Альманах "тамыр", №№1-2, январь июнь 1999 г

Вид материалаДокументы

Содержание


Нурлыбек САДЫКОВ. КУЛЬТУРНЫЕ СМЫСЛЫ КУЛЬТУРЫ
Что есть культура для нас?
Культурный конфликт.
Проекты культуры.
Из книги "ч и с т а я с т р о к а"
Circulus solus
Сон в песочных часах
Эклога ночного сада
Элегия памяти друга
Песня: в ней нету горя
Жизнь в капле воды
Восприятие времени в кракове
Песнь пути
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Нурлыбек САДЫКОВ.

КУЛЬТУРНЫЕ СМЫСЛЫ КУЛЬТУРЫ



Прочитав такой заголовок, читатель, вероятно, подумает, что некий сноб собрался объяснить “бескультурным” людям действительный смысл культуры и жаждет оваций в свой адрес. И в том контексте культуры, который у нас продолжает превалировать будет почти прав. Слово “культурный” у нас, преимущественно, понимается не как принадлежащий к определенной, особенной культуре, а как “хороший”, “лучший”, “приличный”, “интеллигентный” и т.п. А термин “культура” - как искусство, художественное творчество, как несерьезное “новости культуры”, затем, как вовсе никчемное, “новости спорта”. Собственно новостями или главными государственными событиями страны считаются политические и экономические “новости”.

Такой контекст сохраняется в нашем сознании с советского времени, где культура, “наследуя все прогрессивные достижения человечества, выступает как многообразная по национальным формам, социалистическая по содержанию”. Это означает, примерно, что светофоры устанавливались в городах и поселках (“прогрессивные достижения”), кое-где они работали (“национальная форма”) и повсеместно игнорировались (“социалистическая по содержанию”). Смекалистые иностранцы, вкладывающие в понятие культуры большее национальное своеобразие, ее инаковость, видя, как все советские дружно идут на красный свет, понимающе кивали и, бормоча себе под нос: “In Rome do as romes do” (В Риме делай как римляне), покорно шли вместе с советскими против достижений цивилизации.

То же касается нашей “культуры питья”. То есть, необходимость пить везде, всегда “и никаких гвоздей” также почти безропотно принимается иностранцами и даже, подозреваю, доставляет им некоторое удовольствие, если бы не остающаяся зависимость от своей культуры, то есть своих фирм, боссов и бизнеса. Для них культура, в каких бы формах она ни проявлялась, есть нечто императивное, что необходимо соблюдать, даже ходя “по лезвию ножа” и, пусть даже, в глубине души скрывая свою уверенность в неполноценности и варварстве туземных обитателей. Для нас, вообще, культура, какова бы она ни была, есть нечто вовсе необязательное, привходящее, надоедливое и мешающее “главному”. Поэтому ее лучше игнорировать. Это ныне наша культура. Конечно, проще было бы назвать это бескультурьем, но я не считаю всех нас специалистами в духовном вандализме.


Что есть культура для нас?

Понятно, термин “культура” очень многозначен и у каждого, вероятно, свое понимание его, и в этом смысле совсем необязательно выставлять напоказ свое частное, не самое оригинальное, а то и вовсе безвкусное понимание этого термина. Тем более, что по определению Гегеля: “Под словом “культурные люди” можно ближайшим образом понимать таких людей, которые в состоянии сделать все то, что делают другие, и которые не выставляют напоказ своей частности, между тем как у некультурных людей обнаруживается именно последняя, так как их поведение не следует всеобщим свойствам вещей... Культурность, следовательно, есть сглаживание особенности, чтобы она вела себя согласно природе предмета” (Гегель Г.В.Ф. Философия права. - М.: Мысль, 1990. С.233). Философ попытался дать сущностное определение культуры, проникнуть в ядро понятия. Удалось ли ему это? Во многом, да. Но ведь возникают новые противоречия.

По-видимому, иностранцы, ведущие себя у нас так, как описано выше, согласно определению, действительно культурные люди. Тогда и наша “бес-” или “некультурность” есть именно наша (для них в особенности) культура. Что есть тогда “культурность” для нас, а не для иностранцев? Для нас, вероятно, это достаточно ограниченная и мало популярная, даже элитная сфера, которая мало касается жизни и, как уже сказано, вовсе необязательная вещь. Отсюда такие высокие ценностные или политические определения как “храм искусства” (ходить в храмы, как известно, мы не имеем привычки), интеллигенция (казахская интеллигенция русской империи была, по-видимому, полностью уничтожена в 30-е годы нашего века; нынешний реполитизированный термин подразумевает лишь, что это только-де ее прерогатива - думать, а как - не имеет значения, лишь бы с пользой для власти, то есть, опять же, не для культуры, а для политики) и пр. “культурные заведения” - музеи, библиотеки, театры... При входе в них - начинается культура, при выходе - заканчивается. А что же начинается? Неужели самое важное? - политика и экономика? А в самом ли деле они вне культуры? Как показывает наш опыт - да, ведь там существуют свои законы, не подчиняющиеся культуре, то есть тому, что творится человеком. Там все объективно и безсубъектно. Там ничего не обусловлено генетически, не сконструировано рационально. Там действует традиция заученных “правил поведения”. Например, активность и упорный труд, эффективность и полезность, материальное благополучие и уважение к науке, стремление к личному успеху и вера в прогресс? Или, быть может - уклонение от решений и от ответственности, “где бы ни работать, лишь бы не работать” и пр.

“Но ведь это и есть культура!” - воскликнет читатель. Тем не менее, у нас она понимается только лишь как искусство, театры и библиотеки. А экономика, политика, в целом выбор пути развития не как культурный выбор, а как “модель экономического развития”. В лучшем случае употребляются термины политическая культура, правовая культура, экономическая ... и т.д. При этом предполагается, что в этих областях у нас полное ее отсутствие, проще говоря, бескультурье. Следовательно, вместе с развитием этих сфер самих по себе идет процесс целенаправленного формирования этих отдельных культур, если угодно, субкультур.

Таким образом, господствует полная фрагментарность и следовательно налицо культурный конфликт. Кроме вышеизложенного и из-за того, что происходит конкуренция двух основных этнических культур - казахской и русской. Наш виднейший политолог, уважаемый д-р Кадыржанов Р.К. выделяет три сферы общественного бытия, в которых конкуренция казахов и русских выражается наиболее отчетливо, а именно демографическую, политическую и культурную. “В демографической и политической сферах этническая конкуренция протекает с вполне очевидным доминированием казахского этноса - пишет он, - Что касается культурной сферы, то положение здесь предстает сложным, неоднозначным и даже противоречивым.”

Действительно, полагаю, что это вполне корректно и научно разделение сфер общественного бытия в данном случае на три, чтобы выделить наиболее проблемную и проводить достаточно четкий и ясный анализ. Жизнь, к счастью, а в данном случае и к сожалению, более многообразна и показывает, что зачастую наш способ анализа или наш язык не всегда адекватен для описания социальной реальности, что косвенно признается в последних словах процитированного высказывания. Представляется, что эта социальная реальность более целостна, неразрывна, континуальна и многие проблемы возникают именно в результате стереотипно производимого нами разделения, разграничения не только, и даже не столько в научном разуме, что неизбежно и необходимо, но и в нашем обыденном понимании реальности. А это, думаю, дает свои негативные последствия, порождая псевдомифы и создавая атмосферу такого понимания культуры, которое продуцирует конфликт и низводит ее до отдельной несамойважнойсферы (НСВС?).

Культурный конфликт.

В научном анализе культурного конфликта, очевидно, не годится ни нерасчлененная реальность, ни аббревиатурная абракадабра. Тем не менее, как бы это затем ни мешало “склеиванию” частей в целостность, попытаюсь обозначить некоторые грани его.

Существует проблема культурного этноцентризма. Это “тенденция судить о других культурах с позиции превосходства своей собственной...”. И как ни странно, или скорее как инерция прежних времен, в качестве подчиненной, ведомой, второсортной, “туземной” рассматривается казахская культура. И в немалой степени даже самими казахами, которые либо превознося собственные достижения, боятся более широкого контекста и сравнения с мировыми образцами, либо стесняются собственного лица и прикрываются маской “европеизированной культуры”. Эти наши болезни активно эксплуатируются “караванными” “керуенами...” и “хабаровскими” “тiлашарами”.

Обе эти тенденции, поддержанные на уровне государственной политики, разрывают нашу культуру на две: одну этнографическую – “широко известную в узких кругах” и другую – туземную, пропагандируемую и снисходительно воспринимаемую как давно прогнивший, но антикварный продукт.

В основе обеих тенденций лежит неправда. В первой превалирует желание сохранить все неизменным, увековечить сложившиеся оценки, иерархию ценностей, скрыть истину, превознести любые и всякие проявления этнической культуры как величайшие “достижения”, некритически рассматривая различные деяния и исторические события как эпохальные и безусловно позитивные. Вместе с тем создается “новая” идеологическая (не всегда правдивая) история, приукрашенная или вновь перевирающая те или иные события в прошлом казахов. К тому же делаются попытки закрепить некие интерпретации официально, чуть ли не в законодательном порядке.

Во второй присутствует желание быть “европейцами”, разговаривать исключительно культурно, то есть “человеческим” языком и иногда, “в экран” или “на публику”, декламировать с выражением на туземном (все же гос. язык!) перевод сказанного “культурно”. А то и сам этот перевод сделать частью “настоящечеловеческого” языка, введя его указом в качестве неизбежного для всех других языков.

Быть может это так называемая проблема роста, в которой вследствие разницы темпов развития экономики и культуры неизбежен культурный лаг (отставание). Однако печаль в том, что это отставание не будучи осознано, приводит не только к законодательно оформленным абсурдам в самой культуре в широком смысле (включая политические, социальные феномены), но и формирует различные виды закрытых субкультур в управленческой сфере, в бизнесе и т.д., которые могут явиться такими мутантными монстрами, что борьба с нашествием грызунов во время чумы, может показаться лишь легкой романной забавой. В такой ситуации истинная культура всегда будет находиться в положении контркультуры, противостоящей господствующей.

Проекты культуры.

Можно констатировать, что ныне в Казахстане происходит борьба между двумя культурными проектами. Назову их условно Геокультурным ( туземный проект) и Культурным проектом (свой). Первый – Геокультурный, как описано выше, разрываемый на две части и реализуется по большей части в нашей стране. Выделю вновь его основные характеристики:
  • инерция с советских времен;
  • рассмотрение культуры как не самой важной и даже бесполезной сферы;
  • комплекс неполноценности или “величия”: тенденция делать в культуре из “мухи слона”, и “слона-то и не примечать”;
  • боязнь проводить сравнительный анализ в контексте мировой культуры;
  • боязнь правды;
  • снисходительное отношение к этнической казахской культуре, языку и пр., проявляющееся в попытке в буквальном смысле вписать, встроить ее в общечеловеческую “геокультуру”, не развивая саму по себе.

Что я подразумеваю под Культурным проектом? В общих чертах – это противоположность тому, что отмечено под характеристиками Геокультурного проекта. Попытаюсь дать вкратце позитивное описание основных черт Культурного проекта:
  • рассматривание культуры, как целого, как своеобразия страны в целом с его политикой, социально–экономическим устройством, своим нравственным, творческим и художественным наследием и потенциалом;
  • иммунитет к созданию псевдомифов, псевдогероев, к сокрытию правды и т.п.;
  • всерьез и на деле взяться за обучение казахскому языку населения Казахстана и уделить, наконец, достойное внимание духовному (религиозному) фактору воспитания человека;
  • уважительное отношение к грамматике, сложившимся языковым традициям и предпочтениям, в целом культуре русской;
  • умение давать истинные оценки масштабам событий, величине таланта, заслуг и роли события или личности в истории и жизни страны без закрепленного идеологическим (обманным) способом статуса, умение соотносить с мировым контекстом.


Нурлыбек САДЫКОВ.


ИЗ КНИГИ "Ч И С Т А Я С Т Р О К А"


Жанровое разнообразие

любви.


Все, что о любви недосказано

Я доскажу,

Что не испито, не заказано -

Переживу.

Все, что неиспробовано, неизвестно всем,

Что неизведанно, неотгадано, перекличка тем.

Все, что из сонета, из элегии или из поэм,

Все, что из романа, пустячка и рем-

Арки твоих триумфальных ног,

Все, что не-достроено, возведено

Я воздвигну.

Все, что без поддержки смотрит в горизонт -

В теле твоем явных пара куполов -

Я поддержу.

Все, что недорисовано, недочертано

Изображу,

Выпишу твой портрет, где ложбинка - пейзаж,

А крупинка кожи - натюрморт -

С аппетитом ложится в рот,

Все, что неиспробовано,

Непродегустировано

Я пригублю,

Утомлю лобзанием

Не уставшие...

Что недосыграно,

Недо- (пластикой) ведено,

Недопроиз- (устами) несено,

Недопето (вино?),

Что недоснято (кино!)

Сниму (руками),

Недоосознанно (нами)

Осязанием сознаю

Фигуру, изгибы, изъяны

Заполоню (несказанно!)

И волны бьющиеся

Успокою,

И лаской скалы твои

Об- наруженные,

Недолюбленные

Дообнажу

До чуда,

И лепота скульптурная

Проступит

Сквозь жанровое разнообразие:

То образ твой

И образ любви

Неписаною литерой

Обозначу

И неиспытанным чувствам

Назначу

экзерсис:

И трепет, и покой, и нежность, и восторг,

Гармония и грусть, и радость, катарсис

Сольются в единое,

Тобой творимое

Смешение жанров

Любви.

***


В Японии женщина, названная

мужчинами божеством, дает

обет безбрачия...

Из беседы.


Каждый мужчина

почел бы за счастье

Вас лицезреть

на вседневном пиру,

Бредить движениями

бледных запястий,

Следовать зову

изящных рук,

Видеть изгибы

пленительных линий,

Слушать мотивы

спокойных фраз,

Нарисовать Вас

на всех картинах

И воскресить для Вас

древний Шираз.

Выстроить храмы

и там молиться

За божью милость,

что Вы среди нас,

За всепрошение,

чтоб это продлилось,

За всепрощение,

что любят Вас.

Каждый мужчина

верит свято

В непогрешимость

своих Богинь.

Всякий мужчина

простит ей слабость,

Коль согрешила

Богиня с ним.


Подражание арапскому


Влекома музыкой дуэта,

Послушна диссонансу струн,

Две темы из поэмы света

Волнуют Ваш печальный ум;

То тел томительная святость,

То духа сумрачный заряд,

То философская проклятость,

То муз монашеский наряд,

То шум стремительных собраний,

То зов пленительных пиров,

То тишина их замираний

И сдержанность сих пылких слов.

Но перевесить эти чаши

Нам никуда не суждено.

И тем томительнее чары,

И тем губительней вино.


***


Туман, туман...

раздымность черт

Развенчанность застылых фраз

Разоблачительности свет

Распарывает жизни фарс...


***


Уже несколько дней идет снег,

Опускается нехотя наземь,

Совершая ленивый набег

И похоже на осень и на зиму.

И ничуть не похоже на март,

Только слякоть весенняя мокрая

Вызывает простуду и арт-

истицизм просыпается роль кроя

Из осколков оставшихся черт

Не разбитых о жизнь вдребезги

Из немногих прожитых лет

Стекловинно упавшими брызгами

О корабль, уходящий навек...

Уже несколько дней идет снег...


***


Считалась и считается от века

Пророка родиною Мекка.

По воле рока или воле Алла - дина

Пророку выпало в Медину

идти.

Идти за ним в Медину

позвольте.

Невыносимо бытие

во вне

ее!

Там погибну, как он.

Пример его погибелен,

спасителен,

Влеком в нее - спасен,

Влюблен в нее - в Медину,

Как он - пророк - посланник Бога.

Быть и я посланником

в нея

Хочу по воле рока -

В мой город

Бытия.


Владимир СЕМИЖОНОВ


CIRCULUS SOLUS *


О чем ты заводишь песню, мой северный ветер?

Ты в слух обращаешь оракула вещий колодец.

Там бредет мелколетьем бездомный слепой народец,

где вправду остались одни мы на белом свете.


О чем эти стаи, летящие через границы?

Что видишь в глазах моих, глядя в них так пытливо?

Ты вздрагиваешь от страха, не видя отлива

в этих глазах. И слетают с утесов птицы.


О чем эти сны, что приносишь ты издалека?

Куда ты уходишь, куда, по какому следу?

Туда, где, покинув вторник, мы будем в среду.

О том, что, случившись раз, не ведает срока.


И не разгласив невеселых своих известий,

ты наших вестей листву забираешь с собою.

Во мгле января над печной пролетая трубою,

с каким ты спешишь приветом, и к чьей невесте?


Вот, я гляжу на твой лик безмятежный. Да ты ли это?

Но мгновенье спустя я узнаю твой тихий оклик:

тогда уже будет он грозный, зловещий окрик.

И я отзовусь. Но ты - не расслышишь ответа.


Затем что уже далеко, далеко отсюда

другие ты будешь искать голоса для песни

своей невеселой, и города и веси

другие встанут навстречу подобием чуда.


* Круг одинокий


СОН В ПЕСОЧНЫХ ЧАСАХ


Поющий в пустыне.

Его голос

тусклым осколком блуждает в развалинах города,

обрекая тень тени на затяжной

полдень.


Тень занимается позже,

но слишком поздно: всюду уже стекло,

лишь верткие змеи

вползают в рукав грядущего

русла.


И вот,

в быстротечном стекле возникнет

сквозное странствий,

где чем песня слышнее,

тем ближе устье

песка.


ЭКЛОГА НОЧНОГО САДА


Птицы во тьме, где ветер,

певчие змеи в траве.

Сумеречная пастель

облака над колыбелью.

Вот обретенный ад -

заросли за оградой.

В белых одеждах дыма

движется тень воды.


ЭЛЕГИЯ ПАМЯТИ ДРУГА


Как сутулая тень отплывающего корабля,

как в последний поход за руном, - и лежит земля

покинутой девой с платком в голубиной горсти,

удаляясь в незнаемый, не из числа шести,

континент в океане взгляда, с приливом часов

(так без запаха кровь набухает в подкладке слов),

вспять по водам прозрачным и мутным, прилежный ходок,

ты ушел без остатка, вобрав их ключей холодок.


Так, настигнут охраной калифа, багдадский вор

оставляет еще до зари постоялый двор.

Так душа покидает какой никакой, а приют;

ей, поди, не в первой, что за нею кареты не шлют:

отправляется прочь, по себе не оставя свечи;

полыхают метели по ней, да кладет кирпичи

в основанье плотины угрюмая немчура.

И потянутся, точно река, на молу вечера.


Твой пепел - как книга, которую только тронь,

и пойдут книгочеи листать отгоревший огонь, -

не сойдясь ни единой морщиной с гримасой листвы

за истекшим окном, отразится в зрачке совы,

что, уставясь, глядит из дупла в темноту головней,

и оттуда сияющим клином - но лишь головной

как Эдгаровский ворон! - судов прибывают сюда

времена, как в пробоину в днище ковчега - вода.


ЭПИТАФИЯ


В Вероне выпал снег.

Палаццо дель Гаверно

плывет, что твой ковчег,

в кильватере таверны

(сколь медлен этот бег!)

где свет и тьма - безмерны.

Разъят привычный путь

времен дремучим градом.

Кастель Веккьо по грудь

завешен снегопадом.

Не виден дом сквозь муть,

хотя он где-то рядом.


Он близок и далек,

легко минуем ночью

безлунной; всех дорог

видение воочью,

здесь - отдых рук и ног,

и ночь всегда короче.


В тепле сытнее хлеб.

Вблизи углей камина

пьяней вино. Ослеп

фонарь наполовину

от снега. Вид нелеп,

в окне, простолюдина,

когда в корчме, струясь,

дымок жаровни - сладок.

В Вероне снег и грязь;

прохожий в лужу падок.

Ненастье, Сон и Власть

от воровских повадок

вершат ночной дозор.

В пустом дворце Монтекки

ничей не вспыхнет взор;

в другом - сомкнули веки,

свой не избыв позор,

их визави навеки.


Следимо ночью здесь

теней и снов движенье.

Где страсть, былая спесь,

страданье, боль, горенье?

Где страх, любовь и честь?

Лишь дивные растенья


снежинок на стекле

часов про жизнь и гибель

нашептывают мгле;

на пожелтевшем сгибе

записки на столе

и на страницах книги


один и тот же знак -

мгновенья, дня, столетья,

когда свершится так,

что вот, уснут их дети,

и что сгустится мрак.

И факел на карете


с заместо стекол - льдом

зловещ, и некто в крепе

маренго, как перстом,

выводит пальцем “эпи...” -

и не заходит в дом,

не остается в склепе.


Теперь лишь кипарис,

косою прядью ветви

ревниво дернув, лист

невянущий в конверте

с тоской роняет вниз,

исписанную четверть,


чей каждый завиток,

лохмотья эти - пуды

судьбы на локоток

Синдбада-не-Зануды

и носовой платок -

в ненастье, от простуды.

В Вероне слякоть, снег,

ночлег и время счета

монеты за ночлег,

хотя и без почета

и женщин. Человек

спросонья - весь зевота.


... ПЕСНЯ: В НЕЙ НЕТУ ГОРЯ


Человек приходит к морю. Он произносит:


“Я обращаюсь к тебе на древнеречии молнии

в поисках залежей меди или же - крепкого дерева в толще луною колеблемых


трав.... Как беззвучна их заводь!..


Ты же единственно внемлешь речи, которая - колокол

глуби твоей; эти звуки суть откровенья моллюска

с гаванью, берега - с дальними странствий пустыми пределами.


Стало быть, я обращаюсь, море, к тебе словом раковины,

на диалекте понятном мне и тебе одинаково,

я ... становлюсь твоей раковиной”.


Море волною эхо слов человечьих качает,

эху не отвечает. Хватит волынке меха

только вдохнуть соленой


влаги ... - безлюдно море... -


и - не добыть в повторе вдоха той миллионной,

малой, но неокупной ветра частицы, коей

чуть различимый голос - песня:


в ней нету горя.

ЖИЗНЬ В КАПЛЕ ВОДЫ


“Небо капли, перед южным вторжением,

подобно грязной звериной шкуре,

туго натянутой на обруч горизонта.

Кто отольет ядра единорога -

выбить из его полой утробы тяжелую

грозовую дробь?

Боевые слоны на бесплодных пространствах

устричной раковины -

кто уведет их в последнее заточение?”


В голове рыбака, на берегу залива,

пылает алый штандарт легиона,

с потерями отступившего за рубикон.

Взбитая колесницами

раскаленная деревенская пыль

пожирает остатки воздуха;

медный отблеск победы, вырываясь наружу,

разбивается в перьях сузившего круги

альбатроса.


Движение альбатроса – наружу и прочь.


КАК ВОДА


Есть путь и цель. Они простое средство

силков, капканов, острых кольев ям.

И вместе с тем, так отмечают мелом

обратный путь, за давностью своей,

не к выходу ведущий или входу,

а только прочь. И путь осилит тот,

кто, как вода, собой заполнит русло.


ВОСПРИЯТИЕ ВРЕМЕНИ В КРАКОВЕ


Читая по скрижалям мостовых,

где ты идешь под именем чужим,

весь пепел их увядших повестей,

не сожалей, что так и не постиг

ни их аттилы, ни красы руин.

И чтенье будет светлым, как зима

на Рождество, и долгим, как псалом.


ПЕСНЬ ПУТИ


Смотря по раскладу верст, перед ним дорога

уже далеко не тракт. Закрывая глаза,

я чувствую венчик боли в обломке рога

Хомы-тельца.


Он таки вернулся, хоть пятки его сверкали

что те медяки на веках. Закрыв глаза,

я вижу лишь рябь верстовых столбов в его оскале.

И падающие небеса.