Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию
| Вид материала | Документы |
- Тест: Долговечен ли ваш союз? Что в жизни даёт нам любовь… Библиотерапия и кинотерапия, 319.02kb.
- Синельников Валерий Сила Намерения, 1085.33kb.
- Синельников Валерий Владимирович - "Сила Намерения" оглавление, 751.87kb.
- Другая повесть о полку Игореве, 3529.9kb.
- Противники строительства в М. Козихинском переулке вручили протест Никите Михалкову, 213.77kb.
- Митсуги Саотоме, 1634.36kb.
- Посвящается моим любимым малышам: маленькому умному и доброму сокровищу Полннке, домашнее, 670.84kb.
- Ш. Ботеах Кошерный секс Рецепт страсти и близости, 1674.44kb.
- Л. Е. Морозова ответ моим критикам, 180.5kb.
- Рекомендации по проведению собрания, 61.37kb.
| Главная страница Сайта |
| Первая страница Сайта |
| Библиотека |
| Галерея |
| Разделы |
Валерий ДЕМИН
ЗАГАДКИ РУССКИХ ЛЕТОПИСЕЙ
Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию.
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Русь опоясана реками
И дебрями окружена,
С болотами и журавлями
И смутным взором колдуна.
Где разноликие народы
Из края в край, из дола в дол
Ведут ночные хороводы
Под заревом горящих сел...
Александр БЛОК
Солнце родины смотрит в себя.
Потому так таинственно светел
Наш пустырь, где рыдает судьба
И мерцает отеческий пепел.
И чужая душа ни одна
Не увидит сиянья над нами:
Это Китеж, всплывая со дна,
Из грядущего светит крестами...
Юрий КУЗНЕЦОВ
ЗАЧИН
(летописи — исторический фундамент национального
самосознания.
Все это было, было, было,
Свершится дней круговорот...
Александр БЛОК
Но это было! Было! Было!
Николай КЛЮЕВ
Летописи — рукотворные литературные памятники русского народа, по существу — его овеществленная и навсегда сохраненная для многих поколений историческая память. Начертанные в разные времена пером на пергаменте или особо прочной, сделанной изо льна бумаге, они запечатлели в документальных текстах события минувших веков и имена тех, кто творил реальную русскую историю, ковал славу или, напротив, покрывал позором Отечество. Редкие летописи сохранили имена своих создателей, но все они были живыми людьми со своими страстями и симпатиями, что неизбежно отражалось и в вышедших из-под их пера рукописных текстах. В архиве великого нашего писателя Николая Васильевича Гоголя, который одно время больше всего на свете мечтал стать профессором истории в столичном университете, сохранилось множество подготовительных заметок для будущих лекций. Среди них — размышления о безымянных русских летописцах и переписчиках:
“Переписчики и писцы составляли как бы особый цех в народе. А как те переписчики были монахи, иные вовсе неучены, а только что умели маракать, то и большие несообразности выходили. Трудились из эпитемии и для отпущения грехов, под строгим надзором своих начальников. Переписка была не в одних монастырях, она была, что ремесло поденщика. Как у турков, не разобравши, приписывали свое. Нигде столько не занимались переписываньем, как в России. Там многие ничего не делают <другого> в течение целого дня и тем только снискивают пропитание. Печатного тогда не было, не то что <теперь?>. А тот монах был правдив, писал то только, что <было>, не мудрствовал лукаво и не смотрел ни на кого. И начали последователи его раскрашивать...”
Множество безымянных переписчиков денно и нощно трудились в монастырских кельях, тиражируя запечатленную историческую память веков (рис. 1), украшая манускрипты выразительными миниатюрами (рис. 2) и буквицами (рис. 3), создавая в составе летописных сводов бесценные литературные шедевры. Именно таким образом сохранились до наших дней “Житие Бориса и Глеба” и других русских святых, “Поучение Владимира Мономаха”, “Русская правда”, “Повесть об убиении Андрея Боголюбского”, “Сказание о Мамаевом побоище”, “Хожение за три моря Афанасия Никитина” и другие произведения. Все они — не чужеродный привесок, а компоненты органического целого в контексте летописного повествования, создающие неповторимый колорит конкретной летописи и позволяющие воспринять события литературного памятника в качестве неотъемлимого звена монолитной хронологической цепи.
Литературоведы XIX и особенно XX века, преследующие собственную узкоспециальную цель, приучали читателя воспринимать шедевры русской духовности, вкропленные в летописи, как обособленные. Их публикациями заполнены все современные изборники и собрания, создавая иллюзию какого-то особого и самостоятельного литературного процесса, протекавшего на протяжении почти что семи столетий. Но это — обман и самообман! Не говоря уж о том, что искусственно расчленяются сами летописи — современные читатели теряют ориентацию и перестают понимать истоки культуры собственного народа в ее органической целостности и реальной последовательности.
Собирательный образ подвижника-летописца воссоздан в пушкинском “Борисе Годунове” в лице черноризца московского Чудова монастыря Пимена, посвятившего жизнь переписке старых и составлению новой хроники:
Еще одно последнее сказанье —
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу...
На создание подобных летописных списков уходили многие годы. Летописцы (рис. 4) трудились во славу Господа в столицах удельных княжеств, крупных монастырях, выполняя заказы светских и церковных властителей и в угоду им нередко перекраивая, вымарывая, подчищая и сокращая написанное до них. Каждый мало-мальски уважающий себя летописец, создавая новый свод, не просто копировал своих предшественников слово в слово, а вносил посильную авторскую лепту в хартию, то есть рукопись. Поэтому-то многие летописи, описывая одни и те же события, так разнятся между собой — особенно в оценке произошедшего.
Официально летописание на Руси продолжалось чуть более шести столетий. Первые летописи по образцу византийских хронографов были созданы в XI веке, а к концу XVII все само собой завершилось: начиналось время Петровских преобразований, и на смену рукописным творениям пришли печатные книги. За шесть столетий были созданы тысячи и тысячи летописных списков, но до нынешних времен их сохранилось около полутора тысяч. Остальные — в том числе и самые первые — погибли в результате погромов и пожаров. Самостоятельных летописных сводов не так уж и много: подавляющее большинство списков — это рукописное тиражирование одних и тех же первоисточников. Самыми старыми из сохранившихся считаются летописи — Синодальный список Новгородской первой (XIII—XIV вв.), Лаврентьевская (1377 г.), Ипатьевская (XV в.), иллюстрированная Радзивиловская (XV в.).
Оригинальные летописи имеют собственные названия — по именам создателей, издателей или владельцев, а также по месту написания или первоначального хранения (нынче все летописи находятся в государственных библиотеках или иных хранилищах). Например, три самые знаменитые русские летописи — Лаврентьевская, Ипатьевская и Радзивиловская — названы так: первая — по имени переписчика, монаха Лаврентия; вторая — по месту хранения, костромского Ипатьевского монастыря; третья — по имени владельцев, литовского великокняжеского рода Радзивиллов.
* * *
Автор не намерен утомлять читателей специальными текстологическими, филологическими и историографическими вопросами. Моя задача и цель всей книги, как станет понятно чуть позже, заключается совсем в другом. Однако для лучшей ориентации читателей-неспециалистов считаю необходимым сделать некоторые терминологические разъяснения. Те, кому они и без того известны, могут их безболезненно пропустить. Те же, кому ряд понятий в новинку или в диковинку, могут обращаться к нижеприводимому пояснительному словарику всякий раз, когда потребуется.
В научном и житейском обиходе используются почти как синонимы слова — летопись, летописец, временник, хронограф. Так оно, в общем, и есть, но все же некоторые различия имеются.
Летопись — историческое произведение, в котором повествование велось по годам. Отдельные части (главы) летописного текста, привязанные к конкретному году (лету) в настоящее время принято именовать статьями (на мой взгляд, название избрано не самое удачное). В русских летописях каждая такая новая статья начиналась словами: “В лето такое-то...”, имея в виду соответствующий год. Летосчисление велось однако не от Рождества Христова, то есть не от новой эры, а от библейского Сотворения мира. Считалось, что это произошло в 5508-м году до рождения Спасителя. Таким образом, в 2000-году наступил 7508-й год от Сотворения мира. Ветхозаветная хронология в России просуществовала вплоть до петровской реформы календаря, когда был принят общеевропейский стандарт. В летописях же счет по годам велся исключительно от Сотворения мира, старое летосчисление завершилось официально 31 декабря 7208 года, за ним последовало 1 января 1700 года *.
Летописец — терминологически то же, что и летопись. Например, Радзивиловская летопись начинается словами: “Сия книга — летописець” (рис. 5), а Ермолинская: “Летописець Рускии весь от начала и до конца”. Софийская первая летопись также именует себя: “Летописец Рускыя земли...”. (Написание же самого слова в рукописных оригиналах: в первых двух случаях с “мягким знаком”, в последнем — без оного). Другими словами, многие летописи изначально именовались летописцами, но со временем утвердилось их иное (более солидное, что ли?) название. В позднейшие времена летописец, как правило, излагает события сжато — особенно это касается начальных периодов мировой и русской истории. Хотя слова “летопись” и “летописец” являются исконно русскими, как понятия они применяются и к иностранным историческим сочинениям того же плана: так, популярный на Руси переводной компилятивный памятник, излагавший события мировой истории, именовался “Летописец елинский и римский”, а название многотомного исторического труда, посвященного монгольским завоеваниям, знаменитого персидского историка Рашида ад-Дина переводится как “Сборник летописей”.
Временник — раньше употреблялось в качестве синонимов слов “летопись” и “летописец” (например, “Русский временник”, “Временник Ивана Тимофеева”). Так, Новгородская первая летопись младшего извода открывается словами: “Временникъ еже есть нарицается летописание князеи и земля Руския...” Начиная с XIX века данный термин применяется в основном к ежегодным периодическим изданиям: например, “Временник императорского Московского общества истории и древностей Российских”, “Временник Пушкинской комиссии” и др.
Хронограф — средневековое историческое сочинение в православных странах — Византии, Болгарии, Сербии, России, синоним “летописи”. Некоторые поздние русские летописные сочинения также поименованы хронографами; как правило, события мировой истории, заимствованные из византийских компендиумов, излагаются более подробно, чем в обычных летописях, а отечественная история по существу механически пристегивается к переводным текстам.
Хроника (по-древнерусски — кроника) — по смыслу то же самое, что “хронограф” или “летопись”, но распространена она была, главным образом, в западноевропейских странах, а также в славянских, тяготеющих к Западу (Польша, Чехия, Хорватия и др.). Но есть исключения: в Древней Руси, Болгарии и Сербии были чрезвычайно популярны переводы “Хроник” византийских историков Иоанна Малалы и Георгия Амартола, откуда черпались основные познания по мировой истории.
Полезно усвоить также еще несколько понятий:
Летописный свод — соединение в единое повествование разных летописных записей, документов, актов, беллетристических повестей и житийных произведений. Подавляющее большинство дошедших до нас летописей представляют собой своды.
Летописный список — переписанные в разное время, разными лицами (и к тому же в разных местах) одинаковые летописные тексты (рис. 6). Понятно, что одна и та же летопись может иметь множество списков. Например, Ипатьевская летопись известна в восьми списках (при этом ни одного первичного списка, именуемого протографом, начальных летописей ко времени, когда ими занялись историки-прфессионалы, не сохранилось).
Летописный извод — редакционная версия какого-либо текста. Например, известны Новгородская первая и Софийские летописи старшего и младшего изводов, которые отличаются друг от друга по особенностям языка.
О генетической связи между различными сводами, списками, редакциями русского летописания дает представление схема, изображенная на рис 7. Вот почему, когда читатель берет в руки современное издание Начальной летописи, поименованной по первой строке “Повесть временных лет” (рис. 8), он должен помнить и понимать, что ему предстоит прочесть (или перечитать) отнюдь не оригинальное творение монаха Киево-Печерской лавры Нестора (1056—1114) (рис. 9), которому по традиции (хотя и не всеми разделяемой) приписывается создание этого литературного и историографического шедевра. Впрочем, и у Нестора были предшественники, не говоря уж о том, что “отец русского летописания” опирался на богатейшую устную традицию. Предполагается (и это аргументированно обосновали самые выдающиеся исследователи русского летописания — А.А. Шахматов и М.Д. Приселков), что прежде чем обмакнуть перо в чернильницу, Нестор познакомился с тремя сопряженными летописными сводами — Древнейшим (1037), сводом Никона (1073) и сводом Ивана (1093) (рис. 10).
Кроме того, полезно не упускать из виду, что самостоятельно, то есть в отрыве от конкретных летописей, “Повесть временных лет” не существут. Современные “отдельные” издания — это продукт искусственной препарации, как правило, на основе Лаврентьевской летописи с дополнением незначительных фрагментов, фраз и слов, взятых из других летописей. По объему то же — “Повесть временных лет” не совпадает со всеми летописями, в состав которых она была включена. Так, по Лаврентьевскому списку она доведена до 1110 года (текст самого Нестора с более поздними вставками “Поучения Владимира Мономаха”, “протокольной записи” об ослеплении князя Василька Теребовльского и др.) + приписка 1116 года “главного редактора” — игумена Сильвестра. Этим Лаврентьевская летопись (рис. 11) не завершается: далее следует текст, написанный совершенно другими хронистами, доведенный до 1305 года и иногда именуемый Суздальской летописью. Последнее обусловлено тем, что вся летопись в целом (то есть “Повесть временных лет” + дополнение) было переписано на пергаментный список в 1377 году монахом Лаврентием по заказу великого князя Суздальско-Нижегородского Дмитрия Константиновича. По Ипатьевскому списку “Повесть временных лет” доведена до 1115 года (как считают ученые, вслед за последней записью, сделанной рукой Нестора, каким-то неизвестным монахом дописаны события еще за пять лет). Сама же Ипатьевская летопись доведена до 1292 года. Радзивиловская летоись, описывающая практически те же события, но имеющая множество разночтений, доведена до 1205 года.
Следы Несторова протографа теряются сразу же после смерти великого русского подвижника. Основательно обработанный и отредактированный, он был положен в основу летописного свода, по заданию Владимира Мономаха составленного Сильвестром — игуменом Михайловского Выдубецкого монастыря в Киеве, а затем епископом в Переяславле Южном. Можно представить, как постарался приблеженный к великокняжескому двору черноризец, в угоду заказчику перекроивший и во многих местах заново переписавший Нестров протограф. Сильвестров свод, в свою очередь, также основательно обработанный и отредактированный (но уже в угоду другим князьям), через двести пятьдесят лет послужил основой Лаврентьевской и других летописей. Ученые-историки вычленили из множества летописных списков текстовый субстрат, предположительно принадлежащий Нестору, и сделали к нему множество дополнений, по их мнению, улучшающих содержание “Повести временных лет”.
Вот с этой литературной химерой (в позитивном смысле) и имеет дело современный читатель. Что удивительно: если подлинного Несторова текста теперь уж не дано увидеть и прочесть никому, то лицезреть самого Нестора может каждый желающий. Мощи первого русского летописца, обернутые в траурные одеяния, открыты для обозрения в подземных галереях Киево-Печерской лавры. Они покоятся в углубленной могильной нише, прикрытые прозрачным стеклом и освещенные приглушенным светом. Следуя традиционным экскурсионным маршрутом, можно пройти в каком-нибудь метре от родоначальника русской исторической науке. За прошедшую жизнь мне довелось трижды постоять рядом с Нестором (впервые — в 14-летнем возрасте). Не хотелось бы кощунствовать, но и истины скрывать не стану: каждый раз (особенно уже в зрелом возрасте) я ощущал ток энергии и прилив вдохновения.
Русские летописцы — одни из тех, кто на протяжении нескольких веков закладывали крепкие камни в фундамент русского мировоззрения и российского патриотизма. Без исторического самосознания не может быть ни процветающего государства, ни развитой культуры, ни здоровой морали, ни человеческого достоинства. Особенно явственно это осознается в пору всевозможных потрясений, регулярно обрушивающихся на Россию. Можно потерять всё, но и тогда у народа остается самые величайшие его достояния — язык, культура и история. Неспроста в пору очередной российской смуты и тяжелейших испытаний, ниспосланных на Русскую землю, рязанский историк Александр Иванович Цепков с помощью патриотически настроенных меценатов начал переиздавать русские летописи (рис. 12). В предисловии к одному из вышедших томов русский подвижник сам рассказал о своих побудительных силах:
“Античный мыслитель III в. до н.э. Псевдо-Аристотель в своем парадоксографическом произведении “Рассказы о диковинах” писал: “На пути в Сиракузы на лугу есть источник, не очень большой и не слишком обильный, однако если возле него собирается толпа людей, он начинает наполняться водой”. Источник музы Клио в обыденной жизни также на первый взгляд “не очень большой и не слишком обильный”. За повседневными заботами большинство людей даже забывает о его существовании.
В мирное, спокойное, размеренное время жажду из него утоляют немногие. Они продолжают преданно ухаживать за ним, очищать и облагораживать, не давая живительной исторической памяти государств и народов иссякнуть. Настоящих жрецов музы Клио немного, но они сильны духом. Однако, когда несчастье постигает нас во время ран и утрат, когда становится тяжко от внешних и внутренних врагов, когда страну терзают хищники, соревнуясь, кто из них больший кусок оторвет от слабеющего Русского государства, разрушив и разорив все, тогда все больше и больше людей припадает к священным стопам величайшей из муз, музе истории Клио. И что удивительно, чем больше “собирается толпа людей”, тем полноводнее становится источник. И уже не маленький, еле заметный родничок, а полноводная река преграждает путь гиенам и шакалам, мечтающим покончить с Русским государством”.
С 1997 по 2000 год издано 7 томов — прекрасно оформленных, продуманно составленных и профессионально прокомментированных. Низкий поклон вам, славные сыны древней Рязанской земли! Вы делаете великое дело во имя не одного настоящего, но и будущего. Муза истории Клио, а вместе с ней все ее служители и поклонники по достоинству оценивают ваш культурно-просветительский подвиг. Сей факт сам по себе достоин того, чтобы его занесли в анналы истории. Москва тоже решила не отставать от Рязани (рис. 13): с того же 1997-го года здесь на базе издательства “Языки русской культуры” при финансовой поддержке (а в наше время это главное) Российского гуманитарного научного фонда началось очередное репринтное переиздание “Полного собрания русских летописей (ПСРЛ)” (рис. 14).
У этого фундаментального издания долгая и многотрудная судьба. Первый том, включавший Лаврентьевскую летопись, увидел свет в 1841 году, еще при жизни Лермонтова и Гоголя. За 160 лет вышло 40 томов — не слишком впечатляющий результат для всех форм власти, которые успели смениться за указанный срок. Ведь речь идет об основах основ общероссийского мировоззрения и национального самосознания. На протяжении многих десятилетий представители разных — подчас диаметрально противоположных идеологий — предпочитали вести пустую и малорезультативную болтовню по поводу иконных духовных ценностей вместо того, чтобы изучать и пропагандировать уже давно уже существующие наработки, созданные предшествующими поколениями. Воистину: создать летопись — мучительно долгий труд, но издать подчас бывает не легче...
Да, трудно приходится нынче Русской земле и народам России. Но всё это уже было — причем не раз, о чем бесстрастно свидетельствуют именно летописи. Распад страны? А разве не то же самое происходило в Смутное время, когда различные антипатриотические группировки, слои и классы ради своих сиюминутных интересов готовы были продать кому угодно не то что Родину —отца с матерью и жену с детьми. Происки недругов? Их у России всегда было больше чем друзей, и чем слабее становилось государство, тем наглее и безжалостней становились внешние и внутренние враги. Криминальный беспредел? И это было всегда — только называлось по-другому. Не успели освободить Москву от интервентов и посадить на трон молодого царя Михаила Романова как на повестку дня тотчас же встал вопрос о внутреннем криминале. Страну от южных степей до Поморья захлестнула волна невиданного ранее разбоя. Повсюду сновали шайки грабителей, отличавшиеся изощренной жестокостью. Летописцы отмечали: таких мук русские люди не испытывали ни в древние времена, ни в недавние, ни от басурман, ни от ляхов. Свои же, бывшие когда-то крестьянами или казаками, захватывали целые районы, сжигали до тла села и города и после обязательных нечеловеческих пыток истребляли поголовно все население. Очевидцы так описывают деяния “романтиков с большой дороги” где-то между Волгодчиной и Поморьем: “...Села и деревни разорили и повоевали до основания, крестьян жженных видели мы больше семидесяти человек, да мертвых больше сорока человек, мужиков и женок, которые померли от мучения и пыток, кроме замерзших”. Причина же одна — и тогда и сегодня: ослабление власти и государства. Почаще читайте летописи, друзья!
* * *
Ответы на многие животрепещущие и не потерявшие по сей день актуальности вопросы можно отыскать в древних русских летописях. Еще больше в них неразгаданных тайн. Можно смело сказать: любая летопись — сплошная тайна. И вообще: то, что мы