Григорий Поздняков

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

Глава 11.

У меня был полный завал с учебой. Мне не хотелось зубрить предметы, я интуитивно понимал, что то, что преподают у нас в институте, мне

никогда не пригодится, хотя сдавал экзамены я, в основном, на «хорошо», благодаря своей изворотливости. Я был учеником Диогена с бочкой вина.

В институте помнили мои доармейские заслуги в проведении концертов. И из профкома пришло предложение провести вечер Валерия Леонтьева в нашем актовом зале.

Ко мне подошла заведующая кафедрой точной механики Татьяна Викторовна Иванова. Высокая, симпатичная и интеллигентная женщина.

Григорий, я занимаюсь культурно-массовой работой в институте, мы

бы с Вами могли сотрудничать.

В каком плане?
Сегодня в гостинице « Ленинград» дает свой выпускной концерт

Валерий Леонтьев.

Что значит выпускной концерт? – спросил я.
Леонтьев учится в институте культуры им. Крупской, и он будет

давать выпускной концерт-экзамен. Вы должны с ним договориться о проведении концерта у нас в институте.

Как же я попаду на этот концерт? – в недоумении спросил я.
Проявите смекалку, Вы у нас очень расторопный студент, - улыбаясь,

сказала она.

Я постоял минут пять, смотря ей в глаза, и выпалил, с редкой дерзостью:

Я сделаю концерт Леонтьева, но Вы, Татьяна Ивановна, зачтете мне

курсовую работу по Вашему предмету, и, не меньше, чем на «отлично».

Она была удивлена моей наглостью. Отошла от меня на шаг и сказала:

Григорий, а Вы наглец, как я погляжу.
А что делать, этот концерт займет у меня уйму времени и оторвет от

учебы. Вы мне поможете решить мои вопросы, а я решу Ваши проблемы. Договорились?

Хорошо, я согласна, Ваш курсовик будет засчитан на «отлично».

Сделка состоялась. Мне предстояло достать ей Валеру Леонтьева. Это была задача не из легких, ведь Леонтьева на улице не встретишь. Я стал продумывать план, как мне попасть в концертный зал гостиницы «Ленинград». Сдать курсовик очень сложно, а мне нужно было это сделать. Хотя достать Леонтьева было еще труднее.

Я поехал в концертный зал, концерт был дневной, и начало его было назначено на 15 часов. Все проходили в зал по пригласительным билетам. Зрителей было очень много, в основном, это были студенты и преподаватели института культуры.

Я подошел к контролеру и попросил меня пропустить, на что сразу же получил категорический отказ. Я подумал и решил, что в концертный зал можно попасть через служебный вход. Обойдя вокруг гостиницу «Ленинград», я увидел, как разгружают машину с овощами и фруктами два пьяных грузчика. Они еле стояли на ногах, и, порой, легкий ящик они поднимали вдвоем и заносили его в подсобное помещение ресторана.

Подойдя к ним, я сказал:

Мужики, у вас выпить есть?

На что они, незамедлительно, выпалили вдвоем:

Полбутылки осталось, щас разгрузим и допьем.
Давайте, я вам помогу с разгрузкой, а потом добавлю и возьму еще

пол-литра.

В ответ они кивнули головами. Я схватил тяжеленный мешок с картошкой и потащил его в подсобное помещение ресторана. Мешок был килограммов на тридцать, если не больше. Я еле поднялся по ступеням и прошел в разделочный цех. Пол в цехе был очень скользким и весь пропитан жиром. Я не удержался, поскользнулся с тяжеленным мешком и упал. Мешок полетел в сторону, где стоял бак с отходами и плюхнулся прямо в помои. Брызги полетели в разные стороны, но основной массой обдало меня. Я лежал в вонючих и жирных отходах с ног до головы: вся куртка была в подтеках, по волосам стекала какая-то дрянь.

Обслуживающий персонал прекратил работу. Они стояли и смотрели на меня минуту, ничего не говоря, видно они были шокированы моим внешним видом. Скользя по полу, я встал.

Ты кто такой? – закричал на меня повар.
Новый грузчик.
Алкоголиков опять набрали! Вон отсюда, убирайся!

Я развернулся и побежал в сторону главного зала ресторана «Ленинград».

Ты куда? Держите его! – кричал мне вслед обслуживающий персонал.

Я давил на газ, что было сил, но за мной, как ни странно, никто не побежал. Я чувствовал, как от меня пахнет жиром и еще какой-то вонючей смесью. Запах был отвратительный до тошноты. Выскочив в красивый и благородный ресторанный зал, где тихо играл оркестр, я остановился посреди и постоял минуту. Все официанты уставились на меня, как на седьмое чудо света. Вид у меня был нелепый. Я не успел утереться, и по лицу стекал жир. Оглядевшись, я увидел, что за столом сидел толстый мужик с салфеткой, засунутой под воротник, и что-то жевал. Лицо его показалось мне очень знакомым, и я направился к нему, не обращая внимания на халдеев.

Здравствуйте, приятного аппетита, - выпалил я. - Где-то я мог Вас

видеть, но не помню где.

Мужчина продолжал жевать, не обращая на меня никакого внимания. Я взял с его столика салфетку и начал вытирать руки и лицо. Но когда присмотрелся получше, то узнал этого человека. «Актер Александр Калягин.- «Здравствуйте, я Ваша тетя». Как я мог не узнать его сразу!» - подумал я.

Извините, я очень спешу на концерт Валерия Леонтьева. Если пойду в

эту дверь, то попаду в зал?

Ты сначала душ прими, а потом иди на концерт. От тебя сильно воняет,

- небрежно сказал он мне, продолжая трапезничать.

Да, пожалуй, так и сделаю. Через эту дверь я попаду в зал или нет?
Попадешь.

Я попрощался, похвалил его фильмы и ушел. Наверное, он подумал про меня, что я полный кретин, но это уже было для меня не важно.

Всеми правдами и неправдами, я все-таки попал за кулисы. Заглянув в дверь с надписью «Гримерная», я увидел много женских полуобнаженных тел. Это был танцевальный коллектив В.Леонтьева. От удивления, я открыл рот. Посреди этого женского сборища сидел знаменитый эстрадный певец.

Валерий Яковлевич, я к Вам пришел.

Он посмотрел на меня, слегка прищурив один глаз. Наверное, долго не мог понять, что этому клоуну от него надо. Но поднялся со стула и вышел вслед за мной. Нагие женщины не обратили на меня никакого внимания.

Слушаю Вас.
У меня очень большая проблема, - начал я издалека.
Я это и так вижу, - сказал Леонтьев, слегка воротя от меня нос.
Да нет, Вы не о том подумали.
Ну, ну говори быстрее, уже опаздываю, - торопил он меня.

Я рассказал про себя, свой курсовик и помойное ведро. Леонтьев долго смеялся, потом отвел меня в кафе и заказал мне стакан апельсинового сока.

Григорий, понимаешь, я рад бы тебе помочь, но не могу. У меня

сейчас не очень хорошо со здоровьем.

Но наш профком выделит на Ваш концерт пятьсот рублей, - продолжал

уговаривать я его, - это хорошие деньги.

Дело не в деньгах. Вчера вот выступал в «Октябрьском» и мне

вызывали скорую помощь, было плохо с сердцем. Я тебе очень сочувствую, но не смогу у вас выступить. Поэтому тебе придется чертить курсовик.

Я попрощался с Валерием, поблагодарил за сок, пожелал ему удачи и здоровья и вышел из концертного зала. На его представление я не остался, дабы не смущать зрителей своим внешним видом и «ароматом».

«Очень благородный артист. Благородство его заключалось уже в том, что он меня не выпроводил с охраной, из концертного зала, как вшивого и вонючего кота, а угостил вкусным апельсиновым соком. Приятный человек», - думал я.

Курсовик мой накрывался «рваной газетой», и у меня была проблема. И что им дался этот Леонтьев! Может, замену ему найти, хотя бы на четыре балла курсач сдать.

Подумав хорошенько, я так и сделал: уговорил в Малом драматическом театре известного и всенародного любимца Игоря Скляра. Игорь согласился спеть за более низкий гонорар, но гонору у него, как у артиста, было намного больше. Тем не менее, концерт состоялся, и культурно-массовое мероприятие в институте киноинженеров произошло при полном аншлаге. Я получил свои четыре балла за Игоря Скляра и был очень доволен и собой, и своей курсовой работой. Но больше всех радовалась Татьяна Ивановна, в своем журнале она поставила галочку о проведении культработы в институте.

Вслед за этим выступлением, мне те же массовики-затейники заказали Александра Розенбаума. Вычислить его было очень легко. Гонорары его, на тот момент, были небольшие, а песни уже всенародно известные. Мне не очень нравилось творчество Александра Яковлевича: ни бандитские песенки,

ни афганские советско-патриотические баллады. Когда он их пел, то было ощущение, что Розенбаум исполняет гимн всему человечеству, слишком много в них было никому не нужного пафоса. При исполнении песни «Черный тюльпан» зал почему-то должен слушать его стоя. Либо он так набивал цену своим песням, либо у него съехала крыша от афганской войны. Я этого не понимал. У нас учились ребята, которые служили в Афганистане, и относились они к этой войне без этого напыщенного и ложного патриотизма, который присутствовал в песнях Розенбаума. Он рисовал себя на публике ни как артист популярного жанра, а как сильный мужик, которого выковала и закалила сама жизнь. Мне было немного смешно, когда я видел его дутый имидж. Может, сейчас он его и поменял, к сожалению, не знаю.

После концерта он заказал себе водки. Водки в институте не было, поэтому я принес ему чая с печеньем, со словами:

Ну, ты, студент, даешь! Так встречаешь известного артиста.

После этих слов оставалось только встать на вытяжку и по-армейски отчеканить:

Ничем не могу помочь, Александр Яковлевич.
Ты чего такой лохматый, не стрижешься? – отпивая чай, сказал

Александр.

А Вы что, хотите, чтобы я был такой, как Вы? – съязвил я.
Нет, таким, как я, тебе никогда не стать. Ты, вообще-то, какую музыку

слушаешь, студент?

«Аквариум» нравится.
Этого я понять не могу. Может, Гребенщиков и нормальный мужик, но

поет он какую-то хуйню.

Почему же так? – удивленно спросил я.
Ну, вот, слушай, я так тоже могу.

На столе лежал спичечный коробок, стирательная резинка и стояла чашка с чаем.

Вот, видишь эти предметы? Я сейчас при тебе стишок напишу в стиле

твоего «Аквариума»

Розенбаум думал минуты две, а потом выдал:

- Стоит резинка на страже дня,

И чашка с чаем смотрит на меня.

Я должен вынести себе урок,

Кто спиздил мой от спичек коробок.

Ну, конечно, это складно, но глупо, – заметил я.
Но твой Гребенщиков так и пишет свои стишки. Я их ни хрена не

понимаю, - возмущался Розенбаум.

Ладно, мне с Вами спорить не хочется. Каждому – свое. Вот, возьмите

Ваш гонорар.

Я отдал деньги барду. Пожал ему руку и пожелал ему больших творческих потуг.

А где тут поблизости перекусить можно? – спросил он меня.
На углу Загородного и Дзержинского есть неплохая пельменная. За

тридцать восемь копеек можно двойную порцию взять.

Розенбаум посмотрел на меня, как на дурака.

Нет, Гриша, я уж как-нибудь до «Европы» доползу^³.

Удивительные люди – актеры и певцы, они, как дети со своими игрушками. Каждый хочет свою игрушку – талант преподнести всем, как можно громче и возвышенней. Они всегда отделяют себя от остальной серой человеческой массы. И, кажется, что их наделили талантом, которым не обладает больше никто. Они ищут изюминки в себе и не хотят видеть ее больше ни в ком, в этом и заключается их наивность.

Мне кажется, что каждый человек талантлив. И бог не обделяет этим даром никого, кроме женщин. Доказывать отсутствие у женщин таланта я не буду, до меня это сделал великий Отто Венингер в своем бессмертном философском трактате: «Пол и характер». Он даже доказал отсутствие у женщин человеческой души. Мужчинам кажется, что женщина талантлива, если она проявляется, как женщина и не подражает мужчинам.

Просто, талант артистов выставлен на обозрение толпы. А толпа, в силу своей некомпетентности, благословит их, делает гениальными. Кто, хоть что-то понимает в этом, сам творит и являет свой дар людям и чуть выделяется из той же массы.

Человек не рождается гениальным. Гением его делают люди. Им нужен гений, он им необходим, как воздух. К сожалению, этот механизм создания кумиров очень прост. Гений стреляет в цель, которую не видит никто – и попадает. Попробуйте быть талантливым человеком, и у вас все получится.

Хотя у меня, пока, это не вышло.

Глава 12.

В кулуарах института ко мне подбежал Димон и, радостный от счастья, сказал:

Баринова из тюряги выпустили.
А ты чему радуешься. Это твой родственник?
Нет, ты что не знаешь, кто такой Валерий Баринов? – изумился Дима.
Понятия не имею.
Ты группу «Трубный зов» слышал?
«Трубный зов» … Что-то припоминаю, - задумался я. – До армии мне

давали послушать. Это, по-моему, религиозная команда.

Ну, вот. Вспомнил, наконец-то. Так вот, Баринов – это солист этой

группы. Он сидел в тюрьме, и его выпустили на свободу, - захлебываясь от счастья, говорил Дима.

Ну, а тебе-то, что от этого?
У меня есть приятель, который его неплохо знает. И сегодня мы с ним

встречаемся у Александро-Невской лавры в пять часов. Пойдешь с нами?

Зачем?
Это человек-легенда, о нем много всего писали и говорили. Неужели

тебе не интересно?

Да у меня в шесть репетиция в «Алисе», новую песню разучиваем.
Да брось, - уговаривал меня Дима, - можешь пропустить одну. Тебя же

Кинчев не убьет за это.

Ладно, уболтал, поедем, посмотрим, что это за «фрукт», твой Баринов.

Мы подъехали втроем к храму в назначенное время. Дима со своим приятелем постоянно смеялись и шутили по поводу «Трубного зова». Рассказывали небылицы и легенды об этой легендарной команде. О том, что они переходили государственную границу в Финляндию и их повязали под Выборгом с лыжами и рюкзаками. О суде, который транслировался в передаче «Человек и закон» по центральным каналам. Я об этом ничего не знал и не слышал.

Мы прождали минут пятнадцать, и из храма вышел человек неопределенного возраста, очень худенький и небольшого роста,

Привет, друзья! Бог с нами! – нелепо поприветствовал он нас.

Он как-то глуповато улыбался, темные глазки бегали по сторонам, тело было очень подвижным, как на пружинках. На нем была куртка «Аляска», голубые потертые джинсы, кроссовки. Таких шмоток в «Совке» не продавали. Поэтому из прихожан храма он явно выделялся.

Валера Баринов не похож был на верующего человека, скорее, в нем сидел какой-то бесенок-авантюрист. Я бы сказал, что в нем присутствовало что-то демоническое. Очень шустрый и подвижный, он напоминал мне «черта на колокольне» из рассказа Гофмана. Он протянул мне руку и сказал:

Валера.
Григорий, - неуверенно ответил я ему. – Я слышал твою музыку, очень

оригинальный подход к религии.

Тебе понравилось? – спросил он.
Нормально. Особенно истошный женский крик в конце одной из песен.
Мы записывали это на квартире, и солистка так прокричала, что

сбежались соседи, - улыбаясь, прокомментировал Валера.

В разговор вмешался Димон.

Григорий играет в группе «Алиса» на тромбоне.
Я не слышал эту группу, а вот дочери мои ее слушают с

удовольствием, прямо фанатеют от нее.

Валера говорил и постоянно улыбался. Улыбка так и прилипла к его губам.

А можно мне поговорить с этой командой?
Почему же нет, можно хоть сегодня поехать к ним на репетицию.

Валера быстро среагировал на предложение.

Поехали.

Мы прибыли в репетиционный зал. Кинчев в это время подбирал на гитаре какой-то несложный мотивчик и бурчал себе под нос слова из песни «Театр теней».

Привет, Костя, - сказал я.
Ты чего на репетицию опоздал? – недовольно произнес Кинчев.
Я привел тебе Валерия Баринова, руководителя группы «Трубный

зов». Слышал такую?

Кинчев отложил гитару и подошел к Валере.

Да, я слышал эту команду, но очень давно.

Баринов пожал Кинчеву руку и сказал:

Я только что вернулся из лагеря.
За что сидел? – спросил Костя.
За проповедь! За бога! За веру! – гордо и с той же глуповатой улыбкой

произнес эти слова Баринов.

А чего ты проповедовал? – с иронией спросил Костя.
Бога, творца нашего небесного, при помощи рок-музыки.
Это что же получается, буги-вуги о Христе?
Ну, не совсем так.
А как же?
А ты приходи к нам на проповедь в церковь и узнаешь.
Мне некогда, у меня концерты.
А я могу на твоих концертах проповедовать.
Нет, спасибо, не надо, - ответил Костя.

Кинчев повернулся к нам спиной, и мы увидели, у него на затылке был выстрижен православный крест. Баринов сказал:

Ты знаешь, Костя, крест на голове носить можно, но, главное, бога в

душе иметь.

Ты чего, мне указывать будешь, где мне крест носить? На-ка лучше

гитару возьми и попой нам что-нибудь.

Валера запел свою песню из альбома «Второе пришествие». В нашу компанию влились остальные участники группы «Алиса». Он, действительно, неплохо пел, у него был высокий и звонкий голос. Но на гитаре играл плохо. Баринов пел песню «Мир погряз в греховной тьме», Петька Самойлов взял бас-гитару и стал ему подыгрывать, а Пашка встал за клавиши. Очень даже неплохо получилось.

Димон сразу же прокомментировал сей составчик.

Из «Алисы» получился «Трубный зов».

Ребята закончили. Пашка из сумки достал портвейн и разлил его по стаканам. Баринов произнёс тост, вплёл туда религиозный стишок. Мне кажется, что Кинчев был очень далёк от религии, но не стал обижать религиозные чувства Валерия. Беседа стала теплее и дружелюбнее. В основном говорил Баринов, он рассказывал о своей жизни на зоне, о создании группы «Трубный зов». Алисовцы слушали его без особого

интереса, но давали человеку выговориться и не перебивали его.

А ваши песни о чём? – спросил Баринов Кинчева
Обо всём и не о чём.
Нужно петь о боге, и тогда Вы будете нести благую весть.
Если мы будем петь о боге, то кто же споёт о дьяволе?

Баринов перестал улыбаться и сделал серьёзное выражение лица.

Я шучу, - поправил себя Кинчев – Давай мы тебе кое-что сыграем.

Музыканты взяли инструменты и заиграли песню «Тыр-пыр, у нас новый командир».

Они хорошо сыграны, - прокомментировал мне Баринов.

Мы попрощались с группой «Алисы» и вышли из репетиционного зала.

А ты не хочешь со мной поработать? - спросил меня Валера.
Что значит поработать?
Я хочу набрать новый состав группы «Трубный зов» и дать пару

акустических концертов в Ленинграде.

Ну, в принципе, можно. Только на чем я играть буду?
Ты на там-тамах можешь?
Я в школьном ансамбле на ударнике играл.
Прекрасно, я тебе найду инструмент, приезжай завтра вечером в

церковь.

В какую церковь?
На поклонной горе есть храм баптистов-христиан.
Баптистов? – с удивлением спросил я. – Ты что, баптист, что ли?
А что в этом такого?
Ну, я слышал о них много всякой ерунды.
Приедешь в церковь и все сам увидишь.

Мы попрощались с Бариновым и разъехались по домам.

«Странный он человек, хочет всем навязать свою идею о покаянии, грехе и боге. Зачем ему это нужно?» Мне казалось, каждый человек вправе сам выбирать, во что он должен верить. А у Баринова это звучало слишком навязчиво и слегка надоедливо. С ним нельзя поговорить ни о женщинах, ни о пьянках. У него в голове вбит какой-то кол, на котором были вытесаны десять заповедей Моисея.

Кто-то сказал, что «верующий, который не знает сомнений, не обратит в свою веру сомневающегося». Баринов был как раз из тех верующих людей, который верил в бога без малейшего сомнения, и это делало его придурковатым и даже блаженным человеком. Хотя, может, это, как раз, к нему и притягивало.

Я ничего не знал о Библии, и мне хотелось познать мир верующих людей, в них скрывалась для меня какая-то тайна, которую я хотел постичь и разгадать, даже если потом и разочаруюсь в религии.

Так позже и вышло. Может быть, я слишком рано прикоснулся к Богу и не понял веры в него. Но это будет потом, а пока мне было все интересно.

Мы с Димоном еле нашли этот баптистский храм. Он находился на берегу

озера, чуть ли не в лесу, хотя редкий жилой массив вокруг храма присутствовал. Стоял мокрый и темный осенний вечер. И баптистский дом выглядел, как замок Дракулы. Мне даже стало как-то жутковато туда заходить. Тем более, я слышал разные слухи об этих верующих. Мы стояли на ступенях храма и ждали Баринова.

Привет! Молодцы, что пришли, - подходя к нам, сказал Баринов. –

Пошли, перед службой причастимся.

Как это? – спросил я.

Мы отошли в глушь заросшего кустарника. Валера из рюкзака достал пару бутылок портвейна и пирожки с сосиской.

Вино – это кровь Христа, а хлеб – его тело, - начал объяснять он нам. –

И этот обряд называется – причастие.

Я никогда не думал, что кровь у Христа состоит из портвейна № 72, а

тело из пирожков с сосисками, - заметил я.

Ты не прав, Григорий, нужно эти строки воспринимать не буквально, а

видеть в них метафору, - открывая ножом бутылку, говорил Валера.

Ну, что вижу, то и говорю.
Может, в чем-то ты и прав, но в нашем винном магазине остался

только портвейн, пришлось взять его. Вы знаете, почему я с Вами пью?

Странные ты нам вопросы задаешь, Валера, - сказал Димон.
Я пью с грешниками, такими, как вы, чтобы понять душу заблудших

людей и пьяниц и посеять в них зерно веры.

Ты что, Валера, нас пьянью считаешь, что ли?! – возмутился я .
Ну, вы нет, не пьяницы, но заблудшие души.
Ладно, Сусанин, выводи наши души.

Мы принялись распивать портвейн и закусывать пирожками. Когда бутылки опустели, мы пошли в церковь на службу. Зал был полон, и проповедь уже началась. Валера вошел в зал и, слегка покачиваясь, поплелся к кафедре, мы шли за ним. На сцене стоял хор в белых одеждах и пел какой-то псалом с незамысловатым мотивчиком. Потом вышел пастырь и стал комментировать главы из Библии. Все для меня было в диковинку, поэтому я слушал с интересом.

Если посмотреть на все это собрание со стороны, то покажется, что выступающие хотят зрителей убедить в том, в чем они давно уже убеждены. Присутствующие после каждого хвалебного восклицания оратора бубнили себе под нос слово «Аминь». То есть они с этим согласны. Вообще, все выступающие передергивали цитаты из священного писания и комментировали их, как они это понимают.

Мне, порой, кажется, что эти сборища нужны верующим для того, чтобы они не забыли о своей вере. Ведь это же смешно, как можно забыть о самом главном в вашей жизни, если вы истинно верующий человек. Вы ходите в церковь для того, чтобы лишний раз убедиться, что вы на правильном пути, и ворота в рай пред вами откроют. Взрослые люди говорят другим таким же взрослым людям о небесах, о которых не имеют никакого представления, а

те, в свою очередь, никогда туда не попадут.

Это интересная сказка для взрослых. Вольтер был прав, когда написал: «Если бога нет, то его стоило придумать». Людей это успокаивает и настраивает на будущее, которого, в свою очередь, атеисты не имеют. Нужно ли мне это сказочное будущее, о котором говорят в церквях. Наверное, с ним проще жить и веселее. Но чтобы получить этот «опиум», нужно в него поверить. «И будет вам по вере вашей», то есть во что верите, то и получите. А если ни во что не верите, то ничего и не получите, получается так. Из ничего и выйдет ничего.

Я не могу выполнить элементарную для многих верующих заповедь: «Возлюби ближнего, как самого себя». Это хорошо, если вам удалось полюбить самого себя. А если я себя терпеть не могу. Если, просыпаясь утром и глядя в зеркало на опухшую от пьянок рожу, говорю: «Недоделанный урод», то как же я остальных таких же мерзавцев смогу полюбить? Хотя на моем зеркале и висит надпись: «Другие не лучше!» Вот и получается, что основная заповедь Моисея у меня не выполняется.

А взять этот закон: «Не прелюбодействуй». Это значит отрезать себе яйца что ли, ведь матушка-природа шепчет… Верующие люди говорят, что «свободен тот, кто не имеет желаний». Это, конечно, здорово не иметь желаний, потому что желание – причина страданий, но тогда зачем мне такая свобода? Если бы Моисей увидел летом женщин в жаркий денек на Невском проспекте, он точно бы отменил заповедь о прелюбодеянии. Вообще, мне кажется, что если есть Бог, то он смеется над нами, верующими людьми, потому что знает, чем все это кончится.

Что приводит людей к Богу? Мне захотелось порассуждать об этом. Наверное, есть два варианта в жизни человека. Первый – это богатство и счастье, которое он, на данный момент, испытывает в своей жизни. Он верит в бога, чтобы не потерять все это: ставит пудовые свечки у иконы, ходит на причастие и исповедуется своему духовному отцу, т.е. священнику. Этот человек думает, что все, что нажил своим трудом, ему предоставил Бог, и он постоянно пытается задобрить своего «идола», как папуас, приносящий жертву в засуху. Здесь нет, и не может быть Бога, о котором написано в Библии – это языческое идолопоклонство.

Второй вариант – бедность и несчастья. Человек идет с просьбой к Богу, чтобы тот оказал ему милость и дал счастье и богатство. Он приходит в храм для того, чтобы выпрашивать у Бога то, что первый уже получил. И, если Бог ему это дает, то человек начинает совершать другую молитву - молитву благодарения и сохранения того, что он получил от Всевышнего.

Может быть, это и примитивно, но, к сожалению, я, пока, другого не вижу. Ни один человек с чувством юмора не основал бы такую религию.

Все последующие дни мы с Бариновым мотались по церквям различных религиозных конфессий. Баринова всегда встречали, как героя-узника

лагерей. Пасторы с удовольствием предоставляли Валере кафедру в церквях. Он проповедовал в доступной форме, вставляя простые и доступные выражения для народа.

После проповеди мы играли программу «Трубного зова» под бурные аплодисменты верующих. Многие зрители подходили к Баринову и расспрашивали о его дальнейших планах. Он отвечал в стандартной форме:

Все в руках божьих.

Нас он представлял, как новый состав группы «Трубный зов». Репетиции в «Алисе» я, к тому времени, забросил, мне была интересна работа с Валерием Бариновым в «Трубном зове».

С нами на проповеди всегда ездила большая толпа фанов. Это были студенты, хиппи, музыканты и поэты, которые знали и боготворили группу и всегда внимательно слушали Валерия. И чем больше было концертов, тем быстрее разрастался фанатизм. Мне это нравилось: я был с Бариновым, я был в центре событий, которые происходили с группой «Трубный зов».

При общении с Валерой я понял, что он готовит какую-то грандиозную авантюру. Ему был нужен хороший громкий скандал, и он его готовил с каким-то рвением. У Баринова были хорошие связи с консульством Великобритании, так как частенько за ним ходили иностранцы-журналисты, и он неплохо с ними разговаривал на английском языке.

Во всей этой суете, как я понял, был замешан ведущий БиБиСи Сева Новгородцев. Баринов часто рассказывал, что он неплохо его знает заочно. Сева вел музыкальную передачу на радиостанции и был тайным покровителем группы вместе с религиозной организацией «Кестон Колодж», в котором работала журналистка Лорна Бурдо. Она и помогала осуществить запись первого и последнего проекта Валерия Баринова и Сергея Тимохина «Трубный зов».

«Трубный зов» был задуман, как я сейчас понимаю, для того, чтобы подорвать атеистические устои Советского Союза и внести в умы «совка» смуту. Но для этого нужна была жертва, которую должны были «распять» атеисты.

И этой жертвой был выбран Валерий Баринов, который прошел все круги ада в Союзе. Он лежал в психиатрической больнице им. Степанова-Скворцова, его кололи транквилизаторами, может быть, от этого на лице его осталась идиотская улыбка. Колония общего режима и избиение его зэками также не прошли бесследно для этого человека.

Но Валера знал, чего от него хотят. У него была конкретная программа и цель всех этих движений. Начиная с того, что материальную поддержку ему обеспечивали зарубежные религиозные организации. Ведь для того, чтобы содержать такую немаленькую семью, нужны были деньги, а Валера нигде не работал, как и его жена Татьяна. Но симпатичные дочери Валерия неплохо одевались, и семья жила достаточно зажиточно.

Я часто бывал у Баринова дома, когда мы разучивали программу «Трубного зова». Иногда спрашивал его:

Валера, на что ты живешь?

Ответ был, как всегда, прост:

Бог помогает!

Я чувствовал, что должно произойти какое-то событие, и это случилось.

На одном из выступлений Баринов подозвал меня и сказал:

Завтра вечером мы должны дать грандиозный концерт в Ленинграде.
Где? – с удивлением спросил я.
У Казанского собора. Все предупреждены, нас будут снимать на видео,

соберутся все корреспонденты в Ленинграде, которые работают на религиозных радиостанциях в Англии и Америке.

Валера, нас же всех повяжет КГБ.
Не переживай, на правое дело идем.
Валера, ты понимаешь, что меня за этот митинг могут исключить из

института? Что мне тогда делать?

Запад нам поможет, - коротко отрезал он.

Я предчувствовал, что я вляпаюсь опять в какое-нибудь дерьмо, но отступать было нельзя. Я боялся, но мне было интересно.

Концерт был назначен на восемь часов вечера. У Баринова дома мы выпили немного вина, поймали машину и поехали в центр, на Невский проспект.

Почему мы не можем поехать на метро? – спросил Димон.
В КГБ уже знают о нашем выступлении, нас могут повязать, и мы не

доедем до места назначения концерта. Но перед концертом нам нужно зайти к одному человеку, он живет напротив Казанского собора.

К какому человеку? – спросил я.
Меня сегодня должны познакомить с Борисом Гребенщиковым, я хочу,

чтобы он тоже принял участие в концерте.

Валера, да я и сам мог бы тебя с ним познакомить.
Вот и прекрасно, ты и познакомишь.

Мы приехали на улицу Софьи Перовской и поднялись на последний этаж к Б.Г.. В парадной нас ждал человек, в джинсовой куртке, с зализанными назад волосами, явный представитель неформальной молодежи.

Сергей, - представился он нам.

Он позвонил в дверь, и нам открыл дверь сам Б.Г. Судя по разговору, Гребенщиков ждал Баринова. Мы прошли к Борису на кухню.

Чай будете пить? - вежливо предложил Борис.
Нет, спасибо, мы уже опаздываем, - сказал Баринов.
Что у вас сегодня, «сейшн»?
Да, мы даем концерт у Казанского собора, и я хочу, чтобы ты принял в

нем участие, во славу божью.

Гребенщиков задумался, поправил свисающий длинный чуб, закурил «Беломор» и сказал:

Я не смогу, у меня и так большие проблемы с властьимущими. Они

постоянно пасут нас: только вчера один в штатском приходил ко мне домой.

Зачем? – поинтересовался я.
Хотят, чтобы я перестал растлевать советскую молодежь.
Мы будем проповедовать им слово божье! – гордо сказал Баринов.
Это хорошо. А ты когда освободился?
Два месяца назад.
Я слышал по БиБиСи в передаче Севы Новгородцева о твоей амнистии.
С этой радиостанции будут люди на концерте. Пошли, все

подготовлено, не пожалеешь.

Нет, я не могу, - отрезал Б.Г.

Мы попрощались с Борисом и вышли к Казанскому собору, как на голгофу, потому что я уже знал, что концерт для меня закончится печально.

Подходя к площади, я увидел огромную толпу народа, было, как на демонстрации, в праздник 7 ноября. Люди скандировали: «Трубный зов» !!! Мы протиснулись сквозь ликующих фанов ближе к зданию Казанского собора. От такого скопления народа у меня кружилась голова, они все ждали нас. Откуда они все узнали про концерт? Баринов шепнул нам:

Достаем инструменты и начинаем играть.
С чего начнем? – спросил я.
Мы пока не будем петь песни «Трубного зова».
Почему? – удивились мы с Димоном.
Рано еще, спойте что-нибудь нейтральное.

Димон затянул песенку Виктора Цоя «Алюминиевые огурцы». Толпа перестала скандировать и прислушалась. Среди обступивших нас людей, увидел двоих с фотоаппаратами и одного с большой видеокамерой. Народу явно не нравилось, что поются не те песни.

Потом запел Баринов свой репертуар. Не успел он до конца допеть песню, как послышались крики:

Атас! Менты приехали! Вязать начали! -Я услышал переполох в

массах.

Что случилось? – спросил я Диму.
Оглянись назад, менты давят машинами людей.
О, черт возьми, нам нужно бежать.
Не надо никуда бежать, - сказал Баринов, - сейчас они доберутся и до

нас.

Валера, зачем тебе это? - возмущался я.
Потом расскажу.

К нам приближались люди, одетые в черные плащи. Один из них схватил меня под локоть и потащил к машине. Барабаны выпали из моих рук. В толпе послышались крики:

«Трубный зов» вяжут! Свободу группе «Трубный зов»!

Баринова волокли вслед за мной через проход из людей, который расчищала милиция. Того, кто пытался помочь нам, били резиновыми дубинками. Мы дошли до черной «Волги» в полусогнутом состоянии. Нас посадили в разные машины. Оглянувшись по сторонам, я не увидел Диму.

Он явно сбежал с поля боя. Машины светили фарами и проезжали сквозь толпу народа. Впереди с сиреной ехал милицейский УАЗик.

Куда Вы меня везете?! Я хочу выйти! Отпустите меня! – возмущался я.

На что получил удар в живот от, сидящего рядом со мной, КГБэшника.

Сиди спокойно и не рыпайся, - сказал он.

Нас провели в ближайшее отделение милиции и посадили в «обезьянник» вместе с Валерием.

Все классно получилось, - радовался Валерий, - уже сегодня по всем

западным радиостанциям прозвучат наши имена.

У меня от удара ужасно болел живот.

Да мне это совсем не нужно

Нас по одному водили на допрос к начальнику милиции. Он был похож на дореволюционного городничего с большими пышными усами.

У тебя зрачки расширены. Дежурный, проверь его руки, может, он

наркоман.

Меня попросили засучить рукава.

Я не наркоман, просто очень устал от всего этого дерьма.
Документы у тебя с собой? – спросил дежурный милиции.
Нет, в общежитии оставил. Я не ношу с собой документы.
Придется тебе здесь всю ночь просидеть.

В комнату зашел человек в штатском неопределенного возраста. Он посмотрел на меня и сказал:

Ты ведешь антисоветскую пропаганду, мы за тобой уже давно

наблюдаем, с того момента, как связался с Гребенщиковым.

Вы ошибаетесь, я всего лишь музыкант.
Не те песенки играешь, музыкант, – язвил он.
Какие могу, такие и играю.

Он обратился к начальнику отделения:

Петро, возьмите мою машину и обыщите у него в общежитии все. Я

слышал у него там литературы запрещенной много.

Не надо ехать в общагу, у меня там ничего нет.
А вот мы и посмотрим. Скоро ты вылетишь из института за такую

деятельность, музыкантишка.

«Какого черта я опять связался не с тем. Баринову на все наплевать, он умышленно шел на это. Ему терять нечего, все равно он собирался свалить из Союза, а мне что делать?» Я сидел в камере и рассуждал, пока Баринрву устраивали допрос. Валера пришел после него весь сияющий, как начищенный пятак.

Ну, что, Валера, делать-то будем? – спросил я его.
Гриша, не думай об этом, нас Бог спасет.
Валера, перестань нести всякую хуйню. Тебя он, может, и спасет, а

меня из института отчислят.

Ты пострадал во славу божью, – улыбался он.

Я точно общался с шизофреником, рано его выпустили из психушки.

Ты можешь сделать так, чтобы про меня по «вражеским» голосам не

говорили?

Поздно, Гриша, я уже дал корреспондентам сведения о тебе.
Когда ты успел?
За день до концерта.

Я плюнул на пол, встал и начал нервно ходить по камере.

Нас с ним выпустили под утро. Мне вернули паспорт, и я понял, что в общаге был обыск. У меня не было денег на транспорт и пришлось топать километров десять пешком. Настроение было мерзопакостным, я не знал, что мне было делать дальше. В комнате я жил с Тимуром, который по национальности был киргизом. Совсем недавно он вступил в Коммунистическую партию и был очень горд этим: постоянно читал Маркса и Энгельса и часто, по вечерам, цитировал мне этот бред двух сумасшедших.

Я зашел к себе в комнату и увидел, что все было перевернуто вверх дном. Посреди этого бардака сидел новоиспеченный коммунист в трусах и что-то бурчал себе под нос.

Привет, Тима, что «Капитал» Маркса наизусть учишь? – сострил я.

Тимур посмотрел на меня взглядом «бешеной селедки», вскочил с кровати и кинулся с кулаками:

Убирайся из моя комната, - он плохо знал русский язык, - моя не буду

вместе жить с плохим человеком.

Тимур, успокойся, ты что с ума сошел? – уговаривал я.
Моя пойдет в партию института и все про тебя расскажет.
Да ладно, иди, валяй, рассказывай, мне-то что.

Я разделся и стал наводить порядок у себя в комнате. На душе было отвратно. Если бы у души была жопа, я бы с удовольствием просрался.

Никакой антисоветской литературы у меня не нашли, кроме Нового Завета, да и тот не забрали, а наказали Тимуру, чтобы тот его выбросил. Коммунист, наверное, сделал это с большим удовольствием.

Я, конечно, был не против концертов и выступлений с Бариновым, но мне было противно, что мной просто пользуются для достижения какого-то плана икс, о котором мне мало что известно. Валера зарабатывал себе баллы, чтобы благополучно уехать с семьей за границу и жить там счастливо, но ведь нас с собой он брать не собирался. А нам предстояло после его отъезда влачить существование в социалистическом «совке» и, в дальнейшем, записывать свои собственные проекты под названием «Трубный зов».

Blog

Григорий Поздняков