Geum.ru

Книга первая

Вид материалаКнига

Содержание


Предсказываю - смерть!
На русских кладбищах
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Предсказываю - смерть!


В эти дни я находился под сильным впечатлением от двух событий ― всемирные гонения японской секты «Аум синрике», предсказавшей конец света и, как оказалось, активно готовящей его. И раскопок на Манежной площади в центре Москвы. Меня не столько волновало, что центр России взрыт (я каждый божий день ходил поглядеть на раскопки), сколько то, что при этом обнаружили. А именно, захоронения Моисеевского женского монастыря, который находился в этом месте с ХVI по ХVIII век. Монашки (я видел собственными глазами!) лежали, как живые в выдолбленных из деревьев колодах! Я кое-что читал о захоронениях и хорошо помню, что так хоронили около 3-х тысячелетий назад. То есть, до рождества Христова! Еще так хоронили в Сибири, но тоже очень давно, при этом колоды с трупами подвешивали на деревья...


Была весна. Ее начало я всегда чую по запаху воздуха. Даже тогда, когда на дворе еще морозы и снег не думает таять. У меня это с раннего детства ― запах весны. Иногда у меня бывают состояния, когда я чувствую носом весну в начале зимы, или, что еще забавнее, сразу после лета... Запах весны для меня ― это запах ПРАЗДНИКА.

Последнее время я нигде не работал. Лавочка, в которой я недолго торговал, закрылась по причине разорения. В свои 25 лет я научился только одному ― торговать (образование ― 11 классов вечерней школы). В Армию меня не взяли, так как моя левая барабанная перепонка была от рождения с дыркой. Я люблю собирать марки. Всякие, без разбора. Самое любимое мое выражение ― структура момента! Когда я это слышу, от кого ни будь, сразу начинаю этого человека уважать, даже если внешне он мне не симпатичен. «Структура момента» ― это здорово! О чем бы вы ни говорили, всегда можно во время разговора вставить «структура момента», и вас тут же поймут. Для меня это очень важно ― взаимопонимание ― потому что у меня нет друзей. Я ― детдомовец. Родителей своих не знаю. Девчонки у меня тоже нет (да и по настоящему не было). Чтобы иметь женщину, нужно иметь баксы, а у меня порой на пирожок не хватает...

Почему меня взволновали события, о которых я сказал с самого начала, поясняю. Очень все просто. В Аум я собирался вступить. Даже нашел одно из отделений секты, да не успел ― секту объявили запрещенной. Ну, а что касается монашек в колодах... Мне ужасно повезло ― о них я слышал рассказ самого главного археолога ― Векслера. Я подкрался к группе каких-то «шишек», которых он сопровождал, и к ним примазался. Так вот, я серьезно подумывал уехать на Валаам в монастырь и подстричься в монахи. И мне совсем не безразлично, как меня похоронят, когда я умру!..

Итак, я был несколько возбужден в эти дни, как натура мнительная и впечатлительная. Будучи без дела, я много бродил по улицам Москвы. А, иногда, садился в электричку и уезжал, куда глаза глядят, километров так за сто, от столицы. Меня всегда тянули к себе места, обозначаемые в особых картах (я знаю, есть такие карты в спец органах и у психиатров!), как «101 километр». Туда, когда был СССР, во время праздников ссылали всех, неблагонадежных и сумасшедших... Особенно знаменито одно такое место, за Клином ― поселок Завидово. Там все жители или преступники, или придури. Так считали их во времена, конечно, СССР. Сейчас ― другие времена, следовательно, жители Завидово, и не преступники, и не придури, а совсем наоборот...

Я был в Завидово много раз, даже удавалось прорваться (лесом) к даче Президента! Потом возвращался домой. Жил я в квартире гостиничного типа, которую купил, когда работа в киоске. Спать я ложусь рано, потому что телевизора и радио у меня нет (и не хочу их иметь). Сплю много, порой до 16 часов в сутки. А что делать, когда делать нечего? Сны мне никогда не снятся...

Я никогда и ни с кем не знакомлюсь. А на улице даже не разговариваю. Когда ко мне обращаются на улицах, прикидываюсь глухонемым. Маршруты моих московских прогулок ― полная импровизация моего обонятельного чувства: я двигаюсь по запахам! Это очень интересно и увлекательно двигаться по запахам! Обоняние у меня чрезвычайно развито, как у собаки, если не сильнее. Я постоянно его тренирую, почти с детства. Когда я иду по «тропе» того или иного запаха и не знаю, куда она меня заведет, я превращаюсь и в зверя, и в охотничью собаку одновременно. И еще ― в авантюриста (ради хорошо запаха я готов идти на любую авантюру, например, прошмыгнуть между охранников в Думу или Белый Дом; в Кремле запахи меня не привлекают). И еще запахи лечат меня, исправляя мою болезненную мнительность, гася тревогу... Вообще, запахи (особенно естественные запахи человеческого тела, или человеческого жилья) для меня, как для наркомана наркотик! Из-за запахов я проникаю в различные квартиры под всякими предлогами ― то как «Мосгаз», то как «слесарь-сантехник», то как «санэпидстанция»...). Если бы не мир запахов (это единственный мир, который я считают реальным, все остальное ― иллюзия зрения или воображения), я давно бы покончил жизнь самоубийством! Не хочу здесь рассказывать, какие конкретно запахи мне привлекательны. Это получился бы долгий и не всем понятный рассказ.

Иду я как-то по Тверской, и улавливаю любимые мои запахи гнилой травы и мокрой, опавшей листвы. Ничего другого не чувствую и не замечаю! Хорошо! Только перешел у светофора Тверской бульвар, как кто-то дернул меня за рукав. Так сильно, что я едва не упал! Не поворачиваясь, хочу идти дальше (мало ли что в толпе случается!). Но, чувствую, что меня не отпускают! Тогда я поднял глаза. Передо мной стоял парень лет так 20, очень бледный, с синими кругами под потухшими глазами, одетый в грязную поношенную спортивную куртку и джинсы, которые были не в лучшем состоянии. Волосики на голове у него были редкие, черные и в беспорядке. Держал он меня, однако, за рукав крепко. Я, было, дернулся, ибо говорить с ним не хотел, чтобы вырваться от него, как он, посмотрев мне прямо в глаза, протянул небольшой листок бумаги. Я никакие листки, которые предлагают прохожим на улицах Москвы, принципиально не беру. Но сейчас почувствовал, что если не возьму, парень меня не отпустит. Ссориться не в моих правилах. Особенно на улице. Таким образом, чтобы от него отвязаться, я взял листок. Парень тут же отпустил меня и исчез в толпе прохожих. Я скомкал листок, не глядя на него, и хотел бросить его в урну. Прошел несколько метров, но урны нигде не было. Похоже, что придется пройти целый квартал в поисках урны! Это сильно путало мое настроение, ибо я терял свои запахи. Я шел, держа в кулаке комок бумаги, и искал глазами урну. Это было очень неудобно. Я просто был выбит из колеи! Я шел в атмосфере чуждых и неприятных запахов ― различных духов, дезодорантов, шампуни... Скоро мне совсем стало плохо, а урна все не попадалась! Бросить листок под ноги прохожим, было выше моих сил (не буду объяснять почему?). Наконец, я увидел урну на углу магазина «Академкнига». Пошел к урне, но, подойдя, с удивлением обнаружил, что листок я где-то потерял! Я пошел назад, оглядываясь по сторонам. Наконец, я увидел белый комок в метрах сто от места, где мне его навязали. Я поднял его и стал возвращаться к урне. Подойдя к ней второй раз, я, неожиданно для себя, расправил листок. В глаза сразу бросились крупные слова, напечатанные красной краской: «Предсказываю ― смерть!» Это было настолько для меня поразительно, что я решил прочитать весь текст, напечатанный на листке.

Ниже, за красными буквами, был шрифт обычный, достаточно мелкий. Я прочитал следующее: «Каждый, кто пожелает узнать, когда он умрет, может обраться в наш офис. Тестируем. При себе иметь три фотокарточки, желательно, одинаковых размеров, на которых Вы изображены в 5, 10, 15 лет (возможно, в любые другие возрастные периоды, но обязательно с разницей в 5 лет и три фотокарточки). Исследование платное. Тайна гарантируется. Предварительная запись по телефону...» Прочитав, я огляделся по сторонам: мимо меня в оба направления шли люди. Ничто не предвещало беду. Обычный серый московский день. Правда, пахло весной, и этот запах наслаивался на запах мокрых опавших листьев и гнилой травы. Ко мне вернулось обоняние! Бросив бумажку в урну, я свернул с тропы запахов, и пошел домой, чуя только весну... Через полчаса я был дома.

Не раздеваясь, я лег на кровать, вытянул ноги, руки за голову, глаза закрыл и задумался. Но думать ни о чем не хотелось, а спать было рано. Лежал так с полчаса, что руки онемели. Неожиданно перед глазами всплыли красные буквы, выброшенного в урну листка. Умирать я не собирался. Но, почему-то тут же вспомнил телефон, по которому можно было записаться на прием в этот странный офис. Я еще полежал так минут пять, потом встал и пошел в коридор к телефону (телефон у нас был общий на четыре квартиры). У телефона на стуле сидела моя соседка и с кем-то напряженно разговаривала по телефону. Я начал терпеливо ждать. Рядом был свободный стул, я сел на него и тут же отключился от всего на свете ― от соседки шел очень приятный запах (такой, что сильно захотелось положить ей голову на колени и забыться навеки)...

Сколько я так просидел, не знаю. Когда открыл глаза и полностью очнулся, телефон был свободен, а в коридоре зажгли тусклый свет (экономили на электричестве). Я снял трубку и набрал номер офиса, хотя было уже поздно, и я не надеялся, что мне ответят. И действительно услышал голос автоответчика, мужской, формальный, холодный: «Вас записывают в очередь. Назовите номер Вашего телефона после гудка. Вам обязательно позвонят, когда Ваша очередь подойдет!» Последовал гудок и я назвал номер общего телефона и свою фамилию...

...Прошло около недели. Деньги мои были на исходе, и я начал лихорадочно искать любую работу. Накупил газет с объявлениями, вечерами тщательно перечитывал, но ничего подходящего не находил (ни в продавцы герболайфа, ни в рекламные агенты на улице, идти я не хотел, а другой работы не предлагали). Дошел до того, что стал киоскерам предлагать свои услуги за гроши подсобного рабочего... Работу, как правило, давали, но чаще ― убирать территорию от мусора, коробок и ящиков: день отработаю, двое суток хватит заработанных денег на скромное питание. Но, у меня были жесткие конкуренты за место работы среди бомжей и алкоголиков. Воевать с ними было противно, договариваться я не умел, поэтому бывали дни, когда я голодал. Однажды меня сильно избили. Так я прожил еще неделю. Не отчаивался, ибо пахло весной! Хотя, погода была мерзкая ― дождь со снегом и не единого лучика солнышка!

Сегодня лег спать тоже на голодный желудок пораньше. В 8 часов. Лежу, смотрю в потолок и настраиваюсь на сон. Вдруг в мою дверь постучали. Я соскочил с кровати, на ходу натягивая джинсы. Подошел к двери, спросил:

― Что?

― Тебе звонят! ― сказала соседка.

Я напряженно начал думать, кто бы это был, кто мне позвонил? Про офис, где предсказывают смерть, я совершенно забыл. А звонили именно оттуда. Тот же мужской голос, который говорил со мной через автоответчик, на сей раз разговаривал напрямую, и сообщил, когда, и в какое время меня ждут на прием. Он подробно рассказал, как их найти, и положил трубку. Я зевнул, повесил трубку и пошел спать. Уснул сразу. Спал крепко. Утром проснулся и вспомнил, что сегодня мне на прием. Я пойду, чтобы узнать, когда я умру...

Фотокарточки у меня были. В детдоме фотографироваться каждый год и заводить фотоальбом была традиция. И все фотокарточки были одного размера и одного качества, ибо на протяжении пятнадцати лет, что я провел в детдоме, фотографировал меня один и тот же фотограф. Я был готов для тестирования. Единственно, что меня смущало, так это гонорар. У меня, конечно, был «НЗ» ― несколько десятков баксов... Но хватит ли? Я взял все свои сбережения.

По указанному адресу я нашел жилой дом, в подвале которого располагался офис. Грязная, воняя кошачьей и человеческой мочой, лестница вела к нему. Дверь в офис была стальная, с глазком и звонком. Я позвонил. Открыла молоденькая девушка, примерно моих лет, очень привлекательная. Печально, как мне показалось, улыбнувшись, она спросила мою фамилию и предложила зайти. Сначала, войдя, я подумал, что нахожусь в туристическом бюро (как-то один интересный запах привел меня в туристическое бюро). Импортный коврик у входа. Кондиционер, согревающий помещение приятным теплом и освежающий воздух, кожаный диван и кожаных два, весьма глубоких, кресла. Это, как я понял, была комната для ожидания. На стеклянном журнальном столике лежали дорогие импортные журналы на разных языках с красочными картинками. В углу стояла черная деревянная вешалка. Я снял плащ, поставил зонтик у вешалки и сел в кресло. Запахи комнаты меня не привлекали, но и не раздражали... Было терпимо...

Но, сидел я не долго. Прошли минуты, другая привлекательная девушка пригласила меня в соседнюю комнату. Там было несколько компьютеров, на штативах были закреплены несколько видеокамер, были также видеомагнитофоны и телевизоры, расставленные по углам. Все ― японская техника. Много кожаной мягкой мебели. Копировочная техника и никаких столов. Не успел я, как следует оглядеться, как ко мне на крутящемся стульчике, повернулась еще одна привлекательная девушка и попросила мои фотокарточки. Я протянул ей свой фотоальбом. Она быстро его пролистала. Потом в ее руках откуда-то появился тончайший серебряный стилет, которым она отделила три фотокарточки от листов альбома, к которым они были приклеены. В это время ко мне подошла вторая девушка и подала мне квитанцию, на которой (как я понял) был счет ― 25 баксов. Я вынул из кармана мои сбережения и отдал ей половину. Тогда, девушка, которая сидела за компьютером с моими фотокарточками, начала их по очереди сканировать и на экране мониторов я увидел себя. С экранов мониторов я выглядел гораздо живее и симпатичнее, чем на фотокарточках. Потом меня взяли под локоть и подвели к видеокамере, и посадили на крутящийся стул. Несколько раз повернули на 360 градусов, и мое лицо оказалось на линии объектива видеокамеры. Видеокамера была включена, и еще на одном экране монитора появилось мое лицо, уже живое. Я подмигнул себе, и мое лицо мне подмигнуло.

― Вот и все! ― сказала девушка, которая сидела за компьютером. Другая девушка сказала мне, чтобы я подождал в приемной. Когда результат будет готов, меня позовут...

Еще прошло несколько минут, пока дверь отворилась, и первая девушка пригласила меня войти в комнату с компьютерами. Девушка, которая сидела за компьютером, сейчас сидела в удобном мягком кресле, у которого стоял маленький стеклянный столик и две чашки с дымящимся кофе. У столика стояло свободное кресло, сесть в которое пригласили меня. Сначала мне предложили кофе, а потом, когда я взял чашку и отпил пару глотков, девушка начала:

― Я кратко веду Вас в курс дела... Никакой мистики. Наш тест научен, и апробирован не только в нашей стране, но и в ряде зарубежных стран, где и успешно применяется... Тест основан на теории функциональной асимметрии человека. Проще говоря, на разности левых и правых половинок нашего лица... Так вот, как показывают исследования на покойниках и посмертных масках, в том числе, великих людей, к смерти лицо наше становится симметричным. То есть, правые и левые половинки, не отличаются друг от друга, (мы не имеем в виду, конечно, органическую врожденную или приобретенную в результате травм черепа, асимметрию)

Только девушка начала говорить, как приковала к себе все мое внимание, и я почувствовал, что от нее пахнет как в парной, где много пара, людей, березовых и дубовых веников... Я не пропускал ни одного ее слова, хотя лучше бы мне ее нюхать, чем слушать! Она продолжала:

― ...Должна сразу сказать, что «смерть» мы рассматриваем в двух ракурсах: как физическую смерть и как психическую смерть. Идиоты и моральные «мертвецы» тоже имеют симметричные лица. Человек может жить, внутренне, так сказать, перестав жить. Это ― растительное существование, например, в коме или маразме... Как показали наши исследования, много «живых мертвецов» среди закоренелых преступников...

На этом месте я поймал себя на том, что совсем не понимаю, что девушка говорит и какое это отношение имеет ко мне? Я хотел ее прервать и спросить, как мои тесты? Но она сама увидела мое состояние и поэтому сказала:

― У каждого из нас есть свой срок жизни, который мы исчисляем по формуле смерти... Разница в половинках лица теряется с возрастом. Это, как шагреневая кожа ― читали Бальзака? Вот и Ваше лицо успело потерять определенное количество «шагреневой кожи», по этому количеству мы и сделали заключение, сколько лет Вам осталось жить... Каждый человек с рождения (как организм) получает строго определенное количество лет для жизнедеятельности. Это, повторяю, исчисляемо по теряемой с годами разнице правых и левых половинок лица... Когда количество лет, отведенное Природой, иссякает, наступает смерть, «физическая» или «психическая». Насильственная она будет, или естественная, это для нас не важно.

При этих словах, она повернулась к экранам мониторов, на которых я увидел чьи-то лица, отдаленно напоминающие мое лицо.

― Вот Ваши лица разных лет, составленные из только правых, и только левых половинок. Как видите, симметрия Ваша рядом!

― Значит, я скоро умру?!

― Тест показывает, что жить Вам осталось немного. Вы сами захотели это узнать, и ― узнали!

Она протянула мне назад мои фотокарточки и распечатку компьютерного тестирования. В «Заключении» было сказано:

― По формуле смерти, продолжительность жизни равна 0 годам, 3 месяцам и 12 дням.

Подпись и печать офиса.

Мои фотокарточки и «заключение» с квитанцией об оплате тестирования девушка упаковала в красивый конвертик и протянула мне. Печально улыбнулась и сказала:

― Прощайте!

Другая девушка уже держала меня под локоть, подталкивая к двери. Я попрощался, и, ошарашенный услышанным и увиденным, вышел на улицу, только и, соображая, что совершенно потерял обоняние. Мир запахов для меня уже умер!.

― «Вот тебе и чувство весны! ― Воскликнул я про себя. ― Вот тебе и предчувствие ПРАЗДНИКА! Да это запах смерти!

Возвращался домой, как сомнамбула. Решил последний раз пройти по Тверской. Весной пахло во всю! На душе было празднично, не смотря ни на что! Я словно раздвоился: мысли были о смерти, а душа ликовала! У светофора, где хилый парень всучил мне листок фирмы, в которой я только что получил приговор к смерти, я не успел остановиться на красный свет. Заскрежетали запоздало тормоза. Я успел услышать глухой удар. Сильно запахло бензином и кровью. Погружаясь в темноту, последнее, о чем я подумал, что обоняние меня не покидает...


1998 г.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~


На русских кладбищах

(рассказ ― быль)

Этот рассказ я услышал от моего друга, профессора Павла Васильевича Флоренского, внука отца Павла Флоренского, известного религиозного деятеля и философа. Мы ехали с Павлом Васильевичем на электричке «Москва-Тверь» в Завидово на лисью охоту. Была зима 1995 года. Вот уже несколько лет я вместе со своей женой все свое время отдавали поискам и работе в архивах бывшего КГБ, собирая необходимые документы для реабилитации моих родственников Черносвитовых и князей Ухтомских, поголовно истребленных за период 1918-1922 годов. В основном, убивали моих родных чекисты как «врагов народа». Но не только ЧК, но и контрразведка Колчака приложила к этому кровавому делу руку...

Так вот, работая в архивах, мы наткнулись на один документ. Он был в папке, озаглавленной «Департамент милиции МВД. Временное сибирское правительство. Временное всероссийское правительство. Особый отдел государственной охраны. 4 отделение (агентура)», за входящим №709, от 19 марта 1919 года. Документ представлял собой два листка машинописи. Он начинался словами: «Выписка из воззваний партии СР... Послание Управляющим Пермской губернии от 7 марта 1919 года за №27.» В этом документе, разосланном, как я понял, по всем сибирским губерниям, сначала пространно пояснялось, что такое СССР (!): «...СССР - Сибирский Союз Социалистов Революционеров; создается как организация, связанных суровой дисциплиной членов, проникнутых единой волей и готовых к революционному действию, приспособленных не только к легальным, но и нелегальным условиям существования». Затем «Постановление» ЦК СССР, напечатанное заглавными буквами, а мелким шрифтом допечатано: «Исполнительного комитета съезда членов Всероссийского Учредительного собрания вместе с членами Уфимского совета» от 5-го декабря 1918 года. «Постановление» гласило: «Вооруженную борьбу против большевиков прекратить и все силы демократии направить против Колчака». Дальше мы прочитали: «СССР основной задачей момента ставит свержение правительства Колчака... В борьбе обретешь ты право свое!»

― Да этому документу цены нет! ― сказали мы тогда с женой друг другу, обмениваясь трепетно пожелтевшими ветхими от времени листками. Нам вмиг стало ясно, как расправились с Колчаком, а его руками, предварительно, с Уфимской директорией и преданным ей сибирским стрелковым корпусом царской армии...

Я вспомнил все это сейчас, в электричке, слушая таинственный рассказ Павла Васильевича. Да, я потом узнал, что во главе коварного заговора против контрреволюционного корпуса, расквартированного в Уфе, и Колчака стоял некий товарищ Авксентьев Николай Дмитриевич, лидер эсеров. В 1917 году он был председателем всероссийского совета крестьянских депутатов и Предпарламента и министром внутренних дел временного правительства. Легально, так сказать, он боролся против советской власти. Нелегально ― за нее, как незаурядный провокатор. Когда с контрреволюцией было покончено, он благополучно эмигрировал за пределы совдепии... Умер он в 1943 году. Благодаря нему, уфимская Директория была разогнана Колчаком и все, входящие в не кадеты, физически уничтожены, вместе с офицерами и солдатами стрелкового корпуса. А Павел Васильевич рассказывал о случаях, происходивших как раз на старых и заброшенных кладбищах Уфы, поросших бурьяном, с провалившимися могилами, превратившимися в труху деревянными крестами, с каменными надгробными плитами, покрытыми мхом и плесенью...

Ему-то рассказала в свою очередь эту историю, настолько загадочную и жуткую, живой ее свидетель. В то время, когда эта история происходила, то есть, в 1953 году, в Уфе в связи с ней чуть ли не начались большие беспорядки. Было тогда беспокойно и в Омске, и тоже, из-за аналогичных с уфимскими, кладбищенских происшествий. Нужно пояснить, что на уфимских кладбищах похоронили воинов царской армии, убитых Колчаком, На омских кладбищах похоронили воинов Колчака. Вот так, выходит, Красная Армия победила в Сибири!

Павел Васильевич встретился с «живым свидетелем» кладбищенских происшествий, случайно, будучи в командировке в Уфе в 1962 году. Это, тогда уже глубокая старушка, была бабушка Павла Васильевича уфимского приятеля.

― Мой рассказ ― из первых, так сказать, рук... ― начал Павел Васильевич. Мы только что проехали Химки...

Рассказ Павла Васильевича Флоренского.

...А происходило на русских кладбищах Уфы тогда вот что. Ясными осенними вечерами стал являться молодой человек, одетый в форму штабс-капитана царской армии Форма выглядела аккуратно, была чистая, но слишком уж выцветшая от солнечных лучей и дождя. Все знаки отличия на месте. Молодой офицер царской армии (повторяю, что это происходило в 1953 году!) являлся исключительно женщинам, но не всем, а только тем, кто нес в своем облике черты благородства и интеллигентности. Происходило это просто и всегда одним и тем же образом. Нужно сказать, что старые кладбища в Уфе почти все оказались, чуть ли не в центре современного города. Так, Уфа выросла благодаря новостройкам. Кладбища пока не трогали. Там давно никого не хоронили, но жители близлежащих районов в погожие дни любили гулять по узким, ветвящимся тропинкам, между каменных плит, деревянных крестов, поросших травой холмиков и ям. По этим же тропинкам они возвращались домой после работы, те, кто предпочитал пройтись пешком, чем делать круг на автобусе...

Молодой офицер появлялся только, когда женщина шла одна, и когда близко никого не было. Он словно вырастал из земли, так неожиданно оказывался рядом с одинокой женщиной. Иногда он выходил из-за холма, иногда ― из-за каменной надгробной плиты. По описанию очевидцев, он был красив. Несколько женщин говорили, что он похож на киноактера. Лицо всегда печальное. Глаза долу. Он останавливал женщину тихим голосом, начиная с извинения, что побеспокоил. К молоденьким женщинам он обращался, называя их «сударыня»... К женщинам средних лет ― «госпожа»... А к пожилым женщинам «мать»... Обратившись и извинившись за беспокойство, он потом всегда задавал всем один и тот же вопрос: «Вы не скажете, где похоронены воины 14 стрелкового полка?» Его вид, манера обращения, голос, ― ничего не внушали, что могло бы вызвать у женщин хоть малейшее опасения... Каждая, повстречавшая его женщина, говорила, что офицер очень располагал к себе. Каждая искренне хотела помочь ему, но, естественно, никто не знал ответа на его вопрос. Одни женщины просто извинялись, и говорили, что не знают. Другие пытались как-то его расспросить. Но, что бы они ему ни говорили, в ответ всегда слышали только одно ― вежливое повторение вопроса, слово в слово!

Когда Павел Васильевич дошел до этого места рассказа, я вынужден был прервать его восклицанием:

― Павел Васильевич! Что Вы рассказываете?! Да Вы знаете, что мой дядя, Сергей Александрович Черносвитов был штабс-капитаном 14-го уфимского стрелкового полка! Он погиб в 1919 году при разгроме корпуса армией Колчака...

― Я этого не знал! ― У Павла Васильевича от неожиданности моего сообщения бородка собралась клинышком, а очки поднялись выше бровей. ― Клянусь памятью всех наших усопших ― не знал!

Да, откуда он мог, действительно, знать? У меня погибло в ту пору около 30 мужчин Черносвитовых и примерно столько же Ухтомских... Я просто не мог ему обо всех рассказать! Мы замолчали, каждый, ошеломленно погрузившись в свои мысли. Уже проехали Сходню, Крюково, подъезжали к Солнечногорску. Электричка останавливалась только на станциях.

― Продолжайте, пожалуйста, Павел Васильевич! ― обратился я к своему другу, после затянувшейся неловкой паузы.

― А что продолжать-то? ― Вздохнул Флоренский. ― Вот, пожалуй, весь рассказ...

― Как весь? ― спросил я, обескуражено и, тревожась, как будто догадывался, что самое главное-то Павел Васильевич еще не рассказал, и не дай Бог, возьмет и не расскажет!

― Не может же на этом все закончиться, ― осторожно начал я, для убедительности взяв Флоренского за рукав, ― являлся офицер царской армии... когда?

― Когда умер Сталин. Когда же еще? Что тут не понятного?

― Но тогда вся страна была в горе и трауре...

― Да Вы что, Евгений Васильевич? ― воскликнул Павел Васильевич. ― Это был Праздник! Великий Праздник Великого освобождения...

― Да, но это только спустя некоторое время, когда шок после смерти вождя прошел... Когда началась реабилитация и амнистия...

― В 1953 году это и началось... Тогда и возник штабс-капитан...

― Все же, что было дальше? ― настаивал я.

Павел Васильевич помолчал, покряхтел по-стариковски (он явно тянул паузу, разжигая и без того пылающее мое любопытство), и продолжил свой рассказ...

Продолжение рассказа Павла Васильевича Флоренского.

Как полагается, скоро по Уфе поползли слухи о штабс-капитане царской армии. Большинство горожан стали бояться ходить через кладбище... Больше того, страх навис над городом, люди стали рано запираться в своих квартирах и не пускать в школы детей. Вообще, даже мужчины, перестали ходить по одиночке. Кладбище обходили за три версты. Правда, не все. Некоторые, посмелее, из-за любопытства, стали устраивать засады на кладбище, хотели поймать штабс-капитана... Но никому из этих людей не удалось даже увидеть штабс-капитана! При этом он не исчез. Отнюдь! Когда по кладбищу все же шла женщина с соответствующей внешностью, он появлялся (хотя в провалившихся могилах и в кустарниках в это время могла ждать его засада) и ― все повторялось: «Извините, сударыня и простите меня, что беспокою Вас... Вы не скажете, где похоронены воины 14-го стрелкового полка?»... Так, как атмосфера страха сгущалась в городе, и начались нарушения в ритме работы городских учреждений, власти решили принять меры. Устраивать засады на молодого человека стали милиционеры и сотрудники КГБ. Все ― безрезультатно! Появились различные толкования, кто же на самом деле этот штабс-капитан... Так, говорили, что он является связным некой организации амнистированных. А женщины из этой организации должны были передать ему информацию об освобожденных. Паролем и были слова, с которыми штабс-капитан обращался к женщинам. Даже по радио эту версию передали! И, действительно, после этого, штабс-капитан перестал появляться на кладбищах. Но его так и не нашли, ибо, обязательно бы сообщили, если бы поймали. Город постепенно стал успокаиваться. Посты милиции у входов и выходов русских кладбищ сохраняли вплоть до нового, 1954 года...

...Павел Васильевич замолчал, снял очки и начал их протирать носовым платком. Мы подъехали к Клину. Через 20 минут Завидово. У меня в солдатской фляге был коньяк. Я молча вытащил флягу из рюкзака и протянул Павлу Васильевичу. Он также молча взял ее, отвинтил крышку, и медленными глотками начал пить. Я смотрел на своего друга, а он ― в окно. Недавно выпал густой снег и сейчас он тяжело висел на ветвях елей. Все вокруг было в снегу. Небо затянутое серыми облаками, мрачное и тяжелое. В электричке дремали, согревшись на сиденьях. Перед нами были две цыганки в больших цветистых платках, полушубках из овчины и огромных валенках. Рядом с ними лежали котомки. В руках у одной цыганки была тяжелая бугристая палка. Павел Васильевич протянул мне флягу. Я тоже выпил. По жилам стало растекаться тепло, голова слегка закружилась, ― мы пили на голодный желудок. Немного погодя, Флоренский заговорил. Это было послесловие к его рассказу...

Послесловие к рассказу Павла Васильевича Флоренского.

В Омске тоже что-то аналогичное Уфе происходило на заброшенных кладбищах... Тоже офицеры царской армии бродили... Если даже кого-то из бывших царских офицеров и выпустили по амнистии, то они никак не могли быть молодыми в 1953 году, да еще сохранить военную форму со всеми знаками отличия! Скорее всего, это были «новые» белогвардейцы... Ряженые! Вряд ли кто из уфимского корпуса и армии Колчака дожил до смерти Сталина. Колчак ведь расстрелял всех уфимцев. Ты мне рассказывал, что Александр Васильевич лично расстрелял твое деда (Павел Васильевич обратился ко мне кивком головы), генерал-майора Михаила Родионовича Ухтомского...

Я вновь протянул флягу своему другу. Он немного отхлебнул и вернул ее мне. Я тоже едва пригубил. Мы почему-то старались не смотреть друг на друга, глядели в окна. Была между нами какая-то неловкость. Она возникла на каком-то этапе рассказа Флоренского и никак нас не покидала, несмотря на выпитый коньяк. Проехали Решетниково. Скоро Завидово.

― Ты рассказал мне неизвестные вещи о Колчаке и Уфимском корпусе царской армии, им уничтоженном, ― не переставая, смотреть в окно, сказал Павел Васильевич, и добавил, ― разыскать бы их всех, погибших в те лютые годы твоих родственников!

― По документам это оказалось невыполнимой почти задачей! А могилы тем более, вряд ли найти можно. Ведь, никто в то время не регистрировал расстрелянных!.. Кто знает, где похоронены воины 14 стрелкового полка?

Я слово в слово повторил слова штабс-капитана! Потом добавил:

― А когда убивали колчаковцев, погибли два моих деда ― главный врач колчаковского военного госпиталя, мой тезка, Евгений Васильевич Черносвитов, и его свояк, поручик, князь Павел Юрьевич Ухтомский...

― Как ты об этом узнал? ― Павел Васильевич посмотрел мне в глаза, правда, предварительно сняв очки.

― Случайно! Работая в Российском Архиве.

Объявили, что подъезжаем к Завидово. Мы стали торопливо собирать свою амуницию. Наши попутчицы ― цыганки, тоже засуетились...


...Прошли зимние месяцы. Запахло весной. Закончился охотничий сезон на лис. Жизнь наша бурная, шла своим чередом. Но рассказ Флоренского не уходил у меня из головы. Мы продолжали с женой работать в архивах. После рассказа Павла Васильевича, я сгруппировал весь материал, который был у меня по Уфимской Директории и Колчаку. К нему приложил сведения о моих родственниках, расстрелянных Колчаком при разгроме уфимцев. Сюда же приложил документы о родственниках, погибших вместе с Колчаком. Все они, и «уфимцы» и «колчаковцы» были Черносвитовы и Ухтомские, родные по крови. В моих поисках, мне помогали сотрудники бывшего Центрального архива КГБ, что на Лубянке. Они-то и разыскали мне еще одного «уфимца», Алексея Николаевича Черносвитова, расстрелянного, правда, несколько позже, в 1937 году НКВД, обвиненного в «заговоре» против Советской власти. Он, якобы, «занимался вербовкой членов контрреволюционной террористической организации и вел подготовку террористического акта против Кагановича». Вот тогда и возникла у меня необходимость вылететь в Уфу. Ибо, дело Алексея Николаевича находилось в местном республиканском архиве КГБ.

«Перст судьбы!» ― подумал я, собираясь в Уфу. Решил, что непременно разыщу старые русские кладбища (если они еще сохранились), и попытаюсь найти тех, кто встречался со штабс-капитаном. С этими мыслями я прилетел в Уфу. Я остановился в гостинице «Уфа». Сначала пошел в архив, где меня уже ждали. Сотрудников архива я расспросил про старые русские кладбища. Мне сказали, что, вряд ли они сохранились. О штабс-капитане царской армии, бродившем по старым заброшенным кладбищам в 1953 году, никто из сотрудников архива не знал. К несчастью, давно умерла бабушка друга Павла Васильевича Флоренского, и сам друг его тоже умер. Дети поразъехались по разным городам.

Весна была в самом разгаре, когда я гулял по Уфе. С трудом разыскал места, где были кладбища. Два из них ушли под асфальт новостроек, ― расспрашивать местных жителей было, конечно, пустая трата времени... Все же я побродил вечером между домов-башен, друг на друга похожих, представляя, что было когда-то на их месте (в городском Архиве я получил справку, что перезахоронений не производилось по причине того, что кладбища были старые), и что находится под их фундаментами... На месте одного кладбища стояла бензоколонка. Так, ни с чем я вернулся в гостиницу. Проходя узким коридором к себе в номер, я был остановлен уборщицей, которая мокрой шваброй протирала пол. Она попросила меня о тряпку вытереть ботинки. Я был погружен в свои нерадостные мысли, и поэтому, наверное, слишком тщательно и долго протирал ноги.

― Хватит, голубчик, ― сказала уборщица, ― подошвы протрешь!

Я поднял на нее глаза, и увидел очень пожилую женщину, с уставшим лицом, покрытым мелкими капельками пота. Это лицо несло неизгладимый отпечаток благородства. Глаза у старушки были голубые и ясные. На миг, я замер, рассматривая ее ― простенькое платье, домашний, наверняка собственными руками сшитый, халатик, рукава платья засучены ― худенькие руки, обтянутые старческой кожей когда-то могли быть прекрасными! Пальцы длинные, ногти не большие, ровные, аккуратно подстриженные. Старушка разогнулась и тоже начала меня рассматривать, вытирая руки о фартук. Потом спросила:

― Откуда будете, голубчик?

― Из Москвы, ― ответил я и тут же выпалил, ― разыскиваю старые русские кладбища и тех, кто жил рядом с ними в 50-х годах...

Старушка очень пристально посмотрела на меня (или это мне показалось?), и потом спокойно сказала:

― Я жила возле старого кладбища до начала 60-х годов, пока наш барак не снесли под новостройки...

«Мне повезло», ― мелькнула радостная мысль, и я стал тянуть с главным своим вопросом. Потом, после продолжительной паузы, я, прямо глядя в ясные глаза старушки, медленно, чеканя каждое слово, спросил:

― Мать, извините меня, что беспокою, Вы не скажете, где похоронены воины 14 стрелкового полка?

Старушка после моих слов, так и обмерла! Оперлась тяжело о швабру, вздохнула и ответила:

― Штабс-капитан! Они все в одной братской могиле... под асфальтом бензоколонки!

Мы оба, наверное, пережили шок! Сколько так простояли, молча, глядя друг на друга, без всякой мысли и без желания, что-либо добавить ― не знаю! Очнулись также вместе, ибо в коридоре стало многолюдно ― жильцы возвращались в свои номера и им приходилось обходить нас со старушкой.

― Извините! ― сказала она, то ли обращаясь ко мне, то ли к кому-то еще, кто вынужден был ее обходить... Опустила голову и начала быстро-быстро тереть шваброй пол. Я еще немного постоял и посмотрел, как она работает, потом повернулся и пошел в свой номер. Как лунатик открыл дверь, прошел через всю комнату, подошел к окну и начал смотреть в него, ничего не видя. Потом спохватился:

«Да надо же расспросить бабушку!»

Ринулся в коридор... Ее и след простыл! Побежал к администратору ― полное фиаско! Старушка была приходящей уборщицей ― убирала, получала деньги, и уходила. Могла больше никогда не появиться вновь. Ни ее адреса, ни ее имени в гостинице никто не знал... Без всякой надежды, я пошел в город, и начал бродить по улицам... Вернулся в номер заполночь, уставший и подавленный. Судьба сыграла вновь со мной обычную свою злую шутку!..

На другой день я был в Москве. Зря ли я летал в Уфу? Наверное, нет! Ведь, получил то, что хотел. Но, правда, не так, как себе это представлял. А как пожелала та, невидимая сила, которая вообще ведет нас по жизни, и в большом, и в малом. Мы называем ее «судьбой». Она нам никогда до конца не понятна (а, может быть, совсем не понятна, а?)... Мы видим в ней, скорее, не соратника, а противника, с которым не можем сладить. Мы называем ее «коварная»...

В Уфе я был ознакомлен с «Делом» моего несчастного родственника. И нашел, вне всякого для меня сомнения, нашел (!) одну из тех, кто встречал на старых русских кладбищах штабс-капитана царской армии в 1953 году.

Почему моя встреча со старушкой произошла именно так, а не иначе, я не знал. А если бы, она произошла как-нибудь иначе, то смог бы я старушку подробнее расспросить о кладбищенском штабс-капитане? Но, что она еще могла бы мне рассказать, кроме того, что я знаю? Наверняка, ничего! Может быть и хорошо, что встреча со старушкой тоже была весьма таинственной? Не в этом ли суть?!

Но, почему старушка назвала меня «штабс-капитаном»? ПОЧЕМУ?


«Уфимская Директория» ― контрреволюционное «Временное всероссийское правительство». (Сентябрь-ноябрь 1918 года, Уфа; с октября ― Омск, председатель ― Н.Д.Авксентьев). Образована Директория на Уфимском государственном совещании. Разогнана Колчаком, установившем в Сибири военную диктатуру.

1995 год.