Катарсис семидисятника
| Вид материала | Документы |
Содержание[Эписодий I] приложение 1 Je n’est pas riche Меняю жену сорока лет на две по двадцать. Можно в разных районах. Как простой смертный. Вслушиваюсь в себя. Харуки Мураками |
[Эписодий I] приложение 1
[тексты, сохранившиеся в авторском архиве, но не вошедшие в произведение]
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Думается, после такой вот смеси Гарднера, Спиллейна, Хайнлайна и нечитанного мною в те поры Лукьяненко никто не усомнится, что [все, что здесь на] ничего из здесь написанного не бывает, а если и может быть, что он […] Всего, происходящего впервые, до этого никогда не было. Например, предыдущую фразу придумал не Козьма Прутков, а я. […] Не говоря уж о том, что и Пруткова-то не было.
Не для того [мы] существует искусство, чтобы воспроизводить то, что и так нас окружает. А для того, чтобы от него избавиться, очиститься. Для КАТАРСИСА.
Если весь этот бред
Когда-нибудь выйдет в свет,
можно сделать новую литературную игру… или конкурс: дописать окончание этой истории: под Гарднера, под Спиллейна, под Хайнлайна, под… меня…5
***
Неровные контуры, как у окна мазанки
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
^ Je n’est pas riche,
Чтобы ездить в Париж…
[Pour aller a Paris?]
***
Всегда иди самым трудным путем, там нет конкуренции.
де Голль
***
[…] сделать из примечаний (личных) обсуждалку типа гоголевского театрального разъезда или разговора бога с дьяволом (Мустафафелем) (мы с Ланой?) о Иове или Фаусте!!! по принципу сказок Шахерезады:
«Тут мы выпили еще по одной, и разговор перешел в другую плоскость».
И тогда можно сделать единый текст. И – добавить!!!
Режим встреч: «В следующий раз мы встретились» – тоже рефреном (1001)
Мы сидели за одним из открытых столиков, выставленных рядом с кафешкой. Уже прошли и собаки, и волки, мы разлили по одной, по второй. Скромно зажевали, и я начал:
— «Гера остановил караул…» – тут я прервался, – Там он потом превратился в Гришу. Не помню, откуда Гера, но наш Гера тогда еще ссался, и знать я его никак не мог.
Лана открыл рот что-то сказать, но не сказал, а я продолжил…
***
С этого начать!!!
***
В общем, оказался я перед дилеммой, когда оказался (блядь! опять «оказался»!) один на один с рукописью, о которой, собственно, и пойдет речь. То ли просто «издать», то ли как-то ее дополнить, благо как бы копирайт-то мой.
Но помимо прочего оказалось, что надо дать название. И по ходу рождались (1001 пьянка) различные названия. Мне не хочется отказываться ни от одного из них. Посему сохранил их все, присовокупив в финале, возможно, самое последнее, и, возможно, самое верное.
***
Аппетит приходит во время еды, и я в какой-то момент увидел отдельные фрагменты, и тогда не дописано. То ли мне вспомнилось то, что мне виделось когда-то. То ли это все возникло впервые… сейчас уже и не определить. Да это и неважно. Вот то, что из этого получилось…
***
истинное интеллигентство и благородность
***
Он лежал на спине, прикрыв глаза, а по соседству в теньке пристроилась группка интеллигентных подростков.
Они делано повышали голоса, то и дело давая петуха, и непринужденно матерились, стараясь понравиться друг другу.
Не желая этого, он прислушался, они отвлекали его от копошащихся в голове и перед внутренним взором неясных мыслей и образов.
— «Н», «т» и «р», девять букв, – задал вопрос девичий голос.
— Влагалище, – тут же отозвался юношеский.
— Там ни одной из букв нет, – невозмутимо ответила девочка.
— Зато девять букв, – выкрикнул мальчик.
— И это не музыкальный ин…
— Но инструмент, – перебил парень.
— Это у тебя инструмент! Причем ржавый, – добавил голос другого мальчишки.
Взрыв смеха, хлопки и топот босых ног по земле.
— Пойду купаться, – лениво сказала девочка. Голоса удалились. Трещала какая-то птица в кустах, стрекотала саранча, поодаль что-то хрипело из перегретого на солнце транзистора. Еще дальше проезжали самосвалы, громыхая пустыми кузовами, а совсем вдали летел самолет.
— …массаж заднего прохода.
— А это очень полезно, – сказала девочка.
Приятно поддувал ветер, и поэтому солнце воспринималось вполне сносно.
***
Я не знаю, как это сделать [«но, товарищи из ЦК, уберите Ленина с денег, так цена его высока». Еханый бабай! Убрали… А хули толку!6], но мне ужасно вдруг захотелось закончить или хотя бы продолжить историю. Причем не ту наивную. А эту – придуманную: эти какие-то саркастические сны, это то, что точно придумано, а значит – ты защищен. Как высказал тогда Борис Ефимович7 про французский театр: когда актеры говорят на сцене на чужом языке, они защищены языком, как маской: «это не я» – и легче, менее боязно обнажить душу.
А давайте, поиграем в эту хуйню. Итак, мы остановились на том, что герой, вооруженный до зубов, притаился в тени.
А почти сорокалетняя девушка лет двадцати пошла на разборку.
[^ Меняю жену сорока лет на две по двадцать. Можно в разных районах.]
Я сидел скрючившись и на какой-то период потерял ту самую бдительность, которая вела меня последние несколько часов. Нет – те мгновения сексуального безумства не в счет. Тогда меня можно было взять голыми руками. Обошлось, слава богу. Но впредь надо это знать. И, как бы ни было противно, обставляться.
Я настолько ушел в себя – пусть и ненадолго, – что чуть не пропустил тот момент, когда захлопали дверцы и машины разъехались. Нарастая, захрустела шагами фигура Герти, и я увидел, – наконец-то! – образ: я сижу безвольно и бессильно и не реагирую ни на что.
Я плавно и бесшумно уложил оружие позади себя, мысленно проверив браунинг на щиколотке.
Вместе с Герти подошли санитары с носилками. Герти стояла рядом, прислушиваясь к удаляющимся звукам моторов. Затем она сделала быстрое движение, запоздав лишь на долю секунды: я такое же начал раньше. Герти удивленно смотрела на второго санитара: оба лежали неподвижно.
— Дорогой… – запинаясь, сказала она, – Ты…
— Все нормально, солнце мое… – давай выбираться отсюда, а разговоры потом, – я уже двигался к автомобилю, волоча обоих на себе, – Зайди вперед и зачисть там все. Справишься?
Она не ответила, а, обогнав меня, легко вырубила водилу, неожиданно опять же легко подхватила его на плечо и закинула в заднюю дверцу. Туда же отправились санитары. Тут я вдруг замер: а где врач? [Эпизод с врачом] Герти забросила его в компанию к остальным, выпрямилась; в этот момент я ткнул пальцем ей под ложечку и отправил туда же. Стреножив всех, находящихся в салоне, я закрыл задние дверцы микроавтобуса и замер, стоя около машины [пейзаж, поездка, мысли].
Асфальт уже подсох. Я выключил дворники. Улицы опустели, и небо очистилось. В вышине прямо по курсу висело дабл-ю Кассиопеи [пейзаж].
Когда это произошло, я ощутил непонятное короткое замыкание: весь этот невероятный день (а каким бывает обычный?) я все замечал и угадывал заранее. Как же так?
Это же – выбивалось из всего остального, этого я не ожидал совершенно. ^ Как простой смертный.
И когда этот миг прошел, все встало на свои места: я совершенно ясно увидел то, что видел своим угасающим сознанием сбитый мною человек: ослепительно яркий – до черноты – диск.
И в это мгновение меня словно парализовало, а передо мною в невероятно ускоренном темпе начали мелькать в обратном порядке картины, сменяя одна другую все быстрее и быстрее:
…теплая, даже душная, ночь; прошедший дождь испаряется с неостывшого асфальта… затяжной преферанс… кирпичное здание, испещренное трещинами, грязными пятнами и белыми меловыми бессмысленными надписями… кинул бычок в урну и промазал, плюнул и тоже не попал… она споткнулась и упала, сильно стукнувшись… он застыл в неестественной позе, глядя на черный зрачок ружейного ствола… бар гудел сотней голосов и звякал и бренчал кружками и подносами… ему хотелось кричать от недоумения и боли… Лаура и Петрарка – Лаура-то причем? …и в дороге длинной растерялись… тятя, тятя, не бей Петруся! …былое ворошить – только раны бередить… прощайте, бляди …спеша домой на праздники …а не устроить ли нам фуршет? …ну-ка, вставай, и быстренько… через тонкую рубашку все тельце девочки пронизывал холод… и был он – революционером, художником, поэтом… перевернувшись к стенке, он сжался в комочек, и это помогло, он затих, успокоился… Und so weiter… ну, вот, наконец-то мы одни… дембилизуюсь и еду я домой… Гера, караул!
…и кто-то все остановил… «Тиха украинская ночь…» – откуда?..
***
Мелькнуло и ушло
злое ремесло.
'Тая, угас сигнал.
^ Вслушиваюсь в себя.
Вот, поневоле,
слышу приказ,
сирый и голый,
зрю без прикрас.
Сердцу в угоду,
тихий, негордый,
в любую погоду
встать принародно.
Нет, не престанет
биться устало.
Хладные тайны –
в тени чернотала.
Не обретется спасение вовсе
и – не мигая, и – не жалея
движенья – стоишь в марафоне – не кроссе
мерно, под музыку Френсиса Лея.
И, шестиструнно по пальцам мерцая,
Весь отдаешься в объятия Лая
с невозмутимостью самурая
в обледенении адова рая.
На фиг мне счастье, на фиг бессмертье,
если все больше в шагрени отверстий.
Кто не ушел, тот грозит мне уходом.
Племя пустот. Не латаются годы,
необоримо уходит весна,
руша границы явленья и сна.
***
Нет мыслей, нет чувств, нет мгновений.
Вот крошек табачных про'сып.
И жарево сквозь дуновенье…
А позавчера моросит.
И маски, и краски,
жестокие ласки…
На небе ни 'облачка нет.
И плещется брежно,
жестоко и нежно
листвой убран, жесткий рангоут-скелет.
Везде наследил мой наследник,
И, хоть на пиру, но – нетленен.
Но то лишь следы – мало чести,
а так – нечистоты от нечисти…
Крестовый поход
похож на исход,
и все… И рассчитывать не на что.
И хоть кровь из носа,
не видно износа.
И – всяк – самому этот воз везти
в жару или в мерзлой промозглости,
рав'но: прямо счас или в возрасте,
низвергнуть ли, иль вознести.
Несутся номады: имамы, мюриды,
одни в Илион, а другие – в Авлиду,
ярея от злости, крошат свои кости,
и все никому не обрыдло.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[…] дел, что закричал, наверстывая упущенное много лет назад. Мир развалился, и он очнулся.
(стояла лавочка…)
Он огляделся и с удивлением увидел, что сумку он не потерял. Пошарив по карманам, убедился, что получка пропала. Порывшись с полчаса в сумке, он махнул рукой, достал оттуда ручку и затрепанную амбарную книгу, исписанную до половины. Открыв чистый лист, он вывел: «Когда…» – и замер. Через полчаса он написал: «…я», – опять остановился и вдруг начал писать быстро, не зачеркивая и не переправляя, своим крупным корявым почерком:
Когда я умру, мне абсолютно все равно, что со мною сделают: кремируют, закопают, бросят на съедение хищникам. Постав…
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
- дискретный блок «органайзер» за вычетом статей, сюда же Колесов из «тетради»
- книга 1
- книга 2
- акт 3
- дискретный блок тетрадь
- Эписодий X [Маша. Больница] и далее до конца
- занавес
- конец 2-й книги
- тройной глоссарий с редакционной сноской
- приложение (стихи Марка, м.б., свалка дискретных кусков: тексты, не вошедшие в дискретные блоки романа)
- от редакции: «В связи с обилием в романе квазифиналов, редакция считает уместным оповестить читателя о том, что на этом заканчивается текст, принадлежащий автору произведения».
- Из «тетради» статьи
- Послесловие
***
Удаляющийся женский голос:
— Мне на хуй она нужна, жизнь твоя… мне деньги нужны… а не жизнь…
***
5 л воды, 1,5 кг сах., 0,5 кг. томатной пасты
в тепле 7 дней.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Угадать про Герти
***
А м.б., как Звягинцев, история Мани и Лени – бредовый сон Вжика? (Придумать ему имя – Джозеф, Джек?) Что уже будет полный Мураками.
[^ Харуки Мураками
не понят мудаками.
И вот – любой мудак
вспоет его бардак.]
***
Некоторые датируют этот текст 1987 годом (помимо […])
Еще и возрастом героя рассказа: 33 года, возраст Иисуса Христа – по аналогии с основным текстом 22 года (возраст Маяковского). Так бывает с писателями – символическая цифра прожитых годов плодит вдохновение, кажется, в 33 Джон Ирвинг писал своего тридцатитрехлетнего же Гарпа8.
Еще одно подтверждение мы видим в неясном возрасте героини и ее дочери. Такая разница была и у его жены и падчерицы9.
***
…в любом случае, исследователи напрямую связывают в романе историю царя Эдипа, иллюстрацию к вымыслу, ссылки на чеховскую «Чайку» и многие другие линии, их систематическое «запараллеливание» как основной цементирующий произведение прием…
***
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Тот, кто поигрался в предложенный кроссворд, надеюсь, понял, что последняя сцена – сцена завершающая. Да и, кстати, поскольку я готовил роль именно Колесова (правда, так и не привелось и уже не приведется никогда ее сыграть, и не жалко, гораздо жальче, что в отношении Зилова10, судя по всему или, скажем, Мышкина11, меня, судя по всему, ждет то же…), здесь разбор только сцен, в которых он участвует.
В спектакле Геныча не было повтора первой сцены в финале, как это было у Вампилова. И вообще он изменил финал пьесы. Если у Вампилова финал открытый, оставляющий надежду на исправление сделанных ошибок (и я до сих пор верю в возможность этого!): если не героями на сцене, то хотя бы зрителями в жизни, – то Геныч достаточно цинично рассудил, что Репникову, чем гнобить талантливого Колесова, проще купить его, сделав такое предложение, от которого тот не сможет отказаться12: предложить любимую женщину и любимую работу. Но взамен держать его в рабстве его тайной всю оставшуюся жизнь и эксплуатировать его талант, который «в неволе», конечно, не раскроется в полную силу. Ну, прямо классическая мелодрама! Сдобренная, однако, достаточной узнаваемостью в современном мире. И таким образом уничтожались все еще присутствовавшие в этой ранней пьесе великого драматурга остатки романтической надежды на какую-либо светлую перспективу. В реальной жизни таковой не было, что и признал Вампилов в «Утиной охоте» и отчасти в «Чулимске»13.
***
А вот и еще одна игра: без одного девять десятков «сюжетов для небольших рассказов» [кстати, можно и еще, например, «Аркадина и семья Нины», «Хозяйственная жизнь в усадьбе Сорина», «Жизнь уездного города», «Супруги Сорины» (т.е., родители Аркадиной и Сорина) или скажем, «Местное общество» («тут на берегу шесть помещичьих усадеб... и все романы, романы...»]:
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
1.
Родители умирают рано [как?]. Петя остается за главу семьи [ему 25, он только окончил универ, Ирине 25 - (60 - 43) = 814]. Он нанимает Шамраева, тогда совсем молоденького офицера, который приезжает с молодой женой, и оставляет его на усадьбе, а сам вынужденно поступает на службу, чтобы поддержать хозяйство и обеспечить сестренке воспитание. Ирину отдает в дамский пансион, девочка с восьмилетнего возраста живет вне семьи.
2.
Детство Дорна, родители Жени, его немецкость, обучение [в Геттингене]. А может, он приехал уже взрослым из Германии. Кто его родственники? Где он живет сейчас? Его поездка в Геную. Его разочарование в несвершившихся надеждах молодости (творчество, слава), его смирение с этим, его понимание того, что это была ошибка, после спектакля Треплева.
3.
Кажется, БЕ нашел единственный ключ к этому образу. Ни в коем случае не вечно пьяная выпендрежка. Действительно страдающая девочка-перестарок, такой же однолюб как и Костя [психологическая моногамность признана патологией]. А ключ – первая сцена третьего акта. Сцена без подтекстов, все буквально. «Если бы он ранил себя серьезно, я не стала бы жить ни одной минуты». Какой, все же, язык! Она не решается даже произнести это слово, хоть уже все оказалось позади! И заменяет смешным эвфемизмом. Куда уж серьезнее ранение, которое если! Вот раздается [несколько дней назад] выстрел! Она, всегда как собачонка, рыскающая вокруг Кости, естественно, прибегает первая. Лежит Костя, бездыханный, лужа крови у головы, рядом – ружье, одна нога разута… И она понимает, что не станет жить ни одной минуты боле. Это потом, через минуту, секунду, миллисекунду, выясняется, что он жив. А вот в тот-то миг!.. Вот что понял БЕ, честь и слава ему! И после ТАКОГО, конечно, и замуж за Медведенка пойдешь, и не выдержишь, и затащишь, все же, Костю на себя (как в свое время это сделала мама с доктором), и ребенка родишь невесть от кого, и будешь время от времени с горькой сладостью, сладостной горечью ебаться с нелюбящим ее Костей, и – из жалости – с несчастным Семеном, и от этого ненавидеть все больше и больше: и себя, и Семена, и ребеночка, и маму с папой – и уже всё всё равно! Словом, что-то вроде «Человеческого голоса»15…
А как они когда-то, еще карапузами, вместе строили куличики… Кого же ей и было-то полюбить? Как в три года таскалась за шестилеткой Костей, так и до сих… Из этого, собственно, все и растет: буквально вчера рыскает она, рыскает в поисках Кости, раздвигает кусты и видит голый Костя лежит на спине, рядом голая Нина, рукой ласкающая его пах. Эта картина давно возникала перед ее мысленным взором, во снах, только с Костей была не Нина, а она сама. Вот тогда-то (буквально вчера) она одела траур. Именно с этого момента она стала попивать, причем вызывающе, и это замечают буквально спустя несколько дней все обитатели усадьбы: Вот сейчас пойдет и перед завтраком рюмочку пропустит, Личного счастья нет у бедняжки, Нюхает табак и пьет водку, всегда в черном. Собственно она вдобавок с этим пристает ко всем и вся, совершенно без тени стыда, поскольку жизнь потеряла смысл. И лишь молодой здоровый организм не желает с этим мириться и продолжает жить, выходить замуж, вяло ебаться, вынашивать и рожать ненужного ребенка [ужасно, в «Чайке» все дети не нужны родителям: Маше не нужен ее ребенок, Медведенко ребенком просто пытается вернуть Машу, Нине ее ребенок был не нужен, иначе она его сберегла бы, а уж Тригорину он вообще поперек горла, Аркадиной Костя не нужен: моя мать меня не любит, – он нужен только дяде Пете, Полине по-хорошему не нужна Маша, ее мысли только о любовнике, Дорну не нужна этакая Маша, набивающаяся в дочери, Шамраеву, серьезно (и не без основания) сомневающемуся в своем отцовстве, Маша совершенно неинтересна…], играть в дебильное лото. И даже когда мама в ее присутствии просит Костю хоть изредка поебывать доченьку – сцена [показавшаяся бы чудовищной, если бы в жизни не встречались столь же дикие, а то и еще более – случаи] заканчивается вялым надо было говорить, или что там она Полине выговорила, не помню.
[…]
5.
Один день этой девочки, выросшей на озере. Кавалерист-девица. Ирина из «Утиной охоты». Не «голубая» героиня, а хищная чайка, лимита, по трупам выкладывающая себе дорогу в столицу, к успеху, славе. Не потому, что она плохая и подлая, а просто по своей природе. Она юная, свежая, но без комплексов. Надо под Костю лечь – лягу, заодно от целки избавлюсь. И не из подлости, она его действительно любит, но личный успех важнее. Поэтому она без лицемерия ему отдается и так же без лицемерия, его употребив, дает ему атанде, поскольку явился Тригорин. Ей плевать на Аркадину, и она на нее не обижается, поскольку понимает как женщина женщину, но и ни капли угрызений совести в ее отношении. И в четвертом акте она убивает Костю, не думая, что его убивает. А когда уз'нает о его смерти, ей и в голову не придет, что это она его убила. Но все же, между прочим, мне отмщение и аз воздам: она за все это платит и платит высочайшую цену (смерть ребенка, уход Тригорина), прекрасно осознавая, что есть за что платить, и признавая, что это ей справедливое возмездие и единственное, что может оправдать это все, – нести свой крест и веровать: служить, служить по максимуму, своему призванию.
Главное, что должна смочь актриса: сыграть двух различных женщин: сегодняшнюю, взрослую, в чем-то сломавшуюся, в чем-то, наоборот закаленную, и ту, двухлетней давности, которая жестко интервьюировала Тригорина у одра убитой чайки.
[…]
56.
Говорят, что есть такая болезнь – психологическая моногамность. Если возникает взаимность, эта болезнь, возможно, не приносит вреда ни какой-либо из сторон, ни окружающим. А вот моногамному Косте не повезло. Как только провалилась пьеса и на горизонте появился Тригорин, Нине он оказывается не нужен. А ведь накануне она уже готова была ему отдаться и отдалась бы, если бы их не спугнула вечно таскающаяся за Костей Маша: они уже и раздеться успели, она уже и сама хотела поскорей распроститься с невинностью. Более того, я думаю, что именно Нина была инициатором этого сближения, чтобы еще больше его привязать. То же самое мы потом видим и с Тригориным (2-я сцена 3-го акта). И вот, только она раздвинула ножки и начала ласкать рукой его напрягшуюся плоть, треск суч'ка – отпрянули друг от друга, прикрываясь одеждой, испуганный поворот голов, остолбеневшая Маща, немая сцена, простите… – и убегает. Отсюда и нервозность Кости перед спектаклем – тоже отчасти из-за этой незавершенности завершавшегося этапа отношений, и он не знает, как себя вести, и этот поцелуй, который она нехотя ему позволила, где-то в глубине сознания, он уже догадывается, что последний, что приводит его на грань отчаяния еще до начала спектакля! А вроде бы только вчера вот-вот должно было состояться снул-вынул, уже она ласкала меня рукой, счастье было так возможно, так близко – и ничего не состоится! А ему смертельно нужно это довести до конца, он постоянно ждет второй попытки, он ждет ее на протяжении двух лет, он сам до того понимает невыносимость всего этого, что даже делает попытку выбить клин клином, поддавшись на Машины зазывания в койку. Но это оказывается совсем не то, чего он ждал, даже отдаленно не похоже. Ему нужно выебать – хотя бы один единственный раз – ту, не выебанную когда-то Нину, и только надеждой на это он живет, по инерции совершенствуясь как беллетрист, сублимируя таким образом свое, блин, либидо. Но вот она приезжает... однако думается, что даже если бы эта Нина сейчас отдалась ему, это ничего бы не изменило. Ему нужен секс именно с той. А он видит, что той уже нет, она умерла, на ее месте теперь эта. А он остался тот, и жить больше незачем16.