Ериалы опроса первых сорока свидетелей в Москве, нам предстоит более внимательно оценить дальнейшие возможности нашей работы как в России, так и за ее пределами

Вид материала

Документы

Содержание С. григорьянц. В. ступишин Ш. панек. 231Опрос свидетельницы Липкан Базаевой Л. базаева. Л. базаева.

Подобный материал:

• Ись по головокружительной дороге вниз на просторы бенгальской равнины, мы закончим, 270.43kb.
• Ш. Ф. Мухамедьяров к кому обращается муэдзин в москве, 353.82kb.
• Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях, 11442.46kb.
• Доклад на V съезде торгово-промышленной палаты российской федерации 8 декабря 2006, 241.53kb.
• Доклад на V съезде торгово-промышленной палаты российской федерации 8 декабря 2006, 242.39kb.
• «Заставка», 203.89kb.
• Реабилитация особого ребенка: как изменить настоящее и обеспечить достойное будущее, 1590.75kb.
• С. В. Лавров: Председательство России в "восьмерке", безусловно, входит в число важнейших, 130.77kb.
• Классный час Учитель Ильина Евгения Валерьевна, 69.93kb.
• Роман Дименштейн, Елена Заблоцкис, Павел Кантор, Ирина Ларикова, 1522.31kb.

230


С. ГРИГОРЬЯНЦ. На этот вопрос у нас есть вполне ясный ответ. Члены организационного комитета, члены трибунала, эксперты не считают, что имеют право определять статус Чеченской Республики и дальнейший путь чеченского народа. Мы не занимаемся выбором или определением того, как жить чеченцам. Это должны, по--видимому, в ходе референдума решить они сами. Мы расследуем военные преступления и преступления против человечности, со-вершенные на территории Чечни, и хотим указать на ту ответственность, которую несут за них высшие должностные лица России. То, о чем вы говорите, это очень важная, но другая тема.

В. СТУПИШИН (эксперт трибунала). Я хотел бы сделать одно дополнение. Да, трибунал занимается изучением фактов, связанных с преступлениями против человечности и военными преступлениями. Но выявление этих фактов еще раз доказывает, что чумой ХХ века является государственный терроризм. Необходимо, чтобы Запад это понял.

Запад поощрял и до сих пор поощряет государственный терроризм Израиля, поощрял терроризм и других государств, по сути дела сегодня Запад поощряет государственный терроризм России. Очень много разговоров ведется вокруг отдельных террористических актов. Конечно, они достойны осуждения. Но опасность и для народов, и для международного сообщества представляет, прежде всего, государственный терроризм, потому что он подрывает одно из основ естественного права, признанного международным сообществом, признанных международным правом, — это право любо-го народа на самоопределение, выбор своего политического статуса. Трибунал не ставит перед собой задачу политическую, но мне кажется, все то, что мы слышим, о чем узнаем, с очевидностью подводит к этой большой проблеме. Люди мира должны понять, что их будущее, будущее их детей и внуков в опасности, потому что международное сообщество позволяет себе игнорировать и даже попирать право наций на самоопределение. И ООН, и ОБСЕ возводят территориальную целостность в сан священной коровы. От понимания опасности такой позиции зависит будущее человеческой цивилизации.

Ш. ПАНЕК. Возможно, в недалеком будущем результаты это-го трибунала помогут осознать всем, насколько важны те проблемы, которые охарактеризовал здесь господин Ступишин.


231


Опрос свидетельницы Липкан Базаевой

Председатель Комитета женщин Чечни


Ввод войск в Чеченскую Республику.

Бомбежки Грозного (декабрь 1994 - ян-варь 1995 года).

Массовые преступления против мирных жителей. События в Грозном (март 1995 г.).

Преследования и гибель членов семьи.*


Л. БАЗАЕВА. Я, жительница Чечни, работаю преподавателем русского языка в Чеченском государственном университете. Живу я в городе Грозном и весь период войны находилась в Грозном и в селах нашей республики. Начало войны мы встретили с семьей в Грозном. 11 декабря 1994 года начался ввод российских войск в Чеченскую Республику. Войска вошли, но ни-кто, в том числе и члены моей семьи, и знакомые — никто не ожидал, что военные действия примут такой жестокий и варварский характер. Мы предполагали, что попытка решить проблему силой будет предпринята, но Россия, убедившись, что стрельба и убийства ни к чему хорошему не ведут, остановится, и начнется поиск пути к миру и согласию, поиск компромисса.

Но произошло то, чего мы даже не могли предположить. С 11 декабря бомбардировки города Грозного приняли жестокий, не-избирательный, массовый характер. Бомбы падали в основном на центр города, и мы были потрясены тем, что в первую очередь были разрушены университеты, больницы, школы. Одним из первых разбитых зданий оказался Нефтяной институт — ведущий институт Чеченской Республики, который выпускал не-обходимых для республики, да и для всего бывшего Советского Союза, специалистов по добыче нефти, газа и их переработке. Затем были уничтожены близлежащие школы, потом в течение нескольких дней — Государственный университет Чеченской Республики, пединститут, другие учебные заведения.

Когда бомбардировки к концу декабря усилились, мы поняли, что оставаться в городе опасно. Нужно было уезжать, убегать, то есть спасать свою жизнь. В последних числах декабря я с семьей уехала в село Рошни-Чу, где провела январь и февраль 1995 года.

Вернулась я в город только в конце февраля. Город лежал в руинах. То, что я пережила, знакомо каждому жителю республики. Наш дом обстреляли с вертолета. Так нам рассказали. Вертолет опустился на маленькую высоту и целенаправленно выстрелил в наш дом. Это был так называемый НУРС — неуправляемый ракетный снаряд. У этого снаряда внутри начинка — при взрыве из


* 5,6,9,10,11,12,13,14,20,23,26,36,47,51


232


него вылетает масса мелких металлических частичек. Весь дом -и комнаты, и крыша — все имело мелкие ямки от этих частичек. Если бы в момент обстрела мы оказались в доме, то, возможно, в моей семье не осталось бы живого человека.

Таким же образом был поражен и. соседний дом, и почти весь поселок, в котором мы жили. Наш поселок Катаяма считается наиболее сохранившимся, это при том, что каждый второй дом разрушен в результате попадания снарядов или бомб, сброшенных с са-молетов и вертолетов. А средства массовой информации при этом сообщали, что производятся точечные удары. Эти точечные удары носили именно такой характер: расстреливались и бомбились жилые кварталы.

Когда мы находились в качестве беженцев в селе Рошни-Чу (в тот период село не было затронуто боевыми действиями), в один из вечеров неожиданно раздались очень сильные взрывы — это начался обстрел села. На окраине было разрушено несколько домов, в которых находились жители. По счастливой случайности попадание было непрямое, и люди остались живы, но раненые были.

Мой муж и мой сын вернулись в конце декабря в Грозный. Они рискнули проехать туда на машине, чтобы забрать хоть какие-то вещи, в которых мы нуждались. Мы уехали, ничего не взяв с собой, и оказались на иждивении родственников. В городе они попали под жесточайший обстрел и вынуждены были зайти в подвал чужого дома по улице Первомайской. В этом неотапливаемом подвале вместе с другими людьми они находились неделю. Мы решили, что они погибли... Были последние числа декабря. Было очень холодно. Они сидели там голодные. Сыну тогда было четырнадцать лет. Два дня шел не-прерывный обстрел, такой сильный, что они не могли ни на секунду выйти. Наконец, во время затишья они вышли из под-вала и, находясь во дворе, услышали стук в ворота. Люди, не адаптированные к войне, ведут себя часто неадекватно ситуации. И мой муж, услышав стук, не предполагая, что там могут быть военные, сказал мальчику: "Посмотри, кто там стучит". Ребенок пошел открывать дверь и, когда подходил к калитке, как обычно, спросил: "Кто там?". Не знаю, по какому-то наи-тию он зашел за угол, спрятался, и на его вопрос послышалась автоматная очередь через калитку. Только непроизвольное защитное движение ребенка спасло его от смерти.

Через неделю, когда обстрел затих, мужу с сыном удалось выехать оттуда и вернуться в село. Они рассказывали, что вслед им по машине, в которой они ехали, стреляли из автоматов. Впереди них шла машина с беженцами — двое мужчин и две женщины сзади. И когда они доехали до перекрестка, от


233


шквала огня, который был на них обрушен, машина загорелась. Муж с сыном до сих пор считают, что их жизнь была оплачена ценой смерти людей в той машине. Они поняли, что нельзя ехать по городу, что они будут уничтожены так же без-жалостно, и остановились, заехав в чужой двор.

С февраля 1995 года мы живем в разрушенном городе. Жизнью это вряд ли можно назвать, потому что до сих пор нас обстреливают из различных видов оружия — в основном это артобстрелы, минометные обстрелы. В так называемый мирный период ежедневно, еженощно по городу стреляют из минометов или гранатометов. Автоматы и мелкое оружие уже стали как бы незаметны: из него палят ежечасно и ежеминутно. В нашем районе пули влетали в окна, в форточки. Окна мы заставили мешками с песком, различными твердыми предметами. Решив, что так жить невозможно, мы, группа женщин, собрались (это было в марте 1995 года) и пошли в комендатуру нашего района. Мы требовали, просили, взывали к совести, к человечности, чтобы не стреляли по ночам. Говорили, что ведь нам предложили вернуться в город и мы вернулись, а при этом нас продолжают обстреливать. Конечно, мы не получили ника-кого удовлетворяющего нас ответа. Военные заявили, что они стреляли и будут стрелять, потому что в городе есть боевики, и что это адекватный ответ на обстрелы со стороны боевиков. Но я свидетельствую, и это подтвердят все, что в тот период в городе не было ни одного боевика, там были мирные люди, рискнувшие поверить утверждениям российских органов, созданных в городе, вернувшиеся в город и жившие в своих до-мах.

За время нашего отсутствия имущество всех наших домов было или расхищено, или уничтожено. Условия жизни оказались невы-носимыми. Уничтожена система водоснабжения. Воды нет, света нет, снабжения, торговли продуктами нет, обучение в школах не ведется. Власти утверждают, что школы работают, но дети в школу не ходят, учителя тоже. Все это не может быть названо иначе как геноцидом.

Здравоохранения нет, медицинская помощь нам не оказывается. Если в городе и работают центральные больницы, то доступа в них нет. Если в ночное время, после б часов вечера, человек заболеет и ему нужна будет срочная помощь, то он обречен на смерть в результате неоказания медицинской помощи. А если кто-то попытается добраться до больницы и выйдет вечером на улицу, он тоже обречен на гибель — его могут расстрелять с блокпоста. Таких случаев много. Это происходит буквально каждую ночь. К «скорой помощи» до сих пор практически не может обратиться ни один житель Чеченской Республики и города Грозного. Если у человека


234


приступ острого аппендицита, он обречен на гибель. На мой взгляд, такую гибель тоже следует считать результатом военных действий.

После нашего похода в комендатуру стихийно сложился комитет женщин по защите своих прав. Этот комитет пытается по мере сил остановить распоясавшихся военных. Мы со-бирали информацию, фиксировали факты зверств, убийств, мародерства. И первой инстанцией, которую мы нашли и куда можно было обратиться, была миссия ОБСЕ, которая появилась в городе в апреле. Несчастные люди рассчитывали, что эта миссия может сыграть какую-то роль в их судьбе, и в массовом порядке понесли туда жалобы, заявления. Представите-ли миссии, конечно, выслушивали, принимали, но никакой реальной возможности помочь конкретным людям, конкретному району города у этой организации не было. Однако информацию они все-таки собирали. С тех пор как мы узнали, что в Москве организован международный общественный трибунал, мы с большой надеждой, что его работа поможет остановить войну, передаем его представителям свои материалы.

У меня в руках заявления жителей города Грозного и некоторых сел. Они направляют свои письма везде, куда только можно обратиться — и в международный трибунал, и в Прокуратуру Российской Федерации, и в новые местные органы российской власти, созданные в Грозном.

Вот заявление Ахмадова Апти Атуевича, проживающего в Грозном. Он сообщает, что 14 марта 1995 года в принадлежащем ему доме задержаны военнослужащими и увезены в не-известном направлении два его старших брата — бывший участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС Ахмадов Хаваж Атуевич, имевший ряд серьезных заболеваний, и тяжелобольной Ахмадов Баутди Атуевич, которого буквально вынесли и увезли. Попытки на протяжении восьми месяцев установить их местонахождение никакого результата не дали. Ни в комендатурах, ни в фильтрационных пунктах эти люди не бы-ли зарегистрированы. Таких писем и обращений в нашем комитете очень много.

Во время военных действий, обстрелов города и населенных пунктов страдают прежде всего мирные люди — получают увечья, раны, если вообще остаются в живых. У меня в руках копия письма от правления Общества инвалидов Грозненского района, направленного в новые органы российской власти в Чеченской Республике, в том числе на имя Завгаева. Амирова из села Пригородное, мать четверых детей, просит помочь. Ее дети были ранены в результате бомбежки. Чтобы иметь какую--то материальную помощь, она решила оформить детям инвалидность. У ее сына Зуурбека оторваны кисть левой руки и


235


пятка правой ноги, выбит левый глаз. У него было такое ранение, что кишка была выведена через живот. Удивительно, что этот ребенок вообще остался жив. У другого сына оторвана левая рука по локоть. Им поставили диагноз: общее заболевание и написали, что мальчики являются инвалидами детства. Врачи не хотят зафиксировать факт, что дети стали инвалида-ми в результате военных действий.

Вот еще одно обращение к Генеральному секретарю ООН Бутросу Гали, к Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, к премьер-министру правительства Великобритании. За-явление подписали члены совета старейшин — тринадцать чело-век. Возможно, это выглядит наивным, но, отчаявшись, люди пи-шут во все инстанции, куда только могут. Цитирую: "Среди белого дня была ранена в лицо дочь Исакова Дарха. В результате ракетного удара погибла семья Ибрагимова Мусы. Это произошло в селе Гехи-Чу". Люди пишут, что силовые структуры бесчинствуют, занимаются мародерством. "15 августа 1995 года БТРы № 1004 и № К-204 на огромной скорости, стреляя, носились по главной улице Гехи-Чу. В результате были ранены дети". Дальше: "В этом селе за период с начала войны только от различных болезней, из-за невозможности получить медицинскую помощь умерло шестьдесят человек". Приводится поименный список.

В этом же заявлении авторы сообщают, что они не имеют средств к существованию из-за того, что село находится в блокаде, что из-за появления в вечерние часы самолетов они сидят в подвалах, ждут своего рокового часа. Они рассказывают, как их заставляли подписывать так называемые протоколы о мире и согласии, которые являются практически ультимативным требованием капитуляции и сотрудничества с российскими войсками. Как окружают село военными формированиями и начинают обстреливать. Такой шантаж происходит буквально в каждом селе.

Казалось бы, активность военных действий давно должна была снизиться. Тем не менее, преступления против мирного населения, против жителей продолжаются по сегодняшний день. Я скажу только о тех случаях, которые известны мне лично.

У женщины, которая живет недалеко от меня в Грозном, в Советском районе, погиб 11-летний сын Эльбиев Ислам. Вместе с другими мальчиками он подобрал бомбу-игрушку, и она разорвалась в центре этой компании из пяти детей 11-12 лет. Все пятеро погибли. Это случилось 12 апреля 1995 года. Я об этом знаю, по-тому что участвовала в похоронах этого ребенка.

В феврале 1996 года в Советском районе, в центре, были убиты отец и сын. Мне об этом достоверно известно, потому что эти люди мои родственники. Это произошло так. Между 9


236


и 10-ю часами вечера трое солдат вошли во двор. Во дворе, в разных его концах, были постройки: один домик в одном конце, другой — в другом. Семья находилась в одном доме, а эти двое мужчин — в пристройке. Их расстреляли прямо в комнате: старика — спящим в кровати, а сына — сидящим в кресле перед телевизором. Родственники вызвали милицию из города Грозного. Этот факт засвидетельствован, зарегистрирован органами власти. Но со слов моей родственницы я знаю, что им было конфиденциально предложено не разглашать этот факт, не требовать расследования, не предавать это дело гласности, не писать в газеты — чтобы не нагнетать, как им было сказа-но, обстановку в Советском районе Чеченской Республики.

Еще один факт. 13 февраля 1996 года в 9 часов утра Садаева Рита, 28 лет, проезжала на машине "Жигули" через центр города, через район под названием Минутка. В тот момент, когда они проехали через туннель, с блокпоста раздался выстрел из гранатомета вслед этой машине. Риту Садаеву и еще одну женщину, фамилии которой я не знаю, выбросило из машины, их подобрали жители и увезли в больницу. Рита умерла в больнице почти сразу, у второй женщины была оторвана нога, она скончалась через несколько дней. Шофер и две другие женщины — мать и дочь Анриевы — сгорели в машине. Эта информация достоверна, потому что Рита Садаева моя золовка, она жила в пяти минутах ходьбы от нашего дома в доме моей сестры (ее собственный дом был разрушен при первом штурме Самашек в апреле 1995 года).

Как свидетельница, я хотела бы рассказать о событиях 6-8 марта 1996 года в Грозном. В эти дни ополченцы Чеченской Республики Ичкерия вошли в город. Мы об этом узнали утром 6 марта. В основном в городе было спокойно, только в Заводском районе, видимо, были какие-то боевые действия — оттуда была слышна стрельба. Потом стрельба со стороны российских войск прекратилась, комендатура не стреляла, временное управление внутренних войск России (так называемое ГУОШ) тоже не стреляло. А 9 марта в 4 часа утра ополченцы из города ушли. В этот день в городе стояла тишина, напряженная, гнетущая, когда ожидаешь, что вот-вот что-то произойдет. И действительно про-изошло. В 5 часов вечера начался артобстрел буквально всех районов города.

Расскажу о том участке, где живу. На нашу улицу Калужскую попало четыре минометных снаряда. Стреляли со стороны аэропорта. Первый снаряд, пролетев над крышей моего дома, упал между нашим и соседним домом, но, к счастью, не взорвался, а ушел глубоко в землю, в фундамент строения. Второй снаряд также пролетел над нами и взорвался через несколько домов, во дворе дома 109 по нашей улице. Через несколько ми-


237


нут прозвучало еще два-три взрыва. Мы в это время были до-ма. Подвала у нас нет, к тому же у нас в этот момент находился корреспондент агентства ИВС. Он пришел к нам вечером и не смог уйти, ему пришлось остаться ночевать. На улице по-слышались крики. Когда мы побежали посмотреть, что случи-лось, то обнаружили лежащих на земле четверых человек. Од-ну русскую женщину — Валентину Прохорову и трех молодых мужчин. Женщина и один мужчина были мертвы. У второго мужчины была обширная рана в области живота — смотреть было невозможно. У третьего была оторвана нога выше ко-лена. Всех их погрузили в машину и отвезли в больницу. Еще один мужчина скончался в больнице.

Такой обстрел был в городе в эти дни. Практически все районы Грозного подверглись жесточайшему обстрелу. А ведь было ясно, что боевики ушли. Более того, вместе с ними город покинули почти все молодые мужчины от 18 до 40 лет. С крыши комендатуры стреляли снайперы, и там погибло несколько человек, в том числе Мул-далов Ахмед, которого я знала. Он жил в двух шагах от моего дома, на улице Шекспира.

Мне известны факты жестоких, садистских убийств, произведенных военными. Рядом с городом Грозным находится село Нагорное, там когда-то было молочно-товарное хозяйство. Оно сейчас не функционирует, но люди там живут. В этом районе два вертолета спустились на молочно-товарную ферму и со-вершили невероятные по своей жестокости убийства. Во дворе собственной фермы были расстреляны Айгумов Султан, скот-ник села Нагорное, его брат Айгумов Инда. Были жестоко убиты автоматными очередями Сулумов Магомет, Сайдулаев Ха-сан, Салиев Рамзан. Над трупами этих людей надругались. Были отрезаны уши, на теле были ножевые ранения (до рас-стрела они были нанесены или после — неизвестно). Ножом вспороты животы, на головах ножевые раны.

Там же был убит Тужуев Умар Абдулхалидович, 1960 года рождения. Отец четверых детей. На ферме его насильно посадили в вертолет, избили и живым сбросили с вертолета. Это происходило на виду у всех. Когда вертолеты улетели и когда к нему подбежали местные жители, он был еще жив. На его теле не было пулевых ранений. Руки его были связаны сзади его же собственным шарфом. Только на голове была резаная рана, возможно, возникшая при падении, были множественные пере-ломы рук и ног. Как утверждают жители села, когда его сажали в вертолет, он сопротивлялся и пытался убежать.

"Вертолетные убийства" в этот период были вообще распространены. В эти же дни вертолет опустился на другую молочно-товарную ферму, где в основном находились женщины. Но


238


женщин, к счастью, не расстреляли, их только попугали — ими-тировали расстрел. Стреляли поверх их голов. Потом расстреляли скотину во дворе и покинули ферму. Это все происходило в апреле 1996 года. Вертолеты были без опознавательных знаков.

Убийство — самое распространенное преступление военных в Чеченской Республике. Но сейчас есть преступления и другого по-рядка. Вот у меня в руках Протокол о мире и согласии. Это тоже преступление. Населенному пункту предлагается подписать Протокол о мире и согласии, содержание которого вовсе не предлагает мира. Это — ультиматум. Им предлагается изгнать или не допус-кать в село ополченцев. В протоколе содержатся угрозы расстрелять жителей, уничтожить село, если там окажется хотя бы один ополченец. Очень важно, как подписывается этот протокол. Все селение окружается войсками, блокируется со всех сторон, начинается устрашающий обстрел, и затем посылают делегата с предложением подписать этот протокол. Естественно, в таких условиях люди подпишут любой документ. Затем в средствах массовой информации объявляется, что это и есть зона мира и согласия. Но в селах, которые подписали этот Протокол о мире и согласии, почему-то буквально через несколько дней снова начинаются боевые действия. Вот итог подписания таких протоколов.

Вопрос. Это происходит во всех селах или в каких-то определенных?

Л. БАЗАЕВА. Нельзя сказать, что во всех. Где-то пока не ус-пели этого сделать. Селение Катыр-Юрт, например, подписало такой протокол, а через несколько дней, когда люди успокоились, по селению был нанесен ракетно-бомбовый удар, и по-гибли девять человек из семьи Хажгиреевых. Это было в апреле этого года. Падали большие бомбы весом девять тонн. Дом Хажгиреевых был обстрелян кассетными снарядами. Вместе с тяжелыми бомбами на их дом упало до ста маленьких ракет. Из девяти погибших две беременные женщины, маленькие дети — двух и четырех лет, 13-летняя девочка, 11-летний мальчик...

После подписания такого протокола бомбили село Шалажи, селения Веденского района, селения Ножай-Юртовского района. Село Самашки, как известно, тоже готовилось подписать этот протокол. Договоренность была достигнута, но обстрел села начался до того, как Протокол о мире и согласии был подписан.

Другим преступлением является отлов людей без соблюдения всяких юридических правил, с нарушением всех прав человека. У меня в руках список для служебного пользования командирам военных групп, командирам частей непосредственного подчинения, комендантам районов и комендантам участков. Подполков-