Итоги первого срока администрации буша москва

Вид материала

Содержание

Критика «доктрины Буша»: либералы-реалисты против неоконсерваторов и «либеральных ястребов»
Президентские выборы 2004 года: вопросы внешней политики
Критика «нового унилатерализма» республиканцев
«стратегия национальной безопасности соединенных штатов» и проблема двухпартийного консенсуса

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15

Доктрина Буша: консолидация
или закат гегемонии?

Во время избирательной кампании 2004 года и сразу после нее в высказываниях отдельных неоконсервативных аналитиков прозвучала мысль о необходимости не только сохранить гегемонию, но и усилить ее, так как это диктуется как особой миссией США, так и борьбой с терроризмом. Предметом дебатов вновь стал вопрос о характере американского управления/участия в развитии мировых процессов, о соотношении элементов гегемонии и лидерства в международной стратегии США, а главное о том, на какой статус вывела Соединенные Штаты политика, проводившаяся администрацией Буша в 2001–2004 годах.

В 1996 году британские ученые К. Дарк и Р. Хэррис высказали мысль о том, что главной проблемой для сверхдержавы станет контроль над ситуацией в мире в процессе постепенного сокращения влияния США на отдельные страны и мир в целом^¹⁰. Можно констатировать, что к началу второго срока администрации Буша Соединенные Штаты подошли как раз к такому этапу. После периода управления международными процессами, предпринятого США после окончания эпохи биполярного мирорегулирования, наступил момент осознания всей сложности ситуации для сверхдержавы и мирового сообщества. Не оправдался оптимизм провозвестников стабильной однополярности и благожелательного воздействия демократической сверхдержавы на мировое развитие^¹¹. Выявились проблемы в использовании военно-силовой формы регулирования. Все заметнее и сложнее стали противоречия в деятельности Соединенных Штатов и в их отношениях с остальным миром. Иными словами, к концу первого срока правления администрации начали сбываться опасения и сомнения, высказывавшиеся отдельными американскими и российскими политиками и специалистами по внешней политике, считавшими (и считающими до сих пор), что США должны стремиться не к гегемонии, а к лидерству, так как именно такая форма деятельности позволила бы сохранить высокий статус, сэкономить их потенциал и обеспечить безопасность. Имеется в виду лидерство в рамках коллективного регулирования мировыми процессами совместно с другими крупными державами (настоящими и будущими), среди которых статус США будет очень высоким (фактически самым высоким на обозримую перспективу).

К выбору в пользу гегемонии подталкивали как развитие американского государства – необычайные успехи во всех сферах жизнедеятельности державы, усиленные окончанием холодной войны и уходом с мировой арены Советского Союза, бывшего второй сверхдержавой ,– так и исторически сложившаяся внешнеполитическая идеология, идеи мессианства и явного предначертания^¹².

Поначалу республиканская администрация не представила новой внешнеполитической доктрины, а подтвердила основные положения глобальной стратегии, разработанной при демократической администрации Клинтона. В качестве основополагающих оставались положения о том, что мир однополярен, США – единственная сверхдержава, американские демократические институты и ценности — самые передовые и наиболее привлекательные для других стран, желающих идти по пути прогресса, рыночной экономики и демократии. Из этого выводилась основная цель американской внешней политики: закрепить победу в холодной войне и сконструировать современный международный порядок таким образом, чтобы он отвечал идеалам и интересам Соединенных Штатов, сохранял их лидерство, позволял использовать максимум влияния на все мировые процессы, в жизненно важных регионах, на отдельные страны.

В более конкретном изложении эта цель сводилась к следующему: сделать все, чтобы продлить сложившееся благоприятное для США положение, еще более укрепить американские позиции в мире, создать условия, при которых вызов (или угроза) их политическому, экономическому и военному могуществу были бы сведены к минимуму, и они могли бы в течение продолжительного периода контролировать и управлять появляющимися вызовами. Президент Буш и представители администрации, как и их предшественники-демократы, заявили, что ХХI век будет веком Америки, и любые попытки подорвать могущество США, угрожать их безопасности будут пресекаться всеми доступными способами.

В начале первого срока президент Буш, идейно более близкий к рейгановскому типу поведения, учитывая позиции противоборствующих групп в администрации (антигегемонистская линия Государственного департамента) и советы представителей академического сообщества, пошел на компромисс. Он заявил о готовности США сотрудничать с ведущими державами, включая Россию, совершил турне по Европе, встретился с президентом России в июне 2001 года, активизировал политику в отношении Китая. Эти действия были призваны снизить негативный эффект от весьма воинственных заявлений, сделанных в ходе избирательной кампании.

События сентября 2001 года американские политологи определили как рубеж, отделивший короткий период (вместе с предвыборным 2000 годом) «без стратегии» от последующего этапа «со стратегией». С такой характеристикой можно согласиться, если исходить из того, что в октябре 2001 года президент Буш выступил с речами, в которых четко и жестко была определена основная цель политики Соединенных Штатов на длительную перспективу (на столетие и даже больше) – спасти США и весь мир от глобального зла – терроризма, попутно не забывая о задаче по демократическому преобразованию мира (установление «Рах Americana»).

Если до террористических актов Дж. Буш «не осознавал американской миссии», то после них это осознание пришло. Он стал «президентом с миссией» и истолковал ее в соответствии со своим пониманием предназначения Американского государства. В обращении к нации на следующий день после террористических актов Дж. Буш заявил, что США не будут делать различий между теми, кто спланировал атаки, и теми, кто укрывает на своей территории террористов. Соединенные Штаты брали на себя широкие обязательства «по преследованию террористов и тех, кто их укрывает и спонсирует». Это могло рассматриваться как начало «войны без границ» (территориальных и временных), отход от тактики нанесения целевых ударов возмездия^¹³.

Президент решил, что борьба с терроризмом будет главным приоритетом деятельности администрации, независимо от того, как долго она продолжится. Он заявил: «Наша ответственность перед историей нам ясна: ответить на эти атаки и избавить мир от зла». Дж. Буш определил свою миссию как главы государства и миссию Америки как план Господа^¹⁴. Предложенная администрацией форма борьбы с терроризмом (фактическое объявление войны ряду государств) была положена в основу международной стратегии США – так называемую «доктрину Буша».

Террористические акты 11 сентября 2001 года способствовали усилению позиции идеологов гегемонии. Новый импульс получила идея американского мессианства. Президент Буш в «Обращении к стране» в январе 2002 года заявил, что США получили уникальную возможность – стать страной, которая служит целям более высоким и более значительным, чем собственно национальные интересы. По словам президента, события сентября 2001 года напомнили американцам, что у них есть обязательства не только перед страной, но и перед историей^¹⁵.

Неоконсерваторы, более всего преуспевшие в идейном оформлении концепции американской гегемонии, охарактеризовали положение в мире после начала международной антитеррористической операции как «гипер-однополярность». Наиболее откровенные выразители идей гегемонии У. Кристол и Р. Кейган заявили следующее: «Дж. Буш стал лидером с исторической миссией, хотя пришел к власти без личных амбиций построить новый мировой порядок. Миссия “упала ему в руки” после событий сентября 2001 года, и это не только миссия по борьбе с международным терроризмом, но и историческая американская миссия по глобальному преобразованию мира в соответствии с западной либеральной традицией»^¹⁶.

По мнению влиятельного неоконсервативного аналитика Ч. Краутхаммера, американское лидерство в международной борьбе с терроризмом, неспособность ни одной из ведущих мировых держав взять на себя аналогичную миссию можно было назвать одним из главных достижений Соединенных Штатов. Но одновременно это стало и самым большим испытанием для США и созданной ими международной системы, так как, если они не смогут защитить себя от террористов, заключил Ч. Краутхаммер, вся созданная после Второй мировой войны структура с открытыми границами, открытой торговлей, открытыми морями, открытыми обществами начнет распадаться. Именно поэтому сверхдержава должна выиграть начатую войну в качестве мирового лидера^¹⁷.

Акцент на лидерстве не случаен, ведь лидер – это более весомый статус, нежели гегемон. Это понимают американские внешнеполитические идеологи, хотя не всегда четко проводят грань между данными категориями. Достижение статуса лидера обеспечивает поддержку – моральную и материальную – со стороны признавших лидера, а значит, облегчает бремя мирорегулирования для США. Гегемону же часто грозит одиночество в осуществлении мирорегулирующей функции, разной формы, интенсивности и масштабов противодействие со стороны отдельных держав или групп держав, либо недовольных действиями гегемона, либо претендующих на аналогичную роль. О существовании такой опасности в долгосрочной перспективе писали практически все политологи, называя Китай, Индию, Иран, Россию в числе возможных претендентов. И, наконец, признание за Соединенными Штатами статуса неоспоримого лидера может действительно рассматриваться как победа американских идеалов демократии, по которым организуется как американское общество, так и остальной мир.

Сходную позицию высказывали и отдельные либеральные теоретики, например, ведущий эксперт Фонда Карнеги М. Макфол, заявивший, что действия президента Буша были превосходным ответом на террористические акты, и предложивший администрации свою концепцию внешней политики – «доктрину свободы». По мнению политолога, как и во времена холодной войны, основной миссией США стала борьба с одним из «измов» – терроризмом, и целью американской внешней политики остается распространение свободы, только теперь препятствием является не коммунизм, а терроризм, также имеющий идеологическую основу. Время «крестовых походов», сделал вывод М. Макфол, не прошло, американская общемировая миссия не выполнена^¹⁸. Согласно его точке зрения, современный мировой порядок не может удовлетворить Соединенные Штаты, не позволяет им в полном объеме осуществить глобальную стратегию, претворить в жизнь «доктрину свободы». М. Макфол призвал руководство страны к наступательной политике по изменению мирового порядка, чтобы доделать то, что не успел сделать Р. Рейган. По мнению политолога, эта борьба может стать такой же долгой, как и почти вековая борьба с коммунизмом.

Курс на гегемонию нашел отражение не только в заявлениях президента и представителей администрации, но и в документе «Стратегия национальной безопасности Соединенных Штатов», принятом в 2002 году, что завершило и дало легитимность «доктрине Буша». В нем было записано, что США готовы воевать в более чем двух регионах мира, и готовы к превентивному использованию ядерного оружия в случае возникновения угрозы безопасности страны со стороны государств, обладающих или разрабатывающих ОМУ. В соответствии с новой стратегией, сдерживание потенциального противника должно обеспечиваться гарантированной возможностью со стороны США по перехвату и уничтожению ядерного оружия, пущенного из любой точки земного шара. Для выполнения этой задачи были возобновлены работы по созданию системы Национальной противоракетной обороны – НПРО (последние сдерживающие факторы были устранены после прекращения действия Договора по ПРО 1972 года в июне 2002 года).

В ходе обсуждения «доктрины Буша» в академическом сообществе неоконсерваторы высоко оценили документ и заявили, что США должны оставаться гегемоном и не отступать от своей исторической миссии, что, по их мнению, произошло при демократах в 1990-е годы. Игнорирование «исламского фактора», а также ошибочное утверждение о том, что с окончанием холодной войны победили либеральные идеи, писал неоконсерватор Г. Шмит, способствовали созданию ситуации, когда мир пришел к нестабильности, а Соединенные Штаты стали объектом террористических актов и ненависти многих стран, и им приходится создавать новый мировой порядок с позиции «мстителя». По его мнению, Соединенные Штаты не могут быть обычной державой, и попытка стать таковой кончится для Америки и остального мира плохо. Американская исключительность – это норма, и доктрина Буша является наиболее ярким проявлением такой исключительности. События сентября 2001 года не внесли радикальных изменений во внешнюю политику США, «не отвлекли» их от выполнения исторической миссии. Они лишь позволили более точно ее сформулировать и привести в соответствие с новыми тенденциями мирового развития^¹⁹.

Наиболее обстоятельно по «доктрине Буша» высказался Ч. Краутхаммер. В качестве основного результата событий 11 сентября он выделил следующий: «Америка долго считалась неуязвимой страной. Эта иллюзия была разрушена 11 сентября 2001 года. Однако в процессе восстановления выявилось, что экономическая и политическая система оказалась столь прочной и здоровой, что смогла вернуться к нормальному функционированию через несколько дней, и это позволяет дать новое толкование фактору неуязвимости. Неуязвимость теперь понимается не как защищенность от любой угрозы, а как способность быстро восстанавливаться, опираясь на не имеющие себе равных человеческие, технологические и политические ресурсы»^²⁰.

Чарльз Краутхаммер увидел позитивный результат и в том, что после трагических событий произошло ускорение процесса объединения ведущих мировых держав вокруг США-лидера. Однако этот, казалось бы, позитивный факт, считает эксперт, привел к первому кризису концепции унилатерализма. Это выразилось в том, что потребовалось окончательно сформулировать ответ на вопрос: «Кто будет определять цели (миссию) гегемона?» По заявлениям представителей администрации Буша, это прерогатива принадлежит США – миссия, сформулированная гегемоном, будет определять коалицию, а не наоборот. Ч. Краутхаммер рассматривает это шире: как противоречие между либеральным (демократическим) и консервативным (республиканским) видением глобальной стратегии и роли США в мире. По его мнению, при демократах США, как «Гулливер добровольно связали себя путами-обязательствами, что было выгодно Европе, которая хотела бы “надеть наручники” на США-гегемона. Угроза однополярности и уникальному положению и глобальной миссии США исходит не от других стран, а от того, какой выбор сделает американский внешнеполитический истеблишмент^²¹.

В ходе дебатов о внешнеполитической стратегии особое внимание получил вопрос о том, нужно ли США быть империей нового типа. Сторонники неоимперской концепции (Зб. Бжезинский, Р. Кейган, Ч. Краутхаммер, Б. Рассетт, М. Макфол) считают, что мир нуждается в твердом управлении и даже принуждении идти в нужном направлении, т.е. не отпала необходимость в имперском руководстве, в действиях метрополии по «подтягиванию» других территорий к более высокому уровню развития.

Политолог С. Роузен считает, что для выполнения регулирующих и преобразующих задач совсем необязательно быть империей, так как на самом деле имперская политика является более сложной: помимо внешнеполитического она имеет существенный внутриполитический аспект. Внешняя политика империи направлена на создание иерархической системы отношений между государствами и управление ею при монополии метрополии на использование военной силы. Другими задачами политики государства-метрополии является контроль за внутриполитической ситуацией в государствах, входящих в империю, обеспечение безопасности и стабильности границ империи и входящих в нее стран. Не менее важной является политика по созданию и поддержанию на определенном уровне экономики метрополии и зависимых от нее государств; по ассимиляции элит стран, составляющих империю, в элиту метрополии, чтобы иметь возможность лучше управлять внутриполитической ситуацией в подданных государствах^²².

С. Роузен считает, что американская политика носит имперский характер. Попутно с выполнением задачи по свержению недемократических режимов и демократическому строительству выстраивается новая иерархическая структура под контролем гегемона, используются ресурсы других держав, участвующих в проведении операций по выполнению этой задачи; растет контроль США в ведущих международных финансовых организациях, что помогает компенсировать расходы по поддержанию империи. Влияние на элиты государств, входящих в империю, осуществляется в процессе глобализации, где американская культура занимает лидирующие позиции по скорости (и наступательности) распространения на другие страны и воздействия на другие культуры, а США остаются самой популярной страной, где получают высшее образование представители элит почти всех стран мира.

Успешное имперское правление невозможно без постоянного наращивания военного потенциала и поддержания его на уровне, недостижимом для других государств. Положение новой «Стратегии национальной безопасности» о превентивном ударе укладывается в логику имперской политики. Этой же цели подчинены существующие военные альянсы и соглашения (НАТО, АНЗЮС, американо-японские соглашения), которые скорее являются не союзами, а механизмами, кодирующими и закрепляющими иерархию отношений со сверхдержавой-метрополией. С. Роузен считает, что стремление США предотвратить распространение ОМУ продиктовано не только желанием сделать мир безопасным, но и стремлением лишить другие страны возможности повысить свой военный потенциал, сохранить военную недосягаемость.

Таким образом, «доктрина Буша» отражает предпосылки, сложившиеся в мире и обеспечивающие благоприятные возможности существования «империи нового типа». В этих условиях встает вопрос: «Стоит ли США, принимая во внимание принципы, на которых основано американское государство, осуществлять имперскую миссию, рассчитанную на многие десятилетия?» Не исключено, что в случае отказа от такой политики, ситуация в мире может измениться не в лучшую сторону для США и других стран: ненависть к Америке может сохраниться, в то время как страх перед ней уменьшится; американские союзники будут чувствовать себя менее защищенными; произойдет быстрое расползание ОМУ в арабском мире и в Азии и т.д. Однако это лишь один из возможных сценариев, которым запугивают и американцев, и остальной мир.

Известный британский специалист по международным отношениям из Лондонской школы экономики и политологии М. Кокс отмечает: «Формируется (в Соединенных Штатах. – Т.Ш.) особое имперское мировоззрение, согласно которому другие страны неизменно видятся как проблемы, которые необходимо решать, а США рассматриваются как незаменимая держава, выполняющая жизненно важную роль в мире, что позволяет не применять к ней во всех случаях существующих международных правил, обязательных для всех остальных»^²³.

Майкл Кокс думает иначе: как и все предыдущие империи, США-империя (по определению Бжезинского, «нового типа») будут развиваться по тем же законам, им будут угрожать традиционные для имперского правления проблемы: 1) возможность формирования оппозиции росту имперского давления (особенно военно-силового) и нарушения интересов отдельных акторов и международной системы в целом; 2) производные от первой проблемы противоречия, вызванные соотношением унилатерализма и коллективности в решении международных проблем; 3) изменение отношения к сверхдержаве в мире в результате того, что после 11 сентября 2001 года она утрачивает имидж и качество самой открытой и дружественной державы; 4) способность добиться не только военных успехов, но и экономических (повышение уровня жизни и улучшение экономической системы в результате американской политики в странах – объектах приложения американской политики); 5) постоянная потребность поддерживать консенсус в американском обществе по вопросам глобальной стратегии, особенно в периоды осложнений во внешней политике (как это случилось с иракской кампанией); 6) легитимизация статуса единственного и безальтернативного глобального лидера.

Как и американские критики неоимперской концепции, М. Кокс высказывает сомнение в целесообразности продолжения имперской политики: «Современные империалисты в Вашингтоне выбрали самое неблагоприятное время для начала строительства “новой” американской империи»^²⁴. Может быть, лучше избрать путь, более соответствующий тем демократическим идеям, которые были положены в основу американского государства и которые можно распространить на остальной мир?

Победа на выборах 2004 года еще более укрепила позиции сторонников силового мирорегулирования. Была еще раз подтверждена историческая преемственность и верность исторически сложившимся основам американской внешнеполитической мысли и стратегического планирования. Р. Кейган в подтверждение правоты действий администрации Буша приводил следующие аргументы.

Во-первых, продвижение демократии всегда присутствовало в политике США: «Любой, кто посмотрит на американскую историю, скажет, что распространение демократии на другие страны всегда имело место, часто после интервенции на их территорию, осуществленной для реализации совсем других планов». Таким образом, продвижение демократии по-американски, скорее норма, а не исключение.

Во-вторых, унилатерализм всегда был нормой в американской политике. Блоковая система времен холодной войны была исключением, когда США были вынуждены пойти на это в силу геополитических обстоятельств.

В-третьих, проведение превентивных акций всегда было частью американской политики, и вопрос сейчас состоит в том, как их осуществлять в новых условиях и кто будет санкционировать их проведение.

Дж. Буш не изобрел ничего нового, считает Р. Кейган, поэтому критики, отвергая стратегию республиканцев, отвергают исторически сложившиеся принципы и методы американской международной деятельности^²⁵. Политолог высказал опасения, что разногласия, существовавшие в администрации во время первого срока (между Государственным департаментом и Пентагоном), прежде всего, относительно масштабов и форм проведения антитеррористической кампании, могли нанести ущерб престижу президента и страны, которая должна была довести до конца дело демократического преобразования Ирака. В случае «потери» Ирака, считает Р. Кейган, в долгосрочной перспективе США могут утратить позиции гегемона и нации, действующей свободно и без внешних ограничений, что имело место в годы биполярного порядка.

В начале второго срока государственный секретарь К. Райс, выступая перед редакторами ведущих американских газет 15 апреля 2005 года, заявила, что «передовая стратегия свободы» увенчалась блестящими результатами, доказала, что ее необходимо продолжать так же решительно, как и во время первого срока. Она отметила, что успех в Афганистане и Ираке, хотя там остается много нерешенных проблем, вдохновил другие страны к более решительным действиям по вступлению на демократический путь развития: «Продвижение свободы в одной стране или регионе дает силы и чувство ответственности и возможности победы тем силам, которые борются за демократию и реформы в других странах и регионах»^²⁶. В качестве примеров госсекретарь привела революции в Грузии, на Украине и в Киргизии.

Как отмечали многие американские внешнеполитические эксперты, победа Дж. Буша на президентских выборах и победа республиканцев на выборах в Конгресс, где они получили большинство в обеих палатах, дала администрации большой политический капитал на второй срок, который они могли бы использовать по-разному: продолжить старый курс, усилив тенденцию к гегемонизму, или внести некоторые коррективы, которые позволили бы вывести американскую политику на качественно новый уровень – признанного мирового лидера на долгосрочную перспективу.

Критика «доктрины Буша»: либералы-реалисты
против неоконсерваторов и «либеральных ястребов»

Об отказе от гегемонии и мессианства и военно-силового метода писали немногие – и во время пребывания у власти демократов, и при республиканцах^²⁷. Однако, несмотря на непопулярность критики и, надо сказать, ее невостребованность у руководства страны, отдельные политологи все-таки высказали свое мнение относительно целесообразности и правильности избранного внешнеполитического курса. Как ошибочные были выделены следующие положения «доктрины Буша»:

1. Борьба с международным терроризмом – это основа международной деятельности США, аналогичная борьбе с коммунизмом, из которой они должны выйти победителем;

2. Большой Ближний Восток^²⁸ пришел на смену Европе и Восточной Азии в качестве центра геополитической деятельности США; он становится зоной, где будет утверждаться и апробироваться новый мировой порядок. Попутно будет осуществляться демократизация Исламского мира, так как только в случае успеха такой политики может быть обеспечена безопасность Америки. Таким образом, главная миссия США – формирование нового порядка и обеспечение национальной и международной безопасности концентрируется на этом регионе, сменившим по степени исходящей угрозы Советский Союз;

3. Соединенные Штаты должны сохранить доминирование в военной и экономической областях не только для того, чтобы предотвратить появление другого гегемона, но и чтобы поддерживать мировой порядок (который они же и формируют под себя). США не только несут ответственность перед остальным миром (и перед собой), но и имеют право на получение особых прав как основной преобразователь и устроитель мирового порядка. Особая роль США предполагает определенную свободу от традиционных норм и институтов. В однополярном мире сверхдержава должна быть свободна, по своему выбору пользоваться существующими международными организациями, действовать, в основном используя временные коалиции, создаваемые по их инициативе и под их руководством.

Указывая на важность выработки стратегии, учитывающей внутриполитические потребности страны и международные проблемы, затрагивающие интересы государства, позволяющей более точно и реалистично определить приоритеты деятельности и вносящей элемент предсказуемости в международные отношения в целом и в отношения США с другими государствами, критики отмечали, что положительный эффект от стратегического планирования возможен только тогда, когда сделан правильный выбор. В противном случае избранная стратегия может привести политику страны к кризису. По мнению оппонентов республиканской стратегии, хотя и прикрытой эвфемизмами «лидерство» и «историческая миссия», республиканцы могут привести страну как раз к такому результату.

Принятие положения о создании системы передовой обороны и нанесении превентивного удара против террористов и тех, кто их укрывает или преследует цель обладать ОМУ, и последующая война в Ираке сделали стратегические планы Соединенных Штатов более амбициозными, чем борьба с коммунизмом. Такая глобальная стратегия нашла широкую поддержку внутри страны, но положила начало серьезным разногласиям между США и их союзниками и попутчиками, привела к усложнению отношений с возможными объектами военных действий США после Ирака (Иран, Сирия). У многих стран зародились небезосновательные опасения, что борьба с терроризмом и распространением ОМУ служит прикрытием для расширения зоны американского военного присутствия (постсоветские страны Центральной Азии и Южного Кавказа), создания новых военных баз на Ближнем и Среднем Востоке (Ирак), так как базы в Саудовской Аравии стали уязвимы для действий террористов, для закрепления американского контроля над ресурсами этого региона (нефть).

Военно-силовые действия, которым был отдан приоритет перед дипломатическими и разведывательными, по мере развития событий в Ираке привели к нежелательным результатам: 1) появились серьезные сомнения, что Соединенным Штатам удастся сохранить даже малочисленную коалицию для действий в Ираке и в последующих акциях, весьма слабой выглядела перспектива создания коалиции для возможных действий против Ирана и КНДР также военно-силовыми методами; 2) продолжали расти антиамериканские настроения в разных странах; 3) сохранилась тенденция к обладанию ОМУ, как ответ на попытки США запугать отдельные страны.

Под вопросом оказался главный тезис авторов «доктрины Буша» – о демократизации стран Большого Ближнего Востока. Вызывает сомнения то, обладают ли США достаточным потенциалом и методологией для выполнения этой задачи. Как показали события в Ираке (а до этого в других регионах мира), военная сила имеет весьма ограниченное применение, так как для демократического строительства требуются иные средства и очень длительное время, а главное, желание и готовность населения страны – объекта демократизации воплощать в жизнь предлагаемую модель. Обращается внимание и на финансовые затраты, которые по отдельным оценкам, были весьма велики – около 100 млрд. долл. в год, и неизбежно возрастут. Если для страны с населением в 23 млн. человек требуются такие затраты, то для преобразования всего региона в течение ряда лет могут потребоваться колоссальные средства, что может привести Соединенные Штаты к банкротству^²⁹. Действия США в Ираке и в целом политика в отношении стран Большого Ближнего Востока не отвечают интересам их союзников в Европе и в других государствах, которые имеют здесь свои интересы и не заинтересованы в дестабилизации региона.

К концу первого срока администрации Буша США подошли к той черте, когда стало необходимо принять волевое решение о дальнейших действиях по мирорегулированию. Особую важность для американского руководства приобрел вопрос о том, как упрочить позиции сверхдержавы, а главное, как сделать статус мирового лидера легитимным, признаваемым большей частью мирового сообщества, и закрепить такое положение в международном праве. Проблема легитимности глобального лидерства Соединенных Штатов наиболее активно обсуждалась в 2004 году, когда подводились итоги деятельности президента Дж. Буша.

Законность политики мирового лидера должна быть обусловлена четырьмя факторами: 1) действиями в соответствии с международными нормами; 2) согласованием политики с планами и жизненно важными интересами союзников; 3) предпочтением сдержанности в политике; 4) приверженностью принципу согласия между ведущими мировыми державами. Администрация Буша продемонстрировала полное пренебрежение к международному праву, проигнорировала мнение международных организаций (ООН), своих союзников по НАТО, других ведущих мировых держав (Россия, Китай), закрепила военно-силовую модель, откровенно заявила о гегемонии. Заместитель государственного секретаря по вопросам контроля над вооружениями и международной безопасности Дж. Болтон заявлял, например, следующее: «Было бы очень большой ошибкой сохранять приверженность международным нормам, даже если в краткосрочной перспективе это соответствует нашим интересам, так как в долгосрочной перспективе сохранение верности международным нормам на руку только тем странам, которые хотели бы ограничить США в их действиях»^³⁰. Указанное мнение свойственно большинству республиканцев, и особенно откровенно об этом говорили в 1994–1996 гг. сенаторы Дж. Хелмс и Р. Доул, напугавшие избирателей излишней категоричностью.

По мнению авторитетных политологов Р. Такера и Д. Хендриксона, политика администрации Буша, военная по своим принципам, по духу и по методам, фактически переняла отдельные черты тех самых стран-«изгоев», против которых США воюют^³¹.

Противники гегемонии и глобального мессианства считают, что США не должны стремиться не только к такому статусу, но и вообще к статусу глобального лидера, так как это нереально в мире с цивилизационным многообразием. Многие страны не принимают гегемонию США, американское видение будущего мирового порядка, выступают за коллективное управление мировым развитием. По мнению Ч. Купчана, авторитетного специалиста по международным отношениям из Джорджтаунского университета, реализация «доктрины Буша» может привести не только к разгрому «Аль-Каиды», но и к полному уничтожению институтов, норм и союзов, составляющих основу мира и процветания современной международной системы^³².

Отрицая старый порядок как отживший, США не смогли представить новой лучшей модели порядка ХХI века, а то, что они предлагают, не принимается большей частью мирового сообщества. Можно привести следующие причины, объясняющие сложившуюся ситуацию. Во-первых, концепции «единственного полюса-гегемона», «демократической империи», «мирового судьи» (мирового шерифа) неконструктивны по сути и форме (еще и дискуссионны, с научной точки зрения). Во-вторых, Соединенные Штаты не могут четко сказать, какой должна быть инфраструктура нового порядка: вершина – США покоится пока что на старой пирамиде, которую они методично разрушают, не создавая взамен новых несущих конструкций: системы взаимосвязанных институтов и норм, защищающих не только США, но и другие державы. В третьих, Соединенные Штаты, продвигая свои интересы, используют двойной стандарт: они присвоили себе право на «абсолютный суверенитет», но отказали в этом праве остальным странам. В-четвертых, в том случае, когда разрушительная функция превалирует над созидательной, существует угроза роста нестабильности в мире и в положении сверхдержавы, что и произошло.

Авторитетный политолог из Школы перспективных международных исследований Университета Джонса Хопкинса М. Мэнделбаум убежден, что неправомерно ставить вопрос таким образом: «Или гегемония США, или мировой хаос и утрата передовых позиций». Критикуя гегемонизм вообще и республиканский в частности, он считает, что, во-первых, следует признать важность уже существующих международных институтов и механизмов, действующих в сфере безопасности и экономики, заняться их поддержанием и усовершенствованием, а не разрушением. А, во-вторых, признать важность взаимодействия с другими ведущими мировыми державами в решении задач распространения демократии и рыночной экономики, прежде всего, в России и Китае, затем в арабском мире, так как в одиночку решить их даже сверхдержава не сможет. Глобальные проблемы не решаются только оружием или американскими деньгами, так считает не только М. Мэнделбаум, но и другие сторонники коллективного мирорегулирования^³³.

Наблюдаемая в США «стабильность» в вопросах стратегии объясняется в значительной степени тем, что позиции консерваторов – традиционных и «ястребов» из числа республиканцев и неоконсервативных аналитиков из научно-исследовательских центров и неолибералов – «либеральных ястребов» из числа приверженцев Демократической партии и сотрудников либеральных научно-исследовательских центров, совпадают относительно содержания и методов глобальной стратегии. До тех пор, пока не произойдет четкого размежевания по стратегическим вопросам между демократами/либералами и республиканцами/консерваторами, американскому обществу будет трудно разобраться в правильности или пагубности проводимого курса. Положение усложняется тем, что мессианство и силовой национальный либерализм имеют прочные корни в американской политической культуре и в истории деятельности Демократической партии, а значит, от этого не так просто отказаться.

Повысился фактор ответственности сверхдержавы перед остальным миром. Вырос фактор уязвимости – не только для террористов (гегемон всегда вызывает оппозицию), но и для критики и противодействия невоенного характера. Любая ошибка гегемона, претендующего на решающее слово, воспринимается с усиленным оценочным вниманием, поэтому мирорегулирующие действия США, как бы ни стремились они к полной независимости, будут все активнее подвергаться коллективной корректировке.

Не решается и проблема управления миром после окончания биполярного регулирования. Как общемировой регулятор США пока не сумели утвердиться и добиться признания со стороны мирового сообщества в этом качестве. Наблюдается кризис эффективного управления международными процессами. Модель «крестовых походов» уже вызывает несогласие в мировом сообществе, американское общество также раскололось по этому вопросу.

Отдельные либеральные политологи считают, что мессианство в политике США ведет к негативным последствиям внутри страны и в мире: порождает рост националистического экстремизма в американском обществе, становится откровенной демонстрацией презрения и неуважения к интересам других государств, что не может оказывать стабилизирующего влияния на международную и внутриполитическую ситуацию^³⁴.

Ряд специалистов по международным отношениям говорят о необходимости возврата к реализму – к теории и к норме регулирования международных отношений, предлагают по-иному взглянуть на мир, делая акцент на реальных вызовах ХХI века^³⁵. При описании современного мира и происходящих процессов Т. Барнетт, специалист по проблемам безопасности, предлагает исходить из того, насколько те или иные страны развиваются в русле с глобализационными процессами (прежде всего, экономическими), и на этом основании выделяет две категории государств: «функциональное ядро» (Functioning Core) и «неинтегрированный остальной мир» или «разлом» (Non-Integrating Gap), разрывающий глобализирующиеся страны. Главной задачей внешней политики США он предлагает объявить вовлечение стран «неинтегрированного разлома» в процесс положительной глобализации.

Уже не в первый раз говорится о необходимости расширить «концерт» ведущих мировых держав, включив в него Северную Америку, Европу (старую и новую), Россию, Японию, Китай, Индию, Австралию и Новую Зеландию, Южную Африку, Аргентину, Бразилию, Чили, население которых составляет около 4 млрд. из 6 млрд. населения Земли. Руководство США очень упорно противилось не только сохранению основ реалистской теории и практики, но и фактическому признанию права России и Китая на участие в мирорегулировании как членов «нового расширенного ядра».

До сих пор США строили политику в соответствии с положением, по которому они могли действовать в одиночку и независимо от международных институтов и норм, когда это необходимо, по их мнению. Администрация Буша была уверена, что уже действуют новые нормы, введенные США, однако до сих пор они не принимаются мировым сообществом, прежде всего, странами «нового ядра» и рассматриваются как обоснование права сверхдержавы на самооборону. Жесткие заявления самой могущественной военной державы пугают остальной мир, поскольку остается неясным, до каких пределов могут пойти США в обеспечении своей безопасности, возникают опасения, что они пожертвуют безопасностью других стран ради своей собственной безопасности.

* * *

Проблема международного терроризма, которая должна была сплотить вокруг США не только союзников, но и оппонентов, поддержать и материализовать их глобальную миссию, привела к иным результатам. Наметился кризис сверхдержавного управления, и без легитимизации права Соединенных Штатов на руководство миром заниматься мирорегулированием сверхдержаве будет нелегко (или невозможно).

О необходимости корректировки внешнеполитической стратегии – ее идеологии, целей и методов, как отмечалось выше, писали и продолжают писать отдельные политологи. Однако, как показывает анализ идейно-политических дискуссий в США в начале ХХI века и что подтверждают выводы американских аналитиков, в обеих партиях оппозиция и противники реализуемой США стратегии (так называемые «реалисты-голуби») очень малочисленны и политически слабы.

Успешное для США окончание холодной войны и уникальная сверхдержавность не позволяют реалистам заговорить в полный голос (из-за обвинений в антипатриотизме), любые их аргументы блекнут перед перспективой утверждения американоцентричного мира. Некоторые эксперты опасаются, что только событие, подобное Вьетнамской войне, может заставить американское руководство изменить стратегию и повернуть общественное мнение против стратегии превосходства (гегемонии) и силовых методов ее реализации^³⁶.

Дискуссии в американском политико-академическом сообществе продолжаются. Вернуть Соединенным Штатам привлекательность и законность претензий на глобального лидера – вот в чем видят основную задачу американской политики демократы и либеральные политологи. Для этого США все-таки придется пойти на изменение своей позиции по глобальной стратегии, а главное, по методам ее реализации, признать, что де-факто новое ядро уже существует и им выгоднее быть в нем признанным лидером.

Глава III

ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 2004 ГОДА: ВОПРОСЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ

Важнейшей особенностью избирательной кампании 2004 года был тот факт, что вопросам внешней политики и национальной безопасности отводилась первостепенная роль в ходе предвыборных дебатов. Характерно, что в принятых летом 2004 года платформах Республиканской и Демократической партий большая часть посвящена внешнеполитическим проблемам.

Ключевая роль внешнеполитических проблем в избирательной кампании – явление редкое, но с учетом специфики переживаемого Соединенными Штатами этапа исторического развития и характерных особенностей современной мировой ситуации, вполне объяснимое. Впервые со времен окончания Второй мировой войны страна столкнулась с потребностью выработки новой глобальной долгосрочной стратегии, которая учитывала бы в должной мере не только коренные перемены в мировом развитии в 90 х годах и в начале XXI века, но и воздействие этих перемен на внутриполитическую ситуацию.

Критика «нового унилатерализма» республиканцев

Оценивая результаты внешнеполитической деятельности республиканской администрации Дж. Буша в течение первого срока, нельзя сказать, что она не достигла ничего позитивного: было принято окончательное решение о создании системы национальной ПРО, и США удалось без конфликта с Россией выйти из Договора по ПРО 1972года; был успешно осуществлен второй этап расширения Североатлантического альянса, принята перспективная программа модернизации НАТО. Все это, несомненно, расширило возможности США влиять на развитие стратегической ситуации в Юго-Восточной Европе, на Балканах и в странах Балтии. Заметно укрепились позиции Соединенных Штатов в Кавказском регионе, что значительно облегчает доступ американских компаний к нефтяным и газовым ресурсам. США добились военного присутствия в постсоветской Центральной Азии, получив тем самым дополнительные рычаги воздействия на политику России и Китая. Неслучайно многие наблюдатели на Западе называют военные базы США и НАТО в этом регионе инструментом «мягкого сдерживания» Китая. Американская внешнеполитическая элита едина в том, что главный «геополитический приз» для Америки после распада СССР – это установление контроля в Евразии. Сегодня неевразийское государство – США играет на этом материке важную роль, и сохранение американского доминирования в современной системе международных отношений непосредственно зависит от того, насколько долго и эффективно им удастся удержать свои позиции на огромных евразийских просторах. Несомненным достижением администрации было заметное улучшение отношений с Китаем, расширение взаимного сотрудничества в торговой, экономической и политической сферах. Американское руководство видит именно в КНР ключевого партнера в решении кризиса, связанного с ядерной программой КНДР.

Однако в том, что касается борьбы с международным терроризмом, снижения опасности распространения ОМУ, а тем более войны в Ираке и послевоенной реконструкции этой страны дела обстоят намного сложнее.

Администрация Дж. Буша сделала вывод о том, что все, связанное с международным терроризмом, расползанием ОМУ, и есть главная угроза безопасности США, самому их существованию. К. Райс признавала: «Подобно Перл-Харбору, 11 сентября 2001 года навечно изменило жизнь каждого американца и стратегические перспективы Соединенных Штатов. 11 сентября породило острое ощущение нашей уязвимости от нападений, обрушившихся на нас без всякого предупреждения. В те страшные часы и дни, что последовали за этими атаками, мы сделали вывод: единственная реальная защита от такого рода угрозы – это искоренить ее, уничтожить сам ее источник, воздействовать на ее идеологические основы»^³⁷.

Руководство США отдавало себе отчет и в том, что борьба с терроризмом – весьма длительная задача, решение которой требует комплексного подхода. «Нанесение поражения терроризму, – подчеркивал тогдашний государственный секретарь К. Пауэлл, – является одним из приоритетов, который требует не только военных действий в целях ликвидации отдельных террористов и сдерживания государств, оказывающих им поддержку, но также и многостороннего сотрудничества в обеспечении правопорядка и предоставлении разведывательной информации. Борьба должна включать как усилия, направленные на подрыв терроризма в качестве инструмента политики, так и ослабления глубинных истоков мотивации терроризма и привлечения соответствующих кадров»^³⁸.

Иными словами, администрация Дж. Буша в целом исходила из того, что завершение холодной войны повлекло за собой огромную трансформацию международной ситуации с точки зрения обеспечения национальной безопасности США: «Новые смертельные вызовы, – подчеркивалось в принятом осенью 2002 года документе «Стратегия национальной безопасности США», – возникли от государств-«изгоев» и террористов. Ни одну из этих современных угроз нельзя сопоставить с разрушительной силой, которая была накоплена против нас Советским Союзом. Тем не менее природа и мотивации этих новых соперников, их решимость обрести разрушительный потенциал, которым располагают только самые сильные мировые державы, большая вероятность того, что они используют оружие массового уничтожения против нас, делают сегодняшнюю среду безопасности более сложной и опасной»^³⁹.

Однако в реальной политике администрации взяли верх те силы, которые считали, что США в состоянии в одиночку, полагаясь в основном на свою военную мощь, нанести решающее поражение «Аль-Каиде», а затем и странам «оси зла», прежде всего, Ираку. Некоторые американские политологи назвали такой подход «новым унилатерализмом», суть которого заключается «в отказе Соединенных Штатов от роли “покладистого гражданина мира” и в беззастенчивом преследовании своих собственных целей»^⁴⁰. По данным американской печати, приверженцы силовых решений разработали далеко идущий план борьбы с международным терроризмом и странами «оси зла», который предусматривал морскую блокаду Северной Кореи, открытую поддержку иранской оппозиции, предъявление ультиматума Сирии, обвиняемой Вашингтоном в поддержке террористов, перевод Саудовской Аравии в разряд враждебных по отношению к США государств^⁴¹. Если бы администрация пошла по пути реализации данного плана, то это привело бы к серьезному обострению международной ситуации.

Демократическая партия построила свою кампанию на критике уязвимых мест во внешней политике республиканской администрации, и прежде всего в таких ключевых областях, как международный терроризм, война в Ираке, отношения с европейскими союзниками, с Российской Федерацией и др. Дж. Керри, кандидат от Демократической партии, начинал избирательную кампанию именно с изложения своих принципиальных подходов к внешнеполитическим делам и обеспечению национальной безопасности. 3 декабря 2003 года в своей программной речи «Как обеспечить бóльшую безопасность Америки» он выдвинул концепцию «прогрессивного интернационализма» в противовес «ошибочному унилатерализму» Дж. Буша: «Сегодня наступил как раз тот момент, когда мир нуждается в новом американском лидерстве, которое опиралось бы на прогрессивный интернационализм, наши базовые ценности и спокойную уверенность в правоте проводимого нами курса. Соединенным Штатам вновь следует продемонстрировать свою решимость. Америка должна использовать дипломатические методы в создании союзов, которые обеспечивали бы коллективную безопасность. Тем более в условиях, когда безопасность Америки зависит от консолидации сил свободы, а участие США в формировании более прочного мира – неотложный императив нашего времени»^⁴².

Его напарник по кампании сенатор Дж. Эдвардс, выдвинутый кандидатом на пост вице-президента, также отмечал, что, учитывая традиции, заложенные американскими президентами Ф. Рузвельтом и Г. Трумэном, «Соединенные Штаты должны использовать возможности, создаваемые современным этапом мирового развития для того, чтобы решить вопрос: каким образом и для чего следует использовать свою мощь – для отражения угроз, продвижения благосостояния и свободы, или предоставления помощи тем, кто в ней нуждается». Он также сделал акцент на том, что следует укреплять международные институты и союзы, которые помогут Америке ответить на эти вызовы^⁴³.

Попытка играть на антивоенных настроениях имеет в США свои ограничители, особенно с учетом того, что угроза новых террористических актов остается высокой. Эти ограничители коснулись и Демократической партии. На начальном этапе избирательной кампании сенаторы, выбывшие впоследствии из борьбы, Дж. Либерман и Р. Гепхардт, генерал У. Кларк, да и сам Дж. Керри, резко выступили против Г. Дина, которого рассматривали в качестве наиболее вероятного кандидата в президенты от Демократической партии в конце 2003 года, за его «антипатриотическую позицию» по Ираку, особенно за заявление, что арест С. Хусейна «не укрепил безопасность американцев»^⁴⁴. Возможно, это и стало одним из решающих факторов краха кампании Г. Дина (ему также вменяли слишком большую «наукообразность» предлагавшейся программы, делавшей ее непонятной для простого американца). Да и поражение самого Дж. Керри на выборах 2004 года в немалой степени связано с тем, что он оказался не в состоянии предложить какую-либо разумную альтернативу политике администрации Дж. Буша в Ираке.

В своей статье «Сотрудничать, бомбить или угрожать?» М. Олбрайт, занимавшая в администрации Клинтона пост государственного секретаря, весьма негативно оценила результаты односторонних силовых действий администрации Буша, которая, вместо того, чтобы сосредоточить усилия на дальнейшей борьбе с «Аль-Каидой», приняла решение о вторжении в Ирак, выступила с угрозами применить военную силу по отношению к другим странам. Это, по её мнению, обернулось «непредвиденными и весьма плачевными последствиями» для интересов США: «Беда в том, что президент Буш изменил первоначальную постановку вопроса. Он уже не просто требует бороться с «Аль-Каидой», а требует теперь и бороться с «Аль-Каидой», и поддержать вторжение в арабскую страну, и одобрить доктрину превентивного удара – все в едином пакете. Перед лицом такого выбора многие стойкие противники «Аль-Каиды» все же пришли к заключению, что с Америкой им не по пути. Точно так же некоторые иракцы дают понять, что они находятся в оппозиции и к Саддаму, и к тому, кто освободил их от его диктата»^⁴⁵. Аналогичную оценку высказал и известный американский политолог Зб. Бжезинский: «Парадокс: Америка находится в зените своего могущества, а ее геополитические позиции – на очень низком уровне. Доверие к нам падает, стена отчуждения вокруг нас растет. Мы лишились поддержки даже ближайших союзников… Кризис доверия к США вызван страхом перед ними. Страхом перед страной, которая сама насаждает страх и которую периодически охватывают приступы паники. Настала пора честно спросить себя: можно ли в принципе нести бремя глобального лидерства на основе философии страха? Можно ли заручиться мировой поддержкой, в том числе со стороны старых друзей, используя принцип «кто не с Америкой – тот против нее?».

Прежде всего, стала очевидной ограниченность военной силы как инструмента противодействия терроризму. Профессор Гарвардского университета Дж. Най-мл. отмечал, что все высокоточные бомбовые удары в Афганистане, хотя и помогли свергнуть правительство талибов, уничтожили лишь малую часть сети «Аль-Каиды», которая сохранила свои ячейки примерно в шестидесяти государствах. «Частичный характер достигнутого в Афганистане успеха, – писал Дж. Най, – не доказывает правоту “новых унилатералистов”; он, скорее, лишь подчеркивает дальнейшую необходимость международного сотрудничества. Лучшим ответом транснациональным террористическим сетям будет создание сети сотрудничающих государственных ведомств»^⁴⁶.

Многие демократы вообще поставили под вопрос целесообразность войны против Ирака, полагая, что можно было бы ограничиться традиционной политикой «сдерживания», взаимодействием с ООН, союзниками, умеренными арабскими режимами. По их мнению, если бы у власти был А. Гор, то он мог бы сделать иные выводы из разведданных о деятельности иракского режима и решить, что война с Ираком, хотя и допустима, но не являлась в краткосрочной перспективе основным средством обеспечения безопасности США.

Дж. Керри, как и ряд его коллег-демократов, в принципе не исключал возможности, если этого потребуют обстоятельства, использования военной силы в целях разоружения Ирака и свержения опасного режима С. Хусейна. Однако за несколько месяцев до начала военной акции против Ирака Дж. Керри энергично настаивал на необходимости самых активных дипломатических усилий по созданию по возможности самой широкой международной коалиции, которая могла бы помочь Америке решить исключительно сложные проблемы послевоенного устройства страны: «Нам следует обратить особое внимание на то, чтобы не выступать в одиночку (если, конечно, обстановка позволит поступить таким образом). Сложности и издержки послевоенного урегулирования в Ираке будут куда меньшими, если оно будет достигаться с участием ООН».

Об этом же писали многие политики и эксперты близкие к демократам. Так, Л. Корб, бывший заместитель министра обороны США, говорил следующее: «Для того, чтобы расправиться с террористами, которые угрожают США, эта война была не нужна. И в долгосрочном плане она может лишь навредить национальной безопасности Америки. Мы зарядили энергией организации типа «Аль-Каиды», которые будут планировать новые чудовищные акции против нас и наших друзей… Количество жертв с нашей стороны уже перекрыло все плюсы этой войны. Конечно, все согласны: миру стало лучше оттого, что Саддам свергнут. Но главный вопрос, который стоит перед нами, – какова конечная цена его свержения? Если бы мы знали, что за первый год войны погибнет 600 наших солдат и офицеров, а 3 тысячи будут ранены, американцы, может быть, и не поддержали бы эту войну»^⁴⁷.

Дж. Керри, характеризуя ситуацию с Ираком, заявил: «Теперь мы видим, что администрация начала войну, не имея продуманного плана обеспечения мира. Пришло время осознать эту истину и изменить курс, т.е. обеспечить поддержку послевоенного устройства Ирака мировым сообществом для блага нашей страны, сохранения позиций Америки в мире, но, прежде всего, для блага наших людей в военной форме»^⁴⁸.

Критиков политики Дж. Буша в Демократической партии весьма беспокоило и то, что в случае возникновения серьезного кризиса в другом регионе мира, у Соединенных Штатов попросту не будет достаточного количества боеспособных сил для вмешательства, если они сочтут это целесообразным: «Единственное решение для администрации Дж. Буша – отмечалось во влиятельной газете «Интернэшнл гералд трибюн», – состоит в том, чтобы вернуться к разумной внешней политике, начав с выработки более кооперационного и менее разрушительного подхода к отношениям с союзниками в Европе, которые могли бы облегчить Америке ее военное бремя»^⁴⁹.

«Стратегия партнерства» – подновленный вариант
внешнеполитического курса республиканцев

В ходе предвыборной борьбы президент Дж. Буш, помощник президента США по национальной безопасности К. Райс, государственный секретарь К. Пауэлл концентрировали внимание на тех направлениях внешней политики администрации, которые могли быть скорректированы в будущем с целью создания более позитивного образа США в глазах американской и мировой общественности.

Во-первых, главным приоритетом во внешней политике по-прежнему объявлялось противодействие международному терроризму и расползанию ОМУ, что, как напомнил К. Пауэлл, продолжает оставаться «самой большой опасностью для жизни американцев»^⁵⁰. Президент Дж. Буш, уточняя подход администрации, делал упор на то, что в действительности речь идет именно о войне с терроризмом, которую США твердо намерены выиграть: «После хаоса и ужасов 11 сентября недостаточно бороться с нашими врагами с помощью юридических документов. Террористы и их сторонники объявили войну Соединенным Штатам, и они получили ту войну, к которой стремились». Подчеркивая, что Америка занимает наступательную позицию в войне с террором, президент, тем не менее, напомнил американцам, что эта война далека от завершения и будет достаточно длительной: «Самая большая наша ответственность – активная защита американского народа. Со времен событий 11 сентября 2001 года прошло 28 месяцев, т.е. более двух лет без новых атак на американской территории. Это порождает ощущение, что опасность осталась позади. Такие настроения понятны, комфортны, но ошибочны… Террористы продолжают плести заговоры против Америки и цивилизованного мира. Но благодаря нашей решимости и мужеству эта опасность будет устранена»^⁵¹.

Во-вторых, республиканская администрация, не собираясь отказываться от концепции превентивных ударов, стремилась преподнести ее в более взвешенной форме. В своей статье «Стратегия партнерства» К. Пауэлл попытался обосновать необходимость сохранения концепции следующими аргументами: противники США должны чувствовать, что они сталкиваются с большой опасностью. Поддержание определенного уровня нервозности среди групп террористов усиливает вероятность того, что они могут свернуть свою активность или совершат ошибки, в результате чего могут быть схвачены. Также надо дать понять тем государствам, которые сочувствуют терроризму – не в силу идеологических причин, а в силу прагматических стремлений извлечь из этого определенную выгоду, – что они могут заплатить за это большую цену. И, наконец, госсекретарь сделал акцент на том, что не следует преувеличивать масштабы превентивных действий во внешней политике, а тем более говорить об их основополагающей роли в стратегии США в целом: «Превентивные удары применимы только в случае угроз со стороны террористических групп, а не государств, которых нельзя сдержать. Они никогда не предназначались в качестве замены «сдерживанию», а выступали только в роли дополнения к нему». И уж совсем ничего общего, – уверял госсекретарь, – превентивные удары не имеют с ракетным шантажом времен холодной войны^⁵².

В-третьих, и это, пожалуй, было самым важным – республиканцы сделали особый упор на то, что главным в их политике станет ориентация на партнерство, прежде всего с союзниками по НАТО, азиатскими союзниками, международными организациями, в том числе и с ООН. Признаки подобного рода корректировки уже начали проявляться в 2004 году США во взаимодействии с союзниками по НАТО и МАГАТЭ добились отказа Ливии от программы создания ОМУ, принудили Иран подписать специальный протокол к Договору о нераспространении ядерного оружия, в котором содержится обязательство этого государства продолжать работать над ядерными программами в сугубо мирных целях.

Дж. Буш отверг рекомендации некоторых «ястребов» в администрации применить военную силу против КНДР, более того, выразил намерение оформить соответствующее обязательство в двустороннем соглашении с этой страной. Соединенные Штаты предпочли решать ядерную проблему КНДР в формате «шестерки» (США, Китай, Россия, Япония, КНДР, Южная Корея). Такие шаги были призваны показать, что партнерство является ключевым элементом американской стратегии и не является попыткой переложить ответственность на других, а, наоборот, предусматривает взаимодействие с ними.

Однако заверения в стремлении к партнерству в значительной мере ослаблялись постоянным напоминанием о том, что США, если это потребуется, не колеблясь, пойдут на односторонние действия. «С самого начала, – утверждает президент Дж. Буш, – мы стремились обеспечить международную поддержку наших операций в Афганистане и Ираке, и нам в значительной мере удалось такую поддержку получить (что не вполне соответствует действительности. – П.П.). Тем не менее, существует разница между руководством коалицией, состоящей из множества государств, и уступками возражениям со стороны лишь некоторых из них. Америка никогда не будет спрашивать разрешения при решении вопросов обеспечения своей безопасности»^⁵³.

В-четвертых, в заявлениях и выступлениях республиканских политиков стал чаще делаться упор на то, что окончание холодной войны, другие важнейшие перемены последних десятилетий открывают «эру сотрудничества» в международных отношениях. К. Пауэлл выделил ряд ключевых последствий таких перемен для внешней политики США в ХХI веке:

впервые со времен XVII века, когда стали появляться национальные государства, международное сообщество получило шанс построить мировой порядок, при котором великие державы будут мирно конкурировать, а не постоянно готовиться к войне. Сегодня крупные державы находятся в одной лодке;
международные отношения носят сегодня качественно новый характер, и надо бросить силы на решение общих проблем и тем самым добиться положительных результатов для всех. Одна из таких проблем – терроризм, и США мыслят борьбу с ним и победу над ним только в сотрудничестве с другими крупными странами. Нельзя допустить того, чтобы мир получил новую угрозу после исчезновения угрозы, исходившей от холодной войны. Победа дела свободы обернется в таком случае пустым звуком;
наличие общих интересов дает огромный шанс Америке построить нормальные отношения со всеми крупными мировыми державами одновременно. Конечно, с многими из них давно существуют дружественные отношения. При этом самые значительные из них находятся в рамках НАТО;
не сбылись предсказания, что с окончанием холодной войны НАТО исчезнет, а отношения с ЕС приобретут конфронтационный характер. НАТО не только выжила, но членство в ней и ее функции расширились. Что касается отношений США с Европейским Союзом, то никогда ранее повестка дня этих отношений не была столь широкой и значимой для обеих сторон – начиная от продвижения свободной торговли и кончая общими усилиями по предотвращению расползания ОМУ. У США есть разногласия с некоторыми из самых старых и наиболее ценных союзников по НАТО. Но это расхождения между друзьями. Трансатлантическое партнерство базируется столь прочно на основе общих интересов и ценностей, что ни вражда отдельных политиков, ни временные расхождения не могут его поколебать. У Америки есть новые и старые друзья в Европе. В конце концов, все они лучшие друзья, именно поэтому президент США и говорит о партнерстве, а не о полярности, когда заходит речь о Европе;
утверждается, что мир должен двигаться к многополярному миру, однако США с этим не согласны, и не потому, что отвергают конкуренцию и многообразие, а потому, что считают более мудрым работать над преодолением расхождений, нежели и дальше усиливать разногласия, акцентируя внимание на полюсах – всемогущих государствах, многие из которых разделяют общие ценности. Администрация по-прежнему намерена уделять первостепенное внимание отношениям с ведущими державами, особенно с теми, с которыми у США были трудности в прошлом, – Россией, Китаем, Индией.

Трактовка республиканцами перспектив мирового развития и роли США в становлении нового мирового порядка сместила акценты с унилатерализма на сотрудничество, что в конечном счете помогло им побороть демократов, у которых тезис о международном сотрудничестве занимал основное место в предвыборной программе.

«Прогрессивный интернационализм»
Дж. Керри – альтернатива демократов

Выступления кандидата на пост президента США от Демократической партии сенатора Дж. Керри, сошедших к дистанции его коллег (Г. Дина, У. Кларка и др.) не давали оснований полагать, что в них содержалась полновесная альтернатива республиканскому курсу. Тем не менее, налицо ряд отличий в подходах демократов к внешней политике, обеспечению национальной безопасности США. Их можно было бы свести к следующему:

1. Демократы убеждены: Америке необходимо более полно учитывать глубину и масштабы происшедших и происходящих в мире перемен, не ограничиваться констатацией всемогущества США, не переоценивать возможностей в одиночку решать сложнейшие международные проблемы. Дж. Керри заявлял: «Америка должна проводить принципиальную дипломатию, поддерживаемую несомненной военной мощью, опирающуюся на национальные интересы, а не на логику “игры с нулевой суммой” (логику политики силы), дипломатию, которая обязывает Америку руководить движением мира к свободе и процветанию. Необходимо взять на вооружение лозунг смелого прогрессивного интернационализма, в фокусе которого находятся не только неотложные и непосредственные вопросы, но подспудные опасности, которые могут усиливаться на протяжении лет и десятилетий, опасности, начинающиеся с отрицания демократии и кончающиеся разрушительными вооружениями, ужасной бедностью и эпидемиями. Эти опасности не являются только проблемами формирования международного порядка, но важнейшими проблемами нашей собственной национальной безопасности».

2. Соединенным Штатам необходимо более внимательно и тонко относиться к распределению мощи и влияния в мире. Оно стало сложнее, чем кажется на первый взгляд. Дж. Керри и разделяющие его взгляды политики и эксперты считают, что мировая политика превратилась в своего рода трехмерную шахматную игру, в которой можно победить, только играя одновременно и по вертикали, и по горизонтали. На верхнем уровне представлены классические военные аспекты отношений между государствами – здесь США, по всей вероятности, останутся единственной супердержавой в обозримой перспективе, и можно говорить об однополярности или гегемонии в традиционном смысле. А вот на среднем уровне, международной экономики, распределение мощи уже носит многополярный характер. США не могут добиться желаемых результатов ни в торговле, ни в сфере антимонопольного или финансового регулирования без согласия ЕС, Японии и других стран. Вряд ли к такому распределению сил применимо словосочетание «американская гегемония». Наконец, на нижнем уровне, на уровне транснациональных отношений, взаимодействие между государственными и негосударственными игроками характеризуется хаотичностью. Здесь абсолютно бессмысленно говорить об «однополярном мире» или «американской империи». А ведь именно эти вопросы сегодня стремительно вторгаются в мир большой политики. «Новые унилатералисты» почти полностью поглощены тем, что происходит на верхнем уровне, а именно решениями классических военных проблем. «Эти люди, – подчеркивает Дж. Най-мл., – принимают необходимое за достаточное; они – одномерные игроки в трехмерной игре. В долгосрочном плане их подход к реализации новой стратегии гарантирует поражение»^⁵⁴.

3. И, наконец, демократы подчеркивают ограниченность использования американского превосходства для решения многих задач внешнеполитической стратегии США в нынешнем столетии. Проблема для Соединенных Штатов в ХХI веке состоит в том, что все происходящее в мире все больше и больше выходит из-под контроля даже самого сильного государства. Хотя США успешно применяют традиционное «жесткое давление», эти меры не вполне соответствуют переменам в мировой политике, вызванным глобализацией. Парадокс американского могущества заключается в том, что в мировой политике самое сильное со времен Древнего Рима государство лишено возможности в одиночку реализовывать свои наиболее значимые международные цели. Кроме того, США не хватает ни международных, ни внутренних возможностей для разрешения конфликтов внутри других сообществ, а также для контроля за транснациональными процессами, угрожающими американцам в их собственной стране. В решении многих сегодняшних ключевых проблем современности, таких как международная финансовая стабильность, наркоторговля, распространение болезней и, особенно, новый терроризм, невозможно добиться успеха с помощью одной лишь военной силы: её применение зачастую может причинить только вред. Учитывая это, США должны мобилизовать усилия международных коалиций для противодействия этим общим угрозам и вызовам. Обесценивая силу «мягкого давления» и роль международных институтов, коалиция «новых унилатералистов» лишает Соединенные Штаты нескольких наиболее важных инструментов реализации «Стратегии национальной безопасности», адекватной современным международным условиям. Если, подчеркивают политики-демократы, унилатералистам удастся продолжить этот курс, то США могут не пройти испытание историей, т.е. не сумеют использовать свою сверхдержавную мощь для защиты американских ценностей в неопределенном и непредсказуемом будущем.

4. Позиция демократов по вопросу борьбы с терроризмом отличается от республиканской. Они считают, что следовало уделить больше внимания, прежде всего, защите территории США, повысить роль разведывательных служб и Национальной гвардии. По их оценкам, Министерство внутренней безопасности неудовлетворительно выполняло свои функции. Демократы выступили за возрождение «жестких» (постоянно действующих) альянсов, против замены их «коалициями желающих», что предпочла делать администрация Буша. Политика Дж. Буша, сделавшего ставку на односторонность, привела к изоляции Америки от ее союзников и поставила под сомнение то, что было сделано всеми послевоенными американскими президентами, начиная с Ф. Рузвельта. Дж. Керри заявил, что необходимо не только возрождение старых альянсов в Европе и Азии, но и строительство нового глобального альянса для противодействия терроризму. Сделал акцент на том, что для успешной борьбы с терроризмом нужны не только силовые возможности, но и принятие мер социального характера, не в последнюю очередь по снижению масштабов бедности в развивающихся странах, по устранению источников терроризма, с тем, чтобы не допустить ситуации, при которой ядовитые корни терроризма могут вновь прорасти^⁵⁵. Именно по инициативе сенатора Дж. Керри в 2002 году Конгрессом США был принят закон о значительном увеличении ассигнований на борьбу со СПИДом, туберкулезом и малярией и о разработке Соединенными Штатами пятилетнего плана борьбы со СПИДом в глобальном масштабе.

Представители Демократической партии высказывали мысли о том, что преувеличение опасности терроризма сопряжено с угрозой просмотреть другие, более серьезные, долгосрочные проблемы и риски для национальных интересов США в системе мировой политики, прежде всего, связанные с перспективами формирования новых центров мощи и влияния (Европа, Китай, Япония и др.), нарастания нестабильности в ряде регионов мира, особенно на Ближнем Востоке.

Дж. Керри высказался за активизацию усилий США по налаживанию многосторонних усилий в послевоенном урегулировании в Ираке – привлечение стран НАТО, расширение роли ООН, оговариваясь при этом, что для такого урегулирования нужен «некий разумный срок». «Победа в установлении мира в Ираке, – заявил Дж. Керри, – имеет для нас критическое значение, поскольку это окажет решающее воздействие на общий ход войны с терроризмом … Мы в буквальном смысле слова не можем допустить провала»^⁵⁶.

5. В области безопасности кандидат от Демократической партии первостепенное значение отводил активизации усилий по предотвращению распространения ОМУ, обеспечению сохранности ядерных арсеналов. В частности, по его мнению, эта проблема не решена в России должным образом.

В процессе обсуждения осенью 2002 года в Сенате США Договора между РФ и США о сокращении стратегических наступательных потенциалов он внес поправку о целесообразности представления Белым домом ежегодных докладов Конгрессу о ходе выполнения Договора и о положении дел с ядерной безопасностью в РФ. Договор, по его мнению, несет с собой риски увеличения опасности похищения ядерных материалов в силу того, что предусматривает складирование тысяч боеголовок: «Если мы хотим укрепить безопасность Америки, а мы должны это сделать, необходимо добиваться большего, чем подписание косметических договоров, которые не ведут к уничтожению ядерного арсенала России»^⁵⁷.

В статье «В Московском договоре полно брешей» Дж. Керри говорил о своих опасениях: «Наиболее слабой стороной договора является отказ от подхода рейгановской администрации “доверяй, но проверяй”. Администрация утверждает, что в порядке выполнения договора нет нужды, учитывая новые стратегические отношения с Россией. Это близорукая позиция. Проверка исполнения обязательств – это требование, которое позволит обеспечить американскую безопасность даже при самых неантагонистических отношениях. Главная же проблема с договором заключается в том, что он может создать дополнительные возможности для хищения ядерных материалов и деятельности террористов вследствие расширения российских ядерных арсеналов»^⁵⁸.

Дж. Керри выступал против выхода США из Договора о всеобщем запрещении ядерных испытаний, справедливо полагая, что это породит сомнения у многих государств в искренности намерений Америки положить конец распространению ОМУ. Попадание же ОМУ в руки террористов представляет сегодня, по оценке сенатора, самую серьезную угрозу международной безопасности и заслуживает неотложных и глобальных мер.

6. Наконец, лидеры Демократической партии и близкие к ней политики и эксперты высказались за проведение серьезных национальных дебатов о новой глобальной роли США в XXI веке с учетом уроков американской войны в Ираке, в условиях обострения новых угроз и вызовов международной безопасности. При этом демократы придерживаются мнения, что если США будут согласовывать свои действия с другими странами, и прежде всего с союзниками, то они будут «сверхдержавой-плюс», а в противоположном случае – «сверхдержавой-минус».

7. Что касается американо-российских отношений, то эта тематика прямо в выступлениях кандидата-демократа не затрагивалась. Однако из общей тональности и содержания заявлений Дж. Керри и других политиков и экспертов следовало, что в случае победы демократов, нельзя было исключать усиления трений в отношениях США и России. Можно было ожидать изменения подхода США к борьбе с терроризмом и распространением ОМУ, что, скорее всего, привело бы к снижению роли России как партнера Соединенных Штатов в борьбе с этими угрозами, и ее действия могли бы трактоваться как один из источников подобных угроз, в частности, в сфере расползания ОМУ. Приход демократов к власти в США мог бы также усилить моралистский крен в политике Вашингтона, привести к усилению критики в адрес РФ за ее действия в Чечне, за «возрождение полицейского государства», за «экспансионизм» в отношении новых независимых государств и т.д.

Советник Дж. Керри по внешней политике М. Медиш высказал мнение, что президент-демократ, если бы он пришел к власти, вряд ли преподнес бы России больше приятных сюрпризов, чем Дж. Буш. Во время правления Буша, полагает он, «диалог между странами свелся только к обсуждению вопросов безопасности, стал неестественно узким». Он высказал убеждение в том, что если Буш останется президентом, такие вопросы, как война в Чечне, вновь займут большое место в повестке двухсторонних отношений: «Ведь она свидетельствует о многих болезнях в России. Это проблема отношений между различными этническими группами в России, это проблема Российской армии, это неспособность российских властей решать проблемы политическими методами»^⁵⁹.

Администрация Дж. Буша с трудом отбивалась от критики своего курса в отношении России в американских СМИ, в Конгрессе США. В качестве контраргументов Белый дом заявлял, что становление демократии в России – это длительный исторический процесс, страна не может в одночасье избавиться от тяжелого груза своей истории. Но при этом высказывалась и озабоченность по поводу некоторых тенденций во внутриполитической жизни в России. В специально написанной для «Известий» статье «Партнерские отношения: работа продолжается» К. Пауэлл недвусмысленно подчеркнул, что «более прочное партнерство» между США и Россией будет зависеть от масштабов демократических преобразований в российском обществе^⁶⁰.

Как и у демократов, отношения с Россией не заняли у республиканцев заметного места в предвыборных выступлениях и в платформе. Посол США в России А. Вершбоу сказал еще до начала активной избирательной кампании: «Я не думаю, что отношения с Россией будут стоять в центре внешнеполитических дебатов. У США есть гораздо более значимые и противоречивые, с точки зрения избирателей, проблемы: положение в Ираке и глобальная война с терроризмом. Кроме того, между Республиканской и Демократической партиями существует консенсус по тому, как следует строить отношения с Россией, каковы главные интересы США и каким должен быть подход. Никто из серьезных американских политиков не критикует то, как в целом развивались отношения с Россией за последние четыре года. Наоборот, все стремятся к большему партнерству с ней и одновременно призывают к способности решать такие в высшей степени сложные противоречивые вопросы, как ядерные программы Ирана и Северной Кореи, деятельность ближневосточного «Квартета» и так далее. То есть, по моему мнению, отношения с Россией не станут этаким «политическим футболом» между кандидатами на пост президента США. С другой стороны, – отмечал А. Вершбоу – многие российские наблюдатели совершают грубую ошибку, когда считают те заявления и мнения, которые высказывали К. Пауэлл, К. Райс и сам президент Буш о проблемах демократии в России, предвыборной риторикой, не имеющей к реальной политике никакого отношения. Наоборот, эти проблемы будут в российско-американских отношениях и после ноября сего года»^⁶¹.

Глава IV

«СТРАТЕГИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ» И ПРОБЛЕМА ДВУХПАРТИЙНОГО КОНСЕНСУСА

Внешняя политика
«военного времени»

Характер новой главной угрозы для Америки был сформулирован в основополагающем документе – представленной в сентябре 2002 года «Стратегии национальной безопасности Соединённых Штатов». «Защита нашей страны от ее врагов является первым и главным обязательством федерального правительства. Сегодня эта задача сильно изменилась. Чтобы угрожать Америке, врагам в прошлом были нужны огромные армии и большой промышленный потенциал. Теперь тайные сети отдельных лиц могут приносить на наши берега большой хаос и страдания, тратя меньше денег, чем стоит один танк. Террористы организуются, чтобы проникать в открытые общества и обращать мощь современных технологий против нас», – говорится в этом документе^⁶².

При этом, словно предваряя последовавшие позднее упреки в односторонности своих действий, в нежелании координировать свои действия с союзниками в Европе, Дж. Буш постоянно делал акцент на том, что США не намерены вести борьбу изолированно от союзников, не намерены ограничиваться оборонительными действиями, а будут оказывать мобилизующее воздействие на союзников, все мировое сообщество, выстраивая широкие международные коалиции

Blog

Итоги первого срока администрации буша москва

Содержание