиков. Большевистская партия, в которой было чуть больше 20 тыс. членов в марте 1917 г. теперь разрослась до 350 тыс. человек. После корниловщины на политические позиции большевиков перешли Петроградский и Московский Советы. По словам Чернова, «большевистский бурун надвигался неотвратимо». Народ, уставший ждать, со всё большим вниманием прислушивался к обещаниям большевиков немедленно удовлетворить все нужды на второй день после взятия ими власти. Страна приблизилась к порогу важнейших событий: правые силы пока не представляли опасности, корниловцы зализывали раны, а для того, чтобы предотвратить попытку левых нарушить равновесие в свою пользу, необходимы были решительные действия.
^ Роковые дни Октября
Их-то и не было теперь со стороны Керенского. Исследования ряда историков показали, что у министра-председателя не было недостатка в советниках в роковые для него двадцатые числа октября 1917 года. Они предлагали ему сделать смелые шаги по пути реформ. Меньшевистско-эсеровские лидеры ЦИК толкали его на путь немедленных переговоров о мире и издания декрета о земле. Это дало бы возможность дожить до Учредительного собрания, назначенного на 28 ноября 1917 года. Генерал Верховский, военный министр, докладывал, что армия не может воевать и весной 1918 г. просто побежит из окопов! Нужно обратиться к союзникам и попросить «разрешения» выйти из войны хоть на время. Раздавались советы немедленно отдать землю крестьянам и создать... Советское правительство из лидеров ЦИК первого созыва и самому возглавить его.
Керенский не делал ни того, ни другого, ни третьего. Почему? Был ли это страх перед правыми, боязнь упустить из своих рук власть? Было ли это просто упрямство, которым страдал и Николай II? Были ли для Керенского так нерушимы моральные обязательства, которые он взял на себя перед французскими «братьями»? Перед самым вооруженным восстанием большевиков он самоуверенно заявил, что прямо-таки жаждет, чтобы они вышли на улицы, и он разгромит их! Самоуверенность или беспечность? Отголоски этого мы находим даже в последних воспоминаниях Керенского. Он настолько уверовал в магические свойства своих речей, что требовал от ЦК партии эсеров одобрения своего появления на заседании Учредительного собрания. Народ услышит его снова и вручит ему верховную власть...
Но вместо этого были метания 24—25 октября, поспешный отъезд на Северный фронт, возвращение в Гатчину и Детское Село, но не дальше. А затем бегство из гатчинского дворца в матросской форме, подполье в России и Финляндии и, наконец, выезд из страны в мае 1918 г. под видом сербского офицера. Все эти факты не раз обыгрывались в нашей прессе, поскольку приключения Керенского вписывались в тот его карикатурный образ, который пыталась создать наша историческая наука. За границей никто его уже не принимал всерьёз. Последние дни пребывания Керенского на посту министра-председателя, когда он всё проиграл, как бы лишили его политического доверия, зачеркнули те несомненные личные и общественные достижения, которые у него имелись. Горе неудачникам! Гражданская война, борьба в эмигрантском стане — все это развивалось независимо от Керенского и всегда оставляло его на обочине политической жизни.
Эмиграция
Он убеждал союзников начать интервенцию в Россию, чтобы спасти там демократию. Но когда Клемансо и Черчилль сделали ставку на Колчака — осудил интервенцию. Керенский приветствовал восстание в Кронштадте в марте 1921 г., но оно было подавлено раньше, чем его активность могла помочь матросам. Затем он издавал в Берлине и Париже газету «Дни», осуждая как фашистов, так и коммунистов. В 1927 г. A.Ф. Керенский впервые посетил США с лекционной поездкой. Он много писал, и его воспоминания появлялись как в 20-е, так и 30-е годы. Когда началась Вторая мировая война, Керенский призывал к священной войне и против фашистов, и против коммунистов в России. Во время советско-финской войны он послал бывшего члена эсеровского ЦК B.М. Зензинова в Финляндию для формирования из тамошних русских эмигрантов антикоммунистического легиона. Но война кончилась раньше, чем формирование было создано.
Надо сказать, что и его друзья-масоны сразу же отступились от неудачника. Во время его премьерства принадлежность к масонству была главным доводом при кадровых назначениях. Керенский сделал управляющим делами Временного правительства генерального секретаря «Великого Востока народов России» И.Я. Гальперна. Он взял в правительство и назначил на высокие посты в стране и за границей сотни членов лож. Второе коалиционное Временное правительство было рекордным по числу министров-масонов. В эмиграции же масоны отреклись от него и не признавали его масонство вообще. Лишь однажды он был принят в качестве гостя с докладом на собрании масонов в Англии. Керенского кляли и его коллеги по партии, и меньшевики, и Гучков, и Милюков, и белые генералы.
Керенский оставался во Франции почти до самой оккупации Парижа немцами и, наверное, был бы арестован ими, если бы не энергия его второй жены, австралийки Нелли (урожд. Трайтон). С 1940 г. он жил в США. Правда, в 1949—1953 гг. он часто наведывался в Западную Германию, где по заданию американских властей вербовал агентов из советских перемещенных лиц. Впоследствии Гуверовский институт войны, революции и мира дал ему работу в своей библиотеке, Керенский подготовил трёхтомную документальную публикацию о деятельности Российского Временного правительства, работал над своими мемуарами. В 1963—1964 гг. он диктовал последнюю редакцию своих воспоминаний, которые вышли в свет в 1965 году. В 1970 г. он умер от рака в Нью-Йорке.
Советские историки долгие годы с негодованием отвергали теорию, согласно которой Октябрь победил благодаря ошибкам Временного правительства. Мы отдавали эту версию «буржуазным фальсификаторам». Но и там далеко не все её разделяли. А вот сегодня в нашей стране достаточно «историков» и «теоретиков», которые винят одних большевиков и Ленина в том, что Россия прервала свой путь к демократии и правовому государству. Но не надо забывать, что большевики были лишь одной из трех главных сил в то время. И поскольку правые силы были отброшены в результате разгрома корниловщины, от политики центра, т.е. Керенского и поддерживавших его меньшевиков и эсеров, зависела в первую очередь судьба России. Немедленные шаги, показывающие искреннее желание Временного правительства отдать помещичьи земли крестьянам и заключить мир, могли дать ему шанс дожить до Учредительного собрания. А партия большинства — эсеровская, к которой принадлежал и Керенский, — приняла бы на этом собрании законы о земле, о федеральном устройстве государства, о мире. Тогда уже большевикам не удалось бы поднять крестьян, солдат и даже рабочих на вооруженное восстание. Демократическая альтернатива Октября восторжествовала бы. Но этого не случилось. И в первую очередь из-за ошибок, упрямства и просчетов Керенского, облегчившего большевикам проведение своего вооруженного восстания.
Сегодня, когда мы вновь заселяем историю взятыми из забвения и проклятья деятелями, надо найти б ней место и для Александра Федоровича Керенского, российского министра, главы Временного правительства.
________
Диалог. 1990. № 16. С. 76-86.
^ ПЕРЕВОРОТ: ХРОНИКА ОКТЯБРЬСКИХ СОБЫТИЙ, ПЕРЕСКАЗАННАЯ А. Ф. КЕРЕНСКИМ
Сталинская историография привела ко многим деформациям в освещении прошлого, в том числе и истории революции 1917 года. Это относится и к Александру Федоровичу Керенскому, с июля 1917 г. ставшему главой Временного правительства, а с начала сентября и верховным главнокомандующим русской армии. Популярный адвокат и политический деятель, Керенский в момент крушения монархии стал связующей фигурой единения антицаристских сил. Сказались, конечно, и «бурнопламенный» темперамент Александра Керенского, а также его большой ораторский дар. Но революция входила в новый этап, время и события требовали новых лидеров. Правый контрреволюционный лагерь делал ставку на генерала Корнилова, прочил его в диктаторы. Левые силы, массы большевизировались, шли за Лениным. Керенский превращался в предмет презрения и ненависти всех: и левых, и правых.
Так судьба привела Керенского в Гатчину, из которой он тоже вынужден был бежать переодетым в матросскую форму. Об этом он и рассказывает в воспоминаниях «Гатчина» […]. Мы публикуем отрывок из этих мемуаров, которые, конечно же, не лишены налета субъективности в оценке исторических событий.
Что же было с Керенским дальше? До лета 1918 г. он скрывался под Новгородом, в Финляндии, в Петрограде и Москве. Затем нелегально уехал в Европу, продолжал там борьбу с Советской властью, но выступал и против белогвардейских правительств. Издавал газету «День», писал мемуары. В 1940 г., когда Германия разгромила Францию, бежал в Англию, перебрался в США и писал, писал о своем «звездном часе» — 1917 годе, о своей вере в демократию, погубленной, по его мнению, как реакционерами, так и большевиками.
^ Умер Керенский в 1970 г., похоронен в Лондоне.
Последний акт борьбы Революционного Временного Правительства с большевиками слева и справа продолжался с 24-го октября по 1-е ноября 1917 года. Да, я в особенности настаиваю на том, что мы боролись сразу на два фронта. И никто никогда не будет в состоянии опровергнуть ту несомненную связь, которая существовала между большевистским восстанием и усилиями реакции свергнуть Временное Правительство и повернуть государственный корабль вспять, к берегу социальной реакции.
Военные и штатские стратеги были твердо убеждены в том, что большевистский триумф не представит из себя никакой серьезной опасности и что в 3—4 недели «здоровые элементы» русского народа справятся с бунтующей массой и установят в России «сильную власть». Увы, выполнив блестяще первую, так сказать, пассивную часть своего плана — «свергнув» руками большевиков Временное Правительство, наши «патриоты» оказались совершенно неспособными к осуществлению его второй, активной, действенной части: оказались неспособными победить большевиков не только в три месяца, но и в три года...
Около 20-го октября начали большевики осуществлять в С.-Петербурге свой план вооруженного восстания для свержения Временного Правительства во имя «мира, хлеба и скорейшего созыва Учредительного Собрания»... Со своей стороны правительство готовилось к подавлению мятежа. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в С.-Пб войска, и первые эшелоны с Северного фронта должны были появиться в столице 24-го октября.
24-го октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось. Около 11 час. утра я явился в заседание Совета Республики и просил немедленное слово для срочного сообщения, которое я должен сделать Совету Республики. Получив слово, я заявил, что в моём распоряжении находятся бесспорные доказательства организации Лениным и его сотрудниками восстания против Революционного Правительства.
Совет, раздираемый внутренними распрями и непримиримыми разноречиями мнений, до позднего вечера не мог вынести никакого решения. Вожди всех антибольшевистских и демократических партий вместо того, чтобы спешно организовать свои силы для трудной борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные споры и ссоры.
А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверждения о «каком-то» большевистском восстании являются измышлениями «контрреволюционера» и «врага народа» Керенского. К сожалению, большевики этим приемом превосходно достигли своих целей.
Нужно признать, большевики действовали тогда с большой энергией и не меньшим искусством.
В то время, когда восстание было в полном разгаре и «красные войска» действовали по всему городу, некоторые большевистские лидеры, к тому предназначенные, не без успеха старались заставить представителей «революционной демократии» смотреть, но не видеть; слушать, но не слышать. Всю ночь напролет провели эти искусники в бесконечных спорах над различными формулами, которые якобы должны были стать фундаментом примирения и ликвидации восстания. Этим методом переговоров большевики выиграли в свою пользу огромное количество времени. А боевые силы с.-р. и меньшевиков не были вовремя мобилизованы.
Ко мне явилась делегация от стоявших в С.-Петербурге казачьих полков. Казаки категорически заявили мне, что все их полки, расположенные в Петрограде, исполнят свой долг... В этот момент, в первом часу ночи 25-го октября, у меня не было ни малейших сомнений в том, что эти три казачьих донских полка не нарушат своей присяги.
Между тем в городе восстание разрасталось с невероятной быстротой. Вооруженные отряды большевиков все тесней и тесней окружали здание Зимнего дворца и штаба военного округа. Солдаты лейб-гвардии Павловского полка устроили у своих казарм, в конце Миллионной ул. и Марсова поля настоящую западню, арестуя всех «подозрительных», шедших по направлению от дворца.
Ко мне явился командующий войсками со своим начальником штаба. Во время моего совещания с командующим войсками явился Роговский, правительственный комиссар по градоначальству, с чрезвычайно тревожными новостями. Мы узнали, что значительное количество судов Балтийского флота в боевом порядке вошло в Неву; что некоторые из этих судов поднялись до Николаевского моста; что этот мост, в свою очередь, занят отрядами восставших, которые уже продвигаются дальше к Дворцовому мосту. Роговский обратил наше особое внимание на то обстоятельство, что большевики осуществляют весь свой план «в полном порядке», не встречая нигде никакого сопротивления со стороны правительственных войск.
В сопровождении адъютантов отправились мы в Штаб, проходя по бесконечным, почти не освещенным коридорам и нижним залам дворца, где ложились уже спать бывшие в обычном карауле юнкера... Здание Штаба было переполнено офицерами всех возрастов и рангов, делегатами различных войсковых частей. Среди этой военной толпы повсюду шныряли какие-то никому не известные штатские. Нужно было сейчас же брать в свои руки командование, но только уже не для наступательных действий против восставших, а для защиты самого правительства до прихода свежих войск с фронта и до новой организации правительственных сил в самой столице.
Мучительно тянулись долгие часы этой ночи. Отовсюду мы ждали подкреплений, которые, однако, упорно не появлялись. С казачьими войсками шли беспрерывные переговоры по телефону. Под разными предлогами казаки упорно отсиживались в своих казармах, все время сообщая, что вот-вот через 15—20 минут они «все выяснят» и «начнут седлать лошадей».
Нужно признать, что в политических кругах, искренне преданных Революции и связанных в своей судьбе с судьбой Вр. Правительства, господствовала какая-то непонятная уверенность, что «все образуется», что нет никаких оснований особенно тревожиться и прибегать к героическим мерам спасения.
И чем ближе было утро, тем невыносимее и напряженнее становилась атмосфера в Штабе. Один из преданных и честных офицеров, вызванный мной на работу, отдав себе отчёт в том, что происходит в Штабе, пришел ко мне и с волнением заявил, что все происходящее он не может назвать иначе, как изменой. Как впоследствии я узнал, безумная идея владела тогда многими умами: без Керенского можно будет легче и скорее справиться с большевиками...
Конечно, эта удушливая атмосфера не могла не воздействовать на настроение всех тех защитников существующей власти, которые были в общении со Штабом. Уже с вечера юнкера стали терять бодрость духа; позднее начала волноваться команда блиндированных автомобилей; каждая лишняя минута напрасного ожидания подкреплений все более поднимала «боеспособность» и у тех, и у других.
Дав несколько неотложных распоряжений «на всякий случай», я остался один и лег, не раздеваясь, на стоявшую в моем кабинете оттоманку... Не прошло и часа, как из этого состояния вывел меня фельдъегерь, вошедший в комнату с экстренным сообщением. Большевики захватили центральную телефонную станцию, и все наши (дворцовые) телефонные сообщения с городом прерваны; Дворцовый мост (под окнами моих комнат) занят пикетами матросов – большевиков; Дворцовая площадь совершенно безлюдна и пуста; о казаках ни слуху, как и следовало, впрочем, ожидать.
Не прошло 10 минут, как мы с адъютантами мчались назад в Штаб округа. Здесь за два часа нашего отсутствия ничего не изменилось. Впрочем, нет, изменилось — у блиндированных автомобилей «исчезли» некоторые части, и они стали столь же полезны для обороны, как и водовозные бочки. Подходы к дворцу и Штабу совершенно никем и ничем не охранялись. Никаких сведений о высланных с Северного фронта эшелонах, хотя они должны были быть уже в Гатчине, не поступало. Началась паника. Переполненное с вечера здание Штаба быстро пустело.
Я решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить подходившие, как мы думали, войска.
Я приказал подать мой превосходный открытый дорожный автомобиль.
Мы пустились в путешествие. Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на своё место — на правой стороне заднего сиденья в своем полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска. Нечего и говорить, что вся улица — прохожие и солдаты — сейчас же узнали меня. Военные вытягивались. Я отдавал честь, как всегда. Наверное, секунду спустя моего проезда ни один из них не мог себе объяснить, как это случилось, что он не только пропустил этого «контрреволюционера», «врага народа», но и отдал ему честь.
В Гатчине мы въехали прямо под ворота дворца к подъезду коменданта. Продрогли во время этой бешеной гонки до мозга костей. Узнав, к нашему величайшему удивлению, о том, что никаких эшелонов с фронта в Гатчине нет, и никто тут о них ничего не слышал, решаем сейчас же ехать к Луге, а если понадобится, то и до Пскова.
Мы уехали вовремя. Через пять минут после нашего отъезда во двор дворца влетел разукрашенный красными флагами автомобиль: это члены местного военно-революционного комитета примчались меня арестовывать. Оказывается, что в Штабе нашлись предатели, которые успели известить Смольный о моём выезде в Гатчину. Из Смольного последовало сюда распоряжение о немедленном нашем задержании. Однако наш автомобиль успел благополучно вырваться из города.
Не стоит описывать нашу безумную погоню за неуловимыми эшелонами с фронта, которых мы так нигде и не нашли, вплоть до самого Пскова. Тут я узнал, что в Пскове уже действует большевистский военно-революционный комитет; что в руках у этого комитета подписанная прап. Крыленко и матросом Дыбенко телеграмма о моём аресте в случае появления в Пскове.
Был одиннадцатый час ночи. Разве мы в Пскове могли знать тогда, что в это самое время Зимний дворец, где заседало Временное Правительство, выдерживал бомбардировку и последние атаки большевиков.
Только в первом часу ночи явился, наконец, генерал Черемисов, чтобы заявить, что никакой помощи он правительству оказать не может.
Было решено, что мы сейчас вместе выезжаем в Остров, с тем чтобы в то же утро с наличными силами двинуться к столице. Я нашел в Острове лишь несколько полков. Поход на С-Пб. объявлен.
27-го на рассвете наш отряд приближался к Гатчине, которая к этому времени была уже официально во власти большевиков. Город был переполнен различными большевистскими войсками: местной пехотой, артиллерией, матросами из Кронштадта, блиндированными автомобилями из Петербурга и т.д. Несмотря на подавляющее численное превосходство «врага», было решено город занять немедленно. И военные операции начались. Эти операции быстро и блестяще закончились. Почти без выстрела и, насколько помню, без всяких жертв. Гатчина была занята правительственными войсками. «Революционные» же войска удирали во все стороны или сдавались со всеми своими ружьями, пулеметами, ручными гранатами и т.п. При поспешном отступлении даже один блиндированный автомобиль оказался просто брошенным своей командой...
Главным козырем большевистской игры был мир, мир немедленный. Захватив в ночь на 26-е здание главного телеграфа и самую в России могущественную Царскосельскую радиостанцию, большевики стали немедленно рассылать по всему фронту свои воззвания о мире, провоцируя утомленных солдат, толкая их на стихийную демобилизацию и бегство домой, на братание и постыднее «замирение» поротно и повзводно. Необходимо было пытаться разорвать все связи между с.-петербургскими большевиками и фронтом, остановить поток отравленной пропаганды, растекавшимся повсюду по проводам и приемникам правительственного телеграфа и радио. Через 8—10 дней было бы уже поздно: фронт был бы сорван и страну затопила бы стихия сорвавшейся с фронта солдатчины. Выхода не было. Надо было безумно рисковать, но действовать.
Кстати, я должен сказать, что установившаяся легенда, что Вр. Правительство — Правительство февральской Революции — исчезло с лица земли среди всеобщего равнодушия, не вполне соответствует истине. В действительности дни нашего похода на С-Пб. были днями, когда гражданская война вспыхнула и разгорелась по всей стране и на фронте. Героическое восстание юнкеров 29-го в С-Пб., уличные бои в Москве, Саратове, Харькове и т.д., сражения между верными Правительству и восставшими войсковыми частями на фронте — все это достаточно свидетельствует, что мы были не совсем одиноки в нашей последней борьбе за честь, достоинство и самое существование нашей родины.
Упадок духа и малодушие, овладевшие верхами революционных кругов; полное всеобщее почти непонимание рокового смысла развивающихся событий; отсутствие у одних сознания неразрывной связи судьбы самой февральской, Революции с судьбой в её недрах рожденной власти; тайные опасения у других, как бы слишком скорый провал большевиков не послужил торжеству «реакции», надежды у третьих руками большевиков покончить с ненавистной демократией, наконец, целый вихрь личных интриг и вожделений — все эти процессы разложения на верхах революционной общественности свели на нет все тогдашние попытки предотвратить крах, который, впрочем, быть может, был неизбежен.
__________
Труд. 1990. 2 августа. С. 4.
^ «ВРЕМЕННЫЕ» В ПЛЕНУ У ВРЕМЕНИ
В официальной советской историографии было принято считать, что после октябрьского переворота, завершившегося арестом членов Временного правительства, с ними как с политическими фигурами было покончено навсегда. Однако практически никому не известен тот факт, что через несколько недель после своего смещения члены Временного правительства обратились к русскому народу с заявлением, которое можно расценивать как своеобразное последнее слово побежденной власти, попытку оправдаться — с одной стороны, и обосновать незаконность своего смещения — с другой. Заявление это было опубликовано в кадетской газете «Наша речь», выходившей в Петрограде, 17 ноября 1917 года, выдержки из которой предлагаем вниманию читателей.
От Временного Правительства
В дни тягчайшей смуты и разрушения Государства Российского Временное Правительство считает долгом своим обратиться ко всем гражданам Российской Республики.
Октябрьский мятеж... работу Временного Правительства оборвал за несколько дней до всенародных и свободных выборов в Учредительное Собрание, основанных на законе, выработанном Временным Правительством... Измученные трехлетней войной, солдатская и рабочая массы, соблазненные заманчивыми лозунгами «немедленного мира, хлеба и земли», справедливыми по существу, но неосуществимыми немедленно, взяли в руки оружие, арестовали Временное Правительство, стали захватывать важнейшие государственные учреждения, уничтожать гражданские свободы и угрожать жизни и безопасности мирных граждан, беззащитных перед лицом начавшейся анархии...
Образовавшиеся с начала мятежа комитеты спасения родины и революции, комитеты безопасности не оказали поддержки законной верховной власти, а поставили своей задачей создание однородного социалистического правительства. Временное Правительство всех созывов твердо стояло на принципе всенародной власти. Основываясь на этом, Временное Правительство не могло признать власти мятежников и не принимало участия в попытках создания новой власти за несколько дней до Учредительного Собрания. Для Временного Правительства оставался один путь ограждения интересов народа и государства: не покидать до последней возможности своих постов и охранять от захвата и разрушения те отрасли народного хозяйства, которые особенно важны для армии и страны.
...Опасаясь, что насильники не остановятся и перед тем, чтобы поднять руку даже и на Учредительное Собрание, если оно не будет творить их волю, Временное Правительство призывает всех граждан армии и тыла к единодушной защите Учредительного Собрания для обеспечения ему возможности властно и твердо выразить народную волю.
Исполняющий обязанности министра-председателя, министр продовольствия С. Прокопович, министр юстиции П. Малянтович, министр внутренних дел, почт и телеграфов А. Никитин, министр труда К. Гвоздев и т.д., всего 13 подписей.
____________
Аргументы и факты. 1991. № 18. С. 6.