Начало формы Конец формы Б. В. Соколов. Правда о Великой Отечественной войне (сборник статей)
| Вид материала | Сборник статей |
- И научной литературы Начало формы Конец формы В. Гейзенберг. Физика и философия, 2763.51kb.
- Начало формы Конец формы, 5914.38kb.
- Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
- План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.
- Урок-монтаж о Великой Отечественной войне Цели урока, 76.15kb.
- 66 лет победе в Великой Отечественной войне!, 6.6kb.
- Справка об участии администраций связи рсс в праздновании 65-й годовщины Победы в Великой, 82.72kb.
- Внашей библиотеке ты сможешь взять любую из предлагаемых тебе книг о Великой Отечественной, 289.54kb.
- Историческое значение победы нашего народа в Великой Отечественной войне, 243.01kb.
- Viii наш край в великой отечественной войне (1941-1945 гг.), 204.47kb.
группе "правильно политически мыслящих" офицеров, которым будущая Польша
представлялась как "тесно связанная в той или иной форме с Советским Союзом",
предлагалось "предоставить возможность переговорить в конспиративной форме
со своими единомышленниками в лагерях для военнопленных поляков и отобрать
кадровый состав будущей дивизии". После этого польскую дивизию предполагалось
формировать "в одном из совхозов на юго-востоке СССР" с созданием при ней
Особого отделения НКВД, но в рамках РККА. Также была отобрана и группа
чехословацких офицеров из числа военнопленных, изъявивших желание сражаться
с Германией "по приказу Бенеша или, как минимум, своего командира полковника
Свободы", в связи с чем Л. Свобода был вызван из-за границы органами НКВД.{23}
Перед финской войной в РККА уже был опыт таких формирований. Еще
26 октября 1939 г., ровно за месяц до советской провокации в Майнила, К.
Е. Ворошилов отдал приказ о формировании: 106-го особого стрелкового корпуса
из финского и карельского населения СССР. 23 ноября сформированный корпус
был переименован в 1-й горнострелковый, а с началом советско-финской войны
сразу же переброшен на фронт и назван 1-м стрелковым корпусом финской народной
армии с номинальным подчинением марионеточному правительству О. Куусинена.
Первоначально корпус имел 2 дивизии, а с января 1940 г. - 4, причем в значительной
степени он был укомплектован русскими и лицами других национальностей,
к Финляндии никакого отношения не имевших и финского языка не знавших.
Боеспособность корпуса была крайне низкой, к маю 1940 г. он был расформирован,
а из части его личного состава сформировали 71-ю особую стрелковую дивизию
на случай новой войны с Финляндией.{24}
Как видим, формирования, подобные планируемой польской дивизии,
создавались незадолго до инициируемого СССР военного конфликта. Сталин
предпочитал скрывать существование финского соединения до начала войны,
хотя в тех конкретных условиях даже утечка информации о формировании финского
корпуса ничего изменить не могла, поскольку превентивный удар Финляндия
была не в состоянии нанести и не имела союзников, готовых осуществить такой
удар. Случай же с польской дивизией не только прямо нарушал один из секретных
протоколов к советско-германскому договору о Дружбе и границе, где речь
шла о недопущении польской агитации на своей территории, но и, при условии,
что о формировании дивизии стало бы известно германской стороне, мог вызвать
ответные военные действия. Поэтому польскую дивизию можно было начать формировать
только перед самым началом войны. Осенью 1940 г. время для этого еще не
приспело.
Между тем Гитлер уже в июле 1940 г. начал перебрасывать на Восток
дивизии с Запада и разрабатывать планы войны против СССР. При этом авторы
первых и последующих разработок не только не опасались активных наступательных
действий Красной Армии, но даже считали их благоприятным фактором для успеха
германского вторжения в Россию. Так, в своей разработке от 5 августа 1940
г. генерал Э. Маркс отмечал, что "нам было бы выгодно, чтобы русские вели
наступательные действия, но они нам такой услуги не окажут", оговаривая,
при этом, однако, опасность советского вторжения в Румынию и налетов авиации
на румынский нефтяной район.{25} Германский же план войны против России
строился совсем не как превентивный против возможного русского вторжения
в Европу, а как направленный на ведение наступательной войны с целью достижения
политических целей - расширения германского "жизненного пространства" и
ликвидации потенциального союзника Англии и конкурента в разделе Европы.
18 декабря 1940 г. после провала переговоров с Молотовым в Берлине, когда
стало ясно, что за присоединение к Тройственному союзу Сталин требует непомерную
с германской точки зрения цену: аннексию Финляндии и советскую гегемонию
на Балканах и в Турции,{26} Гитлер подписал директиву No 21, санкционирующую
план "Барбаросса". В директиве, предназначенной лишь для высших руководителей
вермахта, об угрозе превентивной войны со стороны России ничего не говорилось,
а лишь указывалось, что "немецкие вооруженные силы должны быть готовы к
тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной
военной операции Советскую Россию".{27} В директиве же по сосредоточению
войск от 31 января 1941 г., с которой уже на первом этапе должен был быть
ознакомлен значительно более широкий круг лиц, до первых офицеров генерального
штаба в штабах корпусов включительно, тезис о возможности русского нападения
присутствовал, хотя и не в очень явной форме. "В случае, если Россия изменит
свое нынешнее отношение к Германии, следует в качестве меры предосторожности
осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы
нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того,
как будет закончена война против Англии".{28}Такая формулировка, на наш
взгляд, преследовала пропагандистскую цель убедить офицерский корпус в
оправданности предстоящей войны. Никаких признаков подготовки советского
нападения на Германию германские военные тогда еще не зафиксировали. После
войны на допросе В. Кейтель признал, что германский генштаб располагал
данными о начале концентрации советских войск в западных приграничных округах
только "с ранней весны 1941 г.".{29}
Тот факт, что вермахт готовился к агрессивной наступательной войне
против СССР, не означал, что германские военные не принимали предупредительных
мер против возможного советского нападения. Например, в стратегической
разработке подполковника Лоссберга от 15 сентября 1940 г. рассматривалась
возможность советского вторжения в Румынию с использованием авиации, сухопутных
и воздушно-десантных войск. Для отражения этой угрозы предлагалось "использовать
немецкие "учебные части" и организовать противовоздушную оборону силами
румын" и указывалось, что "в подготовке соответствующих оборонительных
мер на указанный случай и будет состоять ближайшая задача немецкой военной
миссии в Румынии".{30} Также и в распоряжении начальника штаба верховного
главнокомандования вермахта (ОКВ) В. Кейтеля от 3 апреля 1941 г. подтверждалось,
что "оборонительные приготовления, предпринимаемые против превентивных
мероприятий русских в воздухе и на земле, должны продолжаться в увеличенном
объеме и с большей интенсивностью".{31} Ряд мероприятий по отражению возможного
советского вторжения, в первую очередь в Румынию, зафиксирован и в дневнике
начальника генштаба сухопутных сил Ф. Гальдера,{32} а в расчете времени
к операции "Барбаросса" от 1 июня 1941 г. учитывалась возможность того,
что после 18 июня, когда намерение наступать уже невозможно будет маскировать,
Красная Армия попытается нанести превентивный удар. На этот случай германским
войскам предоставлялась свобода действий.{33} В целом же боеспособность
советских войск с учетом опыта финской войны оценивалась весьма низко.
В выпущенном 15 января 1941 г. бюллетене "Вооруженные Силы СССР", подготовленном
начальником отдела "Иностранные армии - Восток" Генштаба подполковником
Э. Кинцелем, отмечалось, что "слабость Красной Армии заключается в отсутствии
гибкости у командиров всех степеней, в тенденции к схематизму, в недостаточной
для современных требований боевой подготовке, в страхе перед ответственностью
и в недостатке организации, ощущаемой во всех областях", указывалось на
низкий уровень овладения личным составом боевой техникой и слабую тактическую
подготовку. При этом считалось, что новые методы боевой подготовки, введенные
новым наркомом после финской войны, могут дать заметный успех "по истечении
ряда лет, если не десятилетий", в частности потому, что содержащиеся во
Временном полевом уставе РККА "тактические принципы, несомненно, слишком
высоки для общеобразовательного уровня русского солдата и отнюдь не являются
еще общим достоянием широкой массы офицеров".{34}
В Красной Армии неудачи финской войны вызвали смену военного руководства
и приказ No 120 нового наркома обороны С. К. Тимошенко от 16 мая 1940 г.,
где провозглашалось: "Учить войска только тому, что нужно на войне, и только
так, как делается на войне".{35} Однако критика в основном касалась действий
войск до того, как 7 января 1940 г. Северо-Западный фронт против финнов
возглавил сам Тимошенко. Уже на совещании высшего руководящего состава
РККА в Москве в декабре 1940 г. преобладало мнение, что "какая бы сильная
оборона ни была, она всегда будет проломлена, это показывает опыт и на
Карельском фронте",{36} ставилась под сомнение справедливость утверждения
Г. С. Иссерсона, основанного на опыте германо-польской войны, о том, что
"начального периода войны не будет", поскольку сразу начнется вторжение
главных сил. Считалось, что по отношению к СССР с его многочисленной армией
этот вывод неприменим и что в начальный период войны Красная Армия должна
предпринять "операции вторжения для решения целого ряда особых задач".{37}
В заключительном выступлении С. К. Тимошенко признавал, что война с белофиннами
выявила всю пагубность нашей системы боевой подготовки - проводить занятия
на условностях, кабинетным методом", что "на сегодня оперативная подготовка
высшего командного состава не достигает требуемой высоты", что "боевая
подготовка и сегодня хромает на обе ноги" и "нужно теперь же добиться действительного
перелома в одиночной подготовке бойца". Он также подчеркнул "чрезмерную
громоздкость" нашего тыла. Однако основной пафос выступления наркома сводился
к утверждениям, что "в смысле стратегического творчества опыт войн в Европе,
пожалуй, не дает ничего нового" (а ведь это был первый опыт удавшегося
блицкрига!) и "германская армия не отважилась атаковать и прорвать линию
Мажино", предпочтя обход ее через Бельгию и Голландию, тогда как "Красная
Армия, впервые в истории войн, успешно прорвала современную железобетонную
полосу, сильно развитую в глубину". Тимошенко считал, что РККА "располагает
отличным личным составом и всеми новейшими средствами вооруженной борьбы".
Прорыв линии Маннергейма, по его мнению, доказал, что в РККА присутствует
"искусное управление, специальная выучка и правильное воспитание войск,
сочетаемые с героизмом и отвагой бойцов и командиров", и "должен рассматриваться,
главным образом, как акт величайшего героизма и самоотверженности Красной
Армии и как итог достижений военной техники и военного искусства в нашей
стране".{38} И уже весной 1941 г. инспектирование боевой подготовки показало,
по мнению руководства наркомата обороны, что "в целом уровень боевой выучки
личного состава возрос".{39} Здесь сказалась особенность советской системы:
всякое начинание нового начальства, по крайней мере в докладах подчиненных,
должно давать быстрые и эффективные результаты. Великая Отечественная война,
когда и в последние годы боев на фронт часто бросалось необученное и даже
невооруженное пополнение,{40} развеяла, среди прочих, и миф об успехах
боевой подготовки в предвоенный период.
5 мая 1941 г. Сталин выступил с программной речью на приеме в
Кремле в честь выпускников военных академий. Она во многом перекликалась
с его выступлением 17 апреля 1940 г. по итогам войны с Финляндией. Теперь
Сталин еще более настойчиво декларировал антигерманскую направленность
советской политики: "В кольце против Германии мы играем решающую роль...
В 1914-1918 гг. наше участие предопределило поражение Германии... СССР
развертывает свои силы... В Европе нет ресурсов, - они у США и у СССР.
Эти мировые силы и определяют исход борьбы". Кроме того, вождь Прямо назвал
Германию страной, начавшей вторую мировую войну, тогда как осенью 1939
г. советская пропаганда основную вину за развязывание второй мировой войны
возлагала на Англию и Францию.{40а} На самом же кремлевском приеме в ответ
на тост неизвестного генерал-майора танковых войск за мирную сталинскую
внешнюю политику Сталин позволил себе примечательную реплику: "Разрешите
внести поправку. Мирная внешняя политика обеспечила мир нашей стране. Мирная
политика - дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону
- до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными
средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили
техникой для современного боя, когда мы стали сильны, - теперь надо перейти
к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить
наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном
духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия - армия
наступательная".{40б} Практически эти слова означали, что советский руководитель
счел, что Красная Армия преодолела все те недостатки, которые выявила финская
война и которые мешали ей стать полностью современной армией. Сталинский
тост свидетельствовал, что подготовка к вторжению на Запад вступила в заключительную
фазу, когда надо было думать о прямой антигерманской пропаганде в войсках
(в вермахте такая пропаганда началась буквально накануне вторжения на советскую
территорию).{40в}
В ходе проведенных после декабрьского 1940 г. совещания высшего
комсостава РККА в январе 1941 г. оперативно-стратегических игр было выявлено,
что наступление советских войск на укрепленный район Восточной Пруссии
скорее всего окончится неудачей.{41} Поэтому в уточненном плане стратегического
развертывания от 11 марта 1941 г. предпочтение окончательно было отдано
главному удару на юго-западном направлении, подкрепленному вторжением в
Румынию. При этом было отмечено: "Развертывание главных сил Красной Армии
на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на варшавском
направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте
может привести к затяжным боям".{42}
Советское командование, невольно или умышленно, чтобы оправдать
концентрацию собственных войск, преувеличивало силы вермахта. Так, в сентябрьском
плане стратегического развертывания 1940 г. силы вермахта оценивались в
205-226 пехотных дивизий (из них до 8 - моторизованных) и в 15-17 танковых
дивизий, подкрепленных 10 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов. Из этого
числа против СССР Гитлер, по оценке генштаба РККА, должен был бросить до
173 дивизий, включая все танковые и моторизованные, вместе с 12 тыс. самолетов.{43}
В мартовском 1941 г. плане стратегического развертывания германские силы
оценивались в 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, 10
тыс. танков и до 15 тыс. самолетов, из которых 9-9,5 тыс. боевых. Из этого
числа против СССР ожидали действия 200 дивизий, включая все танковые и
моторизованные, и 10 тыс. самолетов.{44 }В сообщении Разведывательного
управления Генштаба от 5 мая 1941 г. группировка немецких войск против
СССР определялась в 103-107 дивизий, в том числе 12 танковых, 7 моторизованных
и 1 кавалерийскую.{45} В действительности к началу мая вермахт имел против
СССР только 45 дивизий, в том числе 2 танковые и 1 кавалерийскую.{46} Всего
же к 22 июня 1941 г. вермахт имел 209 дивизий (включая 1 парашютную в ВВС)
и 3 бригады. На Востоке в этот момент к вторжению изготовились, включая
войска в Финляндии и Сев. Норвегии, 126 дивизий, включая 17 танковых, 12
моторизованных, 1 кавалерийскую, 9 охранных (последние имели ограниченную
боеспособность) и 3 бригады, что весьма далеко отстояло от советских оценок,
даже с учетом переброшенных в июле и августе 27 дивизий 2-го эшелона.{47}
В мае 1941 г. на Восток было переброшено 13 пехотных дивизий,{48} но и
с их учетом советская разведка завышала общее количество дивизий против
СССР вдвое, а число танковых дивизий - в 6 раз. И на основе этих разведданных
15 мая 1941 г. был подготовлен план превентивного удара против Германии.
Он предусматривал главный удар Юго-Западным фронтом в направлении Краков,
Катовице, где 152 советские дивизии должны были разбить 100 германских.
Вспомогательный удар уже после перехода ЮЗФ в наступление планировался
Западным фронтом на Варшаву и Демблин и Южным фронтом - в Румынии.{49}
На самом деле вермахт ни в тот момент, ни к 22 июня таких сил на юго-западном
направлении не имел.
Германия всячески маскировала сосредоточение войск на Востоке
и никакой дезинформации по преувеличению сил своих войск, сосредоточенных
против СССР, в 1941 г. не предпринимала. Единственным исключением была
ситуация в Румынии, где немцы опасались советской атаки на территории в
Плоешти. По поручению Риббентропа германский посол В. Шуленбург в конце
февраля 1941 г. распространил в Москве слухи, что численность немецких
войск в Румынии превышает 600 тыс. человек.{49}" Вместе с тем, напрашивается
предположение, что советская военная разведка сознательно завышала силы
потенциального противника, дабы оправдать наращивание собственных войск
на Западе. По мартовскому 1941 г. плану стратегического развертывания для
действий на этом театре предназначалось 158 стрелковых, 27 мотострелковых
и 53 танковые дивизий и 2 стрелковые бригады. Еще 13 стрелковых и 1 танковая
дивизия должны были действовать против Финляндии. Все эти силы подкреплялись
253 авиационными полками.{50} К началу советско-германской войны только
в западных приграничных округах Красная Армия имела 12,8 тыс. танков, в
том числе 1475 KB и Т-34. Боеготовыми из них считалось 10 540, или 82,5%.
Всего же танков было 23,1 тыс., из них боеготовых - 18,7 тыс., или 80,9%.
Танков KB и Т-34 выпустили до войны 1864 единицы. Боеготовность танков
советское командование сильно завышало с помощью манипуляций с категориями
износа. Только после разгрома и уничтожения основной части советских танковых
войск в первые недели войны в отчетах стали фигурировать цифры о том, что
73% танков старых конструкций не были в действительности боеготовы и требовали
капитального или среднесрочного ремонта.{51} Боевых самолетов в западных
приграничных округах насчитывалось не менее 10,1 тыс., из них не менее
7230 - боеготовых.{52} Всего же Красная Армия располагала, по разным оценкам,
от 23 до 35 тыс. боевых самолетов.{53} На Востоке этим силам вермахт мог
противопоставить 3680 танков, включая сюда и танки двух дивизий резерва
ОКВ, переброшенных на фронт только в октябре. Еще 350 танков находились