Катарсис семидисятника
| Вид материала | Документы |
[нотабене77]
— Всего вам доброго, господин Олман, – произнес доктор Гарднер, пожимая мне руку, – ^ Баба с возу, кобыле легче. Пусть органы безопасности сами с тобой разбираются. Ваша сестра ждет вас.
— Да, я знаю, – я вынул свою руку из рукопожатия. [Пройдя два шага, я повернулся] Пройдя два шага, я услышал вслед:
^ Вас, бандитов, надо просто ставить к стенке, [а их лечат] а не лечить и – уж никак – не пускать на свободу.
Я развернулся и [встретил злобный взгляд] увидел в глазах Гарднера злобу, тут же сменившуюся испугом, смешанным с недоверчивым удивлением.
— Простите, доктор, а что значит «баба с возу – кобыле легче?» – спросил я. Тот сначала не понял, а затем глаза его расширились, словно от ужаса. Но мне действительно было интересно. Я догадался, что это идиом, но даже если я его и знал раньше, до, – теперь он присоединился к миру неведомого мне, возможно, навсегда.
— Откуда ты знаешь? – спросил доктор в смятении. – …Это поговорка, означающая радость при избавлении от проблемы, обузы. [а может, все это дать как предсмертный бред Маши?]
— Спасибо, – улыбнулся я.
Сестра моя, Гертруда (я знал ее три месяца, она меня – тридцать три года) стояла в нетерпении, и из окна за ее спиной светил яркий летний день, отчего лица ее не было видно.
— Вжик? – она с беспокойством смотрела на меня. Я слегка улыбнулся, в очередной раз испытывая неловкость, прижался к ее великолепному телу и, сразу почувствовав шевеление в паху, тут же отстранился.
— Ну что, пошли?
Мы вышли из ворот больницы. Герти78 подошла к темно-бежевому седану и стала в сумочке искать ключи. Ага! Значит, у нее есть машина. Я тут же понял (как со мной уже не раз происходило), что знал это и так, но не отмечал, пока это не имело для меня значения. Однако как это случалось? Запах? Может быть. Нет, если и запах, то не только. Это лишь один из кучи фактов.
[— Сам поведешь?
Оказывается, я умел водить машину.
— Попробую.]
— Залезай.
— Можно, я попробую, – неожиданно для самого себя попросил я и тут же почувствовал важность происходящего. Гертруда удивленно взглянула на меня и, цепляясь подолом за рычаг переключения скоростей, перелезла на место пассажира; не спуская с меня взгляда, она протянула мне связку ключей.
Продолжая чувствовать на себе этот взгляд, я уселся за руль и почувствовал машину. Возникло ощущение, что тело мое само слаженно и четко взаимодействует с механизмом, образуя с ним даже не симбиоз (оп-па! еще новое слово!), а единый организм, а сам я с новым удивлением все это наблюдаю, как со стороны.
Когда, взревев мотором, машина рванула с места, я вспомнил, что не только я с удивлением наблюдаю за своими действиями. Герти испуганно глядела на меня, а встретив мой взгляд, немного расслабилась, выдохнула и удивленно помотала головой:
— Ничего не понимаю. Вжик, ты же принципиально не хотел и подходить к машине. Когда с тобой, Мэг и… – она прикусила губу. – Прости… я не хотела…
— Ничего, – улыбнулся я.
В ее глазах мелькнул испуг и отвращение, но она опять мотнула головой – видно, у ней так[ая была] проявлялось волнение.
— Н-ну… у меня было ощущение, что ты [всегда]… Так у тебя проявлялось… предчувствие, что ли… Что ты делаешь! – крикнула она, когда я, резко затормозив, свернул к обочине, остановившись в метре от желтого лимузина.
— Где ты научился так водить? – [с почти мистическим благо] в ее голосе было что-то от мистического благоговения.
Я промолчал. На лобовом стекле появились капельки начинавшегося дождя. Я и не заметил, когда успели набежать тучи.
— Слушай, Мэг, – я не собирался рассказывать ей все, – ты, возможно, не поверишь, но я не знаю почти ничего ни о тебе, ни о себе [и я замолчал].
В машине повисла тишина. Через длинный ряд тысячелетий79 я почувствовал ее прикосновение к моему плечу, услышал тихое «что?..»
— Мэг…
— Я – Герти80.
Я резко повернулся к ней.
— Ах, да! Прости, оговорился…
Она покраснела.
— Герти… Да, Герти… У меня нет памяти.
Она опомнилась:
— Ты разыгрываешь меня. Я говорила с доктором Гарднером, видела твою историю болезни.
— И тем не менее я тебя не обманываю. Ты это поймешь и поверишь, – вдруг сказал я, – ты уже получила сегодня доказательство, – я поглядел ей прямо в глаза и [заметил] смотрел, пока не увидел сначала брезгливое возмущение (отчего почему-то снова почувствовал шевеление в паху), затем – то давешнее выражение испуга, и, – наконец – догадку, сменившуюся облегченным удивлением.
— Я ничего не понимаю, – проговорила она после долгого молчания, – но у меня действительно по нескольку раз возникало ощущение, что ты – как бы и не ты. Но я приписывала это стрессу в связи с гибелью жены и детей.
Гибель жены и детей! Я ошеломленно уставился на нее.
— Что случилось? Что ты на меня так уставился? – она достала из бардачка сигарету, прикурила и глубоко затянулась. – Извини… – она протянула пачку мне.
— Я курил?
Герти рассмеялась.
По встречной полосе промчался в сторону больницы длинный черный автомобиль. За темными стеклами ничего не было видно.
— Герти, ты очень красивая женщина. Я сознаю, что ты моя сестра, а в сохранившейся части памяти осталось понимание греховности кровосмесительных помыслов. Но у меня отсутствуют детские воспоминания, я не помню своих родителей, жены, друзей. Я не знаю, есть ли у меня еще родственники кроме тебя, я не знаю, какое у меня образование, чем я зарабатывал на жизнь, я не знаю дороги к моему дому и топографию (еще одно слово!) города. Герти, я не знаю, сколько у меня было детей и какого они были пола. И кроме того, я вижу в тебе не сестру, а красивую сексапильную женщину и испытывают отнюдь не братское влечение. Я даже на знаю, на сколько старше тебя…
— Ты младше меня на шесть с лишним лет, – пробормотала красная как рак Герти.
И вновь я ошеломленно уставился на нее.
— Не смотри на меня так, заорала она. – И перестань говорить мерзости, а то – больной ты, амнезия (вот, как называется!) у тебя, – вылетишь из моей машины без зонта!
Дождь на улице действительно усилился. Стало совсем темно. Вдалеке полыхнуло и бабахнуло.
Когда дробный звук сперва вырос, а потом угас в привыкших к нему ушах, Герти заговорила:
— Ну, про родителей я тебе расскажу потом, – это, сам понимаешь, не один день рассказывать. Давай, лучше доедем до дома, а там и поговорим.
Я уже собирался выйти из машины, чтобы поменяться с ней местами, как что-то толкнуло меня, и я молниеносно повернул ключ и резко вывернул на дорогу, зацепив (черт!) стоящий впереди лимузин, не обращая внимания на ошеломленные взгляды садившейся в него парочки.
И снова это было как бы само собой – тело само приняло решение и молниеносно выполнило его.
— Пристегнись, – крикнул я , увидев впереди поворот.
— Что случилось, – спросила она, когда мы мчались по переулку. В этот момент мы сворачивали еще раз, и я молча кивнул головой вбок, в сторону того конца переулка: в него на скорости въезжал тот самый черный автомобиль. Судя по визгу покрышек, слышному даже сквозь дождь и гром, они преследовали нас.
— Но как ты…
— Не знаю, – мрачно ответил я, резко свернув на набережную, но не выехал на нее, а заехал под мост и заглушил мотор.
По мосту громыхал трейлер, и я надеялся, что преследователи, не увидев меня на набережной, решат, что я еще раз вывернул вправо – на мост, где меня и заслонил трейлер. Я залез в бардачок и вытащил оттуда пистолет [дамский браунинг], который заметил, когда Герти доставала сигареты. Сейчас она в испуге глядела на меня. Я проверил пистолет. Смехота, да и только! Я подумал, сунул его в левый носок с внутренней стороны, прикрыл брючиной и тронул по набережной, как только грузовик побольше проехал мимо нас. Все это время я не глядел на Герти, а она безмолвствовала. Так, прячась за другой машиной, мы уехали из пределов видимости с моста, затем я свернул с набережной, заехал в уединенный двор и опять заглушил мотор.
[…]
— Я ничего не понимаю, Вжик, – сказала она, когда мы наконец добрались до моего дома и расселись в креслах.
Хотя Герти и привела дом в порядок, вызвав нашу старую уборщицу, дух необитаемости еще витал в нем.
— Я тоже ничего не понимаю… Например, я не понимаю, почему мы сейчас спокойно сидим здесь и никто нас не подстерегал у дверей…
— Я не про это… Как ты догадался, что они преследуют именно нас. Ты же рванул с места, когда они [только показали] еще ничем не выдали себя.
Я досадливо махнул рукой (внимательно взглянув на сестру):
— Я не знаю… Да это и не важно сейчас. Ведь я оказался прав и сделал все вовремя. Ты же сама видела на багажнике дырки от пуль! Лучше расскажи мне обо мне! И о себе. Почему почти в сорок ты выглядишь вдвое моложе? Замужем ли ты? Где ты живешь? Есть ли у тебя дети? Какая у тебя профессия?
Я не ошибся, каждый из вопросов словно вколачивал в нее гвоздь. Но она засмеялась, подавшись ко мне, и взяла со столика стакан с сухим белым вином. За окном полыхнула молния.
— Я не знаю. Мама тоже в шестьдесят выглядела на тридцать. Да и ты, несмотря на пережитое, выглядишь не старше своих лет, а реакция у тебя – как у Брюса Ли, хотя раньше я этого за тобой не замечала, – она снова засмеялась. – Может быть, из-за этого я и не замужем: я слишком молода как для сверстников, так и тех, кто старше. А мальчишки слишком глупы, чтобы иметь с ними дело… А моим ребенком был ты, с тех пор как погибли наши родители. Тебе ведь было всего двенадцать.
Что-то было неправильное в ее словах. Но это впечатление не успело зафиксироваться, потому что я почувствовал, как сжалось у меня в горле. Вдруг все мое детство нахлынуло на меня, комната стала раскачиваться и кружиться, и на какое-то время мир для меня исчез…
…Я услышал, как она говорит в трубку какие-то слова, и вновь тело рванулось, нажало на рычаг и вырвало трубку. Герти отскочила как кошка и, стала осторожно шевелить пальцами – видно, я их прижал или вывернул.
— Что ты делаешь? – обиженно всхлипнула она.
— Нельзя никуда звонить. Надо немедленно смываться отсюда, – сказал я и снова почувствовал, что это произнеслось много раньше, чем осозналось.
— Тебе же нельзя! – крикнула Герти. – Ты знаешь, что был без сознания сорок минут?! Как труп. У них что-то случилось с техникой, а то бы ты уже был в больнице! Через пять минут они приедут!
Через пять минут! Доброжелательная идиотка!
— Так, Герти, – сказал я, стараясь быть по возможности спокойным, – две минуты тебе и мне на сборы, и затем мотаем отсюда со сверхсветовой скоростью куда-нибудь в джамп-пространство.
Мы ехали молча довольно долго. Гер труда, притихшая, изредка бросала на меня беспокойные взгляды. Я молча смотрел на дорогу, пытаясь прокрутить в сознании и зафиксировать восстановившийся «файл».
Когда мы отъехали от города километров на двадцать, я съехал на обочину.
— Дай сигарету.
Она открыла бардачок, достала две сигареты, прикурив их по очереди, одну передала мне. [дождь, гром]
Я сделал затяжку, вспомнив, достал из ботинка браунинг и отдал его Герти. От второй затяжки [закружил] ненадолго потемнело в глазах и закружилась голова, как это бывает, когда резко встаешь, кровь по инерции отливает из мозга, и он на какие-то доли секунды недополучает кислород (кажется, есть даже какое-то латинское название, гипо-что-то, – мельком мелькнула мелкая мысль).
Опустив боковое стекло, я выкинул сигарету под дождь и, подержав за окном руку ладонью вверх, провел затем ею по своему лицу.
Я сидел и прислушивался к своим ощущениям. [Мне надо было доверять] Отныне я буду доверять только им: они ни разу за сегодняшний день не подвели меня. Но я никак не мог отрешиться от проблем и загадок, связанных с… Герти. Вдруг я понял, что именно ее игра: сам факт, что она играет, [ее] то, что она что-то скрывает – и беспокоит меня больше всего. Ч-черт! Хрен с ней, с моей семейной жизнью. Я знал только, что она – единственный близкий мне человек, единственный человек на свете, который мне дорог, которого я хотел бы защитить. И меня не смущало мое сексуальное влечение к ней. В конце концов, кровосмешение, хоть об этом и стыдливо замалчивается, вполне распространенное явление в природе, да и у людей тоже. И то, что в большинстве случаев братья и сестры, дети и родители не принадлежат друг другу, происходит не столько из-за генетической опасности [не менее], сколько потому, что «не положено». И если возникнет ситуация, в которой Герти захочет меня, я [и не подумал] не колеблясь, с радостью пойду ей навстречу. От этих мыслей плоть моя восстала, кровь бросилась в лицо, и я затряс головой (прямо, как Герти), заставляя себя успокоиться и сосредоточиться на первоочередных задачах.
^ Сейчас ты все поймешь, – услышал я Герти, – поймешь… Скорей бы уж! Все лучше, чем неизвестность.
Я осторожно скосил глаза на нее.
О, боже, боже, за что ты караешь нас! – продолжал я слышать ее голос. Но рот ее был закрыт, и губы не шевелились.
— Котя, – повернулся я к женщине. Услышав это старое имя, она вздрогнула, а затем робко улыбнулась. – Произошла важная вещь. Мы должны сделать серьезные выводы. Под влиянием совершенно незначительных новых для меня сведений может [возникнуть] произойти восстановление большого блока памяти, как [кодовая комбинация] слово или набор цифр открывает доступ в секретный файл компьютера. Видимо, при этом мобилизуется вся моя нервная система и наступает отключка – что-то вроде комы. Ну, компьютер в таких случаях повисает, и его надо перезагружать. Думаю, что это не страшно, лишь бы не застали врасплох именно в эти минуты… Давай, все-таки, продолжим… Итак, прошлое стало понятным… примерно до моего окончания школы. Ты к тому времени уже получила диплом. Где ты работаешь? Как я женился? Как жил?.
— Мне трудно сказать тебе точно… но мне кажется, что ты не был доволен жизнью, – она опасливо взглянула на меня. – Кончивши школу, ты не захотел учиться дальше и завербовался в армию.
Что-то насторожило меня. Но что?.. «Котя»?.. Так я называл своих женщин…
— Я чуть с ума не сошла, когда выяснилось, что ты попал в коммандос, да еще сразу после лагеря подготовки вас послали прямо в джунгли… – она судорожно вздохнула, после чего заговорила быстро. – …я тебя тогда почти похоронила, но через год тебя направили на переподготовку, в связисты, а затем был какой-то скандал, и только открывшийся туберкулез дал тебе возможность не продлять контракт…
На этот раз получение «доступа к файлу» не сопровождалось комой. Возможно, – потому, что у этого файла уже была история, он возник не целиком и полностью, а как продолжение. И там оставалось огромное белое пятно.
— Ну вот… А когда ты вернулся, мы оказались отдалившимися друг от друга… – голос ее сломался. – Это почти естественно. Я увлеклась работой. Как раз тогда я и нашла свою тему – организованная преступность…
Бабах! Вот это да! Внешне я ничем себя не выдал, лишь внимательно присмотрелся к ней. Но либо она не заметила, что проговорилась, либо все мои выводы основываются на ошибочных посылках. От неожиданности я вновь пролетел мимо вранья по другому поводу.
— …и ничего не было бы в этом страшного: с возрастом ослабевают старые связи, возникают новые, – если бы ты так не пил.
— Я был пьяницей?
— Не сразу. Нет, ну, около полугода после возвращения ты встречался со школьными друзьями. У тебя был ореол мученика, ты говорил мало, ты все был молчун. И, кроме того…
А вот здесь все было правдой. Я еще раз удивился ее профессиональному умению точно формулировать суть предмета.
— …Затем ты пошел на завод…
Вспыхнуло воспоминание о том дне, когда, держась за голову, мучимый глубоким похмельем, я оглядел совершенно пустую комнату с грязными оборванными обоями и потемневшей на потолке штукатуркой, обыскал все жилье и не нашел ничего кроме пустых бутылок, обкусанного плавленого сырка и нескольких полузасохших-полузаплесневевших корок черного хлеба. Я даже не помнил, не продал ли (или заложил) я и сам дом, доставшийся нам с Герти (какая-то мысль мелькнула и тут же ушла, я не стал ее ловить) от родителей. Она оставила его мне целиком, переселившись в квартиру, которую снимала вместе с Ирмой, студенткой-нимфоманкой с медицинского, обладавшей очень маленьким телом и неиссякаемым желанием: мне тогда еле удалось от нее вырваться до прихода Герти, – она заставила меня кончить четыре раза: в рот, в анус, в руку и просто во влагалище…
В одной из бутылок неожиданно оказалось грамм сто пятьдесят портвейна, но сама мысль о выпивке вызвала позывы к рвоте. На глаза попалась скомканная газета, в которой я принес остатки закуски – после питья на скамеечке детской площадки, недалеко от квартальной прокуратуры, питья, убей бог, не помню с кем (вот когда амнезия-то начиналась, ха!). В газете было объявление: «Требуются радионаладчики на завод «Электрон»». Дальше… дальше не помню… Я обнаружил, что [Герти что-то говорит, а я и не] прослушал последние слова Герти.
— Извини, я прослушал… Я пошел на завод?..
— Ну. И работал там до самого последнего времени. Тринадцать лет. На конвейере. Налаживал телевизоры. Высший разряд. Бригадир. Учиться так и не стал. Поэтому тебя три раза обходили повышением. Бездарь [Фил] и [за м] подлиза Фил за пять лет стал мастером, потому что кончил училище.
— Подожди, черт с ней, с работой, – я волновался, – сколько у меня было детей?
Я ожидал любого ответа, но только не того, что услышал.
— У тебя и сейчас есть двое, – я ошеломленно смотрел на нее, – мальчик двух лет и… девочка четырнадцати. Том и Джерри81.
Она глядела на меня своим открытым озабоченным взглядом.
^ Я не знаю, что мне делать… Если ты поймешь – все для меня кончено. Я никогда не знала, чего от тебя ожидать. А скрывать без конца все равно не удастся.
Пресловутый момент истины. Не прошло и вечности, как меня осенило, что я умею иногда читать чужие мысли! Причем – не догадываться косвенным путем, это многие умеют: таможенники, следователи, шпионы, – а точно знать. Ведь с момента моего «пробуждение» так было множество раз. Но голова была занята другим: как скрыть отсутствие памяти (зачем мне это понадобилось, не знаю, но, чувствовал я, – не из прихоти, а просто знал – это правильное решение) и, видимо, ответы на вопросы, задававшиеся мне, я черпал не из своей памяти, а от спрашивавших: они-то знали ответы! Последний раз это произошло, когда Гарднер говорил что-то про спецслужбы, про бандитов… но я был спиной к нему. А сейчас, когда я посмотрел на Герти (Герти ли?… наверное все-таки Герти: она должна была показать документы… Какая-то мысль мелькнула сызнова и улетела), она молчала. Я слышал не ее голос, а ее мысли.
И в этот момент все кончилось. Я попытался «прислушаться», но кроме обрывочного… шума, что ли, ничего не воспринял. Тут до меня дошло, что со стороны я должен смотреться по меньшей мере странно, вовремя вспомнил про детей.
— Кто погиб? – выдавил я из себя.
Она опустила глаза и скороговоркой проговорила:
— Мэг, Долли и Вил.
Она помолчала.
— Вилу было почти семь, а Долли пять.
Вот так. Я ничего не почувствовал: ни боли утраты, ничего! Эти имена мне ни о чем не говорили, впрочем, как и имена тех, кто остался в живых.
— Где они?
— У меня, – сказала она, слегка запнувшись.
[…]
Я смотрел на нее и ощущал какую-то странность… Я не помню ее лица. Я помню, что у меня была старшая сестра, что я трахал ее квартирную соседку, что она была журналистом, что ее звали… А как ее…
— Ты в какой газете сейчас работаешь? – спросил я как можно будничней.
— Я фрилансер82.
Была пауза! Герти, что ты от меня скрываешь?
— Герти, что ты от меня скрываешь?83 – повторил я вслух, неожиданно для самого себя. Но для нее это была не просто неожиданность. Было видно, что она ошеломлена, хотя и ждала, ждала этого. Только теперь я ощутил, в каком диком напряжении она была все это время. Она будто играла какую-то роль…
Играла роль! И тут я задал вопрос. Невинный вопрос:
— Сколько лет я женат? – и увидел, что она близка к обмороку.
— Тебе было двадцать пять, – пролепетала она. Я встал и подошел к окну84.
— Надолго зарядило, – произнес я, вглядываясь в дождливые сумерки. Плохо, что деревья заслоняют улицу. Легко подобраться незамеченным. Хотя все равно. Надо сматываться. Впрочем, я все понял. Снова сошлись мелкие детали.
^ Ты меня никогда не простишь, – услышал я Герти и понял, что опять открылись ее мысли. Я замер, но больше ничего не последовало.
— Ты – моя первая жена и мать Джерри, – произнес я неуверенно и повернулся к ней. Она смотрела на меня огромными глазами, в которых застыло отчаяние.
— Зовут тебя действительно Герти, а фамилия у тебя моя, потому что ты ее не поменяла после развода. Воспользовавшись этим, ты выдала себя за мою сестру. Что с ней?
— Ирэн в длительной командировке, – послушно ответила Герти. Точно, Ирэн. Герти, да ты начинаешь уже в поддавки! Женщина сидела вся притихшая и всем своим видом показывала полную готовность сделать все, что я ни прикажу. – По заданию газеты… где-то там, где кокаиновые плантации.
— Откуда у тебя оружие?
— Я – следователь прокуратуры, отдел по борьбе с организованной преступностью.
Я удивленно присвистнул.
— А почему мы расстались? – спросил я жестко. Она умоляюще посмотрела на меня, но я уже не желал останавливаться. – Неужели я был способен бросить жену с ребенком, не имея серьезной причины?.. Или я так втюрился в Мэги? – с сомнением произнес я.
— Я знаю, – заговорила она, старательно избегая моего взгляда, – я знаю, ты имел право поступить как угодно, и я не в праве требовать от тебя ничего другого. Но если я загубила свое счастье – почему тебе надо было губить свою жизнь?
На миг вся картина сложилась, но когда я хотел ее законтрлэсить85, она исчезла бесследно, и я понял, что внутри меня сработал какой-то защитный механизм. Я ничего не понимал.
Подойдя к ней, я придвинул кресло и сел вплотную к ней. Она отвернула лицо в сторону и не повернула его даже когда я прижал свою ладонь к внутренней стороне ее икры. Только вздрогнула. Рука медленно пошла вверх, скрылась под подолом, остановилась у края чулка. Она замерла, словно прислушиваясь к своим ощущениям, а я смотрел и смотрел на ее склоненный профиль.
Вдруг она рванулась ко мне, обхватив руками шею, прижав [голову] мое лицо к груди, и вся содрогнулась [от того], поскольку в результате этого движения моя рука оказалась там, где не обнаружила трусиков. Теперь у меня уже не то что шевелилось, а просто чуть не полетела молния на брюках. Я медленно стал перебирать пальцами теплые влажные складки. Герти хрипло выдохнула и, сдерживая себя, стала расстегивать мне брюки. Она мелко подрагивала от нетерпения и через силу заставляла себя не торопиться. Но когда она обнажила мою плоть, не выдержал уже я. Оргазм был так силен, что сперма попала ей на волосы. Герти охнула, соскользнула с моей руки и сползла на пол, склонившись ко мне на колени. Нежно-щекочущее ощущение ее языка вроде даже усилило остроту чувства, и я извергал и извергал и никак не мог остановиться.
Она долго ласкала губами и языком мой член уже после того, как извержение закончилось, словно оттягивая этим момент, когда надо будет вернуться в жизнь и продолжить ее жить. Напряжение отпустило все мое тело, кроме фаллоса, который, наоборот, еще больше затвердел. Я пальцами снял капли спермы с ее головы. Она, почувствовав прикосновение, наконец подняла ко мне залитое слезами лицо. Я, улыбнувшись, показал ей свои пальцы. Она взяла их в рот и стала облизывать. Тогда я наклонился и, задрав подол, поднял ее на руки и привлек к себе. Герти удивленно взглянула вниз и, широко раздвинув свои безукоризненной красоты ноги, села на меня.
Расстегнув сзади молнию, она стянула через голову платье. Я, приподнявшись вместе с ней, избавился от брюк и трусов и долго, пока снимал рубашку, старался одновременно освободиться от носков, подцепляя их большими пальцами ног – мне хотелось абсолютной обнаженности. Долго ковырялся с крючками ее пояса, а она, поняв меня, по очереди сняла чулки. И после этого мы наконец замерли, не двигаясь, обняв друг друга под шум ненастья за окном…
[…]
…Я открыл дверцу и стал вылезать из машины.
— Ты куда?
— Сейчас, – я смущенно улыбнулся, [махнув] мотнув головой в сторону деревьев. Оказавшись под их сенью [Зайдя под], я расстегнул штаны, делая вид, что оправляюсь, и долго так стоял, уставившись в [ствл топо] зеленый ствол тополя. Когда я вернулся к машине, примерный план уже созрел.
— Мы можем сейчас поехать к детям?
— Да.
Она чуть помолчала.
— Прежде чем ты встретишься с Джеральдиной, мне надо будет сказать тебе кое-что.
— Скажи сейчас.
— Нет, – твердо ответила она.
Я пожал плечами и завел мотор. […]
Нас подстерегали у самого ее дома86.
Дождь к тому времени уже кончился и ушел на восток, откуда слабо погромыхивало и посверкивали молнии. Из-за туч появилось нависшее над горизонтом солнце. До заката оставалось часа два, и капли на листьях сверкали в безветрии.
[В] Было очень тихо, и поэтому, когда я заглушил мотор, [то услышал выстре-] то, услышав выстрел, среагировал молниеносно. Лишь потом я понял, что люди такой реакцией не обладают. Короче, когда пуля разбивала стекло, я уже пригнул Герти и она скорчилась перед сиденьем, пистолет был у меня в руках в боевой готовности и палец уже нажимал на курок. Произошло что-то вроде уэллсовского ускорителя87. Преодолевая сопротивление воздуха, я отжал дверцу [автомобиля] дверцу. [Осколки] Несколько осколков начали планировать на землю. Как сквозь воду, я обошел машину [пони], уже понимая, что прицелиться в меня невозможно, и в этот момент увидел вспышку с другой стороны улицы. Человек стоял, как в тире, прижав оружие к плечу и прищурив левый глаз. [Пуля двигалась] Я увидел [дв] пулю. Но главное, что я увидел, это то, что она сейчас пронзит дверцу и продолжит свой путь туда, где клубком свернулась Герти. Я выронил пистолет и рванул дверцу в тот самый момент, когда пуля соприкоснулась с ней. Напрягая все силы, я тянул дверцу на себя, краем глаза заметив еще одну вспышку. Упав на колени, я подхватил не долетевший до земли пистолет и его рукояткой «поймал» вторую пулю, которая летела мне прямо в голову. Мощная сила стала [толкать меня к] прижимать меня к машине, и тогда я повернул [резко] плоскость рукоятки от себя, пуля скользнула [вв] и ушла верх, в машину [в крышу, пробив как], пробив, как потом оказалось, крышу. Изогнувшись, я прицелился и чудом попал в третью пулю, уже летевшую ко мне. Когда я стрелял в него, то уже выпрямился, но мой выстрел еще не достиг цели, когда раздался четвертый выстрел. Я попробовал еще раз сбить пулю выстрелом, но, видимо, из-за [ударил по рукоятке] того, что я использовал пистолет в качестве вратарской клюшки, что-то в магазине заклинило и очередной патрон не попал в патронник.
Меня удивило, как это он ухитряется так быстро нажимать на спусковой крючок. Но потом до меня дошло, что в руках у него автоматическое оружие и он стреляет длинной очередью. Видимо, это меня и спасло. Несмотря на то, что это было профессиональное оружие в руках профессионала и кучность была фантастическая, четвертый выстрел не нашел цели.
Больше выстрелов не было. Когда последняя пуля проревела мимо, я увидел, что мой противник лежит. Не снижая скорости, я подлетел к нему и быстро обыскал. В бумажнике документов не оказалось, в правом кармане пальто я обнаружил два снаряженных магазина, в левом – дешевую одноразовую зажигалку и пачку сигарет без фильтра. В заднем кармане брюк лежала толстая пачка сотенных… Я не помнил, что почем, но сообразил, что передо мной деньги, за которые можно нанять хорошего профессионала. Кому же я так насолил? И чем? Это тоже предстояло вспомнить.
Вдруг я весь похолодел. Я осознал, что время пришло в норму, и услышал какой-то шум сзади. Резко обернувшись, я увидел, что его производит Герти, которая в это время вылезала из машины. Не было ни души, но наверняка выстрелы были услышаны и сюда торопится полиция... а может, и еще кто.
— Быстро иди в дом… и звони в полицию.
Видимо, Герти была в шоке: поправляя одежду, она пробормотала, не глядя:
— Не забывай, что я сама полиция и даже повыше.
Я обескураженно крутнул головой:
— Надо же… Совсем из головы вылетело…. – я выпрямился. – Ну, командуй, офицер.
Герти наконец посмотрела на меня и, бросив подол, кинулась ко мне:
— Ты цел?
— Отделался легким испугом.
Она [глядела на] всмотрелась в распростертую фигуру. [Дасти-Шнобель]
— Дасти-Шнабель… Профессиональный убийца. Чистый наемник из породы «ничего личного».
Я протянул ей изъятое.
— Его излюбленные, – заметила она на дешевые сигареты. Увидев деньги, она присвистнула от удивления:
— Н-да. Вот этого я не могу понять.
Я глядел на нее и удивлялся происшедшей перемене. Вместо, хоть и первоклассной, но сбитой с панталыку актрисы – спокойный профессионал. Она пролистала пачку и убедилась, что это не фальшивка и не кукла – внутри были те же самые сотни. Она даже вынула из середины пачки пару – нет, деньги были настоящие.
— Там лежит второй.
Она кивнула, и, забрав у нее содержимое карманов Дасти и все оружие, я последний раз кинул взгляд на узкое сероватое, словно запыленное лицо с огромным прямым носом88.
Второй убийца лежал у крыльца. Моя пуля попала ему прямо в переносицу. Оружие его было точно таким же, впрочем, как и содержимое карманов – за исключением денег, видимо, еще не поделили.
Пока мы его осматривали, [подкати] послышались сирены, и несколько машин резко затормозили напротив дома и стали выплевывать вооруженных людей. Кто-то с мегафоном приказал нам выйти с поднятыми руками.
— Стой, где стоишь, – прошептала Герти и, высоко подняв какой-то документ, медленно вышла через калитку.
Я настороженно вглядывался и вслушивался, приготовив свое и Дастино оружие – мне удалось перезарядить автомат, пока подъезжали машины.
Как я понял из донесшихся до меня обрывков слов, Герти представила меня чуть ли не инвалидом, но главное, наверное, на них
[…]
…шорох позади. Я не мог включить «ускоритель», он, видимо, включался только адреналином, а сейчас по неизвестной причине он не сработал. Очень медленно я положил оружие и повернулся. Из открытой двери дома на меня блестели карие глаза. Я понял, что сейчас повторится кома, и успел только, загородившись ладонью, сказать «Джерри»
[…]
Я открыл глаза. Потолок, оклеенный обоями, какая пошлость! Окно было открыто, и в него смотрело чистое небо с черточкой от пролетевшего самолета. Прислушавшись, я определил, что нахожусь в комнате один. На это ушло с четверть часа. Тогда я решился сделать движение. Медленно я повернулся набок, через чуть приоткрытые ресницы подробно сканируя окружающее пространство. Не обнаружив источников слежения, я, выждав с полчаса, совершил переворот на другой бок. Слежения не было. Я резко сел на кровати, кровь отхлынула от головы, которая закружилась, но быстро пришла в норму. Я проверил свое тело. Все было в норме. Я был готов к действию.
И только в этот момент до меня дошло, что я не знаю ни кто я, ни что за действие меня ожидает, ничего.
— Спокойно… – произнес я вслух и улегся на спину, приняв «мертвую позу»89. Пятнадцать минут привели меня в способность трезво мыслить, и я постепенно вспомнил все, что успело вспомниться. Я вырубился, увидев Джерри… О, боже!.. Я вскочил и бросился к двери.
Дверь была заперта.
Так… Главное – не спешить никуда и не смешить людей… Откуда эта фраза?.. Неважно… Главное – где Герти и дети… Она что-то хотела сказать… Я еще раз оглядел место своего заточения, после чего сообразил, что гол, как новорожденный.
Я стал изучать свое тело. Я чувствовал, что есть какая-то опасность, а главное – вспомнил, что я, именно я, хоть это и неверно, должен доверять в первую очередь своим предчувствиям, в последнюю – фактам. Я оглядел комнату. Спальня. Тупая комната для гостей. Кровать, шкаф, тумба с телевизором, тумбочка у кровати, дверь в санузел. Там наверняка все заряжено. Словом, есть из чего наскоро сварганить нехилое оружие. Тело мое так и рвалось искать и делать убойный арсенал: смешивать различные вещества и заправлять их в пузырьки и тюбики, вытаскивать и вывинчивать гвозди и шурупы, точить металлические предметы. Но ничего этого я не стал делать. Я просто пошел в ванную и обнаружил там белый махровый халат. В который и облачился, сразу почувствовав себя земнее. Войдя в комнату, я обнаружил там то, что и ожидал: на пороге стояла Джерри.
— Папа… – тихо сказала она, и мне стало так хреново, что все мои защитные построения рухнули и улетели куда-то в район квазаров.
— Девочка моя… – я медленно приблизился и тихо обнял ее. – Видишь… Вот ведь как жизнь сложилась… Мы оба уже взрослые. Пропустили…
— Знаешь, пап, – так же тихо, но очень спокойно (ой ли!) сказала Джеральдина, – что об этом говорить? Давай, начнем типа заново…
Она подняла, наконец, голову. Выразительные глаза. Но нет ни претензии, ни защитного вызова. Что ж это за тинейджеры пошли! На меня смотрел нормальный человек, с которым можно делать дела.
— Пошли к маме, она ждет, – и потянула меня за руку.
— А…
— Он с мамой.
Том сидел в углу и читал какую-то детскую книжку. Позвольте, ему же два года!
— Привет, Фома!
Том ошарашено уставился на меня. Я поднял мальчика на руки и покружил по комнате. После чего уселся в кресло, усадив парня к себе на колени.
— Ты папа, – утвердительно сказал Том, ухватив меня за ухо.
— Слушай, – спросил я, – тебе два года или два месяца?
— Года, а что?
— В два года обычно еще не читают, но уже не хватают взрослых за лицо.
Том засмеялся:
— Извини… Можно, я пойду почитаю?
Н-да… Маленький еще, что с него возьмешь, хоть и вундеркинд. Я поцеловал сына в темечко и спросил:
— А что ты читаешь?
— «Тома Сойера».
Это меня настолько поразило, что я просто отпустил пацана и наконец посмотрел на Герти. В этот момент я почувствовал взгляд Джерри и понял, что попал в ту еще передрягу.
— Так… Стоп… – я старался быть спокойным. – Джерри, нам с мамой надо поговорить, ничего?
Девочка улыбнулась в ответ и ушла в свою комнату. Через открывшуюся дверь я заметил светящийся монитор.
— Пойдем, – я взял жену за руку и повел на балкон. Все это время она была, вроде бы, безучастна. Словно добиваясь чистоты эксперимента. Я оперся на парапет, глядя на улицу.
— Милая, – заговорил я, стараясь сдержать раздражение, – ты меня подставила.
— Я знаю…
— Зачем?
— Прости… Мне ничего не оставалось. Пока я утрясала все с полицией, ты оказался на руках у Джерри… А ты же ее видел, – только тут она придвинулась ко мне и, прижавшись к спине, сказала. – Наши дети в нас пошли. Что Том, что Джерри. Я не успела тебе рассказать… Джерри уже два года как закончила университет и работает в серьезной лаборатории ведущим специалистом проекта. Согласно действующему законодательству, уж поверь мне, она совершенно самостоятельный гражданин, имеет право избирать и быть избранной, включая должность Верховного правителя.
— А также выходить замуж и иметь детей, – пробормотал я, поворачиваясь к жене и обнимая ее.
Мы помолчали…
— Хотелось бы, чтобы последние два своих права она реализовала хотя бы через годик, не раньше… Я же…
Герти закрыла мне рот поцелуем. Очень тактично и приятно, спасибо. Я взял себя в руки.
— Слушай, ты меня отвлекаешь…
— Ты меня тоже, – счастливо засмеялась Герти.
— Пойдем в кабинет, надо, все же, поговорить.
— Пойдем, только сперва покурим, ладно?
Я кивнул, мне тоже хотелось курить. Герти вышла за сигаретами, а я вновь стал смотреть на уличный пейзаж. Сквозь десятилетия в памяти вставала та картина, которую мне недолго довелось наблюдать по ночам до того самого мига, когда это кончилась, когда я вычеркнул Герти из своей жизни и рванул на вербовочный пункт. О, господи, как же это… Нет! Я не жалею, что так поступил тогда. Я не мог – такой я, какой был тогда – поступить иначе. Не самолюбие, нет, я не рассчитывал и не задумывался, я просто поступал по чести. Это потом мне пришлось научиться многому. Да, сейчас я так бы не сделал… Потому что Джерри-то в чем виновата? А Герти… бог ей судия… и она не врет, ей действительно больно за то, что произошло. А если бы я тогда поступил по-другому, может быть, и не было бы всего того, что сейчас. А сейчас все правильно, так, как должно быть. Главное, мы живы, прошли через это испытание. И все получится… Если будет для этого время. А не будет… неважно, главное – идти к этому.
Что-то Герти задержалась. Я похолодел. Вдруг во мне проснулись все параноидальные механизмы, которые оберегали нас весь вчерашний (вчерашний ли? сколько я пробыл в последней коме?) день. Я обнаружил, что «ускоритель» включился сам по себе (надо попытаться овладеть этим механизмом – но не сейчас). Выскочив из комнаты в коридор, я обнаружил крадущегося по коридору вдоль стены, причем, что характерно, с очень большим пистолетом в руке. Я не стал его трогать и двинулся дальше, преодолевая сопротивление воздуха. Краем глаза я отметил, что «оно» отреагировало на нечто, просвистевшее мимо, но так медленно, что это для меня не имело значения: в гостиной развалился в кресле наглый тип, у стены стояла Герти, а два мордоворота приставили каждый по стволу к вискам моих детей. Я аккуратно вынул пистолеты из рук налетчиков и, взявшись за стволы, одновременно вырубил обоих ударами рукояток по известным точкам.
Не могу представить чувств мужчины и женщины, увидевших, как исчезает оружие, в следующий миг оба мужика медленно опускаются на пол, дети прыскают в стороны, а посредине ниоткуда возникает я с двумя пушками в руках. Убедившись, что лицо Герти приобрело осмысленное выражение, я показал глазами на сидящего, держа его под прицелом, и кинул ей второй пистолет, который она (я уже перестал удивляться), ловко поймала и направила точно в цель. Меня беспокоили оставшиеся. Лучше бы обойтись без стрельбы. Я махнул рукой детям: к маме! Пока те перебегали к Герти, я еще раз осмотрел все, еще раз кивнул Герти, «исчез», быстро вышел и засадил уже входившему в комнату человеку, тому самому, которого так невежливо оставил у себя за спиной, левый апперкот, решив-таки обойтись без стрельбы. Он, по-моему, так ничего и не понял, я подхватил его и бесшумно опустил на пол. Шепотом, не уверенный ни в чем, глядя прямо в глаза замершему сидящему, я спросил, приставив пистолет к его глазу:
— Кто еще?..
Тот молчал.
— Успокойся, – ласково прошептал я, – и отвечай… Пожалуйста.
— Двое на лестнице, двое у подъезда, водитель в машине, – скороговоркой ответил тот. Я с интересом разглядел его. Впрочем, тут же я встрепенулся:
— Том, скотч есть в доме?
— Виски?
— Лента.
— Есть, – ответила Джерри и направилась было из комнаты.
— Стоп! Никому не ходить без оружия!
— У меня есть, папа, – сказала вдруг Джерри, – и у нее в руках, словно ниоткуда, появились нунчаки. Я обалдел.
— Ну, давай, быстрее. Герти, держишь?
— Держу.
Я поочередно еще по разу стукнул начинавшую приходить в себя троицу. Вернулась Джерри с тремя мотками широкого скотча.
— Умеете пеленать?
Дети мои, видимо, боевики смотрели. Так что довольно быстро боевики оказались скованными, а их рты залепленными.
— Фома, умеешь обращаться, – спросил я, протягивая ему пистолет. Герти, увидев, что малец уже тянет свою ручку, бросилась ко мне и отобрала пушку.
— С ума сошел?
И тут сидящий, воспользовавшись моментом, бросил свое тело назад, произвел еще кувырок и – эх, шуму-то! – со звоном разбиваемого стекла вывалился на улицу. Я, конечно, был там раньше него, но теперь уже битвы было не избежать. Ладно, там у нас три кукушки имеются, а здесь будем всех мочить.
…Ну, замочил… Самое обидное, что в том числе и «акробата», который, возможно, что-то и знал. Остальные – всех взяли живыми – оказались тупыми шестерками с нулевой информацией.
Когда уехала полиция, а вместе с ними и Герти, оставив у дома охрану, я уложил спать мальчика, и мы с Джерри остались вдвоем.
^ Папа, объясни, – глядела на меня взрослая дочка.
— Не знаю, солнышко, – ласково ответил я и осекся: в ее глазах мелькнуло недоумение. – Нет, Джерри, ты не ошиблась. Я понимаю, что так не бывает, но ты же видела своими глазами. Такого тоже не бывает.
Глаза девочки разгорелись:
— Ни фига90! Да это ж прикольно, папка!
Вот тебе и взрослый человек. Взрослый-то взрослый, а как до дела, так обычный ребенок, отягощенный пубертацией и от этого никак не находящий себе места. Впрочем, я разве многим лучше? Мне разве не прикольно? Ого! Еще как! Я заразился детским настроением и, вместо того чтобы ему противиться, потянулся навстречу. Впрочем, последняя реплика навела меня на невеселые мысли:
— Прикольно-то прикольно. Но я предпочел бы без приколов пожить хоть денек! Ладно. Раз уж у нас выпало свободное время, давай-ка разберемся со всем. Мама, наверное, кое-что тебе рассказала. Выдай-ка мне всю ее версию, а я, может, кое-что дополню.
— Папа, – вдруг по-взрослому заговорила Джерри, – я тебе все скажу, ты меня спрашивай. Но только при одном условии… – Я вопросительно взглянул на нее. – Ты никогда не будешь мне лгать, – неожиданно мягким тоном сказала она и добавила жестко, – имея такую фору, ты можешь это пообещать.
Я кивнул:
— Да, конечно. Хотя… позволь хотя бы не говорить правды… в виде редкого исключения.
Девочка задумалась.
— Но право вето мое. Если я потребую, все равно имею право на правду.
Настала моя очередь задуматься. Помолчав, я тихо сказал
— Надеюсь, ты не злоупотребишь этим правом…
Джерри вдруг бросилась мне на шею и крепко обняла. Я тоже прижал девочку к себе.
— Папка, как здорово, что ты появился, – она поцеловала меня в щеку и отсела в кресло напротив. – Ну что, мама все говорила мне, что ты погиб в джунглях. А неделю назад начала что-то крутить, призналась, что наврала мне когда-то, совсем запуталась. Ну, я прижала ее к стенке, и она рассказала, – она замолчала…
— О своей ошибке… – мягко предположил я.
— Как она трахалась91 с профессором, чтобы остаться в аспирантуре! – взвилась Джерри.
Не знаю, как получилось, но я опомнился только когда влепил ей оплеуху. Я вскочил, схватился за голову и, застонав, убежал к окну…
— Папочка, прости! – девочка бросилась вслед за мной и с недюжинной силой стала отнимать мои руки от лица, – прости, ради бога прости, я не хотела…
— Сейчас, сейчас, – отбивался я, – сейчас…
Я снова сел в кресло.
— Ладно… Самый трудный момент мы проехали. Только я прошу тебя… никогда больше не доводи меня до этого… Не обижай маму… никогда…
Джерри кивнула.
— Ну вот, ты завербовался в коммандос и там пропал, в общем, как она мне и рассказывала раньше. Новое было – это то, что ты вернулся оттуда и при тебе был мальчик-полукровка. Том. Но мальчишка такой… Таких не бывает. Я видела, как ты сам обалдел. Объясни, почему это так? Почему ты не знаешь мальчика, которого сам же и привез из джунглей?
Да-а. Ну, Герти, ну накрутила. Все же, женщины, конечно, замечательные создания, и Герти самая удивительная из них, но с мозгами беда. Ну и что теперь прикажете делать? Выполнять обещание…
— Давай, сделаем так. Ты меня слушаешь без эмоций: как ученый. Ты ведь ученый? – Она кивнула. – Все детство забыть и слушать взрослую историю. У нас сейчас каждый человек на счету. Ты же видела, во что мы ввязались. Мамина работа – это мамина работа. Там люди деньги за нее получают. А для нас – это наша жизнь. Так что маме приходится тяжелее всех нас.
— Пап, короче, я все понимаю.
— Ну, тогда слушай.
И я рассказал ей все. Нет, ну, все же, – ребенок. Я видел, как у нее то загораются глазки, то подрагивают гневно ноздри. Я любовался своим ребенком: умная, красивая, чувствительная, вся в маму!
— Вот такие дела, малыш. Нам всем сейчас сложно. Я тебя не помню, я даже не знал, что мама беременна, когда все это произошло. Я бы даже не был уверен, что ты моя кровная дочь, если бы не сходство, родинки и так далее. Но скажу честно, для меня это не имело бы никакого значения! Да, приятно, что еще и это. Но если бы ты была зачата от этого подонка, для меня ты все равно моя дочь, потому что тебя родила Герти, женщина, которую я люблю и которая любит меня.
— Я поняла, пап, давай без сантиментов, – деловито перебил меня ребенок.
— Давай, – охотно согласился я.
— Нам надо использовать имеющееся у нас время, для того чтобы изучить твои новые способности и попробовать ими управлять.
Здраво рассуждает ребенок. Вот что значит профессионал.
— И как ты собираешься это сделать?
— Давай для начала набросаем структуру. Что ты умеешь такого, что не умеют другие? Пункт первый?
— Чтение мыслей присутствующих.
— Как происходит инициация?
— Спонтанно и необъяснимо.
— Лажа, пап. Давай вспоминать все случаи, какие припомнишь.
Я задумался. Первый, какой припомню…
— Давай, доча, начнем с последнего, с тобой.
— Давай. Что ты услышал, как это слышалось?
— Ты сказала: «папа, объясни». Я это услышал сказанным твоим голосом, но ты в этот момент ничего не говорила, губы не шевелились.
Мы оба задумались.
— Мы остались вдвоем. Перед этим была напряженная ситуация, не удавалось остановиться-оглянуться, – задумчиво сказала девочка. Я не обращалась к тебе конкретно, вопрос возник у меня для меня самой, это был риторический вопрос! – торжественно вскричала она. – Так! – она загорелась азартом, а я подумал, что все ученые, когда нападают на свежую идею, становятся тинейджерами. – Некст92! Идем обратным отсчетом, – вошла в раж инвестигейтериня93.
— Слушай, прямо дюдюхтиф, – заразился я. – перед этим была мама…
Тут я вспомнил, как это было, чем это закончилось, с сомнением оглядел выпирающие из-под одежды женские формы ребенка, вспомнил обещание и сказал:
— Это было перед тем, как мы с мамой занялись сексом у нее в кабинете.
— Когда, – нимало не смутившись, спросила Джерри.
— Да вот… се… ну, в общем, в этот же день, когда я впал в последнюю кому.
— Ага! То есть по твоему времени прямо сегодня. Ты был в коме две недели.
Сколько? Я выкинул ладонь, Джерри испуганно замерла в своем кресле. Ниче-его себе! Если так это будет продолжаться, то меня рано или поздно подловят и прищучат. Или в один прекрасный день я так и останусь в коме безвозвратно!
Я встал и спешно начал собираться. Джерри испуганно смотрела на меня.
— Малыш, все гораздо серьезней, чем я себе представлял… черт возьми. Есть оружие?
— Пап, зачем оно тебе? Ты сам оружие!
— Есть оружие?! – взревел я. Блин, такая маленькая, а уже ведет себя как бестолковая женщина. Но, как всегда, команда подействовала. Джерри схватила меня за руку и поволокла к антресоли.
Когда, залезши на стремянку, я увидел, что лежит на антресоли, то обалдел. Там был целый арсенал.
— Принимай, – сказал я.
Ну, что сказать… Не было там только танка и подводной лодки. Вертолета, впрочем, тоже не было. Но был, между прочим, реактивный авиакостюм. Да-а.
— В общем, так, слушай мою команду, – сказал я. – Оружие официально?..
— Пап, полный порядок.
— Отлично. Отныне оно не пылится на антресоли, а живет в доме. Разберешься сама, разложи по дому, затем доложишь, я проверю… Так, Фому надо куда-то девать.
— Пап, у него все в порядке. Да, ты не привез его из джунглей, ты привез оттуда его мать. Но это невероятный мальчишка, мне кажется. Ему можно доверять.
Черт возьми, у меня должен быть партнером двухлетний пацан, который почему-то предпочитает соске Шекспира, который бегло говорит, не картавя, но и не лопочет по-детски и не задает идиотских вопросов?
Тут в дверях показался предмет нашего разговора и спросил довольно агрессивным тоном:
— Я не понял, а сколько времени?
— Девять, – ответила Джерри.
Поговорили… ночь прошла.
— А где мама? – спросило зевающее дитя.
— На работе мама, – ответило другое зевающее дитя.
Я понял, что мне нужно брать в руки бразды правления.
— Томик, ты выспался?
— Да.
— А скажи мне, только честно, ты можешь не читать, а стоять на посту?
— Нет проблем.
Н-да… Как же к этому привыкнуть, когда год за десять, если не больше.
— Знакома эта штука? – протянул я ему узи.
— Ага… Пошли в тир, постреляем.
— Пошли, пап, посмотришь. Там, кстати, рядом есть и тренировочная комната, сауна с бассейном.
Дитя умудрилось ни разу не попасть в девятку, стреляя из пистолета, пулемета, снайперки с прицелом и арбалета. Все легло в яблочко. Странно, но я совершенно успокоился, когда оказалось, что и у Джерри, и у меня аналогичные результаты.
Еще важнее оказалось, что, хотя в спарринге я устоял, но, бог с ней, с Джери, та дралась как бог, причем не только так, но и шестом, и катаной, и нунчаками, даже серокены кидала совершенно умопомрачительно, нет, важно, что Томми – когда бы ему этому научиться? – двигался на высшем уровне, два года! Боже мой, что же творится! Может, я сплю?