Ериалы опроса первых сорока свидетелей в Москве, нам предстоит более внимательно оценить дальнейшие возможности нашей работы как в России, так и за ее пределами

Вид материала

Документы

Содержание 165Опрос свидетельницы Мадины Магомадовой М. магомадова. М. полякова. М. полякова. М. полякова. И. гериханов. И. гериханов. И. гериханов. М. полякова. М. магомадова. И. гериханов. М. магомадова.

Подобный материал:

• Ись по головокружительной дороге вниз на просторы бенгальской равнины, мы закончим, 270.43kb.
• Ш. Ф. Мухамедьяров к кому обращается муэдзин в москве, 353.82kb.
• Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях, 11442.46kb.
• Доклад на V съезде торгово-промышленной палаты российской федерации 8 декабря 2006, 241.53kb.
• Доклад на V съезде торгово-промышленной палаты российской федерации 8 декабря 2006, 242.39kb.
• «Заставка», 203.89kb.
• Реабилитация особого ребенка: как изменить настоящее и обеспечить достойное будущее, 1590.75kb.
• С. В. Лавров: Председательство России в "восьмерке", безусловно, входит в число важнейших, 130.77kb.
• Классный час Учитель Ильина Евгения Валерьевна, 69.93kb.
• Роман Дименштейн, Елена Заблоцкис, Павел Кантор, Ирина Ларикова, 1522.31kb.

164


Бывший глава Шелковской администрации Урумбай Амирхвджиев был задержан и попал в фильтрационный пункт станицы Червленой 28 декабря 1994 года, то есть в самом начале военных действий. Месяц он пробыл в фильтрационном пункте. Он подроб-но рассказал, что там происходило. Там применяли все виды пыток, в том числе электротоком. Его самого пытали. Под ногти загоняли иголки, пытали током.

В станице Наурская я беседовал с Русланом Абдуллаевым, бе-женцем из Ассиновской. Он, можно сказать, "рекордсмен" по пре-быванию в фильтрационных пунктах. Он пробыл там 46 суток -со 2 февраля по 18 марта. По его словам, на тридцатые сутки пре-бывания там он встречался с Сергеем Ковалевым. Кроме того, к нему приходили представители Международного Красного Кре-ста. У него на теле были видны следы пыток. На шее были харак-терные следы, похожие на ссадины и порезы.

И еще один случай. В станице Наурской об этом рассказывал глава администрации совхоза Северный Музаев Хамид Хасанович. Он физически очень крепкий мужчина, видимо, поэтому он легче, чем остальные, перенес фильтрационный пункт. Но он тоже про-был там месяц, Он был взят в начале января и пробыл в фильтра-ционном пункте до конца января 1995 года. Он свидетельствовал о пытках, о жестоком обращении.

Позднее, 18 ноября 1995 года, я посещал "накопитель" в Чири--Юрт, где находились в тот момент российские военнопленные. Меня поразил один факт: в тот момент там находилось восемь во-еннопленных. Нам не удалось встретиться со всеми, потому что часть военнопленных в этот момент находилась на работе, они помогали по хозяйству местным чеченским семьям. В самом на-копителе оставались трое военнопленных, с которыми мы смогли встретиться. При этом чеченские ополченцы разрешили нахо-диться там родителям. Там были две матери и один отец.

Что представлял собой накопитель? Это был одноэтажный дет-ский садик. Был конец ноября и в Чечне было довольно тепло. Условия содержания, по моей оценке, были вполне сносные. Сол-даты и их родители находились в ожидании и в надежде, что их обменяют. К сожалению, перспектива обмена становилась все бо-лее неопределенной. Нам удалось тогда побеседовать с Исай Ма-даевым, местным командиром, который как раз отвечал за содер-жание военнопленных. Его задачей было как можно скорее обменять этих российских солдат, они ждали информации от рос-сийских представителей. Однако позднее контакты с федеральной стороной совсем прекратились. Мадаев жаловался, что часто вме-сто выдачи военнопленных им давали просто списки уголовников.


165


Опрос свидетельницы Мадины Магомадовой
Жительница г. Грозного, ЧР


Бомбежки Шалажи.

Обстрелы мест проживания беженцев.
Гибель и ранения мирных жителей.

Незаконные задержания мирных жителей. *


М. МАГОМАДОВА. Моя квартира в городе Грозном была полностью разрушена, и после этого я находилась в селении Шала-жи, в доме, где родилась. С 5 на 6 апреля 1995 года, приблизи-тельно во втором часу ночи, начался настоящий кошмар — сильный гул, разрывы бомб. Я выбежала из дома, не зная, что де-лать, потом сообразила, что надо искать какой-нибудь подвал. В подвале было много людей — женщины, дети, старики, подвал был маленький и весь набит людьми. Там мы просидели почти до утра. Обстрел был страшный, какой-то камнепад, как будто происходит землетрясение и горы рушатся на нас.

Так прошла эта ночь. Но то, что мы увидели утром, было еще страшнее. Я шла по улицам, как заблудившийся человек. Я не по-нимала, что делать, куда идти. И первое, что увидела, — воронку на Заводской улице. Воронка была огромная — метров 15 шири-ной и глубиной метров семь (потом мы ее замерили). От дома, ко-торый стоял рядом с воронкой, ничего не осталось. Это был дом Шахида Хасанова. От дома Саламовых, стоящего рядом, тоже ни-чего не осталось. Как мне рассказала Саламова Тамара, она, ее внук и племянник, который приехал их проведать, спали. Просну-лись от гула, к счастью, успели выскочить из дома, все в крови, у них были осколочные ранения.

В одном дворе я увидела такую картину. Бомба упала в сад, -воронка была еще больше — 17 метров шириной и 9 глубиной, даже вода выступила на полметра. А ствол грецкого ореха диамет-ром 90-95 см, который рос недалеко от того места, где упала бом-ба, — этот ствол дерева перенесся через дом и вверх корнями за-стрял в земле. Вытащить его можно было только трактором — как будто его взяли, перевернули и посадили в землю вниз кроной.

Я пошла по нашей улице. Всего на нее упало шесть бомб. По-страдала также семья Амирхановых. От строений в их дворе почти ничего не осталось. Были раненые, погибших на этой улице не бы-ло. Потом я спустилась в лощину речки, на спуске была небольшая воронка, там упала какая-то небольшая бомба или ракета.

По берегам речки тоже были большие воронки. Когда поднимаешься на возвышенность, там стоит дом Усмана, — перед его домом тоже упала большая бомба, воронка была 15-16 метров ши-риной и глубиной 7-8 метров. От этого дома тоже ничего не оста-


-* 10,13,15,20,37,44,48.


166


лось. Усман был один в доме, семья уехала (многие люди вывезли своих родственников из села), он получил осколочное ранение. Камнепад, который мы слышали ночью, оказывается, действи-тельно был. Когда падали глубинные бомбы, из воронки вылетали камни диаметром до 50 см. У моих соседей камень диаметром 50 см, пролетев огромное расстояние, попал в комнату. Он пробил черный потолок и попал в комнату, хорошо, что не задел детей. Сосед мне говорил: "Этот камень нас спас, от удара мы просну-лись и побежали в подвал".

Дальше самолеты поднялись вверх и начали бомбить пионер-ские лагеря. В пионерских лагерях жили беженцы из сел Орехо-во, Старый Ачхой, Бамут. Эти села расположены недалеко от нас. Очень много было раненых, но погибших там не было. Были ра-нены женщины, дети. Еще в нашем селе бомба попала в дом Бо-гатовых, погиб отец семейства, его младший сын 22 лет и сестра преклонного возраста. На одной улице почти все дома были раз-рушены. В семье Самбиевых была тяжело ранена мать, в их дом попала бомба, и от него ничего не осталось.

На возвышенности жила семья Марбека Шакбиева, у них было девять детей. Дети и мать были ранены. Их дом полностью разру-шили — детей вытаскивали из-под обломков. Дом Очаева тоже был разрушен, его жену выкинуло вместе с кроватью через окно, она была тяжело ранена.

Вот что было после первой бомбежки. В тот первый день сразу приехало множество комиссий, в том числе и правительственная, журналисты. 7 марта в 17 часов выступил Тихомиров, который ска-зал, что они бомбили дудаевские подразделения, дудаевских боеви-ков, а что мирное село они не бомбили. И в этот же день в 17.30 началась повторная бомбежка, которая продолжалась более часа. Самолетов было не сосчитать. Бомбили так же страшно, как и в первый раз.

При повторной бомбежке верхний хутор, который в первый раз они не разрушили, был полностью стерт с лица земли. Сын моей сестры, Асалман, девяти лет — они жили в этом верхнем ху-торе — потом мне рассказывал, что они сидели в подвале, мать, оказывается, пошла куда-то, а четверо детей были дома. И этот девятилетний мальчуган потащил своих младших братьев в под-вал. Он говорил: "Когда мы сидели в подвале, так было страшно, что я забыл, что со мной мои братья, я про все забыл. Я думал, если я там дольше пробуду, то не останусь в живых. Я выскочил из подвала. Падали бомбы. Мне было так страшно. Я бежал, бе-жал, перебежал улицу и побежал в подвал к Вахе (это отец се-мейства, которое живет напротив), к ним в подвал". А те трое ре-бят оставались в том подвале. Когда началась бомбежка, их мать шла по дороге, и ей пришлось пережидать в соседском подвале.


167


Никаких боевиков в нашем селе не было, бомбили мирное село. У сельчан сложилось мнение, что те, кто приезжал после первой бомбежки, приехали, посмотрели, сняли то, что осталось в верхней части села, и затем повторно бомбили эту оставшуюся часть. Бом-бежке подверглась та часть села, где жили люди, лояльные к поли-тике республики Ичкерия. Верхнюю часть села полностью стерли с лица земли. А в нижней части села жило смешанное население. Наше село очень большое, оно лежит в ущелье по речке Шалажин-ка, тянется километра на четыре с половиной. И вот на протяже-нии полутора-двух километров от села ничего не осталось. Погибли трое, двое в тяжелом состоянии, более трехсот человек ранены.

Что мы считаем нарушением прав человека? Человек, создан-ный Всевышним, имеет право жить на этой земле. Бог создал его, чтобы он жил. В настоящее время чеченцы не имеют никаких прав на той земле, где они родились. Я родилась в Казахстане. Ро-дители мне рассказывали, что в Казахстане они должны были пойти к коменданту, взять спецпропуск, и только тогда они могли пойти в другое село. Но в настоящее время мы не имеем даже та-кого права передвигаться по Чечне. Я прописана в городе Гроз-ном, а родители мои — в селе Шалажи. И мне приходится иногда бывать в этом селе по необходимости. Но сегодня я фактически не имею права выехать из Грозного.

М. ПОЛЯКОВА. В чем это выражается?

М. МАГОМАДОВА. Скажем, утром выпускают из Грозного, в обед не впускают, вечером опять выпускают. Я доезжаю до своего села, до блокпоста, а мне говорят: "Ты не имеешь права ехать в се-ло Шалажи, ты там не прописана. Мы на положении спецпересе-ленцев на том месте, где прописаны сегодня. Мы не имеем права свободно передвигаться по Чечне, поехать на поминки, на похоро-ны.

М. ПОЛЯКОВА. Кто вам препятствует?

М. МАГОМАДОВА. Военные. Определить, кто они, какие это войска, нельзя: у всех одна пятнистая форма и никаких знаков различия. Если тебя задерживают, тебе препятствуют и ты идешь куда-то жаловаться, тебя спрашивают: "А кто препятствует?". От-куда мы знаем? Мы не можем ответить на этот вопрос.

М. ПОЛЯКОВА. Задерживают на блокпостах?

М. МАГОМАДОВА. Да, на блокпостах. Однажды я случайно бы-ла свидетельницей, как БТР налетел на автобус, который шел по Старопромысловскому шоссе в Грозном. Это было недавно, весной, на остановке "Березки". БТР выезжал с ГУОШа (Главного управле-ния оперативных штабов) и на перекрестке влетел в автобус. Был


168


ранен Саламбек Аушев, старик, полностью был разбит автобус. БТР "вошли" в автобус с задней стороны. Пассажиров откинуло в пе-реднюю часть автобуса. И как будто ничего не случилось. Никто не стал разбираться в происшедшем.

На "Березке" есть маленький базарчик. Однажды я пошла ту-да и стала заложницей. Нас окружили БТРы, солдаты и не вы-пускали — ни женщин, ни детей, ни стариков. Они начали без разбора, не спрашивая документов, ловить всех мужчин подряд. Заполнили два автобуса. И вдруг какая-то женщина закричала: "женщины, что же мы делаем? Мы отдали наших мужчин, они их забирают без разбора. Что мы стоим?" И все женщины, ко-торые были на базаре, побежали на трассу, где стояли автобусы и окружили их. А там было четыре БТРа, УАЗики, полные воо-руженных солдат в пятнистой форме, какого они рода войск, мы не поняли. Мы стали кричать, что не позволим увезти мужчин. Так мы простояли около полутора часов, людей стало собирать-ся все больше. Наверное, эта массовость их напугала, и они от-пустили мужчин.

Другой случай произошел в конце марта на центральном базаре в Грозном. Я оказалась случайной свидетельницей, как окружили базар БТРами. Было очень много солдат, которые начали ловить людей. Ловили мужчин всех подряд. Ничего не спрашивали, не выясняли, из кольца никого не выпускали и никого туда не впускали. Солдаты были с собаками. В тот день забрали больше 200 человек. Говорили, что есть какое-то указание, что надо поймать 200 боевиков, и они ловили. Мне хотелось знать, какова судьба этих людей, что с ними стало. Я пошла к зданию МВД и стала ждать. Некоторую часть этих людей МВД Чечни смогло освободить. Ребята в форме МВД, которые вышли оттуда, были оборваны, похоже, они дрались с солдатами. В тот день я так и не смогла узнать, скольких отпустили, хотя и простояла там до вечера.

И. ГЕРИХАНОВ. Насколько нам известно из средств массовой информации, жители села Шалажи заключили мирный договор.

М. МАГОМАДОВА. Да, это так. Первый обстрел был ночью с 5 на 6 марта, а двумя днями раньше заключили мирный договор. Приехали военные, сделали проверку в селе и ушли. Люди успо-коились, думали, что все, заключили трехсторонний договор — с властями, которые они сейчас создали для нас, и с российскими представителями. Но теперь мы знаем: если заключили мирный договор — жди войны! Жди бомбежек, расстрелов, облав.

И. ГЕРИХАНОВ. Насколько я знаю, Шалажи даже в государст-ве Ичкерия были своего рода отдельным государством.


169


М. МАГОМАДОВА. Да, такое было. Шалажи — это село, отку-да пошло само зло, как мы, чеченцы, считаем. Корни "оппозиции", искусственно созданной российскими политиками, находились в Шалажи. Кстати, это была еще одна причина нашей уверенности, что Шалажи не будут бомбить.

Чеченцев вынуждают сегодня всеми силами, всеми возмож-ными и невозможными средствами уехать с той территории, где они живут. Идет настоящий геноцид чеченского населения, пол-ное истребление чеченцев, хотят стереть с лица земли те насе-ленные пункты, где они жили, разрушить их дома, уничтожить людей.

И. ГЕРИХАНОВ. Какие факты унижения достоинства мужчин, насилия над женщинами вам известны?

М. МАГОМАДОВА. Самое большое унижение для чеченского мужчины — насильно раздеть его при народе. У нас в чеченских семьях даже сын не снимет рубашки в присутствии матери или даже отца, не говоря уже о сестре. А на блокпосту, если солдатам не понравится чье-то лицо или то, как к нему обращаются, они могут раздеть мужчину догола и избить на глазах у всех.

М. ПОЛЯКОВА. По всей видимости, в заключенном трехсто-роннем договоре были оговорены определенные условия. Ска-жем, что ваше село не будет оказывать военного сопротивления, вести боевые действия. Были ли нарушены условия договора со стороны села?

М. МАГОМАДОВА. Никаких нарушений со стороны жите-лей села Шалажи не было. Это была настоящая провокация со стороны российских войск. Я вообще считаю, что все, что де-лается сегодня в Чечне российскими военными, — провокация. Я надеюсь, что со временем международный суд или междуна-родные организации выскажут свое мнение и все поставят на свои места.

И. ГЕРИХАНОВ. Скажите, известны ли вам случаи насилия над женщинами. Случаи, когда, например, останавливают автобус, вы-бирают молоденьких девушек, женщин и забирают?

М. МАГОМАДОВА. Такой случай наблюдала и я сама, когда мы проходили через Самашкинский пост в апреле прошлого года. Я ехала в автобусе, и его остановили. Они все проверили, это было так унизительно. Они рылись в полиэтиленовых пакетах, которые были в руках у женщин. Потом они вывели двух сидящих впереди молодых женщин, и эти женщины так и остались на этом посту, мы не смогли их забрать. Их имен я не знаю, не знаю, что с ними стало.


170


Еще об одном случае мне известно. Знакомую мне женщину из Ассиновской в 12 часов ночи в присутствии двоих малолетних де-тей изнасиловали забравшиеся в дом солдаты. По этому факту бы-ло возбуждено уголовное дело. Но ни одно возбужденное уголов-ное дело в Чечне до конца не доведено.

Я представляю в настоящее время общественную организацию "Жертвы войны". На прошедших переговорах представителей ру-ководства России с правительством Чеченской Республики среди многих других вопросов обсуждался и вопрос обмена задержан-ными по принципу "всех на всех". Но до сих пор этого обмена не произошло.

На этих переговорах российской стороной были представлены списки на 1352 человека и на 252 человека, содержавшихся в раз-личных местах, 772 считались отпущенными, 72 — этапированы, трое погибли. В них были и лица, ранее судимые, были также вымышленные фамилии. Мы всех проверяли по указанным адре-сам.

Мы взяли адреса тех, кто отпущен. Женщины из нашей органи-зации занялись поисками. Никто нам не помогал. Мы все делали на свои средства, понимая, что можем погибнуть, — война-то шла и до сих пор идет.

Например, в списке было написано, что Магомедов отпущен по такому-то адресу. Мы выезжаем туда — никакого Магомедова там вообще нет. Вымышленные фамилии, вымышленные имена. Но бывали случаи, когда мы находили человека, который действитель-но был отпущен.

Из списка на 252 человек, о которых говорилось, что они где-то содержались, но были отпущены, не было ни одного из тех 1352 человек, которых мы разыскивали. Это были лица, задержанные до начала военного конфликта на территории Чечни. Среди них были и уголовники, которые были задержаны где-то в России, когда-то осуждены и давно сидят, и близкие знают, что они сидят. Когда шел переговорный процесс и зачитывали этот список, там было очень много людей, потерявших близких, и не нашелся ни один человек, который бы сказал: "Вот этот мой". Потому что родные тех людей, которые были в этих списках, не пришли, так как зна-ли, что их родственники осуждены и отбывают срок.

В средствах информации говорили, что российская сторона предоставила списки задержанных, а чеченская сторона нет. На самом деле чеченская сторона списки представляла. Я сама была в подкомиссии по розыску и обмену, когда шел переговорный про-цесс. Мы разыскивали и чеченских, и российских солдат. Пред-ставили списки. Российская сторона знала, что в этих списках были фамилии тех, кто погиб, кого уже нет в живых, но почему--то (не понимаю, почему они это делали) они не говорили матерям,


171


которые стояли в ожидании на улице, что их сыновей уже нет в живых. Да, они знали, потому что чеченская сторона представила список погибших. Я сама подбирала, чистила удостоверения этих солдат, офицеров, и мы составляли списки по этим удостоверени-ям. Когда Шали бомбили и чеченские ополченцы уходили, все имеющиеся у них документы пленных российских солдат они со-брали и закопали. Когда начался переговорный процесс, они вы-копали эти удостоверения, документы военнопленных. Карточки были в грязи, когда их привезли. Со мной была еще одна женщи-на, мы отчищали документы и по сохранившимся данным состав-ляли списки. Людей, которым принадлежали эти документы, уже не было в живых. Они попали в плен, но когда бомбили Шали, многие погибли — и наши, и российские военные.

Когда наши уходили, они захоронили трупы и запомнили где. Если от погибшего что-то осталось — то хоронили. У чеченцев обычай — сразу захоронить погибшего. Из верхних сел по хребту вывезли очень много неизвестных — и чеченцев, и русских, и азербайджанцев — вывозили всех погибших. Если человек был мертв, наши ребята привозили его или в Совмин, или в прези-дентский дворец. Он там три дня лежал. Если никто труп не опо-знал, его увозили туда, где нет войны — в сторону Шали, Ведено, Атаги. Если человек был христианской веры, его хоронили от-дельно, если мусульманской веры, то описывали, снимали на ви-деопленку. Если был документ, забирали его, а человека описыва-ли и хоронили на мусульманском кладбище. Как положено по обычаям, так и хоронили. Если от него при бомбежке ничего не осталось, естественно, захоронить было невозможно. Трупы на земле никогда не оставляли. У нас это считается грехом.

Тех 1352 человека, списки которых мы привезли, задержали во время боевых действий в Грозном и на блокпостах с 11 декабря 1994 по май 1995 года. В этот список не вошли те, кто был задер-жан после мая. Вначале в списке было полторы тысячи человек. Но по истечении времени часть людей отсеялась. Кого-то нашли мертвым и похоронили, кого-то привезли из Моздока (27 трупов). Некоторых похоронили в разных селах по пути следования в Моздок. Это были те, кого вывезли из Грозного. По пути кто-то умер, кого-то расстреливали, кого-то выкинули из машины, и ме-стные из сел хоронили их неопознанными. Потом, узнав от мест-ных жителей, что похоронен неизвестный, люди выезжали на ме-сто, проверяли, фотографировали, описывали труп, одежду или то, что там осталось, документы. Тот, кто опознавал своих близких, увозил их. Некоторых находили на грозненском кладбище, где их сбрасывали в траншеи... Год мы работали и в списке осталось 1352 человека. В списке есть и женщины, но мало, большинство муж-чин, потому что в основном задерживали именно их.


172


Я разыскивала своего брата с 17 января 1995 года. Как только я узнавала, что кто-то освободился, кто-то вернулся, я сразу же вы-езжала туда, вдруг где-то моего брата видели, кто-то о нем слы-шал. Два моих брата 9 января пытались выбраться из Грозного из-под бомбежки. Они шли домой — Магамадов Малла Масудо-вич, 1953 года рождения и Магамадов Шамса Масудович, 1957 го-да. В центре Грозного они попали под сильный обстрел. Старшего брата ранило. Он большой, тяжелый. Младший маленького роста, ему не поднять старшего. Тогда он побежал, пригласил двух не-знакомых ребят, которые помогли ему перенести брата для ока-зания медицинской помощи. Но тот умер от потери крови, и чу-жие люди привезли его к нам утром 10 января. С 10 по 12 января в Грозном собирали трупы. На эти три дня было объявлено пере-мирие. Вот с того времени я и ищу своего второго брата.

Ни я, ни другие не могут получить информации, кто и за что задержан, где находится. Пример тому осужденный на 14 лет Ка-диев Малид, 1965 года рождения, спортсмен. Он сидит в Челябин-ске. Приехал в Грозный, когда начался штурм. В начале января (это могло быть с 8-го по 12-е) его задержали, и родные искали везде. Недавно, в конце января, мы нашли его в списках Главного управления оперативных штабов — ГУОШ (оно находится в цен-тре Грозного).

Еще в мае 1995 года в Ингушетии через Косова, помощника Аушева, по каким-то каналам узнали, что Кадиеву дали 14 лет, что его судили в Челябинске, и он там сидит. Я нашла эту информа-цию и передала его родным в июне. Но с лета по январь они не могли удостовериться, что его действительно осудили и он сидит. И вот ни с того ни с сего в конце января ГУОШ представляет ка-кой-то список вновь задержанных. В этих списках проходит Ка-диев Малид Малидович, 1965 года рождения, как осужденный на 14 лет и сидящий в Челябинске. Мы спросили, почему же до сих пор они не сказали нам этого? Нам ответили: "Не знаем...".

В этом же списке было имя Ватаева Аслана, пропавшего тоже в январе 1995 года, и было указано, что он сидит в СИЗО в Став-рополе. Мать была в Ставрополе, но ей сказали, что его там нет. Мы пошли с ней в этот оперативный штаб и попросили дать ка-кой-нибудь документ, что он действительно сидит в Ставрополе. Нам ответили: "Никакого документа дать не можем". — Он же проходит в ваших списках. Скажите, что делать матери? — "Не знаю..."

Мы сегодня живем, как в 1944 году. Тогда нас выслали в Ка-захстан, сделали переселенцами, а сейчас мы переселенцы в сво-ем собственном доме, в своем родном селе, в родном городе.

Недавно мы со старшим братом — он зав. кафедрой в универ-ситете — поехали в совхоз "Родина," который находится кило-