Анную с его собственными сочинениями, а также на творчество и мировоззрение многих современных и предшествующих ему композиторов, художников, поэтов и писателей

Вид материалаДокументы

Содержание


«песни катулла» (1962)
Соната для скрипки и фортепиано (1963)
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   71
«ПЕСНИ КАТУЛЛА» (1962)


Это тоже раннее сочинение...

Здесь наиболее, пожалуй, удачной была тембровая находка: голос – бас, поющий стихи Катулла, и три тромбона. Мне кажется, это было большой удачей. Для меня всегда важно выбрать точный состав, то есть краску, тембр, точно соответствующие идее сочинения. И в «Песнях Катулла» наиболее удачная сторона – это выбор ансамбля, точно соответствующего стихам и идее цикла.

Эти стихи Катулла, римского поэта, жившего, по-моему, после Гомера, у нас издавались не один раз. У меня сохранилась одна из книг с его стихами. Естественно, в переводе, поскольку латыни я не знаю. Циклов у него нет. Все песни – это отдельно взятые его стихотворения, но подбирал я их по принципу эпитафии – все они – это стихи о смерти. Отсюда и длинные диалоги певца. Есть и целая часть, где идут дуэты певца с одним тромбоном. Но все они довольно различны в своей трактовке.

– Выбор стихов определялся какими-то личными мотивами?

– Нет, почти совсем нет... Может быть прорвалась какая-то обида, конечно (у меня есть некоторые сочинения, в которых немножко есть такие где-то прорвавшиеся обиды, потому что меня слишком много били по морде, и слишком много я видел предательства, и предательства даже очень близких людей...), и здесь есть такая песня, в этих «Песнях Катулла», песня о предательстве, есть! И у меня были в то время друзья, которые меня предали, которые меня публично линчевали и ... А я всегда вот больше всего в жизни не любил непорядочность... Непорядочность и предательство – это то, что мне было труднее всего простить... и вернее, это я так и не научился прощать, не смог простить...

Но, всё-таки, в этом сочинении, всё равно, по-моему, нет никакого психологического личного подтекста... Напротив! Это одно из самых объективных моих сочинений. Поэтому и состав здесь такой необычный – голос и три тромбона, а тромбон – это, как известно, неэкспрессивный инструмент. И третья часть – скерцозная – очень банальна; и аккомпанемент банальный: фактура quasi-Шостакович, с несколько перебивающимися танцевальными ритмами; всё построено ортодоксально на двенадцатитоновой серии, причем как бы здесь ни звучала гармония – банально – небанально, но если это лежит в серии, то уже ничего с этим не сделаешь.

– Но здесь настоящей додекафонной техники нет.

– А я бы, всё-таки, сказал, что она здесь есть, но несколько наивно трактована, конечно.

– Четвертая часть мне кажется самой выразительной и важной.

– Финальные части во многих моих сочинениях самые важные.

– В ней, как я понял, суммируется всё важнейшее из предшествующих частей.

– Да, естественно, но вот здесь, на мотиве “смерти”, всё-таки, есть совершенно другая новая звучность.

– А почему нужна здесь именно такая звучность? И почему всё же взяты три тромбона, а не три кларнета?
  • Это трудно объяснить.

– Перекличка трех тромбонов и баса. Это что-то вроде аллюзии на греческий хор и чтеца?

– ...Наверное, такая довольно элементарная аллюзия с античностью у меня в те годы и была.

Во всяком случае, это одно из тех сочинений, которые мне до сих пор симпатичны.

– Кто был первым исполнителем «Песен...»?

– Первое исполнение было 18 марта 1982 года. Пел Анатолий Сафи­улин с трио тромбонов из Большого театра.

– Трио Анатолия Скобелева?

– Его.

С Анатолием Сафиулиным я вообще потом много работал. Он был и первым исполнителем моего цикла «Свет и тени» на стихи Владимира Соловьева. Кроме того, прекрасно спел несколько раз с Рождественским мои оркестровки циклов Мусоргского. И «Песни Катулла» он исполнил очень хорошо. Очень.


СОНАТА ДЛЯ СКРИПКИ И ФОРТЕПИАНО (1963)


Это сочинение тоже, в известном смысле, традиционное. Манера письма типичная для последних лет моего обучения в консерватории и аспирантуре, и здесь также есть выход в двенадцатитоновость, и еще здесь много традиционного, идущего от сонатной формы. Но есть и вещи, которые связаны с тем, что я делал позже. Наиболее прямая связь, пожалуй, с Сонатой для саксофона и фортепиано. А если взять вторую часть, то она во многом еще напоминает то, что происходит в третьей части «Музыки для одиннадцати духовых инструментов и литавр». Лучшая же здесь – это, пожалуй, последняя – третья часть, которая развивает то, что я сделал раньше в Вариациях для фортепиано. Это такое вот очень развитое на веберновской основе скерцо. В конце его, как это обычно происходит в кодах, реминисценция материала из второй части и в самом конце из – первой.

– Здесь серийная работа несколько усложнена по сравнению с другими сочинениями. Есть даже интересная селекционная работа с серией27.

– Наверное. Трудно сказать насколько они интересные. А говоря отк­ровенно, я эти вещи вообще забываю со временем. И такая работа с серией в памяти у меня долго не держится. Важнее для меня помнить сами интонационные моменты, тематизм, краски – это гораздо важнее.

Вот если вы возьмете эти стороны, то они позволяют видеть гораздо большее в связях разных моих сочинений. Например, та же третья часть Сонаты для скрипки и фортепиано, она во многом предвосхищает Сонату для кларнета соло, которая написана, если не ошибаюсь, в 72 году. И такие нити тянутся ко многим сочинениям. И в каком-то отношении, хотя мне это сочинение кажется во многом наивным, тем не менее, вероятно, без него некоторые другие более поздние и более важные сочинения не были бы написаны.

– А что вы могли бы вспомнить о первом исполнении Сонаты для скрипки и фортепиано? Это был Кремер?

– Да. Кстати сказать, он сам захотел сыграть эту Сонату и сыграл прекрасно. Это было в 72 году28. Играл он вместе с отличным пианистом Олегом Майзенбергом. Правда, мы его всегда звали Алик Майзенберг.

И это сочинение оказалось счастливым и в том отношении, что им заинтересовался и довольно быстро издал «Peters».