«Откуда есть пошла Русская земля?» (VI в.). Первые «Великие князья» русские (IX-Х вв.). Династия Рюриковичей. Образ жизни, обычаи, представления наших предков. Крещение Руси Владимиром (980 — 1015). Кирилл и Мефодий. Ярослав Мудрый (1019 — 1054). «Русская Правда»
Вид материала | Документы |
- «Откуда есть пошла Русская земля?», 100.85kb.
- «Откуда есть пошла Русская Земля? Кто в Киеве нача первее княжити? И с коих пор Русская, 15.53kb.
- Урок истории в 6-м классе Тема: «Откуда есть пошла земля Русская, 184.75kb.
- Откуда есть пошла русская земля, 242.74kb.
- Темы рефератов по истории. «Откуда есть пошла земля Русская», 44.57kb.
- Вот повести минувших лет, откуда пошла русская земля, кто в киеве стал первым княжить, 2453.71kb.
- Владимир Красное Солнышко крещение Руси; Ярослав Мудрый сын Владимира Красное Солнышко,, 77.19kb.
- Реферат по истории отечества на тему Критика "норманской теории", 964.04kb.
- А. К. Погодаев 2009 г. Программа, 406kb.
- Откуда пошла Земля Русская, 256.99kb.
Рационалистическая позитивистская тенденция буржуазного либерализма проявлялась особенно в сфере социологии.
Сторонником практической эмпирической линии выступал П. Н. Милюков, считавший, что на место «метафизики» должна стать «современная научная социология».
Рассматривая общее состояние теории культуры начала XX в., представляется необходимым отметить и колебания А. В. Луначарского между позитивизмом и марксизмом. Обучение в Цюрихском университете у эмпириокритика Авенариуса не прошло для него бесследно и обернулось увлечением махизмом, к критической оценке которого Луначарский пришел не сразу. В «Основах позитивной эстетики» (1904) он наряду с целым рядом, несомненно, ценных замечаний и высказываний защищал идеи, далекие от марксизма. Основу его концепции составляла мысль о зависимости эстетического восприятия от биологической энергии организма. Как отмечает, оценивая эту книгу, А. А. Лебедев, «она продемонстрировала стремление автора осмыслить традиции фейербаховского материализма и революционно-демократической культурологии русских «шестидесятников» с позиции махизма и эмпириокритицизма».
Мелкобуржуазную идеологию конца XIX — начала XX в. представляли неонародники (эсеры, энесы и др.) и анархисты. Философ эсеров В. М. Чернов разрабатывал, опираясь на субъективный метод Михайловского и Лаврова, неокантианство и махизм, антропоцентрическую систему, которая была бы одновременно «философией действительности» и «философией действия». Главный теоретик анархизма XX в. П. А. Кропоткин стремился к созданию так называемой синтетической философии, которая охватывала бы все явления природы и общества, в его учении переплетались механистический материализм и позитивизм.
П. А. Кропоткина (1841—1921), революционера-анархиста и ученого, Б. Шоу назвал «одним из святых столетия». Эти слова подводили итог жизни князя Кропоткина. А ее начало было связано с отказом от всех привилегий и прав, которыми он мог пользоваться как потомок древнего княжеского рода, получивший образование в Пажеском корпусе.
В 1877 г. началась сорокалетняя эмиграция Кропоткина, связанная с тем, что за свою революционную деятельность он был заключен в Петропавловскую крепость, затем переведен в Николаевский военный госпиталь, оттуда бежал в Швейцарию. Позднее Кропоткин писал: «Но Россия уже стала Советской республикой лишь по имени. Наплыв, «верховодство» людей «партии», то есть преимущественно новорожденных коммунистов... уже уничтожили влияние и построительную силу этого многообещающего учреждения — Советов. Теперь правят в России не Советы, а партийные комитеты, и их строительство страдает недостатками чиновничьего строительства».
Наибольшее влияние в российском социал-демократическом движении имела философия диалектического материализма. Важное значение для ее распространения, для защиты теорий исторического материализма имели труды Плеханова: «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», «К вопросу о роли личности в истории», «Основные вопросы марксизма» и др. Плеханов оригинально решил вопрос о месте философии в марксистском мировоззрении, ее задачах, функциях, предмете и ее взаимоотношениях с конкретными науками.
Плеханов подверг критике субъективно-идеалистическую концепцию народничества и философский ревизионизм в российском и международном рабочем движении, выступил как историк революционно-демократической мысли в России, опиравшийся на ее традиции. Философскими единомышленниками Плеханова были Л. И. Аксельрод и А. М. Деборин.
Противоположные позиции по отношению к марксизму занимал М. А. Бакунин (1814—1876) — один из главных оппонентов Маркса. Бакунин рассматривает свободу одновременно и как цель, и как средство прогресса.
В начале XX в. определенное распространение в российском социал-демократическом движении получили идеи эмпириокритицизма. Влияние их испытывали А. А. Богданов, В. А. Базаров, А. В. Луначарский и др., которые объявляли центральной категорией марксистской философии не материю, а труд, деятельность, что, по их мнению, охватывало всю человеческую практику. (В. И. Ленин охарактеризовал концепцию Богданова и его единомышленников как философский ревизионизм.)
Радикальное направление общественной мысли связано с В. И. Лениным, разработавшим теорию империализма, социалистической революции и т. д.
Сущность метафизических исканий конца XIX — начала XX в. связана с рядом обстоятельств; уже к 70-м годам XIX в. стало ясно, что православная церковь активно «встроена» в собственнические отношения, политизирована, а идеи христианства вульгаризованы, заменены культом внешнего «обрядования». Русская культура, философско-этическая мысль, выдающиеся художники-мыслители понимали необходимость ее формирования. Все чаще стали говорить о необходимости собрать церковный собор.
15 августа 1917 г. в Москве был торжественно открыт собор русской православной церкви, после перерыва почти в 200 лет! (А в ноябре 1917 г. произошли непредвиденные изменения во всем, в том числе в том, что касалось положения церкви в обществе.)
Русское общество объективно нуждалось в моральной революции, в новом развитии нравственного сознания народа, особенно в атмосфере надвигающейся революционной грозы, способной выплеснуть анархически-бунтарские силы «топора» — разрушения. Великий пророк Л. Н. Толстой провидчески предупреждал о необходимости пресечения катастрофической русской «цепочки» — насилие за насилие, зло за зло. Его теория непротивления, вульгарно понятая современниками, была глубока, значительна, прогностична для всей последующей духовно-культурной ситуации: злу, по мысли Л. Н. Толстого, должны быть противопоставлены ненасильственные, праведные средства, которые и должны решать противоречия, конфликты, драматичные ситуации. Величие этой идеи мы можем оценить лишь в конце трагического XX в.
Порубежная эпоха, во многом неожиданно для творческой интеллигенции, вдруг поколебала привычные представления. Быстро и бурно текущая действительность, цепь социальных и духовных катаклизмов, связанных с освободительным движением народа, революцией 1905 г., войнами (русско-японской, первой мировой), выдвинули небывало трудные вопросы. Необходимо было заново понять исторические судьбы страны, и в период, когда все поражало своими смещениями, желанная гармоническая концепция мира не складывалась.
Поиск, хотя и строго индивидуальный, был одинаково напряженным, разомкнутым во времени и пространстве, обращенным к сокрытым тенденциям жизни, внутренним состояниям души. Видимо, поэтому реализм порубежной поры назвали одухотворенным. Происходило соотнесение обычного, «ясновидного» с всевременным, общечеловеческим. Так выверялась сущность на глазах происходящих изменений. Затейливо переплелись в культуре «серебряного века» два потока, вызванные проникновением в текущее и раздумьями о прошлом духовном опыте, о мировой культуре, — реализм и модернизм.
Порубежная эпоха — «серебряный век» дал освобождение от мышления, пронизанного политикой, социальностью как каноном-клише, мешающим думать и чувствовать.
Это эпоха тотального индивидуализма, усложненного рефлексами, интереса к тайникам психики, к глубинам «зазеркалья», к примату бессознательного, иррационального в человеке, безграничности субъективизма, господства мистического начала в культуре.
Ментальность «серебряного века» — это культ творчества как единственной возможности прорыва к новым трансцендентным реальностям.
«Серебряный век» — это эпоха выдающихся художественных открытий, новых направлений, которые дали беспрецедентное разнообразие имен поэтов, прозаиков, живописцев, композиторов, актеров. Символизм и акмеизм, модернизм, футуризм, авангардизм, неоантичность стали благодатной почвой и судьбой для А. Блока, А. Белого и Ф. Сологуба, Д. Мережковского и 3. Гиппиус, Вяч. Иванова и Г. Иванова, И. Мозжухина и В. Холодной, В. Маяковского и В. Хлебникова, М. Цветаевой и А. Ахматовой, И. Стравинского и С. Рахманинова, В. Кандинского и А. Бенуа, К. Станиславского и В. Мейерхольда. Этих имен хватило бы на историю культуры целого народа, и не на одну эпоху!
Специфика культуры Ренессанса заключается в том, что все его деятели активно использовали для своих обобщений русскую литературу, знатоками которой они были. В 1923 г. в эмиграции Н. Бердяев пишет две взаимодополняющие работы: «Смысл истории» и «Мировоззрение Достоевского». Он неоднократно подчеркивал, что в русской литературе всегда есть жажда выхода за пределы искусства, она «бессистемная философия» России. Русское иночество, «монахи в миру» Достоевского и его Человекобоги были важным внутренним мотивом философии Ренессанса. Такого уникального синтеза философии и литературы не знала мировая культура. И никто из мыслителей «серебряного века» не объял в своем влиянии такие широкие ряды культуры, как Н. Федоров, — от Достоевского и Л. Толстого до Горького и Брюсова, от Хлебникова и Маяковского до Клюева и Заболоцкого, от художников Чекрыгина и Филонова до такого выдающегося прозаика философского склада, как Пришвин, или такого самобытного писателя, как Платонов.
Во многом под влиянием эстетики и философских воззрений Вл. Соловьева в 90-е годы XIX в. в литературе и литературной критике начинает складываться направление, получившее название символизма. Оно оформляется с появлением стихов К. Д. Бальмонта (1887—1942) «В безбрежности» и «Тишина», с выходом изданных Брюсовым сборников «Русские символисты» (1894—1895), а также стихов Ф. Сологуба (1863—1927). Д. С. Мережковского (1866—1941), Н. М. Минского (1855—1937), 3. Н. Гиппиус (1869—1945).
Восстав против критического реализма и «удушающего мертвенного позитивизма», символисты провозгласили три главных элемента нового искусства: «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности».
Символисты объединялись вокруг печатных органов — «Северный вестник», «Мир искусства», «Новый путь», позднее— «Весы» и «Золотое руно».
В начале 1900-х годов внутри символизма произошли изменения, связанные с появлением «младших» символистов:
А. А. Блока (1880—1921), А. Белого (1880—1934), В. И. Иванова (1866—1949), С. М. Соловьева (1885—1942). В отличие от «старших» символистов эта группа «младосимволистов» во многом ориентировалась на национальные традиции; отсюда их интерес к русской литературе, истории, религиозно преломленная идея народности, вера в особую миссию России.
Вообще по своей сути символизм не был однородным. Е. В. Иванова выделяет, например, три группы представителей этого течения.
Одна группа, которая возникла на базе журнала «Северный вестник» и в которую входили Д. Мережковский, 3. Гиппиус (выступавшая под псевдонимом Антон Крайний), Ф. Сологуб, К. Бальмонт и др., имела тенденцию к теоретизированию и, по сути, в своих декларациях и выступлениях отражала общие тенденции развития буржуазной философии и культурологии. Их основными теоретическими документами были лекция Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892) и статья Бальмонта «Элементарные слова о символической поэзии» (1900); позже основные идеи своей статьи Бальмонт развил в небольшой брошюре «Поэзия как волшебство» (1915).
Вторая группа символистов, состоявшая из поэтов Вл. Гиппиуса, А. Добролюбова и В. Степанова, не выдвигала каких-либо собственных теоретических принципов.
Наконец, третья группа формировалась вокруг В. Брюсова, выступившего с разъяснением теоретической платформы символизма в предисловиях к сборникам «Русские символисты» (1894—1895), издание которых он сам организовал в небольшой книжке «От искусства» (1899) и статьях «К истории символизма» (1897) и «Ключи тайн» (1904). Причем последняя работа явилась своего рода манифестом символистов. Она была помещена в 1-м номере журнала «Весы», ставшем основным органом этого направления.
Эти литературные опыты в основном и определили тот круг проблем, который был очерчен символистами «старшего» поколения. Несмотря на то что все названные группы составляли одно направление, его сторонники сохраняли относительную самостоятельность взглядов, настроений и отношений к революционным событиям, а в последующем оказались людьми разных идеологических ориентации.
В области теории на первом этапе развития символизма были определены его наиболее общие идеи: во-первых, символизм отрицает рационализм и выдвигает принцип интуитивного постижения некоторой духовной основы, скрытых начал, якобы заложенных в основании бытия; настойчивое стремление символизма познать загадку смерти: даже в христианстве многие хотели видеть не религию воскресения и вечной жизни, а смерти: «О смерть! Я твой. Повсюду вижу одну тебя — и ненавижу очарования земли, людские чужды мне восторги, сраженья, праздники и торги, весь этот шум в земной пыли», — писал популярный в начале века поэт и прозаик Ф. Сологуб. Во-вторых, он изменяет свое отношение к слову, которое теперь ценится не как носитель смысла и значений, а как средство, способное побуждать в человеке мистические предчувствия, обнаруживать таинственные связи между внутренним лицом личности и скрытыми в природе тайными силами; в-третьих, основное внимание в образной структуре произведений он уделяет символу, под которым первоначально понимался как деконкретизированный образ, как бы указывающий на внематериальный объект художественного переживания.
На этой основе символистами были сформулированы и основные принципы творчества — акцент на ритмическую организацию произведения, звукопись стиха, поиск в слове ассоциативных возможностей его воздействия, «размытость» образа, его многоплановость, а отсюда — неясность, смутность, недосказанность содержания, расплывчатость, неопределенность основной идеи в произведении. Именно эти принципы и легли в основу художественной практики символистов, которая дополняла, а во многом и определяла их теоретические искания.
Кроме этого надо сказать, что в русском символизме идеи безыдеальной концепции были подхвачены и выражены, может быть, еще более сильно и последовательно.
Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин,
Я хочу под тенью сосен,
Быть один, всегда один... —
пишет один из наиболее мрачных русских поэтов-символистов Федор Сологуб, которого мы уже цитировали ранее.
В 900-е годы в рамках данного направления формируются два течения: петербургское, где одним из идейных вождей наравне с Мережковским становится Вяч. Иванов, и московское, в котором наряду с Брюсовым начинает играть заметную роль А. Белый (псевдоним Б. Бугаева).
Для петербургской группы характерна религиозно-мистическая ориентация, связанная с влиянием Мережковского и Бердяева, правда, одновременно здесь намечается и демократическая тенденция, свойственная, например, позднему А. Блоку. Для московской группы, особенно для А. Белого, становится наиболее существенным теоретическое обособление символизма на основании самостоятельно вырабатываемых категорий и философских обоснований. При этом символисты «порывисто и страстно переходили от одной философской школы к другой, а от Владимира Соловьева к Канту и Вагнеру, от Канта к Шопенгауэру, от Шопенгауэра к Ницше, от Ницше к оккультизму и антропософии Рудольфа Штейнера», что, разумеется, накладывало отчетливую печать эклектизма на все построения и доказательства.
Вяч. Иванов доказывал, что искусство должно служить пробуждению мифологического (в соответствии с убеждением Вяч. Иванова, единственно истинного) сознания, ибо оно имеет культовое («соборное») назначение, выполняет функцию объединения человечества на основе этого сознания.
Покинув в 20-е годы СССР с научными целями, он долго сохранял, как свидетельствует М. Чарный, свое советское подданство, однако образ мыслей не позволил ему вернуться на родину.
Символизм как направление уже к 1909 г. практически распадается, так как в условиях активизации общественной жизни и нарастания волны революционного движения в России он отчетливо обнаруживает свою нежизнеспособность. А. Блок, В. Брюсов и ряд других представителей символизма в эти годы сближаются с лагерем демократического искусства и меняют свои первоначальные теоретические установки. В то же время Мережковский, 3. Гиппиус занимают все более выраженные реакционные позиции, углубляя религиозно-мистические мотивы своих теоретических построений.
Значительный «прорыв» в сторону реальности совершили «младосимволисты», чья духовно-эстетическая эволюция навстречу к свету, жизни, свободе, России обернулась трагедией непонимания, неузнавания, одиночества, ранней гибелью после 1917 г. (А. Блок, А. Белый).
Блок перерос рамки символизма: начав с мистических стихов о «Прекрасной Даме», он уже в 1903—1904 гг. ищет новые пути (цикл «Распутья»), а в первой лирической пьесе «Балаганчик» в тонах романтической иронии переосмысляет соловьевскую мистику. Трагедия современного человека одновременно с напряженным осмыслением «вечных» тем любви, смерти (циклы «Страшный мир» и поэма «Возмездие»), чувство гражданственности и общественной ответственности, сатирическое обличение уродливого мира, обращение к историческому прошлому и судьбам родины — основные мотивы «Родины», «На поле Куликовом», «Возмездия».
Несомненно, символизм не может быть оценен однозначно. С ним связаны и позитивные, и негативные моменты в разработке теории искусства и культуры. С одной стороны, у него были заслуги в обогащении выразительных средств поэтического языка, в борьбе со стилистическими штампами, в изучении многозначности слова и т. д., что в свое время было отмечено Г. В. Плехановым.
С другой стороны, символизм утверждал идеалистические по своим основаниям идеи независимости художника от жизни, его абсолютной свободы, формировал учение об интуитивной природе искусства, отрицал его социальную обусловленность, его связи с общественной действительностью.
В этом сказалась его ограниченность, обнаружившая себя в теоретико-эстетических и художественных позициях более поздних декадентских течений, в первую очередь акмеизма (или адамизма).
Акмеизм заявил о своем существовании в 1912 г. выпуском журнала «Гиперборей» и сборника под общим названием «Цех поэтов», а с 1913 г. его основной трибуной становится журнал «Аполлон» (1909—1917). Теоретические позиции нового направления были определены в статьях Н. Гумилева (1886—1921) «Наследие символизма и акмеизм» (1913) и С. Городецкого (1884—1967) «Некоторые течения в современной русской поэзии» (1913).
Акмеизм уходил от бесплотных теней, призраков, неврастении, культа смерти к живой жизни, миру вещей, единству человека и земли. Поэты-акмеисты выражали принципиальное приятие действительности, утверждали культ «вечности», требуя от искусства ясности, гармонии в противовес туманному, иррациональному символизму и при этом обходя социальные стороны жизни. Помимо своих теоретиков Н. С. Гумилева и С. М. Городецкого эта группа включала в себя А. А. Ахматову (1889—1966), М. А. Кузьмина (1875— 1936), О. Э. Мандельштама (1891—1938), М. А. Зенковича (1891—1973), В. И. Нарбута (1888—1944).
Приход в литературу А. Ахматовой сразу стал событием. Гуманизм, художественная зоркость, психологическая глубина, затаенная жертвенность, предчувствие и предсказание — все это многообразие стало сутью великой поэтессы XX в.
Упрекая символизм в том, что он слишком много внимания уделял «неведомому» и попеременно «братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом, Гумилев утверждал самоценность явлений жизни, «немало несомневающейся в самой себе»35. Уже в этом утверждении скрыты корни индивидуалистической позиции, характерной для акмеизма и заключающейся в оправдании любого проявления активности вне зависимости от ее социальной направленности и нравственного содержания. Всеядность искусства, о которой в свое время писал А. И. Герцен, была превращена в неразборчивость, в утверждение идеала «сильной личности», якобы наиболее полно проявляющей в себе творческие начала жизни. В акмеизме ярко обнаружила себя связь с ницшеанством, утверждавшим культ и эстетизировавшим нравственные аномалии, ибо ницшеанство ставит знак равенства между прекрасным и безобразным как проявлениями жизненных начал.
Прав был А. Блок, который по поводу статьи Гумилева «Анатомия стиха» (1921) писал: «Н. Гумилев и некоторые другие «акмеисты», несомненно даровитые, топят самих себя в холодном болоте бездушных теорий и всяческого формализма; они спят непробудным сном без сновидений; они не имеют и не желают иметь тени представления о русской жизни и о жизни вообще; в своей поэзии (а следовательно, и в себе самих) они замалчивают самое главное, единственно ценное: душу».
Понятие души для Блока связано с представлением о чуткости художника к окружающему его миру, о восприимчивости его воображения, о глубоком проникновении в содержание самой жизни и понимании тенденции ее развития. Именно отрыв от жизни, игнорирование действительно прогрессивных тенденций в ее развитии, сильные антидемократические настроения делали акмеизм лишь привеском символизма, как об этом впоследствии писал Городецкий, и обусловили его нежизнеспособность. И тем не менее акмеизм оставил интересное поэтическое наследие: поэзию А. Ахматовой, Н. Гумилева, С. Городецкого, М. Кузьмина, Г. Иванова, О. Мандельштама.
Другим течением в литературе и эстетике, возникшим в эти годы, был футуризм (или кубофутуризм). Он объявил о своем существовании сборником «Пощечина общественному вкусу» (1912), в котором был опубликован и программный манифест, определявший основные эстетические принципы этого направления. В качестве теоретиков и практиков футуризма выступили Д. Бурлюк (1882—1967), В. Хлебников (1885—1922), А. Крученых (1886—1968), В. Маяковский и В. Каменский (1884—1961). Основное внимание в своей платформе футуристы уделили ассоциативным возможностям слова; в этом проявилась генетическая связь нового течения с символизмом. Более того, основные идеи своих предшественников — К. Бальмонта («стих вообще матичен по существу своему и каждая буква в нем — магия»), А. Белого («в слове дано первородное творчество»), Вяч. Иванова («символ — зародыш мифа») футуристы абсолютизировали, гиперболизировали, довели до абсурда. В статье, написанной Д. и Н. Бурлюками, мы читаем, что слово «является лишь словесной массой и служит поэту вне значения его смысла. Мы можем отказаться от слова как жизнедеятеля и тогда воспользоваться им как мифотворцем». «Долой слово-средство, да здравствует самовитое, самоценное Слово!» — провозглашают футуристы свой лозунг в специальной листовке, выпущенной в 1913 г. под тем же названием, что и первый ее сборник».