«Откуда есть пошла Русская земля?» (VI в.). Первые «Великие князья» русские (IX-Х вв.). Династия Рюриковичей. Образ жизни, обычаи, представления наших предков. Крещение Руси Владимиром (980 — 1015). Кирилл и Мефодий. Ярослав Мудрый (1019 — 1054). «Русская Правда»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   35

Рационалистическая позитивистская тенденция буржуаз­ного либерализма проявлялась особенно в сфере социологии.

Сторонником практической эмпирической линии высту­пал П. Н. Милюков, считавший, что на место «метафизики» должна стать «современная научная социология».

Рассматривая общее состояние теории культуры начала XX в., представляется необходимым отметить и колебания А. В. Луначарского между позитивизмом и марксизмом. Обу­чение в Цюрихском университете у эмпириокритика Авена­риуса не прошло для него бесследно и обернулось увлечением махизмом, к критической оценке которого Луначарский при­шел не сразу. В «Основах позитивной эстетики» (1904) он наряду с целым рядом, несомненно, ценных замечаний и высказываний защищал идеи, далекие от марксизма. Основу его концепции составляла мысль о зависимости эстетическо­го восприятия от биологической энергии организма. Как от­мечает, оценивая эту книгу, А. А. Лебедев, «она продемон­стрировала стремление автора осмыслить традиции фейербаховского материализма и революционно-демократической культурологии русских «шестидесятников» с позиции махиз­ма и эмпириокритицизма».

Мелкобуржуазную идеологию конца XIX — начала XX в. представляли неонародники (эсеры, энесы и др.) и анархис­ты. Философ эсеров В. М. Чернов разрабатывал, опираясь на субъективный метод Михайловского и Лаврова, неокантиан­ство и махизм, антропоцентрическую систему, которая была бы одновременно «философией действительности» и «фило­софией действия». Главный теоретик анархизма XX в. П. А. Кропоткин стремился к созданию так называемой син­тетической философии, которая охватывала бы все явления природы и общества, в его учении переплетались механисти­ческий материализм и позитивизм.

П. А. Кропоткина (1841—1921), революционера-анархис­та и ученого, Б. Шоу назвал «одним из святых столетия». Эти слова подводили итог жизни князя Кропоткина. А ее на­чало было связано с отказом от всех привилегий и прав, кото­рыми он мог пользоваться как потомок древнего княжеского рода, получивший образование в Пажеском корпусе.

В 1877 г. началась сорокалетняя эмиграция Кропоткина, связанная с тем, что за свою революционную деятельность он был заключен в Петропавловскую крепость, затем переведен в Николаевский военный госпиталь, оттуда бежал в Швейца­рию. Позднее Кропоткин писал: «Но Россия уже стала Совет­ской республикой лишь по имени. Наплыв, «верховодство» людей «партии», то есть преимущественно новорожденных коммунистов... уже уничтожили влияние и построительную силу этого многообещающего учреждения — Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты, и их стро­ительство страдает недостатками чиновничьего строительст­ва».

Наибольшее влияние в российском социал-демократичес­ком движении имела философия диалектического материа­лизма. Важное значение для ее распространения, для защи­ты теорий исторического материализма имели труды Плеха­нова: «К вопросу о развитии монистического взгляда на ис­торию», «К вопросу о роли личности в истории», «Основные вопросы марксизма» и др. Плеханов оригинально решил во­прос о месте философии в марксистском мировоззрении, ее задачах, функциях, предмете и ее взаимоотношениях с кон­кретными науками.

Плеханов подверг критике субъективно-идеалистичес­кую концепцию народничества и философский ревизионизм в российском и международном рабочем движении, высту­пил как историк революционно-демократической мысли в России, опиравшийся на ее традиции. Философскими еди­номышленниками Плеханова были Л. И. Аксельрод и А. М. Деборин.

Противоположные позиции по отношению к марксизму занимал М. А. Бакунин (1814—1876) — один из главных оп­понентов Маркса. Бакунин рассматривает свободу одновре­менно и как цель, и как средство прогресса.

В начале XX в. определенное распространение в россий­ском социал-демократическом движении получили идеи эм­пириокритицизма. Влияние их испытывали А. А. Богданов, В. А. Базаров, А. В. Луначарский и др., которые объявляли центральной категорией марксистской философии не мате­рию, а труд, деятельность, что, по их мнению, охватывало всю человеческую практику. (В. И. Ленин охарактеризовал концепцию Богданова и его единомышленников как фило­софский ревизионизм.)

Радикальное направление общественной мысли связано с В. И. Лениным, разработавшим теорию империализма, соци­алистической революции и т. д.

Сущность метафизических исканий конца XIX — начала XX в. связана с рядом обстоятельств; уже к 70-м годам XIX в. стало ясно, что православная церковь активно «встроена» в собственнические отношения, политизирована, а идеи хрис­тианства вульгаризованы, заменены культом внешнего «обрядования». Русская культура, философско-этическая мысль, выдающиеся художники-мыслители понимали необходимость ее формирования. Все чаще стали говорить о необходимости собрать церковный собор.

15 августа 1917 г. в Москве был торжественно открыт со­бор русской православной церкви, после перерыва почти в 200 лет! (А в ноябре 1917 г. произошли непредвиденные из­менения во всем, в том числе в том, что касалось положения церкви в обществе.)

Русское общество объективно нуждалось в моральной ре­волюции, в новом развитии нравственного сознания народа, особенно в атмосфере надвигающейся революционной грозы, способной выплеснуть анархически-бунтарские силы «топо­ра» — разрушения. Великий пророк Л. Н. Толстой провид­чески предупреждал о необходимости пресечения катастро­фической русской «цепочки» — насилие за насилие, зло за зло. Его теория непротивления, вульгарно понятая современ­никами, была глубока, значительна, прогностична для всей последующей духовно-культурной ситуации: злу, по мысли Л. Н. Толстого, должны быть противопоставлены ненасиль­ственные, праведные средства, которые и должны решать противоречия, конфликты, драматичные ситуации. Величие этой идеи мы можем оценить лишь в конце трагического XX в.

Порубежная эпоха, во многом неожиданно для творчес­кой интеллигенции, вдруг поколебала привычные представ­ления. Быстро и бурно текущая действительность, цепь со­циальных и духовных катаклизмов, связанных с освободительным движением народа, революцией 1905 г., войнами (русско-японской, первой мировой), выдвинули небывало труд­ные вопросы. Необходимо было заново понять исторические судьбы страны, и в период, когда все поражало своими сме­щениями, желанная гармоническая концепция мира не скла­дывалась.

Поиск, хотя и строго индивидуальный, был одинаково напряженным, разомкнутым во времени и пространстве, об­ращенным к сокрытым тенденциям жизни, внутренним со­стояниям души. Видимо, поэтому реализм порубежной поры назвали одухотворенным. Происходило соотнесение обычно­го, «ясновидного» с всевременным, общечеловеческим. Так выверялась сущность на глазах происходящих изменений. Затейливо переплелись в культуре «серебряного века» два потока, вызванные проникновением в текущее и раздумьями о прошлом духовном опыте, о мировой культуре, — реализм и модернизм.

Порубежная эпоха — «серебряный век» дал освобождение от мышления, пронизанного политикой, социальностью как каноном-клише, мешающим думать и чувствовать.

Это эпоха тотального индивидуализма, усложненного реф­лексами, интереса к тайникам психики, к глубинам «зазеркалья», к примату бессознательного, иррационального в че­ловеке, безграничности субъективизма, господства мистичес­кого начала в культуре.

Ментальность «серебряного века» — это культ творчества как единственной возможности прорыва к новым трансцен­дентным реальностям.

«Серебряный век» — это эпоха выдающихся художест­венных открытий, новых направлений, которые дали бес­прецедентное разнообразие имен поэтов, прозаиков, живопис­цев, композиторов, актеров. Символизм и акмеизм, модер­низм, футуризм, авангардизм, неоантичность стали благо­датной почвой и судьбой для А. Блока, А. Белого и Ф. Соло­губа, Д. Мережковского и 3. Гиппиус, Вяч. Иванова и Г. Ива­нова, И. Мозжухина и В. Холодной, В. Маяковского и В. Хлеб­никова, М. Цветаевой и А. Ахматовой, И. Стравинского и С. Рахманинова, В. Кандинского и А. Бенуа, К. Станислав­ского и В. Мейерхольда. Этих имен хватило бы на историю культуры целого народа, и не на одну эпоху!

Специфика культуры Ренессанса заключается в том, что все его деятели активно использовали для своих обобще­ний русскую литературу, знатоками которой они были. В 1923 г. в эмиграции Н. Бердяев пишет две взаимодопол­няющие работы: «Смысл истории» и «Мировоззрение До­стоевского». Он неоднократно подчеркивал, что в русской литературе всегда есть жажда выхода за пределы искусст­ва, она «бессистемная философия» России. Русское иночество, «монахи в миру» Достоевского и его Человекобоги были важным внутренним мотивом философии Ренессан­са. Такого уникального синтеза философии и литературы не знала мировая культура. И никто из мыслителей «се­ребряного века» не объял в своем влиянии такие широкие ряды культуры, как Н. Федоров, — от Достоевского и Л. Толстого до Горького и Брюсова, от Хлебникова и Маяков­ского до Клюева и Заболоцкого, от художников Чекрыгина и Филонова до такого выдающегося прозаика философско­го склада, как Пришвин, или такого самобытного писате­ля, как Платонов.

Во многом под влиянием эстетики и философских воззре­ний Вл. Соловьева в 90-е годы XIX в. в литературе и литера­турной критике начинает складываться направление, полу­чившее название символизма. Оно оформляется с появлени­ем стихов К. Д. Бальмонта (1887—1942) «В безбрежности» и «Тишина», с выходом изданных Брюсовым сборников «Рус­ские символисты» (1894—1895), а также стихов Ф. Сологуба (1863—1927). Д. С. Мережковского (1866—1941), Н. М. Мин­ского (1855—1937), 3. Н. Гиппиус (1869—1945).

Восстав против критического реализма и «удушающего мертвенного позитивизма», символисты провозгласили три главных элемента нового искусства: «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности».

Символисты объединялись вокруг печатных органов — «Северный вестник», «Мир искусства», «Новый путь», позд­нее— «Весы» и «Золотое руно».

В начале 1900-х годов внутри символизма произошли из­менения, связанные с появлением «младших» символистов:

А. А. Блока (1880—1921), А. Белого (1880—1934), В. И. Ива­нова (1866—1949), С. М. Соловьева (1885—1942). В отличие от «старших» символистов эта группа «младосимволистов» во многом ориентировалась на национальные традиции; от­сюда их интерес к русской литературе, истории, религиозно преломленная идея народности, вера в особую миссию Рос­сии.

Вообще по своей сути символизм не был однородным. Е. В. Иванова выделяет, например, три группы представите­лей этого течения.

Одна группа, которая возникла на базе журнала «Север­ный вестник» и в которую входили Д. Мережковский, 3. Гип­пиус (выступавшая под псевдонимом Антон Крайний), Ф. Со­логуб, К. Бальмонт и др., имела тенденцию к теоретизирова­нию и, по сути, в своих декларациях и выступлениях отра­жала общие тенденции развития буржуазной философии и культурологии. Их основными теоретическими документами были лекция Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892) и статья Бальмонта «Элементарные слова о символической поэзии» (1900); позже основные идеи своей статьи Бальмонт развил в небольшой брошюре «Поэзия как волшебство» (1915).

Вторая группа символистов, состоявшая из поэтов Вл. Гип­пиуса, А. Добролюбова и В. Степанова, не выдвигала каких-либо собственных теоретических принципов.

Наконец, третья группа формировалась вокруг В. Брюсова, выступившего с разъяснением теоретической платформы символизма в предисловиях к сборникам «Русские символис­ты» (1894—1895), издание которых он сам организовал в не­большой книжке «От искусства» (1899) и статьях «К исто­рии символизма» (1897) и «Ключи тайн» (1904). Причем пос­ледняя работа явилась своего рода манифестом символистов. Она была помещена в 1-м номере журнала «Весы», ставшем основным органом этого направления.

Эти литературные опыты в основном и определили тот круг проблем, который был очерчен символистами «старшего» по­коления. Несмотря на то что все названные группы составля­ли одно направление, его сторонники сохраняли относитель­ную самостоятельность взглядов, настроений и отношений к революционным событиям, а в последующем оказались людь­ми разных идеологических ориентации.

В области теории на первом этапе развития символизма были определены его наиболее общие идеи: во-первых, сим­волизм отрицает рационализм и выдвигает принцип интуи­тивного постижения некоторой духовной основы, скрытых начал, якобы заложенных в основании бытия; настойчивое стремление символизма познать загадку смерти: даже в хрис­тианстве многие хотели видеть не религию воскресения и веч­ной жизни, а смерти: «О смерть! Я твой. Повсюду вижу одну тебя — и ненавижу очарования земли, людские чужды мне восторги, сраженья, праздники и торги, весь этот шум в зем­ной пыли», — писал популярный в начале века поэт и про­заик Ф. Сологуб. Во-вторых, он изменяет свое отношение к слову, которое теперь ценится не как носитель смысла и зна­чений, а как средство, способное побуждать в человеке мис­тические предчувствия, обнаруживать таинственные связи между внутренним лицом личности и скрытыми в природе тайными силами; в-третьих, основное внимание в образной структуре произведений он уделяет символу, под которым первоначально понимался как деконкретизированный образ, как бы указывающий на внематериальный объект художест­венного переживания.

На этой основе символистами были сформулированы и ос­новные принципы творчества — акцент на ритмическую орга­низацию произведения, звукопись стиха, поиск в слове ассоци­ативных возможностей его воздействия, «размытость» образа, его многоплановость, а отсюда — неясность, смутность, недосказанность содержания, расплывчатость, неопределенность основной идеи в произведении. Именно эти принципы и легли в основу художественной практики символистов, которая допол­няла, а во многом и определяла их теоретические искания.

Кроме этого надо сказать, что в русском символизме идеи безыдеальной концепции были подхвачены и выражены, мо­жет быть, еще более сильно и последовательно.

Детский лепет мне несносен,

Мне противен стук машин,

Я хочу под тенью сосен,

Быть один, всегда один... —

пишет один из наиболее мрачных русских поэтов-симво­листов Федор Сологуб, которого мы уже цитировали ранее.

В 900-е годы в рамках данного направления формируются два течения: петербургское, где одним из идейных вождей наравне с Мережковским становится Вяч. Иванов, и москов­ское, в котором наряду с Брюсовым начинает играть замет­ную роль А. Белый (псевдоним Б. Бугаева).

Для петербургской группы характерна религиозно-мисти­ческая ориентация, связанная с влиянием Мережковского и Бердяева, правда, одновременно здесь намечается и демокра­тическая тенденция, свойственная, например, позднему А. Блоку. Для московской группы, особенно для А. Белого, становится наиболее существенным теоретическое обособле­ние символизма на основании самостоятельно вырабатываемых категорий и философских обоснований. При этом сим­волисты «порывисто и страстно переходили от одной фило­софской школы к другой, а от Владимира Соловьева к Канту и Вагнеру, от Канта к Шопенгауэру, от Шопенгауэра к Ниц­ше, от Ницше к оккультизму и антропософии Рудольфа Штейнера», что, разумеется, накладывало отчетливую пе­чать эклектизма на все построения и доказательства.

Вяч. Иванов доказывал, что искусство должно служить пробуждению мифологического (в соответствии с убеждени­ем Вяч. Иванова, единственно истинного) сознания, ибо оно имеет культовое («соборное») назначение, выполняет функ­цию объединения человечества на основе этого сознания.

Покинув в 20-е годы СССР с научными целями, он долго сохранял, как свидетельствует М. Чарный, свое советское под­данство, однако образ мыслей не позволил ему вернуться на родину.

Символизм как направление уже к 1909 г. практически распадается, так как в условиях активизации общественной жизни и нарастания волны революционного движения в Рос­сии он отчетливо обнаруживает свою нежизнеспособность. А. Блок, В. Брюсов и ряд других представителей символизма в эти годы сближаются с лагерем демократического искусства и меняют свои первоначальные теоретические установки. В то же время Мережковский, 3. Гиппиус занимают все бо­лее выраженные реакционные позиции, углубляя религиоз­но-мистические мотивы своих теоретических построений.

Значительный «прорыв» в сторону реальности совершили «младосимволисты», чья духовно-эстетическая эволюция на­встречу к свету, жизни, свободе, России обернулась траге­дией непонимания, неузнавания, одиночества, ранней гибе­лью после 1917 г. (А. Блок, А. Белый).

Блок перерос рамки символизма: начав с мистических сти­хов о «Прекрасной Даме», он уже в 1903—1904 гг. ищет но­вые пути (цикл «Распутья»), а в первой лирической пьесе «Балаганчик» в тонах романтической иронии переосмысляет соловьевскую мистику. Трагедия современного человека одно­временно с напряженным осмыслением «вечных» тем люб­ви, смерти (циклы «Страшный мир» и поэма «Возмездие»), чувство гражданственности и общественной ответственности, сатирическое обличение уродливого мира, обращение к исто­рическому прошлому и судьбам родины — основные мотивы «Родины», «На поле Куликовом», «Возмездия».

Несомненно, символизм не может быть оценен однознач­но. С ним связаны и позитивные, и негативные моменты в разработке теории искусства и культуры. С одной стороны, у него были заслуги в обогащении выразительных средств поэ­тического языка, в борьбе со стилистическими штампами, в изучении многозначности слова и т. д., что в свое время было отмечено Г. В. Плехановым.

С другой стороны, символизм утверждал идеалистические по своим основаниям идеи независимости художника от жиз­ни, его абсолютной свободы, формировал учение об интуи­тивной природе искусства, отрицал его социальную обуслов­ленность, его связи с общественной действительностью.

В этом сказалась его ограниченность, обнаружившая себя в теоретико-эстетических и художественных позициях более поздних декадентских течений, в первую очередь акмеизма (или адамизма).

Акмеизм заявил о своем существовании в 1912 г. выпус­ком журнала «Гиперборей» и сборника под общим названи­ем «Цех поэтов», а с 1913 г. его основной трибуной становит­ся журнал «Аполлон» (1909—1917). Теоретические позиции нового направления были определены в статьях Н. Гумилева (1886—1921) «Наследие символизма и акмеизм» (1913) и С. Городецкого (1884—1967) «Некоторые течения в современ­ной русской поэзии» (1913).

Акмеизм уходил от бесплотных теней, призраков, неврас­тении, культа смерти к живой жизни, миру вещей, единству человека и земли. Поэты-акмеисты выражали принципиаль­ное приятие действительности, утверждали культ «вечности», требуя от искусства ясности, гармонии в противовес ту­манному, иррациональному символизму и при этом обходя социальные стороны жизни. Помимо своих теоретиков Н. С. Гумилева и С. М. Городецкого эта группа включала в себя А. А. Ахматову (1889—1966), М. А. Кузьмина (1875— 1936), О. Э. Мандельштама (1891—1938), М. А. Зенковича (1891—1973), В. И. Нарбута (1888—1944).

Приход в литературу А. Ахматовой сразу стал событием. Гуманизм, художественная зоркость, психологическая глу­бина, затаенная жертвенность, предчувствие и предсказание — все это многообразие стало сутью великой поэтессы XX в.

Упрекая символизм в том, что он слишком много внима­ния уделял «неведомому» и попеременно «братался то с мис­тикой, то с теософией, то с оккультизмом, Гумилев утверж­дал самоценность явлений жизни, «немало несомневающей­ся в самой себе»35. Уже в этом утверждении скрыты корни индивидуалистической позиции, характерной для акмеизма и заключающейся в оправдании любого проявления актив­ности вне зависимости от ее социальной направленности и нравственного содержания. Всеядность искусства, о которой в свое время писал А. И. Герцен, была превращена в нераз­борчивость, в утверждение идеала «сильной личности», яко­бы наиболее полно проявляющей в себе творческие начала жизни. В акмеизме ярко обнаружила себя связь с ницшеан­ством, утверждавшим культ и эстетизировавшим нравствен­ные аномалии, ибо ницшеанство ставит знак равенства меж­ду прекрасным и безобразным как проявлениями жизненных начал.

Прав был А. Блок, который по поводу статьи Гумилева «Ана­томия стиха» (1921) писал: «Н. Гумилев и некоторые другие «акмеисты», несомненно даровитые, топят самих себя в холод­ном болоте бездушных теорий и всяческого формализма; они спят непробудным сном без сновидений; они не имеют и не желают иметь тени представления о русской жизни и о жизни вообще; в своей поэзии (а следовательно, и в себе самих) они замалчивают самое главное, единственно ценное: душу».

Понятие души для Блока связано с представлением о чут­кости художника к окружающему его миру, о восприимчи­вости его воображения, о глубоком проникновении в содер­жание самой жизни и понимании тенденции ее развития. Именно отрыв от жизни, игнорирование действительно про­грессивных тенденций в ее развитии, сильные антидемокра­тические настроения делали акмеизм лишь привеском сим­волизма, как об этом впоследствии писал Городецкий, и обу­словили его нежизнеспособность. И тем не менее акмеизм оставил интересное поэтическое наследие: поэзию А. Ахма­товой, Н. Гумилева, С. Городецкого, М. Кузьмина, Г. Ивано­ва, О. Мандельштама.

Другим течением в литературе и эстетике, возникшим в эти годы, был футуризм (или кубофутуризм). Он объявил о своем существовании сборником «Пощечина общественному вкусу» (1912), в котором был опубликован и программный манифест, определявший основные эстетические принципы этого направления. В качестве теоретиков и практиков футу­ризма выступили Д. Бурлюк (1882—1967), В. Хлебников (1885—1922), А. Крученых (1886—1968), В. Маяковский и В. Каменский (1884—1961). Основное внимание в своей плат­форме футуристы уделили ассоциативным возможностям сло­ва; в этом проявилась генетическая связь нового течения с сим­волизмом. Более того, основные идеи своих предшественни­ков — К. Бальмонта («стих вообще матичен по существу свое­му и каждая буква в нем — магия»), А. Белого («в слове дано первородное творчество»), Вяч. Иванова («символ — зародыш мифа») футуристы абсолютизировали, гиперболизировали, до­вели до абсурда. В статье, написанной Д. и Н. Бурлюками, мы читаем, что слово «является лишь словесной массой и служит поэту вне значения его смысла. Мы можем отказаться от слова как жизнедеятеля и тогда воспользоваться им как мифотворцем». «Долой слово-средство, да здравствует самовитое, само­ценное Слово!» — провозглашают футуристы свой лозунг в спе­циальной листовке, выпущенной в 1913 г. под тем же назва­нием, что и первый ее сборник».