3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 45

Однако Кант, удерживая полярную противоположность между миром природы и миром свободы, не замечает, что их объединение и переход от одного к другому (посредством способности суждения) оказываются у него мнимыми, воображаемыми. Поэтому «диалектика», изложенная Кантом в его системе, есть мнимая диалектика. Единство противоположностей явления и являющегося, которое она пытается установить, сводится к единству существующего (мира вещей природы) и несуществующего, только постулируемого философом (мира «сверхчувственного», «умопостигаемого»). В последней главе «Введения» к «Критике» сам Кант разъясняет, что противоположность между областью понятия природы и областью понятия свободы, охарактеризованная им как «большая пропасть», не означает в сущности противоречия между природой и свободой. Даже каузальность свободы есть каузальность человека, рассматриваемого лишь как явление.

III

Центральная часть «Критики эстетической способности суждения» посвящена исследованию и характеристике «суждений вкуса». Кант резко отделил суждение вкуса — как эстетическое суждение — от логического типа суждения, посредством которого формулируется знание и достигается истина. Тем не менее все «моменты» суждения вкуса Кант распределяет

38

в полном соответствии с рубриками, по которым он распределил в «Критике чистого разума» логические типы суждения. Вот эти логические моменты: качество, количество, отношение и модальность.

Однако, как бы ни была важна роль, какую при формировании кантовского учения о суждении вкуса сыграла аналогия с логикой, теория «вкуса» у Канта пытается выявить и подчеркнуть не столько то, что в «эстетическом суждении» совпадает с познавательным суждением, сколько то, что их отличает, разделяет и даже противопоставляет друг другу. Кант стремится указать и определить специфические черты эстетического суждения.

Учение Канта о «моментах» вкуса идеалистично и формалистично. Кант исходит из мысли, будто суждение вкуса не есть познавательное суждение. Оно не логическое, а эстетическое суждение, определяющее основание которого может быть только субъективным. Здесь ничего не указывается в самом объекте, здесь только субъект чувствует, какое действие производит на него представление о воспринимаемом предмете.

Из этой — основной для Канта — предпосылки выводится в качестве первого «момента» эстетического суждения его практическое бескорыстие, его свобода от всякого интереса,

Что означает этот постулат «незаинтересованности» эстетического суждения? Иногда его понимали как требование полного равнодушия к выбору предмета изображения в искусстве. Но такое понимание ошибочно. Кант считает специфическим для вкуса равнодушие не к тому, каков предмет, а равнодушие к вопросу: существует ли в реальности предмет, изображенный в произведении искусства? (Например, существует ли, существовал ли герой литературного произведения или же он только порождение художественного вымысла?) Важно не существование (или несуществование) предмета (или героя). Важна способность изображения — ив случае, если предмет (герой) существует, и в случае, если он не существует, — доставлять чувство удовольствия.

39

Кант подчеркнул специфический характер этого удовольствия, резко отделив прекрасное от приятного и доброго. И приятное, и прекрасное, и доброе нравятся нам, но каждое — особым образом. Приятно то, что нравится чувствам в ощущении. Приятное всегда зависит от существования предмета и всегда соединено с интересом к предмету. Наслаждение, доставляемое приятным, всегда только субъективно.

Добрым мы в отличие от прекрасного называем то, что ценим, т. е. то, в чем усматриваем объективное значение. Удовольствие, доставляемое добрым, вызывается не только одним лишь представлением о предмете, но также представляемым отношением субъекта к существованию предмета.

Таким образом, Кант отделил эстетическое не только от сферы познания, но и от сферы этического. Эстетическое вполне автономно и независимо. Воззрение это отнюдь не есть нововведение Канта в эстетику. Кант лишь довел до крайнего вывода мысль, уже развивавшуюся его предшественниками в Англии и в Германии. Как и у Канта, мысль эта у них выражала отнюдь не воззрение чистого формализма и безыдейности. Она выражала стремление — Хатчисона и Бёрка в Англии, Мендельсона и Винкельмана в Германии — определить специфические черты эстетического суждения.

С другой стороны, тезис «незаинтересованности» эстетического удовольствия разделяют с Кантом не только его предшественники, но также его преемники— корифеи немецкого объективного идеализма Шеллинг и Гегель.

Вопрос о существовании (или несуществовании) предмета, изображенного в произведении искусства, не может быть совершенно исключен из эстетического рассмотрения. Вопреки мнению Канта, Шеллинга, Гегеля существование предмета отнюдь не безразлично для эстетического суждения. И все же в тезисе «незаинтересованности» эстетического созерцания немецким идеалистам открылась грань истины. Истина здесь в том, что существование созерцаемого предмета есть не непосредственное, а лишь опосредствованное условие

40

эстетического характера восприятия и эстетической оценки. Это особенно ясно, если предмет, изображенный в художественном произведении, есть предмет заведомо фантастический. Вопрос о том, существовал ли в действительности Вий, не имеет значения для эстетического суждения о рассказе Гоголя. В этой — впрочем, относительной — независимости эстетического суждения от существования изображаемого предмета, точнее говоря, в опосредствованном характере его зависимости от этого существования и состоит ограниченная истинность тезиса Канта, Шеллинга, Гегеля и их продолжателей.

Второй «момент» суждения вкуса Кант — по аналогии с логической характеристикой суждения — называет характеристикой его по количеству. Согласно этой характеристике, эстетическое суждение всегда высказывается в уверенности и с притязанием на значение его не только для одного — того, кто его высказывает, но и для всех. Когда я называю предмет прекрасным, то моя оценка всегда предполагает, что и всякий другой человек, воспринимающий тот же предмет, найдет его прекрасным. Эта претензия как будто сближает эстетическое суждение с логическим. Называя предмет прекрасным, мы говорим о нем так, как если бы красота была объективным свойством самого предмета, а суждение о ней — логическим суждением, основанным на познании посредством понятия.

Согласно разъяснению Канта, это только иллюзия:

«всеобщность» эстетического суждения никогда не может возникать из понятий. Не существует, по Канту, никакого перехода от понятий к чувству удовольствия, порождающему эстетическую оценку. Своеобразие суждения вкуса в том, что его «всеобщность» не основывается на объективных свойствах предмета: она имеет всего лишь субъективное значение.

Учение Канта о всеобщей сообщаемости эстетического суждения заключало в себе две важные тенденции.

Первая состояла в стремлении поставить эстетическую оценку выше удовольствия, доставляемого простым ощущением, суждение вкуса — выше суждения, основанного на удовольствии от приятного. Удовольствие

41

от приятного — тот вид субъективного, который исключает всякую возможность спора или убеждения. Если под вкусом понимать оценку предмета как вызывающего приятное ощущение, то относительно вкуса остается верной старинная латинская поговорка: «О вкусах спорить не следует». Но если под вкусом понимать эстетическую оценку предмета, т.е. оценку его как прекрасного, то в этом случае спор не бессмыслица. Он основывается на вполне закономерной претензии суждения вкуса — иметь значение для всех, т.е. на претензии всеобщности. Таким образом, в субъективности эстетической оценки кроется предпосылка сверхсубъективного, сверхличного эстетического значения. В ней есть то, что возвышает ее над ней самой. Здесь, в учении о всеобщей сообщаемости эстетической оценки, Кант делает шаг, ведущий от основного для него воззрения субъективного идеализма к идеализму объективному.

Вторая тенденция кантонского учения о всеобщей сообщаемости суждения вкуса противоречит первой и возвращает Канта в границы субъективистского понимания эстетического суждения. Последнее основывается у Канта не на аппарате понятий, а на непосредственно испытываемом чувстве удовольствия, не определяемом никаким понятием. Вместе с понятием из поля эстетического суждения уходят и предпосылки объективной всеобщности. Единственно допустимым для эстетической оценки видом всеобщности оказывается лишь субъективное притязание на всеобщность: именно оно составляет молчаливо предполагаемую предпосылку суждения вкуса.

Третий «момент» эстетического суждения Кант, продолжая свою аналогию с логической характеристикой познавательного суждения, называет моментом по отношению к целям. Кант утверждает, что если речь идет о простом наблюдении, то мы будто бы можем наблюдать целесообразность по форме, не полагая для нее в качестве ее основы никакой действительной цели. Существует целесообразность без цели, чистая форма целесообразности. Мы можем замечать такую целесообразность в предметах, но, добавляет Кант, только по-

42

средством рефлексии. Суждение вкуса не имеет в своей основе ничего, кроме формы целесообразности предмета («Критика», § 10).

Эстетическое удовольствие, определяемое без понятия, но вместе с тем определяемое как нечто сообщаемое всем, может вызываться лишь субъективной целесообразностью. Это целесообразность в представлении о предмете без всякой цели — без субъективной и без объективной цели. Здесь удовольствие доставляет нам только форма целесообразности в представлении, посредством которого нам дается предмет.

Понятие формальной целесообразности Кант использует, чтобы подчеркнуть независимость суждения вкуса не только от понятий, но также и от возбуждений. Хотя то, что действует возбуждающе и трогает, может присоединяться к удовольствию от прекрасного, но оно не в силах оказать влияние на суждение вкуса. Такое суждение имеет своим определяющим основанием только целесообразность формы («Критика», § 13). Удовольствие, лежащее в основе суждения вкуса, состоит, правда, в свободной игре, но это игра познавательных сил — воображения и рассудка. В этом смысле эстетическое чувство, как его понимает Кант, все же бесспорно интеллектуально. Кант даже прямо называет варварским такой вкус, который для удовольствия нуждается в примеси того, что действует возбуждающе и трогает.

Из этого — интеллектуального — характера эстетического чувства Кант исходит в своем взгляде на то, что в искусстве существенно. Так, в живописи и в скульптуре, вообще во всех изобразительных искусствах существенным их элементом Кант считает не цвет, действующий возбуждающе, а только рисунок. В музыке существенна только композиция (форма). Привлекательность красок и тонов сама по себе ничего не прибавляет к удовольствию от формы: она только оживляет представления и делает самое форму наглядной более определенно и полно.

Но что такое в искусстве форма? По Канту, это или фигура, облик, вид (Gestalt), или игра. В свою очередь игра может быть или игрой фигур, или игрой ощущений.

43

Игра фигур происходит в пространстве. Это мимика и танцы. Игра ощущений протекает во времени.

Красоту, доставляющую удовольствие в чистом суждении вкуса, Кант называет свободной, красоту, предполагающую понятие, — обусловленной. Пример свободной красоты — цветы, беспредметные узоры, инструментальная музыка без текста. Пример обусловленной красоты — красота животных, зданий: церкви, дворца, беседки.

Свободная красота не зависит ни от какого понятия о совершенстве. Понятие о совершенстве всегда предполагает не только «форму», но и «материю». Невозможно мыслить только форму совершенства без всякого понятия о том, чему она должна бы соответствовать.

Напротив, целесообразность может мыслиться и как одна лишь форма целесообразности. Но такая целесообразность — так думает Кант — есть только субъективная целесообразность. При этом, однако, исключается всякое понятие о совершенстве, точнее, всякое понятие о содержании совершенства, или его материи. Мыслится только его форма. От вопроса о том, чем должна быть вещь, здесь отрешаются, и остается только субъективная целесообразность в уме созерцающего.

Из этого учения Кант непосредственно делает выводы, касающиеся правил вкуса. Возможны ли такие правила вообще? Возможно ли объективное правило, которое определяло бы посредством понятия., что прекрасно и что безобразно?

Многочисленные примеры доказывают происхождение вкуса от общей для всех людей основы их согласия в оценке форм. Однако, по Канту, основа эта глубоко скрыта от всех людей и потому критерий происхождения вкуса может быть только эмпирическим. Критерий этот — всеобщая сообщаемость ощущения, не опирающаяся на понятие, другими словами, согласие — насколько возможно — всех народов во все времена относительно чувства прекрасного. Но критерий этот, по мнению Канта, слишком слаб, чтобы из него можно было вывести искомые правила.

Отсюда Кант заключает, что вкус всегда есть личная способность. Можно указать другому на образец и44

обнаружить умение, подражая указанному извне образцу, но проявить подлинный вкус способен только тот, кто может самостоятельно судить об этом образце.

Поэтому высший образец есть идея, которую каждый должен создать сам для себя. Такая идея есть по сути понятие — не логическое понятие рассудка, а понятие разума; представление же о некем существе как об адекватном такой идее есть идеал.

В исследовании понятия об идеале Кант возвышается над субъективизмом и формализмом собственного эстетического учения. Согласно его разъяснениям, возникновение идеала выводит сознание за пределы чистого суждения вкуса. Суждение это, как мы уже знаем, основывалось у Канта на чувстве удовольствия, доставляемом свободной гармонической игрой познавательных сил. Но для возникновения идеала этого оказывается уже недостаточно. В основе идеала должна быть какая-нибудь идея разума по определенным понятиям (§ 17). Этой идеей априорно определяется цель, на которой покоится внутренняя возможность предмета.

Поэтому, согласно Канту, немыслим, например, идеал красивых цветов, идеал прекрасной меблировки, идеал прекрасного пейзажа. Идеал немыслим даже для красоты, зависящей от определенных целей, например для красоты дома, для красоты прекрасного дерева или сада. Даже в этом случае цели, мыслимые посредством соответствующего понятия, еще недостаточно определенны и целесообразность поэтому слишком свободна.

Идеалом красоты может быть только то, что имеет цель своего существования в самом себе. Это, по Канту, только человек. Только человек может сам определять себе свои цели через разум. Поэтому только человек есть идеал красоты и — в его лице — только человечество одно среди всего существующего в мире может быть идеалом совершенства. На том же основании Кант считает необходимым отличать идеал от идеи нормы прекрасного. Возможна идея нормы не только человека, но также и красивой лошади, красивой собаки. Однако идеал возможен, согласно Канту, только для фигуры человека. Идеал человеческой фигуры состоит в выражении нравственного, без которого

45

предмет не мог бы нравиться всем. Задача этого выражения, по Канту, самая возвышенная, но вместе с тем и самая трудная для искусства. Здесь требуется душевную доброту или чистоту, силу и т. п., т. е. то, что наш разум связывает с нравственно добрым в идее высшей целесообразности, делать как бы зримым в телесном выражении. Для этого необходимо соединить идеи разума с большой силой воображения. В еще большей степени это требуется от тех, кто хочет изображать идеи в искусстве.

Учение Канта об «идеале» действительно разрывает тесный круг эстетического формализма. Только в отвлечении от живого, действительного искусства или в чисто аналитическом рассмотрении прекрасное может быть мыслимо как начисто отделенное от доброго, а суждение вкуса — как совершенно независимое от интереса и понятия. Но как только речь идет не об отрешенном понятии прекрасного, а о реальном человеческом искусстве, оказывается, по Канту, что оно руководится идеей разума и изображает, по крайней мере способно изображать, высшие идеалы нравственности и человечности.

Таким образом, с учением Канта о прекрасном и о незаинтересованном суждении вкуса вступают в противоречие некоторые утверждения его учения об искусстве. Особенно ясно обнаруживается это противоречие при рассмотрении системы искусства. Здесь Кант показывает, что кроме оценки отдельных искусств с точки зрения, характерной для его учения о прекрасном и о незаинтересованном суждении вкуса, необходима также и другая их оценка, основывающаяся на способности искусства к выражению идеала.

Четвертый «момент» в эстетическом суждении вкуса — его модальность. Термин этот также заимствован Кантом из логики и соответствует модальной характеристике логического суждения. Но в то же время он должен выражать специфическое своеобразие суждения вкуса.

Согласно Канту, модальность эстетического суждения состоит в том, что относительно прекрасного думают, будто его отношение к чувству удовольствия необходимо. Этим суждение вкуса отличается от одобрения

46

того, что только приятно. В удовольствии, которое нам доставляет приятное, еще нет необходимости. Однако необходимость, мыслимая в суждении вкуса, особого рода. Она отличается, во-первых, от теоретической необходимости с ее априорным характером, во-вторых, от практической необходимости. В случае практической необходимости удовольствие есть следствие объективного закона и означает только то, что безусловно должно действовать известным образом. Напротив, в эстетическом суждении необходимость есть необходимость образца — необходимость согласия всех с суждением вкуса, рассматриваемым как «пример» общего правила. Эта необходимость не может быть выведена ни из определенных понятий, ни из опыта. Принцип для нее только субъективный: то, что нравится или не нравится, он определяет как необходимый для всех, но не через понятие, а через общее чувство. Это чувство существенно отличается от обыденного рассудка, который всегда судит не на основании чувства, а на основании понятий.

В основе эстетического удовольствия лежит, по Канту, игра (или соответствие) воображения и рассудка. Воображение здесь особого рода и характеризуется свободной закономерностью. Этим оно отличается от обычного репродуктивного воображения, которое только воспроизводит данные формы данного предмета. Напротив, «продуктивное» и «самодеятельное» воображение, действующее при возникновении эстетического удовольствия, есть источник произвольных форм всевозможных созерцаний. Суждение вкуса вполне совместимо со свободной закономерностью рассудка. Здесь возможно, как это ни кажется парадоксальным, субъективное соответствие воображения с рассудком без объективного соответствия, закономерность без закона, целесообразность без цели («Критика», § 22).

IV

В пределах краткой вводной статьи невозможна подробная характеристика эстетики Канта. Поэтому в дальнейшем я ограничусь лишь некоторыми краткими

47

пояснениями 11. Кант развивает не только учение о прекрасном, но и учение о возвышенном. Учение о возвышенном он также вводит в рамки суждения рефлектирующей способности суждения и различает при этом два вида возвышенного: математически возвышенное, когда удовольствие вызывается созерцанием безусловно великого предмета, и динамически возвышенное, когда природа рассматривается как сила, но не как сила, действующая на нас насильственно и сокрушающая наш дух. Это случай, когда человечество в нашем лице остается не униженным, хотя человек не может не преклониться перед мощью природы. Здесь возвышенное не в самой природе, а в нашей душе, и только в ней.

В учении Канта о динамически возвышенном сказывается высокий гуманизм его философского мировоззрения, выявляется связь его эстетики с этикой. Человек, испытывающий чувство возвышенного, чувство собственного достоинства перед лицом могучих сил природы, готовых, как кажется, раздавить и уничтожить его своим безмерным могуществом, — не «червь земли», не человек «рабского сознания». Чувство собственного достоинства человека не только противостоит превосходящим его силам, но и одерживает победу над ними. Таков Фауст, бестрепетно разговаривающий с могучим духом, которого он вызвал силой своего знания. Такой человек — существо не только эстетическое, но и высоко этическое.

Кант ясно сознавал связь эстетики возвышенного с высокой этической культурой. Он сам пояснял, что без развития нравственных идей то, что люди, подготовленные культурой, называют возвышенным, для необразованного человека представляется только отпугивающим («Критика», § 29). По Канту, эстетическое суждение о возвышенном в природе не только требует от человека культуры, но даже требует ее в гораздо большей степени, чем суждение о прекрасном. Однако источник чувства возвышенного в последнем счете даже не культура,

11 Подробнее см. В. Ф. Асмус, Немецкая эстетика XVIII века, стр. 148—258.

48

а задатки морального чувства в человеке. Это то самое сознание собственной нравственной самоценности, из которого Кант вывел в своей этике — в «Критике практического разума» — знаменитый принцип:

человек как существо нравственное — самоцель и ни под каким предлогом, пусть даже самым возвышенным, не должен рассматриваться и не должен быть использован как орудие, как средство для достижения какой бы то ни было цели.

Однако у Канта это высокое этическое понимание возвышенного остается совершенно созерцательным. Оно несет на себе яркую печать кантовского идеализма. Как бы ни поднимало человека нравственное сознание его превосходства над природой и над ее могущественными, угрожающими человеку силами, это сознание не выходит из плана чистого созерцания. Силам природы противопоставляется не материальная сила, основанная на знании, не бэконовская победа над природой, достигаемая через повиновение ей (natura parendo vicitur), а только внутреннее сознание нравственного достоинства человека.

Blog

3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В