Григорий Поздняков

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12

Глава 16.

После таких громких скандалов интерес к нашей музыке стал еще больше.

Каждую неделю мы давали интервью в ленинградские газеты, постепенно перевирая и передергивая биографию группы «Трубный зов».

В христианских религиозных конфессиях нас считали чуть ли не врагами церкви. Единственный человек, который с нами общался с большим снисхождением, был ректор духовной православной семинарии Сорокин. Мне кажется, что он смотрел на нас, как на детей, которые не могут понять, что они дети.

Я слышал про ваш скандал на телевидении, и то, что вы делаете, не

больше, чем ваш «кич», - улыбаясь, говорил он.

Нас удивило то, что он знал такие выражения. И мне казалось, что мы разговариваем не с духовным отцом православной церкви, а с хорошим приятелем, который старше и мудрее нас.

Нам нравится то, что мы делаем, - сказал я.
Вы очень молоды и далеки от Бога. Для вас все это «игрушки» и не

больше. Вы наиграетесь и забросите все это. Я не вижу в вас серьезных верующих людей. Может быть, вы когда-нибудь примете веру, хотя вам до этого еще очень далеко. А, может быть, вы никогда ее не примете.

Этот «батюшка» видел насквозь наше разгильдяйство. Но посоветовал не шутить с религией. Мне понравилось, что он не осудил нас и даже не стал наставлять нас духовной проповедью, в отличии, от миссионерских протестантских лидеров, которые вечно хотели внушить нам религиозные догмы, и пытались вбить их в наши головы. И за это господину Сорокину большое спасибо.

Администратор Жора организовал нам гастроли в город нефтяников Нефтюганск. Мы должны были дать два концерта. Группа собрала большой концертный зал. Интерес, скорее всего, был не к команде «Трубный зов», а к званию ленинградских артистов. Состав нашей группы был очень большим, около двадцати человек. Это были музыканты и танцевальный коллектив стройных и симпатичных девушек. Меня поразило, что после выступления к нам зашли представители рабочего класса славного города Нефтюганска с «благодарственной речью».

Здравствуйте, ленинградские артисты. Нам очень понравилось ваше

выступление. И у нас к вам деловое предложение. Мы хотим купить у вас на ночь ваш балет.

И один из рабочих нефтяной вышки № 39 достал из кармана большой пакет с деньгами.

Как это купить? – спросил я.
Всего на одну ночь. Вот возьмите денежки.

Жорик отвел меня в сторону и тихо сказал:

Давай их толкнем, а деньги поделим.
Жора, куда толкнем? – удивленно спросил я.
Ну, понимаешь, они их трахнуть хотят.
Наш балет? Трахнуть?
Ну, да. Что в этом особенного? У них есть деньги, а у нас их нет.
Жора, ты что, совсем с ума сошел, мы же христианская группа, а не

«бордель на колесах»!

Григорий, ты не хочешь быть в доле? Тогда я устрою все сам, -

уверенно сказал он.

Я посмотрел на него, и мне почему-то стало ужасно противно. «Может, он и нас уже толкнул сексуальному меньшинству нефтяников?» - подумал я и со всей силы влепил ему ногой между ног. Жорик скрючился и упал на пол с криком. Я нанес ему второй удар по заднице.

Сутенер ебаный. Я тебя вместо балета сейчас по кругу пущу, пусть

рабочий класс оторвется после трудового дня.

Григорий, извини, ты меня неправильно понял, - стонал Жора.

После этого гастрольного тура я послал нашего артдиректора «на три

буквы» и больше не видел его на поприще шоу-бизнеса. Жорик пошел в большую политику и там себя реализовал, наверное, по полной программе.

Подошло время заканчивать институт киноинженеров. Я написал дипломную работу, с успехом ее защитил и сразу же женился, особенно не раздумывая над этим поступком. Все должно было быть, как у нормальных людей. И музыка свадебного шествия напоминала мне военный марш перед битвой, после которой произошла моя полная капитуляция.

Жена постоянно твердила, чтобы я взялся за ум и забросил свое безумие, которое не вносило в семейный бюджет ни копейки. Жены всегда оценивают таланты мужа в денежном исчислении. Хотя слово «талант» и произошло от названия еврейской монеты, мои же бредово-гениальные идеи не подтверждали значения этого слова. Но с музыкой я завязывать не собирался. Артист, который испытал хотя бы мимолетную славу, никогда не оставит сцену. Для него это наркотик, без которого ему сложно прожить.

Димон женился раньше, чем я, и семейный быт его поглотил целиком. Он послушался совета своей жены и взялся за ум. Мне же браться было не за что, и я решил записать еще несколько музыкальных альбомов.

Глава 17.

Я познакомился с убежденно верующим музыкантом Александром Федотовым. Александр решил, что цель всей его жизни – это музыкальное служение людям. До принятия веры Саня работал в «Ленконцерте» с Эдмондом Шклярским и группой «Пикник». Разгульная жизнь артиста «Ленконцерта» не давала Александру покоя, и, время от времени, Саня просто уходил в недельные запои, невзирая на запреты религии, в которой он вращался.

Федотов был лидером христианской миссии духовного возрождения С-Петербурга. Он организовывал выезды друзей по вере из Америки. А у тех, в свою очередь, водились хорошенькие, зелененькие денежки, без которых Саня вряд ли смог бы прожить. Они-то ему и поставили дома студию, на которой мне пришлось записать пару религиозных альбомов.

Конечно, работать с фанатично верующим человеком было тяжело, потому что шла резкая фильтрация моего творчества. Все стихи и музыка должны были быть направлены на просвещение русского народа и полнейшее обращение его в христианскую веру. И мои песенки с удовольствием крутила религиозная радиостанция «Теос», в которой вел свои музыкальные проповеди Александр. Он всегда говорил:

Я хочу остаток своей жизни посвятить Богу. Чтобы люди приняли

своего спасителя в своем сердце через меня.

Он мог убедительно просвещать людей, легко оперировал священным писанием, и трогательно, с выражением вешал им религиозную лапшу на уши. Саня знал, что Бог его не оставит, и за такие заслуги он получал из-за границы пособие, на которое можно было безбедно существовать и сочинять религиозные мотивчики.

Но иногда у христианского лидера наступал кризис жанра, и он моментально входил в «штопор». Да в такой, при котором Саню, обблеванного и обоссанного, нужно было отыскивать в близлежащих канавах и вести домой к жене на очищение, как физическое, так и духовное.

Единственное, что можно сказать о нем, это то, что он был очень хорошим музыкантом и неплохим поэтом. Если бы не религиозная дурь, которая поглотила его безвозвратно, он мог бы написать много замечательных песен. А в той клетке, в которой он сидел, ничего путного не напишешь. Но его устраивала такая жизнь. Он считал себя «Прометеем», который должен зажечь в людях огонь веры.

У Сани Федотова была мечта, он хотел написать мюзикл на Евангелие. Наверное, ему не давали покоя лавры Лойда Вебера и его бессмертного произведения «Иисус Христос – супер-звезда» Саня хотел сотворить такой же религиозный проект. Он собрал всех знакомых музыкантов и распределил им роли. Партия Иоана Крестителя досталась мне. Арию Иисуса он отдал молодому, но очень талантливому певцу Александру Гребенщикову, который являлся братом великого Б.Г. А сам взялся за роль дьявола. И, надо сказать, у него это отменно получилось. Нашел себя.

Когда я думал об этом композиторе, который посвятил себя религиозной музыке, мне казалось, что он не живет, а пытается жить религиозной жизнью. Но природой это не предусмотрено, и поэтому Александр ощущал дискомфорт в своей жизни и от этого прикладывался к бутылке, пытаясь тем самым разрешить свои проблемы. Он понимал, что так жить нельзя, но по-другому не умел, а, может, не хотел.

Нам нужно с нашей музыкой выходить в мир, а то мы поем все это

только для верующих, - говорил он.

Давай предложим наши песни мирским радиостанциям, ведь нас

крутят только по «Теосу». Может, денег начнем зарабатывать. Мне жена всю плешь проела по поводу семейного бюджета.

Я могу тебя порекомендовать в детский дом, там неплохо платят и

бесплатная еда.

А что я там буду делать, горшки за детьми выносить? – возмутился я.
Ты будешь детям рассказывать о Боге, о спасителе нашем, - и Саню

опять понесло в дебри.

Мне все равно делать было нечего, так как музыка меня не кормила. А мирские песни Федотов писать отказывался, потому что западные миссионеры перестали бы финансировать Санину жизнь.

Пришлось идти воспитателем в детский дом, который находился недалеко от моего дома. Платили там, действительно, неплохо, но армия «трясогузки» могла довести до сумасшествия любого человека, который вступал с ними в какой-либо контакт. Совершенно бесшабашные дети, брошенные на произвол судьбы своими родителями. Мне досталась самая неблагонадежная группа в этом детском доме. И на мои религиозные проповеди им было просто наплевать, как, впрочем, и на меня. В отряде были дети совершенно разного возраста: самому маленькому ребенку было семь лет, а старшему – четырнадцать. И вот с такой разношерстной компанией мне нужно было общаться в течение года.

Даниил был смышленым семилетним мальчиком. Он мог ругаться матом так, что самый закоренелый матерщинник позавидовал бы ему. Наверное, у него к этому был врожденный талант. Но судьба этого ребенка была очень печальной, нечеловечно жестокой. У Даниила на глазах собутыльники убили мать, которая была алкоголичкой. Убийство было ужасным и омерзительным. Я даже не понимаю, как можно после того, что увидел Даня, не потерять рассудок: когда мать была уже мертва, подонки отрезали ей голову и, на глазах у сына, играли ею в футбол.

И этот мир создал Господь и сказал: «Идите и размножайтесь»! Можно, конечно, все это списать на дьявола, но возникает вопрос: «Милый, Боже, а где же ты, вездесущий, был в это время? Неужели ты сидел на облачке и наблюдал за этой мерзостью с небес?». Уважаемые верующие, я бы хотел, чтобы вы чаще задавали себе подобные вопросы, и, быть может тогда, у вас в глазах появилось бы настоящее сострадание к тому дерьмовому миру, который создал вам ваш Бог.

Я полюбил этого малыша, он мог общаться со мной на равных. Его детские и несмышленые рассуждения были честнее и, подчас, мудрее, чем разговоры взрослых интеллигентных людей. Даниил называл меня папой, он очень хотел иметь отца. Хотя отцовского опыта у меня не было. Даниил, разговаривая со мной, всегда смотрел мне в глаза и держал меня своей детской ручкой.

Папа, вот ты говоришь, что Бог любит нас, детей своих. А почему я не

могу купить себе конфету «Чупа-чупс»? Я ее ел только один раз в жизни, и то на Новый год. А другие дети в школе могут есть их каждый день, им родители покупают. Почему Бог, который любит меня, взял на небеса мою маму, а меня оставил здесь, а мне не хочется здесь жить. На земле очень плохо живется.

И из его больших голубых глаз потекли слезы. Я обнял его и погладил по коротко стриженной русой голове.

На многие вопросы я не знаю ответов. Но, наверное, позже мы с тобой

все поймем.

Даня тяжело вздохнул и сказал:

Нет, папа, мы никогда не узнаем и не поймем.
Почему?
Потому, что я знаю. Поверь мне, - по-взрослому ответил он.

Даниил был прав, за свои сорок лет я так и не нашел ответов на вопросы, которые задавал мне Даня. Откуда в этом ребенке был такой дар пророчества?

Каждое утро я провожал Даню в школу. Все ученики в классе были убеждены, что я его родной папа. У Дани была большая фантазия, и он постоянно сочинял небылицы про наши семейные отношения, да такие, что мое отцовство ни у кого в классе не вызывало сомнения.

Было морозное утро. Мы, как всегда, шли с ним и беседовали о Боге. Он интересовался религией с какой-то детской наивностью. Было такое ощущение, что он пытался разобраться и сделать для себя выводы о своей жизни. Нам навстречу шли две богато одетые мамы со своими дочерьми. Девочки, наперебой, стали говорить своим родителям: «Мама, мама, посмотри, вот идет наш одноклассник Даня со своим папой». Мамы остановились и посмотрели на нас с Даней.

Вы отец Даниила? Нам очень приятно с вами познакомиться, - сказала

одна из мам, у которой была норковая шуба до пят.

Ну, не совсем так … , - начал я.

И тут вмешался Даня:

Слышишь ты, сука ебаная, тебе какая разница, кто он мне. Что б вы все

обосрались сейчас! Пошли, папа, – скомандовал он мне мнимый «сын», - от этих блядей!

Он схватил меня за руку и потащил в сторону. Я не смог ничего сказать, а только посмотрел на удивленные лица оскорбленных родителей. Одна из них прокричала нам вслед:

Научите разговаривать своего сына!

Я остановился и сказал:

Я уже научил, теперь я хочу научить его молчать.

Затем повернулся к Даниилу:

Зачем ты так с ними? – спросил я.
Ну, ты бы сейчас сказал, что не мой папа. Сказал бы? – переспросил

Даня.

Да, наверное. Но ведь врать некрасиво.
А ты думаешь, красиво расти без отца и без матери. Я не хочу, чтобы

мои одноклассники считали меня детдомовским.

Я подумал и сказал:

Я тебе обещаю, - больше никому не скажу про то, что ты не мой сын.
Тогда – по рукам! – Даня протянул мне руку.
По рукам! – сказал я и хлопнул его по маленькой ладошке.

Даниил не мог долго находиться в детском доме и постоянно сбегал на Московский вокзал, где его отлавливала и приводила назад милиция. Так вышло и перед Новым годом, после вручения убогих подарков, которые администрация детского дома покупала на средства скупых спонсоров. Он сбежал, ничего никому не сказав. Даню, как всегда, поймали на следующий день и привезли ко мне.

Зачем ты опять убежал? – строго спросил я его.
Папа, ты понимаешь, что нас обманул этот Дед Мороз.
Почему обманул?
Этот педераст горбатый принес нам бананов.
Ну, и что?
А ты пробовал эти бананы? – возмущенно говорил он.
Попробуй! – и Даня из-под своей подушки достал зеленый,

недозрелый, надкушенный банан. – Это такая дрянь, что есть ее невозможно!

Милый Данечка, эти бананы еще не дозрели. Ты его положи на неделю

и не ешь, он поспеет, - успокаивал я. – И я прошу, не ругайся матом.

На, возьми банан, и пусть этот старый долбоеб принесет мне хороших

бананов, настоящих и вкусных.

Я взял у него банан и клятвенно пообещал передать его Деду Морозу, потому что Даниил свято верил в его существование.

Ты только из-за этого убежал? – спросил я
Нет, не только. Я очень хотел поесть конфет «Чупа-чупс», -

жалостно сказал он.

И что, поел?
Да, наелся до отвала.
Как же тебе удалось?
Ну, там, на вокзале, полно ларьков стоит. Я подошел к продавцу ларька

и сказал: «Тетенька, милая тетенька, я не ел уже три дня, дайте мне баночку тушенки!»

И что, она дала? – интересовался я.
Конечно, дала две банки. Я эти банки обменял в соседнем ларьке на

пять конфет «Чупа-чупс».

Неравноценный обмен.
Да, я знаю, что меня обманули, но больше пяти конфет мне все равно

не съесть.

У тебя прирожденный талант к попрошайничеству, - заметил я.
Я даже тебе одну конфету принес. На, возьми. – Даня протянул мне

одну конфету «Чупа-чупс». – Ты же мой папа, и я о тебе должен заботиться.

С этими словами он прижался ко мне.

Спасибо, но обещай мне, что ты больше не будешь убегать из детского

дома.

Даня призадумался и сказал:

Этого я не могу тебе пообещать.
Почему? – удивился я.
Знаешь, папа, я хочу посмотреть Москву.
Москву?
Да, мне очень хочется там побывать.
Но у тебя же нет билета.

Даня рассмеялся и сказал:

Билет мне и не нужен, я с проводниками договорюсь, а если они меня

не возьмут, то до Москвы можно на электричках добраться.

Даниилу удалось осуществить свою мечту. В следующий раз он был задержан на Ленинградском вокзале в Москве и отправлен назад в Питер.

Это был удивительный ребенок, «благословенное дитя». В нем соединились два совершенно противоположных качества с точно определенной границей, в то время, как у остальных детей эту разделительную межу найти было невозможно.

Даня был ласковым, сентиментальным ребенком и очень добрым человеком. Хотя, всей своей сутью Даниил понимал зло этого мира. И вторая его сущность проявлялась в ненависти к людям, которые его окружали и не понимали его, как личность, как человека. Даниил говорил:

Когда я вырасту, я убью тех гадов, которые убили мою мать.

Я всячески успокаивал его христианской моралью, внушал ему доброе и вечное, он, понимающе кивал головой, но от цели своей никогда не отказывался.

Директору детского дома надоели его побеги, и он, невзирая на мои просьбы, отправил Даню в психиатрическую больницу, чтобы обеспечить свое безоблачное существование в должности, которую он занимал. Я несколько раз ездил к Дане в больницу. В последнюю нашу встречу я не увидел того смышленого пацана, которого знал. Передо мной на кровати сидел угрюмый и грустный человечек и глядел в пол.

Данечка, милый, что с тобой? – спросил я.

Он поднял голову и посмотрел на меня с такой ненавистью, что у меня внутри все похолодело.

Я вас всех ненавижу. Зачем вы меня отправили в дурдом. Я что, дурак,

что ли?! Почему мне дают лекарства, и я от них сплю? Вы все гады.

Я ничего не мог ему ответить, слезы сами потекли у меня из глаз. Он больше не называл меня папой, и попросил, чтобы я никогда не приходил к нему. Я попрощался в последний раз с Даниилом и ушел. В этот день я зашел в пивной бар и напился. Если бы не алкоголь, от таких сцен можно было «потерять крышу». О Дане я больше ничего не слышал.

Сейчас я думаю, перед кем мы должны просить прощение за этого маленького человека, у Бога или у Дьявола. Кто нас сможет за все это простить? А, быть может, Бог должен у нас попросить прощение за этот мир, в котором мы с вами живем. И пусть он скажет нам: «Простите, мои создания, я был не прав, что засунул вас сюда и создал вам такую жизнь». У меня редко проявляется сострадание к взрослым людям, скажу честно, мне вообще несвойственно это, но когда страдают дети, в чем их вина, в чем они-то тебя прогневали, всемогущий Бог? Почему все это происходит у тебя на глазах, и ты ничего не делаешь или не желаешь делать? За что мне тебе быть благодарным: за эту землю, или за мое рождение на этот свет (а я тебя просил об этом?) или за все, что ты так дивно устроил здесь? Что встает солнце и наступает ночь, что есть тепло и холод, и эта круглая дура – Земля – до сих пор не столкнулась с каким-нибудь пизденышем - метеоритом? В этом заключается твоя любовь к нам, твоим овцам? Мы должны быть тебе благодарны за то, что мы еще живы? Но если не будет нас, кто же тогда узнает о тебе? Как же ты проживешь без наших дифирамбов? Ведь ты не сможешь спокойно жить без «славы божьей». А кто будет тебя славить, если не мы, твои отпрыски?

Уважаемые братья и сестры , подумайте хорошенько, вспомните, у вас

кто-нибудь спрашивал вашего разрешения на ваше рождение? Я, лично, не давал согласия. Тогда почему я у создателя должен просить милости к себе. Поверьте, это не бунтарство против мироздания, просто иногда хочется хоть каких-то справедливых отношений между нами и Богом. Сейчас я рассуждаю, как верующий человек. Если я докажу себе, что Бог существует, значит во всем его проявлении я не вижу логики, а если я не вижу логики, тогда я считаю нецелесообразным верить в абсурдно-бредовые религиозные идеи.

Может быть, нам нужно придумать новую веру в Бога, к которой добавится хотя бы больший процент разумности и тогда исчезнет эта глупость, в которой кувыркаются большинство религиозных конфессий. Я не беру православных верующих, это совершенно особый мир. И не могу писать об этой конфессии, потому что ничего об этом не знаю.

Но однажды, когда я попал в монастырь, как турист, то увидел одного монаха, на вид ему было не больше тридцати лет. Он стоял у иконы и молился. Я посмотрел в его бездонные, серые глаза и почувствовал ужасную жалость к себе и к людям. Он явно что-то знал и не мог этого объяснить ни себе, ни мне. Может, это была всего лишь моя иллюзия. Но все-таки глаза человека мне всегда могли сказать о многом. Было такое ощущение, что он мог бы мне показать вечность и жизнь нашей вселенной, и я почувствовал какое-то блаженство и радость, которые я не испытывал уже очень давно. И религия, в этом случае, здесь ни при чем. Есть люди, которые уже рождаются с «крыльями» и им не нужно себя загружать ни религиозной, ни мирской мишурой. Они уже знают эту жизнь на подсознательном уровне и могут рассказать нам одним своим движением или взглядом, что есть этот мир и для чего мы здесь с вами живем. Мне, кажется, что одним из них был маленький мальчик Даня.

В детском доме мне приходилось быть нянькой в полном смысле этого слова. Я готовил с детьми уроки, следил за тем, чтобы у них была чистая и опрятная одежда. Детей нужно было вовремя накормить и уложить спать. А в ночные дежурства нужно было поднимать с кровати двоих десятилетних девочек и отводить их в туалет. Если я этого не делал, то приходилось сушить их матрацы утром.

Я даже решал детские психологические проблемы интимного характера. Когда я приходил в комнату и поднимал детей с кровати, чтобы отправить в школу, то заметил, что две девушки четырнадцати лет спали друг с другом вместе. Сначала я подумал, что им холодно ночью, так как зимой часто отключали отопление, но эта сцена повторялась и летом. Мне пришлось с ними серьезно поговорить.

Аня, почему вы спите вместе с Наташей?
Нам хорошо с ней, и мы любим друг друга.
Как это любите?

Девушка была настолько откровенна, что рассказала мне все.

Мы просто с ней занимаемся сексом, и нам это очень нравится.

Я долго обсуждал с девушками вопросы секса, они внимательно слушали меня, и больше таких вещей себе не позволяли. Мне было приятно, что я смог переубедить их в аморальности поведения.

Я проработал год в этом убогом заведении, и на большее меня не хватило. Вся эта ужасная обстановка, скотское, нечеловеческое существование, наводили на меня непреодолимую тоску о. Я любил детей, но изменить их положение был не в силах. А врать о небесном граде божьем я уже не мог. Обманывать себя можно, но этих беззащитных детей – нет. Я считал это преступлением. И незамедлительно написал заявление об уходе.

Работы не было, как, впрочем, и денег.

Чем ты будешь заниматься? – спросил меня Федотов.
Я не знаю.
Тебе же надо кормить семью.
Надо, - с сожаленьем, сказал я.
Я летом везу группу христианских проповедников из Америки в

Россию. Их будет сорок три человека. Хочешь, поедем со мной.

Что я там буду делать, я языка не знаю.
Ты будешь проповедовать вместе со мной своими песнями.

Эта была отстойная и никчемная идея, но делать было нечего. Я собрал вещи и уехал на месяц с христианским «балаганом» для просвещения нашего «дремучего» народа по всей России. Маршрут был очень длинным. Сначала из Питера мы отправились в Москву, где проповедовали «благую» весть на Арбате, затем - в славный город татар Казань, потом - в Екатеринбург и на Волгу - в Саратов. Измотался я с этими миссионерами прилично. Бедолаги из Америки считали, что едут к дикарям с острова «Тумба-Юмба» и смотрели на нас, как на папуасов, которым необходимо прививать христианскую мораль.

Перед поглощением пищи в вагонах-ресторанах они усердно молились, дабы Господь освятил их трапезу. Но Бог не желал этого делать и после съеденной тарелки русского ресторанного борща полгруппы изнеженных американцев блевали в туалете. Я их подкалывал и говорил через переводчика:

Плохо молитесь, господа!

На что они отвечали:

Это еда дьявола.

Мы же с Федотовым жрали все подряд, а нас даже ни разу не прошиб понос в дороге. К концу поездки нам с Сашей нужно было разрядиться после бурных проповедей миссионеров. Он предложил купить бухла и крепко выпить.

Нас могут заметить братья по вере, - сказал я ему, - а у них с алкоголем

очень строго, мы можем за нашу работу ни хрена не получить. Нам же обещали по сто долларов кинуть за наши труды праведные.

Саня тяжело вздохнул, посмотрел на меня и сказал:

Мне плевать, я хочу выпить, - и пошел в ларек покупать «пойло»

Это, если мне не изменяет память, было в городе Саратове. Он принес две

бутылки ликера, и мы приложились к ним из горла в парке на скамеечке. Напиток был очень приторный, но в голову ударил отменно. Мы выпили по пузырю и еле стояли на ногах.

Главное, нам на глаза миссионерам не попадаться, - еле пробормотал я.
А мы скажем, что причастились, - заметил Саня.

Пока мы добирались до гостиницы, лидер христианского духовного движения уже не стоял на ногах и постоянно падал. Мне пришлось держать его грузное тело. И, как говорят: «За что боролись, на то и напоролись». Из дверей отеля вышел на вечернюю прогулку главный христианский миссионер Фред. Мы его называли просто Федя. Федя неплохо говорил по-русски с украинским акцентом, потому что его родители были выходцами из Украины и эмигрировали в Канаду, когда Фреду было семь лет. Он своим долгом считал навестить бывшую Родину с «благой вестью» о Боге. И просветить земляков.

О, что вы так идете? Вы, наверное, очень устали? – заметил Фред.

Я выровнял свою походку и подтянул к себе Федотова, который к тому времени уже успел разорвать по шву свои штаны на заднице.

Мы были в парке и молились на свежем воздухе, - соврал я.
Это очень хорошо, друзья мои во Христе, - улыбаясь, проговорил он.

Здесь раздалось невнятное бормотание моего соседа. Его заклинило на одной фразе, и он ее повторил раз восемь: «Святое тело в святое дело».

Григорий, я ничего не могу понять, что говорит Александр? И от вас

очень сильно пахнет малиной.

Я забыл сказать вам, уважаемый читатель, что мы пили малиновый ликер. И разило от нас, действительно сильно, как от банки с малиновым вареньем.

Мы в малине молились, - сказал я.
Это очень вкусная ягода, - заметил Фред.
Да, нам тоже понравилась.

Федотов продолжал нести какую-то лабуду про свое тело. И мне нужно было срочно спасать положение, иначе мы были бы оставлены без жалованья и прокляты «братьями по вере».

Ты знаешь, Фред, мой друг получил такую крепкую благодать, что он

не может ничего об этом рассказать. Я думаю, что сердце его сильно переполнено чувствами, и что эти чувства вот-вот выплеснутся из него наружу.

О, аллилуйя! Вы получили откровение от Бога. Пойдемте, поделитесь

с нашими братьями! – закричал, как ужаленный, Фред.

В ответ Саня икнул и, ничего не сказав, тупо уставился на Фреда.

Федя, давай мы лучше завтра утром поделимся с вами нашими

впечатлениями. Потому, что Саня сейчас будет разговаривать на ангельском языке, а толкователя у вас все равно нет, и вы ничего не поймете.

Да, да, конечно, идите, отдыхайте. Но завтра обязательно нам все

расскажите. Это будет удивительная история.

Я еще крепче взял «в жопу» пьяного Федотова и потащил его в номер.

Наутро мы еле проснулись и, с больными головами, должны были ехать в поселок, который находился недалеко от Саратова, дабы обратить в протестантскую веру сельчан колхоза «Двадцать лет без урожая». Село американцам очень понравилось, они важно ходили по колхозу, устроили концерт с песнями и танцами. Сельчане смотрели на них, как на диковинку. Ведь эти люди приехали с другого континента. А единственным иностранцем в колхозе был тракторист Тофик, которого нелегкая судьба занесла из Армении в Саратовскую область.

Но самым удивительным для иноземцев оказался дворовый колхозный туалет-будка с деревянным очком. Они уставились в дырку и долго не могли понять, что же там такое плавает. А когда узнали, с диким, неописуемым, американским восторгом начали смеяться, как дети. «Да, - подумал я, - полные кретины. Если бы вы пожили здесь годик-другой, вас бы ребята было просто не узнать». Они показывали пальцем в очко и кричали на ломаном русском языке: «Говно, говно», не понимая значения этого слова, кто им это сказал, я не знаю. Я подошел к ним и, с большим снисхождением, сказал:

Да, ребята, это наше настоящее говно в яме.

Федотов был усталым и недовольным. Он сказал мне:

Григорий, перестань издеваться над ними. Они радуются, как идиоты.

Лучше выгони их из сортира, а то колхозники волноваться начинают.

Мы закончили наше славное путешествие в Питере. Посадили миссионеров на самолет, который летел в Америку, и отправились домой с заработанными деньгами.

Что будешь делать дальше? – спросил меня Федотов.
Не знаю, может быть, запишем несколько мирских песен и отдадим их

на радиостанции. Сейчас можно в ночных клубах выступать и неплохо зарабатывать.

На мое предложение Саня, как-то с легкостью, согласился. И на следующий день мы начали писать хиты. За неделю мы сочинили пару неплохих песенок. Одной из них была композиция «Первый снег». Все, кто ее слушали убеждали нас, что это настоящий, полноценный хит. В то время очень популярной была радиостанция «Радио Модерн», особенно ее основной ведущий - Дмитрий Нагиев. Под его эфиры отводилось лучшее время, и аудитория его была самой обширной в стране. «Радио Модерн» вещало на пол-России. И мы решили, что наше бессмертное произведение должны передать именно Нагиеву и никому больше.

Знакомая Федотова достала нам телефон ди-джея, и мы, без особых трений, передали кассету Нагиеву. На следующий день Дмитрий пустил нашу незамысловатую песенку со вступительной речью:

Ну а сейчас, леди и джентльмены, вы услышите настоящий хит, каких

давно не было на нашей радиостанции. Внимание! В эфире группа «Трубный зов» со своей композицией «Первый снег».

Мы с Федотовым были на седьмом небе от счастья и уже считали себя гениальными композиторами. Песню начали раскручивать с молниеносной быстротой. С легкой руки Дмитрия Нагиева она попала в хит-парад «Радио Модерн» и продержалась там месяца три.

Как-то вечером мне позвонил артдиректор Нагиева и предложил вместе с Дмитрием поучаствовать в концерте, который проводила радиостанция в клубе «Кендимен». Мы с Федотовым с большой радостью согласились. Взяли с собой фонограммы и отправились покорять клубный Олимп. Это было наше первое выступление перед питерской молодежью. До этого мы работали только в церквях на служениях и концертах, посвященных Пасхе и Рождеству Христову. Я первый раз попал в ночной клуб. Огромная толпа стояла у сцены, яркий свет, дым и полуобнаженный танцевальный коллектив Дмитрия Нагиева поверг Саню Федотова в ужас.

Мы попали в самое пекло к дьяволу, - прошептал он мне.
Ты что, испугался?
Да нет, но мы будем развлекать бесноватую молодежь, а это большой

грех.

Назвался грибом – полезай в корзину. Ты же не будешь сейчас Нагиеву

проповедь читать.

К нам подошел Дмитрий поздоровался и насмешливо так сказал:

Ну что, поработаем сегодня с вами. Песня у вас хорошая. Я сейчас

часик попрыгаю с девочками на сцене, а потом вас объявлю. Договорились?

Саня посмотрел на Дмитрия, как черт на ладан, и ничего не сказал. Мне, действительно было немного страшновато выходить на сцену к этой ликующей и пьяной молодежи, но, когда дошла очередь до нашего выхода, страх пропал. Дмитрий объявил нас очень достойно, и нашу песню многие в зале уже слышали по радио.

Итак, на сцене группа «Трубный зов» со своим бессмертным хитом

«Первый снег»! Встречайте! – рекламировал известный ди-джей.

Мы, нехотя, вышли под бурные аплодисменты. Заиграла фонограмма, но… не наша. Из динамиков раздалось какое-то женское песнопение. Мы стояли с Саней, как обосранные, но сделать ничего не могли. Я не стал открывать рот под женский вокал. Толпа врубилась, в чем дело, и начала свистеть и кричать. Я посмотрел на Федотова, он забился в угол и спрятался за колонку. Ситуация была непоправимая. Артдиректор Дмитрия понял в чем дело и выпустил нам на помощь полуобнаженных девиц, которые встали около нас и стали вилять задницами под незнакомую нам «фанеру». Мне, вконец, надоело стоять на сцене полным дебилом, я взял микрофон и прокричал нерадивому звукорежиссеру:

Поставь нормальную музыку, а то я эту фигню слушать не могу!

Наконец-то до него дошло, что группа «Трубный зов» - это мужики, и женским вокалом они петь не могут. Он нашел нашу кассету и через пять минут, после всей этой волокиты, мы исполнили нашу хитовую песню «Первый снег». Я вышел со сцены весь мокрый. От такого позора меня прошиб пот. Ко мне подошел Нагиев и похлопал меня по плечу:

Не переживай, я за свою карьеру столько тухлых яиц наелся, что на

всю жизнь хватит. В следующий раз я буду работать в клубе «Маяк», там идет реклама нового шоколада «Тупла». Если хотите за небольшой гонорар выступите со мной. И мне кажется, что вам необходима группа поддержки.

Какая группа? – переспросил я.
Группа танцовщиц, а то вы очень с твоим напарником тускло

смотритесь на сцене. Можете, конечно, пока пользоваться моим шоу, ну, а потом подумайте над этим предложением. Ну ладно, мне пора. До встречи в клубе «Маяк».

Нагиев попрощался и ушел.

Я не буду выступать на сцене со шлюхами. Мы христианская группа и

не можем себе этого позволить, - гордо сказал Федотов.

Саша, ты понимаешь, что это не проповедь? Это шоу и мы должны

работать на публику, - уговаривал я.

Со стриптизом! – возмущенно сказал он.
Мне все равно с кем работать, главное, чтобы мне платили за это

деньги.

Ты продал свою душу дьяволу, - кипятился Федотов.
Пока еще нет, потому что цена очень маленькая, - иронизировал я.
Ты не можешь этого делать!
Почему не могу, еще как могу! У меня дома денег нет вообще, а жена

хочет купить себе сапоги. И что мне делать? Петь христианские песни и при этом сосать палец или чего еще похлеще?!

Устройся на работу.
Я уже устроился и работаю сторожем на стройке два через два. И меня

это уже порядком утомило.

Ну, как хочешь, я, конечно, с тобой выступлю еще один концерт в

клубе «Маяк», так как мы уже пообещали Нагиеву, но больше участвовать в делах сатаны не буду, - сказал Федотов, как отрезал.

Я, действительно устроился на строительную площадку сторожем. Сидел в грязном, вонючем вагончике и писал песни. Строители оставляли на ночь свою строительную одежду - запах был отвратительным, но я к нему привык.

Теща постоянно пилила меня: «Ты полное ничтожество, если не можешь найти достойную работу, у тебя же высшее образование, а ты пишешь свои дурацкие песенки». Я сидел, тупо уставившись на бегающего по столу таракана, и ничего не говорил. Мне было на все просто наплевать, и ее возгласы я просто воспринимал не больше, чем фон радио, которое постоянно звучало в комнате. Почему у меня такая апатия к жизни, наверное, я был тем человеком, который разочаровался в ней и не имел ни малейшего понятия, как приспосабливаться.

Мои институтские приятели уже давно устроили свой быт и предлагали мне заняться торговлей. Но эту деятельность я не переносил, потому что в магазинах я чувствовал полнейший дискомфорт и старался выбежать из них, как можно быстрее. Анахарсис был прав, когда сказал: «Рынок – это место,

нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга».

Можно позавидовать людям, которые нашли свое место в жизни. Я его тоже нашел, но оно почему-то было занято.

Когда мне надоедало писать песни в вагончике, я выходил на улицу и находил себе собеседников на время. В основном это были бомжи и проститутки, которые болтались ночью по городу. На проспекте, где стоял наш строительный объект, этих людишек было в большом количестве. Мне хотелось узнать их жизнь и понять, почему они дошли до такого скотского состояния, хотя я стоял недалеко от них по классовому уровню в этом обществе.

Была холодная и ветреная ночь.

Привет, труженицам трассы, - сказал я девице, которая тормозила

автомобили для того, чтобы за сто рублей сделать миньет водителю.

Ты еще кто такой? - с пренебрежением спросила меня проститутка.
Я работаю сторожем на стройке и сижу вон в том вагончике. Как тебя

зовут?

Света, но трахаться я с тобой, на халяву, не буду.
Да я тебя об этом и не прошу, мне просто скучно сидеть в вагончике

одному.

И ты думаешь, я тебя развеселю.
Но это лучше, чем ничего, я могу тебя чаем угостить, - вежливо

предложил я.

Ладно, пошли. Я ужасно замерзла, и клиентов сегодня нет. За всю ночь

только двоих обслужила.

Шлюшка выбросила докуренный бычок и пошла за мной на стройплощадку. Я поставил чайник на плитку и достал две металлические кружки.

Ты есть хочешь? – спросил я. – У меня осталась соленая капуста и

немного хлеба.

С удовольствием сожру все, потому что ела только утром.
Зачем ты занимаешься этим дерьмом? – спросил я.

Света, отхлебывая чай, начала рассказывать о своей жизни.

А что мне делать? Как мне прокормить своих детей?
Много их у тебя?
Двое. Мой муж сбежал к другой суке и бросил нас. Он работал в банке,

и деньги окончательно снесли ему башню. А у меня даже нет никакого образования.

А на работу ты пробовала устроиться?
Пробовала. Работала продавцом в ларьке. Мой младший сын часто

болел, и меня выгнали. Кому я нужна с двумя детьми? А можно еще чаю?

На, бери, наливай. Только заварка у меня кончилась.
Ничего, я в старую заварю.
А родители тебе что, не помогают?

Света рассмеялась и сказала:

Они живут у меня в Ярославской области и получают нищенскую

пенсию. Я им стараюсь в месяц выслать 300 рублей.

Да, хреновые у тебя дела, - сказал я.
Хуже не бывает. Хочешь, я тебе миньет на халяву сделаю, просто так.

Ты, я вижу, неплохой мужик, - вдохновенно и по-дружески предложила она.

Нет, спасибо, не хочу.
Ты что, думаешь, я заразная какая-то?
Не думаю, просто не хочу.
Да я баба, хоть куда, посмотри, какие у меня сиськи.

Она подняла свитер и обнажила грудь.

Света, успокойся, пожалуйста, я вижу, что формы у тебя отменные. Но

я просто не хочу никакого миньета.

Вид у нее был, действительно, аппетитный, но уж очень потасканный, и я не хотел пользоваться услугами шлюхи. Ее это обидело. Она встала с табуретки и сказала:

Импотент ебаный.

Хлопнула дверцей вагончика и ушла продолжать деятельность в частном предприятии под названием «Чупа-чупс», девиз которого был: «Мы научили мир сосать».

Таких собеседников у меня было много. У каждого была своя судьба, свой взгляд на эту жизнь. Мне стоило бы это описать, но слишком уж это долго и мрачно. Почему я вспомнил именно эту встречу? Наверное, потому, что именно в ту ночь у меня на объекте «спиздили» шесть метров дорогого кабеля. И мне пришлось выплачивать эти деньги из своей скудной зарплаты.

Единственная надежда у меня была на работу в ночных клубах Питера, потому что на те деньги, которые я получал на стройке, можно было прокормить лишь себя, да и то не досыта.

К этому времени я выпустил пять музыкальных альбомов, но все они были не коммерческими, а, значит, клубы меня брали с большим трудом. Потому что народ не хотел серьезной музыки. Ему нужно было лишь «хлеба и зрелищ», ни того, ни другого у меня не было. А значит, нужно было приспосабливаться к тому музыкальному материалу, который у меня на тот момент был. Или другой вариант: купить мыло и веревку и послать все на хуй. Я выбрал первый вариант.

Мне никогда не хотелось быть богатым или бедным, я просто хотел жить и делать то, что я умею. Но, к сожалению, этого мало для того, чтобы находиться на этой земле. Хотя я побывал в обеих шкурах и разницы особой не почувствовал. Проблем хватает везде, только все они разные по уровню и восприятию их. Страдания человека прослеживаются, в какой бы ипостаси ты не находился. Мне иногда кажется, что мы пришли в этот мир не для того чтобы просто жить, а для того, чтобы страдать. Наверное, поэтому у меня такая неприязнь к этой никчемной жизни. Покажите мне богатого человека, которому больше ничего не надо, и он счастлив от того, что просто живет. Я таких не встречал. Даже, если он мило и блаженно вам улыбнется и скажет: «Я радуюсь и люблю эту жизнь, и мне хочется просто жить», мне никогда не покажется это правдой. Ну а случай с бедняком я вообще описывать не хочу, потому что в его завистливых глазах я прочитаю один единственный вопрос. Есть, конечно, третья категория людей, но их прямая дорога в дурдом. К этой категории я отношу себя.

* * *

Все крутиться в маленьком клубке и летит по лабиринту судьбы. И никто не знает, найдет этот клубок событий выход из загадочного строения Минотавра или нет. Закручивается все: плач ребенка, появившегося на свет, проповедь пастыря, стон больного в больнице, темно-зеленая краска в морге, запах подгорелой яичницы, дед Мороз с подарками, грустные глаза старого бомжа, запах женщины, приторный запах покойника, равнодушная медсестра, стоматолог, плач матери у гроба сына, последний падающий лист осени, алчные глаза торговца овощами на шумном рынке, пьянь, кричащая в вагоне метро, поводы любимой девушки на Московском вокзале, вздох после наступления оргазма, рот шлюхи, усталый голос шефа, неоплаченные телефонные счета, сука-любовь, ревность, безумие, никчемность больниц и равнодушие хирурга, встреча нового дня слепым, покупка компьютера, маленький город Обнинск в Калужской области, порножурнал, крики детей в детском саду, землетрясение, безумие политиков, недальновидность президента, старик в ресторане с молодой потаскушкой, отстойность ночных клубов, эксбиционистка, удар в челюсть известным боксером, помывка в бане, спелое яблоко, торт на дне рождения, усталые гости, друзья, которые хуже врагов, туалет, дерьмо на ботинке, развод, инсульт, изжога, смерть, жизнь, поцелуй … Все это в одном маленьком клубке, который катится по лабиринту судьбы.

Говорят, что любовь к женщине облагораживает мужчину, возносит его выше неба, и у него начинают вырастать крылья. Но, что бывает после того, когда любовь уходит? Вас когда-нибудь бросала женщина? Сколько длится эта любовь, и как вы переживаете ее окончание? Мне иногда хочется взять и положить на весы любовь к женщине, и то чувство, когда эта любовь исчезает. Что будет сильнее сжимать твое сердце: твое окрыление любовью или твое опустошение после нее? И ты лишний раз подумаешь, стоит ли тебе кидаться в эти жернова, чтобы потом тебя перемололи и ссыпали в виде порошка в мешок для бывших влюбленных. Сколько страданий и мук приносит любовь мужчины к женщине. Это хватает тебя цепкими ручищами и начинает вращать по всем направлениям. Тебя бросает из стороны в сторону, весь мир мелькает, ты ничего не успеваешь запомнить из того, что видишь. И когда эта машина останавливается и выбрасывает, и ты уже не можешь отдышаться, после всего этого и жить тебе становиться тяжело до безумия. Ты хочешь опять залезть в это пекло, но не так-то просто это сделать: запустить машину также тяжело, как и остановить ее. Это две равноценные категории. Мы просто не можем понять и осознать в себе это. Мне хочется быть выше любви и ненависти, но, может быть, для этого нужно иметь то, чего у меня нет и, наверное, никогда не будет.

А как бы хотелось подняться над всем этим и не попасть в бешеный вихрь, а просто стоять и смотреть со стороны. И как хочется быть выше богатства, выше бедности, выше смеха и плача, любви и ненависти, бога и дьявола, быть всего лишь наблюдателем или зрителем на огромном представлении, которое устроил для тебя лучший режиссер во вселенной. И пусть говорят все, что сценарий давно написан, нужно просто дождаться конца спектакля. Я в это не верю, если бы зрители знали, чем все это закончится, то пьеса была бы скучна и неинтересна, несмотря на то, что мне сюжет никогда не рассказывали. Все сюжеты должны писаться на ходу и, в то же время, проигрываться бездарными актерами у очень гениального режиссера. Отзовись мой учитель, который способен научить меня тому, что ты не знаешь сам. Если ты это сделаешь, ты будешь лучшим гуру в этом мире. Я буду молиться всему миру за твое святое имя. Хотя тебе эти похвалы будут не нужны, ты уже станешь выше всех мыслимых наград на этой земле.

Blog

Григорий Поздняков