3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 45

287

очень трогательна, она относится только к томным аффектам; этим я хочу обратить внимание на расположение души, которое только в первом случае возвышенно.

* *

*

С приводимым здесь трансцендентальным разъяснением эстетических суждений можно сравнить физиологическое, как его представили Бёрк и многие другие проницательные люди среди нас, чтобы видеть, куда ведет чисто эмпирическое разъяснение возвышенного и прекрасного. Бёрк *, который в этом виде исследования заслуживает быть упомянутым как самый выдающийся автор, устанавливает таким путем (на стр. 223 своего сочинения), «что чувство возвышенного основывается на инстинкте самосохранения и на страхе, т.е. на страдании, которое, если оно не доходит до действительного расстройства органов тела, вызывает движения, способные, поскольку они могут очистить более тонкие или более грубые сосуды от опасных и тяжких засорений, возбуждать приятные ощущения, хотя и не удовольствие, но какой-то приятный трепет, некоторое успокоение, смешанное с испугом». Прекрасное, которое он основывает на любви (от чего он, однако, намерен отделить желание), сводится у него (на стр. 251—252) «к сокращению, разряжению и расслаблению волокон тела, — стало быть, к размягчению, растворению, утомлению, упадку, угасанию, замиранию от наслаждения». Такое объяснение он подтверждает случаями, в которых воображение в состоянии возбуждать в нас чувство прекрасного и возвышенного, соединяясь не только с рассудком, но даже и с чувственными ощущениями. — Как психологическое наблюдение этот анализ явлений нашей души необыкновенно хорош и дает богатый материал для самых излюбленных изысканий эмпирической антропологии. Но нельзя отрицать и того, что все представления в нас, будут ли они объективно

* По немецкому переводу его сочинения: Philosophische UntersuchurgTuber'denUrspruDg unserer Begriffe vom Schomm und Erhabenen, Riga, bei Hartknoch, 1773.

288

только чувственными или полностью интеллектуальными, все же могут субъективно быть связаны с наслаждением или болью, как бы незаметно ни было то и другое (ибо они все вместе воздействуют на чувство жизни и ни одно из них, поскольку оно есть модификация субъекта, не может быть безразличным); более того, наслаждение и страдание, как утверждал Эпикур, в конечном счете всегда телесны, будут ли они брать свое начало в воображении или даже в рассудочных представлениях, ибо жизнь без ощущения телесного органа есть лишь осознание своего существования, а не ощущение здоровья или нездоровья, т.е. стимулирования или торможения жизненных сил; ибо душа сама по себе есть целиком жизнь (сам принцип жизни) и препятствия или стимулы надо искать вне ее и тем не менее в самом человеке, стало быть в связи с его телом.

Но если удовольствие от предмета усматривают единственно лишь в том, что предмет доставляет наслаждение через возбуждение или умиление, то нельзя уже требовать от любого другого согласиться с эстетическим суждением, которое мы высказываем; ведь об этом каждый, и по праву, спрашивает только свое личное чувство. Но тогда кончается и всякая цензура вкуса; тогда пример, который другие дают нам случайным совпадением своих суждений, следует сделать для нас законом нашего одобрения; но этому принципу мы всячески, надо полагать, стали бы противиться, ссылаясь на свое естественное право — суждение, основывающееся непосредственно на самочувствии, подчинять своему собственному чувству, а не чужому.

Таким образом, если суждение вкуса следует считать не личным (egoistisch), а необходимо плюралистическим по своей внутренней природе, т. е. ради него самого, а не ради примеров, которые другие приводят касательно своего вкуса; если признают, что оно вправе требовать, чтобы каждый с ним соглашался, то в основе его должен лежать некий (объективный или субъективный) априорный принцип, до которого никогда нельзя дойти, выведывая эмпирические законы изменений в душе, так как эти законы дают познание

289

только о том, как судят, но не предписывают нам, как надо судить, и притом так, чтобы предписание было безусловным, как это и предполагают суждения вкуса, так как они удовольствие пытаются связать непосредственно с представлением. Итак, пусть эмпирическое разъяснение эстетических суждений кладет начало, чтобы собрать материал для более высоких изысканий;

но трансцендентальное исследование этой способности возможно и составляет необходимый предмет критики вкуса. В самом деле, не имея априорных принципов, вкус не был бы в состоянии направлять суждения других и, хотя бы с некоторой видимостью права, одобрять или отвергать их.

Остальное, что относится к аналитике эстетической способности суждения, заключает в себе прежде всего

^ ДЕДУКЦИЯ ЧИСТЫХ ЭСТЕТИЧЕСКИХ СУЖДЕНИЙ

§ 30. Дедукция эстетических суждений о предметах природы должна иметь в виду не то, что мы называем в природе возвышенным, а только прекрасное

Притязание эстетического суждения на общезначимость для каждого субъекта как суждения, которое должно основываться на каком-нибудь априорном принципе, нуждается в дедукции (т. е. в признании законности его претензии), которую надо прибавить еще сверх разъяснения в том именно случае, когда дело касается удовольствия или неудовольствия от формы объекта. Таковы суждения вкуса о прекрасном в природе. В самом деле, целесообразность имеет тогда свое основание в объекте и его фигуре, хотя она и не указывает отношения этого объекта к другим предметам в соответствии с понятиями (для познавательного суждения), а вообще касается лишь схватывания этой формы, поскольку она оказывается соответствующей и способности (давать] понятия, и способности к изображению их (она то же самое, что схватывание их) в душе. Поэтому можно относительно прекрасного в природе поставить несколько вопросов, которые касаются причины этой целесообразности ее форм; например, как

290

можно объяснить, почему природа так щедра везде на красоту, даже на дне океана, куда лишь изредка проникает человеческий глаз (а ведь только для него эта красота целесообразна), и т. п.?

Однако возвышенное в природе — если мы высказываем о нем чистое эстетическое суждение, которое не смешано с понятиями о совершенстве как объективной целесообразности (в таком случае оно было бы телеологическим суждением), — можно рассматривать как целиком лишенное формы или фигуры и тем не менее как предмет чистого удовольствия, и только возвышенное может показать субъективную целесообразность данного представления; в таком случае спрашивается: можно ли требовать для эстетического суждения этого рода кроме разъяснения того, что в нем мыслится, еще и дедукции его притязания на некий (субъективный) априорный принцип?

Ответом на это служит то, что возвышенное в природе называется так только в переносном смысле; в собственном смысле его должно приписать только образу мыслей или, скорее, основанию его, [заложенному] в человеческой природе. Схватывание вообще-то бесформенного и нецелесообразного предмета дает только повод для того, чтобы осознать это основание, и таким образом предмет только применяется субъективно целесообразно, но не рассматривается как таковой сам по себе и по своей форме (как бы species finalis accepta, поп data). Поэтому наше разъяснение суждений о возвышенном в природе было также и их дедукцией. В самом деле, когда мы анализировали в них рефлексию способности суждения, мы нашли в них целесообразное соотношение познавательных способностей, которое должно быть a priori положено в основу способности [иметь] цели (воли) и которое поэтому само a priori целесообразно, что тотчас же заключает в себе дедукцию, т. е. обоснование притязания подобного рода суждения на всеобщую и необходимую значимость.

Нам следует, таким образом, искать дедукцию только для суждений вкуса, т. е. суждений о красоте природных вещей, и тем самым выполнить задачу для всей эстетической способности суждения в целом.

291

§ 31. О методе дедукции суждении вкуса

Обязательность дедукции, т. е. подтверждения правомерности того или иного рода суждений, появляется только в том случае, если суждение притязает на необходимость; а этот случай бывает и тогда, когда суждение требует субъективной всеобщности, т. е. согласия каждого; между тем оно не познавательное суждение, а только суждение об удовольствии или неудовольствии от данного предмета, т. е. [речь идет] о притязании на субъективную целесообразность, значимую для всех без исключения; это притязание не должно основываться на понятии о вещи, так как мы имеем дело с суждением вкуса.

Так как в последнем случае мы имеем перед собой не познавательное суждение — ни теоретическое, которое полагает в основу понятие природы вообще посредством рассудка, ни (чистое) практическое, которое полагает в основу идею свободы как данную a priori разумом, — и, следовательно, не то суждение, которое представляет, что есть та или иная вещь, и не [то суждение, по которому] я, чтобы a priori обосновать его значимость, должен нечто сделать, дабы произвести эту вещь, — то надо лишь доказать для способности суждения вообще общезначимость единичного суждения, которое выражает субъективную целесообразность эмпирического представления о форме предмета, чтобы объяснить возможность того, что нечто нравится только в суждении (без чувственного ощущения или без понятия) и что подобно тому как рассмотрение предмета ради познания вообще подчинено общим правилам, так и удовольствие каждого может быть провозглашено правилом для всех других.

Если же эта общезначимость должна основываться не на собирании голосов и не на опросе других относительно того, как они ощущают, а как бы на автономии субъекта, высказывающего суждение о чувстве удовольствия (от данного представления), т. е. покоиться на его собственном вкусе, и тем не менее она не должна быть выведена из понятий, — то такое суждение — а суждение вкуса на самом деле таково — имеет двоя-

292

кую, и притом логическую, особенность, а именно, во-первых, априорную общезначимость и все же не логическую всеобщность на основе понятий, а лишь всеобщность единичного суждения; во-вторых, необходимость (которая всегда должна покоиться на априорных основаниях), не зависящую, однако, от априорных доводов, представление о которых могло бы вынудить у всех одобрение, ожидаемое от каждого в суждении

вкуса.

Только объяснение этих логических особенностей, которыми суждение вкуса отличается от всех познавательных суждений, — если мы здесь на первых порах отвлекаемся от всякого его содержания, т. е. от чувства удовольствия, и только сравниваем эстетическую форму с формой объективных суждений, как их предписывает логика, — будет достаточным для дедукции этой странной способности. Поэтому мы хотим прежде всего сделать наглядными эти характерные свойства вкуса, пояснив их примерами.

§ 32. Первая особенность суждения вкуса

Суждение вкуса определяет свой предмет в отношении удовольствия (как красоту), притязая на одобрение каждого, как если бы оно было объективным.

Сказать: этот цветок прекрасен — все равно что повторить за ним его собственное притязание на удовольствие каждого. Приятный запах [цветка] не дает ему никаких [оснований для] притязаний. Одному этот запах нравится, у другого от него болит голова. Какой же другой вывод следовало бы сделать из этого, как не тот, что красоту надо считать не свойством самого цветка, которое сообразуется со [вкусом] различных людей и стольких органов чувств, а свойством, с которым люди должны сообразоваться, если хотят судить о нем? И все же дело обстоит не так. Действительно, суждение вкуса состоит именно в том, что оно называет вещь красивой лишь по тому свойству, в котором вещь сообразуется с нашим способом воспринимать ее.

293

Кроме того, от каждого суждения, которое должно доказать, что у субъекта есть вкус, требуется, чтобы субъект, не нуждаясь в том, чтобы осведомляться о суждениях других и заранее узнавать, испытывают ли они чувство удовольствия или неудовольствия от данного предмета, судил самостоятельно, стало быть, высказывал свое суждение a priori, а не как подражание, исходя из того, что вещь действительно нравится всем. Следовало бы, однако, думать, что априорное суждение должно содержать в себе понятие об объекте, для познания которого оно содержит принцип; но суждение вкуса основывается вовсе не на понятиях и вообще не есть познание, а есть лишь эстетическое суждение.

Вот почему ни суждение публики, ни суждение друзей не заставит молодого поэта изменить свое убеждение, что его стихотворение прекрасно; и если он прислушивается к ним, то не потому, что он судит теперь о стихотворении иначе, а потому, что, даже если у всей публики плохой вкус, по крайней мере в отношении его, он все же (даже вопреки своему суждению) находит основание приспособляться к общему заблуждению, стремясь получить одобрение. Только позднее, когда его способность суждения станет от упражнении острее, он добровольно откажется от своего прежнего суждения, так же как он поступает и со своим суждением, целиком покоящимся на разуме. Вкус притязает только на автономию. Было бы гетерономией делать суждения других людей определяющим основанием своего суждения.

То, что античные произведения по праву превозносятся как образцовые и создателей их называют классическими, [признают их] как бы некоторой знатью среди сочинителей, своим примером дающей народу правила, — это обстоятельство как будто указывает на апостериорные источники вкуса и как будто опровергает автономию вкуса в каждом субъекте. Но с таким же успехом можно было бы сказать, что античные математики, которые до сих пор считаются неподражаемыми образцами глубочайшей основательности и изящества синтетического метода, также доказывают294

подражательность нашего разума и неспособность его конструированием понятий давать из самого себя с величайшей интуицией строгие доказательства. Нет такого применения наших сил, как бы свободно оно ни было, включая даже применение разума (разум должен черпать все свои суждения из общего априорного источника), которое, если бы каждый субъект должен был всегда начинать с грубых задатков своих природных свойств, не приводило бы к ошибочным действиям (Versuche), если бы ему не предшествовали другие люди со своими действиями, но не для того, чтобы сделать их последователей просто подражателями, а для того, чтобы своей деятельностью навести на след других, дабы отыскивать принципы в самих себе и таким образом идти своим собственным, часто лучшим, путем. Даже в религии, где правила для своего поведения каждый должен, несомненно, черпать из себя самого, так как за это поведение он сам в ответе и вину за свои проступки не может сваливать на других как на учителей или предшественников, — никогда нельзя общими предписаниями, полученными от священников или философов или почерпнутыми из самого себя, добиться того же, что примером добродетели или святости, который, приводимый историей, не делает излишней автономию добродетели из собственной и первоначальной идеи нравственности (a priori) и не превращает ее в механизм подражания. Преемство, соотносящееся с предшествующим, а не подражание — вот правильное выражение для всякого влияния, какое могут иметь на других произведения образцового зачинателя; а это имеет лишь тот смысл, что [преемникам надо] черпать из тех же источников, из которых черпал зачинатель, и научиться у своих предшественников только тому, как браться за это дело. Но из всех способностей и талантов именно вкус, поскольку его суждение определимо не понятиями и предписаниями, больше всего нуждается в примерах того, что с развитием культуры дольше всего сохранило одобрение, дабы вскоре не стать вновь грубым и не вернуться к незрелости первого опыта.

295

§ 33. Вторая особенность суждения вкуса

Суждение вкуса вовсе не определимо доводами, как если бы оно было чисто субъективным.

Если кто-нибудь не находит прекрасным здание, пейзаж или стихотворение, то, во-первых, сотни голосов, восхваляющих все это, не смогут побудить его к искреннему одобрению. Правда, он может притвориться, будто ему это нравится, из опасения, что на него станут смотреть как на человека, лишенного вкуса; у него может даже возникнуть сомнение, действительно ли он в надлежащей мере развил свой вкус, изучив достаточное количество предметов определенного рода (так же как тот, кому издали кажется лесом то, что все другие считают городом, сомневается в суждении своих собственных глаз). Но ясно он сознает одно: что одобрение других вовсе не дает никакого веского доказательства для суждения о красоте; что другие могут в крайнем случае за него видеть и наблюдать и то, что многие видели одинаково, может служить для него, полагающего, что он видел это иначе, достаточным доводом для теоретического, стало быть логического, суждения;

но то, что нравится другим, никогда не может служить основанием для эстетического суждения. Правда, неблагоприятное для нас суждение других может бесспорно заставить нас задуматься над нашим суждением, но никогда не сможет убедить в его неправильности. Следовательно, нет никакого эмпирического довода, который мог бы вынудить у кого-либо суждение вкуса.

Во-вторых, еще в меньшей степени может априорное доказательство определять по определенным правилам суждение о красоте. Если мне кто-то читает свое стихотворение или ведет меня на спектакль, который в конце концов приходится мне не по вкусу, то, пусть он в доказательство того, что его стихотворение прекрасно, приводит Баттё19, или Лессинга, или еще более ранних и знаменитых критиков вкуса, а также все установленные ими правила и пусть даже те пли иные места, которые мне как раз не нравятся, вполне согласуются с правилами красоты (как они там даны и всеми признаны), — я затыкаю себе уши, не хочу слышать

296

никаких доводов и умствований и скорее допущу, что эти правила критиков ложны или по крайней мере здесь неприменимы, чем соглашусь на то, чтобы мое суждение определялось априорными доводами, ибо оно должно быть суждением вкуса, а не рассудка или

разума.

По-видимому, это одна из главных причин, почему именно эта эстетическая способность суждения была названа вкусом. В самом деле, кто-нибудь может перечислить мне все ингредиенты какого-то блюда и о каждом из них заметить, что оно мне вообще-то приятно, и, кроме того, справедливо похвалить это блюдо как полезное для здоровья — я остаюсь глухим ко всем этим доводам, пробую блюдо своим языком и нёбом и на основании этого (а не исходя из общих принципов) высказываю свое суждение.

На самом деле суждение вкуса безусловно высказывается всегда как единичное суждение об объекте. Рассудок, сравнивая объект с точки зрения того, доставляет ли он удовольствие, с суждением других, может вывести общее суждение, например: все тюльпаны красивы; но тогда это не суждение вкуса, а логическое суждение, которое отношение объекта к вкусу делает предикатом вещей определенного вида вообще; суждением же вкуса будет только то суждение, согласно которому я нахожу отдельный данный тюльпан красивым, т. е. нахожу, что мое удовольствие от него общезначимо. А особенность такого суждения состоит в том, что хотя оно обладает только субъективной значимостью, тем не менее оно притязает на [одобрение] всех субъектов так, как это могло бы быть только в том случае, если бы оно было объективным суждением, которое покоится на основаниях познания и могло бы стать обязательным благодаря доказательству.

§ 34. Никакой объективный принцип вкуса невозможен

Под принципом вкуса следовало бы понимать то основоположение, под условие которого можно было бы подвести понятие предмета и затем посредством умозаключения вывести, что этот предмет красив. Но это

297

никак невозможно. В самом деле, я должен непосредственно почувствовать удовольствие от представления о предмете и никакие доводы не могут навязать мне это удовольствие. Таким образом, хотя критики, как говорит Юм, могут умствовать более правдоподобно, чем повара, все же судьба и тех и других одинакова. Определяющего основания суждения они могут ждать не от силы доводов, а только от рефлексии субъекта о своем собственном состоянии (удовольствия или неудовольствия) с отказом от всех предписаний и правил.

Но о следующем критики все же могут и должны умствовать, если это послужит исправлению и расширению наших суждений вкуса: не представлять в общеупотребительной формуле определяющее основание этого вида эстетических суждений, что невозможно, а исследовать наши познавательные способности и их деятельность в этих суждениях и объяснить на примерах их взаимную субъективную целесообразность, относительно которой выше было показано, что ее форма в данном представлении составляет красоту его предмета. Следовательно, сама критика вкуса лишь субъективна в отношении представления, посредством которого нам дается объект, а именно она есть искусство или наука подводить под правила взаимное отношение между рассудком и воображением в данном представлении (безотносительно к предшествующему ощущению или понятию), стало быть [подводить под правило] единодушие их или отсутствие его, и определять их условия. Она есть искусство, если показывает это только на примерах; она есть наука, если она возможность такой оценки выводит из природы этих способностей как познавательных способностей вообще. Здесь мы имеем дело единственно с последней как трансцендентальной критикой. Она должна развить и обосновать субъективный принцип вкуса как априорный принцип способности суждения. Критика как искусство пытается лишь применить к суждению о своих предметах физиологические (здесь психологические), стало быть эмпирические, правила, по которым вкус на самом деле действует (не задумываясь над их воз-

298

нежностью) и критикует произведения изящных:

искусств, тогда как предмет ее как науки — сама способность судить о них.

§ 35. Принцип вкуса есть субъективный принцип способности суждения вообще

Суждение вкуса отличается от логического суждения тем, что последнее подводит представление под понятия об объекте, а первое вообще не подводит его под понятие, иначе необходимого [здесь] всеобщего одобрения можно было бы добиться посредством доказательств. Тем не менее оно похоже на логическое тем, что притязает на всеобщность и необходимость, но не на основе понятий об объекте, следовательно, притязает только на субъективную [всеобщность и необходимость]. А так как понятия в суждении составляют его содержание (то, что относится к познанию объекта), а суждение вкуса не определимо понятиями, то оно основано лишь на субъективном формальном условии суждения вообще. Субъективное условие всех суждений есть сама способность судить, или способность суждения. Эта способность, примененная к представлению, посредством которого дается предмет, требует согласия двух способностей представления, а именно воображения (для созерцания и синтеза [Zusammensetzung] его многообразия) и рассудка (для понятия как представления о единстве этого синтеза). А так как здесь в основе суждения не лежит никакое понятие об объекте, то суждение может состоять лишь в подведении самого воображения (при представлении, посредством которого предмет дается) под такое условие, при котором рассудок вообще мог прийти от созерцания к понятиям; т. е. так как свобода воображения состоит именно в том, что оно схематизирует без понятия, то суждение вкуса должно основываться лишь на ощущении того, что воображение в своей свободе и рассудок со своей закономерностью оживляют друг друга; следовательно, [оно основывается] на чувстве, позволяющем судить о предмете по целесообразности представления (посредством которого предмет дается)

Blog

3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Содержание