В. В. Виноградов к изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20

270


Словесное указание на производителей действия становится излишним, так как представление о них заключено в соответствующих глаголах. Такое построение предложений отчасти находится в связи с тем, что чаще всего в повестях Аввакума на переднем плане картины рисуются лишь два ряда движений — самого протопопа и, как контраст к ним, его врагов.

Примеры: „Сидѣлъ тутъ я четыре недѣли. В то время послѣ меня взяли Логина, протопопа Муромского; в соборной церкви при царѣ остригъ в обѣдню“ 17: Ср. за два листа перед этим: „схватавъ Никонъ Даніила в монастырѣ за Тверскими вороты при царѣ остригъ голову и, содравъ однарядку, ругая, отвелъ в Чудовъ в хлѣбню“. 15.

„Всѣ люди з голоду поморилъ, никуды не отпускалъ промышлять“. 27.

„Я дома плачу, а дѣлать не вѣдаю что. Приступить ко двору не смѣю: болно сердитъ на меня. Тайно послалъ къ нимъ воды святыя“. 31 и т. п.

С этим основным композиционным характером сказа гармонирует и порядок слов в предложении: как смысловые доминанты предложений, глагольные формы обычно выдвигаются в зачин их.

„Взяли меня палачи, привели перед него“. 22.

„Не прилучилося меня дома: занемогъ младенецъ“. 33.

271


„Взялъ Пашковъ бѣдныхъ вдовъ отъ меня: бранитъ меня вмѣсто благодаренія“. 31.

„Приобрели сами ко мнѣ тайно“ 31 и т. д.

В тех же случаях, когда под влиянием логического ударения определение занимает первое место, сказуемое часто непосредственно следует за ним, мешая этим путем дроблению одного сложного представления на части.

Напр., „верхняя раскрылася доска“ 80.

„весь возмутили градъ“ 19.

„И иные и самыхъ озяблыхъ ѣли волковъ и лисицъ“ 27 и. т. п.

Но этот скользящий быстро, хотя и планомерно, темп рассказа прерывается внедряющимися предложениями с эмоциональными интонациями разнообразной окраски, которые выражают отношение Аввакума к излагаемым событиям как в процессе первоначального их восприятия, так и в акте воспоминания.

„Охъ, душе моей тогда горко, и нынѣ не сладко!“ 35.

„И нынеча мнѣ жаль курочки той, как на разумъ пріидетъ.“ 32.

Эта эмоциональная насыщенность, как бы разлитая по всему житию, достигая вершины в наиболее патетических местах, разрешается порывисто пересекающей сказ восклицательной интонацией

272


в междометиях, молитвенных воззваниях, в ряде обращений, которые на мгновение нарушают быстрый темп повествования, как своеобразный звуковой жест.

Наиболее часты восклицательные предложения, которые формует интонация горя и изумления.

„Охъ, горе! вездѣ от дьявола житья нѣтъ“! 14.

„Охъ, горе мнѣ!“ 69.

„Охъ, горе!“ 16.

„О, горе стало!“ 21.

„Охъ, горе! не знаю какъ молыть!“ 46; ср. 69: „Охъ, горе мнѣ! какъ молыть? — и соромъ, и не смѣю“.

„Охъ времени тому!“ 26, 27.

„Увы грѣшной душе!“ 27.

„Увы разсѣченія тѣла Христова!“ 17.

Увы, погибель на дворъ к Петру пришла“ 19 и т. п.

„Чудо, как-то Бог безумныхъ тѣхъ учитъ!“ 36.

„Чюдно, чюдно!“ 36.

„Чюдно дѣло Господне!“ 37 и т. п.

Насколько существенна композиционная роль интонации удивления, можно видеть из такого примера, который вдвойне интересен оттого, что подчеркивается самим Аввакумом. Это — в повести о чудесном насышении протопопа в тюрьме для смыслового ее разрешения. С самого начала

273


все направлено на подготовку этой интонации. При обычном употреблении слова: „полатка“ — без всякого определения, на этот раз оно снабжается эпитетом — „темный“: „на чепи кинули в темную полатку“ — 16. И этот признак темноты и связанной с ней неопределенности зрительных восприятий все время выдвигается перед „слышателем:“ „во тьмѣ сидя, кланялся на чепи, не знаю на востокъ, не знаю на западъ“ 16.

„Послѣ вечерни ста предо мною, не вѣмъ ангелъ, не вѣмъ человѣкъ и по се время не знаю, токмо в потемкахъ молитву сотворилъ“.

Неожиданность этой фразы о чудесном появлении какого-то существа обострена непосредственно предшествующим шутливым заявлением: „никто ко мнѣ не приходилъ, токмо мыши и тараканы“ 16.

Вслед за этим Аввакум замыкает повесть одним из излюбленных рефренов своих с как бы стилизованным небрежным лаконизмом: „да и не стало его“1). Но затем неожиданно повторяется та же клаузула с интонацией удивления: „двери не отворялись, а ево не стало!“ И, как ее разрѣшение,

274


дается ответ на всю загадочную картину: „Дивно только человекъ; а что жъ ангелъ? ино нѣчему дивится — вездѣ ему не загорожено.“ 17.

Рядом с восклицательными предложениями окрашенными интонациями изумления, очень часты в житии Аввакума короткие молитвенные воззвания, облеченные в традиционные словесные формулы. Ими сопровождается появление на сцену рассказа героев или замыкается повесть о них.

„Слава Богу о семъ!“ 73. „Слава Богу о нихъ!“ 56.

„Спаси его, Господи!“ 18.

„Богъ ихъ проститъ!“ 53.

„Слава ему о семъ!“ 76.

„О Боже святый! Вѣчная ему память!“ и т. п.

В большинстве случаев восклицательный взрыв непосредственно разрешает эмоцию. Но иногда он смыкается с предшествующей или следующей за ним вопросительной интонацией, отчего эмоциональная вибрация становится еще разнообразнее.

Из нескольких рядов вопросительных предложений, которые в житии прот. Аввакума, как это естественно в повествовательном сказе, малочисленнее восклицательных, прежде всего выделяется обширная категория довольно однообразных