В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания и публикации 4
Вид материала | Документы |
СодержаниеIṣ-аорист большинство исследователей считает др.-инд. инновацией, возникшей из сочетания корней ṣet |
- Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию, 8315.47kb.
- Отдел религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви Богословско-педагогические, 742.62kb.
- Давайте проследим родословную Николая Васильевича Гоголя, чтобы разобраться в вопросе:, 116.5kb.
- Николая Васильевича Гоголя. Именно 2009 год был объявлен юнеско годом Гоголя, чьё творчество, 255.47kb.
- Николая Васильевича Гоголя. Напомним, что за победу в конкурс, 103.77kb.
- Петербург в произведениях н. В. Гоголя, 262.47kb.
- Лекция Окончание жизненного пути и пути во Христе Николая Васильевича Гоголя, 143.74kb.
- Уважаем ые коллеги !, 65.36kb.
- Материалы подготовил Евгений Лопатин, 130.46kb.
- Литературная гостиная к 200-летию со дня рождения Н. В. Гоголя, 104.33kb.
К.Г. Красухин
Несмотря на обилие суффиксов и сложность семантики, индоевропейская система показателей глагольного аспекта и времени выводится из простых морфонологических моделей. Как показал Ф. Кейпер56, древнейший индоевропейский корень имел структуру CVC (C – согласный, V – гласный), а большинство суффиксов – VC-. При присоединении суффикса к корню ударение переходило на последний, в результате чего основа приобретала вид CCVC-. По аналогии с простыми основами могло меняться полногласие: ССVC CVCC-. При этом следует учесть, что в простых корнях и суффиксах ударение могло переходить и за последний согласный; в этом случае реализовался вокальный ауслаут, получивший наименование тематического гласного: CVCe CvCé и т.д. Значение правостороннего передвижения акцента подробно описано57. Благодаря этому процессу появлялись основы со структурой СVCCe-, CCVCe-, CCé- и т.д. Они и составили морфологическую базу для аспектно-временной системы индоевропейского глагола58. Её цельное описание составило бы предмет монографии; ограничимся лишь одним небольшим фрагментом.
Сигматический глагольный суффикс отличается широким распространением в большинстве индоевропейских языков: индо-иранских, греческом, италийских, кельтских, славянских, балтийских. Он может маркировать презенс, аорист, футурум, конъюнктив, дезидератив. Эти различные времена и наклонения, оформленные данным суффиксом, могут обнаруживать морфологическое сходство: лат. faxit – конъюнктив и футурум II59 (в архаических надписях, впрочем, может быть равен простому перфекту); греч. , , скр. arukṣat, adhukṣat, akrukṣat – аорист индикатива; др.-инд. nesat, греч. – аорист конъюнктива; лат. emero и т. д., греч. -- и др. – футурум. Приведенные примеры показывают, что формы на es/s могут иметь модальное значение и терять его, что соответствует тенденциям развития семантики тематической основы. Футурум же связан с одной стороны с аористом, с другой – с конъюнктивом, его семантика близка модальной. В данном случае действие может рассматриваться как футуральное или дезидеративное, иными словами, как ожидаемое или желаемое, т. е. лежащее вне временной сферы момента речи. Такая же форма могла указывать на действие, совершенное в прошедшем, т.е. быть аористом, для которого также устанавливается базовое значение: действие вне сферы настоящего. Аорист чаще является атематическим; однако и для футурума необязательно наличие именно суффикса se /-so. Так, в италийских. языках наличествуют формы атематического сигматического футурума: оск. ferest ‘он принесет’, fust ‘он будет’, pertempest ‘он уничтожит’, умбр. facurent ‘они сделают’, facust ‘он сделает’ (футурум II)60. Такие формы очень близки восстановленному Ф. Кейпером атематическому сигматическому презенсу типа *tr-es-mi 61. Существует иная точка зрения62: италийские формы суть конъюнктива аориста, у которых в 3-м лице произошла синкопа; нет сомнения в том, что лат. futurum exactum представляет собой именно такую форму. Однако синкопа конечного гласного перед флексией в италийских неизвестна; видо-временная морфология в латыни может существенно отличаться от оско-умбрской; в оско-умбрской неизвестен перфект на u-, v-, в лат. – дентальный претерит (оск. dedikatted = лат. dedicavit). Отсутствие атематического футурума в лат. не доказывает отсутствия той же формы в оскско-умбрском. Сопоставление умбр. facust и лат. faxit позволяет выявить различную морфонологическую структуру обеих форм: facust < *dhәk-os-t vs. faxit < *dhәk-se-t. Атематический футурум известен и в других индоевропейских языках; совпадение оскского fust с литовским bus практически пофонемно. Правда, литовские формы находят параллель в индо-иранском йотовом футуруме: скр. bhavisyami, bhavisyati – лит. busiù, bṹs, dāsyami, dāsyati – duosiù, duõs, и в единственной форме исконного будущего времени в славянском – футуральном причастии быш#me~ *bhu-sye-nt 63. С вторичными окончаниями форма на sye приобретает аористическое значение: древне-индийский dāsat ‘пусть даст’ (аорист оптатива). Однако литовские bús / duõs могут восходить как к *bhusieti / *dosieti, так и к *bhusti / *dosti Эти соображения позволяют предположить, что оск. fust может восходить к атематическому сигматическому презенсу *bhusti.
Следует, правда, отметить, что формы латинского футурума II, греческого на сопоставляются и с формами древнеиндийского дезидератива – особого наклонения, обозначающего желание совершить действие: pibáti ‘пить’ – pipiṣati ‘жаждать’, yúdhyate ‘воевать’ – yúyutsati ‘стремиться в бой’. В ряде дезидеративов обнаруживается корневой гласный ī-: īpsati ‘стремиться’ (apnóti ‘достигать’), dīpsati ‘стараться разрушить’ (dabhnóti ‘ломать’) и т.д. Некоторые считают, что долгота корневого обусловлена ларингалом в составе суффикса; следовательно, дезидеративный суффикс следует восстанавливать как *-Hse и отделять от простого сигматического. В частности, дезидератив от корня dha ‘ставить’ – didhiṣati – как будто соответствует такой праформе. Но против этой гипотезы выступили Ману Лойман и Стенли Инслер64. Действительно, формы типа cikitṣati ‘стремиться узнать’, yúyutsati не дают основания для реконструкции ларингала. Изменение же вокализма корня в конечном итоге обусловлено его исконно слабой ступенью. Инслер показал, в каких условиях развивается i вместо a (корневой ларингал, взаимодействие ‘сильных’ и ‘слабых’ форм в глагольной парадигме). Таким образом, древнеиндийский дезидератив – это, по сути, конъюнктив сигматического глагола со слабой ступенью корневого вокализма, т.е. весьма архаичная форма с суффиксом * se / so .
Однако семантика сигматических форм не сводится к одной ирреальности. В ряде языков они участвуют в образовании презенса; сигматический аорист также широко распространен. Рассмотрим сперва древнеиндийские и древнегреческие сигматические презенсы.
При сопоставлении санскритских сигматических и асигматических основ первые можно разделить на следующие категории. 1. Экспрессивный презенс: ar - ‘приводить в движение’, - ‘идти’ (chati) – arsati, rṣati ‘сокрушать’, giráti ‘есть’ – grásati ‘пожирать’; *yahati ‘бежать’ (глагол не зафиксирован, но известно отглагольное прилагательное yahú ‘быстрый’) – yakṣati ‘преследовать’, rusati ‘разрушать’ (сл. рqшити) – ravati ‘рвать’ (ср. лат. ruo, слав. рrти, ръвати, лит. raujù, латыш. raût); bhavati ‘быть, становиться’ – bhūṣáti ‘прислуживать; давать силу’; hnīté ‘сердиться’ – hrayati, harṣati ‘быть возбужденным’; hāsati ‘оставлять’ – jahāti ‘стремительно идти’; tárati ‘идти’ – trásate ‘дрожать’ (ср. слав. тр#с@ – объединение и.-е. *tres ‘двигать’ и *trem-). 2. Каузативный презенс: iṣnâti ‘с силой бросать’ (греч. ), iṣyati ‘бросать’ – eti, ayati ‘идти’, к тому же корню, по-видимому, относится īṣate, iṣati, eṣati ‘разделять, отправлять’, медий – ‘лететь’; mṣyati, marṣati ‘забывать’ (*‘губить’?) – marati ‘умирать’ (лат. morior и т. д.). 3. Дезидеративный презенс: ikṣate, te ‘видеть’ – aśnoti ‘достигать’; eṣati, iṣyati ‘искать, желать’ – *ei/i ‘идти’; заметим, что ряд вариантов этого корня имеет суффикс sk: др.-инд. ichati, англ. ask, слав. искати. Чередование s и sk – весьма распространено, ср. лат. pasco, слав. пас@, хетт. pahs-; об этом – см. ниже. Сюда же относится bhikṣati ‘просить’ – bhajati ‘разделять’, dhṣnoti, dharṣati ‘отваживаться, сметь’ – adharan ‘они держались’; hinasti ‘оскорблять’ – hanti ‘ударять’; dīkṣate ‘быть посвященным’ (презенс в Ведах часто имеет дезидеративное значение, ср. Narten, 1963) – dāśati ‘почитать’. 4. Результативный презенс: akṣat ‘он достигал’ – ajati ‘вести’; karṣati ‘тащить’ – kirati ‘разбрасывать’, lakṣati ‘отмечать’ – lagati ‘прикрепляться’. Разумеется, между установленными классами значений нет непроходимой пропасти: bhūṣati, отнесенное нами к экстрессивам, может являться и каузативом: ‘давать силу’; isati, isnāti экспрессивны в такой же мере, в какой и каузативны, дезидеративное dìkṣáte может являться и терминативом. Это обстоятельство позволяет говорить о возможности нахождения общей семантики суффикса s-, которая проявляется и в тех случаях, когда сигматические формы равнозначны асигматическим или же – когда асигматические формы вообще отсутствуют. Такие глаголы могут быть терминативны; надо заметить, что терминативная семантика связана с дуративной; дуратив может означать то состояние, к достижению которого стремится субъект, снабженный терминативным предикатом; иногда различие между стативом и терминативом может быть оформлено морфологически: лат. albeo – статив, albesco – терминатив, в других случаях – нет: белею может означать ‘являюсь белым’ и ‘становлюсь белым’. Ослабление же терминативной семантики, видимо, явилось причиной существования сигматических и асигматических вариантов корня: juṣáti ‘наслаждаться’ – ‘вкушать’; mimiksati, лит. maišýti, греч. с суфф. sk- – лaт. misceo (*mig-sceio), греч. (*-), д.-норв. meiska ‘смесь’ – греч. ; ukṣant ‘они увеличивали’, aukṣat ‘он увеличивал’, греч. ‘увеличивать’ – лат. augeo ‘расти’ (со стативным суффиксом e-), śrosan ‘они слушали(бы)’ – śrnóti ‘слушать’. Экспрессивные глаголы: bhyasat ‘он боялся’ – bibheti ‘бояться’ (сигматическую форму см. в отглагольных именах: лит. baĩsas ‘страх’, baisùs ‘страшный’, с другим детерминативом – лат. foedus ‘ужасный’, слав. бhсъ (бhд-с-), возможно – греч. ‘обезьяна’); bhāsati ‘сиять’ – bhāti (то же самое); dveṣti ‘бояться’ – греч. (*) ‘бояться’; tveṣṭi ‘быть взбудораженным’ – ср. греч. (сигматическое) ‘потрясать’. Группа глаголов обозначающих активное воздействие на предмет: ukṣáti ‘увлажнять’ – греч. ‘влажный’, возможно, и лат. uveo ‘быть влажным’ (со стативным суффиксом); dakṣati ‘принимать’, греч. , ион. – лат. deceo ‘быть угодным’ (с тем же суффиксом); takṣati, tāṣti ‘мастерить’ – греч. , ‘рожать’ (сигматическая форма здесь указывает на более активное действие); nakṣati ‘добиваться, достигать’ – naśati (греч. ) – то же; rakṣati ‘защищать’ – греч. – то же.
Обратимся к сигматическим презенсам в греческом. Следует заметить, что здесь не удается обнаружить таких резких оппозиций сигматических и асигматических форм, как в древнеиндийском. Однако функционирование сигматического суффикса и здесь демонстрирует некоторое его существенные черты. Он маркирует прежде всего корни, у которых может быть терминативное и/или экспрессивное значение: ‘растить’, ‘смеяться’, ‘вкушать’, ‘кипеть’, ‘сушить’, ‘сохнуть’; глаголы, обозначающие активное воздействие на предмет: ‘защищать’, ‘точить’, ‘обрабатывать’, ‘потрясать’, ‘мять кожу’, ‘варить’. Любопытно заметить, что глагол ‘достигать’ (=др.-инд. dāsati ‘преследовать’) употребляется обычно в футуральном значении. Трудно сказать, является ли в данном случае ауслаут s аффиксом или составной частью корня; для решения этого вопроса можно предложить следующую этимологию: сигматическое образование от корня *doh-, причем надо учесть, что в большинстве индо-европейских языков этот корень означает ‘давать’, и только в хетт. dahhi – ‘брать’. Как полагают Гамкрелидзе и Иванов65, этот глагол первоначально мог иметь амбивалентное значение и относиться к сфере торговли. Возможно, изолированная форма в греч. и др.-инд. сохранила архаическое значение. Таким образом, греч. , др.-инд. dāsati – терминатив-дезидератив к указанному корню в его значении ‘брать’.
Рассмотрим функционирование некоторых сигматических глаголов в тексте.
. Показательно, что у Гомера нет ни специального презентного , ни аориста , а присутствует только презенс без и имперфект. В зависимости от контекста эта единая сигматическая форма может иметь терминативное или дуративное значение, иногда приближаясь к аористу. 815 , ‘я это узнаю и дух у меня в глубине возмущается’ (говорит Телемах женихам). Здесь речь идет о свершенном действии, т. к. Телемах уже разгневан, узнав о бесчинствах женихов, однако эти действия выражены презенсами, имеющими в данном контексте терминативную семантику, переходящую в аористическую (узнаю и узнал, дух возмущается и возмущен), презенс же подчеркивает отнесение этих действий к сфере настоящего.
В значении глаголов и присутствует одновременно актуальность и завершенность.
195-7:
o.
‘Так он лежит, стеная; жаждучи твоего возвращения, великая в его душе поднимается скорбь, тяжелая старость пришла (к нему). Так и я погибла, судьбу перенеся’.
Здесь терминативное значение презенса подчеркнуто тем, что в следующих строках стоят аористы , бесспорно аористическое значение и имперфекта (‘старость пришла’). Терминативное значение можно видеть в р 226: ‘я укрепляюсь (стремлюсь укрепить) дух каждого из вас’. Напротив, в z 261 этот глагол дуративен: ‘усталому человеку вино (всегда) поднимает дух’; аналогично – 111: ‘для них дождь Зевса (все это) выращивает’. Сосуществование терминативного и дуративного значения этого корня можно видеть в 65-6:
‘так как он много сделал, бог его имущество увеличил /, так и у меня то имущество увеличивается, с которым я остаюсь’.
Конъюнктив сочетается с аористным конъюнктивом , в свою очередь, – с презенсом , что подчеркивает его длительность. Наконец, в некоторых случаях имперфект может иметь значение, в котором сочетаются и длительность, и завершенность: 487 90
‘…Так сказали женихи, а тот не стал обращать внимание, Телемах же в душе вырастил великую скорбь об упавшем; но не уронил на глаз ни слезинки, но молча поник головой’.
Здесь имперфект имеет дуративный (с инхоативным оттенком) характер: не стал обращать внимание (в течении всей речи); ему противостоят аористы с пунктуальным значением: . Имперфект связан и с предыдущим имперфектом, и с последующим аористом; думается, это отвечает его семантике: длительное действие, имеющее определенный (фиксируемый говорящим) результат. Такое значение можно сравнить с перфектным. Таким образом, в семантике глагола удается установить дуративные и терминативно-аористные черты; первые структурированы общим грамматическим значением презенса и имперфекта, вторые – сигматическим суффиксом.
Этот глагол, в общем, ни семантикой, ни управлением не отличается от синонимичного . Однако и здесь можно отметить одну характерную черту: для этого глагола характерен сигматический презенс при асигматическом аористе (более новый, производный от сигматического. презенса – ). В одном случае для этого аориста удается установить дуративное значение: 185-7:
‘…но от собак защищала (тело) дочь Зевса Афродита дни и ночи, смазывала розовым маслом’.
Здесь обстоятельства подчеркивают длительность и неопределенность действия, обозначенного глаголом , и его можно определить не как аорист, а как имперфект. Таким образом, у асигматической основы аористное значение может быть неустойчиво.
Единственный известный у Гомера имперфект засвидетельствован в следующем контексте: 196-9:
‘пень от корня отрезав, я обтесал его медью хорошо и основательно; протянул отвес, изготовил ножки кровати, все пробуравив сверлом; с этого начав, я сделал кровать, затем завершил…’
Здесь сигматический имперфект весьма схож с аористом по значению, что подтверждается и их однородностью, и окружением других аористов. Нет сомнения в том, что аорист – сравнительно поздняя форма: присоединение к сигматическому корню *kses (*kes + es) аористного суффикса s. Форма же есть тематизированный формантный имперфект, сохраняющий древний вокализм и акцент на втором (детерминативном) слоге. В некоторых рукописях вместо стоит , в таком случае перед нами еще более архаический атематический претерит формантного глагола *e-kses . Аорист отличается от такого претерита только удвоением -, возникшим по аналогии с (-s s) и функционирует metri causa. Но если все же правильнее читать , то и такая форма противостоит не как презентная аористной, а скорее как тематическая атематической. Контекст показывает, что у сигматических глаголов не было резкой оппозиции аориста и презенса, так как сигматический суффикс нес аористное (пунктуальное) значение.
Выше мы отмечали на примере скр. iṣati – ichati, лат. pasco, слав. пас@ параллелизм суффиксов s и sk-. Следует отметить, что и тот, и другой могут выступать в качестве как терминативных, так и дуративных. С одной стороны, рассмотренные выше сигматические презенсы и сигматический аорист, а также армянский так называемый цойный аорист типа berik’ < *bher isk-, с другой – хеттские фреквентативы на sk и соответствующие им лувийские на ss-; аналогичная картина в тохарских языках: каузативы в тох. В на sk соответствуют фреквентативам в тох. А на ss-. Вяч. Вс. иванов справедливо заметил, что здесь можно проследить возникновение новой оппозиции аористических и длительных (на s-, sk-) корней66. Такая оппозиция отчасти сформировалась в греч.; здесь существует класс глаголов с презенсом на -; у ряда этих глаголов асигматический аорист: – гом. – – – – Следует заметить, что суффикс sk мог придавать глагольной форме и инхоативный оттенок (лат. albesco ‘начинать белеть’ и другие глаголы того же типа). Наконец, в некоторых случаях суффикс sk придавал презентной форме терминативность: согласно Грассману, вед. gachati отличается от gamanti, jigāti тем, что требует непременного уточнения: либо аблатива, указывающего на исхождение действия, либо акузатива, обозначающего направление. Любопытно также, что в хеттском кроме сигматических фреквентативов есть пример сигматической основы с терминативным значением: kissari ‘делаться’ при kittari, ‘лежать’. Таким образом, формы на s и sk тесно связаны между собой морфологически и семантически. Это подтверждает точку зрения К. Бругманна, считавшего суффикс -sk расширением простого s 67.
Как же терминативное действие могло перейти в дуративное? На этот вопрос может дать ответ теория А. Эрхарта. По мнению чешского ученого, большинство единичных формантов в праиндоевропейском языковом состоянии носило перфективирующий характер (т.е. придавало глаголу значение совершенного вида). Но когда в глагольной основе накапливалось два суффикса, она приобретала значение многократного действия. Таким образом, сформировалась тернарная оппозиция: чистая глагольная основа (нейтральное значение без указания на характер протекания действия) – основа с одним суффиксом (перфективная, обозначает однократность действия) – основа с двумя суффиксами (итеративная, многократное действие)68. Второй член оппозиции производен по отношению к первому, третий – по отношению к второму. Следовательно, оппозиция могла нейтрализоваться по немаркированному члену. И сам Эрхарт отмечает, что большинство глаголов с двойным суффиксом утратив итеративное значение, превратились в простой дуратив. Добавим, что ослабление указанной оппозиции в глаголах с суффиксом *-sk можно расматривать как ступенчатое: итеративное значение в хеттском и тохарском, а также в гомеровских имперфектах – дуративное значение в греческом VI классе глаголов (нейтрализация оппозиции между первым и третьим членом) – терминативное значение у латинских глаголов на ēsc – аорист в армянском (нейтрализация оппозиции между вторым и третьим членом).
Сигматические формы относятся к древнейшим формантным глагольным формам, которые в дальнейшем могли образовывать новые морфологические типы по аналогии с корневыми (в частности, назальные и йотовые презенсы). Италийский футурум типа ferest и т. д., для которого характерна полная ступень суффикса и атематизм, сохранил древнюю структуру, а лат. faxit – не менее древнюю структуру основы с суффиксом *-so-/-se, как и древнеиндийские дезидеративы. На этом основании Х. Педерсен пришел к выводу о том, что древнейшей функцией сигматического глагола было обозначение будущего времени. Но дело в том. что упомянутые футурумы и дезидеративы использует первичные окончания; глаголы с вторичными окончаниями не имеют отношения к сфере футурума. Такое положение напоминает славянскую видовую систему, где терминативный суффикс может обозначать совершенный вид, настоящее же время совершенного вида указывает на событие будущего времени: сохнуть (терминативный несов. в.) – сохну (наст. вр.), толкнуть (сов. вид) – толкну (буд. вр.). Следует отметить, что футуральное значение презенса совершенного вида было еще не устоявшимся в древнецерковнославянском языке евангельских текстов, ср. в Мариинском Евангелии (Мк 8, 2) hко юже три дьни присhд@тъ (сов. вид) мънh ‘те, кто уже три дня усаживается вокруг меня’. Здесь настоящее время совершенного вида указывает на становление события, т.е. на терминативное действие. Очевидно, это и есть первичное значение перфективной основы, отнесенной в будущее время.
Другой вывод Х. Педерсена принципиально верен: сигматический аорист есть по сути претерит сигматического презенса; тем самым он является морфологическим новшеством по сравнению с корневым аористом. Существенное различие между презенсом и аористом, как уже отмечалось, заключается в перегласовке вокализма: первичный формантный презенс имеет структуру ССеС, аорист – СеСС (иногда – СēСС, о чем см. ниже).
Мнение о вторичности сигматического аориста первым высказал А. Мейе69. Его поддержали К. Уоткинс, Вяч. Вс. Иванов, В.Н. Топоров, Ю.В. Откупщиков. Против выступали Г. Хирт, Э. Швицер, в последнее время – Б.Б. Ходорковская. Швицер70 указывал на достаточно широкое распространение этой категории по отдельным индо-европейским языкам (о чем говорили еще младограмматики), Г. Хирт считал архаической чертой сигматического аориста его акцентуацию (полная ступень в активе, Ø – в медии)71. Е. Курилович вообще считал аорист наиболее древним слоем индоевропейской аспектно-временной системы72. По мнению же Б.Б. Ходорковской73, сигматический суффикс имел значение предшествования. Этот вывод можно признать справедливым для италийских языков. Здесь суффикс s известен в ряде перфектов (предшествование по отношению к презенсу), с помощью его вариантов образуются имперфект конъюнктива (то же) плюсквамперфект (предшествование в претерите) и футурум II (предшествование в презенсе). Но, как мы убедились, с тем же аффиксом могут образоваться и презенсы, и простые футурумы. Поэтому едва ли предшествование было первичным значением суффикса.
В древнеиндийском периода Ригведы сигматический аорист не имел большого удельного веса. В Ригведе известно 32 корня, образующие активный сигматический аорист, 7 из них имеют активные и медиальные формы, 32 корня – только медиальный. Ряд этих аористов обнаруживает несомненную связь с корневым аористом. Так, наряду с имеющим индоевропейские параллели корневым adhāt (ср. беот. ) в РВ известны сигматические 2 мн. числа dhasatha (конъюнктив) и 3 мн. ч. dhasur в более поздней вед. литературе – и пассивный аорист adhisi; архаическая форма adhat строго соответствует нередуплицированному dhāti, отличаясь от него только вторичными окончаниями (и аугментом), поэтому сигматические формы следует признать вторичными. На примере этого корня можно наблюдать экспансию сигматического суффикса в древнеиндийском и других индоевропейских языках.
Сигматический аорист здесь также имеет индоевропейские аналоги: венет. vhagsto, фриг. edaes, может быть, и хет. dais. Аналогичный случай: apāt и apās (PB, V, 29, 8), ср. аористное греч. -. Корень prā, соответствующий по структуре корню dhā (ср. греч. и ) имеет варианты aprās и aprāt; gam, gach, – корневой аорист agamam, agāt (ср. греч. ) – agamsmahi (PB, I, 23, 23), agiṣta, agiṣata; в РВ и АВ от этого корня с Ø ступенью, отраженной как i-, образованы новые конъюнктивы geṣam и индикатив geṣma.
Корень bhr обычно не считается аористическим: в ряде языков претерит и аорист от него образуется супплетивным образом: лат. tuli, греч. . В РВ известен продуктивный аорист abharṣam являющийся, видимо, индоиранской (или индийской) инновацией. В вед. этот аорист весьма продуктивен: как считает И. Нартен, под его влиянием образован аорист aspārsam (при корневом aspar ); ср. также yāti ‘идти’ – аор. ayāsam; dadāti, dāti так же относятся к корневому adāt, как dadhāti, dhāti к корневому adhāt, и здесь известна сигматическая форма в РВ: dāsat, dāsatha. Чисто фонетическое развитие сигматического аориста – adiṣṭa (a-diç-ta), под его влиянием – 1 ед. ч. adiṣi. Аористы adharṣam, ayasam образованы от глаголов, корневой аорист которых не сохранился уже в РВ; поэтому они могли оказывать влияние на другие корни.
Большой интерес представляют сигматические аористы от сигматических презенсов. Выше на примере / была показана их близость, об этом же свидетельствует и др.-инд. материал. Глагол bhis образует корневой аорист abhes, сигматический abhais, сигматический презенс bhyasati (асигматический – bibheti, bibhayati, bhayate). Иными словами, сигматический презенс представляет собой состояние II (по Бенвенисту) или первично формантное (по Кейперу); от него закономерно образуется аорист *bhēis-, закономерно удлинивший корневую гласную. Сигматические же корни с перегласовкой еще меньше отличаются от аористных: bhajati – bhakṣati – аор. abhāk (*abhaj-s-t), rāti – reṣati – аор. areṣma.
Рассмотрим еще несколько типов древнеиндийского сигматического аориста, имеющих параллель в древнегреческом. Аорист на sa образуется в РВ от семи корней: akrukṣat (kruc ‘кричать’), aghukṣat (guh ‘прятаться’), adhuksata (2 мн. числа акт. и 3 ед. числа мед; duh ‘доить’), amrkṣat (mrj ‘вытирать’), arukṣat (ruh ‘подниматься’), avrkṣat (vrh ‘рвать’); в позднейший период сюда прибавилось еще 10 корней: diṣ, viṣ, dviṣ, pis, dih, mih, lih, sprç, krṣ. Е. Курилович и К. Уоткинс считают, что sa-аорист также относится к тематическому аористу, как s-аорист – к корневому: arukṣat – aruhat. Интерес представляет также аорист dāsat (PB, VIII, 1, 33). Большинство исследователей (Грассманн, Людвиг, Гельднер) трактуют его как простой претерит; И. Нартен полагает, что это – конъюнктив74. В качестве компромисса можно предположить здесь эвентуальное значение, которое, как указывал Л. Рену, может развиться и в конъюнктив, и в индикатив. Таким образом, эвентуальные формы s-аориста также могли быть истоком sa-аориста.
^ Iṣ-аорист большинство исследователей считает др.-инд. инновацией, возникшей из сочетания корней ṣet с сигматическим суффиксом: akariṣam – akarit; под его влиянием формируется acisam. Такой аорист сравнивается с греч. -, аористом типа , 75. Однако существенная разница этих типов состоит в том, что греч. -, -аорист не выходит за пределы корней на -, (или исторически --, -), ср. – *-, < *-). Кроме того, iṣ -аорист имеет параллели. Во-первых, это – авест. xšnәvisa, čәvisa, при том, что индо-иранское i < *-ei в авестийском. выпадает в середине слова: авест. mraoti = скр. braviti. Однако Е. Курилович полагал, что здесь налицо графическая вариация, поэтому следует читать как xšnaosa 76. Отсутствие в иранском iṣ-аориста у корней ṣet, по мнению Е. Куриловича и К. Уоткинса, подтверждает эту гипотезу. Однако с нашей точки зрения это может служить скорее основанием для выделения самостоятельной морфемы iṣ-. Ее следы отчетливо видны в латыни. Следует учесть, что в латыни интервокальное s переходит в r-, i перед ним превращается в e-: certus = греч. . Соответственно iṣ перед гласной превращается в er-. Такой суффикс исследователи видят в 3 мн. числа erunt < *-isont, футуруме II ero, перфекте конъюнктива erim, плюсквамперфекте eram; неизменным он остается в плюсквамперфекте конъюнктива issem, и, может быть, в 2 ед. числа перф. isti. Впрочем, формы 2 ед. числа и 3 мн. числа перфекта могут быть объяснены и иначе77; футурум II и т. д. Х. Педерсен считал содержащими суффикс *-es. Однако plusquamperfectum coniunctivi невозможно вывести из этого суффикса; его происхождение не объяснил удовлетворительно ни один исследователь, отрицавший его связь с древне-индийским iṣ -аористом. Этот формант, с нашей точки зрения следует объяснить так: суффикс is + se m; кумуляция двух дезидеративных суффиксов сопровождается усилением их дезидеративного значения. Такая форма имеет древнее конъюнктивное образование, приобретшее значение будущего времени: древне-латинском futurum exactum типа dilapidassint ‘они бы разбросали камни’. Существование морфемы -is -, отличной от -es -, хотя и близкой ей по семантике, следует, по-видимому, проецировать на индоевропейский уровень. В древне-индийском, начиная с Ригведы, iṣ -аорист конкурировал с s -аористом: abhariṣam, abharṣam. Видимо, под влиянием iṣ-аориста, а также имперфекта корней set (типа abravit) сформировалось окончание sit, о котором уже была речь.
Перейдем к рассмотрению сигматических аористов в греческом. Надо заметить, что здесь корневые аористы были значительно менее распространены, чем в ведическом, поэтому дублетов (корневой аорист – сигматический аорист) здесь немного: – – – – – – – (конъюнктив часто со значением футурума); послегом. – гом. ; – . Засвидетельствовано сосуществование тематического и сигматического аористов (причем тематический аорист может иметь Ø ступень и противостоять в этом сигматическому): – , – , – , – , – , – , – , – , – , – . В послегомеровскую эпоху прибавились – , – , – . Заметим, что попытки на основании этих и некоторых других сопоставлений установить семантику сигматического суффикса приводили нередко к противоположным результатам: П. Кречмер78 считал основной функцией его транзитивность, таким образом сигматический аорист репрезентировал индоевропейское объектное спряжение. Точку зрения П. Кречмера поддерживал Г. Кронассер79, у нас – М.Н. Славятинская80. Напротив, Т.Я. Елизаренкова81, К. Уоткинс82, Вяч. Вс. Иванов83 и Б.Б. Ходорковская84 считают данный суффикс показателем непереходности глагола, относящимся к сфере медия. Как справедливо заметил И.А. Перельмутер85, одно сосуществование этих гипотез заставляет усомниться в связи сигматического аориста с категорией переходности.
Мнение о связи сигматического аориста с медием основано на том, что в Ригведе медиальные формы количественно преобладают (46 активных форм на 57 медиальных); однако с нашей точки зрения эти цифры недостаточно показательны. К. Уоткинс приводит также ряд гомеровских медиев, где суффикс выпал: , , , , , , , , , , , , , , . В ряде этих аористов действительно можно реконструировать пропавший суффикс: < *-, < *, ср. из *86. Разумеется, нет сомнения в том, что представляют собой чистый корневой медий с закономерной Ø ступенью, тогда как актив так же закономерно имеют полную ступень (Уоткинс думает, что здесь сигматический суффикс выпал между гласными, но у Гомера имеет аорист , это говорит о том, что неслоговое здесь трактовалось как согласный); для других медиальных аористов есть активные параллели: , , , , , также (ср.. микен. dekasato и dekoto); к аор. параллели нет, но этот глагол относится к media tantum. Медиальное значение у таких аористов несет медиальная флексия; в целом преимущественная связь сигматического аориста с медием остается недоказанной.
Сторонники теории транзитивного s-суффикса опираются на следующие параллели: ‘я отправил’ – ‘я пошел’ (ср. 756: B ‘так мы пустили лошадей прочь от богатого пшеницей Бупрасия’), ‘я вырастил, вдохнул’ – ‘я вырос’ ( 193-4: : ‘волосы выпали, которые раньше вырастило губительное зелье’), ‘я поставил’ – ‘я стал’. Обращает внимание малая распространенность таких аористов: несколько , – десятки , девять – десятки , два – 14 . Ср. еще – : ‘погасил – погас’ ( – 182, – I 478). Здесь преобладает сигматический аорист (7 на 2 корневых); объяснение этому можно видеть в том, что сигматический аорист соотносится по значению с презенсом, тогда как в вышеприведенных примерах с презенсом соотнесен корневой аорист ( – , – отклонение; , – , – отклонение, от него образован новый презенс ‘я надуваю’). Для , как показывают индоевропейские параллели, переходное значение скорее вторично. Таким образом, частотность употребления той или иной формы в тексте может быть связана со степенью ее развития.
В других случаях оппозиция сигматических и асигматических форм менее выражена:
–