За это молодец, что описываешь своё пребывание, в неволе. Предупредил, что здесь на зоне, тебе будет трудно записывать, за тобой будут смотреть десятки глаз, а среди них много стукачей

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Рэя Брэдбери «Улыбка», 143.6kb.
• …Это тетрадь не дневник и даже не календарь, хотя здесь появятся даты, события и небольшие, 95.86kb.
• Если тебе повезло и ты был в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих, 33.23kb.
• Вит Ценев Протоколы колдуна Стоменова (часть, 913.77kb.
• Посвящается Васюнину Владимиру Николаевичу, 3401.64kb.
• Васютин Александр, 1309.62kb.
• Задание: придумать название команды, выбрать капитана и девиз. 2 задание, 83.01kb.
• Конкурс чтецов -на сцену приглашается Представь, что перед тобой зрительный зал, сцена, 32.29kb.
• «Моё педагогическое кредо», наверняка не будут очень оригинальными, но, уверяю вас,, 50.25kb.
• Такой президент нам не нужен!, 3527.07kb.

– Кто? Да вот, он указал на Гандыма. Сердар ответил, – на обиженных, воду возят. Правильно братишка. Обнял Гандыма. С чего, это ты старая коряга решил, что я обиделся! Ты правильно поступаешь, что можешь разобраться, где шутка, а где гвоздь. Встали. Азат подошёл ко мне. Стал предлагать, поиграть в нарды.

Ответил ему, - что нет желания. Буду читать книгу. Ты, что боишься проиграть? – В нарды не люблю. Тогда давай, в карты? Бяшим – ага сказал, - ты, что унюхал деньги? Иди, ищи лохов в другой комнате. Саша под интерес, всё равно играть не будет.

Азат, покрутился, ушёл. Бяшим – ага сел читать, привезённые отцом газеты. Потом повернулся ко мне, сказал:

- Ты, Саша, с ним играть не садись, у него в колоде восемь тузов, а по тузу, в каждом рукаве. Промолчал.

Так буднично и не заметно наступил новый год. Приближение праздника, не ощущалось совсем. В бараке наступили мёртвые дни, все ждали амнистию. Вечером 31 декабря, Бяшим – ага приготовил плов. Саша достал где – то, две баклажки фанты. Сердар принёс бутылку спирта. Поужинали тихо, без каких - либо, запоминающих эффектов.

Бяшим – ага, Саша, вели себя тихо. Во всём чувствовалось напряжение, каждый думал о своём. От спирта разомлели. Арслан с Гандымом, не дождавшись, нового года, легли спать.

Тойли поев с нами и выпив спирт, ушёл справлять новый год к смотрящим. Акмурад позвал меня и мы вышли на улицу. Ночь была особенно тихой. На чистом небе светлячками перемигивались звёзды. Отошли от барака за угол. Акмурад достал маленькую бутылочку, там была, какая – то жидкость. Спросил, - что это?

Нормальная водка, но подкрашенная. Подал мне. Пей, за нашу с тобой, удачу. Отпил глоток, по телу пробежала, приятная дрожь. Залаяла на проходной овчарка. Акмурад сказал, - собака лает, значит, хозяин спит. Не той моськи бойся, что у ворот гавкает. А той, показал на барак, которая сейчас, на общаковские, - водку глушит!

Взял у меня бутылочку, тоже отпил. На свет приподнял, сказал, - а ты, ничего не выпил? Сказал, - потом. Он выпил. Дал мне, я допил, остальное. Где, ты добыл? Храню уже три месяца.

Ждал с кем можно выпить. Пойдём в комнату, а то солдаты дежурные, заметят. Неприятности будут. Зашли в комнату. Раздевшись, забрался под одеяло. Постель была холодная и сырая. Все не спали, но лежали тихо. Стояла гнетущая тишина. Не заметно провалился в сон.

Сигнал подъема, прозвучал глухо, ветер относил звуки. Бяшим – ага крикнул, – джейраны! Подъем живо! Все встали, лица были озабоченные, хмурые. Торопливо одевались, дрожа всем телом, шли умываться. Бяшим – ага, ушёл куда – то, вернулся минут через пятнадцать. Объявил, – ну, что братишки? Сейчас будут объявлять, счастливчиков. У меня в груди резануло, в голове затрещали сверчки.

Бяшим – ага сказал, – бодрей, братаны! Воля покажется слаще, - шепнул он шутливо. Воля - тоже баба. Вышли все, в коридор. Репродуктор трещал, взвизгивал, тикал. Сегодня голоса звучали уныло, виновато. Лица заключенных вытянулись, посерели, слушали с каким – то одухотворением. Напряжение достигло предела.

Фамилии зачитывали по алфавиту. Вдруг, кто – то услышал свою фамилию, заорал, стал подпрыгивать. На него, тут же прикрикнули. Услышал грубое, - замри тварь! Ты, своё получил, радуйся тихо. Оглянулся, как зек двумя пальцами, ткнул другому в глаза и повернулся.

Стали озвучивать фамилии на букву Г, напряженно ждал фамилию Бяшим – аги, Гельдыев. Но она не прозвучала. Повернулся и увидел, - как у Бяшим – аги по щекам, скатилась слеза. Он быстро её вытер и стоял, как каменный идол.

Ребята из нашей комнаты, посмотрели на него, но тут же отвернулись. Все ждали чуда, но чуда не происходило. Слабая лампочка, под запылившимся колпаком, едва освещала лица зеков у двери.

Курили много, жадно и синий дым расстилался тучей. Кто – то завыл, стал ругаться, но его быстро успокоили, страшными ругательствами. Вся наша комната, ждала, когда объявлять фамилию Саши. Наконец объявили Сахатмурадов Сапарбай. Он, так растерялся. Стал спрашивать, - правда, да! Стал ошалело крутить головой, метался, не находил себе место.

Воскликнул, – не верил, до последнего! Арслан обнял его, сказал, – вот, ты братишка и на свободе, о которой мечтали, о которой, так много говорили. Приставил палец к губам, сказал, - есть и другие, потерпи?

Радость, так и клокочет, в тебе! Нас осталось трое, чьи фамилии ещё не прочитали. Это были Сердар, Тойли и я. Сердце колотилось, думал, вот она искорка надежды, разгорится или потухнет.

Если есть справедливость, то она должна восторжествовать. Многие стали, расходится по своим комнатам. Остальные стояли с вытянутыми лицами, посеревшие, от тягостного ожидания. На эмоции не осталось сил, смотрели друг на друга, с каким – то осуждением. Неописуемая радость одних, смешивалась, со страшным разочарованием других. Счастье и беда, переплелись, в одном строе заключенных.

И те клеточки сердца, которые созданы у нас природой для радости, став не нужными – отомрут. И те кубики груди, в которых ютится вера, годами пустеют и иссыхают. Не зачитали, ни фамилии Сердара, ни Тойли, ни моей. Всё! – Это конец переживаниям, надеждам!

Надежда рухнула, безвозвратно. В бараке образовался, настоящий базар. Спорили, ругались, радовались. Кто – то крикнул:

- Помолчите, что – то ещё зачитывают? Кто – то спросил, - что зачитывают? Половинку. Какую половинку?

- Да тем, кому полсрока сбавляют. Снова установилась тишина. Но, радости на лицах, уже не было видно. Что – то зашипело, затрещало. Прозвучало объявление, о том, чтобы помилованные, сдавали вещи в каптерку. Ко мне подбежал Акмурад, стал обнимать, – ты, что? Как что, тебе ведь полсрока сняли?

– Акмурад, такими вещами, не шутят! Ты, что не услышал свою фамилию. Он сказал, - пойдем в штаб, там тебе, ещё раз скажут. Пошли к штабу и убедились, что действительно, меня помиловали, на полсрока. Но радости не было, что – то оборвалось у меня в груди. Вспомнил слова отца, прошение о помиловании, достигло своей цели.

На комиссию, по помилованию оно попало. Нашлись юристы, порядочные люди в комиссии, учли абсурдность, моих обвинений. Но, нашлись и такие люди, которые были заинтересованы и сделали всё, чтобы я не вышел. Справедливость, оказалась однобокой, исковерканной. Отец, об этом человеке говорил, - им был Сеитмурадов Ораз, он оставался быть жестоким и коварным человеком. У которого отсутствуют чувства жалости, сострадания, осталось, только чувство - желчи и мести.

И он будет меня преследовать, постоянно. А, что сейчас делается с отцом, матерью? Этот указ, добьёт их. От моих тяжелых мыслей, отвлёк Акмурад, сказал:

– Успокойся! То, что тебя помиловали на полсрока, это подтверждает, о твоей невиновности. Ты, братишка извини! Мне сейчас, не совсем хорошо. Побуду один, ладно? Акмурад ответил, - ты держись, глупостей не делай, и ушёл.

Я стал искать место, где можно было уединиться. Но, таких мест, на зоне, найти было не просто. Пошёл в сторону мастерской Акмурада, хотел уединиться за мастерской. Но, там повсюду, кто – то сидел. Все переживали по - разному. Пошёл к помещению, где разводили кроликов, сел за углом. Курил. Обхватил голову руками и тупо уставился в землю. Минут через тридцать, услышал голос Бяшим – аги.

Вот оказывается, ты где? Попросил, - яшули, оставь меня в покое. Я здесь посижу и приду. Он не уходил, сказал:

- Держись Саша, ещё не много и всё будет хорошо, убежденно говорил он. Ты, думаешь, - мне легко!

Тебя гнут, - а ты стой, да ещё голову выше подними. Так, чтобы самому себе не было стыдно. Хочешь плакать, - а ты смейся. Не можешь, кусай не заметно губы и молчи. Не подавай вида. Гордись своей чистотой.

У тебя впереди ни одна амнистия и помилование. Пройдёшь, через всё это, на всю жизнь прозрачным останешься. Когда захочешь сфальшивить, разменяться, да не сможешь? Как это трудно, я даже не представлял. Но, я ещё не успел и ничего хорошего сделать, это ещё больней.

Ты, думаешь, другим легче? Я обонял его за плечо, а тот ласково продолжил, - человека с чистой совестью, трудно согнуть, вот ради неё и держись.

Теперь не время для слёз. Пусть не видят, твоей слабости, не надо. Дух – это вера в себя и людей. Стремиться жить – не значить, ложиться. Я по жизни мужик и ты мужик, надо оставаться, такими. У меня тоже на душе кошки скребут. Я видел, когда стояли и слушали, перечитываемые фамилии. Ты заметил, мои слёзы. Это был миг, моей не произвольной слабости. Мы все люди!

А ты, вот он, - живой – здоровый, как огурчик, который весь, в пупырышках и зелёненький. Вот я и говорю – в этом мире, всё возможно, всё можно получить, кроме длинной шеи, как у верблюда. Улыбнулся. Похлопал меня по плечу, сказал:

– Пошли, а то ребята беспокоятся. Хотя у них, такое же горе, как и у тебя. Все жили надеждой. А она, как пыль. Фу и улетела! Увидели, как солдаты, вели зека, который, ругался, вертелся.

Ругал всех и вся. Видишь, - чего он добился. Поругался, обругал не виновных. Сейчас отведут в Шизо, там успокоится. А чего, он добился? Ничего! На свою ж…у приключений. И его можно понять. Кончился бал, погасли свечи. У нас общая болезнь. Это нервы.

Зона напоминала, развороченный муравейник. Зашли в комнату. Саша сидел на шконке, тихий, спокойный. Он был в растерянности. Бяшим – ага спросил его:

- Ты, что сидишь? У тебя есть во что одеться? А что, я раздетый! Азат сказал, - его надо одеть. Стали совещаться. Арслан сказал, - Саша, у тебя есть хорошие чёрные джинсы. Подари Саше? Я вынул джинсы. Саша одел их. Они ему были по грудь.

Кто – то засмеялся. Саша снял их, сказал, - не надо. В комнату, вошли два высоких зека, один из них показал на меня рукой. Вот он, самый высокий на зоне. Увидели джинсы, стали просить. Объясняли, чтобы я одолжил им джинсы. Другой назвался Мередом, сказал, - братишка, мне выходить, а надеть нечего, моего размера, ни у кого нет. Дай нам джинсы, а через пару недель, мы тебе вернём. Меред сказал. Отвечаю! Отдал им джинсы.

Бяшим – ага покачал головой, сказал, - зачем, ты это сделал? Надо выручать. Мне ведь, на волю, ещё не скоро. Вернуть. Ребята поблагодарили и ушли. Бяшим - ага вынул пакет, сказал, - ты возьми вещи. Тебе они как раз подойдут по размеру. В память будет. Носи на здоровье! Зачем им тут гнить? Мне они не нужны. Пусть хоть они на свободу выйдут. А я опять один... Как волк, отбившейся от стаи по старости. Никому не нужен. Даже самому себе... Найди в своей душе, хоть каплю тепла ко мне. И вынь камень из - за пазухи и выбрось. Тебя я подкалывал, как сына, забудь... Саша растрогался, подошёл и молча обнял Бяшим - агу. Своими действиями Бяшим - ага, - ты душу мне разморозил!

Спросил его, - в Ашхабаде, к родным, зайдёшь? Ты, что Саша, - обязательно! Сел писать письмо.

Поздравил с прошедшим новым годом. Писал, - я по вам, всем скучаю, не знаю теперь, когда домой приеду. Не переживайте сильно, оттаем, как – ни будь. На этом месте остановился, - ком подкатил к горлу. Больше писать не хватило сил. Свернул, передал Саше. Отец, это точно будет оттаивать долго и болезненно.

. Объявили построение помилованных. Попросил Сашу, оставить деревянный муштук. Саша - братишка, извини, - не могу. Это единственная память о зоне. Поставлю на видное место, как напоминание. Чтобы сюда не возвращаться. Дал Саше 30 тысяч монат. Бяшим – ага напомнил. Не забывай, о том, что я тебе говорил. И помни? Место зоны изменить нельзя! Сюда дорога широкая и большая! Отсюда, даже щели нет!

- Ты, в эту щель попал, - помни, об этом! Сашеному отцу, в первый же день зайди! Саша клятвенно обещал. Всех вызвали на улицу. Построили помилованных. Заставили клясться, на Коране и хлебе с солью. Их было, счастливчиков, 211человек. Остальные зеки, присели на корточки и наблюдали за происходящим. За проходной слышался звук, автомобильных сигналов. Это было не передаваемое счастье, для помилованных и их родственников.

Остальные, кляли вся и всех. За не справедливую амнистию – помилование. Большинство, ушло законно. Но, были и такие, которые уходили незаконно, за взятки. Азат, ругался похабно, зло. Говорил:

- Где же ты, справедливость? Смотрите, - кто уходит? Сарыев Мурад, осужденный на 15 лет, за реализацию наркотиков, в особо крупных размерах. Пуртов Анатолий осужден на 14 лет, за кражу в особо крупных размерах, а его подъельник, Бабаев Хезрет остаётся.

Какабаев Акмурад осужден на 10 лет, за тяжкие телесные повреждения. Кто – то сказал:

- Но, он же родной брат Председателя Верховного суда. А этот, - смотрите. Арслан спросил:

- Кто? - Да, Оразмухамедов Гарьягды, осужденный, за разбойное нападение. И таких, четвертая часть помилованных. Арслан ответил, - что ты возмущаешься, ты рожей не прошёл! Ушли дети богатых и влиятельных людей.

Давай семь штук, зелёных и на следующий год, будешь на свободе? Ты знаешь, сколько должен работать мой отец, чтобы заработать, такие деньги? Вот и считай? Он получает 30 долларов в месяц. Столько платят преподавателю института. Кандидату технических наук. Ничего братаны? - не расстраивайтесь. Через полтора месяца, другое помилование, в честь флага и дня рождения Президента. Азат продикломировал:


Во дворце заседание идет

Судьбу заключенных решают

А здесь далеко в Ак – Даше

Безвинные люди страдают

Потом позвал, меня к себе и сказал, - Саша, у тебя деньги есть? Пойдём, расслабимся, забудемся! Никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь? В ногах правды нет. Но правды нет и выше:

- Захумарим? Надо Сашу проводить. Он ехидно улыбнулся и ответил, – что его провожать? Ты, о себе думай? Подошёл Акмурад сказал, - ты, иди хумарь? А мы, всё же проводим Сашу.

Денег у Саши нет. Он отдал Саше. Никак, некоторые! Что, ты имеешь в виду, - ответил Азат. Я ничего, ни имею. Останемся при своих интересах.

А ты, Азат, давай, сегодня не в… я. Не время. Подошёл Саша. Он такой находчивый, обладающий арсеналом, присказок и поговорок. Одурманенный, свалившимся счастьем. Был не в своей тарелке. Отвечал односложно, не в папад. Вероятно, его думы были уже в Ашхабаде, в семье и он боялся этой встречи. Акмурад обратился к Саше:

– Ты, что не хочешь, прощаться, с этим забытым богом местом? Всё же мне, очень тяжело, оставлять вас здесь.

Да и думаю, что решает руководство колонии. Это, ты о чём? Спросил Акмурад. О том, как я буду добираться 30 километров, до вокзала г. Туркменбаши. Ведь меня, никто, не встречает? Мы рассмеялись. И потом, почему нас, не выпускают. Подошёл Арслан сказал:

– Не выпускают потому, что объявили несколько человек, а их не выпускает руководство колонии.

Ссылаются, что пришла, телеграмма и их снова оставили. Указал рукой на зека. Да, вот он, Аганов Сергей. С ним уже второй раз, такие шутки, откалывают. Вот, кому обидно! Появился начальник колонии и с ним целая свита офицеров. Снова построили помилованных. Пошли провожать Сашу. Но нам приказали, чтобы мы ушли. Обнялись с Сашей. Он отошёл от нас, метров пять, резко повернулся, подбежал. Хотел, что – то сказать.

Только и вымолвил, - братаны держитесь? Из глаз, выступили слёзы. Выкрикнул, -Саша братишка! Ты, должен выйти, вместо меня! Прости, что занял твоё место!

– Ты, своё место занял. На него смотрели, с холодной ясностью, наши жесткие глаза. После его слов, у меня в голове появился шум, в ногах дрожь, в глазах потемнело. Его слова, словно гвоздями, приколотили меня к стене.

Так захотелось домой, хотелось завыть, но тут же взял себя в руки. Сердар крикнул:

- Смотрите, - что делается? Кривой – Самат выздоровел! Увидели, как около проходной. Помилованный зек, по кличке Кривой – Самат, резво шагал к проходной и помахивал нам рукой. Сердар сказал:

- Три года гад, прикидывался уродом, хромал, выворачивал ногу, не мог передвигаться, без костыля, правая рука висела, как плеть.

Мы его жалели, как калеку, подкармливали, был освобождён от работы. Вы видите, как этот слизняк, переродился? Он обманул, комиссию по помилованию, врачей, кума. И всю зону, так лохонул, что в дурном сне, такое не увидишь. Все остывшие, обсуждали эту тему и смеялись над собой. Сердар позвал Азата, сказал, - что скажешь? Азат развел руки, ответил:

– Это король мошенников!

Выдержать, три года, прикидываясь калекой на зоне. Это высший пилотаж! Но, как он мог кинуть врачей! Увидели проходящего кума, Ису. Азат не вытерпел, сказал: – Гражданин майор?

- Вы видели чудо! Иса спросил, – какое? Как какое, ответил Азат. А, Кривой – Самат! Он же, всех кинул. И вас тоже!

Иса, ответил, – большого труда, не составить, вернем обратно. Кто – то сказал, – поезд ушёл. Ищи, ветра в поле!

Его теперь не вернет, весь уголовный розыск Туркмении. Иса ответил, – ты, Азат, смотри за собой? За другими смотреть, - есть кому! Пошёл, к проходной. Из - за угла возникает человек, плотный, в распахнутом ватнике. Это - каптёр, работник вещевого склада. Он идёт вперевалочку, напевая сквозь зубы:


Что я вижу, что я слышу,

Влез начальничек на крышу.


Увидев нас, кладовщик широко ухмыляется и потом, сделав непристойный жест, заканчивает, подмаргивая и кривляясь:


И кричит всему народу,

«Вот вам хрен, а не свободу!»


Вернулись в комнату. Все молчали, бродили, как сонные мухи. Бяшим – ага сказал, - вот и наступило похмелье.

После этой амнистии – помиловании, я запретил, себе верить. Не смел себе, обрадоваться! Это в первый год срока верить новичок, каждому вызову из камеры с вещами – как вызову, на свободу. Каждому шёпоту об амнистии, как Туркменбашинским трубам. Но его вызывают из камеры, прочитывают какую – нибудь гадкую бумагу и заталкивают в другую камеру.

Гандым сказал, - что так расстроились, впереди ведь 19 февраля, вторая амнистия. Мы ведь не попадали и под эту амнистию. Арслан крикнул на него:

– Да заткнись, хоть ты! Ты, разве не видел, ушли мошенники, крупные реализаторы наркотиков, разбойники, убийцы. Что происходит? Азат ответил, – происходит грандиозный спектакль правосудия. Он в действии. Как игра в очко. Вышли те, кто вытащил 21 очко.

Правильно, не правильно, не наше дело. Азат скривившись, ответил, - обыдно, да! Что нам биться об стенку. Стал склонять Гандыма и Арслана, похумарить. Арслан ответил ему:

– Вот водочки, я бы с удовольствием. А наркота, не для меня! Азат ушёл. Бяшим – ага сказал, - давайте ребятушки, чифирнём. Эти стрессы, у нас постоянные, правда, такого беспредела, я ещё не видел. Взял кружку, насыпал чёрный чай и поставил на плитку.

Позвал находящихся в комнате к себе, – Саша, будешь? Арслан ответил, - а что, он не человек, что ли! В первый раз, я попробовал чифирь. От выпитых, нескольких глотков, голова закружилась, потом стало лучше.

Погода ухудшилась. Ветер сотрясал крышу. Снежная пыль просачивалась в незримые щели и пудрой белела. От выпитого чифиря, посмеивались и перекидывались лагерными остротами.

В комнату вошёл зек из соседней комнаты. Спросил, - угостите? Он стоял, не зависимо и, пожалуй, не достаточно почтительно, для заключенного. Его бледное лицо казалось мраморным, а не по летам стройная фигура и выправка, не вольно привлекала внимание. Одним видом, будил в душе всё пережитое. Бяшим – ага сказал, - садись Курбан. - Глотни отравки? Вынул сахар, поставил к нему.

У вас в комнате, много ушло? Не много, - один, как и у вас. А ждали многие. Что теперь делать? Снявши голову, по волосам не плачут, - шутливо ответил он. Амнистия – помилование, не для нас. Ты видел Бяшим, как начальник крутился. Был нормальным, порядочным мужиком. И его купили! Не выдержал. Деньги сейчас стали, богом. Причём здесь бог:

– Ответил Бяшим – ага. А притом! Сколько нам твердили, что с нарушениями режима, никто, не выйдить. А ушли кто? Злостные нарушители режима.

Побывавшие по два, три раза в Шизо. Куда смотрел начальник? Туда, куда и все смотрят, - к себе в карман. Куда делись, эти нарушения? Да убрал он, из личных дел. Взял бабки. И всё тихо. А мы, как последние чушпаны, ходили, поджав хвосты. Боялись этих нарушений, - вот и всё. Смотрящий по Балканскому велояту Аннаев Ораз, сидел в Шизо два раза, осужден был на 10 лет, за вымогательство.

Видел, - как он, ручкой, элегантно, нам помахал? После таких событий, ты думаешь, я по линейке, буду ходить! И чего этим добьешься?

– Ответил Бяшим – ага. А добьёшься одного, Шизо, почки отобьют, туберкулёз заработаешь. А надо действовать не так. Надо сделать так, чтобы обо всем этом, стало известно, кому следует. И начальнику будет крышка, - понял? Курбан задумался. А ты Бяшим, дело говоришь.

Посмотрел на нас. Бяшим – ага сказал, - ты, их не бойся, это проверенные ребята. А если боишься, тогда не чефери и язык засунь:

- Ты, знаешь куда? Такие дела, за чифирем, не делаются. Ты иди, проспись, а потом, мы с тобой перетрём сказанное. И нам пора отдыхать. Встали, разобрали постели и легли спать. Гандым спросил меня, - а с тебя Саша, причитается? За что? Как за что?

У тебя было 12 лет, а стало шесть. Ты сейчас в комнате самый молодой и у тебя самый маленький срок. Сколько тебе осталось? Стали считать. Бяшим – ага ответил, – весна, осень, год долой, четыре пасхи и домой.

Грамотеи, - что вы считаете? Это ещё, очень много, - спите? Слова Бяшим – аги меня успокоили тем, что шесть лет, всё - таки не двенадцать. Ответил Гандыму, - а ты прав. Что – нибудь, придумаю. Он, засыпая, сказал, - думай?

В бараке все спали. Только месяц заглядывал в окно. Кто – то рыдающе вздохнул и рывком повернулся на другой бок. Гандым поднял голову, быстро пробежал глазами по шконкам, сказал:

– Дай таблетку анальгина, что – то сильно разболелась голова. Дал ему таблетку. Ночь уже рассыпала по небу трепетные огоньки звезд. Пепел сумерек кутал зону, и в ней затухали звуки дня. Я всегда спал по лагерному, укрывал голову, стараясь, прежде всего, согреть, защитить голову.

Проснулся рано, все спали. Седой рассвет пробивался, сквозь синею толщину ночи. Небо было чистым, но за зоной в пойме лежал низкий, плотный туман. Бывало, задумаешься, глядя на этот туман, и вот он принимает постепенно в воображении смутные, странные очертания, говорящее о забытом всеми мире страданий, уже отживших, отошедших в вечность, но, однако, всё ещё, как будто живых и реальных.

Неясные сначала образы принимают постепенно резко определённые формы и вот уже мерещатся бледные лица и костлявые фигуры зеков, когда – то терпевших здесь действительно не человеческие муки, перед которыми тюрьма – пустая игрушка, проливавших здесь не только пот, но и кровь, положивших все свои силы. Во имя чего? Кто были эти люди? Бессознательные жертвы общественных, демократических несовершенств, нищеты, невежества и диких вожделений или же носители, каких – либо высоких идеалов.

Я не знал, но всё, все без различия представлялись мне в эти минуты одинаково страдавшими и потому равно казались братьями и товарищами по несчастью. Стали просыпаться, остальные. Бяшим – ага, как всегда встал, осмотрел своим взглядом лежащих на шконках. Изрёк:

- Вставайте, - счастье, которое, мы та долго ждали, прошло мимо нас. И, тем не менее, жизнь продолжается. Значить, надо жить, надо улыбаться и смеяться.

Чем быстрее, забудем этот кошмар, тем быстрее войдём, в общую лагерную колею. Обратился к Тойли:

– Сходи в карантийку, надо подобрать себе нормального новичка. А то, начальство воткнёт к нам, какого – ни будь отморозка. Будем с ним, потом разбираться. Лучше заранее подобрать новичка. Тойли ответил, – куда спешить, ещё глаза не продрали, а ты уже задание даёшь. Какое задание, - ответил Бяшим – ага. А, в общем, это твоя проблема, голова будет болеть у тебя? Арслан обратившись к Тойли, сказал, – Бяшим – ага дело говорить. Тоже мне советчик отыскался. Не учи учёного! Без тебя знаю, что надо делать, а что нет!

В карантийки сейчас, находится, пять человек и всех их уже распределил, смотрящий по зоне. Арслан ответил:

- Что нельзя ответить нормально, без выкрутасов? Пошли умываться. Видно было, что ещё не прошло напряжение, после амнистии. Бяшим – ага примирительно сказал: – Что вы лезете на рожон друг, другу. Арслан, - ты помолчи, когда не спрашивают. Сказали, что вопрос решен. И поставим на этом точку.

У вас, наверное, у всех голова болит от чифиря. Поэтому вы утро начинаете с грызни. Лучшее лекарство от этого, хороший чай, - садитесь? Видно было, что Бяшим – ага скучает по Саше. Не с кем, ему было переругиваться.

Сели пить чай. Тойли сказал, - сегодня будут распределять участки, для выращивания зелени. Азат спросил, - какой зелени? Начальник приказал весной посеять: помидоры, редиску, болгарский перец, дыни. А сейчас надо подготовить делянки, перекопать, взрыхлить. Азат ответил:

- Но здесь одни камни, землю надо копать ломами? Ты ведь видел Тойли, около бани, прошлый год копали, - что из этого получилось?

– Не получилось потому, что мало земли завезли. Тойли заговорил коротко, резко, зло. Слова нельзя, не для нашего начальника – а для вас! Если начальник требует, – значит, должно быть?

Землю обещали завести. И многие уже стали в очередь, за этими делянками. Будут распределять по блату. Азат засмеялся, ответил:

- Вот пусть и блатные забирают себе эти «огороды». Тойли ответил, - как хотите, но эти зеки, кто получит участки, на другие работы не будут использоваться! Скажешь по честному и сразу тень на плетень наводите. Разве лучше работать, на разных работах? Бери, больше кидай, дальше. Все промолчали. Бяшим – ага ответил:

- Тойли, ты ведь знаешь, что у нас в комнате, все городские ребята. Они никогда в руках лопату не держали. Любая ложь – это уголок для паутинки. А как поступать, решай сам. Ты прав, смотрящие просили, чтобы огород, для них организовать, а рабов они найдут! Бяшим – ага ответил:

– Наши, на такое, не подпишутся. Ищите в другом месте. Разве мало у нас аульских, которые, разбираются в этом деле.

Да и наш казахстанский ветерок, он как наждачная бумага, - всё срежет. Посмотри в 14 хате, там есть чудило, он осужден за изнасилование. Он никогда телевизор, не видел. Здесь такие «тормоза» есть, это вообще отпад.

Один вообще доволен, - что здесь сидит. «Тэлэвизор» есть говорит, - а в ауле нашем, у меня дома не было. Вот только жены нету, талерка самому мыть нада и всё с таким акцентом. Тойли смеясь, спросил, – кто такой? Бяшим – ага ответил:

- Омар из 21 хаты. Таких здесь наберётся, человек тридцать. Вот их запрягайте, кайло в руки и пусть эти аграрии пашут. Они будут, довольны, свою родину вспомнят. Во главе их, поставить быка, из их масти. Такие любят покомандовать. И проблема будет решена. А когда, что – ни будь, вырастят. Азат возьмется за дело, научит «этих» играть в карты и всё выиграет, что вырастили. Будет начальник доволен, а у Азата нос будет в табаке. Все сидящие, заулыбались. Тойли ответил:

- Об этом, никто не думал. Вот ты и двинь, эту идейку. Рустик обеими руками схватится, за это, - сказал Бяшим – ага. А между делом, можно и канаплю посадить, - вставил Азат. Когда начальство начнёт разбираться, будет поздно. Анашу к этому времени соберём. Размечтался, кому что, а вшивому баня, - ответил Тойли. Ты, наверное, спишь и видишь, чтобы анаша, под носом росла. Смотри, за тобой уже присматривает Иса. Ты уже не прячешься и чуть ли, не открыто, начал курить.

Посадит Иса в ПКТ (помещение камерного типа), тогда волком завоешь. Накуришься вволю. Вчера нагло стал подкалывать Ису:

- Что, не помнишь, когда задавал вопрос в отношении Кривого – Самата. Кто тебя, за язык тянул? Иса, такое не забывает. Ты свой душок приспусти, оглянись, с кем шутишь. Он уже дал задание, чтобы тебе пёрышки, немного ощипать!

Азат сказал, - гонишь! Тойли ответил, - догонишь! Что тебе говорят, мотай на ус, делай выводы? Не снимай пенку с говна!

Азат спросил, - кому дал задание? Смотрящему по зоне. Тойли ответил, - много будешь знать, быстро состаришься! Тебе делаю предупреждение, так как отвечаю за тебя. Такие вопросы, которые ты задаешь, простительно новичку, но не тебе. Это последнее предупреждение. Всё, встали. Пойдём на проверку. Вышли на улицу.

Солнце желтым прямоугольником, выглянуло из – за туч, зеки вышедшие на проверку, строились пятерками и приседали на корточки. На их лицах, видно было пережитое. Лица казались спокойными, но выдавали глаза, они сухо блестели. Старшина батальона, стал пересчитывать нас. Затем приказал солдату, чтобы он, выгнал всех из барака. Солдат ушёл. Заключенные стали просить старшину, чтобы он прекратил, эту бодягу.

В это время вышли три зека, ещё заспанные, вытирали рукавами рты: высокий, тощий и желтый, как луковичная шелуха. Второй, - широкий, коренастый, с длинными лошадиными зубами и третий старый сморщенный, как гриб, с согнутой спиной и шаркивающими слабыми ногами. Их стали ругать последними словами:

- Шкуры сучьи, никак не нажрётесь, блевотины позорные. Из – за вас, мы уже полчаса мёрзнем! Отправьте этих сук, дальняк чистить! Кто – то сказал, - что с них возьмешь, из них песок сыпется!

Стали снова считать. Всё, сошлось и нас, отпустили. Этих троих старшина повёл в штаб. Нас стали распределять на работу. Нарядчик дал задание нам, убрать песок, вокруг сапожной мастерской Акмурада. Мы пошли вчетвером. Я, Сердар, Акмурад и Арслан. Когда подошли к мастерской, то увидели, что песка за ночь намело с полметра. Спросили Акмурада, - есть ли у него лопата и куда девать, этот песок?

Лопаты у Акмурада не оказалось. Арслан пошёл искать лопату, а сами зашли в мастерскую. Акмурад вынул заготовки для брелков, стал вырезать. Сердар позвал меня за мастерскую, стали курить. Сказал мне:

- Саша, у твоего отца, как я понял, есть хорошие связи в Ашхабаде? Спросил его, - что ещё, ты придумал? Здесь наступают, тяжелые времена. После амнистии, всегда происходит прессовка, администрация всегда закручивает гайки.

Надо закосить. И попасть на больничку в г. Мары. Там за 50 долларов, можно перекантоваться, месяца четыре или того больше. Мои родители готовы заплатить. Но для этого необходимо, чтобы отец вышел на руководство управления по исполнению наказаний. Дал взятку, а те дадут указание нашим медикам. А мы здесь, в это время заболеем. Косить, так косить, - это как?

У меня есть рецепты, для этого. А делается, это просто? Чтобы выскочить отсюда. Надо заварить чифирь, но вместо чая, насыпать махорку, одна часть махорки и столько же воды. Через два дня, появятся симптомы желтухи. Если повезут на рентген, то надо достать сало, привязать к нитке и проглотить:

- Это первый способ.

- Второй способ, - пластмассу растереть в пыль, завернуть с табаком в сигарету, сделать 10 затяжек, температура 39 гарантирована.

Будет сильный кашель, появятся симптомы туберкулёза. Когда будут делать рентген, то кусок фольги приклеить на грудь. Можно по - другому, проколоть кожу на груди и под кожу поместить шарик от ручки, когда заживёт, то рентген будет показывать дырку в лёгких. Есть более лёгкий способ, кусочек свинца привязать к нитке и проглотить. Или достать сахарную пудру и перед рентгеном вдохнуть внутрь. Но все эти фокусы, знакомы врачам и они могут расколоть.

Но ведь в феврале будет вторая амнистия? Сердар ответил, - амнистируют и из больнички. Что её ждать, мы всё равно не попадем? Ты уговори отца, - он должен нас понять. Отец меня уже предупреждал, чтобы я такими вещами не занимался. Ты ведь знаешь.

Судьбу заключенного в лагере «ломают», то есть могут сильно изменить, три причины: тяжелая болезнь, новый срок или какая – нибудь непонятка

. И арестантская мудрость гласит: перемены к добру не ведут. Жизнь любого зека и наша в том числе, зависит от случайностей. Как при игре в орлянку. И всегда выпадает, как правило, решка. Решка, а не орёл! Но посмотрим.

Сердар стал меня уговаривать, говорил, - что познакомить меня с человеком, который это прошёл. Ответил ему, - здоровьем рисковать не буду. Наглотаешься, махорки и пластмассовой пыли и загнёшься.

И того хуже, если заболеешь туберкулёзом. Саша, - не надо заходить с севера, мне бы хотелось получить ясные ответы на свои вопросы.

Я же тебе ответил, - глотать то, что ты предложил, не буду! А в отношении больнички, - надо подумать. Как я могу тебе ответить, готов! Надо ведь, чтобы в Ашхабаде были готовы? О больничке мечтает вся зона. Есть люди богатые. Но они, почему - то, здесь. Надо очень хорошо всё обмозговать. Приедет отец, - с ним поговорю.

Если будет возможность, - он сделает. Что мы сейчас размечтались и кто отрицает, что больничка, это хорошо. Нас позвал Арслан, встали. Он поглядел на нас:

– Что это вы там уединились? Что – то замышляете, да? Замышляем, что можно придумать, чтобы ты, за нас песок расчистил. А вы мне пачку сигарет с фильтром. А я за вас, этот песок уберу.

Размечтался, - ответил Сердар. Мы сами с усами. Ищем, кто нам даст сигарет с фильтром. За это, готовы и машину песка расчистить. Нашёлся умник! Арслан ухмыльнулся, ответил:

– Ладно, братишка, ещё не вечер. Кто первый начнёт? Сердар ответил, - как кто? Вынул три спички, поломал две, сказал, - кто длинную вынет, тот и будет застрельщиком.

Мне досталась длинная спичка. Не везение преследует постоянно. Стал разбрасывать песок. В это время, к мастерской, подошла группа зеков, во главе со смотрящим за зоной - Джепбаровым Рустамом.

Открыли дверь мастерской и приказали Акмураду, - выйти оттуда. Акмурад вышел. Подошёл наш смотрящий за Ахальским велоятом Кеджалов Мурад. Он сказал нам, - смотрите внимательно, кто из офицеров появится на горизонте, сразу цынканите? На улице остался стоять зек.

Он был плотный, кругленький, с короткой шеей, пухлым лицом, краснощекий, с мохнатыми бровями. Если бы не мутный взгляд его можно было принять, за добродушного человека.

Сердар подошёл к нему, поздоровался, спросил, – какими судьбами Гараджа? Да, вот эти, показал рукой, на мастерскую. Вызвали на толковище! Но, я их ни признаю. Это самозванцы!

От такого заявления, нам стало не по себе. Акмурад сказал, - надо отсюда линять. Толковище может закончиться, плачевно? А мы будем, свидетелями и все окажемся в Шизо. Сердар позвал нас к себе, сказал, – запомните, мы ничего, не видели и не слышали?

Спросил Сердара, - кого это они вызвали? Это Эймиров Гараджа, он лагерный волк. Никого не признаёт, и признавать не собирается. На воровские понятия плюёт. Он живёт сам по себе. Из мастерской послышался, громкий вопрос Джепбарова. Почему на зоне беспределом занимаешься? Зачем золотой зуб, у «Пистона» вырвал? Гараджа ответил:

– Я у Пистона золотой зуб, не вырывал, а снял плоскогубцами, аккуратно. Он проигрался в карты, а карточный долг, это дог чести. Вам, вероятно, это известно!

Рустик ответил, - пистон нам сказал, – что, ты силу применил и освободил Пистона, от зуба!

– А вам, какое дело? Это наши проблемы с Пистоном.

Позовите его сюда, пуст скажет? У меня есть свидетели, когда Пистон, проиграл мне и обговаривал условия расчета. Если не отдаст деньги, то расчитаеться, золотым зубом. Кто – то спросил, - а кто свидетели? Назови их? Гараджа назвал: Пархатого, Абрашку, Монгола. Добавил, зовите их сюда?

Наступила тишина. Мы переглянулись. Через некоторое время, снова послышался голос Рустика. Гараджа! По какому закону хочешь жить? Послышался, громкий ответ. А по такому закону, по которому, воли больше! Рустик ответил:

- Там на воле, закон ментовской, а у нас воровской! У меня здесь один хозяин, начальник колонии. И закон пока существует один. А ваши законы, я не собираюсь выполнять и под вашу дудку плясать не буду?

Кто вас уполномочил, вести со мной толковище? Тебя Рустик, - кто уполномочил, быть смотрящим на зоне? – Скажи? И покажи, маляву от воров.

А я знаю, что её нет. И на меня ваша власть не распространяется! Если хотите провести полноценное толковище. Тогда зовите, тех, кого я назвал? И зовите, наконец – то самого Пистона, пусть, он мне в глаза скажет, - что я беспредельщик! Тогда и отвечу. Пусть жалуется, настоящему хозяину?

Сейчас утро, а утром, как вам известно, толковище не устраивают. Ты, так видишь, решение этой проблемы? Заявил Рустик.

Я только вижу небо в клетку, пока мотаю срок! Так, что толковище, давайте, назначим, после вечерней проверки. И туда пригласите тех, - кого я назвал. А что, такое беспредел, это когда за падло.

Я это уже проходил. Да кстати, хотел бы, я видеть, ваши полномочия, кто тебя поставил смотрящим на зоне. Он вышел из мастерской, улыбаясь, как будто шёл со свидания.

Минут через 20, вышли смотрящие, вид у них был, удручающий. Ничего, не сказав, - они пошли, в сторону барака. Сердар сказал, - что слышали, забудьте? Вечером будет кровь! Такого, за пять лет, - я не видел.

Помните около бани, я вам об этом говорил. Гараджа тоже, что – то задумал. Он прёт, как танк. Чтобы такое сказать, волчьей стае, нужно иметь дух. А они ведь тоже знают, что Гараджа, их не признаёт. Нашла коса, на камень!

А потерпевшим будет, Гараджа! Арслан ответил, - я снимаю шляпу, перед Гараджой. Он ведь во всём прав, как не крути. Этого Пистона, я знаю, он шестерить перед Рустиком. А играли они, неделю назад.

Зачем поднял этот вопрос, Рустик? Как зачем? Праздники закончились, – ответил Сердар. Сейчас тень на плетень, начнут наводить. Это они по заданию хозяина действуют. Зона за декабрь расшаталась.

Надо показать, свою власть, показать, - кто здесь хозяин! И не случайно, они выбрали Гараджу, знают, что он прав, - сказал Сердар. Рустику надо утвердиться, повысить свой авторитет. Вот он и выбрал, нужную жертву. Ведь Гараджа и с Исой разговаривает, не очень почтительно. И Иса с помощью Джепбарова, хочет раскачать эту лодку, найти основания, для пресовки.

Поверите мне, - Гараджи, песенка спета, он уже одной ногой сидит в Шизо. А впереди, его ждёт, тюремный режим. Не случайно, в среде авторитетных зеков ходит неприятный слушок, будто Джепбаров играет на поле Исы. Однако без доказательств с подобными обвинениями на толковище выходить нельзя – могут оттяпать, длинный язык, а то и голову. Очевидно в какой – то момент, он потерял бдительность, забыв о том, что следят за ним не только люди Исы, но и ребята с наколками не плечах и с золотыми фиксами.

Сердар язвительно повторил некрасовскую поговорку: - «Вот, приедет барин, барин нас рассудит». Неожиданно появился смотрящий по Балканскому велояту - Гараджаев Гочмурад. Он приближался стремительной, бесшумной походкой, что – то гибкое, кошачье чувствовалось во всех его движениях.

Он подозвал нас к себе, сказал, - вы слышали наш разговор с Гараджой? Сердар ответил:

– За кого, ты нас принимаешь, - как мы могли слышать? О чём вы вели там разговор? Вы если и не слышали, то всё равно, должны молчать и даже о том, что мы здесь были.

А то! Что, а то! Ответил Сердар. Что это ты нас пугаешь? Ты пугай, - своих рыбаков. За кем смотришь! Каких рыбаков, - спросил Гочмурад?

- Да, Балканских! У тебя ведь все рыбаки. Ну, Балканбалык, я имею в виду. А мы, Ахальские и у нас свой пастух, имеется.

И только, он может, сказать подобное. Гараджаев ответил, - я такой же, как и он. И у меня, такие же права. Только не на нас, - ответил Сердар. Посмотрев на него, долгим, испепеляющим взглядом.

Ты, не смотри на меня так, - иди своей дорогой. Мы порядок знаем и в понятиях, разбираемся. Тебя кто послал? Мурад! Рустик! Караджаев почувствовал, как будто упёрся в стену. Постоял, хотел, что – то сказать, помялся и ушёл.

Арслан сказал, - ты, что это в героя хочешь поиграть? Поиграешь! Зачем приключения ищешь? Ты, что не видишь, - от него воняет за версту. Да и сам не пойму, что это со мной. Арслан продолжил:

- Ты ведь видел, этот Гочмурад перед Рустиком, как верный волк, перед Иваном – царевичем, - прогибается и на цырлах ходит. Ты же битый лис и коварен, как медведь шатун. А тут, такую неосторожность допустил. Сердар ответил:

- Пружину беспредела, нельзя сжимать до предела. А на меня подействовало, независимоё поведение Гараджи, - как красная тряпка на быка. Да не бери в голову Арслан:

- С Гочмурадом, я разберусь! Если он полезет на рожон. У меня есть, против него лекарство.

Разве, ты не понимаешь, - рыба гниёт с головы. Вы в этом только сейчас убедились? И они это хорошо понимают. Если произойдёт толковище и там, будут присутствовать авторитетные зеки. Сход признает правоту Гараджи. Поверьте мне, толковища не будет, смотрящие своего позора, - не допустят! Гараджа волк, он умышленно подталкивает их на толковище. Там постараешься, развенчать Рустика.

У него набралось много примеров, беспредела со стороны Рустика. Он до вечера встретится с авторитетными зеками, и подготовить почву, для вечернего толковища. В этой ситуации Джепбарова, могут не поддержать смотрящие Ахальского велоята Кеджалов Мурад и Марыйский, - Набатов Ялкап. Они сами не против занять его место смотрящего на зоне. Обратился ко мне, - ты не очень усердствуй? Здесь работы осталось на полчаса. Садись, отдохни? Акмурад позвал Сердара, сказал:

– Смотри, к нам идёт Тойли. Это по твою душу, - идёт воспитывать! Гочмурад успел ему накляузничать. Тойли подошёл, - уставился на Сердара рачьими глазами, нижняя губа, вздрагивала, и казалось, что он кинется на Сердара с кулаками. Выражение лица его, с жесткой линией рта, обрамленного глубокими складками, стало презрительно – холодным.

Я ведь вижу тебя насквозь, - как бы ты ни прикидывался. Сказал он, - не допускающим возражения тоном, - ты это о чём?

- Как это о чём! Взорвался Тойли. Гочмурада, ты куда послал? Сердар спокойно ответил, – Гочмурада, я никуда не посылал.

А сказал ему, что у меня есть свой смотрящий. Показал на нас. У меня есть три свидетеля. Шестерить перед ним не буду? Если будешь, так сверлить меня своим взглядом и перед тобой, объясняться не буду!

- Запомни Тойли! Я, мужик. В чём, я виновен, - скажи? Сначала разберись, послушай тех, кого ты обязан защищать.

Мы за тебя работаем. Тойли поперхнулся, от возмущения. Сердар встал, подошёл к нему, сказал:

- Кто тебя так накрутил, - Рустик? Если он, - тогда отвечаю. Рустик должен знать, что мы не будем плясать, не перед Марыйскими, не перед другими. У нас есть один смотрящий, это Мурад:

- Ты понял? А Гочмурада, я посылал, и посылать буду, ты знаешь куда. Тойли притих, успокоился, спросил, - что здесь произошло?

А вот это и сказал нам Гочмурад. Он предупреждал нас, чтобы мы никому, ничего не говорили. А говорил он, таким тоном, будто мы его холопы или что – то должны. Об этом хорошо знает Кеджалов Мурад. Если бы он нас предупреждал, - это другое дело. Что будет на зоне, если нами будут командовать, пять смотрящих. А вот об этом, здесь и говорил Гараджа. Тойли для вида посидел ещё минут пять и ушёл.

Власть, власть, где два человека, там уже власть! Горько усмехнулся Сердар. Видите бродяги, - пять человек, в трёх соснах заблудились. Не могут разобраться, кем они могут командовать. Арслан смеясь, обратился к нам:

- Смотрите, ещё один, идёт к нам! Шёл Кеджалов Мурад. Акмурад сказал, - Гараджа им всем скипидаром задницы, намазал. Поэтому они забегали. Подошёл Мурад. Он спокойно спросил, - кто здесь был? Сердар ответил:

– Сначала приходил Гочмурад, страху нагнал, потом Тойли воспитывал.

И что? А ничего, - ответил Сердар. И того и другого послали. Правильно сделали. Мурад, - когда это кончится?

- У нас смотрящий ты, - или ещё кто – то? Почему, нами пытаются командовать, кому не лень. Мы, что сявки какие – то? Кто такой, для нас Гочмурад? Он не может разобраться, с тремя десятками своих. А желание порулить Ахальскими, - уж очень велико. Мурад вынул пачку сигарет с фильтром, угостил нас, закурил.

Заморгал глазами и его большой кадык задвигался, как челнок. Мурада зеки уважали. Он умел и с начальством поговорить и себя не уронить, а дело это было не простое. Но самое примечательное, это умение быть в курсе всех событий, оценивать обстановку и правильно ориентироваться. Затянувшись, посмотрел на нас, ответил:

– Ты Сердар прав, - некоторые забыли чувство меры. Их стало заносить. И конечно, о чём мы сегодня говорили, вы всё слышали. Сердар ответил, - а ведь Гараджа прав, в это время и в таком месте, нельзя такие разговоры вести.

Но, мы тебя Мурад предупреждаем, мы ничего не видели и не слышали. Об этой разборке, вероятно уже знает кум! Смотри, - как все зашевелились, - забегали. А мы, только встречаем и провожаем гонцов. Отсюда никто из нас, никуда не отлучался, даже в туалет, - ты, имей это в виду. Он ответил:

- Наломали дров, ничего не скажешь. Сердар обратился к нему, - хочешь, моё мнение? Оставьте в покое Гараджу?

Всё утихнет. Мурад ответил, – этот процесс остановить не возможно. Рустик удила закусил. Встал и сказал, - вы ничего не видели и не слышали! Гочмурада и Тойли, я заглушу! - Будьте спокойны.

И ушёл в сторону барака. Сердар посмотрел ему вслед. И сказал, - сколько здесь нахожусь, трудно установить, что такое арестантская жизнь. Во всяком случае, бесконечные разборки, комбинации всевозможных человеческих отношений.

Всевозможных характеров, настолько сложны, что никакой сверхсложный компьютерной системы не под силу вывести общую кривую, самых обычных человеческих натур. Он опять полуулыбнулся. Голос у него был приглушённый, вымученный. А глаза смотрели с прищуром. И тогда, он начинал поносить, ругать себя последними словами:

- «Скотина! Хайван! Сволочь! Собака! Дурья, голова»! – И ещё в том же духе, перемешивая их крепким матом, бичевал себя, устрашал и оскорблял, чтобы прийти в себя, остановиться. Но ничего не помогало. Арслан подошёл к нему, спросил:

– Э, мужик, что с тобой?

- Что, крыша поехала? Противно себя чувствую, молчу! Знаю, что Гараджа прав. А сказать правду, в лицо этому самозванцу Рустику, - не могу!

Вечером, пойду на толковище, и всё выскажу ему в лицо, – это твои дела? Тоже мне правдивец, выискался!

Здесь таких, как Гараджа десятки, - за что его защищать? За то, что пласкагубцами изо рта коронку у Пистона вырвал?

Он, что благородство проявил! Такой же отмороженный, как и Пистон. Сердар выругался, ответил:

– Да не нужен мне ни Пистон, ни Гараджа!

Хочется хотя бы немного, правильные понятия остались. Наступил полдень, но погода стояла не хорошая. Низкое облачное небо, так и не прояснилось. Сверху что – то изредка падало, то ли снежинки, то ли капли влаги задевали лицо. Да и со смотрящими, когда – то надо разобраться, - продолжил он.

Надоело жить, в этой сучьей зоне. Посмотрел на меня, сказал:

– Арслан давай, разомнись лопатой! А мы с Сашей сходим в барак и узнаем у Бяшим – аги, когда будет готов обед.

Заодно понюхаем, что там происходит. Вы идите, только свой нос не суйте, куда не следует. Заработаете насморк. Сердар плюнул, ответил:

– Тоже мне предохранитель нашелся! Мы пошли к бараку. По дороге, Сердар спросил, – что надумал, в отношении больнички? Я же тебе говорил. Когда приедет отец, то прозондирую почву. А сам, - что не можешь решить?

Могу, - ответил я. Но если не решится в Ашхабаде, - что мы можем сделать здесь? Сколько не говори халва, от этого во рту, слаще не станет. Спросил его, - у тебя, что приступ невроза, наступил? Когда ругал себя. Или снова, для нас разыграл, бесплатный концерт? Ты, Сердар стал, повторяться. Он, как бы ничего не произошло, ответил:

– И то и другое. Мне обидно стало за себя. Одна из заповедей зека, - это умение постоять за себя.

Вот, ты видел, - на примере Гараджи. Он перед, смотрящими, сумел выстоять! А я, так не смогу. Спросил его, - ты всё время говоришь, что у нас сучья зона. А чем она отличается, от другой зоны? Ты, что был в другой зоне? Нет, в другой зоне я не был. Но, хорошо знаком с зеками, которые были там. Это «Колчан», «Монгол», «Окунь», Олег Петросян, - я их тебе покажу. Они здесь живут сами по себе. Их, никто из смотрящих, не трогает, а они и не подчиняются им.

Все зоны, как тебе известно, делятся на воровские и «сучьи», в каждой из которых существуют свои традиции и порядки. И если в первых, красный цвет не был в почёте, то во вторых, им часто бравировали, и зеки, составляющие лагерную элиту, нашивали красные лычки. «Сучья» идеология разъедающей ржавчиной прошлась по некогда крепкому телу воровских традиций, и в лагерях, где пелись блатные песни, зазвучали бравурные марши, прославляющие эпоху.

Хуже всего, что молодёжь принимает заведенные порядки за исконно воровские традиции и начинает верить, как в религию. Что и происходит у нас. Воровские и «сучьи» зоны различаются не только по цветам. В воровских, как правило, царит порядок, установленный на авторитете паханов, в таких зонах, как наша, господствует его величество кулак. Чтобы быть объективным, в Туркмении авторитетов не стало. Блатные, побывавшие в «сучьих» зонах, вспоминали о месте отсидки, с особой неприязнью.

«Сучьи» зоны губительны тем, что, как правило, там действует порядки администрации, которая может не только затравить неугодного ей «отрицалу», но – с помощью «смотрящих» таких, как наши, даже сровнять с землёй самых больших авторитетов. Что и происходить, с Гараджой. Не один «законный», попав в «сучью» зону, уже через полгода был оплёван и обесчещен шпаной, имеющей смутные представления о настоящих авторитетах.

«Сучьих» зон боятся все, они больше напоминают минное поле и нужно было обладать неимоверным чутьём и осторожностью, чтобы не попасть в заготовленную ловушку. Что мы и наблюдаем с тобой сегодня. Частенько под неугодного подводят «косяк». Ты, что меня проверяешь? Не видишь, что происходит с Гараджой! Высовывается и лезет в «передовые» ближе по духу и по душе среди обитателей зоны Джепбаров Рустик.

Посмотрел на меня продолжительным взглядом, сказал, – пойдём в сторонку, присядем и понаблюдаем, за всеми движениями. Это хороший наблюдательный пост. Когда, что – нибудь, происходит на зоне, отсюда хорошо видно. Кто, как мельтешить. Это мёртвая зона. Мы их видим, а нас никто не видит. Таких мест, мало не зоне. Это было, для меня открытием. Что на зоне, существуют, такие места.

С чего это ты взял, - что это мёртвая зона? А ты иди и проверь, - ответил Сердар. Сначала иди к бараку и посмотри, где я сижу, а потом отойди к зданию штаба. И ты меня не заметишь. Я пошёл к бараку, потом, пошёл к штабу и действительно, Сердара не было видно. Подумал, не разыгрывает ли он меня. Сам куда – ни будь, спрятался и разыгрывает меня. Место то было ровное. Но, когда подошёл, то обнаружил, что он сидит на месте, сказал, - ты встань, я снова отойду и посмотрю? Когда он встал, то он хорошо просматривался. Вернулся и спросил:

– Почему, так происходит? Я и сам не пойму. Присел, и мы стали наблюдать за бараком. Просидев минут пятнадцать. Он мне сказал, - смотри, что – то Гочмурад, активничает. Гочмурад переходил от одной группы зеков, к другой. Снова входил в барак и возвращался с кем – то. Затем Сердар сказал, – в принципе, я могу остановить беспредел в отношении Гараджи.

На зоне есть человек, который рулить всеми смотрящими. Пойдёшь к начальнику колонии, ведь он ими руководит? Ими руководит, ещё один человек. Он зек. Мне Саша, не сразу удалось определить, кто незримо стоит за этой вроде хаотичной разобщенной людской массой, - кто решает все вопросы, затрагивающие заключенных. Но чувствовал это, но не мог определить долго, - кто это?

Этот человек никогда не выпячивается, держится очень скромно. Мало что догадывался о том, что худощавый мужчина азиатского происхождения, которого обычно все звали Хезрет, и есть тот, кто делал погоду на зоне. Хезрет никогда не злоупотреблял своей властью. И если Хезрету требовалось намутить воду на зоне, то ему достаточно было шепнуть на ухо Рустику и тогда коридоры, и комнаты барака превращаются в ад.

Выражаясь нашим языком, Хезрет «сухарится»: вместо себя на виду он поставил Рустика, который и объявляет волю Хезрета, выдавая за свою. Но с Гараджой, он перестарался, Хезрет не мог так поступить. Подумал, - не проверяет ли снова меня Сердар. Зачем, - ты мне говоришь это? Ты парень ушлый, всё время слушаешь и молчишь. А сам себе на уме. У меня сложилось мнение, что ты что – то, как бы записываешь в уме. Ты опасный человек, - Саша?

Со многими новичками, я встречался. Но то были лохи! Хотя ты и говоришь, что у тебя первая ходка. Но, по твоему поведению, я бы это не сказал. Ты, Сердар ошибаешься. Тогда ответь! Откуда знаешь, тюремные порядки? И живешь ты по понятиям.

Секрета, никакого нет. Отец мне рассказал, о 48 правилах, которые я должен выполнять в тюрьме. Да и в Теджене, я сидел с опытным зеком, который 17 лет, чалился по зонам. А правила, могу, перечислить, и стал, их рассказывать по пунктам. Когда дошёл до 31 правила, он остановил и сказал:

- Ну, ты даёшь! Что помнишь все 48. Он вдруг насторожился и сказал:

- Смотри, что происходит? И добавил, - не долго музыка играла, не долго фраер, танцевал. Мы увидели, как два солдата, во главе с опером, повели Гараджу в Шизо. Хотел встать, Сердар дёрнул меня за руку, сказал:

– Ты, оглобля, куда светишься! Подумают, что мы следили. Сиди, не рыпайся?

Вот тебе и подтверждение, эти отморозки, смотрящие испугались толковища и сдали Гараджу, куму, со всеми потрохами.

Какие они гондоны! На твоих глазах происходит то о чём, тебе говорил. На сучьей зоне, всё возможно. Заскрипел зубами, сказал, - такого ещё не было! Неужели они стукнули куму?

- Нет, что ты! Так дела не делаются. Они сделали, всё красиво:

- Как это? Да, очень просто. Они заставили Пистона написать заявление на Гараджу, хозяину.

А тот принял меры! - Зло наказуемо. А нам будут гнать, что Пистон, сам написал заявление. И никто не возникнет. А вечером, нас начнут прорабатывать.

Мы ведь, всё видели? И ответил, - а мы и в жизни, ничего не видели. Придется свои языки, засунуть в одно место. А если откроем рот. То на зоне, могут, возникнут беспорядки. И первыми виновниками, эти беспредельщики, выставят нас. Того хуже, могут организовать, непонятку!

Так, что Саша, мы попали, - как кур в щи. Пойдём, предупредим Арслана и Акмурада, чтобы нас не опередили. Мы встали и быстрым шагом пошли к мастерской. Акмурад сидел, подшивал тапочки Арслана. А Арслан, дремал в углу. Арслан встал и стал ругать нас. Говорил, - совесть у вас есть!

Вы, два часа, где – то болтались. Бяшим – ага, обед приготовил? Сердар ответил, -да, приготовил, такую подливу, что есть, не захочется. Рассказал об Гарадже. Акмурад ответил, - мне всё ясно.

– Что будем делать? Ничего не будем делать. У нас сегодня, никто не был и мы, ничего не видели! Так, что Арслан. Меня голыми ногами не возьмешь!

Лучше геройски пикнуть, чем предательски бзднуть. А мораль такова. Против лома нет приёма. А ломом сегодня являются смотрящие. На этом и закончим наш маленький базар. Чёрная масть, неистребима, как вши в бараке. Будем правду искать, после чего, мало не покажется.

До сна, чтобы были вместе, - сказал Сердар. Смотрящие могут, из – за боязни организовать проверку. Дадут задание быкам, кого – ни будь выдернуть, станут прессовать, говоря при этом, что они на стороне Гараджи. Поэтому, надо поднатужиться и ни во что не вмешиваться.

После обеда, придём сюда и перекантуемся. Акмурад сказал, - а совесть, у вас есть? Моя совесть настолько чиста и прозрачна, что её практически не видно, - ответил Сердар. Тоже мне, совестный, нашелся! Где совесть росла, там х… вырос.

Заткнись и не возникай? Понял! Кто тебе Гараджа? Он тебе, что хлебник или брат? Рубля вместе не пропили, а ты за него, хочешь жопу подставить! Ты мне чёрта в чемодане не строй! - Акмурад ответил:

– Что, это ты раскомандовался! Что я, порядки не знаю! Разашелься поэт? Я тебе скажу, с твоими прибаутками, иди, да не просто иди. А иди к … матери! Учитель нашелся. Арслан подал лопату Акмураду и сказал, – на, врежь ему! Он улыбнулся и ответил:

– Была бы спина, найдётся и вина. Базар прекратили. Пойдём обедать, - продолжил Сердар. В беде и в воде люди боятся друг друга, как раз следовало бы обратное. Вот о чём следовало задуматься. Молча пришли в барак.

Бяшим – ага стал ругать, упрекал, - что это вы, так заработались, об обеде даже забыли? Арслан стал врать. Пришёл отрядный Назарклыч, прилип, как банный лист, заставил перелопатить, кучу песка. Бяшим – ага ответил, - ты Арслан, совесть бы имел!

Что ты гонишь, - индюк! Назарклыч, всё время был в бараке. А вот Тойли, прибегал, спрашивал вас. Он же сам нас послал к мастерской. У него, - что винтики в другую сторону, стали вертеться?

Неожиданно в комнату вошёл Тойли и спросил, - у кого винтики в другую сторону вертятся? У тебя, у кого же ещё. Бяшим – ага смотрел на нас, недоумевая. Все молчали. Быстро поели, жиденький суп из макарон. Снова пошли к мастерской. За нами увязался Тойли. Сердар по дороге, ему сказал, - мы всё видели и всё поняли. За нас будь спокоен!

Только скажи Рустику, чтобы в отношении нас подлянки не организовывал? - Тойли развернулся и ушёл. Сердар сказал, - пошёл докладывать. Баба с возу, кобыле легче. Обратившись к Арслану, сказал:

– Вот почему, я никогда не буду смотрящим! Лучше буду работать, чем крутиться, как шестёрка. Они сейчас вероятно все в впятером в комнате у Бабаева Хезрета икру мечет! На сковородке, как караси вертятся. Он их там воспитывает. Зона вечером будет гудеть.

А Иса, у себя в кабинете, смеётся над этими придурками. Он столкнул лбами, смотрящих и всеми остальными зеками. И технично уронил их авторитет. Неужели это они не понимают? Акмурад ответил:

– Они всё понимают. Но, что – либо сделать не могут. Если бы, да кабы! Однако, кто мог знать, что так могло произойти. Если бы знать наперед. Они обязаны были просчитать, все ходы. А вот Иса, всё просчитал. И наблюдал, как бы, со стороны. А нет, он этим процессом управлял и убил сразу двух зайцев.

Устранил, неудобного Гараджу и смотрящих поставил на место. Акмурад говорил мало, но его слова били. Так закончилась, горькая эпопея Гараджи. Я чувствовал в душе необъяснимую опустошенность. Вечером нас никто не трогал. Но пришла безрадостная весть. Гараджу в тот же день увезли в СИЗО г. Туркменбаши. В течение недели активно обсуждали, это происшествие. Пистона, за игру в карты, посадили в ШИЗО на 15 суток.

Говорили, - что в отношении Гараджи, возбудили уголовное дело. Смотрящих, не было видно. Их как буд - то кто – то подменил. Вели себя тихо. Выбрали выжидательную тактику, чтобы зеки, забыли об этом происшествии. Незаметно и буднично прошла дополнительная амнистия – помилование, в честь дня рождения Президента. Отец приезжал дважды, ему также не отвечали на его заявления.

Последнее свидание было грустным, не заметным. Лёжа перед сном размышлял. Тоска, тоска – она терзала, словно остервеневший кровожадный зверь. Теперь уж не уснуть, без конца будут проноситься, передо мной обрывками воспоминаний, чьи – то, когда – то, где – то сказанные слова или стихи. Стихи ни откуда и ничьи, наверное, они сочинялись сами собой, под завывание злого ветра и вот теперь, бездольные, скулящим щенком тянутся и тянутся за мной.

Стихи, как женщины: приходят во сне, когда их не просят. Или вдруг вырывается вопль:


Господи, привязан я к месту обитания.

А душа бродяжная. Просится в скитания.


Неужели не будет наших удивительных прогулок по городу Ашхабаду. Не будет больше свиданий. От Тани ничего, она забыла меня, испугалась изгоя. Её клятвы ничего не стоили, любовь пустой звук. Эх, девочка моя, какой ты оказалась слабой! Ни в чём не разобралась, во всё поверила, - Саша бандит!!! Зачем отговаривать в обратном, видно не судьба! Не верю, не верю, не могу поверить!


Я проснусь, и буду плакать:

Нет ни леса, ни свободы,

Нет со мной моей любимой!

Горько плачу я в неволе.


Такой же порывистый холодный ветер врывался с тонким присвистом сквозь оконные щели и в ту глухую ночную пору, когда под тягостный вой сторожевых собак, заново вспоминалось всё пережитое. И снова перебирал в памяти старое, прошедшее и душу разрывала обида, причинённая никчемными людьми. Которые даже несчастье других, используют для глумления и мести. Как сильно они в этом мерзком своём деле, преуспели! Кого угодно заставят страдать, кого угодно, заставят мучиться бессонницей. Наши души, как листья кактуса, - ссохлись так, что превратились в иглы.

Теперь прошлая жизнь казалось мне сном, безвозвратным сном. Но вопреки всему надежда не умирала, теплилась в сердце. В ту ночь раздумий и переживаний, родилось моё первоё полновесное стихотворение, «Тоска»:

:


Сегодня моя подруга тоска

Сегодня постель моя – нары, доска

И домом моим стала тюрьма

Звонок и запретка и око глазка


Везде окружают такие, как я,

И мать и сестра и дочь и жена

Нас всех заменяет одна лишь тоска

Не видно отсюда воли куска.

Тоска, тоска повсюду тоска!

Тоскую о милых, любимых родных

Тоскую о днях, что теряю без них

Я думаю, как здесь прожить одному


А может, успею покинуть тюрьму

Ведь нету и нету тоски

Гудит, голова, заныли виски

Мечта эх мечта, мне ждать или нет


В душе всё равно уже оставила след

Но если, опасные, то есть и борьба

За то, что оставить от сердца тоска

Я жду и надеюсь, я жду и молю


Что бог мне поможет, и я улечу

Для милых останусь душою, я чист

И жизнь, словно ручка, начнёт новый лист

Один за другим проходят часы


Тоска и мечта неспокойны весы

Мечта перевесит, я знаю, я жду.


Проснувшись рано утором, взял свою тетрадь и написал, не таясь никого, молча. На вопросы сокамерников:

- Что пишешь? Ответил резко, - по лагерному. Кого е… т чужое горе! Вопросов и насмешек не последовало. Горе я глушил, в яростной работе без отдыха, без срока, моя работа вызывала удивление, почти испуг. Хотел забыться от всего. Акмурад сдержал своё обещание. Мы были приняты в строительную бригаду. Работы для нас было много. Бригада состояла из пяти человек.

Атаханова Ораза, по кличке «Шайтан», Джумаева Амана по кличке «Пастор», Охунова Нуры и бригадира Ахмерова Бегенча. Все были осуждены на длительные сроки. Самый большой срок был у Амана, 20 лет, а самый маленький срок 12 лет, у меня. Никто из нас, не имел строительной профессии. Только бригадир выделялся из нас тем, что у него были холодные серые глаза, пышущее здоровьем лицо, широкие плечи, уверенная повадка – всё выделяло в нём человека решительного.

Он постоянно выделял нас с Акмурадом за добросовестность к работе. За собой я никогда до заключения не наблюдал такого прилежания, к строительным профессиям. Сказанные им слова, - ловил на лету, и всё делал добросовестно. На меня находило какое – то не объяснимое трудолюбие. Акмурад всё время говорил:

– Что с тобой? Ты, как с цепи сорвался, - отдохни? Надо чему – то научиться, хорошо заиметь специальность. Работаю я, не для начальника! На насмешки, не реагировал.

Акмурад один, понимал моё состояние. Постепенно, незаметно, стал правой рукой бригадира. Научился делать кладку кирпичей, штукатурить, - остальные выступали, как подсобные рабочие. От работы почувствовал себя увереннее, мускулатура рук и ног пришли в нормальное состояние. Но пришла другая беда. Всё время хотелось есть. Однообразная, бесколорийная пища вызывала отторжение, но приходилось терпеть. Акмурад говорил, - жрать хочется до такой степени, что хоть грязные носки жуй.

Как был прав мой учитель! После амнистии, к нам стали приезжать на свидание, всё реже и реже. Администрация колонии, продолжала нам выдавать, только хлеб, плохо пропеченный. Отец приезжал, каждый месяц, но моей передачи хватало только на 10 дней. Бяшим – ага выкручивался, как мог, но он не был фокусником. Приближалась весна.

Весна! Даже не верилось. Казалось, что снова набежит туча, закутает в мохнатую шубу, пойдёт снег. Но нет, была настоящая весна. Весеннею песню насвистывали стайки птиц, взлетавшие с проволки запретки. Напевало сердце. За колючей проволкой, метнулся коричневый дымок. От моих размышлений отвлёк Аман. Он, смеясь, сказал:

– Саша, тебя, что на волю потянуло? Ты, таким взглядом, рассматриваешь дым!

Давай, работай, - а то раствор застынет? Шайтан крикнул на меня:

- Куда ложишь? - Проснись? Глаза его были холодны, как кусочки стали. Затем, взял у меня мастерок. Посиди, а то наложишь, что переделывать придется. Отдал мастерок и отошёл в сторону и присел на корточки. Ребята стали надо мной подшучивать, - что надоело? Ударник! Не было желания отвечать. Мои мысли были далеко отсюда.

Оказывается, голова человека ни секунды не может не думать. Вот ведь, как устроена эта дурацкая штука. Хочешь ты или не хочешь, а всё равно мысль появляется из мысли, и так без конца, наверное, пока не помрёшь! Заканчивался день. Шайтан обратился к нам:

- Что вы сидите?

- Идите в баню, пока вода там есть. А я закончу. Меня позвал Акмурад, и мы пошли в баню. Около бани нас встретил наш новенький, прибывший три дня назад, Юсупов Юсуп.

Его мы встретили, как экспонат, так как у него срок был 1,5 года. Этому никто не мог поверить, с такими сроками на зоне никого не было. Лицо у него было миловидное, красивое, бледное. Под козырьком кепки светились, настороженные карие глаза, а над ними тонкие черные брови. Юсупов словно заглянул мне в душу и сразу расположил к себе. Юсупу захотелось рассказать о себе всё, почувствовал поддержку, а может найти товарища. Он так сейчас в этом нуждался. Мы были с ним одного возраста.

Он сразу же нам рассказал, - что осужден, за оскорбление своего начальника. Все приставали к нему и просили рассказать:

- Как он мог оскорбить, что схлопотал 1,5 года. Ты его, оскорблял дубинкой или стулом, смеялся Арслан. Всего лишь назвал его, «похмельным блевком»! - И всё! Удивлялся Бяшим – ага. Он молча, вынимал из сумки приговор и давал читать. Там действительно, были написаны, произнесённые им слова, - все удивлялись. А он никак не реагировал.

Говорил, - освобожусь и эту гниду порешу! Особенно подставных свидетелей, которые при оскорблении не присутствовали. А я и не отрицал. Он достал меня! Каждое утро на работу приходил, после сильной пьянки.

А ты, будешь похмеляться 1,5 года? Смеялись над ним. Мы сразу нашли с ним общий язык. Он не стеснялся, расспрашивать, о порядках на зоне. Вечером после проверки, гуляли по нашей дорожке, уже втроем.

Арестовали его в зале суда и в Теджене, он пробыл мало. Он был сама непосредственность. Обижать и разыгрывать его мы никому не давали. А он и повода, не давал. Только, когда начинал рассказывать об Ашхабадских дискотеках, я просил его, не рассказывать, чтобы не расстраиваться. Ты быстро уйдёшь отсюда, - а нам ещё долго здесь оставаться. У нас было много общего, мы были молоды, оба спортсмены, оба любили одну и ту же музыку.

Порядки на зоне, он переносил стойко, без нытья. Он был не избалованным, роскошью. Ничему не уделялся, как будто на зоне провёл не один год.

Он говорил, - в жизни и этот неприятный отрезок жизни надо пройти. Что будет дальше, видно будет. Всё зависит, только от нас. Этот период жизни не должен оставаться, не заживающей раной. То, что человек подлец, надо говорить в лицо. Что из этого получилось, - вы видите на моём примере. Моему начальнику, - это пошло не на пользу. Но, я об этом не жалею.


Это странная история, такая странная, что и понять её нельзя тому, кто не был в лагере, кто не знает тёмных глубин зековского мира. «Лагерь – это дно жизни». - Сказал, - Шаламов В.Т. Зековский мир, – это не дно, дна. Это совсем другое, не человеческое. Есть банальная фраза, - история повторяется дважды: первый раз, как трагедия, второй раз, как фарс, - нет! Есть ещё третье отражение тех событий, того же сюжета, отражение в вогнутом зеркале подземного мира.

Сюжет невообразим и всё существует взаправду, живет рядом с нами. В этом вогнутом зеркале чувств и поступков отражает вполне реальные суды, судах чести и льётся живая кровь и это в 2000 году. Есть мир высших сил, мир гомеровских богов, спускающих к нам, чтобы показать себя и своим примером, улучшить человеческую породу. Правда, боги опаздывают. Иногда боги зовут людей на землю. Чтобы сделать человека, человеком.

Есть мир и подземный ад, откуда они возвращаются, не исчезают навсегда. Зачем они возвращаются? Сердце этих людей наполнено тревогой, вечным ужасом темного мира, кстати, не загробного. Этот мир реальный, чем гомеровские небеса. Мир зеков. Все удивлялись, что стало с нашим начальником, хозяином, так все его называли. Честный, порядочный, справедливый, вдруг переродился, тоже нырнул в штормовое море рыночных отношений.

Стал хапугой, беспредельщиком. В барак наведывался, всё реже и реже. Видно окончательно потерял совесть, что не мог смотреть зекам в лицо. Он объявил себя богом, - над нами! Он давно уже не испытывал никакого волнения играя людьми, как фигурками на шахматной доске. За свидание повысил взятку - в два раза. В один день, выгнал из подсобок, так называемых кельдымов, всех жителей, которые жили вне барака.

Это повара, хлеборезы, которые в столовой ничего не варили и не резали. Библиотекарей, коптерщиков, медбратов, всевозможных дневальных, свиданьщиком. Таких «придурков» набралось человек тридцать. Они, опустив голову, со своими вещами, перебирались жить в общий барак. Зеки над ними посмеивались и говорили:

– Что отошла, коту масленица? Сначала все восприняли, эти действия начальника, за справедливое решение.

Но, на зоне вдруг, все зашевелились, все искали деньги. Не могли понять, для чего это делается. Когда Сердар, стал выпрашивать у меня деньги. Тогда он, признался и сказал:

- Деньги ему нужны для того, чтобы устроится каптерщиком. Родственники должны ему подвезти. Но вопрос решался сегодня.

- Спросил его, - сколько надо? Пятьдесят долларов или миллион монат. Таких денег у меня не было.

Тогда надо скинуться всем и хотя бы одного человека из нашей комнаты, устроить на это место. Чтобы было место, где можно было спокойно посидеть. Мы с Акмурадом смеялись над ним, говорили:

- Отдадим деньги, а он, чтобы поправить своё материальное положение, через месяц придерётся и выгонит. Ты Сердар, - иди к посреднику и выясни, на сколько это. Он ушёл. Акмурад сказал, - это ещё не всё. Он ведь сместил трёх смотрящих с велоятов.

И тоже эти места, хочет продать. Не дурдом ли это? - Ты не видел, что делается с Исой, он рвёт и мечет. Хозяин ведь перепутал ему все карты.

А сколько стоит, должность смотрящего? - спросил я. Пятьсот долларов. Мало не покажется, - ответил Акмурад. А наш Мурад, - что с ним? И Мурада, он сместил. Уже объявили, что наш смотрящий Гузычиев Яша. Вот такие пироги, Саша! Иди, - посмотри, что делается на улице?

Вышел из барака. Вслед за коротким, лёгким, как детское дыхание, дневным потеплением, погода неуловимо изменилась – подул сильный, пронизывающий ветер и уже закрывались всюду проникающие резкие сумерки, несущие за собой, холодную изморозь. На встречу шёл Азат. Он спросил:

– И ты, из комнаты хочешь слинять, - тоже деньги ищешь? А ты нашёл? Он выругался, сказал, – не видишь, какой ветрище поднялся. Пошли в комнату, там и поговорим.

Эти вопросы, меня не интересуют. Постояв, минут пять на сильном ветру. Вернулся в комнату. Бяшим – ага спорил с Азатом. Там же находился не известный мне зек. Он Азата торопил, говорил:

- Что решил? Время вышло:

- Нашёл деньги? Это был мужчина не много моложе и не больше тридцати лет. Нахальный, самоуверенный взгляд самца, привыкшего вгонять в краску женщин. Кисти рук сцеплены в замок и лежали на коленях.

Потерпи пару дней, всё будет! Он ответил, - нет! С тобой Азат, - кашу не сваришь! Встал и ушёл. Бяшим – ага ругал его. Ты, что обалдел. Хочешь быть медбратом?

Ты, что думаешь, у нас в мед части есть наркотики? Там даже анальгина нет. Куда ты рвешься? Да и денег у тебя нет. Спросил у Азата:

– Кто это был? Он ответил, - Атарик! Лагерный щёголь, устоявшийся «придурок» - из их верхнего слоя, приближенного к хозяину и допущенного к собиранию денег.

Бяшим – ага сказал, - устроили прохиндеи цепочку. А начальник, без головы, что доверился таким людям. Это ему боком выйдет. Поверьте мне, здесь что – то неладное происходит. А хозяин шею себе сломает?

И ты Саша, - туда же лезешь, тоже хочешь в кельдым смыться? На какие шиши и зачем мне, это надо? Тогда вопрос, - к нашему паровозу, - желаешь свой вагон прицепить?

Какой вагон! Бяшим – ага сказал, - у нас есть двадцать тысяч, а надо ещё двадцать, чтобы купить пузырь.

У меня денег нет и желания, пить водку, - нет. Он опустился на шконку и стал смеяться сухим, деревянным смехом. Его лицо, всегда серьёзное и непроницаемое, избороздилось складками. Он был мрачнее туманного небоскрёба. Что сорвалось? – Сказал Арслан. Бяшим – ага ответил, - на нет и суда нет. А так хотелось, сегодня выпить! И продекламировал:

- В клетку днём облака, в клетку ночью луна и сиянием своим будоражит меня. Придется ограничиться, чифирчиком. Азат ответил, - ты Бяшим – ага притух, не тяни, давай заваривай? Он поставил кружку на плитку, сварил чифирь, сел на кошму. Он сделал малюсенький глоток и почувствовал, как горячий напиток скользнул по пищеводу, согревая желудок. Воскликнул, - хорошо! Передал кружку Азату.

Всё хорошо, - сказал Бяшим – ага. Но, ощущение неволи – это как удушье. Вы удивляетесь, что я порой кричу во сне, так яростно, так горько!

А я не могу не кричать, я ору от тоски, от непереносимости неволи. Азат ответил, - ты, Бяшим – ага не гони? Ни от этого, ты кричишь? Кричишь ты, от отсутствия женщин, вот что действительно, угнетает. И это тоже! – ответил он. Но ты же, старый козёл: - Куда тебе?

Становись, - проверим? Ответил Бяшим – ага, - что молчишь? Молчишь, значит, из одного места торчишь! Не чем крыт, крой валетом! Ладно, довольно! Сказал Азат.

Дальше знаю, что скажешь? Твои прибаутки, я уже выучил наизусть, повторяешься! Расчувствовался, как будто, мы это не чувствуем!

Спроси у любого. И тебе ответят, - тоже самое. Ты, Азат лучше расскажи, как ты хотел, от нас смыться. Ведь об этом, ты договаривался с Атариком. Он редиска. И глаза у него, если хорошо приглядеться, не хорошие. Это ничего, что желтые, это бывает в природе, но оттенок их, напоминает цвет, застойной мочи. Мне без разницы, какие у него глаза.

Он человек хозяина и может решать вопросы. В санчасти, - телевизор, передачи постоянные. Женщины врачи! Правда, - они редко приходят, - но приходят! Будешь глазами с ними спать, - да! Сказал, - Бяшим – ага.

Да, кто нормальный, к нам будет приезжать, - ответил Азат. Они сами рвутся в бой, сильнее нашего. Сейчас, я с обезьяной, готов переспать. Спроси Чибиса. Он три месяца, там отдавался, этим врачихам.

А Атарик зарядил мне 75 долларов, - сучара! Стоит это пятьдесят долларов для хозяина, - а двадцать пять себе. Вот двадцать пять у меня и не оказалось. Он требует сразу, в долг не хочет. Бяшим – ага ответил:

– А того не смыслишь, что серому волку соврать красной шапочке, ничего не стоит. Что, ты мелешь, - ответил Азат.

Вот и я говорю, - ты лучше два пальца к своему носу приставляй, а лапшу нам без тебя навесят, трепло, зло сказал, - Бяшим – ага. Тут же выругался с выкрутасами.

Откуда у тебя 50 долларов, - кого ты хочешь на кукан посадить? В кармане пусто, так на языке густо. Заглохни и запомни, - швырнул ему книгу. Начнёшь снова мудрить, сгоришь! Лучше почитай книжку, - там о тебе написано.

Азат успокоился, взял книгу, стал её просматривать. Вошёл Гандым, осмотрел комнату, сказал:

– Слышали новость? Я был в библиотеке, и знаете, кто там сейчас стал библиотекарем? Азат поднял голову, ответил, – кто – нибудь из пришибленных умников.

Нет! Там сейчас Алик Сабуров из 16 хаты, усатый, отморозок. Они с Атариком, что – то поделить не могут. Азат обратился к Бяшим – аги:

- Видел, что делается? Блат нужен всюду, плата и предоплата. Теперь библиотека превратится, в торговую лавку.

Водка, наркотики, всё, что душе угодно и никто, ни придерётся. Вот оно золотое донышко. Скинулись и выкупили у хозяина, - целую библиотеку. Нормальные пацаны, будут обходить это заведение стороной.

С утра до вечера, будут происходить толковище. И неугодных, будут там воспитывать! Бяшим – ага ответил, - кум, не даст.

Я уже слышал, плохую новость. Кум схлестнулся с хозяином, не на жизнь, а на смерть. Они ругались, - как последние отморозки. Кто – то из них покинет зону. Бяшим – ага попросил меня и Юсупа. Не могу поверить! Сходите, - посмотрите, мне кажется Гандым гонит, разыгрывает нас.

Заодно Саша, - отнеси мои книги? Будет повод. Покажешь Юсупу библиотеку, и он запишется, возьмет себе, что – нибудь. Когда мы пришли в библиотеку, то увидели там, весёлую компанию. На вопрос, - можно посмотреть книги? Сабуров ухмыльнулся:

- Вы, что с неба свалились! Сколько время? В это время всегда берём книги. Сабуров ответил:

– Теперь будете приходить с 6 до 7, поняли!

В углу сидела компания, они что – то оживлённо обсуждали и смеялись. Кто – то крикнул, Алик? Гони этих грамотеев в шею.

Спросил, - кто там умничает? Выйди, - посмотрим? Так вести себя нельзя? Поднялся, небольшого роста зек, смерил ледяным взглядом, на губах его застыла, злобная ухмылка. Промямлил:

- Ну, ты, - щелкунчик! Ты, что в натуре не врубаешься? Не даёшь нормальным людям отдыхать. Ты, что ли нормальный! Тебя, - что спрашивают?

Он был мне по пояс. Хотел врезать по его нахальной физиономии. Услышал голос Мурада:

- Кара затухни? Это мои ребята. Саша, - это ты? Ответил, - да. Иди братишка, -потом придёшь. А ты Кара, - не выступай?

Он тебя, как муху раздавит. У тебя, что совсем голова перестала соображать! Ты же фраер голимый. Тебе до него, семь верст с говном плыть. А он, пацан правильный, - иди, иди Саша! Меня взял под руку Юсуп, сказал, - зачем тебе это нужно? Мы все под богом ходим.

Пришли в комнату и рассказали о стычке в библиотеке. Бяшим – ага сказал, – этот Кара давно нарывается, - пехота позорная! А ты, тоже хорош, - зачем лезешь, куда не надо? Я промолчал. Оставалось последнее место, где можно было, спокойно посмотреть книги, почитать:

– Сказал Бяшим – ага. Суки, даже библиотеку превратили в притон. Мало им места на зоне. Ты Саша, - не горячись? Что они там будут делать, надо ещё присмотреться, да кое – что поломать. Это несложно.

Кроме того, я бы не советовал грызть удила. Пойду, кое с кем, перетру. Надо этих отморозков, поставить на место. А, что Мурад с ними, - меня удивляет? Расслабился мужик.

В эти минуты, острей всего, я чувствовал своё одиночество. Мне припомнилось полузабытое изречение, какого – то восточного поэта: - «И среди тысячной толпы – ты одинок». Зачем оглядываться назад, когда постоянно идёшь по скользкому брёвнышку.

Каждая минута лагерной жизни – отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел лучше умереть.

Заключённый приучается там ненавидеть труд – ничему другому и не может он там научиться. Он обучается там мести, вранью, мелким и большим подлостям, становится эгоистом. ( И, я тоже хорош, приехал отец, а я даже не вспомнил, что у него через неделю день рождения, а сколько он делает для меня, невозможно перечислить.) Моральные барьеры отодвинулись куда – то в сторону.

Оказывается, - можно делать подлости и всё же жить, можно врать и жить. Можно обещать – и не исполнять обещаний и всё – таки жить. Можно выпрашивать милостыню и жить! Попрошайничать и жить.

Оказывается, человек, совершивший подлость не умирает. Он приучается к лодырничеству, к обману, к злобе на всех и вся. Он винить весь мир, оплакивая свою судьбу. Он чересчур высоко ценить свои страдания, забывая, что у каждого человека есть своё горе. К чужому горю, он относится сочувственно – он просто его не понимает, не хочет понимать. Скептицизм – это ещё хорошо, это лучшее из лагерного наследства. Он приучается ненавидеть людей.

Он боится – он трус. Он боится повторений своей судьбы – боится доносов, боится соседей, боится всего, чего не должен бояться человек.

Он раздавлен морально. Его представления о нравственности изменились, и он сам не замечает этого.

Начальник приучается в лагере к почти бесконтрольной власти над арестантами, приучается смотреть на себя, как на бога, как на единственного полномочного представителя власти, как на человека высшей расы.


Акмурад позвал меня на улицу. Когда вышли. Первое, что я увидел, когда вышел, была луна. Луна в тот ясный вечер казалась такой близкой и так резко выделялась на звёздном небе, что казалось – до неё ничего не стоит добежать.

Спросил Акмурад, - что с тобой? - ты не в своей тарелке, стал грубить? Чувствую, что ты, как натянутая струна? Зачем связался с Карой, он пехотинец, у них бригада, - остановись Саша?

Попадёшь в непонятку, потом не поднимешься. Или же придется с этой пехотой сражаться. Эти ребята, за кусок, со стола смотрящих, - всё могут сделать. Мурад их поставил служить себе. К ним родственники перестали приезжать, а на хлебе, здесь не выжить. Вот поэтому, их пригрел Мурад. То, что тебя защитил Мурад, это он делает специально. Таких, как ты, - он подтягивает к себе. Потом организует непонятку, а опущенного пригреет.

Ты имей это в виду? Мы же с тобой договорились, - что от таких дел будем в стороне. У нас с тобой, есть цель!

- Ты, что забыл? Нет, не забыл! Хорошо всё помню. И с солдатами наладил контакт. Но, они все, - не рыба не мясо, туповатые.

Ты думаешь, они кинутся в твои объятия, за сигарету? Не забывай, - кто мы? У них сознание на уровне школьника. Им каждый день, вбивают в голову, чтобы они с зеками не имели никаких контактов.

Надо всё делать постепенно, об этом мы уже говорили. Ты постарайся написать письмо, чтобы они отправили домой. Если родственники не получат, значит, они его выбросили. Переходи к другой кандидатуре. А самое главное, - возьми себя в руки. Не светись, - ты всё время по лезвию бритвы бегаешь. От Шизо, - один шаг.

А сегодня, мог подраться. Чем это могло кончиться, - никто не знает. А кум, утром будет знать, что в библиотеке делалось. Что нам в комнате говорил Бяшим – ага о хозяине?

Он говорил правильно, но не до конца. Я слышал, что нашему хозяину пришёл конец. Поэтому, он распустил вожжи, берега потерял. А Сабуров Алик, это последняя капля терпения. Иса давно с хозяином враждует. Они из разных племен, - Иса текинец, - а хозяин юмуд. Все знают, что хозяин Исе запретил даже подписывать заявления на свидания. А он ведь его заместитель по оперативной работе. Зоной то, управляет не хозяин, - а Иса!

Хозяин только деньги собирает и кайфует. Ты ведь видел, - что происходит? Какой беспредел наступил. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Завтра комиссия приезжает из Ашхабада, во главе с заместителем управления Хаитбердыевым. И вероятней всего, хозяину пришёл конец. И тогда начнется прессовка. Всех поставят на уши. А особенно тех, кто купил себе место в кильдыме, - сечешь? Я со стороны наблюдал, как крутился Сердар с Азатом. А Сердар ведь об этом знал.

Что - то, здесь не так! Видишь, какие движения происходят. А Бяшим – ага пошёл выяснять, старый дурак. А Сердара, я видел, как он выходил из 5 хаты, от Хезрета. Что он там делал? Это вопрос.

Что Сердар в хороших отношениях с Хезретом давно, - а ты что не знал? Да он мне намекал, когда Гараджу увозили. Сердар ещё тот гусь!

Он со всеми в шоколаде. На лету может переобуться. И любого из нас обует. Ты заметил, - он ни с кем в комнате, не вступает в близкие отношения.

Всё время крутит, вертит, прощупывает нас, никому не доверяет. С лица не сходит улыбка. А за ней скрывается, яд! Ратует за создание семьи, но для этого ничего не делает. Это самая опасная и коварная, категория заключенных. Тебе он говорил о мёртвой зоне? Ответил, - нет. Про себя подумал, не проверка ли это, ведь мне говорил Сердар. Промолчал. Незаметно подошли к входу в барак.

Акмурад резко дернул меня за руку, увёл в сторону. Показал на приближающую группу зеков, которые вели под руки, кого – то. Когда они приблизились, то увидел, что вели пьяного Кару. Акмурад сказал, - видишь, как начитался?

И не боится, что солдаты, отправят его к дежурному по зоне. У них всё схвачено. А мы, что с тобой, хуже их! Кару завели в барак. Через несколько минут и мы зашли. Солдаты, даже не пошевелились.

Они спокойно наблюдали, как Кару завели в комнату. Мы зашли к себе в комнату. А нас с тобой, только за запах сразу бы отволокли, к дежурному, а затем в Шизо. Арслан спросил:

- Вы это о чём? Акмурад ответил:

- Да только, что Кару пьяного привели из библиотеки. Гандым со злостью ответил, – начитался, пехотинец! Завтра будет, - права качать, - кто вы? - Мы всё могём! А вы, то есть мы, - шнурки обтрепанные!

Бяшим – ага ответил, – что тебе не нравится? Есть деньги, пьёт! А ты, только и можешь, что зубами скрипеть. Тебе ведь предлагал.

Гандым ответил, - на что? Глаза его превратились в две маленькие льдинки. Тогда и молчи. Они стали переругиваться. Кто – то им сказал:

- Помолчите, каждый живёт, как может и каждый из нас, это бы сделал, если были бы деньги. А на нет!

Тогда и не выступайте! Стали укладываться спать. Такие картинки, я часто наблюдал. Обдумывал слова сказанные Акмурадом.

Он был во многом прав. Надо себя сдерживать, держать в руках. В прочем, при недоедании, холоде, беспределе, никакая дружба не заводилась, понимал всю фальшивость поговорки о дружбе, проверяемой несчастьем и бедою. Для того, чтобы дружба была дружбой, нужно, чтобы крепкое основание её было заложено тогда, когда условия, быт ещё не дошли до последней границы, за которой уже ничего человеческого нет в человеке, а есть только недоверие, злоба и ложь.

Я хорошо помнил три арестантские заповеди: