Agion Oros Athos 2010 Афон. Первый опыт. Илья-Эрвин Шуллер erwin schuller(a)gmail com www wgscompany81. de Самиздат 2011 Содержание 2 2 Орассказ

Вид материалаРассказ

Содержание


Затерянный скит
В гостях у весёлого монаха
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18
^

Затерянный скит


Скит Нэа (Новый) или Теотокоу (Богородичный) изображён не на всех картах, да и знает про него не каждый. Выходить у его пристани было немного страшновато. Удалённость от цивилизации проявлялась тут во многом. Никакого автомобильного транспорта тут быть не могло. Вверх по скале уходила только бетонная лестница. Здешний транспорт стоял на пристани и шевелил серыми и коричневыми ушами. Ослики на Афоне физически трудятся больше всех. На них поднимают всё: и продовольствие, и цемент, и кирпичи. Да и сами рабочие при этом сидят на них.

Со мной вышли ещё человек шесть. Все они были греки, и знали, куда и к кому приехали. Было двое пожилых мужчин, отец с двумя мальчишками, ещё пара мужиков. Поднимаясь вверх, я постепенно всех обогнал. В метрах 300 над морем начались разбросанные по склону жилые постройки. Далее появилась и церковь. Снова снаружи никого не было видно, с кем можно было поговорить о ночлеге. Я прошёл весь скит, походил туда-сюда – никого. Встретился только караван осликов с погонщиком на одном из них. Парень был молодой и явно не был архондаричим. Спрашивать у него было бесполезно. Хорошо, что я заметил, куда вошли двое пенсионеров с парома. Я проследовал в калитку за ними. Их встретил чернобородый монах. Крепкий такой мужчина лет 35-40. Они приветствовали друг друга, видимо, были знакомы. Потом монах заметил меня. Я начал было что-то лепить на инглише, но он перебил меня и сперва предложил снять рюкзак и присесть. То же стали жестами показывать мужики. И мы все присели на лавочках на веранде дома монаха. Сам же монах скрылся внутри дома. Мужики начали меня расспрашивать. А я в ответ только головой верчу: «Эллинский – неа», но поговорили мы всё равно:

Они: «Сам откуда?»

Я: «Я из Германии, но я русский».

«Ты что, один ходишь?»

«Да, один».

«Так опасно же, вот мы, видишь, вдвоём. Если в пропасть упадёшь?»

«Не совсем я новичок в горах».

«Так ты католик?»

«Нет, спасибо, я православный».

Тут один так обрадовался, встал, руку пожал: «Здорово, молодец!»

Затем вышел монах с подносом. На подносе было по стопке крепкого самогона из виноградного спирта, три стакана воды и лукýм (сладкое, твёрдое желе красного цвета из сгущённого виноградного сока, посыпанное сахарной пудрой). После стопки последние сомнения о выборе места высадки улетучились. Монах немного говорил по-английски. После стандартных вопросов он спросил: «А ты куда направляешься?»

Я: «Хотел бы здесь переночевать, если возможно».

Он: «Здесь никак нельзя». На один момент я смутился, но он продолжал: «Я тут один живу. Но ты пойди к отцу Гавриилу, он по-немецки говорит. Если у него не получится, пойдёшь к старцу такому-то. Но сначала попробуй у отца Гавриила. Он либо в церкви, либо у себя дома, там вверх по лестнице, чёрная калитка».

Я не сразу нашёл дом отца Гавриила. Сначала попал к другому пожилому монаху. На веранде за столом у него сидели те два мальчика с отцом и обедали. Извинившись за вторжение, я спросил отца Гавриила. Старец на хорошем английском объяснил, как пройти.

Из дома отца Гавриила доносились голоса нескольких мужчин. Я осторожно постучался и вошёл. Сразу начал по-немецки, чем явно испортил первое впечатление о себе. Католиков со времён мародёрских крестовых походов на Афоне встречают холодно: «Почему не предупредили заранее? Так же не делается! Подождите за дверью». Мнда. Минут через пять он вышел, предложил поесть. После такого жёсткого приёма я посчитал правильным вежливо отказаться. Я объяснил, что не католик, а православный. Он сразу незаметно смягчился. Сказал: «Иди снова вниз к церкви. Я позвонил, там тебя встретит пожилой монах по имени Паламас, он тебя проводит. Вечером часов в шесть приходи на ужин». Я ещё спросил про вечернюю службу, но в этот вечер её не было.
^

В гостях у весёлого монаха


Спустившись по ступенькам вниз к основной дорожке, я сначала никого не встретил. Каменные заборы вдоль дорожки ограничивали обзор, и я, подумав, что не туда свернул, вернулся и заглянул в другой перекрёсток, что проходил выше. «И тут никого! Что же делать? Опять идти к отцу Гавриилу? Глупо получится…», – метался я в поисках решения. Не зная, как поступить, я снова спустился вниз. По дорожке мне навстречу шёл седой монах. Издали заметив меня, он махнул мне рукой и улыбнулся. На сердце сразу отлегло. Не надо было больше никого искать, можно было наслаждаться этой иной размеренностью жизни.

Ещё один человек на Афоне не вписывался в мои представления о здешних обитателях. Паламас часто улыбался и смеялся, и не только в разговоре со мной. Совсем не строгий и жизнерадостный афонский монах со стажем в 33 года! Очень жаль, что у нас не было общих языков для общения.

У греков ещё и жестикуляция местами полностью противоположна нашей. Когда Паламас повёл меня к себе в дом, он вошёл первым, а мне машет: «Заход», а жест его выглядел, как: «Подожди на улице».

Это был маленький деревянный дом. Комнаты были с низкими потолками, небольшими окнами. Всё было заставлено всякой старой, неопрятной утварью. Мне сначала показалось, что меня отец Гавриил решил проверить «на вшивость»: «Не сбежит ли немец из такого плохонького ночлега?» Мы сели на кухне. Паламас нашёл кружку почище, налил мне воды, черпнул ложечкой какой-то белой вязкой и сладкой штуки и вручил мне: «Кушай». Потом сел напротив и начал расспрашивать о том, о сём: Как зовут? Кто таков? Откуда приехал? Я рассказал про Саратов, про Волгу. Что с женой в Греции. Что пополнение ждём. Паламас рассказал о себе. Написал своё имя по-гречески на клочке бумаги. «Как святой, Григорий Паламас. Знаешь?» – спросил он. Ему было 65 лет. Сначала он где-то учился, а последние 33 года провёл здесь, в скиту Нэа. Я наконец-то слизал эту странную штуку с ложки и спросил:

«И как тебе такая жизнь?»

Он отмахнулся: «Да так, нормально». И снова заулыбался. «Пойдём, я тебе мой дом покажу», – жестами предложил он. В зале у него была полностью оборудованная домашняя церковь. Старинного вида деревянный иконостас, подсвечники, всё, как положено. На стене в коридоре висела фотография старца. «Это святой Нектарий», – сказал Паламас. «Из Эгины?» – спросил я. «Так наша церковь в Германии как раз в честь него!». Паламас переспросил, где это наша церковь? Но мне как-то не удалось объяснить, и я подумал, что лучше напишу ему письмо. Паламас завёл меня в другую комнату, всю заставленную разными вещами. Стол был загромождён разными предметами. Везде были свёртки, стояли иконы. Он начал показывать мне иконы и объяснять что-то про краски. Чтобы добиться такого-то эффекта, нужны такие, мол, и такие краски. Тут моё восприятие греческой речи начало сдаваться. Паламас, видимо, заметив моё замешательство, начал доставать краски, чтобы втолковать мне что-то. И тут до меня, наконец, дошло, что он иконописец! Сразу упорядочился у меня в голове его творческий беспорядок. «Так ты сам их?..» – спросил я. «Да, я заграфус», – ответил он. Мы вышли в коридор. Паламас сказал, что ещё продаёт сувениры, и я купил у него пару крестиков. Сдачу хотел пожертвовать. А он сказал: «Пойдём тогда, для Молебна имена запишем». Дал листочек: «Сюда живых, сюда почивших вписывай». Записав имена близких родственников, я передал прочитать Паламасу списки. Имя Сергей ему давалось с трудом. «Он тоже заграфус, но только не иконы пишет», – дополнил я. Мы вернулись на кухню и поболтали ещё немного. Обсудили похожесть русских и греческих букв. К своему имени он дописал номер своего сотового телефона. Говорит: «Вот, звони. Ах да, ты же по-эллински не можешь!» – и снова заулыбался.

Есть мнение, что 90% информации передаётся невербально. То есть без слов, через жестику и мимику, интонацию голоса. Есть общепринятые символы: кольцо на руке – значит, женат. Плюс, всегда есть разные интернациональные слова: старт, стоп, телефон и т.д. Есть слова, которые похожи во многих языках. Из греческого вышло в мир огромное количество слов: трапеза, метеор, метаморфоза и т.д. A, если есть под рукой листок бумаги и ручка, тогда можно вообще очень о многом поговорить без знания языка собеседника.