В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания и публикации 4

Вид материала

Содержание

Ревизия духовных Академий в 1908 году

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

принадлежит высшая власть на Вселенском Соборе (выделено мною – А.П.) – довершил бы примирение и устроил бы соединение, именно посредством своих соборных посланий к первопрестольному. Если же это не угодно императору, и если, как он говорит, председатель Никифор вместе с нами уклонился от истины, то следует послать к римскому от той или другой стороны, и оттуда пусть будет принято утверждение веры^¹³¹».

Изучение этого отрывка вызывает следующие мысли: преп. Феодор считал эталоном Православия римский престол, который являлся полной идеализированной противоположностью Византии^¹³². Однако Феодор никогда не жил в Риме и понимал первенство Рима по-иному, чем это понимали в самом «вечном городе». Хотя Рим, особенно в сношениях с Константинополем, и соглашался с теорией пентархии, однако уже во время Феодора имел притязания распространить свою власть не только на запад, но и на восток^¹³³. Такое реальное самоопределение Рима входило в конфликт с пониманием Феодора о том, что пентархии принадлежит власть в Церкви, так как это самоопределение Рима ставило его выше «равноглавой» пентархии и делало фактически неподсудным четырем оставшимся патриархатам. Так мы видим во взглядах Феодора – верного союзника Рима, противоречие с теми взглядами, из которых впоследствии развилась сверхвласть римского первоиерарха^¹³⁴. Доброклонский сообщает, что Феодор считал патриархов равными между собою во власти, как и апостолов, усвояя самому Иисусу Христу главенство над ними^¹³⁵; всем им сообща он приписывал высший «суд о божественных догматах», присутствие или представительство всех их одинаково считал важным для вселенского авторитета Соборов (см. цит. выше отрывок из письма Льву Сакеларию) – to pantakoriphon ekklisiastikon soma^¹³⁶. Доброклонский пишет, что около того же времени, когда было послано второе письмо к папе Пасхалию, Феодор отправил письма к восточным патриархам Христофору Александрийскому, Иову Антиохийскому и Фоме Иерусалимскому. По своему содержанию все они до буквального сходства близки, как между собою, так и к первому письму Пасхалию^¹³⁷. Письмо иерусалимскому патриарху отличается только обращением: «Всесвятейшему отцу отцов, светилу светил […]» и после совершения мысленного паломничества по святым местам говорится:

«Ты – первый из патриархов, хотя по числу и считаешься пятым (Ev protos patriarchon, kai pentaksis to arithmo^¹³⁸). Ибо где Епископ душ и Архиерей всех родился, и совершил все божественные дела, и пострадал, и погребен, и воскрес, и жил, и вознесся, там без сомнения высшее всех достоинство».

Заканчивается призывом аналогичным тому, что был обращен к папе Пасхалию:

«Будь же ты, блаженнейший, для нас одним из двенадцати апостолов: возбуди недремлющее Око, с премудрою целью почивающее; ибо мы совершенно погибаем. Если есть какое-либо и другое средство помощи для уврачевания немощных, то ты, как опытный, поспеши. Так просим, святейший, убеждаем, умоляем. Мы – твои члены; ибо все верные тело Христово и уди от части (1 Кор 12:27). Внуши и прочим святым отцам нашим подать ходатайственную руку, дабы чрез посредство многих лиц оказана была нам милость от Бога […]»^¹³⁹.

Отношение Феодора к римскому престолу было согласно «древним святым отцам», о которых он упоминает в своем цитированном выше втором письме папе Льву III. А.П. Доброклонский в своем труде дает справку из церковной истории об отношении старого и нового Рима.

«В V веке историк Сократ, сообщая об антиохийском соборе, что там не присутствовали ни римский епископ, ни его легат, замечает: “а между тем церковное правило предписывает, что не следует церквам делать постановлений против воли римского епископа”. По этому же поводу и Созомен говорит: “существует церковный закон – признавать недействительным то, что делается против воли римского епископа. Феодорит Кирский в послании к Льву I, называя его iera kephali, писал: “по всему вам приличествует первенствовать (to protevein harmottei), ибо ваш престол украшается многими преимуществами. […] Именно, Рим есть величайший и славнейший из всех городов, он первенствует во вселенной […] Он имеет и гробницы общих отцов и учителей истины Петра и Павла, просвещающие души верных. Правда, преблаженная и божественная их двоица взошла на Востоке и повсюду разлила свои лучи; но на Западе она добровольно приняла закат жизни и оттуда ныне озаряет вселенную. […]”^¹⁴⁰. […] Даже правила соборов и законы византийских императоров закрепляли преимущественное положение римской кафедры^¹⁴¹. Собор сардикийский предоставил ему право разрешать апелляции епископов, недовольных соборным судом (правило 3-5); Соборы II (правило 3) и IV (правило 28) Вселенские и Собор Трулльский (правило 36) признали за ним преимущество чести (ta presveia tis timis) пред прочими патриархами, поставив его по достоинству первым из них. Это же читаем в одной из новелл имп. Юстиниана I: “повелеваем, согласно с определениями свв. соборов, чтобы святейший папа древнего Рима был первым из всех иереев (proton einai panton iereon), а блаженнейший архиепископ Константинополя, нового Рима, занимал второе место (defteran taksin epehein) после святейшего апостольского престола древнего Рима и имел преимущество чести перед всеми прочими” (Novell. 151/131/); и в другой новелле читаем: “никто не сомневается, что ему (т. е. древнему Риму) принадлежит наивысшее первосвященническое достоинство (Novell. 17/9/). Как такому он «считал необходимым» сообщать ему обо всем, происходящим в Византии, “что касалось состояния Церкви”. “Мы не допускаем, писал он, чтобы что-либо относящееся к состоянию Церкви не доводилось до сведения его блаженства, как главы всех святейших иереев Божиих” (Justiniani Cod. Lib. I tit. I, 7). Впоследствии император Фока также подтвердил законом признавать “римскую кафедру главой всех церквей” (Ibid. I tit. I, 8)^¹⁴²».

К этому можно добавить, что Рим являлся столицей империи. Права же константинопольской кафедры основывались только на устроении в Византии новой столицы (см. 28 правило IV Вселенского Собора). До перенесения столицы в Константинополь в 330 г. римский епископ являлся первым епископом всей вселенной (oikoumene) и почитался патриархом всей западной части Христианства^¹⁴³.

В своем приведенном выше письме Льву Сакеларию Феодор предлагает обратиться к Риму в качестве третейского судьи в отношении иконопочитания^¹⁴⁴. В этом отношении Феодор также находится в преемстве с церковной традицией. Уже Сардийский Собор 341 г. принял правила (4, 5), дающие Риму право разрешать апелляции, что указывает на то, что уже в это время существовал «гарант Рима»^¹⁴⁵ как кафедры, заслужившей всеобщее почитание своим Православием. Существовавший прецедент и был отображен настоящими правилами. Число таких прецедентов весьма велико.

«Уже ко времени св. Кирилла Александрийского, по его словам, это был “давний обычай церквей; он удерживался и в последующие века… В живых сношениях с ним [Римом – А.П.] находились православные игумены и монахи Константинополя, с акимитами^¹⁴⁶ во главе, равно как некоторые из епископов, когда боролись против монофизитской партии, против энотикона Зенона, против Акакианского раскола, против эдикта Юстиниана 533 г. о вере, против патриарха Анфима и севериан; в свою очередь имп. Юстиниан и константинопольский патриарх обращались к нему, чтобы получить признание эдикта 533 г. […] Монофелиты чрез константинопольского патриарха Сергия искали поддержки своему учению у папы Гонория, и православная партия в лице иерусалимского патриарха Софрония, епископа Сергия Кипрского, Максима Исповедника и других отцов с Востока усердно ходатайствовала пред римской кафедрой об осуждении монофелитов и защите православных. В ней искали опоры против иконоборцев при императоре Константине V. К ней обращались с жалобой на патриарха Тарасия зилоты, и Тарасий считал нужным оправдываться пред ней. […]^¹⁴⁷ Обращение Феодора к папе могло казаться изменой византийской политике^¹⁴⁸, но никогда церковным интересам, с которыми эта прихотливая политика тогда не имела ничего общего; известно, что и патриарх Никифор, вынужденный воздерживаться от сношений с Римом, сетовал на это, как на нарушение древнего обычая^¹⁴⁹».

При все этом, рассматривая факторы влияния на формацию взглядов Феодора в отношении Рима, нельзя не принять во внимание, что для византийцев компетенция Вселенского Собора была выше компетенции папы, что нашло свое выражение в отношении IV, VI и VII Вселенских Соборов^¹⁵⁰. Главным критерием была сама истина Православия, а не автоматическое принятие того или другого учения только в силу того, что оно разделяется римским престолом^¹⁵¹. Вышеупоминавшийся эпизод, когда во время михианской смуты папа Лев не оказывал активной поддержки Феодору, служит тому примером^¹⁵².

Итак, из представленной выше картины очевидно, что преклонение Феодора перед римским престолом было основано на том исторически неоспоримом первенствующем месте Римской Церкви среди содружества Церквей, в котором она занимала, хотя и первое, но равноценное место. Почтение это было основано на твердом исповедании римским престолом Православия.

В том же письме папе Льву III (33-е в русском переводе) Феодор пишет о том, что преемнику ап. Петра надлежит сообщать о всех нововведениях. Очевидно, что в данном контексте понятие «нововведение» имеет определенно отрицательный смысл. Одним из мест Священного Писания, за которым Феодор признавал силу канонического правила^¹⁵³, являлись слова ап. Павла из Послания Галатам: «Но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет» (1:8)^¹⁵⁴. Поэтому вполне допустимо согласиться с Генри, который пишет, что в отношении диспута о филиокве (а равно и о универсальной власти римского епископа – А.П.) Феодор мог бы считать, что Рим нарушил свою ответственность и отсюда потерял свое первенство^¹⁵⁵.

***

Всему вышесказанному можно подвести следующий итог. Обращение Феодора к Риму находилось в преемстве с существовавшей традицией. Борьбу за торжество своих убеждений Феодор не ставил в зависимость от наличия поддержки Рима. Опять-таки, согласно традиции, Феодор придавал особое, может быть даже порою чрезмерное, значение престолу св. ап. Петра, однако Вселенскую Церковь он видел как возглавляемое Христом – буквально – «пятиглавое церковное тело».

Из всего сказанного в настоящей работе мы видим, что высшей инстанцией суда для Феодора являлось само Православие, как богооткровенная Истина. Впрочем, такой подход не снимает вопроса о взаимоотношении отдельных ревнителей веры со вселенской традицией Церкви (например, в отношении «михизма»). Однако рассмотрение этого вопроса выходит за рамки темы настоящего исследования.

^ Ревизия духовных Академий в 1908 году

И.В. Воробьев^{^}

В 1908 г. Высочайшим указом была назначена ревизия всех духовных академий Русской Православной Церкви.

Причиной вызвавшей эту акцию, стало недовольство «временными правилами», выработанными в ноябре 1905 г., по которым академиям предоставлялась автономия. Смена обер-прокурора (П.П. Извольский был назначен на этот пост 27 июля 1906 г.) привела к активизации консервативных сил духовенства, для которых автономия была неприемлема ни при каких обстоятельствах. Архиепископ Антоний (Храповицкий) – наиболее яркий представитель этого крыла духовенства, считал, что автономия приблизила академии к атеистическому быту университетов и явилась победой нецерковного, светского направления.^¹⁵⁶ Примерно так же оценивали автономию и другие ее противники. Поэтому, как только ситуация вокруг академий стабилизировалась, встал вопрос об отмене «временных правил» как вынужденной временной уступки либералам. «В состоянии спущенного с повода дикого коня, на которого снова пытаются накинуть аркан, застает наши четыре академии Высочайше назначенная ревизия».^¹⁵⁷ Архиепископ Антоний уподобляет получившие автономию академии диким коням, спущенным с повода, т.е. положение академий в 1908 г. он считал весьма плачевным.

Формальным поводом для ревизии послужило то обстоятельство, что с введения Устава 1884 г. академии, в которых «за последнее десятилетие некоторые устои учебного и церковного порядка поколебались»,^¹⁵⁸ ни разу не проверялись (последняя ревизия академий проводилась за 34 года до этого).

По предложению Извольского 11 марта 1908 г. Высочайшим указом была назначена ревизия духовных академий. Ревизорами были назначены явные противники автономии: архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) – в Киевскую духовную академию и архиепископ Херсонский Димитрий (Ковальницкий) – на ревизию трех других академий. Позже, в сентябре 1908 г. им в помощь был определен архиепископ Псковский Арсений (Стадницкий) на ревизию Казанской академии – один из участников разработки «временных правил». И хотя это назначение несколько выходило за рамки взятого курса на их отмену, но, видимо, уже не могло коренным образом изменить положение. В марте 1908 г. в качестве помощника ревизорам были назначены: Остроумов, сверхштатный член учебного Комитета, а по хозяйственной части – действительный тайный советник Даманский, управляющий синодальным контролем.

Извольский обязал ревизоров к декабрю 1908 г. представить в Синод отчеты о ревизии. Уже 19 декабря он докладывал Государю о том, что отчеты по мере поступления раздаются членам Св. Синода для прочтения и к 20 января планируется пригласить ревизоров в Санкт-Петербург для выработки «доклада Св. Синоду о мероприятиях как административного, так и законодательного свойства, применение коих вызывается современным состоянием духовных академий». Этот доклад после обсуждения должен быть «окончательно рассмотрен» к 1 февраля 1909 года.

Сами отчеты представляют обычный перечень нарушений или не соблюдения пунктов Устава, случаев злоупотребления преподавателей, поведения студентов и т.д. Только архиепископ Антоний в отчет о ревизии Киевской духовной академии внес свое резко негативное отношение к автономии. Через подобную призму он и рассматривал всю деятельность ревизуемых. При этом отчет был составлен достаточно художественно, литературно, эмоционально, хотя иногда и грубовато. Этот отчет позже по инициативе самого преосвященного был издан, что вызвало огромное негодование профессуры академии. Вывод архиепископа Антония звучал как приговор: «С 1905 г. вся жизнь академии представляет собою сплошное уклонение от этого Устава и от своего назначения».^¹⁵⁹ Автор пытался изобразить положение в академии как безвыходное, будто бы у Церкви с потерей академий (из-за автономии и ввиду этого – торжества либерального духа) не осталось вообще опоры, т.е. Русская Православная Церковь находится на грани полного краха: «Практичнее будет отмечать те стороны академической жизни, которые, продолжая соответствовать Уставу, являются исключением на общем красном фоне их быта, те стороны, которые могут дать законодательную надежду на то, что еще не все потеряно для Церкви и религии в стенах академий, что при энергии и собственной убежденности высшая церковная власть имеет еще возможность преобразовать академии так, чтобы они являлись уже не враждебным Церкви учреждением, а преданным ей, – что вообще академии надо преобразовывать и нет еще нужды просто навсегда их закрыть».^¹⁶⁰ В этих строках очевидна тенденциозность и преувеличение. В таком ключе архиепископ описывал все стороны жизни академии. Судя по отчету, автор подошел к возложенной на него задаче с большой ответственностью, если не сказать – с ревностью: посещал лекции, знакомился с конспектами лекций, заходил на кухню. В отчете можно найти критику даже обеденного меню студентов. Для отчета архиепископ использовал не только официальные документы и собственные наблюдения, но также рассказы очевидцев, материалы, полученные от студентов академии, и прочие весьма сомнительные источники.

Результаты ревизии были представлены членам Синода в виде брошюры под названием «Отчет по Высочайше назначенной ревизии КДА в марте-апреле 1908 года», вскоре изданной в Почаеве. Читается отчет с интересом, но рассматривать его как достоверный источник все же вряд ли возможно. Объяснение тенденциозному настрою сочинения, вероятно, состоит в том, что со стороны либеральной профессуры и либеральной прессы раздавались не менее категоричные голоса в пользу автономии и предпринимались попытки добиться для себя очередных уступок от церковной власти. Об этом впоследствии писал архиепископ Дмитрий (Ковальницкий) в своей записке митрополиту Антонию (Вадковскому): «…Наши духовные академии вовсе не так плохи, как прокричали либеральствующие профессора; нередко искусственно возбуждавшие в студентах недовольство Уставом и требовавшие автономии, – и «освободительная» революционная печать, непримиримо враждебная христианству, Церкви и ее учреждениям, нелегко поддававшимся революционизированию».^¹⁶¹ Видимо и архиепископ Антоний не просто в силу лишь своих консервативных взглядов, абсолютно не приемля автономию и любые проявления либерализма, подверг деятельность Киевской академии столь жесткой критике. Скорее его отчет можно рассматривать как ответ на действия оппонентов.

Киевская академия приняла отчет архиепископа Антония сначала с некоторым смирением, но лишь до его опубликования. На страницах ответной брошюры под названием: «Правда о КДА. Вынужденный ответ на изданную архиепископом Волынским Антонием брошюру «Отчет по Высочайше назначенной ревизии КДА в марте-апреле 1908 года» вся профессорская корпорация во главе с новым ректором – епископом Феодосием встала на защиту своего учебного заведения. Вступление к «Вынужденному ответу…» подписали: ректор епископ Феодосий, ординарный профессор Н. Петров, профессор А. Розов, профессор Н. Дроздов, В. Завитневич, профессор Вл. Рыбинский, П. Кудрявцев, Н. Мухин, Маккавейский, Мищенко, Экземплярский, доцент Скабланович, Четвериков, В. Попов, В. Иваницкий). В стороне не остался ни один профессор академии, так как архиепископ Антоний позволил себе в отчете дать сатирическую характеристику каждому из них. Более всего досталось тем, кто пользовался в академии авторитетом и уважением, как среди преподавателей, так и среди студентов, например, Завитневич, Рыбинский, Экземплярский, Скабланович, Дроздов и другие. Особенное негодование вызвал рассказ одного студента о студенческой сходке 26 сентября 1905 г. (неофициальный отчет об академической жизни студента И.А. Попова),^¹⁶² в котором тот обвинял профессуру во множестве грехов, а вся академия подвергалась уничижительной критике. В свою очередь, профессора КДА утверждали, что выводы о жизни академии автор отчета сделал на фактах крайне недостоверных и сомнительных: «Но он [Антоний] должен же был знать, что Св. Синод, послал его в Киевскую академию не для сведения личных счетов, и не для того, чтобы он представил в качестве «отчета» свод сплетен и пересуд о несуществующих фактах».^¹⁶³

Близким по духу отчету архиепископа Антония был и доклад, заслушанный в начале 1909 г. в Св. Синоде, относительно уже Санкт-Петербургской академии: «Партия «богослово-либеральная» в С.-Петербургской Академии». В этом докладе либеральный дух, имевшийся в профессорской среде, в сильных выражениях и ярких образах характеризовался как губительный для православных устоев, ведущий «борьбу против существующих в Русской Православной Церкви и в русских православных академиях православно-исповедных религиозных начал, правил и порядков…». «Эти либерально-богословствующие, духовно – дряблые дети как видится, начинают теперь презирать священную утробу и благодатные сосцы своей Матери, возродившие и вскормившие их. И сколько лжи и хулы эти чуждые своей Матери безумные и своевольные дети – «освобожденцы» изрыгают на нее в своих богословствованиях».^¹⁶⁴ Очевидная тенденциозность и субъективизм этих документов отражали точку зрения определенного круга людей, находившихся у власти. Даже и у тех членов Синода, которые были не столь категоричны в своих суждениях, такие доклады формировали определенное направление мысли.

Представляет интерес и записка архиепископа Антония (Храповицкого) о реформе академий, которая была написана уже после ревизии и представлена императору. На ней Государь изволил собственноручно начертать: «Устав разработать непременно в церковном направлении»,^¹⁶⁵ подтвердив тем самым фактически, что «временные правила» не соответствовали церковному направлению. Этот факт много раз упоминался во многих синодальных определениях и воспринимался автором записки, его сторонниками и всем Синодом как руководство к действию (основное обвинение в адрес либералов заключалось в их нецерковности).

В действительности все разногласия проистекали из разного понимания предназначения академии. Этот вопрос серьезно обсуждался в прессе и на заседаниях разных комиссий, а варианты его решения, предложенные противоборствующими сторонами нельзя назвать взаимоисключающими. Например, одни считали, что академия должна готовить просвещенных пастырей Церкви, другие – что академия должна развивать богословскую науку, некоторые говорили о миссионерском, социальном предназначении и т.д. Однако даже небольшой перевес одного из мнений вызывал жесткое противодействие оппонентов, что ярко и проиллюстрировал вопрос об автономии, который, по существу, был раздут искусственно.

В начале февраля 1909 г. Св. Синод заслушал доклады ревизоров и принял решение: «изъясненные в Синодальном постановлении от 26 ноября 1905 г. основные начала устройства духовных академий, введенные, по определению Св. Синода от 25 января 1906 г. в действие в виде временных мер, с целью согласования существовавшего порядка академического управления с современными задачами православной церкви и богословской науки, а равно и восстановления правильного течения академической жизни, не дали ожидавшихся от них благих результатов. Вследствие сего <…> временные правила отменить, восстановив в отношении академий в полной мере действие означенного устава (1884 г.) впредь до выработки и введения в действие предполагаемого нового устава».^¹⁶⁶ Таким образом, противники автономии во главе с обер-прокурором и преосвященными ревизорами достигли своей цели. В действиях Св. Синода, с одной стороны, прослеживается определенная последовательность: вспомним, что в решении Синода от 12 – 14 октября 1905 г. отмечена несовместимость начал автономии с прямым назначением духовной академии.^¹⁶⁷ В то же время отмечалось, что автономия ни при каких условиях не может быть разрешена решением Св. Синода, а может вводиться очень аккуратно и со множеством предосторожностей. Поскольку император не отдавал Высочайшего повеления о введении автономии, а лишь разрешил Синоду сделать это самостоятельно, то было оговорено, что вводится она в качестве временных мер до созыва Собора, который должен разработать новый Устав духовных академий. Поскольку открытия Собора ждали в течение года, то много раз подчеркивалось, что «временные правила» вводятся «ввиду предстоящего пересмотра ныне действующего устава духовных академий».^¹⁶⁸ Вся эта осторожность свидетельствовала о том, что митрополиты из Св. Синода не хотели вводить автономию, и поэтому ее отмена была вполне логичной. Единственное несоответствие можно заметить в формулировке причины отмены автономии. Действительно, в определении Св. Синода от 26 ноября 1905 г. цель поставлена именно такая – согласование существовавшего порядка академического управления с современными задачами Православной Церкви и богословской науки, а равно и восстановление правильного течения академической жизни.^¹⁶⁹ Автономия вряд ли могла согласовать порядок управления в академии с современными задачами Церкви и богословской науки, но основная задача «временных правил» заключалась в восстановлении «правильного течения академической жизни», и она была достигнута. Поэтому формулировка «временные правила не дали ожидавшихся от них благих результатов» не вполне соответствует действительности.

Следует обратить внимание на то, что Государь, не подписавший Высочайшего повеления о введении «временных правил», Высочайше подписал подтверждение об их отмене.^¹⁷⁰

Как отмечалось выше, обер-прокурор планировал к 20 января пригласить ревизоров для выработки доклада Св. Синоду «о мероприятиях как административного, так и законодательного свойства, применение коих вызывается современным состоянием духовных академий». Доклад «о мероприятиях к благоустройству духовных академий, на основании отчетов по ревизии оных» был выработан и принят на заседании Синода 15 июня 1909 года. При этом на документе Собственною Его Императорского Величества рукою поставлен знак рассмотрения: «Петергоф, 3 июля 1909 г.».^¹⁷¹

В докладе отмечалось, что академии за последнее десятилетие подвергались частым колебаниям и «отразили на себе противоцерковные волнения революционных годов, что недостойно высших богословских училищ». Это обстоятельство вызвало ревизию академий. В свою очередь, ревизия стала причиной записки архиепископа Антония, на которой император поставил вышеупомянутую собственноручную резолюцию, во исполнение которой была создана комиссия для выработки нового Устава. Однако, независимо от результата работы комиссии, Св. Синод определил некоторые меры для нормального течения дальнейшей жизни в академиях.

В частности, по учебной части Советам Санкт-Петербургской, Московской и Казанской духовных академий предписывалось ежегодное предоставление ректору профессорами отчетов о преподавании, а также рассмотрение и утверждение программ преподавания Советами академий (§58 и §81 п. 3 Устава). Запрещалось чтение лекций совместно студентам нескольких курсов и предписывалось Советам «расположить учебные курсы так, чтобы каждым профессором прочитывалось не менее 4-х лекций в неделю. Ректорам вменить в обязанность наблюдение за выполнением требования §120 Устава о продолжительности лекции (по часу)». Отмечалось отсутствие надлежащей живости в лекциях многих профессоров и чтение «по тетрадкам» и предлагалось «озаботиться необходимым улучшением приемов преподавания». Академическим Советам предписывалось «допускать на экзаменах только печатные краткие программы, ввиду того, что сдача экзаменов по подробным конспектам вредно отражается на учебной стороне дела».

Для ректорского контроля соответствия содержания лекций заявленной в начале года профессором программе от Советов академий требовалось, чтобы содержание каждой лекции с возможной подробностью и точностью заносилось дежурным студентом в журнал.

Темы курсовых сочинений должны были соответствовать задачам богословского образования. Для этого подтверждались Советам к руководству «преподанные Св. Синодом от 23 февраля 1889 г. правила для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней», и устанавливалось, «чтобы темы для таковых сочинений, по рассмотрению Советами академий представлялись на утверждение местного архиерея».

Чтобы профессора имели достаточно времени для проверки курсовых сочинений, Советам предписывалось «установить обязательным для предоставления сочинений срок 1 мая и только после этого производить экзамены студентам 4-го курса. При этом обратить внимание Советов на более равномерное распределение кандидатских тем между профессорами» (большое количество студентов у профессоров, из-за чего они снисходительно оценивают сочинения), и чтобы «каждое сочинение прочитывалось двумя профессорами». Профессорам же вменялось в обязанность представлять отзывы о прочитанных ими сочинениях «подробные и основательные, каковые отзывы печатать полностью при Журналах заседаний Совета». Этими же правилами руководиться и при назначении тем для студенческих семестровых сочинений, «имея в виду, чтобы эти темы соответствовали содержанию той или другой академической науки и не превышали познаний студентов».

Внимание Советов всех академий обращалось на нарушение §117 Устава о продолжительности учебного года и его произвольное сокращение. В связи с этим приемные испытания требовалось проводить с 16 августа, а лекции начинать с 1 сентября, прекращать их перед Рождеством Христовым – 20 декабря и заканчивать перед экзаменами не раньше 20 апреля, «если же это число падает на пасхальные вакации, то – накануне Лазаревой субботы».

Ректорам и инспекторам всех академий вменялось в обязанность контролировать исполнение §129 Устава (наблюдение за составом и пополнением студенческих библиотек, в которые не должны поступать книги и журналы, не представляющие ближайшего отношения к задачам академии как высшего духовного учебного заведения). Ввиду же нахождения в студенческих библиотеках таковых книг и журналов, ректорам и инспекторам предписывалось произвести лично разбор библиотек, и несоответствующие книги передать в фундаментальные библиотеки.

По воспитательной части Св. Синод предписывал начальствам духовных академий обратить внимание: а) на исполнение студентами религиозных обязанностей (исповедь, причастие, соблюдение постов); б) на исполнение учебных обязанностей (посещение лекций, своевременная сдача письменных работ); в) на позднее возвращение студентов из каникулярных и праздничных отпусков и на преждевременное отбытие их в эти отпуска.

Учащееся в академиях духовенство должно было подчиняться строгой канонической дисциплине ректоров академий.

В зданиях духовных академий совершенно не допускалось «увеселений с участием посторонних лиц, как то: танцевальных вечеров, публичных концертов и т.п.» и требовалось соблюдение единообразия в одежде студентов согласно установленной форме.

Отменялось «предоставленное в некоторых академиях учащимся право устройства сходок» и воспрещались по всем академиям «самочинные студенческие организации, как недопустимые в духовно-учебных заведениях».

Академическому начальству определялось «сохранять за собою общее наблюдение за кружками, утверждать выборных, поручать руководство каждого одному из преподавателей. Кружки, не соответствующие по своему характеру задачам школы не должны быть разрешаемы».

Студенческие лавочки с продажей письменных принадлежностей и других предметов закрывались.

Довольно жесткие меры Св. Синод определил в отношении личного состава академических преподавателей.

Группе преподавателей было предложено в месячный срок подать прошения об увольнении от службы с предупреждением, что «в случае неподачи прошений в означенный срок они буду уволены без прошений».

Профессору МДА М. Тарееву, ввиду «сомнений, возбуждаемых в читателях» его сочинениями, было предписано представить в Св. Синод «краткое изложение системы его богословствования».

От других преподавателей требовали: «предоставление в Св. Синод курса лекций для суждения о возможности оставления… на службе»; подписки «о не принадлежности… к не узаконенным правительством политическим партиям»; немедленного оставления занятий в других учебных заведениях для более серьезного отношения к преподаванию в академии.

Нескольким профессорам делалось внушение.

Что касается хозяйственной части, то основное внимание Св. Синод уделял контролю правления за правильным расходованием средств, составлением документации в соответствии с узаконениями и занесению в нее всех возможных поступлений, расходов, нужд, планирований и т.д. Таким образом, устанавливался строгий учет всех средств и имущества. Кроме этого, правление должно было контролировать все хозяйство вплоть до того, что при крупных поставках продуктов правление должно было их принимать в полном составе.

В целом, доклад «О мероприятиях к благоустройству духовных академий, на основании отчетов о ревизии оных» зафиксировал множество недочетов и нарушений, но многие из них касались мелочей, не заслуживающих внимания. Если же необходимость ревизии вызывалась ослаблением нравственной и религиозной дисциплины, то основные претензии должны, казалось бы, быть высказаны в адрес студентов в разделе «воспитательная часть», но это было не так. Естественно, что за беспорядки в академиях ответственность должны нести в первую очередь учащие и начальствующие, так как это их компетенция. Они поставлены над студентами на время их обучения в академии в качестве наставников. Кроме того, известно, что многие «либеральствующие» молодые профессора в революционные годы выступили в роли подстрекателей студентов – этот факт неопровержим. Такие профессора и должны ответить за беспорядки в академии, и претензии, предъявленные им в докладе, выглядят правомочно. Все это подтверждает правоту решения Св. Синода. Однако текст доклада наводит на некоторые размышления. Всю ли вину за беспорядки в академиях можно возложить на профессуру? Или, может быть, за высказанными в докладе претензиями стоит нелюбовь к ним ревизоров за выступления в пользу автономии, против ученого монашества или проявления некоторого антиклерикализма?

Словесные карикатуры на профессоров в отчете архиепископа Антония (Храповицкого) невольно подтверждают эту мысль. Вспоминаются и его суждения об академических профессорах «как корне зла» в церковной реформе.

В бытность архиепископа Антония ректором МДА он всегда выступал на стороне студентов в оппозиции к профессорам. Созвучна с этой позицией и оценка отчета о ревизии архиепископа Антония И.К. Смоличем: «Отчет архиепископа Антония Храповицкого представлял собой большое и резкое обвинительное заключение против профессоров, из-за которых, по мнению архиепископа, происходит “обмирщение” академий. В действительности же руководство в академиях с 1884 г. принадлежало ученому монашеству, так что впору было бы говорить об их “оцерковлении”».^¹⁷² Здесь проявлялась давняя вражда консерваторов и либералов, не имеющая ничего общего с улучшением учебного процесса и желанием развивать духовное образование в соответствии с требованиями времени. Речь шла уже не конкретно об автономии, а в целом о реформе, которая в результате оказалась шагом назад.

Доклад отстаивал более жесткую дисциплину в учебном процессе. Отчеты профессоров, программы, приемы преподавания, экзаменационные требования, сочинения и т.д. – все это очень нужно и полезно для академии. Однако, отмеченные в этой области недостатки, даже вместе взятые, не могли быть причиной беспорядков, если, конечно, на лекциях не шла открытая революционная агитация.

В разделе «Воспитательная часть» говорилось в основном о религиозных и учебных обязанностях студентов, сходках и кружках.

В то же время в отношении личного состава преподавателей предпринимались более жесткие меры: увольнения, взыскания, объяснения и подписки. Что же касается подстрекательства и участия профессоров в забастовках (косвенное), то в докладе содержалась всего одна, но очень странная фраза (почему-то только в адрес трех профессоров КДА): «Сделать внушение профессорам за их незакономерные отношения к студентам во время бывших учебных забастовок и сходок».

В заключение Святейший Синод в очень мягкой форме высказывал пожелания студентам – не терять сознание нравственного долга. Кроме того, важно, что здесь сформулирована новая задача, которая ставилась перед высшим духовным образованием: приобретение высших богословских познаний – единственный способ борьбы против открытых нападок на истины нашей веры: «Св. Синод, – говорилось в докладе, – долгом себе поставляет напомнить учащим и учащимся наших академий, что настоящее время предъявляет к ним особливо высокие требования. Открытые нападения на истины нашей веры нашли себе теперь широкое место в общественной жизни, и бороться с ними невозможно без высших научных познаний богословских, а таковые нигде систематически не преподаются в нашей отечественной Церкви, кроме четырех духовных академий, и от них Церковь ждет содействия в борьбе с враждебными ей течениями. На академии более чем на какие-либо иные учреждения, падает ответственность за все те погибающие в неверии души, которые не могли найти в нашей науке и ее представителях убежденного и сильного опровержения новейших лжеучений, ни достаточно ясного обоснования божественных истин нашего вероисповедания. Пусть же это сознание нравственной ответственности пред Богом и людьми, преимущественно пред всякими распоряжениями начальства, воодушевит тружеников науки, – учащих и учащихся, – к неленостному выполнению их высокого долга».^¹⁷³

Провозглашенные мероприятия «к благоустройству духовных академий» ничего нового не представляли. Они предписывали более строгое выполнение норм учебного порядка, призывали к дисциплине профессоров, в качестве профилактики для предотвращения беспорядков предписывали запрещение сходок и контроль за деятельностью кружков. Наиболее интересным, можно сказать, кульминационным являлся раздел доклада «личный состав преподавателей», так как остальные вопросы все равно должны были быть пересмотрены на Комиссии по разработке нового Устава.

Ревизоры проделали немалую работу. Это видно уже по тому, как подробно и тщательно были проверены академии. И этот труд дал результаты, так как намеченная цель во многом была достигнута: автономия отменена, профессора и ректоры заменены, и образована Комиссия по выработке нового Устава. Основная цель – новый Устав – в скором времени тоже должна была быть достигнута.

Blog

В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания и публикации 4

Содержание