В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания и публикации 4

Вид материала

Содержание

Y 89-90 она означает то же, что сигматическая: …  /  ‘там меня Пелей заботливо
Церковнославянизмы в письмах преподобного оптинского старца Льва (Наголкина): характер употребления и типология
Тенденции в употреблении тирев конце ХХ – начале ХХI века

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14

. Единственный пример инфинитива  имеет непереходное значение: Ф 69-70  …  ‘копье… остановилось, алчущее насытиться кровью мужа’. Почти на формульном уровне с этим стихом соотносится  574      , где непереходное значение выражено сигматической формой. Аналогично –  157:      ‘можно насытиться плачем’. Напротив, инфинитив  переходен в  77-8:  …  /     ‘дух его побуждает насытить кровью Ареса, щитоносного (неуязвимого) воина’, а также в Е 289:  /        . Ср. еще  208-11:  …  …  ‘судьба … велела насытить борзых собак’. Древность транзитивного значения сигматической формы подтверждает крито-микен. PY Cm 608 jo asesosi siaro // opidamijo =    ‘так откормят свиней жители’. Таким образом, форма  в отличие от  несет сложный комплекс значений; видимо, этим объясняется его большая употребительность (у Гомера – восемь на одну асигматическую форму).

У остальных дублетов, напротив, сигматический аорист транзитивен, асигматический – амбивалентен:

 – . Аорист  почти всегда употребляется с объектом ( –  45,  167, 339,  180), исключение – А 136  ‘установили по желанию’ (Агамемнон говорит об ахейцах, распределяющих добычу), но и здесь активное значение глагола очевидно. В большинстве случаев переходен аорист ; в  777 он безобъективен:  /   ‘исполним решение (буквально – ‘слово’), которое в душах у всех нас укрепилось (или укрепило?)’. Здесь трудно сказать, к какой диатезе следует отнести глагол – к активной или самонаправленной. В другом примере диатеза четко разграничена:  212-14




‘подобно тому, как муж скрепляет стену крепкими камнями, так соединились шлемы и щиты, усеянные бляхами’.

Этот контекст показывает, что творец Илиады хорошо чувствовал амбивалентность аориста  и мог создавать на основе этой многозначительности синтаксические конструкции. Поэтому можно предположить, что в  777 глагол сознательно амбивалентен, он обнаруживает архаическое неразличение диатезы, которое было установлено для категории протопредикатива. Показательно, что такой недифференцированный глагол относится к сфере действия субъекта  ‘слово, решение’. Возможно, здесь мы имеем дело с отголоском древнего мифологического представления о слове как одновременно о субъекте и объекте сакрального действия; понятие ‘исполнить решение’ близко правовой, а также сакральной сфере.

 –  –  Сигматический аорист всегда имеет значение ‘поднял’; тематический аорист обычно равнозначен медию, но в  712 – он переходен:       ‘не знаю, бог ли какой-нибудь его поднял…’.

 –  Первая форма означает ‘я выкормил’, вторая – ‘я вырос’, но в ^ Y 89-90 она означает то же, что сигматическая: …  /  ‘там меня Пелей заботливо выкормил’. Можно сказать, что здесь нейтрализована диатезная оппозиция обоих аористов.

– Активный презенс этого глагола означает ‘я скрыт’, медиальный ‘я позабыл’. С этими значениями соотносятся тематические аористы ,  и их редуплицированные варианты. У Гомера зафиксирован сигматический гапакс  в  85-86:    /    ‘он скрыл (и скрывает) все: и хорошее, и дурное’. Yемногочисленные же редуплицированные тематические аористы демонстрируют различную диатезу: непереходную в В 600 … …     ‘они же … пение прекратили и скрылись от кифариста’, переходную в О 60:  ‘пусть (Аполлон Гектору) тут же вдохнет силы, прекратит страдания’.

Третью группу сигматических аористов составляют изосемантические корневым и тематическим:  = , ,  = ,  = ,  = ,  = . Сигматический суффикс и в дальнейшем не стал обозначением транзитивности, о чем свидетельствуют послегом.  = ,  = ,  = ,  =  (у Гомера – сигматический медий ).

Таким образом, транзитивность вовсе не является основной функцией сигматического суффикса. В свете проведенного исследования сигматических презенсов трудно представить, чтобы это была древнейшая (отчасти элиминированная в дальнейшем) семантика указанной морфемы. В частности, в ведическом известен только один транзитивный сигматический аорист противостоящий интразитивному тематическому: asramsiṣata ‘они бросили (для себя)’, asrasat ‘он упал’. Этот тематический аорист образован от сигматического корня, в сигматическом же аористе присутствует назальный инфикс, что бесспорно указывает на его позднее происхождение. В других же случаях сигматический аорист мог быть амбивалентным в диатезном отношении. Так, аорист darṣat (dr ‘держать’) переходен в Р Х, 74, 7 (‘держал бы’), непереходен в РВ, Х, 27, 7 (‘держался бы’).

Любопытная закономерность наблюдается в латинском перфекте: здесь корневой перфект у префиксированных глаголов нередко переходит в сигматический: pepuli – compulsi, momordi – praemorsi, pupugi – compunxi (есть и простое punxi). К. Уоткинс полагал, что при потере редупликации перфектная основа теряет свои характерные признаки; сигматизация способствует размежеванию ее и презентной основы. Однако данный процесс захватывает и нередуплицированные перфекты: emi – dempsi, sumpsi, legi – эпигр. elexi, позднее collexi, ieci – porrexi. Наиболее вероятное объяснение этому феномену таково: префикс так или иначе уточняет и ограничивает сферу действия глагола, благодаря этому префиксированная форма приобретает более терминативный характер. В славянских и (в меньшей степени) балтийских языках префиксация служит одним из способов образования совершенного вида, глаголы же несовершенного вида нередко противостоят беспрефиксальным как терминативы, ср. кидаю – покидаю. В латыни способом выразить терминативность префиксального перфекта являлась сигматизация корня.

Таким образом, возможно более полный учет всех значений суффикса s позволяет определить его первичное значение как единичность и завершенность действия, а также его протекание вне момента речи. Именно поэтому различные производные сигматические глаголы столь разнообразны по своему значению. Они реализуют различные потенции первичной формы. Морфология сигматических глаголов указывает на их древность; об этом же свидетельствует широкая вариация их максимально общей семантики, в частности, развивается значение перехода и активного воздействия на объект. Поскольку неизвестно превращение сигматических глаголов из переходных в непереходные, транзитивность сигматического суффикса следует считать его скрытой валентностью.

Следует рассматривать еще несколько точек зрения на транзитивный сигматический аорист. В книге И.А. Перельмутера этой проблеме посвящена отдельная глава. Подробно рассмотрев соотношение сигматических и асигматических форм, исследователь пришел к справедливому выводу об отсутствии здесь связи с транзитивностью. Во многих случаях диатеза сигматического аориста совпадает с диатезой презенса, тогда как асигматический аорист отличается ( –  – ). Правда, это еще не объясняет переходности , . В других случаях непереходному аористу соответствует непереходный же презенс. Причину же непереходности асигматического аориста И.А. Перельмутер видит во влиянии перфекта. Сведя большинство указанных глаголов в таблицу, исследователь заключил: «…различие грамматической функции презенса и аориста… наблюдается там и только там, где глагол имел активный перфект, близкий по своему звуковому составу интразитивному корневому аористу» (с. 131). Исключение составляет непереходный аорист ‘сломался’ при переходном ‘ломать’: здесь не зафиксирован перфект. Однако глагол этот малоупотребителен; перфект от него мог исчезнуть. Здесь возникает вопрос: как показал И.А. Перельмутер в предшествующем изложении, первичное значение перфекта – инактивное, следовательно, транзитивное значение перфект мог приобрести под влиянием презенса и аориста. Иными словами, согласно И.А. Перельмутеру, презенс-аорист влиял на перфект, а перфект – на аорист, если был близок к нему по звуковому составу (заметим, что аорист  не так уж близок по звуковому составу к , в первом случае представлена Ø ступень корня, во втором – о ступень; совсем не укладывается в эту схему    при перфекте  ‘сделанный’). Причины такого «перекрестного опыления» не вполне ясны. Следует обратить внимание на то, что все приведенное И.А. Перельмутером в таблице корневые аористы – тематические. Тематический же аорист является производным от древнейшей тематической глагольной праформы, чье значение определяется как внутреннее, неконтролируемое состояние или потенция субъекта. В некоторых случаях оно может ослабевать. Некоторые аористы, колеблющиеся в значении, редуплицированы; может быть, это также сыграло роль в обретении ими переходного значения (усилительность – активность – транзитивность).

Связь перфекта и аориста И.А. Перельмутер видит также в функционировании различных типов аористного медия:  ‘я насыпал’ –  ‘он насыпал (для себя)’ –  ‘он был насыпан’ – perf. –  ‘он сыпался’;  ‘я развязал’ –  ‘он развязал себе’ –  ‘он развязался’ –  ‘он развязывается’;  ‘я приблизил’ =  –  ‘он приблизился’ –  ‘приблизившийся, приближенный’;  ‘он бросил’ –  ‘он набросил на себя’ –  ‘он упал’ –  ‘он падает’. С точки зрения И.А. Перельмутера, медиальный перфект оказал воздействие на сходный медиальный аорист. Однако хорошо известно, что медиальный перфект – позднее новообразование; соединение перфектной основы и медиальных окончаний, поэтому трудно представить, чтобы он мог оказать влияние на достаточно древний медиальный аорист. Выше уже отмечалось, что  можно восстановить как *,  < *, а  – закономерный медий от корневого . Таким образом, формы , ,  являются поздними и сформированы под влиянием активного аориста. Их основа указывала на то, что действие исходит от субъекта, медиальные окончания – на заинтересованность субъекта в действии, тогда как у более древних медиев развивается значение непереходности и пассивности. Что же касается перфекта, то в силу его семантической структуры следует ожидать, что его медий будет именно непереходным.

И.А. Перельмутер придает очень большое значение функционированию перфекта в системе индоевропейского и греческого глагола. Перфект, по его мнению, есть не столько словоизменительная, сколько словообразовательная категория, образующаяся не от каждого глагольного корня, что, по мнению И.А. Перельмутера, есть характерная черта словообразования. Но надо заметить, что такая избирательность свойственна языкам с развитой флективной системой; для протоиндоевропейского, в частности, для глагольного спряжения, устанавливается глубокая связь словоизменения и словообразования. Обособленность перфекта от презенса весьма относительна: флексия объединяет его с дуративной серией, лежащей в основе тематического презенса; редупликация и о ступень могут быть свойственны презенсу и аористу^⁸⁷. И.А. Перельмутер под перфектом понимает именно древнюю окситонную глагольную основу. С моей же точки зрения, её черты отражаются не только в перфекте, но и в тематическом аористе, ряде тематических презенсов и окситонных отглагольных именах. Эта древняя основа не была еще полностью глагольной, и ей больше подходит термин «протопредикатив II», тогда как атематическая основа может быть названа «протопредикатив I»^⁸⁸. На праиндоевропейском уровне, по-видимому, противопоставлялись прежде всего окситонный и баритонный предикаты. С этими поправками можно принять теорию И.А. Перельмутера как весьма убедительную: перфект и аорист (тематический) могли развивать семантику самонаправленности, свойственную их общему истоку, или элиминировать ее, иными словами, противостоять активному презенсу или дополнять его. Совпадение перфекта и тематического аориста может быть почти полным:  и ; выбор той или иной формы определяется, по-видимому, метром.

А. Маргулис^⁸⁹ сравнил оппозицию  – ,  –  с другими морфологическими типами, которые могут противостоять по транзитивности, например, глаголы на . Гомер.  в зависимости от контекста может быть переведен как ‘пасти’ и ‘пастись’;  ‘безумствовать’ (непереходный),  ‘веселить’ (переходный),  ‘веселиться’. Таким образом, непереходный медий может противостоять переходному активу с каузативным оттенком (веселю = заставляю веселиться). Интразитивный же актив мог усилить свое значение медиальными флексиями; по аналогии из такого медия может развиться новый актив с каузативным значением (₁ =    ₂). Таким образом, терминативная семантика вкупе со сложной оппозицией актива (медия, сигматического аориста) корневого аориста. и перфекта могла развиться в транзитивную. Явление это, как уже отмечалось, не выходит за рамки греческого (за ничтожным исключением).

В греческом почти не зафиксировано аналогов индо-иранского sa-аориста. Исключение составляют формы  и . Эти аористы давно были призваны претеритами от дезидеративных сигматических презенсов^⁹⁰, М.Н. Славятинская^⁹¹ сделала попытку найти следы дезидеративности в семантике этих аористов. Для этого предлагается интерпретация:  ‘вот солнце начало спускаться’,  ‘вот он отправился’. Заметим, что такой перевод указывает не столько на дезидеративное, сколько на инхоативное действие. Инхоативность же есть одна из разновидностей терминативности. Таким образом, указанные претериты по-своему реализуют базовое значение окситонной основы. Инхоативность у Гомера связана и со сферой имперфекта, поэтому  и  могут выступать и как имперфекты.

В заключение – несколько слов о происхождении суффикса s. Г. Хирт^⁹² и В.И. георгиев^⁹³ видели в нем вспомогательный глагол *es ‘быть’, который присоединялся к чистой основе, придавая ей вместе с вторичными окончаниями значение завершенности. К. Уоткинс, основываясь на вед. agās, aprās, считает, что это – «избыточный» суффикс (аналогичный t), имевший первоначально связь только с 3 лицом. С аористом сравнивается др.-инд. прекатив, в котором, по мнению Т. Барроу, суффикс s был поначалу только в 3 л. (bhuyas), затем распространился и на другие лица (bhuyasam). Аналогичный процесс можно наблюдать в польском, где jestem, jestes образованы не от чистой основы, а от 3 ед. ч. jest. С нашей точки зрения, целесообразно сопоставить глагольный сигматический суффикс с именным.

Сигматический суффикс в имени обозначает обобщение, абстрактное имя (не связанное с конкретной ситуацией, цельное, завершенное, указывающее на компактность действия: , , , janas, genus, tempus и многие другие; неслучайно же именно genus в отличие, скажем, от gens стали обозначениями терминов. В свете этого и значение сигматического суффикса как показателя 3 л. глагола может быть вовсе на «пустым»: он указывал на единичность деятеля. И значение сингулярности по-разному преломилось в различных морфологических подсистемах индоевропейских языков^⁹⁴.

Таким образом, сигматический суффикс – один из древнейших и продуктивных способов обозначения терминативного, компактного действия. Он имеет большое количество дериватов в большинстве индо-европейских языков, сильно отличающихся друг от друга по значению и морфологическому оформлению. Это – одно из доказательств его архаичности.

^ Церковнославянизмы в письмах преподобного оптинского старца Льва (Наголкина): характер употребления и типология

В.В.^{^}Каширина

В становлении и развитии русского литературного языка большую роль сыграл церковнославянский язык, преемник старославянского, языка славянских переводов греческих книг, выполненных святыми равноапостольными Константином и Мефодием. Обогащая язык, славянизмы вошли в лексический и грамматический строй русского языка и стали его составной частью. В научной литературе рассматривается характер и значение употребления старославянизмов в художественных произведениях, однако практически не изучено употребление церковнославянизмов в письменных произведениях духовных лиц XVIII-XIX вв., хотя такая работа помимо характеристики художественных достоинств, позволит выявить степень бытования церковнославянизмов в письменной речи.

Объектом нашего рассмотрения стал корпус писем-автографов преподобного оптинского старца Льва (Наголкина) († 1841), основателя старчества в Оптиной Пустыни, к своим духовным чадам^⁹⁵. Хронологические рамки переписки: 1822-1836 гг.

По воспоминаниям современников, старец обладал ярким, выразительным языком, в котором яркость и меткость народных выражений соседствовала с книжной стройностью и правильностью славянского языка. «В разговоре старца замечалась какая-то резкая особенность, только ему одному свойственная. Совокупляя духовную силу слов Писания с краткословным, но выразительным русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным. Понижая и возвышая тон речи, иногда же, по мере надобности, изменяя и самый голос, он сообщал слову своему особенную силу, так что оно падало прямо на сердце, производя в каждом приличное действие: одного утешало в скорби, другого возбуждало от греховного оцепенения, одушевляло безнадежного, разрешало от уз отчаяния, заставляло повиноваться и веровать неверующего; кратко – могло человека плотского обратить на путь духовной жизни, конечно, искренно ищущего его»^⁹⁶.

Такая же выразительность характерна и для писем старца; нередко создается впечатление, что это устная речь, зафиксированная на бумаге. Наряду с разговорными элементами, в письмах много церковнославянизмов. Это объясняется тем, что старец был начитан в святоотеческих творениях и часто переписывал труды учителей Церкви. Приведем несколько строк из письма от 28 августа 1823 г.: «Еще в дополнение с самой Ладоги начала побаливать поясница, и уже девятый день наступает, болит. Но слава Премилосердому Богу, браздами и уздою востязающего не приближающихся нас к Его благоутробию и покровительству, поелику я омраченный и оскверненный и бием мало чувствую от помрачения ума моего и нечувствия» (л. 9).

Графика и орфография писем не упорядочена. Однако в этом нельзя видеть только неоформленность орфографических правил в начале XIX столетия. Для языка писем характерны не только разговорные и диалектные формы, но прежде всего формы и графические приметы церковнославянского языка. Многие формы при публикации писем будут унифицированы в соответствии с современными орфографическими правилами и навсегда «потеряны» для читателя. Именно последнее обстоятельство и стало одной из причин нашего обращения к теме исследования.

Основное влияния церковнославянского языка проявилось в графике, лексике и грамматическом строе писем.

В области графики

1) Преобладающее написание под титлами слов, обозначающих священные понятия: Бог, Иисус Христос, Господь, Богородица.

2) Характерное для церковнославянского языка написание w (омеги) и v (ижицы) в корнях слов, заимствованных из греческого языка: Ιwсифъ, Ιwанникiй, Сvринъ.

3) Характерное для церковнославянского языка написание w (омега) в окончаниях неизменяемых частей речи (наречиях, предлогах, союзах, частицах и междометиях): сугубw, такw, якw.

Преобладающим является славянское написание предлога и приставки «от»: о(т)мстити, о(т)ветствовать, а также w (омеги) в приставках: wжесточение, wчищение.

Восклицательное междометие «о» оформляется везде со знаками диакритики, как в церковнославянском языке: «O дабы Всемилостивый и Великодаровитый Господь даровал вам всесильною и всемогущею своею помощию встретить высокоторжественный праздник Живоначальной Троицы и Сошествия Святаго Духа!» (л. 15).

В области морфологии

Имя существительное

1) Частотное употребление формы звательного падежа, особенно в начале писем: «предостопочтеннейшая сестро Акулина Ивановна…» (л. 54).

2) Распространены церковнославянские окончания для форм творительного падежа множественного числа существительных I склонения: «…воспоминая Самого Спасителя пречистыми усты изреченныя…» (л. 52). Для существительного «уста» характерна и церковнославянская форма предложного падежа множественного числа: «а во устех и во уме держати меч духовный…» (л. 48 об.).

3) Форма дательного падежа множественного числа существительных I склонения часто оформляется со свойственной церковнославянскому языку омегой: ученикwм, грехwм.

4) Существительные женского рода, относящиеся к III склонению церковнославянского языка, в формах предложного падежа множественного числа сохраняют окончания церковнославянского языка: «…видно, в мыслех своих тайно осуждала и зазирала…» (л. 52 об.), «…в заповедех Божиих всесовершеннаго предуспеяния…» (л. 53 об.).

Местоимение

1) Употребление формы личного местоимение 1 лица единственного числа в устойчивых оборотах: аз многогрешный.

2) В родительном, винительном падежах личных местоимений сохраняются окончания церковнославянского языка типа мене, себе: «Боже сохрани и подумать так немощной связать себе безо всякой нужды» (л. 23 об.-24). Такие формы частотны, причем нередко с конечной буквой ять.

3) У личных местоимений III лица мужского рода прослеживается тенденция сохранения графического оформления родительного падежа единственного числа с конечной омегой: противу егw.

Имя прилагательное

1) Сохраняются падежные окончания церковнославянского языка при существительных, обозначающих священные понятия: «…в самой праздник Успения Пречистыя Богородицы…» (л. 9).

2) Нередко формы прилагательных мужского рода родительного падежа единственного числа оформляются как в церковнославянском языке с окончанием на омегу: «А чтобы вас вразумлять и поучать, но да еще обличать и востяговать в тонкостях, и либо в чем понуждать вас, Боже мене избави, ниже когда-либо и подумать о сем, да вы, кажется, довольно видели и на опыте от мене недостойнаго и грубагw» (л. 32 об.).

3) Преобладающее употребление церковнославянского окончания для формы мужского рода именительного падежа множественного числа – ии: непотребнии. Однако в других формах окончания прилагательных множественного числа сохраняют нормы старой русской орфографии: «Сократя, пребываем с нашим достодолжным высокопочитанием, таковою же и преданностию, ваши премилостивейшей нашей благотворительницы покорныя слуги и недостойные богомольцы, многогрешнии иеросхимонахи…» (л. 15 об.).

Глагол

1) Начальная форма глагола с окончанием на ти: нудитися, молитися, тщатися.

2) Распространено употребление глаголов архаического спряжения в личной и безличной формах: «…я почти не имам, что Вам рещи…» (л. 53).

В области лексики

Частотное употребление слов, связанных преимущественно с богословскими понятиями, а также лексических значений слов, характерных для славянского языка: десница, вина (в значении «повод») и т.д.

Построение многих предложений связано, на наш взгляд, с особенностями синтаксического строя церковнославянского языка: «Но как вы еще млады и неопытны в таковых вражиих нападениях на нас, хотящих сими крепкими исполинами наши души связавши и попленивши, ввергнуть в свой погибельный ров отчаяния…» (л. 48).

Отмеченные особенности, конечно же, не выражают всего своеобразия языка писем оптинского старца, однако могут послужить некоторым ориентиром для специалистов, готовящих к изданию письма духовного содержания.

^ Тенденции в употреблении тире
в конце ХХ – начале ХХI века

И.А. Долматова^{^}

Наблюдения над практикой применения пунктуационных знаков в современной печати, особенно периодической, где новые веяния быстрее всего дают о себе знать, показывают, что ныне действующие правила несколько уже устарели и нуждаются в уточнении.

Н.С. Валгина^⁹⁷

В последние годы все больше внимание исследователей привлекает тире – знак, многозначность которого так растет, что оно успешно конкурирует с двоеточием, запятой в различных синтаксических конструкциях (например, тире ставится на месте двоеточия в бессоюзном сложном предложении с причинно-следственными, пояснительными отношениями; также ставится там, где по действующим правилам должна стоять запятая или не должно быть никакого знака).

Проанализируем случаи употребления тире вместо других знаков препинания.

В качестве иллюстративного материала используются примеры как из художественных произведений, так и из текстов газетно-публицистического стиля.

Blog

В. А. Воропаев «Размышления о Божественной Литургии» Николая Гоголя: из истории создания и публикации 4

Содержание