Geum.ru

Ериалы опроса первых сорока свидетелей в Москве, нам предстоит более внимательно оценить дальнейшие возможности нашей работы как в России, так и за ее пределами

Вид материалаДокументы

Содержание


М. полякова.
Х. чепанов.
Ф. хашиева.
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   38

201


России. Они дали мне документ, который был принят их комитетом солдатских матерей по поводу того, что готовится в Чечне. Они объявляли свой протест. Мы решили посетить войсковую часть, ко-торая находится на территории Назрани, возле Дома культуры, что на озере. Там рядом располагается комендатура. Мы как предста-вители Комитета солдатских матерей и комитета "Женщины Ин-гушетии" решили совместно посетить этот полк. Но нас туда не пропустили. Мы предъявляли свои удостоверения, говорили, что хотим поговорить с военнослужащими, с ребятами. У меня до сих пор в памяти глаза одного офицера, заглянув в которые, я почувст-вовала, что готовится что-то серьезное. Он был настроен против нас. Я удивлялась, почему в Назрани нам препятствуют. Нас так и не пропустили.

Почему-то была свернута работа съезда. Мы планировали его на три дня, но вся работа была закончена за два дня, и делегации посадили в самолет. Мы не успели даже толком попрощаться. Вел съезд Плиев Руслан Султанович, тогда — глава администрации президента Аушева, сейчас — председатель парламента Ингуше-тии. Он объявил, что съезд планировалось проводить три дня, но работу надо закончить на второй день. Ему, наверное, откуда-то сверху велели это сделать.

11 декабря было воскресенье, в 8 утра я встала, собралась на рынок, подумала, что один день посвящу семье. Я живу недалеко от нефтебазы, там у нас родовое кладбище. Возле нефтебазы идет же-лезнодорожная линия и недалеко станция. По трассе Баку — Ростов на городском автобусе надо проехать километра три до перекрестка (эта трасса идет из Владикавказа на Чечню, на Грозный). Я взяла сумку, вышла и вдруг слышу пулеметную стрельбу. Я знаю, что в это время бывают свадьбы, и у нас принято, когда во двор вводят невесту, чествовать ее, стреляя в воздух. Я растерянно посмотрела, подумала: наверное, где-то свадьба. Однако вижу, как по железно-дорожной линии движется состав и над ним повисло белое облако. Я замерла, ничего не понимая. Стала быстро спускаться с горки. Ко мне подбежал мужчина и спрашивает: "Вы знаете, что от перекре-стка идут танки?" (это по трассе Ростов — Баку).

Пока я с ним разговаривала, ранили двух ребят, Гушкова и Тутаева, 1972 и 1974 года рождения, которые охраняли нефтебазу. Один из села Ваштуки, другой из села Насеркорт в Ингушетии. Ока-залось, в составе ехали солдаты, которые просто так, сидя сверху, обстреляли их. Один получил ранение в бедро, другой — в плечо.

Я бросилась в администрацию президента. Это было воскресе-нье, людей там почти не было. Там оказался только журналист Руслан Масигов и еще несколько советников президента. Он схватил меня и говорит: "Напишите хоть вы что-нибудь". Мне ка-залось, что я сошла с ума, — войска входят в Чечню! Я стала


202


спрашивать: "Какова реакция нашего президента? Неужели он бездействует? Может, он уже обо всем сообщил?"

Стала что-то импульсивно писать, какое-то обращение, стала звонить женщинам — Гайдановой Хадишах Салмановне, врачу МВД, Хаутиевой Тамаре Оцхоевне, председателю Коллегии адво-катов Ингушетии, члену Комитета женщин, всем, кому могла. Мы собрались, написали несколько строчек: "Матери, жены, сестры Кавказа и России! Поднимитесь! Войска идут! Погибнут люди!". Масигов побежал передавать это обращение...

Потом я поймала какую-то машину, бросилась на перекре-сток, на трассу Ростов — Баку, где въезд в Назрань, — действи-тельно, там шли танки. Люди, которые ехали из разных сел на рынок, не могли понять, в чем дело, но они помнили страх, пе-режитый в 1992 году, они бросили рынок, собрались в кучки. Я стала с обращением от Комитета солдатских матерей России в руках бегать между танками, кричать: "Ребята! Опомнитесь! Вы погибнете! Вас убьют там и людей погубите!" Колонна военных машин шла по трассе, а я махала этой бумагой, кричала: "Вот Российский комитет солдатских матерей к вам обращается, если вы меня не слышите, может, вы их услышите!" Один из воен-ных (похоже, это был контрактник) направил на меня автомат и говорит: "Отойди, сука! Если б я не пришел сюда, то тебе бы здесь делать было нечего!"

Я побежала дальше. Встречная полоса машин мешала, види-мо, продвижению колонны, и они вывели БТРЫ на вторую поло-су, а встречные машины (в воскресенье люди ехали в села к родственникам) вынуждены были спуститься в лощину.

По внутренней дороге я пробралась в Карабулак и оттуда поеха-ла к Любе Яндаровой, члену Комитета женщин, и к Лиде Бекбуза-ровой, ее мужу Амиру, он — специалист по строительству, грамот-ный человек. Все вместе мы выехали на дорогу в Слепцовскую, навстречу войскам. В это время войска расположились, не доезжая села Яндырка. Но подойти туда было невозможно, поэтому мы на-правились в Слепцовскую, где стоит пост ГАИ и где было уже мно-го народу. Взяв микрофон с милицейской машины ГАИ, чтобы лю-ди лучше слышали (у меня на руках уже было обращение Ауше-ва — нота протеста по поводу ввода войск в Чечню), я стала гово-рить прямо в громадный рупор: "Ради Бога, проявите максимум вы-держки. Мы не должны позволить пройти войскам. Иначе погибнут люди". Мы простояли там всю эту холодную ночь, мы не пускали войска около полутора суток. На рассвете 13 декабря министр МЧС Ингушетии и работник Прокуратуры Ингушетии подошли ко мне и говорят: "Они не посчитаются ни с кем. Мы едем с переговоров с ними. Они ничего не хотят слушать и понимать. У них одна зада-ча — двигаться. Они проедут по тебе! Послушайся нас, опомнись!


203


Сейчас погибнут женщины и люди, которые тут стоят!". И мы, видя, как продвигается эта колонна на Чечню, вынуждены были усту-пить. Первая бегущая оттуда, из Чечни, семья с ребенком на руках у нас уже была записана...

До самой новогодней ночи мы продолжали писать, звонить, дей-ствовали, как могли. А после новогодней ночи я увидела море тру-пов. И после этого я спать уже не могу. Ведь все мы под единым Богом ходим, и Бог этого не простит...

Надо было что-то предпринимать. Мы стали звонить своим ста-рым знакомым. Первый звонок — в Ярославскую область, потом в Москву, в Екатеринбург — в множество городов, все не перечис-лить. И вот первая группа солдатских матерей приехала из Яро-славской области во главе с Галиной Ивановной Марченко. Мы ждали ее, знали, что она откликнется.

Они приехали 13 января, в три часа ночи. Нам позвонили из ад-министрации Аушева, а мы только что пришли — размещали бе-женцев из Чечни. Там мы встретили молодую женщину, которая сидела в подвале в Грозном. Она недавно вышла замуж, была бе-ременна. Она рассказала, как, просидев две недели в подвале, вы-нуждена была принять решение — вывести людей, иначе все по-гибнут. Человек, который приносил им пищу, погиб — снайперы стреляли из домов. Это было на улице Клары Цеткин в Грозном. Муж этой женщины, ингуш, уехал в Свердловск по служебным делам. Ничего не сказав ему, она, как только услышала, что собы-тия в Грозном приняли резкий оборот, выехала туда из Москвы вместе с сестрой мужа к его маме и попала в эту мясорубку. И вот, она решила больше не отсиживаться в подвале, а вывезти людей. Их там было 60-70 человек. Она обратилась к ним: "Кто завтра готов со мной выйти? Я беру белый флаг и выхожу. За-стрелят, так застрелят, здесь я больше сидеть не могу". Набралось человек пятнадцать — трое мужчин, остальные женщины. Они взяли белый флаг и вышли под этим обстрелом. Стрельба их ми-новала, может быть, из-за белых флагов, может быть, потому, что большинство из них были женщины, но их не тронули. Вышли они на российский пост. Их погрузили в машину "Урал" с брезенто-вым верхом, внутри которой сидели военные с оружием, и отпра-вили в Ингушетию.

Итак, ночью позвонили от Аушева, сказали, что приехала яро-славская группа солдатских матерей. Их было человек семь-восемь. Это была первая группа. Утром — это был воскресный день — вице-президент Ингушетии Агапов Борис Николаевич пришел на работу. Охрана и его помощники доложили ему, и он сразу нас принял. Я ждала, что он не обрадуется нашему обраще-нию, что к громадной армии беженцев из Чечни мы вызвали еще солдатских матерей на голову президента и всей республики. Мы


204


думали, Агапов скажет, что просто нет возможности их принять. Но надо отдать должное нашему руководству, они дали указание разместить солдатских матерей. Сначала на железнодорожном вокзале, где стояли вагоны, в которых размещали беженцев из Чечни, нам дали один вагон. А позднее нам предоставили спорт-зал в школе села Сурхахи. Туда по указанию руководства привез-ли из эмиграционной службы новые кровати, одеяла, матрасы. Был выделен сухой паек по линии эмиграционной службы. Я бро-силась в автотранспортное предприятие просить транспорт для женщин. Позже приехала еще целая армия матерей, нам дали че-тыре вагона, потом — еще больше, все шло по нарастающей.

Но тогда, в первый день, мы пошли в этот выделенный нам ва-гон. Я не знала, что в этом вагоне беженцы из Чечни, я думала, что нам дадут новый, пустой вагон. А там женщины — пострадавшие, потерявшие братьев, членов семьи, судьба которых была неизвест-на. Если бы я знала, я бы не повела туда солдатских матерей, пото-му что это как коса на камень. Что там началось! Женщины-чечен-ки стали кричать на русских матерей, матери стали на них кричать, плакать. Я пережила очень тяжелую сцену. Я на своем языке обра-тилась к женщинам. Попросила их успокоиться. Сказала, что русс-кие матери тоже пострадали. У них же дети в армии, а что такое приказ, знают все. В какой-то момент все улеглось, и я предложила Марченко повести всю ее команду ко мне домой. Она сказала: "Я отсюда не уйду. Что бы здесь ни случилось, я должна быть здесь".

Утром, как только рассвело, я прибежала обратно. Выплакав-шиеся за ночь женщины и с той, и с другой стороны уже успо-коились. Марченко мне говорит: "Я возвращаюсь обратно в Яро-славль, забираю с собой Рустамчика". Ему было шесть месяцев и он умирал. Это был ребенок одной из самых крикливых в эту ночь женщин. Она одна без отца воспитывала двоих детей — у нее там еще был мальчик. Я была поражена: "Вы что, Галина Ивановна! Вы же только что приехали, нам работать надо, нам в Чечню ехать надо, вам своих детей искать надо!". И она верну-лась в Ярославль, оставив вместо себя Веру Семиврагову, сказав, что будет готовить места для приема детей. Мать не надеялась, что ребенок доедет до места, но он выжил благодаря Галине.

Затем стали подъезжать майкопские женщины. Ведь майкоп-ский 81-й полк там полег почти весь. В Комитете женщин Ингуше-тии есть списки почти всех военнослужащих. Но сегодня мы на-столько далеко зашли с войной в Чечне, что теперь мы уже ищем солдатских матерей...

Из всех поездок в Чечню, в которых я принимала участие, са-мой страшной была поездка с 23 по 25 января 1995 года, когда я вывозила на автобусе солдатских матерей. До выезда в Грозный 23 января мы в Назрани стали организовывать два мини-марша.


205


Один марш — на границе с Чечней. Мы предлагали идти пешком, взяв палки, белые флаги, транспаранты. С матерями мы искали слова, которые могли бы убедить президента, убедить тех, кто воюет. Ольга Хохлова из Самары, потерявшая сына в Чечне, была художницей. Она рисовала, писала тексты.

23 января мы приехали в Грозный, в Черноречье. Когда въез-жали в город, солдатские матери увидели разрушенные дома, увидели результаты обстрелов. Мы проехали с правой стороны Грозненского моря. Когда мы там остановились, собралась гро-мадная толпа проживающих там людей. Появились самолеты. Нас стали предупреждать: "Вам не надо на видном месте автобус ос-танавливать, отойдите в сторону". Началась паника. Кто-то пред-ложил нам повернуть налево к пятиэтажным домам. Только мы отъехали, как на месте нашего автобуса образовалась воронка.

Люди подходили к автобусу и говорили, что знают, у кого на-ходится русский солдат. Он не захотел стрелять и, чтобы не по-гибнуть, спрятался. Матери брали эти данные, я даже не успевала за всем следить, все это шло стихийно. Жители Черноречья пред-лагали нам разместиться у них в домах. Нас старались безопасно разместить в многоэтажном доме, поудобней. Люди пытались как--то помочь. Они надеялись вместе с солдатскими матерями, что этот беспредел остановится.

У меня была сумка с медикаментами, и на улице, когда я шла, ко мне подбегали люди с автоматами, просили перевязочный ма-териал, из дома выходили русские женщины, чеченки, просили лекарство "от сердца", от давления. Я давала медикаменты.

Нас разместили в многоэтажном доме в пяти квартирах. Всю ночь шел обстрел, света в городе не было. Отовсюду приходили люди, сообщали, что бой идет уже на химзаводе и вот-вот перейдет сюда. Я понимала, что значит для экологии Грозного разрушение химзавода. В окно было видно, как горят дома, горит город.

На второй день мы поняли, что мы не можем ни вернуться в Ингушетию, ни попасть к Масхадову. У прибывших матерей была одна цель — любой ценой добраться до детей. У нас, ингушских женщин, была задача — доставить матерей к тем, кто ответстве-нен за судьбу военнопленных. Но бой не прекращался и на вто-рой день. Вокруг шла стрельба, мы не могли высунуться. "В эти дни вооруженные чеченские боевики нас спасали, а русские вой-ска убивали", — смеялись матери. Позже одна из матерей узнала, что в эту ночь ее сын-десантник находился в Чечне. Она говорила ему: "Сынок, так ты в ту ночь, оказывается, в свою мать стрелял". Сейчас она живет в Ярославле, ее сын дома, он пережил конту-зию, но она его получила живым.

Ольга Хохлова из Самары тоже прошла в камуфляжной фор-ме путь; Северная Осетия — Моздок. Как-то упросила военных,


206


выехала с ними, нашла сына, встретилась с ним и сказала: "Бе-ги, сынок". Мальчик бежал. Как он добирался, не знаю, но он приехал в Самару. В те дни мы обратились с целой командой российских и чеченских матерей за помощью к иностранным посольствам. Мы требовали: "Остановите войну! Дайте нам по-добрать трупы". Нас никто не слышал.

На третий день нашего пребывания в Грозном, после того, как мы послали обращения в посольства, ночью стали ракетами осве-щать наш дом. Я сказала, что дом будет разбит. Действительно, 25 января начали массированный обстрел дома, в котором мы находи-лись. С четвертого этажа вместе с солдатскими матерями мы побе-жали в подвал этого дома. И оттуда нас спасали вооруженные чече-нцы. Нас всех посадили в автобус. Нормальные люди едут в Ингу-шетию, а мы бросились через весь обстреливаемый Грозный, через Минутку к центру и прибыли в подвал к Масхадову.

Там у нас состоялась первая встреча с Марией Кирбасовой и с Масхадовым. Мы увидели, как вносят раненых, там проводили операции и тут же были пленные. Некоторые матери узнали своих сыновей, поговорили с ними. Масхадов сказал: "Мне не жалко, заберите ваших сыновей. Только прошу вас, пойдите к генералу Бабичеву. Наши парламентеры пойдут с белыми фла-гами. Это недалеко отсюда, я вас туда доставлю — ведь до него несколько метров. Задайте ему вопрос, может ли он на время остановить огонь, чтобы я мог на своей стороне всех захоро-нить. Ведь собаки тащат оттуда руку, оттуда ногу. Под Богом же мы все ходим! Скажите, пусть захоронят хотя бы на своей сто-роне людей.". То есть он предлагал на время остановить огонь, чтобы захоронить трупы.

И вот так называемые боевики повезли нас к тому месту, от-куда чеченцы запускают своих парламентеров к генералу Бабиче-ву. Мы были полны решимости совершить наш маленький Марш Мира к генералу Бабичеву. Кирбасова плакала, говорила мне: "Лейла, мы должны обязательно это сделать. Мы должны остано-вить этот беспредел". Она уже около месяца там находилась.

Вдруг появился Сергей Сироткин, схватил меня за руку и ска-зал: "Вывозите женщин!" Мы уже все были в сборе, еще минута, и он опоздал бы. Он сказал: "Вчера было закрытое заседание Гос-думы, на котором сказали, что президент Аушев в сговоре с че-ченским ополчением создал новую провокацию в лице солдатских матерей и они двигаются на военных. Все, что будет двигаться на военных, будет рассматриваться как провокация. Вас расстреля-ют. Трупы солдатских матерей будут лежать на площади Грозного и всему миру объявят, что чеченцы не жалеют даже матерей". Мы были вынуждены вернуться. Не рассказать, под какой грохот канонады мы ехали назад к Масхадову!


207


Опознанных матерями пленных, семь человек (восьмой был офицер Белошивцев, сразу нам его не отдали), мы забрали в ав-тобус, спрятали их между матерями. Когда выезжали — тут стре-ляют, там стреляют, автобус маленький, без окон, без дверей, пять-десят с лишним матерей в этом автобусе и с нами вооруженные чеченцы, которые вывозили нас из города...

Я была также участницей Марша солдатских матерей в марте 1995 года. Но в связи с этим я хочу рассказать только один эпи-зод. Это мой разговор с полковником Александром Галченко. У Ачхой-Мартана, перед тем, как напустить на нас отряд СОБРа, он спросил: "Что вы здесь делаете, вы же из Ингушетии?" В ответ я показала фотографию четверых своих детей в национальной кав-казской одежде, которую взяла из дома, и сказала: "Я поставлю своих детей, чтобы ваши войска не вошли в мой дом". Я сказала, что помогаю матерям найти сыновей, чеченским женщинам най-ти мужей. "Вам помогаю вернуться живым домой, — так я сказа-ла. — Вы считаете, что моя миссия менее благородная, нежели ваша". Он говорит: "Мы под приказом". Я ответила: "А я тоже по приказу Всевышнего пришла сюда".

М. ПОЛЯКОВА. Знаете ли вы факты, когда сами военные предпринимали попытки найти своих пропавших из части солдат?

Л. ЦОРОЕВА. Нет. Они говорили, что вот захвачены ребята. Это обсуждалось, но меры не предпринимались.

Российские солдаты, которые нам встречались, были обросшие, грязные, выпившие. Однажды, когда мы ехали в Шатой, вдруг вы-скочили из леса двое военнослужащих на дорогу прямо к нашему водителю. "Отец, — говорят, — купи палатку за 400 тысяч". Это была военная палатка. Видимо, им нечего было есть. На постах мы разговаривали с солдатами. Я брала у них записки и отправляла по адресам. В наших поисках пленных российские представители, рос-сийские офицеры участия не принимали.


208


Опрос свидетеля Хаса Чепанова
Член Союза ветеранов Афганистана


Обстрел ингушского села Аршты (март 1996 г.).*


Х. ЧЕПАНОВ. Я ингуш по национальности. Я сталкивался с вой-ной и знаю, что это такое. Хочу рассказать пример беспредела, ко-торый творили войска.

С 21 по 23 марта 1996 года у нас проходил религиозный празд-ник Рамазан. В эти дни была сделана такая провокация. Возле горо-да Владикавказа расположилась 58-я армия. Она прошла через те-рриторию Ингушетии, по мирным селам, целая армада танков, БМП, БТРов.

Вечером 22 марта я поехал в село, где я родился, где похоронен мой дед, где живут мои родственники, поехал, чтобы поздравить их с окончанием месяца Рамазан. На пограничном посту, расположен-ном между ингушскими селениями Алхасты и Галахасты, нас оста-новили. В тот момент на этом посту находилось правительство на-шей республики практически в полном составе, и там собралась толпа людей.

Пограничник, который нас остановил, сказал: "Ребята, не надо ехать в Мужичи. Там прорвались боевики из Чечни, остановили армию, идет бой". Я очень удивился, не мог в это поверить. "Действительно, — говорит он, — нам по рации передали, что там идет бой". Мы испугались, ведь там живут наши родственники, как они там? Несмотря на предупреждение мы поехали в наше село. Когда приехали, оказалось, что ничего подобного не было, никаких боевиков, никакого боя в селе. Но шел массированный обстрел ин-гушского села Аршты. Даже ночью было видно, как летали верто-леты и пускали ракеты, были вспышки разрывов, зарницы. Тогда я убедился в том, что идет полная дезинформация, и это касается даже военных, которые дезинформируют друг друга.

Село обстреляли. Погибло мирное население.

А сколько лесов, сколько посевной площади уничтожили войска, проходящие через Ингушетию! И сделано это было специально. Это было нам напоминанием о 1944 годе. Нам показали, кем мы яв-ляемся на самом деле. Показали, что с нами что хотят, то и делают. Так думаю не только я, но и другие.


* 35,42.


209


Опрос свидетельницы Фатимы Хашиевой
Жительница селения Омеран, Северная Осетия


Ввод российских войск в Чечню через Ингушетию (декабрь 1994 г.)*


Ф. ХАШИЕВА. Я жила в селении Омерон Пригородного рай-она Северной Осетии. 30 декабря 1992 года меня депортировали. Семья у нас восемнадцать человек. Но дома нашего нет — он полностью разрушен. Сейчас мы живем в селении Гамурзиево в Ин-гушетии, в городке беженцев. Здесь поселилось около 250 семей беженцев, в каждой семье в среднем по пять человек.

В тот день, 11 декабря, когда войска входили через Ингушетию в Чечню, мы были дома. Перед этим мы ездили на съезд репрессиро-ванных в Осетию.

По трассе Ростов — Баку рано утром, семи еще не было, двину-лась техника. Нас разбудил гул тяжелой техники. Городок распо-ложен рядом с трассой, и от этого гула дом, где мы живем, затряс-ся, и все люди выскочили. По трассе ехали танки, много БТРов. На дорогу стали выходить люди, очень много женщин, которые плака-ли. Люди спрашивали солдат: "Куда вы едете! Зачем столько воен-ной техники? Разве мало 1992 года, того, что с нами произошло?" Именно такая техника прогнала нас с территории, где мы прожи-вали.

Я видела, как везли несколько орудий "Град", установленных на танках. Шли большие машины "Урал", снова шли установки "Град". А за ними шли грузовики с новыми носилками. Я спраши-ваю: "Зачем вы везете носилки, если едете с миром в Чечню?" Они засмеялись, выглянули женщины в железных касках, ярко накрашенные. Они тоже смеялись, но нам ничего не ответили.

Люди мешали проезду военных, и они стали их обстреливать. Стреляли по ногам и вверх — ранили нескольких ребят. Одному мальчишке, который стоял возле меня, пулей задело палец, он был весь в крови. Офицер кинул нам бинт с машины: "Перевяжись". Стоящему рядом со мной парню задело ногу. Он снял сапог, и кровь бежала из раны. Были еще раненые.

Потом, когда кончили стрелять, люди опять собрались, стали снова подходить к машинам. Все солдаты там были в масках, здо-ровые омоновцы. Это были внутренние войска. А за рулем машин "Урал" сидели, видимо, новобранцы, пацаны. Ребята говорили нам потихонечку (я это слышала, потому что стояла очень близко): "Перережьте нам шланги, вот тут режьте, вот эти, спустите коле-са, чтобы техника не двигалась". Сами солдаты подсказывали, что делать. Пацаны подлезали к машинам, подрезали что-то, чтобы


* 29,42.