Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 38

Иван БУНИН

Истинные симпатии и антипатии печерской братии вряд ли являлись тайной для великокняжеского двора. Отсюда постоянные трения между хозяевами стольнокиевского дворца и и пещерной обителью, быстро преватившейся в оплот русского духа. Конечно же, Нестор, в силу своего юного возраста, непосредственного участия в Киевской революции не принимал. Однако в 12-летнем возрасте он мог быть их очевидцем, а впоследствии, как верный последователь своих наставников, отразить общерусские патриотические идеи на пергаментных страницах своего бессмертного труда. Ему наверняка также были доступны документы из монастырского архива, не говоря уж о том, что, судя по всему, Иларион-Никон передал будущему “отцу русской истории” собственноручные наброски Начальной летописи.

* * *

Княжеский двор быстро примирился с печерско-монашеской партией. К тому же и случай подходящий представился — перенесение в новую церковь мощей святых мучеников Бориса и Глеба. Митрополит-грек противился до последнего. Византиец вообще сомневался в оправданности причисления к лику святых каких-то там безвинно убиенных русских князей. Но случилось чудо, храм наполнился благоуханием, митрополита объял ужас и он “падъ ниць, просяше прощенья”. Одним словом, политические страсти продолжали бушевать даже над гробом святых страстотерпцев. Степным пожаром полыхали они и за церковными стенами. Половцы продолжали совершать набеги на Русь — один опустошительней другого (рис. 50). Только реальная опасность полного порабощения заставило давно трещавший по швам триумвират князей забыть о собственных обидах и подумать о судьбе страны и народа. Впрочем, многим, как всегда, было наплевать на все, кроме собственной выгоды и благополучия. Ради этого некоторые готовы были даже дьяволу душу заложить. Но сатана не требовался — под боком были степняки. Их ничего не стоило уговорить в очередной раз “проведать” на Русь и поживиться за счет тех, кто еще сумел увернуться или спрятаться от безжалостных кочевников. Уже потом Нестор расскажет обо всем увиденном и пережитом:

“... А ныне все полно слез. Где у нас было воздыхание? А ныне плач умножился по всем улицам из-за убитых, которых избили беззаконные. Половцы повоевали много и возвратились к Торческу, и изнемогли люди в городе и сдались врагам. Половцы же, взяв город, запалили его огнем, и людей поделили, и повели в вежи к семьям своим и сродникам своим; измученные, стужей скованные, в голоде, жажде и беде, с бледными лицами, почерневшие телами, в неведомой стране, с языком воспаленным, раздетые бредя и босые, с ногами, исколатыми тернием, отвечал они друг другу, говоря: “Я был из этого города”, а другой: “А я — из того села”; так вопрошали они друг друга со слезами, род свой называя и вздыхая, взоры возводя к Вышнему, ведающему сокровенное”.

Любопытная деталь: Нестор рассказывает об осаде и взятии Торческа, населенный в основном торками, в описываемый момент союзниками и поддаными Киевского князя. Однако они были этническими и оседлыми тюрками, то есть по языку — сродственниками половцев, но данное обстоятельство нисколько не смягчило их участи. Их ждало такая же безысходная судьба и рабство, как и любых других пленников. Спустя три года после описанных событий половцы разграбили незащищенный Киево-Печерский монастырь, расположенный вне крепостных стен, спалили храм Богородицы, растащили наиболее ценные иконы и утварь, перебили монахов, кто не успел убежать скрытно или спрятаться в тайных убежищах. Нестор описывает половецкий погром как очевидец; в ту пору ему было уже около сорока лет и почти половину из них он провел в монастыре. Трагическая картина навела летописца на философские раздумья. Опьяненные кровью половцы кричали: “Гле же ваш Бог? Почему он вас не защитит?” Нестор ответил, когда весь ужас остался позади: “Бог послал нам сие испытание, именно потому, что любит больше других”. Объяснение хорошее — ничего не скажешь, но в борьбе с врагами помогает плохо.

Стремительное, хотя и вполне предсказуемое, насшествие явилось неотвратимым возмездием на вероломство русских князей. Двое из членов киевского триумвирата — Изяслав, старший из братьев Ярославичей и правивший недолго Всеволод, отец Владимира Мономаха — скончались и бразды правления по старшинству и негласной очередности перешли к Святополку — двоюродному брату Мономаха, который перед угрозой половецкой опасности не стал затевать кровопролитной распри (хотя первоначально подобное развитие событий и не исключалось). Нужно было во что бы то ни стало справиться с внешней опасностью. Но не тут-то было: весной 1093-го половцы нанесли объединенным силам русских князей сокрушительное поражение на реке Стугне. Во время отступления русских полков на глазах дружины утонул любимый брат Владимира — Ростислав. Да и сам Мономах едва не погиб, спасая брата.

Воинственный пыл великого князя Святополка быстро поостыл и он предпочел в дальнейшем решать дело иными путями и заключил мир с половцами, взяв себе в жены дочь половецкого хана Тугоркана. Видимость дружбы, может быть, и наступила, но до желанного мира было — ох, как далеко. Теперь супротив брата стал действовать Владимир Мономах. Поддавшись искушению обойтись без кровопролитной сечи, он не воспрепятствовал уничтожению половецкого отряда, гостившего у русских князей, что в конечном счете обернулось жестокой местью со стороны кочевников и неисчислимыми бедами для Руси. Мономаху по неволе пришлось стать во главе русских сил, противостоящим половецкой агрессии.

Бороться однако пришлось на два фронта: удельные русские князья бесчинствовали на просторах Руси почище иноземных полчищ. многие считали себя обойденными более хитрыми и удачливыми наследниками Ярослава Мудрого. Каждый претендовал на большее, считая себя вправе возглавить династию. Но киевский стол был всего-навсего один, а великокняжеском кресле и двоим было тесно. Потенциальные же претенденты насчитывались десятками. Ярко выраженной пассионарной импульсивностью отличался князь Тмутараканский и Черниговский Олег, прозванный в “Слове о полку Игореве” Гориславичем, где ему уделяется весьма значительное внимание. И неудивительно, ибо был он родным дедом главного героя “Слова” — князя Игоря. Последний по своей горячности и нетерпимости был точной копией деда (недаром ведь считается, что генетические доминантные признаки лучше всего передаются через поколение).

Сам Олег был внуком Ярослава Мудрого. Его отец — великий князь Святослав не полных три года провластвовал в Киеве после того, как они вместе с братом Всеволодом нарушили отцовское завещание жить в добром согласии и согнали с великокняжеского стола явно засидевшегося там старшого Изяслава. Формально Олег Святославич мог унаследовать власть сразу после смерти отца, последовавшей в 1057 году. Но в политику никто и никогда по формальным правилам не играет: великокняжеский стол достался сначала дяде Всеволоду Ярославичу, а затем — уже в обход всяких правил — двоюродному брату Владимиру Всеволодовичу Мономаху. С последним неистовый Олег смириться уже никак не мог, а его потомки, еще сильнее ущемленные в правах, — тем более: отсюда извечное соперничество и неприязнь между Мономаховичами и Ольговичами.

Вся жизнь Гориславича прошла в битвах, бегствах и невзгодах. Он успел побывать в хазарском плену, в изгнании в Византии, четыре года прожив на овеянном древними легендами острове Родос, женился на знатной гречанке и красавице Феофано Музалониссе, которая родила ему четырех сыновей (следовтельно, князь Игорь тоже был греческих кровей). Его меч сверкал в Польской и Чешской землях, где молодой князь подвязался в качестве наемника (и только от чешского короля получил за свою “работу” 1000 гривен). Он захватывал Чернигов, Тмутаракань, Суздаль, Муром, Рязань, приводил на Русь половецкую орду и успокоился лишь на исходе жизни, примирившись с Владимиром Мономахом. Несмотря на то, что Олег стал виновником гибели Мономахова сына в бою под Муромом, умудренный сединами и жизненным опытом киевский князь первым обратился к своему извечному сопернику с миролюбивым посланием:

“...Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой, крещенный тобою, что сидит близко от тебя, прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: “Договоримся и помиримся, а братцу моему Божий суд пришел А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим”. И я видел смирение сына моего, сжалился и, Бога.устрашившись, сказал: “Он по молодости своей и неразумению так смиряется, на Бога возлагает; я же — человек, грешнее всех людей”

Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ты ее по-доброму или с поруганием, то и другое увижу из твоей грамоты. Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога отпущения прошлых своих грехов. Господь наш не человек, но Бог всей вселенной,— что захочет, во мгновение ока все сотворит,— и все же сам претерпел хулу, и оплевание. и удары и на смерть отдал себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? — сегодня живы. а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты,— другие собранное нами разделят.

Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды. Только и есть у них, что сделали душе своей С этими словами тебе первому, брат, надлежало послать ко мне и предупредить меня Когда же убили дитя, мое и твое, перед тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее подобно цветку, впервые распустившемуся, подобно агнцу заколотому, сказать, стоя над ним, вдумавшись в помыслы души своей: “Увы мне, что я сделал. И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери его принес слезы”.

Надо было бы сказать тебе словами Давида: “Знаю, грех мой всегда передо мной”. Не из-за пролития крови, а свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал главу свою и плакал горько,— в тот час отпустил ему согрешенья его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне написать грамоту утешительную да сноху мою послать ко мне.— ибо нет в ней ни зла, ни добра.— чтобы я. обняв ее, оплакал мужа ее и ту свадьбу их, вместо песен: ибо не видел я их первой радости, ни венчания их. за грехи мои. Ради Бога, пусти ее ко мне поскорее с первым послом, чтобы, поплакав с нею, поселил у себя. и села бы она как горлица на сухом дереве, горюя, а сам бы я утешился в Боге”.

Олег Гориславич — одна из трагических фигур русского средневековья, оплеванная и оболганная его более удачливыми, но оттого вовсе не более честными, политическими конкурентами. Его прозвище можно истоковывать по-разному. Общепринятым считается мнение: так его якобы заклеймили в народе за развязанное междоусобие и обращение за помощью к половцам. Но в непрерывной гражданской войне друг с другом участвовали все наследники и потомки Ярослава Мудрого, русской крови каждый из них пролил немерено. Предложение же иноплеменникам — сначала варягам, полякам, половцам, а потом и татарам — поучаствовать в княжескихъ разборках практиковалось сплошь и рядом и являлось излюбленным “дипломатическим ходом” русских князей на протяжении многих столетий. Потому-то вполне оправдана совершенно иная трактовка прозвища соперника Владимира Мономаха — не в плане принесенного горя, а в плане его собственной горькой судьбы: в таком случае “Гориславич” может означать “Горемыка”.

Еще раньше, в 1097 году, разыгралась одна из самых драматических коллизий тогдашней истории: по наущению волынского князя Давыда был ослеплен его родич — теребольвский князь Василько Ростиславич. На его месте вполне мог бы оказаться и Владимир Мономах, которого вместе с несчастным Василько заподозрили в подготовке заговора с целью захвата и перераспределения власти. В летописи о том сказано очень скупо — при выдвижении обвинений в злом умысле против захваченного в плен Василька. И данное повествование Нестору уже не принадлежит; оно было механически добавлено при последующей обработке исходного текста и читается только в Ипатьевской летописи (а в Лаврентьевской отсутствует). Вся история с ослеплением Василька по стилю напоминает, скорее, протокол допроса непосредственного участника событий, настолько прописаны здесь малейшие детали, о которых мог сообщить лишь очевидец. Но вместо каких подробностей появился сей протокол — вот в чем вопрос?

Изъятое из Несторовой летописи безвозвратно утеряно. Все последующие добавления, сделанные чужой рукой, так или иначе связаны с восхвалением Владимира Мономаха, получившего, наконец, в 1113 году великокняжеский стол. На излете жизни пришло время и ему подумать о вечном. Какая память сохраниться о нем в веках, все ли тайные злодеяния удастся скрыть — состарившемуся великому князю было далеко не безразлично. Что касается коварных козней, что плелись на протяжении почти семи десятилетий против конкурентов-сородичей, то за это ему отвечать перед Богом. Что же касается благих деяний и помыслов, то их можно суммировать в некотором эссе, назвать “Поучением” и как бы невзначай вставить в “Повесть временных лет”: пускай доверчивые потомки считают, что обширная вставка принадлежат самому Нестору.

“Я, худой, дедом своим Ярославом, благословенным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею из рода Мономахов, и христианских ради людей, ибо сколько их соблюл по милости своей и по отцовской молитве от всех бед. Сидя на санях, помыслил я в душе своей и воздал хвалу Богу, который меня до этих дней, грешного, сохранил. Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь, но кому из детей моих она будет люба, пусть примет ее в сердце свое и не станет лениться, а будет трудиться.

Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра. Если же кому не люба грамотка эта, то пусть не посмеются, а так скажут: на дальнем пути, да на санях сидя, безделицу молвил. <...> Поистине, дети мои, разумейте, что человеколюбец Бог милостив и премилостив. Мы, люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить и поскорее пролить его кровь, а Господь наш, владея и жизнью и смертью, согрешения наши превыше голов наших терпит всю нашу жизнь. Как отец, чадо свое любя, бьет его и опять привлекает к себе, так же и Господь наш показал нам победу над врагами, как тремя делами добрыми избавляться от них и побеждать их: покаянием, слезами и милостынею. И это вам, дети мои, не тяжкая заповедь Божия, как теми делами тремя избавиться от грехов своих и царствия небесного не лишиться. <...>

Паче же всего гордости не имейте в сердце и в уме. но скажем; смертны мы, сегодня живы, а завтра в гробу; все это, что ты нам дал, не наше, но твое. поручил нам это на немного дней- И в земле ничего не сохраняйте, это нам великий грех. Старых чтите, как отца, а молодых, как братьев. В дому своем не ленитесь, но за всем сами наблюдайте, не полагайтесь на тиуна или на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам, ни над домом вашим, ни над обедом вашим На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторожей сами наряживайте, и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; а оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает. Лжи остерегайтеся, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело. Куда бы вы ни держали путь по своим землям, не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни селам, ни посевам, чтобы не стали проклинать вас. Куда же пойдете и где остановитесь, напоите и накормите нищего, более же всего чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простолюдин ли, или знатный, или посол; если не можете почтить его подарком,— то пищей и питьем: ибо они, проходя, прославят человека по всем землям, или добрым, или злым. Больного навестите, покойника проводите, ибо все мы смертны. Не пропустите человека, не поприветствовав его, и доброе слово ему молвите. Жену свою любите, но не давайте им власти над собой. А вот вам и основа всему: страх Божий имейте превыше всего. Если не будете помнить это, то чаще перечитывайте: и мне не будет стыдно, и вам будет хорошо.

Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь — как отец мой, дома сидя, знал пять языков, оттого и честь от других стран. Леность ведь всему мать: что кто умеет, то забудет, а чего не умеет, тому не научится. Добро же творя, не ленитесь ни на что хорошее, прежде всего к церкви: пусть не застанет вас солнце в постели. Так поступал отец мой блаженный и все добрые мужи совершенные. На заутрене воздавши Богу хвалу, потом на восходе солнца и увидев солнце, надо с радостью прославить Бога и сказать. “Просвети очи мои, Христе Боже, давший мне свет твой прекрасный”. И еще: “Господи, прибавь мне год к году, чтобы впредь, в остальных грехах своих покаявшись, исправил жизнь свою”, так я хвалю Бога и тогда, когда сажусь думать с дружиною. или собираюсь творить суд людям, или ехать на охоту или на сбор дани, или лечь спать: спанье в полдень назначено Богом, по этому установленью почивают ведь и зверь, и птица, и люди”.

Операция по “улучшению” летописи получилась однако топорной: “Поучение Владимира Мономаха” вставили в летопись самым несуразным образом, поместив его безо всякой логики между Несторовыми размышлениями о происхождении половцев и одним из самых загадочным фрагментом “Повести временных лет” — рассказом новгородца Гюряты Роговича о подземных обитателях Югорской земли на Крайнем Севере.

Собственноручные же записи Нестора в “Повести временных лет” обрываются на дате 11 февраля 1110 года — причем самым неожиданным образом: Нестор сообщает о появлении над Печерским монастырем грозного знамения — “столпа огнена от земли до небеси”, заслонившего крест (рис. 51):

“Том же лете бысть знамение в Печерьстем монастыре въ 11 день февраля месяца: явися столпъ огненъ от земля до недеси, а молнья осветиша всю землю, и в небеси прогреме в час 1 нощи; и весь мир виде”. Сей же столпъ первее стп на трапезници каменей, яко не видети бысть креста, и постоявъ мало, съступи на церковь и ста над гробомъ Федосьевым, и потому ступи на верхъ акы ко востоку лицемь, и потом невидим бысть. Се же беаше не огненый столп, но видъ ангелескъ: ангелъ бо сице является, ово стопом огненым, ово же пламенем...”

Вот и вся “Повесть временных лет”, если, конечно, говорить об исторических событиях. Случайно ли все это? Случайна ли дата и само небывалое небесное явление? Если хорошенько вдуматься, ничего случайного в данном эпизоде нет — ни в смысле самого необъяснимого природного явления, ни в смысле отображения его на страницах Несторова труда. Разного рода небесным знамениям в русских летописях придавалось исключительное значение. Собщениями о чудесных явлениях переполнены и страницы “Повести временных лет”. Они не просто протокольно фиксируются, но и не всегда приелимым образом объясняются:

“В те же времена [1065 год] было знаменье на западе: звезда великая, с лучами как бы кровавыми, с вечера всходила она на небо после захода солнца, и так было семь дней. Знамение это было не к добру После того были усобицы многие и нашествие поганых на Русскую землю, ибо эта звезда, как бы кровавая, предвещала кровопролитье. В те же времена ребенок был брошен в Сетомль: этого ребенка вытащили рыбаки в неводе, и рассматривали мы его до вечера н опять бросили в воду. Был же он такой: на лице у него были срамные части, а иного нельзя и сказать срама ради. Перед тем временем и солнце изменилось и не стало светлым, но было как месяц, о таком солнце невежды говорят, что оно съедаемо. Знамения эти бывают не к добру, мы вот почему так думаем. Так же случилось в древности, при Антиохе, в Иерусалиме: внезапно по всему городу в течение сорока дней стали являться в воздухе всадники скачущие, с оружием, в золотых одеждах, два полка являлись, потрясая оружием: и это предвещало нападение Антиоха, нашествие рати на Иерусалим. Потом при Нероне цесаре в том же Иерусалиме над городом воссияла звезда в виде копья: это предвещало нашествие римского войска. Так же было при Юстиниане цесаре: звезда воссияла на западе, испускавшая лучи, и прозвали ее лампадой, и так блистала она дней двадцать; после же того было звездотече-ние на небе с вечера до утра, так что все думали, будто падают звезды, и вновь солнце сияло без лучей: это предвещало крамолы, болезни, смерть людей. Снова, уже при Маврикии цесаре, было так: жена родила ребенка без глаз и без рук, и к бедрам его рыбий хвост прирос; и пес родился шестиногий; в Африке же двое детей родились: один о четырех ногах, а другой о двух головах. Потом же было при Константине Иконоборце, сыне Леонове, звездо-течение на небе, звезды срывались на землю, так что видевшие думали, что конец мира; тогда же воздухотечение было сильное. В Сирии же было землетрясение великое, так что земля разверзлась на три поприща, и чудесным образом из земли вышел мул, говоривший человеческим голосом и предсказавший нашествие иноземцев, как и случилось потом: напали сарацины на Палестинскую землю. Знамения ведь на небе, или в звездах, или в солнце, или в птицах, или в чем ином не к добру бывают; но знамения эти ко злу бывают: или войну предвещают, или голод, или смерть”.

Не стану касаться вопроса о природе света как такового. Данный вопрос также не относится к числу простых и ясных. Недаром физики горько шутят: “Самое темное в природе — это свет”. Но то, что свет сопряжен с пассионарностью и их носителями, особого сомнения не вызывает. Огненные и световые знамения появляются и при рождении, и при жизни, и после смерти выдающихся людей, отмеченных печатью святости. Наука и подавляющее большинство ее представителей, как правило, отмахиваются от сотен и тысяч фактов, получивших описание в литературе: так как объяснить подобные “аномалии” ученые не в состоянии, они попросту предпочитают их не замечать или, что еще хуже, объявляют вымыслом, обманом или галлюцинациями. Но факты — вещь упрямая, и они требуют объяснения. Не вдаваясь в конкретные физические механизмы и закономерности (которые пока что не познаны), огненные столбы в общем виде можно интерпретировать, как временную световую материализацию постоянно действующего (но невидимого с помощью обычных органов чувств) канала связи между ноосферой (энерго-информационным полем) и Землей (точнее находящимися на земле индивидами или сообществами людей). Иными словами: огненный столб — чисто биосферный или же ноосферный феномен.

Так имеем ли мы право увязывать конкретные факты отечественной истории с многократно описанными в летописях знамениями и необычными природными явлениями? А как же! История ноосферы неотделима от реальной человеческой истории. Обе они не просто случайно сопрягаются или переплетаются, а вообще немыслимы одна без другой. Ниже это будет проиллюстрирована на примере ряда последовавших после смерти Нестора-летописца исторических событий. Наиболее показательный среди них — на первый взгляд малозначительный эпизод, связанный с неудачной битвой, заурядным поражением и позорным пленением совершенно второстепенного в масштабах отечественной истории новгород-северского князя — в крещении Георгия, известного однако всем под своим мирским именем Игоря (1151—1202) (рис. 52). Благодаря небольшой поэме, написанной по горячим следам событий и вскоре надолго утерянной, фигура ее главного героя стала для многих читателей своеобразным символом несгибаемого русского духа и трагичной русской судьбы. Одновременно неудачный поход и несчастливая битва получили всестороннее освещение в русских летописях (рис. 53).

ГЛАВА 4

СПОЛОШНЫЕ КОЛОКОЛА

(эпоха “Слова о полку Игореве” и нашествий степняков)

Вы, курганы, курганы седые!

Насыпные курганы, степные!

Вы над кем, подгорюнившись, стонете,

Чьи вы белые кости хороните?

Раскажите, как русскую силу

Клала русская удаль в могилу!..

Blog

Посвящается моим сыновьям — Никите, Артему и Валерию

Содержание