Альманах "тамыр", №№1-2, январь июнь 1999 г

Вид материала

Документы

Содержание К 100-летию х.л. борхеса. Хосе луис борхес Нурлан оспанулы Лори аттиас Антология современной польской поэзии Чеслав МИЛОШ Раннее утро Портрет грека Збигнев ХЕРБЕРТ

Подобный материал:

• -, 416.63kb.
• Программа тура, 38.53kb.
• Приволжский центр финансового консалтинга и оценки, 533.13kb.
• Основные показатели развития экономики за январь-июнь 2007 года, 559.53kb.
• Континент usa. №3 (11) February / Февраль 2000 Юрий Трайсман: «…моя мечта – создание, 145.78kb.
• -, 577.04kb.
• Литературный альманах сф пгу. Выпуск, 2810.94kb.
• «Оценка эффективности и безопасности структурно-резонансной терапии у неврологических, 1777.93kb.
• Ю. Б. Генезис альманаха (календарная семантика) // Известия Уральского государственного, 113.46kb.
• Справка об итогах исполнения бюджета Мстиславского района за январь-июнь 2011 года, 112.47kb.

Д И А Л О Г


К 100-ЛЕТИЮ Х.Л. БОРХЕСА.


Что такое феномен Борхеса? Это когда для писателя нет ничего чуждого: ни в религии, ни в философии, ни в географии; когда литература из сюжетосложения превращается в драму интеллектуального поиска с персонажами-концептами в декодированном пространстве бытия-возможности; когда невозможно определить где кончается интеллектуальная игра и начинается мистический опыт и наоборот; словом, когда человек не ставит предела своему восприятию.

Идея всечеловечности, т.е., сопричастности ко всему богатству общечеловеческой культуры - шанс для любой развивающейся нации. В русской литературе это сродни явлению Пушкина, который растворил в родном языке ментальные конструкции европейского сознания и тем самым вырвал русскую поэзию из провинциального, анахронического существования.

Культура, как и время, не имеет обратного хода. И дело здесь не в прогрессе, а во все более ускоряющемся темпоритме, в едином информационном поле от которого невозможно отгородиться. Это все равно, что отказаться от земной атмосферы. В древности писали эпопеи, тетралогии, в Новое время - тома, сейчас пишут рассказы. Однако, внутренний мир последних столь концентрирован, что на пяти страницах может вместить всю историю человечества. На это Борхес сказал бы, что время необратимо, но истории повторяются. Все идет по кругу, согласно Ницше с его вечным возвращением подобного. Каждая нация, если что-то и упустила в прошлом, имеет возможность поправить это на новом витке истории. Можно сказать, что творчество Борхеса и есть попытка упражнения на "старые" темы, личностной ревизии Бога, Вечности, Лабиринта, а также сюжетов мировой новеллистики, которых, на его взгляд, только две: "о сбившемся с пути корабле, кружащим по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге на Голгофе".

Рассказ Борхеса "Евангелие от Марка" как бы призван подтвердить данное положение.

Перенеся в наши дни историю с распятием, автор показывает всю условность поверхностного слоя цивилизованности, которой мы так гордимся и в то же время предостерегает от "вертикального вторжения варварства", когда люди настолько буквально воспринимают сказанное, что это немедленно отражается на судьбе рассказчика.

Так, студент Балтасар Эспиноса, читавший от скуки деградировавшим полукровкам "Евангелие от Марка" в финале приговорен ими к распятию, чтобы повторив подвиг Христа, спасти эту мрачную семейку, обезумевшую от бесконечных дождей и разгула стихии.

Выстроив оппозицию "варвары-буквалисты" и "студент-сюрреалист", автор как бы вопрошает: "Что такое культура - условный мир сознания, не имеющий ничего общего с реальностью или грубая реальность, не имеющая точек соприкосновения с миром артефактов?"

На взгляд Борхеса, образованность еще не есть знание, а знание не есть вера. Колебания между знанием и верой пагубны. Надо выбрать или то или другое. Главное, не исповедовать расхожих мнений. Последнее может привести на Голгофу, но уже в профанном, травестийном варианте.

Интересно также и то, что борхесовские "евангелисты" крайне немногословны. Они только едят, и, как выяснилось потом, распинают. А язык, как известно, не только форма национальной идентичности, но и средство коммуникации. Там, где всюду лишь фигуры умолчания, не может быть диалога. Вообще ничего быть не может. Ибо "Вначале было Слово. И Слово было Бог".

Данный рассказ важен для меня еще и тем, что он очень перекликается с нашими парадоксальными реалиями, где порой твои самые лучшие побуждения наталкиваются на неожиданные интерпретации. Или на стену молчания. В духе семейки Гутре.


ХОСЕ ЛУИС БОРХЕС


МАРК ўУЛИНЕIЁ IНЖIЛI.


Бµл оєи¬алар Хунинны¦ кЇнгей жа¬ында¬ы "Теректер" деген тµраєта, 1928 жылы, наурызды¦ сы ширегiнде, орын алды. Оларды¦ бас кейiпкерi медицина факультетiнi¦ студентi Балтасар Эспиноса болды. ў¦гiмемiздi баяндау¬а асыєпай-ає, оны, Рамос Мехияда¬ы а¬ылшын мектебiнде кЈптеген марапат єа¬азын Ўперген шешендiк єабiлетiнен Јзге кЈзге тЇсер єасиетi жоє астанада¬ы жастарды¦ єатарда¬ы Јкiлi деуге болады. ўрине, оны¦ шексiз мейiрбанды¬ын есептемегенде. ¤зiнен гЈрi сµхбаттасыны¦ уЎжiн жЈн кЈретiн оны, пiкiрталастар єызыєтырмайтын. Ойынны¦ µзынсонарына немєµрайлы болмаса да, ол нашар ойыншы едi, себебi, же¦iстi єуаныш санамайтын. Оны¦ ке¦ парасаты Јзiн жµмыспен мезi єылмайтын. ўйтеуiр, келiстi мамандыє та¦дау¬а єиналы¦єыра¬ан ол, 33 жасєа толса да, Ўлi диплом алма¬ан едi. Сол заманны¦ µятты азаматтары секiлдi дiнге єµлєы жоє Ўкесi оны Герберт Спенсердi¦ iлiмiне баулы¬ан, ал шешесi болса, Монтиведео¬а аттанар сЎтiнде о¬ан Ўр кеш сайын "Pater noster" аятын оєып отыруды жЎне µйыєтар алдында тЈрт єµбыласын тЇгендеп, крест рЎсiмiн жасауды ант iшкiзiп, мiндеттеп кеттi. КЈп жылдан берi ол антынан бiр мысєал¬а да тай¬ан емес. ЖЎне бµл мiнессiздiктен емес едi, Ўрiректе Јзiн демонстрация¬а итермелеген курстас студенттермен µстасып, ашуынан гЈрi кЈ¦iлсiздiгi басым, бiр-екi рет жµдырыє жµмса¬аны да бар. Бiрає iштей кЈ¦iлжыєпас бол¬асын, ол, жµмсартып айтєанда, дЇдЎмЎлдау, ал дЎлiрек тµжырымдасає, жауыр пiкiрлердi¦ єоржыны едi. Онда Аргентина¬а єызы¬удан гЈрi бiздi дЇниенi¦ Јзге єиырында жабайы санамаса екен деген єорєыныш басым болатын; Францияны єµрмет тµтєанмен, француздарды менсiне єоймайтын; американдыєтарды жермен жексен єылса да, Буэнес-Айресте аспан тiреген зЎулiм Їйлердi¦ тµр¬ызыл¬анын єолдаушы едi жЎне єырды¦ гаучоларын таулыє гаучолардан артыє кЈретiн. БЈле а¬асы Даниеэль оны жаз бойы "Теректерде" тµру¬а шаєыр¬анда, ол сол мезетте келiсе єойды жЎне єаладан сырт Јмiрдi µнатєандыєтан емес, жЎй, Јзiнi¦ таби¬и боса¦ды¬ынан hЎм бас тарту¬а салмаєты себебi болма¬андыєтан.

јожайын Їйi Јте ке¦, бiрає кЈнетоздау екен; одан кЈп µзамай Гутре атты ме¦герушiнi¦ от-басы орналасыпты: Ўкесi, аса ебедейсiз µлы жЎне шы¬у тегi тЇсiнiксiз єызы. °шеуi де бойша¦, мосєал, жирен шашты жЎне кескiндерi Їндiстерге µєсастау келетiн. Олар, аракiдiк болмаса, Јзара тiл єатпайтын. Ме¦герушiнi¦ Ўйелi бiрнеше жыл бµрын єайтыс бол¬ан.

јаладан µза¬асын Эспиносаны¦ кЈп нЎрсеге кЈзi ашыла бастады. Мысалы, тµраєєа ешкiм апты¬ып шауып келмейдi екен. Жалпы, шаруасыз атєа мiнбейдi екен. Уаєыт Јте ол єµстарды¦ дауысын айыратын болды.

СЎлден со¦ Даниэльге астана¬а барып єайту єажетi туындады. Малшылармен бiр келiсiмшартєа отыру Їшiн. Ол бiр аптада Їлгiрем деп ойлады. А¬асыны¦ серiлiк майталманды¬ы туралы Ў¦гiмелерiне жЎне шектен тыс сырбазды¬ына тойын¬ан Эспиноса тµраєта Јзiнi¦ оєулыєтарымен о¦аша єал¬анды єалады. КЇн тым тымырсыє едi жЎне тЇнде де еш Јзгерiс болмады. Бiр кЇнi та¦ерте¦ кЇннi¦ кЇркiреуiнен оянды. Жел перденi жµлєылауда екен. Эспиноса жа¦бырды¦ ал¬ашєы тамшыларын естiп, јµдай¬а ризашылы¬ын бiлдiрдi. Кенеттен суыє єарыды. Кешке єарай Саладо тасып кеттi.

Келесi кЇнi, галереядан тасєын суына толы егiстiкке єарап, Балтасар Эспиноса пампаны¦ те¦iзге µєсайтыны рас екен-ау деп ойлады. Е¦ кемi, осы та¦да. Бµл жолы оны¦ "те¦iз Їлкенiрек, себебi оны ат Їстiнен емес, кеме кенересiнен кЈресiн" деген Генри Хадсонны¦ пiкiрiмен келiскiсi келмедi. НЈсер тиылмады. јалалыє єонаєты¦ кЈмегiмен, немесе, дЎлiрек айтєанда, оны¦ араласуына єарамастан, Гутре кЈптеген мал басын саєтап єалу¬а єол жеткiздi. Дегенмен, малды¦ кЈбiсi су¬а кеттi. Тµраєєа тЈрт жол апаратын: оларды¦ бЎрi де су астында єалды. °шiншi кЇнi ме¦герушi Їйшiгiнi¦ тЈбесiнен су тамшылады. Эспиноса олар¬а Їйдi¦ арт жа¬ында¬ы, єµрал-сайман сарайшы¬ына таяу орналасєан бiр бЈлменi бердi. КЈшiп келу бµларды жаєындастырды: ендi тЈртеуi де нЎн асханада бiрге тамаєтанды. Бiрає Ў¦гiмелерi жараспайтын: жергiлiктi Јмiрдi бЇге-шЇгесiне дейiн бiлсе де, Гутре ешнЎрсенi тЇсiндiре алмайтын. Бiр кЇнi кешке Эспиноса Хунинде шекаралыє гарнизон тµр¬ан кезе¦iндегi Їндiстердi¦ жорыєтары туралы сµрады. Олар: "Есiмiзде", - дедi. Бiрає бµл Карл Бiрiншiнi¦ Јлiмi туралы сауал єойса да, олар дЎл осылай жауап берер едi. Эспиноса, Ўкесiнi¦: "Ауылдыє жерде кЈне замандар туралы айтылатын Ў¦гiмелердi¦ кЈбiсi еске саєтау єабiлетiнi¦ нашарлы¬ынан жЎне кЇнтiзбек туралы тЇсiнiк жоєты¬ынан туында¬ан", - деген пiкiрiн ендi парыєта¬андай. Расында да, гаучолар не Јзiнi¦ ту¬ан кЇнiн, не о¬ан кiнЎлi кiсiнi¦ есiмiн бiлуден бейхабар едi. Абажадай Їйде "Фермерлер журналы", "Аргентинада¬ы баєташылыє тарихы", мал-дЎрiгер оєулы¬ы, тамаша безендiрiлген "Табаре" кiтабынан, бiрнеше ¬ашыєтыє жЎне єылмыстыє романдардан hЎм жаєында ¬ана шыєєан "Дон Сегундо Сомбра" кiтабынан Јзге оєитын ешнЎрсе жоє екен. Тамаєтан кейiн Јзiн єояр¬а жер таппа¬ан Эспиноса хат танымайтын Гутре отбасына екi Їзiндi оєып бердi. ¤кiнiшке орай, ота¬асы Јзi де малшы бол¬ан екен, кейiпкердi¦ Ўрекеттерi оны єызыєтырмады. "Ол - Јте о¦ай жµмыс", - дедi Гутре. - ўдетте бiз бiр жылєы жетектеп, о¬ан бЇкiл жЇктерiмiздi тиейтiнбiз. Егерде мен малшы болмасам, Лагуна де Гомес, Брагадо жЎне Нуньестердi¦ Чакабукода¬ы тµра¬ына дейiн жете алмас едiм".

Ас дайындау бЈлмесiнде гитара болатын. Айтылмыш оєи¬алардан бµрын пеондар дЈ¦гелене тiзе бЇгiп, аспапты¦ єµла¬ын бµрайтын, бiрає ешєашан тартєан емес. Мµны "гитараны Ўурелеу" деп атайтын.

"Саєал жiберсем бе?" - деген Эспиноса Јзiнi¦ Јзгерген µсєынына кЈз жiберу Їшiн айна алдында бiраз кiдiретiн. Сондай сЎттерде достарын Саладо тасєыны туралы Ў¦гiмесiмен єалай єинайтынын елестетiп, езу тартатын. Е¦ єызы¬ы, ол Јмiрi болма¬ан жЎне ешєашан барма¬ан жерлердi а¦сайтынды шы¬арды: почта жЎшiгi бар Кабрера кЈшесiнi¦ єиылысын, Жужуй кЈшесiнi¦ кiреберiсiндегi арыстандар мЇсiндерiн, Онсе ала¦ында¬ы кварталдарды, Їш µйыєтаса да тЇсiне кiрмеген бiр салєам кере iшер орынны¦ салтає кафельдi еденiн. ўкесi мен а¬алары су тасєыны мµны єалай Јзге дЇниеден ажыратып таста¬анын Даниэльден естiген шы¬ар деп ойлады.

ўлi де су єорша¬ан Їйдi аєтарып, ол а¬ылшын тiлiндегi Библияны тауып алды. Оны¦ сы беттерi Гатри отбасыны¦ (бµларды¦ шын есiмi осылай боп шыєты) тарихына арнал¬ан екен. Инвернессте дЇниеге келген олар, жалшылыєєа жалданып, Јткен ¬асырды¦ басынан берi Америкада тµраєтап, Їндiстермен єан шатыстыр¬ан екен. Шежiре 70-шi жылдармен тЎмамдал¬ан: бµл уаєытта олар Ўрiп тану єабiлетiнен айырылыпты. Бiрнеше буында отбасы мЇшелерi а¬ылшын тiлiн µмытыпты; Эспиноса бµлармен танысєан кезде олар испаншаны¦ Јзiн зор¬а µєсастыратын. Олар јµдай¬а сенбейтiн, бiрає єµпия белгi ретiнде оларды¦ єанында кальвиншыларды¦ сµрєия єаныпезерлiгiмен Їндiстердi¦ шала-шарпы нанымдары єосыл¬ан едi. Эспиноса Јзiнi¦ тапєан заты туралы айтып едi, оны ешкiм естiмегендей болды.

Кiтапты параєтай отырып ол Марк Ўулие Iнжiлiны¦ бiрiншi тарауына тап болды. Аударып кЈрейiн жЎне мына Гутрелер єалай єабылдар екен деп, ол олар¬а кешкi астан кейiн бiрнеше бетiн оєып беруге µй¬арды. Е¦ тосыны, бµлар мµны Јте мµєият жЎне Їнсiз ынтамен ты¦дады. Шамасы, мµєабасында¬ы алтын ою-Јрнек кiтап кµндылы¬ын кЈтерсе керек. "Бµл оларды¦ єан¬а сi¦ген єасиетi емес пе?" - деп ойлады Эспиноса. - Жалпы, адамзат Ўр буын сайын тек екi хиєаятты ¬ана Ў¦гiмелеуде емес пе: ба¬ытынан адасып, кЈптен кЈксеген аралын iздеумен Жерорта жа¬алауын айналсоєта¬ан кеме жЎне Голгофа тЈбесiнде крестке керiлген јµдай жайында¬ы..."

Рамос Мехияда¬ы риторика сабаєтарыын еске тЇсiрiп, а¦ыз Ў¦гiмелерге келгенде ол орнынан тµрды.

Келесiде Гутрелер Iнжiл оєу¬а кедергi жасамау Їшiн кебабы мен балы¬ын апыл-¬µпыл єотара салды.

Бiр кЇнi Гутре єызыны¦ мойнына кЈк жолає таєєан сЇйiктi єошаєаны аран сым¬а жараланып єалды. Гутрелер о¬ан єан тоєтату Їшiн Јрмекшiнi¦ Јрмегiн баспаєшы едi, Эспиноса Јзiнi¦ дЎрi-дЎрмегiн пайдаланды. Осыдан кейiн туында¬ан ризашылыє оны єайран єалдырды. Басында ол ме¦герушiнi¦ отбасына секеммен єара¬ан; соны¦ мысалы, Јзiндегi 240 песоны бiр оєулыєєа ты¬ып єой¬ан; ендi єожайын жоє бол¬асын, ол оны¦ орнын басєандай, сЎл жасєаншаєтаса да, бµйрыє беретiн болды. Бµйры¬ы заматта орындалатын. Гутрелер оны¦ со¦ынан, жетекшiге ерген соєырлар¬а µєсап, бЈлмеден бЈлмеге шµбап еретiн болды. Тiпте, сЎлден со¦ мµнан єал¬ан нан єиєымын жинайтынды шы¬арды.

Марк Ўулиенi¦ Iнжiлiн бiтiрiп, ол келесiсiне кЈшейiн деп едi, ота¬асы єайта оєуын сµрады. "Бµлар бала сияєты, - сезiндi Эспиноса, - жа¦алыєтан, немесе, Јзге нµсєадан гЈрi єайталауды µнатады". ТЇнде тЇсiнде ол топан суын кЈрдi, бiрає бµл о¬ан та¦данбады; Нµх кемесiн шегелеген бал¬алар тыєылынан оянып, ол, кЇн кЇркiрегенi шы¬ар деп топшылады. Расында да, бiр мезетте тиыл¬ан жа¦быр та¬ы да делєµланды. Та¬ы да суыє єарыды. Гутрелердi¦ айтуынша, нЈсер єµрал-сайман сарайшы¬ыны¦ тЈбе шатырын жµлып алыпты. Ендi Їшкiл єа¦єасын єатайту керек. Сосын ᵬан кЈрсетпекшi. Ендi бµлар мµны жатсынбады. Керiсiнше, єамєорлы¬ына алып, тiпте, еркелетуге жаєын едi. ¤здерi кЈфе iшпесе де, ᵬан бiр чашкi дайындайтын. Шекердi тым кЈп єосатыны болмаса, кофесi Ўп-ЎйбЎт едi.

Сейсенбiде де кЇн кЇркiреп, нЈсер та¬ы єµйды. Бейсенбiнi¦ тЇнiнде ол белгiсiз бiр тысырдан оянды. ўдетiнше єµдай саєтан¬анды саєтайды деп кiлттеп єой¬ан есiктi бiреу аєырын тыєылдатып тµр екен. јарবыда ол оны Ўре¦ шырамытты, бiрає адымынан жала¦аяє екенiн байєады. Ал кейiн, тЈсекте, оны¦ бЇкiл Їйдi аралап, жала¦аш келгенiн тЇсiндi. јыз лЎм-мим тiл єатпай, єасына жата єалды. Еш Ўрекет жоє, тек дiрiл єа¬ады. Бµл ал¬ашєы тЎжiрибесi едi. Кетерде жылы шырай танытып, Јбiскен де жоє. "Мен мµны¦ есiмiн де бiлмейдi екенмiн", - деп ойлады Эспиноса. Неге екенi белгiсiз, ол Буэнес-Айресте бµл жа¬даят туралы тiс жармау¬а бекiндi.

Келесi кЇн бiрєалыпты бастал¬ан. Бiрає бµл жолы ота¬асы Эспиноса¬а бiрiншi тiл єатып, "Христосты¦ адамзат µрпа¬ын єµтєару Їшiн Јлiмге бар¬аны рас па?" деп сµрады. Эспиноса Јзi сенбесе де, оєы¬анынан танбау Їшiн "ИЎ, тiрi жанды жаhанамнан єµтєару Їшiн", - дедi.

- Ал жаhанам деген не? - сµрады Гутре, кЈзiн сы¬ырайтып.

- Ол жер астында¬ы орын. Онда кЇнЎhарлар тозає отында мЎ¦гi жанады.

- Ал Ўлгiнi кергендер єµтєарыла ма?

- ИЎ, - дедi Эспиноса, јµдайтану iлiмiне онша жетiк болмаса да. Ол ме¦герушi тЇнгi оєи¬а жЈнiнде сµрай ма деп дегбiрсiздендi. Азан¬ы астан кейiн Гутрелер сы тарауларды оєуды сµрады.

КЇндiз Эспиноса µзає µйыєтады, мазасыз µйєыны бал¬алар тыєылы мен болымсыз сезiктер бµзумен болды. Кешке єарай тµрып ол дЎлiзге шыєты. Дауыстап ойла¬андай ол:

- Су тЇстi. Ендi аз єалды, - дедi.

- Аз єалды, - жবырыєша єайталады Гутрелер.

°шеуi де со¦ында едi. Тас еденде тiзе бЇгiп, олар бата сµрады. Сосын мµны бала¬аттап, бетiне тЇкiрiп, артєы аула¬а итергiштедi. јыз жылаумен болды. Эспиноса есiк сыртында Јзiн не кЇтетiнiн тЇсiндi. Есiк ашыл¬анда, аспан кЈрiндi. јµс шырылдады. "Пайыз тор¬ай!" - деп жылт ете єалды миында. Сарайшыє шатырсыз едi. Жµлып алын¬ан Їшкiл єа¦єадан керме крест жасалыпты.

јазакшала¬ан ўуезхан јодар.


НУРЛАН ОСПАНУЛЫ


ТРИ ФУНТА ЛЬНА


Лицо волка благословенно. Это из нуминозного опыта тюркского духа. Откуда это вдруг взялся такой дух - спрашивается, конечно. Но, оказывается, и тюрков не обходил стороной этот пестрый и опасный крылатый насеком - дух так называемый. Правда, он относился к ним очень странно: приходил и тотчас уходил. Впечатление было такое, будто это был какой-то чеширский кот - только улыбка, а кота нет. Лишь самые проницательные могли (для себя и, так сказать, для науки) зафиксировать на себе визит этого насекома, тогда они тихо, в нос, с опасно сияющим лицом говорили: "Мeni tulen tьrtip otyr" - меня (щекотливо) тычет tьlen. Но это бывает очень редко - поймать дух с поличным. Средние и ниже умы тоже посещает tьlen, но здесь обычно дело ограничивается сторонней констатацией постфактум в том смысле, что одни могут удивленно спросить других в претеритум: "Seni tьlen tьrtti me?" - тебя ткнул "tulen"? Здесь как видно все происходит под коркой, ниже порога; и задним числом, по следам восстанавливается образ "tulen", но факт в том, все признают tьlen, хотя немногие его знают…

Как можно догадаться, "tulen" - это опасно насмешливое, гордое и редкое животное, знающее себе цену, это видно из того, что оно не снизошло даже до китайской энциклопедии - самой фантастично-колоссальной в мире, по свидетельству Борхеса. Можно подумать, не оно ли украло у Аристотеля его гипотетический "Трактат о смехе", из-за которого до сих пор продолжается сыр-бор.

Патриархи дзена назвали бы его просто так, для прикола, золотогривым львом, а Заратустра - смеющимся львом; всяческое уважение Заратустре и львам, но tulen смеется как-то еще по-другому, это скорее, Эхо розы - внутренний, изнутри набухший хохот, лава не смеющая извергнуться, просто огонь в ночи или чрево Lilit…

- А, быть может, это белоснежный слон о шести бивнях, повитуха духа?

- Ву.

- Сколько волка ни корми - один раз отрежь.


ЛОРИ АТТИАС


КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ АНСЕЛЬМА КИФЕРА.


После, объединения Германии в 1991 году, Ансельм Кифер почувствовал, что он не может продолжать занимать­ся искусством, которое погружено в трагическое прошлое Германии. Со­вершенно прекратив писать картины, он отправился в трехлетнее путешест­вие по миру. Теперь живя в безвестности на юге Франции, Кифер произ­водит полотна более частного харак­тера, свидетельствующие о своеоб­разном возрождении.

В величественной сельскохозяйственной области южной Франции, именуемой Арденны, вверх по извилистым горным кручам, вдали от золотых полей и виноградников, неровная грунтовая дорога ведет к массивным металлическим воротам. Ворота перекрывают вход в изолированный жилищный и рабочий комплекс Ансельма Кифера, в прошлом фабрика по изготовлению шелка, которую он купил и об­новил 4 года назад. Этот комплекс, расположенный на холме и воз­вышающийся над ландшафтом, подобен одинокому королевству.

Хрупкий, невзрачный, носящий очки Кифер стоит в своей студии одетый в ничем не примечательные, бесцветные, хлопчатобумажные одежды, носки и сандалии. Его огромная, загроможденная студия состоит из трех просторных рабочих залов. С потолка свисают большие гравюры, пол устлан фотографиями, кусочками картона, семенами подсолнуха и песком, почти не оставляющим места для ходьбы.

Художник противоречив так же как и его работы - он одновре­менно радушен и холоден, обходителен и неуклюж. Замкнутый и дос­таточно обособленный человек, Кифер в какой-то момент разгла­гольствует об исторических фактах, а затем неожиданно замолкает. Когда ему задаешь вопрос, который ему неприятен, он просто на него не отвечает. Он не позволяет фотографировать в его владе­ниях и обсуждать его частную жизнь, утверждая, что такой разго­вор подрывает его духовно-артистическую и философскую сущность.

Приставленные к стенам студии недавние картины этого немец­кого художника имеют мало общего с вздувающимися пейзажами, благо­даря которым он стал знаменитым. Прежние картины, покрытые жжен­ной соломой, смолой и золой, были метафорами для обозначения зем­ли, опустошенной войной. По сравнению с его более ранними рабо­тами с выжженной и покрытой ржавчиной землей, эти новые рисунки кажутся распадающимися. Вместо почерневшей почвы перезрелые под­солнухи, тянущиеся вверх к тусклому небу /студия Кифера дейст­вительно, находится недалеко от Арля, где жил ван Гог/. Прозрач­ные слои серого и кремового цвета посыпаны семенами подсолнуха, которые похожи на звезды в небе, а также наводят на мысль о ре­генерации растения, "Я хотел что-то изменить", - размышляет 52-летний художник. "Все прошло, я думаю, очень хорошо, и я доволен тем, что я делал".

В 1991 году, в то время, когда объединяли Германию, Кифер устроил выставку картин, которые лежали беспорядочной кучей, как если бы он готовился выбросить свои работы на свалку. С при­мирением Германии со своей трагической историей Кифер, казалось, был готов отказаться от прошлого. В этой заявке содержалась невероятная мощь, особенно с тех пор как Кифер сделал карьеру на своих работах» которые были неразрывно связаны с историей. Его иконография измерила глубину нашей коллективной памяти об ужа­сах военного времени» а также увяэала XX век с античной литера­турой и поэзией, немецкой архитектурой и мифологией. Затем возник разрыв еще более драматичный - Кифер вовсе прекратил писать картины. Покинув свою родину, он отправляется в трехгодичную одиссею, путешествуя по Индии, Китаю, Австралии и Мексике, а затем быстро устраивается в Нью-Йорке вплоть до окончательного выбора им анонимного существования в южной Фран­ции.

Короче говоря, Кифер, давняя звезда современной немецкой жи­вописи, пережил кризис идентичности, "В работах, выполненных мной ранее, - говорит он, - прошлое приняло формы, которые были экзистенциальными. Но со временем этот аспект исчез". История Германии, объясняет он, становилась изощренной и "бутафорской". "Если я позволил бы себе поддаться послевоенной меланхолии» то она могла бы превратиться в маньеризм. А это опасно для худож­ника. Маньеризм противостоит делу искусства". Кифер загадочно указывает на сдвиг в его работе как на "дви­жение от очень суженной истории к более глобальной, или, возможно к более геологической истории", В то же время он представляет собой движение от коллективного голоса к личному, к более спиритуальному. Это изменение отразилось даже на самом образе жиз­ни Кифера. Его прежняя студия, кирпичный завод на юге Франк­фурта, походит на производственную линию с дюжиной ассистентов, производящих картины, оттиски и книги; в данное время у него осталась лишь горсточка ассистентов.

На своей первой персональной выставке "Последнее падение", состоявшейся в 1991 году в галерее Ивон Ламбер в Париже и на более расширенной выставке, организованной прошлой зимой Энтони д’0ффэ в сотрудничестве с Южной Лондонской галереей, Кифер /чьим представителем в Нью-Йорке была Мэриан Гудмен/ показал публике свои последние работы. Хотя человеческая фигура в боль­шинстве случаев отсутствовала в прежних рубцевидных, бесплодных ландшафтах, на этот раз она стала преобладающей. И Ламбер и д’0ффэ рассказывают о том, что его новые работы, цена которых колебалась между 100 000 и 200 000 долларов, очень заинтересо­вали коллекционеров и диллеров, усматривавших в этих долгождан­ных выставках свидетельство возрождения художника.

В некоторых работах изображен Роберт Фладд, английский натурфилософ и мистик ХУ1 века, чья книга "История двух миров", обладающая значительным влиянием, схематично обрисовала взаимо­связь между микрокосмом и макрокосмом, Кифер назвал идеи Фладда "удивительными: все непосредственно связано - растения, пред­меты обихода и небесный свод". У Ивон Ламбер, одна из роскошных книг художника Кифера, в которой речь идет о связи между цвету­щими растениями и звездами в небе, была посвящена Фладду. "Ро­берт Фладд", - гравюра с шеллаком и акрилом на холсте, изготов­ленная в 1996 году и выставленная у Энтони д’Оффе, изображает персонажа в виде убогой, слегка дряблой фигуры, лежащей в поле на фоне подсолнухов с космосом, сверкающем в его распахнутом животе.

Но самой выдающейся фигурой на этой выставке был сам худож­ник. Автопортреты, которые он произвел около трех десятилетий тому назад - холодные, ироничные фотографии, где Кифер, одетый в униформу, в разных концах Европы выступает с нацистским привететвием - ярко контрастируют с недавними рисунками, на кото­рых этот художник изображен плавающим в воде или бездеятельно лежащим в поле на фоне подсолнухов иди в густом лесу. Подобно образам умирающих подсолнухов с семенами, которые обещают возрождение, эти работы изображают борьбу, трансформацию, и, на­конец, надежду. На художественной фотографии Traigo todas las Indias en mi mano (Я держу в своих руках всех индейцев), он плывет по озеру, охватывая образы индейских земель, как если бы он протягивал руки к мировой гармонии.

В других работах Кифер изображает себя чрезвычайно пассивным, полураздетым, лениво разлегшимся на земле. Когда фигура кажется умершей или умирающей, Кифэр говорит, что она является портре­том шавасаны, йогической позиции "трупа", позы абсо­лютной расслабленности и медитации, которые представляют самую высшую степень рефлексии. Выставка вызвала смешанные чувства. Например в газете "Гардиан" Адриан Серль называет ее "шерохо­ватым, но внушительным перформансом", в одном месте комментируя: "налицо подростковый треп Нью Эйджа о своем новейшем беспокойст­ве по поводу полномочий арбитра, но все же эта работа кажется очень эмоциональной".

Кифер, признавая позу, которая могла быть связанной с его собственным опытом, воздерживается от дальнейших комментариев, объясняя лишь то, что живопись отсылает к "древней идее транс­формации вещей, восходящих к своей основе, трансформации веду­щей к перевоплощению".

Кифер рос в Раштатте, в Германии, на берегах Рейна, пересе­кающего французскую границу. С раннего возраста он был хорошо осведомлен о французской культуре, обучаясь бегло говорить и читать на французском языке. Название его выставки у Ивон Ламбер "Cette obscure сlarte qui tombe des etoiles" стихи из корнелевского "Сида", означающие "тот мрачный свет, что па­дает со звезд", которые отразились в его сознании с тех пор, как, по его признанию, он юношей впервые их услышал. "Они, пред­ставляя оксюморон, нечто невозможное, засели в моей голове. После того, как эти работы с подсолнухами и небесным сводом были закончены, случилось нечто такое в моем сознании, что на­вело меня на мысль использовать их в качестве названия".

Киферовская зачарованность этим парадоксом могла исходить из юношеских занятий, когда он пристально всматривался в то, что находилось по ту сторону реки. "Это была граница",- говорит он. - Я рос глядя поверх границы. Мне как ребенку это нравилось, но в то же время я воспринимал реку как нечто разделяющее, как препятствие, как нечто невозможное. Я не мог пересечь ее, разве что мысленно, в моих фантазиях. Так для меня она стала мифичес­ким местом".

Если в буквальном смысле пересечение границы теперь вселило чувство надежды и умиротворения в его работу, спокойствие, то, при всем великолепии, в его картинах имеется зловещий оттенок, едва ли не патологическое чувство, колеблющееся между творением и разрушением. Некоторые из его автопортретов, например тот, на котором изображена фигура, лежащая перед огромной пирамидой, имеют откровенно траурный характер. Эти фигуры выглядят изму­ченными и изможденным, и вздымающиеся вдали массы семян под­солнухов походят на стаю саранчи как бы напоминая нам о том, что вновь обретенная надежда художника так или иначе труднодостижима и сопряжена с чувством глубокого скептицизма.


После обхода всех трех помещений его огромной студии, мы спускаемся вниз по влажной каменной лестнице в необъятное, затхлое, подобное тюрьме помещение, где Кифер хранит свою 20-летней давности коллекцию. /"Для ее перевозки из Германии, -вспоминает он, - понадобилось 70 грузовиков"/. В бесчисленных коробках на бесчисленных полках царит выстроенный в ряд, тща­тельно организованный и маркированный беспорядок: мириады раз­новидностей высушенного папоротника, соломы, подсолнухов, шелу­хи от семечек, листов артишока и сорных трав, картонные короб­ки с золой, соломой, акульими плавниками, черепами, миниатюр­ными игрушками военной тематики, шелковистыми шкурами животных, фотографии Сахары, подсолнухов и коров из окрестностей Севанн ("их пристальный взгляд напоминает мне пристальный взгляд свя­тых, изображенных на портретах Гвидо Рени, в обоих случаях глу­пый и глубокий"); фаршированная рыба, муляжи человеческих костей, сделанные из красной глины, крошечный висячий стеллаж, белые одежды детских размеров.

Ведущие наверх черные лестницы, здесь более урегулированный хаос. Кифер хранит множество своих работ в состоянии незавер­шенности, которое может длиться месяцы и годы. К одной работе, простирающейся на всю длину стены - огромной, бесконечной моза­ике из разукрашенных кусков картона, на которых изображены порт­реты французских королев - он старательно к кускам картона приложил золотой лист. "Она невероятно трудоемка, -говорит он. Я, вероятно, потратил не нее целый год моей жизни, и она далека еще до завершения". Во дворе студии, напротив двух огромных складских помещений на нескольких мольбертах выставлены на про­сушку монументальные картины, В течение нескольких месяцев, несмотря на погодные условия, Кифер перемещал их вокруг студии и выносил за ее пределы. "Картины эволюционируют", - рассказы­вает он об этой просушке. "Они живут своей собственной жизнью. Иногда, когда я смотрю на них утром, я вижу, что они изменились за ночь - или может быть это происходит от того, что изменился я в большей степени, чем картины".

К концу дня Кифер смягчается, становится более спокойным, даже очаровательным. В своей комнате - в помещении с современной технологией, частично меблированном, с мерцающей промышленной кухней и рядом телевизоров - которую он делит со своей женой, он непринуждённо беседует об алхимии, об истории, о Библии, вставляя такие замечания как: "Знаете ли вы, что в одном коконе 5 километров нити?", или "Знаете, во времена Третьего Рейха изобрели несгораемый холст, но ни один из его экземпляров не уцелел".

Огромная библиотека Кифера содержит сотни книг на немецком, французском, английском, латинском и датском языках - начиная от современных книг по искусству, художественной критике и поэзии до редких книг ХУШ и XIX столетия по химии, алхимии, истории и ботанике. Только последняя область содержит в себе целый раздел о жизни растений, включая гравюры, искусные аква­рели, гербарии, некоторые полки, предназначенные только для мор­ских водорослей. Перелистывая изысканную книгу на французском языке о мхах и лишайниках, Кифер пытается найти слово "фито-ксиграфический". Потерпев неудачу в поисках этого слова в своем словаре, он бормочет: "оно послужило бы хорошим названием для картины".

Вернувшись .назад во двор, мы проходим мимо массивных свин­цовых листов, которые были свернуты и выложены на причудливые серые глыбы, стоявшие вдоль автомобильной дороги. Кифер добыл их из крыши готического собора» Свинец привлек его тем, что "он нагружен историей, знаками и метками",- рассказывает он, "Мне нравится тот факт, что строительство соборе в Колоне началось в ХУ веке, а закончилось в XIX веке". Кифера также притягивает свинец своим внушительным присутствием и врожденной двойствен­ностью» "Он плотный и непоколебимый", - говорит он, - а также и податливый, И он формировал крышу церкви, тем самым означая, что этот материал, который мы считаем непроницаемым, был пред­назначен для того, чтобы соединять землю с небесами". Это ка­жется подходящей метафорой для самого Кифера - и тяжелый и све­тонепроницаемый, и, все-таки, достигающий чего-то духовного.

Перевод с английского Жаната Баймухаметова


АНТОЛОГИЯ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ


Чеслов Милош родился 30 июня 1911 года в литовском городе Шетине, в польско-литовской семье. Русский язык был одним из языков его детства. Получил образование в католической гимназии г. Вильно. По окончании гимназии учился на юридическом факультете университеета. В возрасте 26 лет переехал из Вильно в Варшаву, где устроился работать на радио, одновременно примкнув к группе молодых польских поэтов-катастрофистов. Во время Второй Мировой войны учавствовал в полськом сопротивлении. После войны поступил на дипломатическую службу: работал сначала в США, затем во Франции, где в 1951 году попросил политического убежища.

В 1980 году Чеслову Милошу была присуждена Нобелевская премия по литературе.

Постоянно проживая в США, с начала 80-х проводит часть времени в Польше.

В своей лекции на церемонии вручения Нобелевской премии в 1980 году Чеслав Милош сказал, что значительное влияние на него оказало творчество шведской писательницы Сельмы Лагерльеф, автора «Приключений Нильса с дикими гусями». При этом Милош отмечает ситуацию, в которой оказался Нильс: он летит над землей и с высоты полета различает внизу малейшие детали. Такая позиция – отстранения, а точнее сказать над-странения - поразила Милоша своим соответствием задаче поэта, какой он сам ее ощущал. Но она же и содержала для него источник неизлечимого недуга, которым, раз заболев, поэт обречен страдать вечно.


Чеслав МИЛОШ


ВЕСТЬ


Что нам сказать о земной цивилизации?


Что это была система разноцветных шаров из дымчатого стекла,

Где сматывалась и разматывалась жидкая сияющая нить.


Или что эта была вереница дворцов,

Выбившихся вдруг, подобно солнцу, из тяжелых ворот храма,

За которыми бродит чудовищность без лица.


Что ежедневно бросался жребий, и те, кому выпадала фоска,

Приносились в жертву: старики, младенцы, юноши, девушки.


Или можно сказать иначе: мы жили в золотом руне,

В радужной сети, в коконе облака,

Свисавшем с ветвей галактического дерева.

И наша сеть была соткана из знаков:

иероглифов для глаз и ушей, любовных колец.

Некий звук отражался вовнутрь, творя наше время,

Мерцание, трепет, щебетание нашего языка.


Ибо из чего мы можем соткать границу

Между внутри и вовне, светом и бездной,

Как не из самих себя, нашего теплого дыхания,

из губной помады, кисеи, миткаля,

биения сердца, что если молкнет, - мир умирает?


Или, возможно, мы ничего не скажем о земной цивилизации,

Так как никто в действительности не знает, что это было.


РАННЕЕ УТРО


Галопирующие кони

Уходящего века.


День занимается,

Огромный, над миром.

Мой фонарь гаснет, небо загорается.

Я стою у скалистого грота над рокотом реки.

В сиянии рассвета, на горе - осколок луны


ЗЕМЛЯ


Европа, моя милая родина,


Крылья бабочки, когда она садится на твои цветы,

окрашиваются кровью,

Кровь собирается в чашах тюльпанов,

Сияет, подобная звезде, в великолепии утра

И омывает пшеничные зерна.


Твои люди греют руки

Над похоронной свечой первоцвета

И в полях слышат ветер,

Завывающий в жерлах орудий,

Готовых открыть огонь.


В твоих землях страдание не постыдно,

Ибо здесь подают горький ликер в бокале

С осадком, ядом столетий.


Мокрыми вечерами разорванных листьев,

Над водами, несущими ржавчину

Затонувших доспехов центурионов,

У подножия взорванных башен,

В тени их пролетов, подобных акведукам,

Под тихим покровом совиных крыльев,


Красный мак, тронутый льдом слез.


ПОРТРЕТ ГРЕКА


Моя борода густа, веки - полузакрыты,

Как у тех, кто знает цену зримым вещам.

Я храню молчание, как подобает тому,

Кто познал, что человеческое сердце

Содержит больше, чем речь. Я бросил все:

Родину, службу, семью.

Я не искал наживы или приключений,

И я не чужой на борту корабля.

Мое простое лицо, лицо сборщика податей,

Торговца или солдата делает меня одним из толпы.

Я не отказываюсь воздавать должное

Местным богам и ем все то, что едят другие.

Говоря обо мне, этого достаточно.


***


Прости меня.

Я плел интриги, как многие из тех, кто по ночам обкрадывает

Человеческие жилища.


Я вычислял расположение часовых до того как решался приблизиться

К закрытым границам.


Зная больше, я притворялся, что меньшего будет достаточно,

В отличие от тех, кто давал показания под присягой,


Безразличные к ружейному огню, выкрикам из кустов, насмешкам.


Пусть мудрецы и святые, думал я, принесут дары всей земле -

Не только языку.


Я защищаю свое доброе имя, ибо язык - моя мера.


Буколический, детский язык,

Обращающий возвышенное в сердечное.


И гимн или псалом начальника хора распадается на части,

И лишь песнь остается.


Моему голосу всегда не доставало полноты,

Я хотел бы воздать иное благодарение -


Великодушное, без иронии, - этой славы рабов.


За семью границами, под утренней звездой.


На языке огня, воды и всех элементов.


АНГЕЛАМ


У вас отняли все: белые одежды,

крылья, даже существование.

И все же я верю вам,

вестники.


Там, где тяжелая ткань мира,

расшитая звездами и дикими животными,

вывернута наизнанку,

вы ощупываете швы, проверяя их на крепость.


Кратко ваше пребывание здесь:

время от времени, в заутренний час, если небо чисто,

в мелодии, повторяемой птицей,

или в запахе яблок на закате дня,

когда освещение делает сады таинственными.


Говорят, вас выдумал кто-то,

но это не убедительно.

Ибо люди выдумали также самих себя.


Голос - он, без сомнения, веское доказательство,

ибо может принадлежать только лучезарным созданиям,

невесомым, крылатым (в конце концов, почему бы нет?),

опоясанным молнией.


Много раз я слышал этот голос во сне

и, что странно, я более или менее понимал

приказ, или призыв, на неземном языке:


день приближает

другой

делай что можешь.


Еще один день


Понятие добра и зла содержится в струении крови.

В убежище младенца в объятии матери, дающем тепло и защиту,

В ночных страхах детства, ужасе звериных клыков и темных комнат,

В юношеских безумствах, в которых находит свое завершение детский восторг.


И стоит ли отказывать идее в доверии за скромное происхождение?

Или попросту надо сказать, что добро находится на стороне живых,

А зло - на стороне рока, подстерегающего в засаде, чтобы нас уничтожить?

Да, добро - союзник бытия, а зеркало зла есть ничто.

Добро есть сияние, зло - тьма, добро высоко, зло низко,

Согласно природе наших тел, нашего языка.


То же можно сказать о красоте. Ее не должно существовать,

Для этого не только нет причины, но есть аргументы против.

И все же она существует, и отлична от уродства.


Голоса птиц, приветствующих утро за окном,

Радужные полосы света, играющие на полу,

Волнистая линия горизонта, соединяющая персиковое небо и синие горы.

Или архитектура дерева, стройность колонны, увенчанной зеленью.


Разве не к этому люди взывали веками,

как к тайне, что лишь однажды откроется им?

И старый художник полагает всю жизнь, что лишь упражняет руку.

Еще один день, и он проникнет в суть, как проникают в цветок.

И хотя добро слабо, красота - сильна.

Небытие распространяется всюду, обращая в пепел целые пространства бытия,

Оно маскируется в цвета и формы, имитирующие существование,

И никто не познал бы его, если б не было известно, что оно уродливо.

И когда люди разуверятся в существовании добра и зла,

Только красота призовет их, чтобы спасти,

С тем чтобы люди знали, как сказать:

Это - истина, а это - ложь.


Перевод с польского Владимира Семижонова

***


Збигнев Херберт родился 29 октября 1924 года во Львове в семье с английскими корнями, в частности его прадед приехал в Польшу из Англии и совершенно не говоря по-польски, работал учителем английского. Одним из английских предков Збигнева Херберта был Джордж Херберт, известный поэт-метафизик ХУ!! века. Образование Збигнев получил в гимназии Казимира Великого во Львове. Во время войны был солдатом Народной армии, в 1942 году окончил школу подхорунжих. После войны учился в университетах Кракова, Торуна и Варшавы. Когда коммунисты в Польше покончили с демократичеескими свободами, Херберту, имеющему три университетских диплома, пришлось зарабатывать на жизнь разнообразными способами, включая работу санитаром в морге, бухгалтером и т.д.

В середине 70-х Збигнев Херберт был канонизирован как поэт и в Европе, и в Польше. С того же времени находился в эмиграции, жил во Франции, Австрии, Италии.

В начале 90-х вернулся в Варшаву, где в 1998 году умер от тяжелой болезни.


Збигнев ХЕРБЕРТ


Рапорт из осажденного города


Слишком стар чтоб держать оружие и сражаться наравне с другими -


судьба отвела мне всего лишь скромную роль летописца

я записываю – для кого неизвестно – историю осады


я должен быть точен но не знаю когда началось вторжение

двести лет назад в сентябре декабре может быть вчера на рассвете

здесь каждый страдает потерей чувства времени


осталось у нас только место привязанность к месту

мы держим еще руины храмов призраки садов и домов

если утратим руины не останется ничего


я пишу как умею в ритме бесконечных недель

понедельник: склады пусты единицей обмена стала крыса

вторник: бургомистр убит неизвестными

среда: разговоры о перемирии неприятель схватил послов

мы не знаем места их пребывания то есть места казни

четверг: по бурном обсуждении большинством голосов отвергли

предложение бакалейщиков о безоговорочной капитуляции

пятница: начало чумы суббота: покончил самоубийством

Н.Н. непреклонный защитник воскресенье: нет воды мы отбили

штурм восточных ворот именуемых Вратами Завета


я знаю это все монотонно никого не сможет растрогать


избегаю комментариев сдерживаю эмоции пишу о фактах

похоже только они и ценятся на внешних рынках

и все же с известной гордостью я желаю поведать миру

что благодаря войне мы вывели новую породу детей

наши дети не любят сказок играют в убийство

наяву и во сне мечтают о супе костях и хлебе

как собаки и кошки


вечерами люблю бродить у границы города

вдоль рубежей нашей хрупкой свободы

сверху смотрю на копошение армий с их огнями

слушаю гром барабанов и вопли варваров

воистину непостижимо как город еще сражается


осада тянется долго враги сменяют друг друга

все что роднит их желание нашей смерти

готы татары шведы войска императора полки Преображения Господня

кто их сочтет

знамена меняют окраску как лес на горизонте

от желтизны деликатной птичьей весной до зелени пурпура зимнего черного


только вечером отбросив факты я могу подумать

о давних далеких делах например о наших

заморских союзниках знаю сочувствуют искренне

шлют нам муку мешки ободрения жир и советы

и даже не знают что их отцы нас предали

наши былые союзники времен второго апокалипсиса

сыновья их безвинны заслуживают благодарности и мы благодарны

они не знали осады длиною в вечность

кого постигает несчастье всегда одиноки

защитники далайламы курды афганские горцы


пока я пишу эти строки сторонники примирения

добились некоторого перевеса над партией непримиримых

обычное колебание настроений на весах наши судьбы


кладбища растут наши ряды редеют

но оборона идет и будет идти до конца

и если город падет и только один спасется

он понесет в себе город по дорогам изгнания

он будет город


мы смотрим в лицо голода лицо огня лицо смерти

и в худшее из всех – лицо измены

и лишь наши сны избежали позора