Geum.ru

Книга первая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11
Часть 3. Все меняется на свете. Кроме театральных масок.

Какая страшная штука — жизнь. Потому что проходит. Мне никогда больше не быть молодым. Мне никогда больше не пережить то, что пережил я при встрече с моими девочками! Чего, скажете, мне еще ждать от жизни, кроме, как разочарований?! У каждого своя печаль и своя драма. Радости — не в счет. Разве можно жить пережитыми когда-то, даже сильными, радостями? И все же я продолжаю жить и продолжаю писать, в слабой надежде таким образом сохранить себе жизнь.

Когда я пишу эти строки, минуло 10 лет, со дня моей встречи с Олей и Леной. Да много воды утекло, многое кануло в Лету. Что говорить, страна наша, СССР, перестала существовать! Сейчас мне 50. Средняя продолжительность жизни мужчины в России по последним данным 53 года... Но возвращаюсь к своему рассказу.

После нашей встречи жизнь девочек стала резко меняться. Вскоре, закончив 10 класс, они покинули интернат. Отец перешел работать в аппарат министра и прекратил ездить по командировкам. Поменял свою однокомнатную квартиру, на двухкомнатную. Благо деньги для доплаты у него нашлись. С приходящими женщинами порвал. Забрал к себе Лену. Оля стала жить у бабушки в Зеленограде. Лена, как и хотела, поступила в архитектурный техникум. Оля... Оля была все это время рядом со мной. Каждый день. Встречались мы в 12 часов и расставались в 23 часа. Я отвозил ее домой. Я перестал писать. Зачем? Все равно ничего не печатали. Издательства перекинулись (чтобы выжить на бульварную зарубежную литературу и на переиздание редких старинных книг сомнительного, часто достоинства). Литературных критиков и профессиональных писателей никто не спрашивал: вкус к литературе определял рынок.

Зинаида Антоновна терпела наши «странные», как выражалась она, отношения с Олей. Но, «ничего предосудительного» в них не видела. Она знала обо мне все и все о каждом нашем с Олей, шаге. Мы ничего от нее не скрывали. Но отец Оли ничего о моем существовании не знал. Как мы проводили время, если не были в Завидово или в моей московской квартире? Гуляли по улицам Москвы. Ходили в кино и театры. Несколько раз ездили в Ленинград и даже в Барнаул на шукшинские чтения. Были мы и в Хабаровске на могиле моей мамы и в доме, где я провел свою молодость. Строили, конечно, планы. Первое, как только Оле исполнится 18 лет — мы непременно поженимся! Тогда, не будем прятаться ни от кого! Я как-то решил позвонить олиному отцу и попытаться все ему рассказать. И сделал это, хорошо, что не успел назвать свою фамилию. Я сказал, что люблю его дочь и жду ее совершеннолетия, чтобы с ней пожениться. В ответ услышал:

— Сколько тебе лет, козел? Я разыщу тебя и пристрелю собственными руками, или сгною в тюрьме за развращение малолеток!

Было это год спустя, как мы с Олей начали встречаться. Ей было 17, мне — 41.

Интимные отношения с Олей были не совсем нормальные. Она оставалась девственницей, но, овладев быстро всеми искусствами любви, удовлетворяла меня и себя. Короче, мы занимались с ней оральным и анальным сексом (по камасутре). Начали, как только ей исполнилось 16 лет. Я боялся лишить ее девственности — не за себя, а за нее, боялся.

— Только после венчания! — шутила она.

Так, что первая брачная ночь нас тогда еще ждала. Но телом ее, ее юностью и красотой, я наслаждался безмерно, упивался, я стал эротоманом Оли и только Оли. Это период от 17 до 18. Она готовилась для поступления в медицинский институт. Я ее не торопил. Она много читала, прочитала, наверное, половину моей огромной библиотеки. Увлеклась декабристами. В Питере вступила в кружок потомков декабристов, ибо была, как я писал выше, потомком декабриста Муханова. Мы собирались проехать по местам декабристов. Особенно Олю восхищала фигура М.С.Лунина и она просила меня отвезти ее в Акатуй, где он был в ссылке и где похоронен. С нами скоро случилась страшная беда. Сейчас, спустя 8 лет, я вспоминаю о ней с содроганием, и сердце мое сжимают тиски! Я не перестаю страдать, и никогда не перестану! Вновь и вновь, порой, перегоняю мысли вдоль и поперек о том страшном дне — 24 февраля. Мы с Олей теперь оба убеждены, что все подготовил я. Методически и целенаправленно, что она была только исполнителем моего чудовищного замысла и моей жертвой. А произошло вот что.

Я начал Олю ревновать сразу же, как мы стали встречаться. Я стал ее одевать в красивые одежды, в которых она выглядела, как с обложки модного журнала и на нее, естественно, обращали внимание мужчины. Молодые мужчины даже пытались войти ко мне в доверие, думая, что я ее отец! Чтобы через меня! Добиться ее внимания или благосклонности. Было как-то в театре. К нам подошел молодой симпатичный человек и вежливо попросил меня отойти с ним в сторону. Когда мы отошли, он тут же заявил, что влюбился в мою дочь с первого взгляда, что он — приличный человек и просит моего разрешения с ней познакомиться! Я едва сдержался, чтобы не избить его. А однажды была драка на Тверской. Мы шли с Олей, разговаривая о декабристах. Вдруг чувствую, что меня кто-то дергает за плечо. Стоят два кавказца. Один пытается отодвинуть Олю от меня, а другой, не переставая держать меня за плечо, говорит:

— Вот тебе сто баксов — отвали!

Хорошо, что за отца не принял. Я сбил его с ног, Оля оттолкнула второго, и побежала ко мне. Удар мой оказался впечатляющим, все обошлось без осложнений — кавказцы заковыляли в сторону, мы пошли своим путем.

Эти два случая — мелочевка! Множество раз мне казалось, что Оля, идя со мной, отвечает взглядам мужчин, которые на нее смотрят. Иногда я думал, почти верил, что она встречается не только со мной. Для этого, поставил бабушке телефон с определителем и, заходя за Олей, первое, что делал, проверял, кто ей звонил. Когда указывал на незнакомые мне телефоны, она, как ни в чем не бывало, отвечала:

— Школьный товарищ!

Я сходил с ума.

Оле исполнилось 18 лет. Отдалась она мне в Новогоднюю ночь, которую мы провели вдвоем в Завидово. Все было прекрасно. Только она спросила после этого:

— Ты, правда, на мне женишься?!

— Да! — твердо ответил я. 24 января отдали заявления в загс. 24 февраля должны были расписаться и уехать в Пошехонье венчаться в церкви, где 300 лет венчались, крестились и отпевались князья Ухтомские. 23 февраля, в День Советской Армии и Военно-морского Флота была хорошая погода. Праздник мы отмечали в «Праге». За соседним столом сидела компания молодых ребят и девчат. Парни не раз подходили к нашему столу, чтобы пригласить Олю на танец. Мне показалось, что с одним она переглядывается, и когда он подошел, чтобы пригласить ее танцевать, я согласился. Оля как-то странно посмотрела на меня и пошла танцевать. Это был медленный танец, и мне пришлось мучительно наблюдать, как молодой хлыст прижимает мою девочку к себе. А когда он вдруг положил ей руки на бедра, я чуть не сошел с ума, едва сдержался, чтобы не сорваться с места и не натворить дел. Благо, танец кончился. Начался второй, и он попросил моего разрешения и на этот танец с Олей. Я твердо сказал «нет!». Но Оля вдруг возразила, сказав, что хочет танцевать, а мне предложила посидеть отдохнуть. Я, не веря своим ушам, посмотрел ей в глаза — в них была отстраненность и холод! Я встал и пытался посадить ее. Тогда она резко сказала:

— Я хочу танцевать и буду!

Парень стоял и с ухмылкой наблюдал за нами. Я вынужден был вернуться к столу. Плюхнулся на стул, не в состоянии осмыслить, что сейчас произошло. Это был конец! КОНЕЦ! Я сидел и тупо смотрел, как Оля танцевала с другим мужчиной, весело ему улыбалась, а он откровенно лапал ее. Я сидел и смотрел и понимал, где-то краешком своего сознания, что если вот сейчас встану и устрою сцену, то Оля останется с этим парнем, и я навсегда ее потеряю! От этой мысли меня охватил животный страх. Воля моя была парализована. Танец кончился. Оля вернулась на место, веселая, разгоряченная. Налила себе шампанского полный бокал и залпом его выпила. Я сидел, как истукан и молчал. Она наклонилась ко мне и, как ни в чем не бывало, спросила:

— Что с тобой? Плохо себя чувствуешь? Пойдем тогда отсюда!

Я встал, бросил деньги на стол и пошел. Она пошла за мной. Я шел, чувствуя, как накипает во мне злость — чувство, крайне редко меня посещающее. Она покорно шла за мной, но не взяла меня под руку, как обычно. Так и шли по Арбату. Минут десять не говорили. Потом меня прорвало, и я сказал ей все, что о ней думал. Я обозвал ее последними словами — «шлюха», «потаскуха», «блядь»... Она молчала! Я смотрел на нее и видел совсем другое лицо, чужое лицо, глаза ее смотрели куда-то в сторону. Еще минут десять мы молчали, потом она спросила:

— Ты давно меня ревнуешь?

— С тех пор, как ты изменяешь мне, спишь, с кем попало... Я все знаю!

На ее лице появилась премерзкая ухмылка, и она сказала:

— Я тебе не изменяю, и никогда не думала изменять!

— Врешь! Стерва, потаскуха! — и я ударил ее по лицу! Она резко повернулась и пошла назад. Потом остановилась, повернулась и подбежала ко мне:

— Если я тебе изменю, тебе будет легче?

— Легче! — вырвалось у меня, и я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. А Оля твердым шагом уходила в сторону «Праги». Я стоял и смотрел ей в след. Я не окликнул, не позвал ее. Она уходила одна. Я пошел домой. Совершенно сломленный и опустошенный. Чувствовал полное безразличие ко всему на свете.

Ночевать она не пришла. Я позвонил Лене, но и у нее Оли не было. Я знал, что ее нет и у бабушки. Я твердо знал, где она и с кем она! Просидел всю ночь у телефона. За грудиной была жгучая боль.

— Умираю, — спокойно решил я и потерял сознание. Очнулся, в глаза било яркое солнце. Было 10 часов утра. Звенел телефон. Я поднял трубку. Это была Оля. Она сказала:

— Теперь можешь успокоиться. Я изменила тебе. С троими.

Время для меня остановилось. Оно сжалось в комок. Страх повис надо мной. Я тупо смотрел на секундную стрелку часов. Она трепетала на месте!

Два часа прострации. Потом железное хладнокровие и твердая решительность действовать. Я знал, что Оля звонила от бабушки, и не ошибся. Позвонил ей и сказал:

— Жди. Я сейчас приеду!

Бабушки дома не было. Оля открыла дверь и пропустила молча меня в комнату. Лицо ее не было отчужденным, такое, как всегда, любимое и родное. Мелькнула мысль, что она меня обманула, сказав, что изменила мне. Но я быстро эту мысль отбросил, ибо знал, что она сказала правду. Мы прошли в комнату, я, усадив ее в кресло, сказал:

— Рассказывай!

— Что рассказывать? Я вернулась в «Прагу» и села за стол к ребятам, среди которых был тот, к кому ты меня приревновал. Потом мы поехали к одному из них на квартиру. Я легла в постель с тем, с кем танцевала. В квартире были еще женщины, но парень, взяв меня, вышел. Зашел другой. Потом еще один... Мне было все равно! Я ничего не чувствовала. Я слышала твои оскорбления и спорила с тобой. Я все время только с тобой, с тех пор, как ты привез нас с Леной первый раз на дачу.

Я выслушал ее спокойно и сказал, глядя ей в глаза:

— Порешим так. Если ты забеременела, если в тебе чужая кровь мы расстанемся. Навсегда. Живи, как знаешь. Если нет, то поженимся и все забудем. Постараемся забыть.

— Жребий? — сказала Оля и усмехнулась.

— Называй, как хочешь. Но будет так, как я сказал!

Оля не забеременела. На другой день у нее началась менструация, и она переехала ко мне. Через неделю мы расписались и уехали венчаться в Пошехонье. Оля стала моей законной женой.

Свадебное путешествие прошло по местам декабристов. Я сдержал слово и отвез Олю в Акатуй на могилу М.С.Лунина. Потом мы съездили в Хабаровск на могилу моей матери. Сделали круиз по Амуру от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре. Побывали во Владивостоке...

Пришла осень. Оля поступила в медицинский институт. Отец Оли по-прежнему ничего обо мне не знал! Умерла бабушка. Мы хоронили ее втроем — Оля, Лена и я. Несколько старух и стариков пришли на поминки. Лена общалась с нами в основном по телефону. Жила своей жизнью. Виделись крайне редко и мимоходом. С отцом Оля иногда виделась, когда навещала Лену. Жизнь ее, его мало интересовала. Иногда он предлагал ей деньги. Так прошло шесть лет. Оля окончила институт, и знала, что врачом никогда работать не собиралась. Решила серьезно заняться историей России пушкинской поры. Пробовала писать. Несколько очерков о декабристах и дуэли Пушкина были опубликованы в «Московском литераторе» и журнале «Дальний Восток». Она оказалась отличной помощницей мне в работе над архивами. Мы стали выезжать за рубеж для работы в архивах. Побывали в Праге, Лондоне, Риме, Париже, Мадриде. Оля легко овладела английским и французским языками, изучала немецкий и испанский. Короче, мы жили кипучей, интересной и активной жизнью. Лена к этому времени окончила техникум, но работать стала не архитектором, а археологом на раскопках Москвы. Она теперь жила одна. Отец женился и ушел к жене. В гости к Лене мы не ходили. Как-то по телефону, еще год спустя, Оля сообщила отцу, что вышла замуж. Он пожелал ей семейного счастья, но обо мне не стал расспрашивать. Мне думается, что он давно все знал от Лены. Встречаться с ним у меня не было никакого желания. Так я его никогда и не видел!

Однажды вечером, сидя у телевизора, только что вернувшись из Женевы и находясь еще мыслями в том мире, я услышал, что со мной хочет встретиться Лена.

— Зачем? — машинально спросил я.

— У нее какие-то проблемы.

— Денежные или сердечные?

— Кажется, сердечные!

— А я чем могу ей помочь?

— Не знаю, но она настаивает на встрече с тобой.

К этому времени Лена стала для меня существом весьма абстрактным, хотя, когда мы встречались втроем, я не переставал удивляться их схожести, время ничего с этим поделать не могло. Они превратились в красивых и дородных женщин, одевались по-разному, занимались разными вещами, жили совсем не схожей жизнью, но оставались похожими внешне, как две капли воды (другого сравнения не нахожу!). Я сказал Оле, что Лена может позвонить мне завтра на работу и если нужно, то подъехать (у меня был свой кабинет в Союзе писателей, где раз в неделю я бывал, не зная для чего!). Она позвонила в указанное мной время и спросила, может ли подъехать прямо сейчас:

— Час времени я у Вас займу, Кирилл Кириллыч!

Я согласился и стал ее ждать, рассматривая подшивки «Литературной России» прошлых лет.

Постучала она робко. Особняк Союза писателей и его интерьер производили еще впечатление чего-то значительного и духовного. Обманчивое давно уже впечатление! Когда она вошла, я поймал себя на том, что поражен ее красотой, как будто вижу ее первый раз в жизни! Действительно, наедине с Леной я никогда в жизни не был! Всегда между нами была Оля. Она была одета в длинное приталенное черное пальто, голубые джинсы, коротенькие сапожки, большая черная кожаная сумка висела на плече. В руках она держала перчатки. Так я ее увидел у себя в кабинете!

Прекрасное открытое лицо, без грана косметики (Оля тоже косметикой не пользовалась), русые волосы распущены по талию.

— Привет! — просто сказала она.

— Привет! — машинально ответил я и предложил ей раздеться:

— Здесь уже топят. Очень тепло.

Было начало октября. Сняла пальто и оказалась в серой кофте, с большим вырезом на груди, который прикрывала нить жемчуга.

— Как поживаете, Кирилл Кириллыч?

Она продолжала говорить мне «Вы». Я молча смотрел на нее, не зная, что сказать. Потом нашелся:

— Какие проблемы? Чем могу помочь?.

Она подошла ко мне, села на краешек кресла, в котором я сидел и положила мне руки на плечи. Мне стало неловко, сердце мое сильно забилось, в ушах — звон (ощущение, которое я всегда испытывал при первой близости с желанной женщиной и о котором давно уже забыл).

— Давай, сделаю кофе! — едва нашелся, что сказать.

— Давай! — услышал в ответ. Я встал и медленно начал готовить кофе, расставляя на кофейном столике необходимые принадлежности. Кроме кофе и печенья, больше ничего у меня для угощения Лены не было. Разлил кофе по чашечкам, протянул чашку Лене — она все молчала!

— Ну, что у тебя за дела? — спросил я, боясь почему-то поднять на нее глаза.

— Да так, никаких, собственно, дел. Просто захотела Вас повидать.

— Ну и приезжала бы к нам в гости!

— Там всегда Оля.

— Не понял?!

— А, может быть, у меня секреты от нее?

— Какие могут быть у тебя секреты....

При этих словах, Лена встала с кресла, вышла из-за стола, зашла за мое кресло, положила голову мне на плечо (как когда-то делала Оля!). Я замер. Попытался встать. Но она уже держала меня крепко за плечи и губами щекотала мое ухо.

— Что случилось, Оля?

— Я не Оля. Я — Лена!

— Извини, Лена!

Мне все же удалось встать с кресла. Я резко повернулся и столкнулся лицом к лицу с Леной. Глаза ее сияли, но были серьезны. Потом она, растягивая слова, тихо произнесла:

— Я, по Вашей милости, Кирилл Кириллыч все еще девственница!

Я ожидал услышать все, что угодно, но только не это! От Оли я иногда слышал, что у Лены очередной кавалер. Потом, что они расстались. Года три назад были даже разговоры, что Лена выходит замуж и скоро нам покажет своего жениха, которого тоже зовут Кирилл. Я тогда сильно разозлился, кричал, что не хочу никаких женихов Лены видеть, что «Кирилл» — дурацкое имя, от которого я страдаю вот уже 50 лет! Оля тогда очень удивилась моему поведению и решила, что я переутомился, работая над архивами Белой Гвардии. И вот тебе раз! Девственница! И пришла ко мне... за помощью! Я хотел, было съязвить:

— Я что — единственный мужчина, кто может лишить тебя невинности?

Но она опередила меня:

— Да, Вы — единственный мужчина, которому я могу отдаться. Увы!

Сказала она это так, что волна жара захлестнула меня, и сильное желание напрягло мои члены. Мне показалось, что в кабинете все окрашено в розовый цвет! Она тем временем спокойно подошла к двери и замкнула ее изнутри. Подошла ко мне. Стала медленно снимать свои джинсы, потто, трусики, все еще оставаясь в кофточке. Я начал расстегивать ремень своих брюк, но она остановила меня. Взяла мою голову в руки, сильно поцеловала меня в губы, потом стала медленно наклонять меня и приближать к себе, при этом широко расставив ноги. Уткнула мое лицо, чуть ли себе не промеж ног, и тихо повторила:

— Девственница!

Когда-то я видел итальянский фильм «Запах женщины». Сейчас я чувствовал, что это такое — запах женщины! (с Олей я этого не знал: одни изысканные духи сменяли другие, когда мы были близки; она приучила меня к этому с самого начала наших с ней отношений). Сознание мое изменилось, ничего, кроме желания обладать этой женщиной, которую я так сильно сейчас ощущал, не было в нем! Я стал вставать, втираясь в нее, снимая лбом ее кофточку, зубами разрывая ей лифчик. На какой-то миг я увидел ее лицо. На нем была улыбка, та самая, которую я видел тогда, у себя на даче, 10 лет назад! Улыбка Джоконды — змеи подколодной! Но мне было все равно! Я схватил ее за ягодицы и с силой вошел в нее! Я сделал бы это, окажись сейчас в моем кабинете хоть весь Союз писателей во главе с папой римским! Откуда-то издалека услышал, как она вскрикнула. Я не остановился. Мне хотелось углубиться в нее целиком, до конца, до отчаяния и извергнуться. Ноги мои дрожали от напряжения. В голове — нестерпимый звон. В глазах — розовое зарево. Руки, одни руки блаженствовали, самостоятельно от меня изучая ее тело. Такое родное мне и совсем незнакомое! Вдруг я почувствовал, что она закрывает ладошкой мне рот, и услышал чей-то сдавленный крик. Это кричал я! Никогда раньше я не издавал ни звука даже при самом сильном оргазме. Никогда раньше я не испытывал такого наслаждения от близости с женщиной, какое испытал сейчас! Все прояснилось. Все в моем кабинете было на своем месте. Рядом со мной стояла голая, прекрасная женщина. Моя Лена. Она осторожно провела ладошкой у себя между ног и сказала:

— Кровь!

И я увидел, что ладошка у нее в крови. Засуетился. Но она меня успокоила: вынула из сумки стерильный пакетик бинта, разорвала, и подошла ко мне:

— Ты тоже в крови!

Я посмотрел на себя и увидел, что тоже в ее крови. Она взяла меня за руку и повела к раковине. Там занялась сначала мной, а потом уж собой. Через пять минут все было в порядке! Она включила чайник, и мы сели в кресла, дожидаясь пока закипит вода для кофе. Позвонил телефон. Это была Оля.

— Лена приходила?

— Лена у меня!

— Вы приедете ужинать вместе?

Я посмотрел на Лену. Она отрицательно покачала головой. Я сказал Оле, что у Лены дела и приехать она к нам не сможет.

— Тогда передавай ей привет и скажи, что я по ней соскучилась!

— Скажу! Пока, целую!

Так я впервые начал изменять жене... с ее родной сестрой, близняшкой! Началась моя двойная жизнь...

А пока мы сидели и молча пили кофе у меня в кабинете Союза писателей России, где Лена в 25 лет стала женщиной. Мы глядели друг на друга и улыбались. Лица наши были счастливы. Что делалось у нас в голове одному Богу известно.

— Я без тебя жить не могу! — Наконец промолвила Лена. — Но я не собираюсь вставать между вами с Олей или разрушать ваш брак. Я слишком люблю вас обоих для этого! Я буду твоей постоянной любовницей. Тебе, бедняжка, придется раздвоиться!

Все это я выслушал без всякого внутреннего сопротивления. Я уже понимал, что так и будет. И только осторожно спросил Лену, где мы будем встречаться и сказал, что я без нее теперь тоже жить не смогу!

— Встречаться будем у меня.

— А отец? Он ведь, пристрелит меня!

— Отец никогда не приезжает ко мне, не предупредив заранее. А если и приезжает, то никогда не заходит в мою спальню.

Эта информация меня немного успокоила. Теперь я ясно представлял себе, как буду жить дальше. Совесть меня совсем не мучила. Я вспомнил пророческие слова Ромула, когда он увидел нас троих вместе:

— Это — карма. Одно лицо!


...Только после одной близости с Леной, я понял, что ничего общего между Олей и Леной, как женщинами — нет! Близость с Олей, которая приносила мне много наслаждения и счастья, всегда была неким духовным актом. Как у Марины Цветаевой — «поцелуй уста, поцелуешь душу!» Близость с Леной... даже сейчас, когда я прожил с ней 3 года, я трепещу от этих двух слов! Тогда, в моем кабинете, я почувствовал, что Лена — это то, что я никогда в женщине не знал и даже не подозревал! Тогда, в моем кабинете, я стал другим мужчиной! Я тоже потерял невинность, как и Лена. Я, как бы впервые узнал женщину... как она дается в ощущениях! Это близость особого рода. (С Олей я никогда, повторяю, ничего подобного не испытывал и сейчас могу утвердительно добавить и испытать не мог). Понятия «запах женщины» и Оля несовместимы и теряют в сопоставлении свой истинный смысл. Короче, после первой близости с Леной, для меня женщиной могла пахнуть только Лена. С другой стороны, в течение всех трех лет, каждое наше свидание было первым! В познании плоти друг друга. Ни духовной, ни душевной близости у меня с Леной никогда не было, да и это не нужно было! Мы встречались все эти три года с Леной 2-3 раза в неделю (благо, дела редакторские и издательские часто выдергивали меня из дома и Оля к этому привыкла). И никогда ни я, ни она, не интересовались ни настроением, ни мыслями, ни проблемами друг друга. Как только мы оказывались вместе, мы сразу оказывались в постели! Как только вставали из постели сразу расходились по домам.

Мы обогащали наш эротический и сексуальный опыты, как могли. Если я никогда не снимал на камеру обнаженной Олю и нашу близость с ней (даже такие мысли в голову нам не приходили!), то с Леной мы заснялись в дюжине порнографических и эротических фильмах, операторами, исполнителями ролей и режиссерами которых мы были сами! Мы создали свою камасутру на видиокасетах. Лена голой демонстрировала себя перед камерой, изощряясь в позах, движениях, жестах, от которых я сходил с ума и потом, засняв ее, бросался в ее объятья, и мы занимались любовью часами до полного изнеможения. Потом я возвращался домой, как ни в чем не бывало, и мог быть близок с Олей, совершенно забыв, что только что изнывал в объятьях Лены! «Карма!» — говорил я себе. Выше я рассказал, что пережил отелловы муки с Олей. Лену я никогда и ни к кому не ревновал, как только стал с ней жить (сейчас, задним числом, я понимаю, что до близости с ней, я ее тоже ревновал). Больше того, по-сумасшедшему ревнуя Олю, я на самом деле, ревновал Лену, ибо не знал, где она и с кем она! Не случайно я дал тогда такую сильную реакцию, когда мне сообщили, что Лена собирается замуж за какого-то Кирилла! Мне бы во время провести бы психоанализ по Фрейду! (Те, первые мои впечатления от вида обнаженных тел моих девочек тогда, у меня на даче, и мой первый опыт быть с ними голым и чувствовать их прикосновения к своему обнаженному телу, в сауне и в бассейне, вошли в мое подсознание навсегда!) Или вступить с Леной в половую связь (чтобы не мучить ни себя, ни ее!)

Итак, я раздвоился и удвоился одновременно. Для 50-ти летнего мужчины это не просто! Лена стала часто бывать у нас, что ни мало не удивило Олю, а только обрадовало. Появился, как бы случайно повод для этого: они стали вместе заниматься конным спортом. Лена заходила за Олей перед тренировками, а потом они вместе возвращались к нам ужинать. Я ждал их с нетерпением и радостью. Когда мы были втроем никто на свете не смог бы заподозрить, что я живу с обеими сестрами! В присутствии Оли Лена не позволяла мне никаких вольностей в отношении себя! Как-то, под парами коньяка, я попытался посадить Лену к себе на колени при Оле. И получил от нее такую отповедь, что вмиг отрезвел:

— Это... при живой жене! — начала Лена и не остановилась, хотя Оля попыталась ее перебить:

— Ты бы хотела, чтобы он делал это при мертвой жене?

Еще кое-что в нашей жизни с Олей радикально изменилось. Раньше мы путешествовали с ней по стране и за рубежом вдвоем. Лена же никогда за пределы страны не выезжала, да и в других городах России, тоже не была, разве, что в детстве в Ялте. Вот мы с Олей и решили, что при удобном случае возьмем Лену с собой за рубеж. Скоро такой случай подвернулся. Нас на две недели пригласил к себе в Англию лорд Беддингем. Он увлекался русской литературой, именно ему я был обязан за постановку фильма по моему сценарию в Англии. У него был очаровательный особняк в Лондоне, на Уилкетт стрит, что в 20 километрах от центра Британской столицы и замок, недалеко от Стратфорда. Приглашение было заманчиво, особенно в феврале, когда в Москве еще зима, а в Англии цветет миндаль. Я позвонил Генри (так звали лорда) и сказал ему, что хочу прихватить с собой и свояченицу (о существовании которой лорд знал по моим и Олиным рассказам). Он тут же прислал Лене приглашение. Лорд предоставлял в наше распоряжение свой лондонский особняк и машину с водителем. Мы вылетели в Лондон 19 февраля. В Хитроу нас встречал Генри с супругой. Лена в дороге очень устала и при встрече была немногословна. Чета Беддингемов была поражена сходством Оли и Лены (хотя Олю знали давно, терялись, кто из сестер кто?) Мы с Олей заняли первый этаж особняка, Лене достался весь второй этаж. В окно ее спальни бились кусты цветущего миндаля. В первую же ночь в Лондоне, когда супруги Беддингем покинули нас, я под предлогом помочь Лене устроиться (пока Оля распаковывала вещи), поднялся к ней, и мы отдались друг другу в коротком, но интенсивном экстазе. Ни авиа перелет, ни Лондон, ни новые знакомые, ни усталость, ни... близость сестры, короче, ничего не повлияло на наше с Леной желание поскорее броситься, (хоть на мгновение!) в кровать и заключить друг друга в объятьях! Потом я, как ни в чем не бывало, вернулся к Оле и спокойно лег спать, прижавшись к ее груди.

Не буду описывать наше пребывание в Англии: приемы, охоту на вальдшнепов, скачки на лошадях, посещение пригородов и замков Шотландии, участие в национальных шотландских праздниках, которые проводятся в разных местечках этой страны чуть ли не каждый день, — лорд всегда тщательно продумывал развлекательную программу для нас, особо не досаждая своим присутствием. Но сейчас был необыкновенный случай:

— Ты приехал с двумя женами! — Сказал он. — Я и должен вдвойне стараться вам угодить.

Дня через три, сидя у камина, когда мы остались вдвоем с Генри, а женщины пили шоколад в библиотеке (было это в старинном замке лорда), он вдруг признался мне, что «страшно влюблен в одну из моих «жен» и, если бы я был не против, он готов серьезно обсудить со мной этот вопрос.

— В которую? — Первое, что спросил я с замиранием сердца. И добавил. — А как же твоя семья? Твоя жена и твои дети?

— Я готов жениться на ней, хоть сейчас, соблюдая все законы, обычаи и приличия своей страны.

— В которую? — повторил я свой вопрос.

— Это — тебе решать, друг мой, Кирилл!

Мне стало не по себе. Во-первых, я понял, что мои отношения с сестрами — дело, как видно, очевидное. Во-вторых, оно так, как протекает, долго быть не может. Первый раз мысль, «что же я делаю?» и «как это называется?» пронзила глубоко мое сознание. Какое я имею право, калечить жизнь самым дорогим для меня людям? А, вдруг, Оля давно все знает? А вдруг Лена договорилась с Олей и они обе — сексуальные извращенки? Может быть, они еще и лесбиянки? Генри продолжал мне что-то говорить, видимо, горячился, ибо вставал, ходил по комнате, садился, и опять вставал. То предлагал мне виски, то наливал себе и пил залпом, то вдруг бежал за сигарами и тоже предлагал их мне, пытаясь закурить сам (хотя, оба мы с ним не курили и алкоголь употребляли умеренно; вообще, у нас с Генри, было много общего во вкусах и глобальных интересах). Я слушал своего друга краем уха. Я думал, с все усиливающейся тревогой о себе, о житейской ситуации, в которой я оказался. Ближайшие две ночи я спал плохо и ни с Леной, ни с Олей любовью не занимался. Слава Богу, они не приставала, и ни о чем меня не расспрашивали, видя мое озабоченной лицо. Подобные мои состояния им были хорошо знакомы, это когда мной овладевал новый литературный сюжет.

Генри все же сделал попытку оставить себе шанс, вернуться к его предложению жениться на одной из сестер. На другой день он позвонил мне в Лондон и сказал, что телеканал БИ-ЭЙЧ заинтересовался моим рассказом «Это вам не Амстердам» и хочет поставить фильм по его сценарию. Если я не против, то встреча может состояться, в удобное для меня время. Я, конечно, не был против. Ничего не сказав девочкам, сходил на телевидение и дал согласие заключить с ними контракт (по дороге Генри предложил мне жить в его лондонском особняке столько, сколько понадобиться для постановки фильма). Им объявил, что в Англии мы задерживаемся на не определенный срок, за обедом (вчерашние мысли о себе, о них, и о нашей «семейной» ситуации по-прежнему грызли меня беспощадно).

— Ты не радуешься? — спросила меня Оля.

— А что ему радоваться — заступилась за меня Лена — это ведь работа!

— Работа-то работа, — подумал я, — а вдруг результатом этой работы будет то, что с одной из вас я расстанусь?!

У меня еще запала мысль, проверить их — не лесбиянки ли они и не живу ли я с ним с их обоюдного согласия. И я проверил. Вот как это случилось.

На другой день, по случаю нашей творческой удачи — поставить еще один фильм в Англии — мы втроем решили поехать В Дувр, к белым скалам, воспетым Байроном. Эту поезду мы все откладывали до лучшего времени. Кажется, это время наступило! Водителя отпустили и машину решили вести все по-очереди.

Сам Дувр не произвел на нас желаемого впечатление. К замку мы не пошли, сделали только фото и киносъемки скал и моря с чайками. Девочки тоже позировали во всех ракурсах и я снимался с ними по-очереди и нас троих снимал подвернувшийся турист австриец. Он, было, хотел подколоться к нам и составить нам компанию, сказав, что он один из последних Габсбургов, но девочки так на него посмотрели, что он отступил, буквально пятясь.

«Да, им действительно никто, кроме меня, не нужен! Наверняка — патология в их отношениях ко мне!» — вновь просверлила мое сознание мысль. Прошли по городку и остановились в маленьком, но роскошном итальянском кафе перекусить. Пока ждали, когда нас обслужат, потягивая вино, говорили о всяких пустяках, о Байроне, потом о Генри. Я, как бы между прочим сказал, что Генри влюблен в Лену. Девочки громко рассмеялись. Оля заметила, что титул лорда и замок Лене вполне к лицу. Это Лене явно не понравилось, ибо она напряглась, потом сказала:

— Кирилл! Отведи меня в туалет. Я до сих пор не могу совладать с их техникой!

— Отведи, милый, отведи девочку посикать! — съязвила Оля.

Мы встали с Леной, и пошли в туалет. Благо он был глубоко внутри помещения, за тяжелыми шторами и из зала не было видно, кто в какую дверь заходит. Я открыл Лене дамскую комнату и направился, было назад, но она резко дернула меня и затащила к себе. Там, среди зеркал, у раковин и сушилок, рядом с автоматом, продающим презервативы. Сидя на унитазе, Лена занялась со мной оральным сексом с таким упоением, что мне пришлось держаться за стены, чтобы не упасть... Когда я кончил, она успела посикать. Вернулись к Оле мы оба облегченные!..

— Извращенки! — твердо решил я.

Вернувшись домой, я решил продолжить свой эксперимент, чтобы окончательно выставить диагноз, и девчонкам, и самому себе. Поужинав, я предложил собраться у Лены наверху и отпраздновать приятную задержку в Лондоне (контракт еще не был подписан и я, из суеверия, не хотел опережать события, но визы нам Генри уже успел продлить на год).

— Будем пить шампанское, и закусывать красной икрой, как в добрые старые времена я делал на Дальнем Востоке! — воскликнул я, с трудом поднимая коробку с «Дом Переньоном».

— Это когда нас с тобой еще на свете не было! — пояснила Лена.

Оля тем временем не медлила — открывала баночку за банкой икру, приготовив для нее маленькие серебряные ложечки, а для шампанского большие хрустальные бокалы. Мы переоделись в халаты, чтобы чувствовать себя свободно, забрались на широченную кровать, на которой спала Лена, и начали пировать под музыку Гайдна. Выпив по бутылке шампанского, начали дружно шуметь, галдеть, громко говорить, перебивая друг друга — как здорово, что мы можем, хоть год! жить в Англии! Сколько приключений нас здесь ждет!

«Да. Ждет!» — подумал я про себя, а вслух произнес:

— А в конце выдадим Лену замуж за Генри по крутому брачному контракту: чтобы этот особняк и замок, в случае развода, перешел к ней!

— И конюшня, тоже! — добавила Оля.

Еще полчаса мы грабили Генри, как могли, что только не подсказывала нам наша под парами шампанского, фантазия. Нам было очень весело, мы приканчивали уже по второй бутылке, когда я вспомнил, зачем я это все устроил!

— А не заняться ли нам сексом втроем! — как когда-то давно, Оля вновь прочитала мои мысли.

— Заняться! Заняться! — закричала пьяная Лена и бросилась на меня, положив меня на лопатки и держа мои руки.

«Сейчас начнется!» — подумал со страшной тревогой я, решив, что быстро и твердо все поставлю на свои места и завтра же отправлю Лену в Москву. Но другой внутренний голос зашептал:

«Лучше пусть уезжает Оля. Предлог есть — Лена первый раз заграницей и у лорда серьезные намерения, надо же устраивать ей судьбу!»

Под каким предлогом спровадить Олю в Москву никакой внутренний голос мне ничего не подсказывал! Пока я думал, лежа на лопатках, Лена держала меня за руки, а Оля, сидя на моих ногах, стаскивала с меня халат. Потолок кружился, все было в розовом цвете. Никакого сексуального желания ни к одной из них, ни к обеим сразу, я не испытывал! Оля оставила меня в одних трусах и носках и сказала:

— А, помните, тогда, на даче, когда мы только что познакомились, мы все трое бегали нагишом, и это нам нисколько не мешало. Слабо сейчас попробовать!

— Думаю, что слабо, — как-то невесело сказала Лена. — Мы были юные и невинные, а Кирилл был для нас не мужчина, а скорее доброе неземное существо...

«Вот те раз! — подумал я. — Что, оказывается, тогда они испытывали, когда так свободно показывали мне свои груди, животики и попки! Ласкали мое обнаженное тело, не стыдясь и не пугаясь моего мужского естества!»

— Ну, так что, раз, два, три и все три голые! — скомандовала Оля, в миг сбросив халат, трусики и лифчик. Она сидела на корточках, выгнув спину, прямо передо мной.

«Как все же она красива!» — констатировал я.

Я смотрел на нее, как на статую, никаких сексуальных движений в моем теле не шелохнулось. Не успел я насладиться образом своей жены, видя ее обнаженной в присутствии постороннего (Лены!) за моей спиной, как передо мной оказалась и вторая обнаженная богиня. Оля и Лена сидели у моих ног плечом к плечу, абсолютно голые, с распущенными волосами, текущими свободно по их плечам, спинам и груди. А я, тоже абсолютно голый, смотрел на них и чувствовал, как трезвею.

— Ну, кого выбираешь? — в голос спросили девочки. Я молчал. Ни о каком сексе, я знал со сто процентной уверенностью, сейчас не могло быть и речи.

— В 53 это проблема... — начала, было, Оля, но осеклась. Она тоже, как видно, протрезвела, как, между прочим, и Лена. Они оставались невинными! По-своему, но, честно слово, невинными. Как 10 лет назад. «Лесбиянки», «секс втроем» и прочие штучки, не для нас! Я не испытывал сексуального влечения к Оле, но точно также и к Лене (я даже попытался почувствовать ее запах, что всегда действовал на меня, как сильнейшее возбуждающее средство, представить свою голову у Лены между ног — никакого эффекта!) А представить Олю с Леной в объятьях друг друга и эротических лесбийских позах сейчас была бессильная даже моя профессиональная писательская фантазия. Так мы и оставались нагишом, пока это нам не надоело.

— Пошли к камину пить ликер! Порнушка не получилась! — сказала Лена.

— Эксперимент не удался! — сказала Оля, одевая халат. При этих словах я содрогнулся и почувствовал, что сильно замерз, хотя в спальне был кондиционер и температура ровно поддерживалась на 24 градусах.

Пока мы жили в Англии, Лена дважды была беременна, лорд Генри, как верный друг устраивал ей тайком от Оли аборты. За всю нашу совместную жизнь с Олей она ни разу не забеременела. Генри периодически робко намекал, что любит одну из сестер и готов в любой момент под венец. Но так ни разу мне не сказал, какую?

Как-то перед сном у нас с Олей состоялся такой вот разговор.

— Кирилл! Ты когда-нибудь думал, что нам с тобой придется расстаться?

Я весь напрягся, испугавшись, что она догадалась о моей связи с Леной.

— Как расстаться? — осторожно переспросил я ее. — Я не собираюсь с тобой расставаться никогда!

— Я тоже никогда с тобой не расстанусь. Это в другом смысле. Кто-то же из нас умрет первым?

— Смерть — не расставание!

— Если бы!

— Я что так состарился, что тебе приходят такие мысли?

— Мне приходят такие мысли, потому что у нас нет детей!

— Мы еще родим! Твой врач ведь не поставил еще крест на нас!

— Нет, Кирилл! Я знаю, что детей у нас не будет!

— Ты что экстрасенс или колдунья?! — испуганно и раздраженно сказал я.

— Я — женщина, — просто сказала она. Мы помолчали. Потом она продолжила, заставив меня поежиться от страха и тревоги:

— У тебя с Леной мог бы быть ребенок (Лена только что сделала второй аборт)!

«Не ужели она все знает?!» — пронзила меня мысль.

— Как с Леной?

— Она любит тебя, Кирилл и ждет!

— Ты, что? Сдурела?

— Ждет, Кирилл, ждет. Но сама этого не понимает!

— Чего она ждет? Что мы расстанемся или что ты умрешь? Я завтра же скажу Генри, что согласен на их брак и заставлю эту дуреху выйти замуж!

— Не получится!

— Она любит и хочет только тебя!

— Она что извращенка? — лицемерно воскликнул я.

— Она — моя двойняшка. Моя вторая плоть, кровь и душа. Она будет любить и хотеть тебя ровно столько, сколько буду любить и хотеть тебя я. А это вечно!

— Ну и пусть любит себе на здоровье! Но я здесь причем?! — опять лицемерно воскликнул я, чувствуя, что долго подобного разговора не выдержу.

— Ладно, видя мое раздражения, стала закругляться Оля, и сделала потрясающее заключение. Если через два года я тебе не рожу, родит Лена! О’ кей! — попыталась все как бы свести к шутке.

Здесь нужно сказать, что у Лены я был первым и единственным мужчиной. А у меня, с тех пор как я встретился с сестрами, не было ни одной другой женщины. И не могло быть, ибо Оля и Лена давали мне все возможное и невозможное, что могут женщины дать самому привередливому и изощренному в сексе мужчине...

Мы провели в Англии больше полгода, вернувшись в Москву лишь в октябре. Решили еще с месяц пожить «одной семьей» — Оля, Лена и я (девочкам трудно было сразу расстаться, и втянуться в московскую жизнь). Поэтому, никому, во-первых, не сказали, что мы вернулись, а, во-вторых, спрятались на даче. Погода стояла отвратительная — почти все время лил дождь, и на улице было холодно. Но мы все время проводили у себя в «бункере» (в доме у камина, в сауне и бассейне). Читали, смотрели видик, слушали музыку. Об Англии почти не вспоминали. Изредка, по-очереди, делали набеги на магазины за продуктами. Молоко и яйца нам регулярно приносили соседи (в округе почти все местные жители держат кур, а некоторые коз, свиней и коров). Страшная беда и испытание уже поджидали нас со дня на день готовые прервать нашу идиллию.

Оля вдруг ни с того, ни с чего решила на завтрак кормить нас гоголем-моголем из взбитых яиц (белков) и сахара.

— Нам нужны всем свежие белки! — так аргументировала она эту свою затею (мне до сих пор не понятно, откуда она взяла идею гоголя-моголя; в Англии нас этим никто не угощал, и кулинарных книг и книг о здоровье и диете Оля никогда не читала). Первое время мы с Леной морщились, выпивая бокал сладкого куриного белка, взбитого до пены. Потом, втянулись и я даже попросил Олю, чтобы она делала мне гоголь-моголь и на ужин. Однажды, привычно позавтракав и разбредясь по комнатам, я вернулся к себе в кабинет и неожиданно крепко уснул, сидя в кресле за учебником французского языка (я хотел овладеть французским так, чтобы уметь излагать на нем свои мысли и собирался даже написать эссе, в подражании Вольтеру). Завтракали мы обычно в 9 часов. Уснул я в 10. Лена разбудила меня, дергая за плечо в 11 часов (первое, что я увидел, проснувшись, время на часах, что стояли прямо напротив моего кресла).

— Оле плохо!

— Что случилось? — вмиг очнулся я от сладкой сонливости.

— Тошнит и рвет, и сильный понос!

— Дай ей фталазол и пусть побольше пьет воды, и прочистит желудок!

— Все делаем, но лучше не становиться!

Я нехотя встал с кресла:

— Пойдем, посмотрим!

Подходя к туалетной комнате, я услышал, как сильно рвало Олю. Дверь была закрыта.

— Что с тобой? — спросил.

— Отстань, чем-то отравилась. Наверное, это вчерашние котлетки, сегодня я съела две за завтраком!

— Тебе помочь? Может быть, вызовем врача? — с тревогой спросил я.

— Ничего не надо! Чувствую я себя нормально, если бы не рвота и понос!

Я сказал Лене, чтобы была с Олей рядом, и вернулся к себе в кабинет, занявшись французским. Прошло часа два. Приближалось время обеда. Я поднялся и пошел к девочкам. Лену встретил в коридоре.

— Как Оля?

— По-прежнему плохо! Лежит в постели, но через каждых пять минут бегает в туалет. Рвота вроде бы прекратилась, а понос продолжается. Ничего принимать не хочет, даже от воды усиливается рвота.

— Вызывай «скорую»! — приказал я.

Лена стала звонить на станцию, объясняя, что случилось. «Скорая помощь» приехала через час (одна машина на весь поселок). Фельдшер посмотрел Олю и сказал, что «это — пищевое отравление» и что мы «Все делаем правильно!». Ничего не сделал и ничего не порекомендовал, спокойно уехал. Его визит и нас где-то успокоил. Оля продолжала бегать в туалет.

— Ты чувствуешь слабость или боли где-нибудь? — спрашивал я ее.

— Нет!

Так прошел весь день! К ночи я предложил ехать в Москву, ибо меня пугало, что Оля теряет воду, но практически не пьет (от всех наших ягодных настоев и минеральной воды ее тошнило). Она отказалась:

— Я же чувствую себя не плохо! Давай, подождем до утра!

Спал я тревожно, но девочкам не надоедал, полностью доверившись Лене. Она была внешне спокойна, не суетилась и делала все, что просила Оля.

Я уснул под утро, но вскоре меня разбудила Лена, сказав, что «Оле хуже: несколько раз, идя в туалет, она падала».

— Что же ты не разбудила меня?

— Оля не велела!

— Это не пищевое отравление! Может быть, мы что-то подхватили в Англии!

С этими словами я побежал к телефону и начал звонить в инфекционную больницу города Конакова, ближайшую до нас. Была суббота. Дежурила сама заведующая больницей:

— Срочно везите больную! — только и сказала она.

Через пятьдесят минут мы были в Конаково. Всю дорогу Оля держала меня за руку (машину вела Лена), пристально смотрела мне в глаза своими огромными синими с черными кругами запавшими глазами, носик ее стал острым, губы черными и сухими, лицо серо-зеленого цвета...

— Сальмонеллез! — первое, что сказала Наталья Дмитриевна (так звали заведующую больницей) и быстро установила причину — гоголь-моголь!

Олю отвели в палату для тяжелых больных. Мы с Леной остались ждать, когда будут готовы анализы. Диагноз «сальмонеллез» подтвердился. Форма — тяжелая. Сильное обезвоживание организма. Оля была при смерти!

— Мы сделаем все, что возможно. Организм молодой и сильный! Будем надеяться! — сказала нам Наталья Дмитриевна.

У Лены потекли слезы, лицо было каменное. Я был в состоянии полнейшей прострации, чужие слова звучали отдельно и странно. Реальность происходящего куда-то отодвигалась от меня. Я был сам по себе. Без мыслей в голове, без чувств в сердце. Меня хорошо знали в Конаково, где я не раз выступал с лекциями на читательских конференциях. Была моей поклонницей и Наталья Дмитриевна, поэтому, нарушая все законы и правила инфекционной больницы, она провела нас в бокс, где под капельницами и белой простыней лежала моя Оля! Она распласталась на кровати, глаза ее были закрыты, веки черные, черты лица заострены... Я осторожно взял Олю за руку, она была очень холодной или так мне показалось (дело в том, что спустя несколько минут, как мы привезли Олю в больницу, у нее развился инфекционно-токсический шок и сейчас она еще полностью из него не вышла). Потом, когда мы забирали поправившуюся от сальмонеллеза Олю из больницы, Наталья Дмитриевна призналась, почему она разрешила нам войти в бокс: она думала, что Оля умирает.

В боксе было очень тихо. Казалось, что слышно как падают капли в капельнице. Лена сидела рядом с головой Оли, напротив меня, такая раздражающе здоровая и красивая, по сравнению с сестрой, такая далекая от смерти! Я невольно переводил взгляд с одной на другую. Вся моя жизнь с ними промелькнула за это время (пока мы были в палате) перед внутренним взором. Я понял две важные для себя вещи. Понял ясно и четко: если Оля умрет — никакой другой женщины для меня существовать не будет. Это — первое. Второе вытекало из первого — я порву все отношения с Леной. Когда Оля поправилась, и мы уже стали забывать о ее страшной болезни, я ей рассказал, о чем думал, когда сидел у ее кровати, и держал ее холодную руку. Она пристально посмотрела на меня (эта особенность пристально смотреть и с годами не исчезала) и сказала:

— Ты не пережил бы меня! Поэтому ты и думал так!