3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Кант и. Ответ на вопрос: что такое просвещение, 102.62kb.
• Методические рекомендации к лабораторно-практическим занятиям по общей химии Федеральное, 1679.63kb.
• Труды XXXV академических чтений по космонавтике. Москва, январь 2011 г. / Под общей, 41.86kb.
• Под общей редакцией А. Д. Архангельского, В. А. Костицына, Н. К. Кольцова, П. П. Лазарева,, 1011.42kb.
• Схема анализа результатов психологического обследования ребенка дошкольного возраста, 103.85kb.
• Одобрено учебно-методическим советом экономического факультета экономика учебно-методический, 2833.93kb.
• Руководство еврахим / ситак, 1100.7kb.
• Правовых учений, 4116.46kb.
• Минобрнауки РФ, 297.55kb.
• Совершенствование технологий обеспечения качества профессионального образования: Международная, 29.64kb.

II

«Рефлектирующая» способность суждения, к которой Кант отнес всю область рассмотрения целесообразных форм природы, применяется, согласно Канту, не только к этой области. Другая сфера ее применения — суждение о прекрасном и об эстетических свойствах произведений искусства. Посвященная вопросу о прекрасном часть «Критики способности суждения» называется у Канта «Критикой эстетической способности суждения». В композиции «Критики» она занимает ее первую часть. Какие соображения заставили Канта в книгу, рассматривающую суждение о целесообразности природы, включить рассмотрение также и вопросов эстетики? Вопрос этот важен потому, что в «Критике способности суждения» под термином «эстетика» Кант разумеет уже не то, что обозначал этот термин в «Критике чистого разума». Там, в первой «Критике», «эстетикой» называлась не философия прекрасного или искусства, а учение об априорных формах чувственности — о пространстве и времени. В связи с этим в «Критике чистого разума» указывалось на значение, какое эти формы имеют для обоснования математики— геометрии и арифметики. В соответствии с этим посвященная вопросам обоснования математики первая часть «Критики чистого разума» называется «Трансцендентальной эстетикой». За ней следует «Трансцендентальная логика». В ней рассматриваются (в «Аналитике») априорные формы рассудка, а также формы связи рассудка с чувственностью,

27

составляющие условие и обоснование теоретического естествознания.

Такое — параллельное — рассмотрение «эстетики» и «логики» идет у Канта от Баумгартена, философа и эстетика школы Христиана Вольфа. Баумгартен 9 понимал под «эстетикой» часть гносеологии — учение о низшем виде знания, о чувственном знании. В теории познания Баумгартена «эстетика» лишь дополнение логики. Она трактует о смутной форме того же знания, высшая, ясная и отчетливая форма которого составляет предмет логики. Различие между «эстетическим» и «логическим» знанием не специфическое, а только различие в степени.

Совершенно другое значение термин «эстетика» приобретает у Канта в его третьей «Критике» — в «Критике способности суждения». Здесь под «эстетикой» понимается уже «критика вкуса», критическое исследование прекрасного и возвышенного, критическое рассмотрение художественной деятельности (учение о «гении») и опыт учения о видах искусства (система искусств).

Понятая в этом — новом — смысле, эстетика уже не объединяется с логикой в обнимающем их родовом понятии теоретического знания. Она связывается не с теоретической функцией рассудка, а со способностью суждения. При этом речь идет уже не о той способности суждения, которая рассматривалась в «Критике чистого разума» и которая там (в «Аналитике основоположений чистого рассудка») понималась в качестве «трансцендентальной» способности теоретического суждения. Речь идет о «рефлектирующей» способности суждения, т. е. о той, которой, как мы уже знаем, Кант подчинил понятие целесообразности в природе.

Здесь возникает естественный вопрос: почему рассмотрение прекрасного и искусства Кант также относит к «рефлектирующей» способности суждения? Основанием для этого Кант считает связь, существующую между понятием целесообразности и чувством удовольствия и неудовольствия.

9 О Баумгартене см. В. Ф. Асмус, Немецкая эстетика XVIII века, М., МCМLXII, стр. 3—56.

28

Ход мысли Канта следующий. Когда мы обнаруживаем совпадение наших восприятий с законами, которые сообразуются с категориями рассудка, мы не можем заметить никакого влияния этого совпадения на наше чувство удовольствия: рассудок действует здесь в силу необходимости, непреднамеренно и в полном согласии с своей природой.

Напротив, когда мы замечаем, что два (или более) различных естественных эмпирических закона находятся в соответствии, обнимаясь единым принципом, то открытие такого соответствия становится, по Канту, основанием для весьма заметного чувства удовольствия. Здесь удовольствие граничит иногда даже с удивлением и обусловлено удивительным соответствием природы с нашей познавательной способностью.

Именно анализ указанного чувства удовольствия и неудовольствия и позволил Канту найти, как он думал, переход от понятия об эстетике (и эстетическом), характерного для «Критики чистого разума», к новому — кантовскому — понятию об эстетике, развитому в «Критике способности суждения». Этот переход изложен в главе VII «Введения» к ней.

Здесь Кант, с одной стороны, рассматривает эстетическое в единстве с логическим, т. е. все еще так, как оно трактовалось в «Критике чистого разума», а также в «Эстетике» Баумгартена; с другой — отделяет эстетическое от логического. Отныне эстетическим свойством Кант называет то, что в представлении о предмете только субъективно, т.е. что создает отношение представления к нашему субъекту, а не к самому предмету. От эстетического свойства в представлении Кант отличает здесь логическую значимость — то, что в представлении о предмете служит для определения этого предмета, для его познания.

Там, где речь идет о познании предмета внешних чувств, эстетическое свойство и логическая значимость являются вместе. Если у меня есть чувственное представление о вещи вне меня, то пространство, в котором я созерцаю эту вещь, есть лишь субъективное в моем представлении, т. е. форма его. Оно оставляет неопределенным, чем воспринимаемая вещь могла бы быть

29

сама по себе. Через пространство предмет представляется только как явление.

Однако, несмотря на свои субъективные свойства, пространство есть составная часть нашего познания вещей — правда, всего лишь как явлений. Хотя пространство есть только априорная форма возможности чувственного созерцания вещей, оно применяется в познании объектов как существующих вне нас.

Но в представлении есть, по Канту, и субъективное другого рода. Оно не может быть никакой составной частью познания. Это соединенные с представлением чувства удовольствия или неудовольствия. Через эти чувства я ничего не познаю в предмете представления.

Этот — второй — род субъективного вновь приводит Канта к представлению о целесообразности. По Канту, для целесообразности характерно как раз то, что, поскольку она представляется в нашем восприятии, она не есть свойство самого предмета. Такая целесообразность, предшествующая познанию предмета, и есть то — особое — субъективное, которое в отличие от субъективных форм чувственности, например пространства, обусловливающего возможность геометрии, уже не может быть элементом познания.

Таким образом, существует, по Канту, такое представление о целесообразности предмета, которое непосредственно, независимо от какого бы то ни было познания, связано с чувством удовольствия. Такое представление Кант называет эстетическим представлением о целесообразности.

В этой характеристике эстетическое уже четко отделилось от логического. Это уже не то эстетическое, о котором говорила «Критика чистого разума». Это — новое — понятие эстетического немедленно вводит в философию понятие о прекрасном и о вкусе, а именно:

если воображение, рассуждает Кант, посредством данного представления непреднамеренно приводится в соответствие с рассудком, или со способностью получать понятия, и если таким способом возбуждается чувство удовольствия, то на предмет представления необходимо смотреть как на предмет уже не «определяющей»,


30

а «рефлектирующей» способности суждения. В этом случае суждение есть «эстетическое суждение о целесообразности предмета». Такое суждение не основывается ни на каком данном понятии о предмете и в свою очередь не создает никакого понятия. Здесь, удовольствие мыслится как необходимо соединенное с представлением о предмете, а форма предмета рассматривается в чистой рефлексии о ней. т. е. без всякого расчета на приобретение понятия. Она рассматривается как основание для удовольствия в представлении о таком предмете.

Но если удовольствие мыслится как необходимо соединенное с представлением о предмете, то оно имеет значение не только для субъекта, который воспринимает такую форму, но также и для всякого, кто бы ни высказывал об этой форме свое суждение. Там, где это условие налицо, Кант называет предмет прекрасным (schon). Самое же способность высказывать суждение об удовольствии как суждение для всех, а не как суждение о личном только удовольствии он называет вкусом. Таким образом, вкус, как его понимает Кант, необходимо предполагает, что суждение его если и не имеет фактически всеобщего значения, то во всяком случае притязает на такое значение. Притязание это аналогично такому же притязанию, характерному для единичного суждения опыта. Такое суждение составляется — в согласии с общими условиями «определяющей» способности суждения — по законам всеобщего опыта.

Тот, кто испытывает удовольствие только в своей субъективной рефлексии о форме предмета — без отношения этой рефлексии к понятию, также обоснованно притязает на согласие с ним всех. Правда, в этом случае его суждение только эмпирическое и единичное (суждение именно данного субъекта). И все же претензия его суждения на всеобщую значимость справедлива. Ее справедливость в том, что, несмотря на субъективность условий рефлектирующего суждения, основание для удовольствия здесь дается в общем условии — в целесообразном соответствии между предметом и соотношением познавательных способностей, необходимых для всякого эмпирического познания.

31

Отсюда следует важный вывод. Так как удовольствие, выражаемое в суждении вкуса, основывается на общих условиях соответствия между рефлексией и тем познанием предмета, для которого форма этого предмета целесообразна, то, по Канту, суждения вкуса предполагают некий априорный принцип. Именно поэтому суждения вкуса подлежат исследованиям, которые Кант на своем философском языке называет «критическими» или «критикой». Поэтому существует не только исследование априорных условий теоретического познания и априорных условий нравственного законодательства; существует также исследование априорных условий суждений вкуса. Или иначе: существует не только критика чистого разума и критика практического разума, существует также критика способности суждения.

Критика эта делится на две части. Основанием для разделения служат два различных способа, с помощью которых рядом с понятием о предмете ставится соответствующее этому понятию созерцание, или, иначе, два способа, с помощью которых способность суждения может применять понятие о предмете к его изображению. Первый способ имеет место в искусстве и осуществляется посредством воображения. Здесь мы реализуем заранее составленное понятие о предмете, а сам предмет для нас есть цель. Второй способ применяется к природе (именно к организмам). Здесь не только дана целесообразность природы в форме вещи, но и сам организм или продукт природы представляется как цель природы.

Первому способу рассмотрения созерцания наряду с понятием соответствует критика эстетической способности суждения, второму — критика телеологической способности суждения. Под эстетической способностью суждения Кант понимает способность судить о формальной (субъективной) целесообразности на основании чувства удовольствия или неудовольствия. Под телеологической способностью суждения он понимает способность судить о реальной (объективной) целесообразности природы на основании рассудка и разума.

При этом Кант подчеркивает, что часть критики, заключающая в себе рассмотрение эстетической32

способности суждения, «принадлежит ей по существу» («Критика», Введение, VIII). Больше того, только эта часть заключает в себе, согласно мнению Канта, принцип, который «способность суждения совершенно a priori полагает в основу своей рефлексии о природе» (там же).

Без рассмотрения эстетической способности суждения не может быть проведено и завершено рассмотрение и телеологической способности. Без принципа формальной приспособленности природы к нашей познавательной способности, выясняемого критикой эстетической способности суждения, наш рассудок не мог бы, по Канту, ориентироваться в способности суждения. Именно эстетической способности суждения предоставляется определять, опираясь на вкус, соответствие между формой продукта природы и нашей познавательной способностью. Задачу эту эстетическая способность суждения решает не через соответствие с понятиями, а через чувство.

Соображения, на основании которых Кант вводит эстетику в систему своей философии, предварительно излагаются во «Введении». Эстетика входит в эту систему не как наука об особой области предметов и не как наука об особых свойствах предметов, принадлежащих им объективно. Эстетика вводится как исследование специфической способности нашего суждения, обусловленного чувством удовольствия или неудовольствия. Исследуется лишь принцип нашей субъективной рефлексии о предметах — порождениях природы или произведениях искусства, представления о которых вызывают в нас чувство удовольствия или неудовольствия.

Указанные здесь соображения Канта определяют ряд важных черт его эстетики. Это 1) определяемость кантовской эстетической проблематики философской проблематикой, или, иначе, связь эстетики Канта с основными задачами, проблемами и решениями проблем критицизма; 2) эстетический идеализм, т. е. отрицание объективного происхождения эстетических свойств, укорененных в свойствах материального мира, отнесение их исключительно к области нашей рефлексии о вещах природы и о предметах искусства; 3) отделение эстетической

33

способности суждения от области познания, от понятий о предмете и отнесение эстетического суждения к суждениям, обусловленным чувством; 4) объявление формы предмета источником эстетического чувства удовольствия.

При всей своей оригинальности эстетика Канта была подготовлена развитием предшествующей ей немецкой и английской эстетики 10. Уже предшественники Канта стремились обосновать эстетику на классификации «способностей» души, исключили прекрасное из области интеллекта, отнесли его к области чувства, а также свели прекрасное к субъективности. В работах, начиная от Ридделя — через Зульцера и Тетенса — до Мендельсона, нарастало стремление указать специфическую область для восприятия прекрасного и искусства, отличить красоту от добра, восприятие и одобре­ние в искусстве от познания в науке. Общая тенденция всех этих теорий состояла в преодолении рационализма, введенного в эстетику Декартом во Франции, Лейбницем и школой Вольфа в Германии. Рационализм сводил чувство к интеллекту, не видел в чувстве ничего специфического. Лейбниц и его последователи отождествили «прекрасное» с «совершенством». Единственное различие между первым и вторым они видели в способе их познания. Немецкое Просвещение присоединило к этому гносеологическому рационализму изрядную долю этического рационализма. В искусстве видели только средство абстрактной морализующей дидактики.

По отношению к этому рационализму эстетика Канта выполняла исторически назревшую задачу. Она стремилась очертить своеобразную область прекрасного и искусства, несводимую к пограничным с ней областям.

Но в то же время эстетика Канта была в своих основах поражена противоречием. Задачу преодоления рационализма она все же решала рационалистическими средствами. Самые средства эти она черпала из идеалистического мировоззрения. Она не только ищет для

10 Подробнее об этом см. A. Nivelle, Les theories estheti-ques en Allemagne de Baumgarten a Kant, Paris, 1955, p. 287—362; В. Ф. Асмус, Немецкая эстетика XVIII века, стр. 180—184.

34

противопоставлен миру природы (миру «явлений»). «Область прекрасного и искусства автономную сферу, но и убеждена в том, что сферу эту можно найти только как сферу идеальную, точнее субъективную, среди «способностей души». Она не только ищет самостоятельный принцип, на котором основывается эстетическое суждение о прекрасном, но и полагает, что принцип этот необходимо должен быть априорным, предшествующим опыту и от опыта не зависящим.

Однако Кант не просто повторил учения своих предшественников и не только внес в эстетику идеалистический принцип априоризма, который был им чужд. Пользуясь, как и его предшественники, рассудочным, односторонне аналитическим методом, Кант все же пытается подняться над его рассудочной ограниченностью. Он вносит в область эстетики если не диалектику в точном смысле, то по крайней мере некий ее аналог. «Критика способности суждения» становится у него средством выявления и преодоления противопоставления, имеющего место в обоих предшествующих «Критиках». В том самом «Введении», в котором Кант дал краткую схему всей своей системы (глава IX), он сформулировал свои мысли о соединении законодательства рассудка с законодательством разума через способность суждения.

В «Критике чистого разума» и в «Критике практического разума» вещи, как они существуют сами по себе, были самым резким образом противопоставлены способу, с помощью которого они являются нам в формах нашего сознания. «Умопостигаемый» мир свободы (мир «вещей в себе») был понятия природы под одним законодательством, — писал сам Кант, — и область понятия свободы под другим совершенно отделены большой пропастью, которая обособляет сверхчувственное от явлений» («Критика», Введение, IX).

Но Кант не только обособил и противопоставил друг другу мир «вещей в себе» и мир «явлений». Он стремился показать, что кроме необходимости мыслить их как противоположные существует возможность мыслить их и как единство. В применении к умопостигаемому (сверхчувственному) миру «вещей в себе» термин35

«причина» означает то, на основании чего вещи природы определяются к действию не только сообразно с их физическими законами, но также сообразно с принципом разума. Правда, возможность такого основания не может быть доказана. Однако не может быть доказано, что допущение такой возможности заключает в себе противоречие. Действие по понятию свободы есть конечная причина, или цель. Эта цель — или ее явление в чувственно воспринимаемом мире — должна существовать.

Так как, по Канту, именно способность суждения предполагает это a priori и без отношения к практическому, то она дает понятие, посредствующее между понятиями природы и понятием свободы. Это понятие и создает возможность перехода от закономерности природы к конечной причине, или цели.

Правда, рассудок со своей возможностью априорно предписывать природе ее законы доказывает, что природу мы можем познавать только как явление. Но рассудок не только ограничен в своем познании; сам же рассудок указывает и на то, что уже выходит за границы его познания. А так как «является» именно сверхчувственный субстрат природы, то это и значит, что рассудок указывает на этот сверхчувственный субстрат. Однако рассудок оставляет его совершенно неопределимым. Определимость этому сверхчувственному субстрату дает способность суждения — через интеллектуальную способность, и дает потому, что обладает априорным принципом, посредством которого мы судим о природе согласно ее возможным частным законам.

Таким образом, в системе Канта «способность суждения» действительно призвана играть роль посредствующего звена между областью понятий природы и областью понятия свободы. Именно посредством способности суждения осуществляется объединение миров природы и свободы, причинности и целесообразности, явлений и «вещей в себе».

Однако какой ценой осуществляется у Канта это объединение и каким результатом оно завершается! Способность суждения может сыграть у него роль посредника, связывающего мир явлений с миром «вещей

36

в себе», только потому, что при этом предполагается сохранение полярно противоположного отношения между ними и, больше того, предполагается чисто идеальный, «умопостигаемый» характер самого мира «вещей в себе». Сущность являющегося Кант ищет не в реальном эмпирическом мире, а в мире, который он надстроил в своей системе над реальным миром как его антипод и который характеризуется как мир идеальный. Последнее слово и высшая роль в эстетике Канта отведены миру сверхчувственному.

Однако, согласно Канту, существует не только противоположность, но также и связь между миром природы и миром свободы. Только на первый взгляд могло бы показаться, будто нет ничего общего между, например, идеей разума и чувственной интуицией. Между ними все же существует переход. Этот переход дает нам аналогия. По своему отношению к трансцендентальной идее чувственное явление есть некий символ. Иначе, по Канту, и не может быть. Только посредством символа можем мы осуществлять указанный переход, так как мы не способны создать адекватное чувственное представление для идеи разума. Мы вступаем в сферу символического, когда мыслим отношение чувственного образа к эмпирическому понятию, абстрагируем правило этого отношения и переносим его в совершенно иную область — в область сверхчувственного.

По наблюдению Канта, уже наш обычный язык изобилует непрямыми чувственными обозначениями, или знаками, по аналогии. В них термин заключает г. себе не схему для понятия, а только символ для рефлексии («Критика», § 59). Таковы, например, слова основа, зависеть (т. е. поддерживать сверху), вытекать (вместо следовать) и т. д. Слова эти предназначены для обозначения понятий, но не посредством прямого созерцания, а только по аналогии с ним — путем перенесения рефлексии о предмете созерцания на совершенно другое понятие.

Так, опираясь на идею о сверхчувственном происхождении мира и наших способностей, Кант утверждает, что прекрасное явление, причастное к чувственности, вместе с тем есть символ нравственного, доброго.

37

В свою очередь последнее восходит к идеям разума. Воспринимая прекрасное как символ нравственно доброго, душа, по Канту, сознает в себе «некое облагораживание и возвышение над одной лишь восприимчивостью к удовольствию посредством чувственных впечатлений» («Критика», § 59).

В конечном счете способность суждения относится — как в самом субъекте, так и вне его — к тому, что уже не есть ни природа, ни свобода, а что связано с основой свободы, — к сверхчувственному. В сверхчувственном теоретическая способность каким-то общим, но для нас неизвестным способом связывается воедино с практической способностью.