3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Кант и. Ответ на вопрос: что такое просвещение, 102.62kb.
• Методические рекомендации к лабораторно-практическим занятиям по общей химии Федеральное, 1679.63kb.
• Труды XXXV академических чтений по космонавтике. Москва, январь 2011 г. / Под общей, 41.86kb.
• Под общей редакцией А. Д. Архангельского, В. А. Костицына, Н. К. Кольцова, П. П. Лазарева,, 1011.42kb.
• Схема анализа результатов психологического обследования ребенка дошкольного возраста, 103.85kb.
• Одобрено учебно-методическим советом экономического факультета экономика учебно-методический, 2833.93kb.
• Руководство еврахим / ситак, 1100.7kb.
• Правовых учений, 4116.46kb.
• Минобрнауки РФ, 297.55kb.
• Совершенствование технологий обеспечения качества профессионального образования: Международная, 29.64kb.

Мыслимое таким образом понятие о целесообразности не есть ни понятие природы (в теоретическом смысле), ни понятие свободы (в практическом смысле). Оно ничего не приписывает самому предмету природы, как таковому. Оно только указывает, какой должна быть наша субъективная рефлексия о предметах природы. Другими словами, понятие о целесообразности природы дает лишь субъективный принцип способности суждения.

Для рассудка соответствие между природой и нашей познавательной способностью остается случайным. Можно было бы предположить, что в рассудке существует ровно столько же различных видов причинности, сколько в самой природе различных видов ее действии. Если бы это было так, то наш рассудок не мог бы усмотреть в природе какой-либо понятный порядок, не мог бы распределить продукты природы по видам и родам.

Однако в действительности наше познание, согласно Канту, не таково. В основе нашей рефлексии об эмпирических законах природы, утверждает Кант, лежит некий априорный принцип. Правда, он ничего не может определить a priori по отношению к предмету познания. Но он гласит, что тот порядок природы, который мы познаем согласно эмпирическим законам, во всяком случае возможен. Принцип этот априорный (трансцендентальный) не для предметов природы, а только для нашего мышления о предметах природы. Он предполагает a priori, что в природе существует постижимое для нас подчинение (субординация) ее родов и видов:

каждый из этих родов и видов — опять-таки в силу общего принципа — может приближаться к другому и, таким образом, благодаря этому приближению возможны переходы от одного из них к другому и, наконец, к подчиняющему их себе высшему роду,

16

Этот будто бы априорный принцип способности суждения Кант назвал законом спецификации природы в отношении ее эмпирических законов.

Задача «Критики» состоит в объяснении того бесспорного факта, что организмы представляются нам имеющими целесообразное устройство. До сих пор все объяснения этого факта были «догматические». Это значит, что объяснение не основывалось на исследовании нашей познавательной способности, а исходило из свойств, приписываемых самим предметам познания. Предполагалось, что сама природа производит явления целесообразности. Если она, рассуждает Кант, производит свои творения, руководствуясь при этом целью, то целесообразность ее творений реальна. Если она производит их слепо и без плана, то она не имеет целей и то, что в ней кажется целесообразным, не есть реальная целесообразность самой природы, а есть только целесообразность, привносимая нашим представлением.

Слепые силы могут приписываться либо материи, либо первосущности, лишенной, однако, рассудка и воли. Первое воззрение есть учение «каузальности», исторически представленное, согласно Канту, Демокритом и Эпикуром; второе — учение «фатализма», представленное Спинозой. Учение, предполагающее целенаправленные силы, действующие в материи, может рассматривать самое материю как существо живое и одушевленное. Это — учение о «мировой душе», или «гилозоизм». Учение, относящее целенаправленные силы к абсолютной — личной и разумной — первооснове вещей, или к богу, есть «теизм».

Кант доказывает, что ни одно из этих «догматических» (в его понимании) объяснений целесообразности не может выполнить своей задачи.

Система «каузальности» несостоятельна, так как она сводит даже всякую видимость целесообразного устройства к чистой случайности. Система «фатализма» способна объяснить единство и связь вещей природы, но не объясняет единства целей, так как в этой системе вещи не могут иметь целей и лишь пребывают такими, каковы они есть. Система «гилозоизма» несостоятельна, так как в основе ее лежит внутренне противоречивое

17

понятие об одушевленной материи: сущность материи, согласно Канту, состоит как раз в отсутствии каких бы то ни было целенаправленных внутренних причин. Наконец, несостоятельна и система «теизма»: она бессильна опровергнуть предположение о возможности возникновения органических тел на основе одних лишь механических законов природы. Никакое происхождение вещей, утверждает Кант, не может быть нами познано и «определяющая» способность суждения не в силах ни утверждать возможность механического происхождения организмов, ни опровергнуть такую возможность. Однако отрицая «теизм» в качестве «догматической»

системы Кант вовсе не считает воззрение «теизма» окончательно опровергнутым или лишенным ценности. Подвергая критике знание, чтобы обеспечить место вере, Кант и в этом вопросе — о роли «теизма» в объяснении целесообразности природы - сохраняет за ним все же немаловажное значение. Правда, по Канту, бытие бога не следует ни из понятия о боге, ни из понятия о мире, ни из понятия о естественной целесообразности. Основанием веры в бытие бога может быть только моральный довод опирающийся на веру в моральный мировой порядок и моральную мировую цель. Таким основанием может быть не «определяющее», а только «рефлектирующее» суждение; его значение только субъективное. Поэтому «этикотеология», т. е. морально мотивированная убежденность в бытии бога, не может быть обоснованием теологии в форме науки.

Таким образом, «критическое» исследование «способности суждения» приводит Канта к тому же результату,

какому его в обеих предыдущих «Критиках» привело исследование «теоретического» и «практического» разума Кант отличает «рефлектирующую» способность суждения от «определяющей» не только потому, что это сулит ему объяснение целесообразности в явлениях органической жизни и в произведениях человеческого искусства Различение это сулит ему новый способ узаконения веры и ограждения веры от ударов критики теоретического разума, т. е. науки. И хотя Кант указывает, что не нравственность основывается на религии,

18

а, напротив, религия на нравственности, он одновременно утверждает, будто тот, кто отрицает значение религиозного убеждения только на том основании, что оно не может быть доказано средствами науки, впадает в «догматическое неверие». Но такое неверие уничтожает, по Канту, не только религиозное убеждение, но вместе с ним и значение принципов нравственности.

Однако, «спасая» религию с помощью и на основе «практического» — нравственного — разума, Кант в то же время дал сильный отпор всяким попыткам и надеждам построить теологию в виде науки или по крайней мере в виде наукоподобного учения. Значение этого отпора представится особенно большим, если мы учтем, что в эпоху Канта и тем более в XIX и XX вв. идея обоснования религии в форме науки привлекала к себе внимание многих теоретиков идеализма.

Идею эту Кант опровергает не только теоретически, как он это сделал в «Критике чистого разума». Кроме того, он показывает, к каким следствиям ведет признание этой мысли. По разъяснению Канта, теология, развиваемая наподобие науки, есть так называемая теософия. Из «теософии» возникают «магия» и «теургия», т. е. мистическая иллюзия, будто человек способен не только познавать божественную деятельность, но даже оказывать воздействие на нее.

Не менее несостоятельной и вредной Кант считает попытку основать теологию на целесообразности, обнаруживающейся в органических телах природы. Попытка эта порождает так называемую демонологию — суеверное «идолослужение», пустую надежду с помощью внешних поступков заслужить благодетельную помощь бога. Кант утверждает, будто истинная, т. е. развитая в духе критической философии, теология ограждает учение о боге от какой бы то ни было «теософии».

Учение Канта о телеологической способности суждения определяется понятием Канта о рассудке. Теоретически Кант вполне допускает существование и такого рассудка, который был бы способен не только мыслить предмет посредством понятия, но одновременно и созерцать этот же предмет посредством интуиции. Такой рассудок был бы интуитивным рассудком, а19

посредством его понятий мыслились бы и вместе с тем созерцались бы действительные предметы. Интуитивный рассудок созерцает целое как существующее раньше своих частей, как реальное и непосредственное целое; для такого рассудка части происходят из целого с такой же необходимостью, с какой (механически) возникает целое из частей.

Но хотя интуитивный рассудок сам по себе теоретически возможен, в действительности наш — человеческий — рассудок, по Канту, вовсе не есть такой интуитивный рассудок. Человеческий рассудок только дискурсивный. Он может лишь мыслить предмет в понятиях, но никак не может одновременно с мышлением и созерцать предмет. Для него реальное целое не может предшествовать своим частям, а может только суммироваться, складываться из своих частей как некий результат.

Но именно поэтому, утверждает Кант, рассудок наш не способен к познанию механического происхождения организмов. Мыслить целое как причину, порождающую свои части, наш рассудок может только посредством понятия естественной цели. Он должен к организмам прилагать понятие цели, т.е. мыслить их телеологически. Если бы наш рассудок был интуитивным, то для него механистическое и телеологическое рассмотрение совпадали бы. В «сверхчувственном», которое мы должны полагать в основу явлений природы, механическое происхождение и происхождение, направляемое целью, даны в непосредственном единстве. Но так как наш — человеческий — рассудок не интуитивный, то мы должны точно различать механистический и телеологический способы рассмотрения и не вправе их отождествлять или смешивать.

Механистическое рассмотрение, согласно Канту, составляет сущность научного объяснения физических процессов. Но может ли быть механистическим объяснение происхождения организмов?

По Канту, мы, безусловно, не способны доказать невозможность возникновения организмов посредством одного лишь механизма природы. Поэтому наука никогда и нигде не вправе отказываться от механистического


20

объяснения. Оно необходимо должно быть применяемо даже к организмам природы. По Канту, разумно и даже похвально следовать за механизмом природы в интересах объяснения ее продуктов настолько, насколько это возможно делать с вероятностью («Критика», § 80).

Организмы не только цели природы, но и ее произведения, или порождения. Как произведения природы организмы возникают согласно законам механической причинности. Поэтому телеологический принцип должен быть дополнен принципом механическим. Без этого дополнения возникновение жизни недоступно объяснению. И если органические формы жизни не могут быть выведены из механических структур и механических причин, то сводить все в природе к целесообразности есть совершенная химера.

Однако способность механистического объяснения не безгранична. Ее предел — органическая природа и ее порождения. Право сводить все к механистическому способу объяснения всех продуктов природы само по себе неограниченно, однако добываемое таким образом объяснение очень ограниченно. Наш дискурсивный рассудок должен мыслить органические структуры согласно телеологической способности суждения. Мы не можем достаточно узнать органические существа и их внутреннюю возможность по одним лишь механическим принципам природы и еще менее объяснить их. Кант настолько уверен в этом, что даже считает возможным сказать: для людей было бы нелепо даже надеяться, будто когда-нибудь явится новый Ньютон, который сумеет сделать понятным возникновение хотя бы травинки по одним лишь естественным законам, не подчиненным никакой цели.

Оригинальность воззрения Канта в том, что он признает безграничным право науки на все более широкое эмпирическое применение -механистического объяснения и в то же время ставит ему предел. Узаконивая постоянное расширение применения механистического объяснения, Кант и в работах «критического» периода выражает тенденцию механистического естествознания XVIII в. Он прямо признает, что в «сверхчувственной»

21

основе явлений природы направляемость целью неотделима от причинного механизма.

Кант ограничивает механистическое объяснение происхождения организмов только потому, что, согласно его мнению, наш дискурсивный рассудок не в состоянии теоретически постигнуть механическое, само по себе вполне возможное происхождение органических структур. Только в силу дискурсивного, не интуитивного своего характера наш рассудок вынужден мыслить органические порождения природы так, как если бы природа, производя их, действовала согласно целям. Идея целесообразности есть принцип разума не для теоретически мыслящего рассудка, а только для нашей способности суждения. И соответственно телеологическая способность суждения не есть способность усмотрения целей в самом объекте. Мы не наблюдаем преднамеренных целей природы. Мы только мыслим целесообразность — в нашей субъективной рефлексии о продуктах природы — как путеводную нить нашей способности суждения. Мы не можем доказать суждение:

«Существует разумная первосущность». Мы можем доказать его лишь субъективно — для применения нашей способности суждения в ее рефлексии о целях природы. Сами же эти цели мы не можем мыслить ни по какому другому принципу, кроме принципа преднамеренной (целевой) каузальности высшей причины.

Итак, телеологический принцип вовсе не есть принцип познания, принцип науки, познающей природу. Наука о природе не знает — и не может знать — никакой целесообразности в самой природе. Для науки все, что может быть познано в природе, — механизм и механическая причинность.

Рассмотрение организмов, согласно Канту, ведет наш разум к необходимости объединения принципа всеобщего механизма материи и телеологического принципа в том, что Кант называет «техникой природы», т.е. продуктивностью, обнаруживающей целесообразность. Эту — двойную — необходимость восполняющих друг друга принципов Кант обосновывает в § 78 «Критики способности суждения». Здесь он указывает, что для разума «бесконечно важно» не упускать из виду механизм

22

природы в ее произведениях, не устранять его в объяснении, ибо без этого невозможно проникнуть в природу вещей. Даже там, где продуктивная способность природы обнаруживает целесообразность, разум должен смотреть на нее как на возможную по одним лишь механическим законам. Чисто (bloss) телеологический способ объяснения, который совершенно не обращает внимания на механизм природы, делает такое объяснение мистическим.

Но с другой стороны, не менее необходимо и правило разума — не упускать из виду в продуктах природы принцип цели. И хотя этот принцип не делает для нас понятным способ возникновения природы, и в особенности организмов, он все же представляет хороший эвристический принцип, побуждающий ученого, исследующего органические формы и порождения природы, восходить по лестнице организмов к первоначальным типам их организации. В конце концов необходимо коснуться и вопроса о последнем основании. Поэтому следует мыслить для него особый вид каузальности, который нельзя найти в природе и который не есть механика природных причин. И если разум будет отрицать телеологический принцип и даже там, где целесообразность обнаруживается с полной бесспорностью, все же намерен будет следовать только механизму, то он станет фантастическим.

Как же следует Понимать взаимное отношение обоих этих принципов: механистического и телеологического? По разъяснению Канта, они не могут совмещаться в понимании природы в качестве теоретических принципов для «определяющей» способности суждения. Один способ объяснения исключает другой. Поэтому соединение обоих принципов может покоиться только на основе объяснения возможности продуктов природы по данным законам для «рефлектирующей» способности суждения. И принцип механизма природы, и принцип ее целенаправленной каузальности должны соединиться в одном общем и высшем принципе и должны оба вытекать из него. Этот общий принцип (механической дедукции, с одной стороны, телеологической — с другой) есть сверхчувственное. Оно и должно быть положено

23

в основу природы как явления. Однако теоретически мы не можем составить себе никакого утвердительного и определенного понятия об этом принципе. Высший принцип, объединяющий принцип механизма природы и телеологию, трансцендентен для нашего познания. Поэтому мы не соединяем оба принципа в объяснении одного и того же явления природы. Мы остаемся при воззрении (не теоретическом!), что согласно свойству нашего рассудка для возможности органических существ нельзя признать в природе никакой другой причины, кроме преднамеренно действующей, ибо один лишь механизм природы недостаточен для объяснения этих ее продуктов. И хотя мы не можем наперед сказать, как далеко способен простираться возможный для нас механистический способ объяснения, мы вполне достоверно знаем, что он все-таки всегда недостаточен для рассмотрения вещей, которые мы познаем как цели природы. Рассмотрение таких вещей мы должны подчинять телеологическому принципу.

Таково учение Канта о целесообразности в органической природе. Его достоинства и недостатки выступают в противоречивом сочетании. Совершенно ясно, что, отрицая применимость к организмам принципа механической причинности в качестве способа теоретического объяснения, Кант в решении и этого вопроса оказывается агностиком. Однако в кантовском отрицании принципа механистического объяснения целесообразных органических структур звучит и другой, принципиально не связанный с агностицизмом мотив. Это критика односторонности и недостаточности механицизма как метода, призванного объяснять происхождение органических форм. И действительно, можно не отрицать возможности теоретического объяснения этого происхождения и в то же время отрицать механистический способ, или метод, такого объяснения; можно не быть агностиком, каким был сам Кант, но в то же время отвергать универсальную силу принципа механической причинности.

Все же механицизм остается для Канта идеалом теоретического естествознания. Границы, которые Кант полагает механицизму, не имманентны самому естествознанию.

24

Они налагаются на естествознание агностицизмом теории познания Канта. Поскольку же мысль Канта пребывает в сфере естествознания, «пафос» его мысли питается замыслом механицизма. Кант и в «критический» период остался — как ученый — представителем тенденции механистического воззрения.

В то же время Кант с большой настойчивостью выдвинул перед философией и перед теорией познания вопрос о целесообразности форм органической природы. Он с редкой проницательностью показал, что наука не может остановиться перед загадкой целесообразности и не вправе сложить перед ней свое оружие причинного теоретического исследования и объяснения. Он хорошо понял, что нельзя предвидеть, как далеко сможет наука зайти в применении причинного исследования. В настоящее время мы можем по достоинству оценить эти мысли Канта. Внедрение физических методов в биологию, успехи кибернетики убедительно показывают, насколько проницателен был Кант, защищая право все более широкого применения к органической природе и к ее целесообразным структурам методов физической причинности.

Однако агностицизм Канта парализует ценные выводы из этого строя его мыслей. Кант указывает на необходимость дополнить принцип механистического объяснения телеологическим принципом. Но значимость телеологического принципа Кант ограничивает субъективной сферой «способности суждения». Он отказывается от научных методов объяснения целесообразности в природе. Он даже отказывает формам органической природы в объективной и научно постигаемой целесообразности. Для него целесообразность не есть объективная особенность организмов, доступная научному познанию и его объективным методам. Это только видимость целесообразности для субъекта, для его «рефлектирующей» способности суждения. На этой видимости не может быть построена никакая наука об органической природе.

В лекциях по истории философии Гегель справедливо указал на это противоречие кантовской «Критики»:

«Кант установил величайшие противоположности в их

25

односторонности, и он же высказывает и разрешение противоречия; разум постулирует единство, и мы им и обладаем в лице силы суждения. И однако, Кант говорит («Kritik der Urteilskraft», S. 355—363): это — лишь способ нашей рефлектирующей силы суждения. Не само живое таково, а мы привыкли рассматривать его таким образом... Кант нам говорит, что мы должны остановиться на одностороннем, и он это говорит в тот момент, когда он выходит за него. У Канта поэтому богатство мысли развертывается всегда только в субъективном виде; все случаи, всякое содержание имеют место лишь в представлении, мышлении, постулировании»8. Трудно — с позиций, конечно, гегелевского объективного идеализма — лучше сформулировать основной порок кантовского, субъективно-идеалистического понимания целесообразности (телеологии) в природе.

Дальнейший успех критики кантовского воззрения оказался возможным лишь на основе учения материалистической диалектики. Учение это в полной мере оценило значение мысли Канта о том, что физическое («механическое», как его называет Кант) объяснение форм органической природы должно быть всемерно развиваемо. Также признало оно справедливость мысли Канта о том, что для теоретического физического объяснения органических структур один лишь принцип механической причинности недостаточен. Но, признавая все это, учение марксистско-ленинской философии отвергает агностицизм и субъективизм Канта не с позиций гегелевского объективного идеализма, а с позиций материализма и материалистической диалектики. В целесообразности строения организмов оно видит их реальное свойство, принадлежащее им объективно, а в суждении об их целесообразности — не субъективную точку зрения «способности суждения», а отражение в теоретической мысли того, что независимо от мысли существует в самом ее объекте. Из недостаточности механистического принципа объяснения следует вовсе не то, будто целесообразное строение организмов не может

8 Гегель, Сочинения, т. XI, М.—Л, 1935, стр. 454.

26

быть предметом научного — в этом случае физического — объяснения, а только то, что это объяснение должно руководиться более гибким, более адекватным, но неизменно естественнонаучным физическим и в то же время генетическим принципом. Задача науки — не констатировать только факт существования в природе целесообразных структур, а дать, кроме того, естественнонаучное теоретическое его объяснение, основанное на научно познанной истории происхождения и развития органического мира.