Альманах "тамыр", №№1-2, январь июнь 1999 г

1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

Все слышнее лай собак и пенье петухов.

Лао Цзы


В жизни любого современного государства внешние факторы играют все возрастающую роль. Не является исключением и Казахстан. Более того, его природные богатства, малочисленность населения на огромной территории, сложный этнодемографический состав, слабая консолидированность обще­ства для решения внутренних и внешних проблем стимулируют особую ме­ру повышенного к нему интереса со стороны целого ряда держав. Вокруг Казахстана, также как и вокруг других центрально-азиатских стран, набира­ет обороты новая "большая игра". То обстоятельство, что З. Бжезинский, называя территорию Казахстана "зоной перехлеста интересов США и Ки­тая", не упоминает в данном случае других действующих и потенциальных участников "большой игры", лишь оттеняет страсти, отчетливей обозначает, чьи ставки сейчас, по его мнению, выше.

В бездорожье первых лет суверенного развития мы, наконец, встрети­лись с определенностью. Откровенно заявляют о себе чужие интересы. Чтобы отстоять собственные, следует внимательней всмотреться в участ­ников геополитического действия, обращенного на Казахстан.

Сегодня на очереди - Китай.

В истории этой страны нас интересует то, что можно отнести к опыту ее взаимоотношений с пратюрками, тюрками и их модифицированными со­временными потомками. Подобная локализация проблемы не намного су­жает поисковую задачу, поскольку стержневым содержанием истории Китая трех последних тысячелетий является сложное его взаимодействие с этими своими "северными" соседями.

В связи с возникновением первичного очага цивилизации городского типа в бассейне Хуанхэ в середине 11-го тыс. до н.э. можно говорить о начале ки­тайской государственности.¹ Этот период именуется эпохой Инь. Завершил­ся он в 1027 г. до н.э. Сведений о внешних связях государств иньской эпохи сохранилось мало.

В пришедшей на смену Инь эпохе Чжоу (1027 г. до н.э. - 221 г. до н.э.) продолжается укрепление государственности, активизируются контакты с внешним миром. Ускорение этих процессов происходит в середине I тыс. до н.э. в прямой зависимости от глобальных событий евразийского масштаба. О них поговорим подробней.

На время эпохи Чжоу, оставившей после себя замечательные изделия из бронзы, выпадает смена бронзового века веком железным. Как пишут ис­следователи, "главным прорывом... в железный век, век скифо-сакских пле­мен, был прорыв в образе хозяйственной деятельности, и , естественно, в образе жизни. Знамением прорыва стало сложение скотоводческого хозяй­ства". 2

Появление железных орудий стало благом и для земледельцев эпохи Чжоу, способствуя увеличению пахотного клина, расширению ирригацион­ных работ. Однако эффект "прорыва" изделия из железа произвели именно в скотоводческой среде. Замена быстроокисляющихся бронзовых удил на железные превратила коня в средство покорения больших пространств. По­следствия этой новации были грандиозными. Переоснащение, перевоору­жение, обновленная, в соответствии с резко возросшим ареалом действий, внутренняя организация кочевых племен превратили их в грозную военную силу.

Стремительные рейды "новых" кочевников в восточном, южном и запад­ном направлениях как бы наметили маршруты, по которым впоследствии устремятся гунны, тюрки и монголы. По существу, оказались очерченными пределы земель, называемых историками зоной великого переселения на­родов, ареной действия Великого Шелкового пути и даже "Осью мира", о чем было сказано: "Кто владеет "осью мира", тот владеет миром".

В связи с выходом на евразийскую арену в середине I тыс. до н.э. конных кочевников не только сложился ареал "оси мира", но и на всем его протяже­нии, в исторических масштабах - синхронно, возникает духовная атмосфера "осевой эпохи", именуемая также "эрой пророков". События этого времени явились первым полномасштабным евразийским действием, а по результа­там - действием всемирно-исторического значения. Именно в это время формируются и начинают шествие в будущее конфуцианство, даосизм, буддизм, обновленный зороастризм, раннее христианство и "высокая ан­тичность" Эллады. Конно-кочевая цивилизация со своим типом жизнедеятельности и мировидения играла в этом процессе роль стимулятора и от­крытого для взаимовлияний партнера.

К. Ясперс, первым обративший внимание на феномен "осевой эпохи", считал невозможным дать ему причинное объяснение, хотя и допускал воз­можность обсуждения различных гипотез. В качестве примера он приводит гипотезу А. Вебера о решающей роли кочевых племен, вторгшихся из Цен­тральной Азии в Китай, Индию и на Запад, в пробуждении самосознания народов "осевой эпохи". Ясперс относится к версии Вебера критически и выдвигает против нее следующий довод: хотя Китай и принял важное уча­стие в духовном творчестве "осевой эпохи", но для него не характерны ни трагическое сознание, ни эпос, которые Вебер считает выражением миро­созерцания кочевников-завоевателей.³ В рассуждениях Вебера, конечно же, ощутим налет романтизации мироощущения "сынов степей", и это в значи­тельной мере ослабляет его позицию. И все же Ясперс не прав в самой по­становке вопроса. Ведь ясно, что культура, оказывающая влияние, не обя­зательно формирует свое подобие в новой среде. Напротив, гораздо чаще, влияние приводит к возрождению, к более четкому постулированию собст­венных, "исконных" принципов, нередко полярно противопоставляемых внешнему воздействию. Отсутствие подобия не говорит о том, что влияния не было, но свидетельствует о восхождении среды, испытавшей влияние, на новые уровни самоутверждения и самосознания. Эта зрелость само­оценки в сочетании с акцентированным самовыражением и была характер­на для философов, пророков "осевой эпохи".

Глобальные события этого времени обострили для Чжоуского Китая не­обходимость укрепления собственной государственности. Идеологическое обоснование сути государства ("государство - это большая семья") было дано великим китайским мыслителем Конфуцием (551-479). Опорные пози­ции его учения - почитание старины и традиций, культ предков, уважение к старшим, верное служение просвещенному правителю, забота о благе на­рода, прежде всего, земледельцев. Этическим императивом для него явля­ется принцип "ли" (ритуал, церемониал, почтительность, благопристой­ность). Его он адресует ближайшему окружению правителя: "Если знать со­блюдает ритуалы, народом легко управлять".

О том, что "северная" опасность действительно взволновала китайское общество и породила широчайший спектр суждений о себе и о мире свиде­тельствуют философские тексты современника Конфуция и его спутника на долгие века истории - Лао Цзы, основоположника даосизма, мудреца, с изысканным мастерством владевшего искусством диалектики. Лао Цзы ( в переводе - "старый ребенок") говорит о дао как о глубокой сущности всего на свете и пути истинном. Он разделял дао на ложное, человеческое, и на дао естественное, природное. Призывал разрушить человеческое и вер­нуться к естественным законам. В соответствии с принципом "у вэй" (недея­ние) - главным в его учении - идеальным видел правителя, умеющего "управлять, не управляя".

Своей диаметральной противоположностью конфуцианской доктрине и синхронным с ней появлением даосизм Лао Цзы указывает на то, что атмо­сфера "осевой эпохи" действительно вызвала в китайской среде пробужде­ние колоссальной интеллектуальной энергии, направленной на государст­венно- этническую самоидентификацию. Этот период можно было бы на­звать временем формирования фундаментальных основ китайского нацио­нального самосознания.

Конец Чжоуской эпохи был столь же величественным, сколько и драма­тичным. Ему предшествовала идейная борьба внутри стана сторонников крепкой централизованной власти: между конфуцианцами и легистами. Конфуцианцы почитали древность и опирались на традицию и обычное право. Легисты порывали с прошлым, стремились утвердить отношения, основанные не на натуральном, а на товарном хозяйстве. Не разделяя кон­фуцианской веры в силу морали и этики, в делах государства они предпо­читали полагаться на юридические нормы, закрепленные в законе.

Жесткие формы это противостояние приняло при правлении самого из­вестного в истории Китая императора - Цинь Шихуана (221-207 гг). Подлин­ный гений реформаторства, Цинь Шихуан из "срединных царств" чжоуской эпохи создал единое государство, объединил денежную систему, создал обширную сеть дорог. Желая пресечь набеги кочевников с севера, начал строить Великую Стену - эту вечную метафору отгороженности Китая от внешнего мира. В его начинаниях хорошую услугу оказала практичная док­трина легистов. Приняв их тезис "политика не подчинена морали", он запре­тил инакомыслие, приблизил к себе "фацзя" (законников), сурово обошелся с последователями Конфуция. Закопал в землю 460 конфуцианцев и сжег их книги. На этом трагичном эпизоде обрывается история эпохи Чжоу. Дес­потичные и обездушенно-прагматичные методы Цинь Шихуана привели к восстанию им же собранного и сформированного народа. Выходец из кре­стьян Лю Бан создает новую империю - Хань, один из первых правителей которой У Ди возрождает конфуцианство.

Искусство эпохи Чжоу прославлено, кроме бронзы, великолепными про­изведениями из терракоты. Захоронение Цинь Шихуана в Сиани содержит шедевры терракотовой скульптуры - знаменитое "шествие воинов из мглы веков". В истории это бывает: красота сопутствует великим деяниям и держится с ними рядом.

Конфуций и Цинь Шихуан явились яркими воплощениями таких фунда­ментальных сторон крепнущей китайской государственности, как идеология и власть.


* * *

В формирование исторического самосознания китайцев неоценимый вклад внес историограф Ханьской эпохи Сыма Цянь (135 - 67 гг. до н.э.). Благодаря его грандиозным "Историческим запискам", состоящим из пяти разделов, в свою очередь содержащих от десяти до семидесяти глав, про­шлое Китая с древнейших времен до империи Хань предстает связным по­вествованием о судьбе единого народа. Он заложил традицию, согласно которой каждая новая династия стала переписывать историю всех предше­ствующих, бережно сохраняя добытые ранее знания. В прошлое и будущее он развернул "времен связующую нить", и тем предопределил уникальную особенность китайцев мыслить о себе в масштабах тысячелетий. О многом говорит тот факт, что именно со времен Сыма Цяня китайцы стали назы­вать себя ханьцами (ханьцзу). Ни один синолог не может исследовать древ­нюю историю Поднебесной без учета его работ. В них, кстати, содержится большая информация о гуннах и других кочевых народах, постоянно созда­вавших серьезные проблемы на северных и западных границах Китая.

Эпоха Хань отмечена расцветом национальной архитектуры. Конфуциан­ство становится официальной идеологией. Но возвышается одновременно и даосизм (Сыма Цянь был убежденным даосистом). При императоре У Ди прокладывается Шелковый путь в Кашгар и далее, что способствовало про­никновению в обратном направлении буддизма, трансформированного в условиях центрально-азиатской Кушанской империи. У Ди совершает дей­ствие зрелой государственности, не имевшее в тот период аналога в мире. Он ввел общенациональную систему экзаменов на замещение государст­венных должностей. Традиция эта сохранялась до начала XX века, а сюцаи (соискатели) стали устойчивыми персонажами китайской литературы.

* * *

Художественный гений китайского народа проявил свое подлинное вели­чие в эпоху Тан (618 - 907гг.). Это воистину "золотой век" поэзии, живописи, музыки. Создателем империи был человек из племени кочевников тоба, по отцу тюрок. Время его правления и ближайших престолонаследников отли­чалось большой веротерпимостью. Подобно великим моголам Бабуру и Акбару в индийской среде XYI века, они покровительствовали различным фи­лософским и религиозным течениям. В Танскую эпоху полнокровно функ­ционирует Шелковый путь, ведший от Чананя (так назывался Сиань) в за­падном направлении, развиваются отношения с Тибетом. Буддийская хра­мовая культура воплотилась в шедеврах архитектуры. И все же главным внешним фактором, коррелирующим внутреннюю ситуацию в танском Китае, была "степная империя тюрков", раскинувшаяся к тому времени на ог­ромных пространствах "от Кореи до Керчи".

Еще в Ханьскую эпоху отношения с гуннами способствовали проникнове­нию в Китай таких изобретений кочевников, как стремена, изогнутая сабля, длинный составной лук, "метавший стрелы на расстояние до 700 м.", две­надцатилетний цикл летоисчисления, так называемый "звериный стиль", вошедший в китайскую орнаментику в сочетании с традиционным геометри­ческим, и многое другое. "Вместе с военными обычаями, костюмами и ору­жием, - пишет Н.П.Толль, - мода на все кочевническое, по-видимому, также, как позже в Риме, в Сасанидской Персии и в Византии, охватывала часть населения Китая. Это стремление подражать гуннам оставило на искусстве Танской династии глубочайший след "⁴

В период тюркских каганатов контакты кочевой степи с Китаем обрели еще больший размах, что в самом Срединном царстве вызывало двойст­венное отношение. Если великий танский поэт Бо Цзюйи, выражая настрое­ния определенной части Китайского общества, пишет знаменитые стихи, воспевающие жилище кочевников - юрту ("лишь стало бы тело чуть-чуть здоровей, и встречусь я осенью с юртой моей" и т.д.), то Хань Юй, имя кото­рого стоит первым в списке "восьми великих людей времен Тан и Сун", со всей серьезностью просветителя взывает к патриотическим чувствам со­временников: "В "Шицзине" сказано : "Варварам Севера дав надлежащий отпор, цзинские орды и Шу остановим." А теперь у нас поднимают законы варваров, ставят их выше законов наших древних царей ! Что же , разве не произойдет, что через какое-то время мы, увлекая друг друга, все станем варварами ?"⁵. В словах Хань Юя нашли отражение антитюркские настрое­ния, ставшие со временем доминирующими во внешней политике танского Китая.

История тюркских каганов, создавшись первую евразийскую империю, в Казахстане давно уже стала предметом увлеченного научного и художест­венного осмысления. Нет необходимости говорить о ней подробно, хотя, конечно же, еще ждут своего проницательного изучения китайско-тюркские отношения в этот экстраординарный период политической и военно-стратегической соразмерности сил двух этносов.

Знаменательной, с учетом интересующих нас перипетий пограничной ситуации, представляется личность Тоньюкука (Тоныкок), человека, полу­чившего "Табгачское" воспитание, но свои силы и военный талант отдавше­го "тюркскому элю".

Тоньюкук стал советником Кутлуга, принявшего впоследствии имя Ильте-риш-кагана, В войнах с Китаем с 682 по 687 годы возглавляемая ими тюркская армия одержала ряд крупных побед и положила начало полному освобождению "тюркского эля" от власти танской империи, установившейся в степи на пятьдесят лет после крушения первого тюркского каганата. Текст надписи в честь Тоньюкука повествует об этих событиях и красноречиво свидетельствует о выдающемся вкладе "табгачского воспитанника" в осво­бодительную борьбу.

Он предлагает Кутлугу принять титул кагана. При этом хорошо понимает, что Кутлуг может многое, но знает далеко не все - "Я размышлял: "О том, что у него есть тощие быки и жирные быки, если он в общем и знает, то, жирный это бык или тощий, сказать не может". С начала YII в. в танском Ки­тае широкое распространение получают трактаты древнекитайских фило­софов, в частности, " поднаторевшего в искусстве спора" Гун-сунь Луна и основателя школы моистов Мо Ди (Y в. до н.э.). "Жирный" и "тощий" бык или "вол" - популярные атрибутивные фигуры в их головоломных словопрениях. "Табгачское" прошлое встает за Тоньюкуком. "Быки" выдают в нем не только высокую образованность, но и воспринятые в диалектической среде навыки неоднозначного, многомерного истолкования явлений. Кутлуг доверяет не только отваге своего советника, но и его особым военным познаниям. В са­мых сложных ситуациях, когда против тюрков в одном случае объединились табгачи, огузы и кидани, а в другом - табгачи, тюркеши и кыргызы, он отда­ет командование над войском Тоньюкуку: "Веди по своему разумению". Тот ведет боевые действия по всем правилам военного искусства: использует разведку, проводников, добывает пленных-«языков», рассекает объединен­ные части противника и разбивает их по отдельности, в нападении учиты­вает фактор внезапности, рельеф местности, время суток. Во всем этом, конечно же, сказывается выучка в китайской регулярной армии. Во всяком случае, ни в одном другом тексте тюркских письменных памятников той по­ры нет развернутого описания тактико-стратегических действий войск. В них называются цель и результат, а подробности поведения, к примеру, Кюль-тегина в бою выстроены в эпической манере в соответствии с логикой соз­дания образа выдающегося героя. "Тюркский эль" для Тоньюкука - не един­ственная реальность, но то, что он выбрал для себя в альтернативной си­туации. Выбрал со всей определенностью, решимостью служить ему с пол­ной отдачей сил. В семнадцати сражениях против китайцев, не говоря о бесчисленных боях с другими врагами, он шел рядом с тюркскими каганами, чтобы, по его словам, "государство стало государством, а народ стал наро­дом". Для достижения этой цели, в полном соответствии с китайскими стратегемами о секретах победы над любым противником и в любых обстоя­тельствах, он с успехом использовал заключенную в них мудрость в борьбе с самими же китайцами. '

В Танскую эпоху географическое понятие Сиюй (западный край) стало наполняться военно-политическим и административным содержанием. Кстати, в наши дни этот дышащий, то сжимающийся, то расширяющийся в смысловом отношении, термин не конкретизируется китайским руководством. Понятие существует, живет в геостратегических концепциях, в умах отдельных китайских ученых, один из которых, археолог из Лояна, в беседе с автором этих строк, включил в Сиюй земли до Урала. Но на официальном уровне никто не уточняет, какие пределы запада им очерчиваются.

В середине YIII века танским войскам Западного Края подчинилось Се­миречье. В 740 г. ими взят Тараз, в 748 г. - столица западнотюркских кага­нов Суяб, в 749 г. - Чач (Ташкент). Однако уже в июле 751 г. объединенные силы арабов и тюрков нанесли сокрушительное поражение танской армии в битве на р.Талас. Это сражение "положило конец попыткам танского Китая вмешиваться в среднеазиатские дела".⁶ Опыт создателей второго тюркского каганата, существенно обогащенный "табгачскими" познаниями Тоньюкука, безусловно, сыграл свою роль в таком повороте событий.

* * *

Дальнейшая история Китая проходит при значительно возросшем уча­стии в ней "северных" кочевых народов. Это относится и к пришедшей на смену Тан Сунской династии (960-1279), последней в непрерывной цепи собственной китайской государственности. Давление чжурчженей, тангутов и других кочевников было достаточно ощутимым, чтобы вынудить сунских правителей бежать на юг, в Ханчжоу.

Предчувствие искусства точнее пророчеств и предвидений политиков. Духовная жизнь эпохи Сун в полной мере подтверждает это правило. Эле­гия абсолютного, неземного совершенства, утонченности, немыслимой в миру грубых и жестоких реальностей, свойственна рисункам тушью, моно­хромной живописи и каллиграфии сунских мастеров. Лишь смутное, но без­ошибочное предощущение надвигающейся катастрофы могло породить по­разительное утверждение: без созерцания бамбука человек становится вульгарным (Лунь Юй).⁷ Около двух десятков изящных по мысли, покоряю­щих эстетической глубиной трактатов о живописи бамбука появляется в ка­нун краха Сунской империи и утверждения власти монгольской династии Юань.

* * *

В этой эпохе коренится одна из важнейших составных современного ки­тайского самосознания - его беспрецедентный массовый патриотизм. Могу­чая стихия китайского бытия, конечно же, ассимилировала пришельцев. Но власть принадлежала им, и они ( и монголы, и - впоследствии - маньчжуры) использовали ее в откровенно унижающих достоинство ханьцев форме.

Психологическое восприятие такой ситуации ярко отражено в публицистике выдающегося писателя начала XX века иня.

В юаньский период процветают драматургия и театральное искусство. Появляется высокохудожественный китайский средневековый роман. Ге­роями произведений становятся выдающиеся личности династий Цинь, Хань, Тан, действующие во имя народа. Судьбы их часто трагичны. Попу­лярны мотивы национального предательства, упущенного случая, губи­тельных междоусобиц. Подспудно вызревает мечта о мощном националь­ном лидерстве, которой суждено было осуществиться лишь семь столетий спустя. В этих условиях устойчивость китайского духа обеспечивали много­численные тайные общества, попадающие в поле зрения под одними и те­ми же названиями на каждом переломном этапе всей долгой истории Ки­тая.

* * *

Совокупная антимонгольская энергия ханьцев в начале XY века привела к еще одной вспышке китайской государственности. Утверждается своя, ки­тайская, династия Мин. Император Юн Лэ в 1423 г. переносит столицу из Нанкина в Пекин. Образцом ведения государственных дел почитаются по­рядки эпохи Тан. Вместе с тем, ренессансный импульс к открытию новых пространств, приведший в Европе и Центральной Азии XY века к броскам в "заморские" дали и настоящему культу астрономии, не обошел стороной и минское общество. Мореплаватель Чжэн Хэ совершает ряд экспедиций в Юго-Восточную Азию. Но затем срабатывают "внутренние причины", над разгадкой, истолкованием и исцелением которых не один век бьется китай­ская политическая мысль. Происходит самозамыкание государства. Закры­ваются все порты, кроме Аомыня. И совершается действие, как вогнутое зеркало вобравшее в себя парадоксы, нелепость усилий и внятные знаки судьбы. С большими затратами достраиваются тридцать километров Вели­кой Стены, соединяющие творение Цинь Шихуана с морской береговой ли­нией. Строительство завершилось в 1644 году, а уже через год в Китае ус­танавливается господство северного кочевого народа - маньчжур.

Несмотря на противоречивость государственной жизни эпохи Мин, она остается высокочтимой в китайском сознании. Минские захоронения - из­любленные места экскурсий, посещений, не лишенных оттенка ритуально­сти. В музеях Китая этому периоду уделяется особое внимание, также как в публикациях и фильмах исторической тематики. Маньчжуро-цинские импе­раторы Канси и Цянь Лун, проявив выдающиеся полководческие дарования, присоединили к Китаю в XYIII веке обширнейшие земли - Халху, Тибет и Восточный Туркестан. Но не им стоят памятники на площадях и улицах Пе­кина, а национальным кумирам минского времени. И главный из них - Ли Цзычэну, вождю крупного крестьянского восстания, вынудившего последнего минского императора покончить жизнь самоубийством. Вкусить плоды победы Ли Цзычэну не довелось, поскольку придворная аристократия пред­почла покорность маньчжурам власти повстанцев и открыла войскам кочев­ников врата города.

* * *

История маньчжурской династии Цин (1645-1911) , от могущественных Каньси , его внука Цян Луна до регентши Цы Си и ее сына - "последнего им­ператора" Пу И, на слуху у многих. Тем не менее, для уверенности в выво­дах, к которым мы продвигаемся в желании уловить хотя бы в общих чер­тах образ Китая, необходимо проставить акценты на некоторых событиях и этого периода.

Летняя резиденция цинских императоров находилась в Чэндэ, в двухстах с небольшим километрах к северо-западу от Пекина. Дворцово-парковый ансамбль резиденции с его охотничьими угодиями, специальными участка­ми для конных скачек воспроизводит атмосферу степного мира, исконной родины новых властителей Китая. Подобно Тимуру, дававшему названия столиц покоренных им государств селениям вокруг Самарканда, цинские правители разместили в Чэндэ точную копию лхасского златокровельного храма Потала, 22-х метровую деревянную скульптуру Будды, исполненную в монголо-ламаистской стилистике, и храм Пулэ, символизирующий высо­кое бескрайнее небо. В знак покорения Тибета, Халхи и Восточного Турке­стана была сотворена эта модель присоединенного пространства - в пол­ном соответствии со старой кочевнической традицией, известной со времен завоевательных походов тюрков каганата и войск Чингиз-хана. Лишь при Цы Си, в последней четверти XIX века, летняя императорская резиденция была перенесена на окраину Пекина, лишившись навсегда своего терпкого, по­лынного аромата.

Сколько бы ни говорили об ассимилированности маньчжурских правите­лей, Чэндэ остается главным свидетелем их подлинной ментальности. Ее-то и необходимо иметь в виду при осмыслении джунгаро-казахских войн, в ужесточении которых и трагической развязке для джунгар решающую роль сыграли цинские войска. Цинские, значит, китайские - это типичное заблуж­дение доминирует, к сожалению, в современной казахской научной и худо­жественной литературе. Между тем, многое в стратегии цинской армии пре­допределено процессами, происходившими внутри конно-кочевой цивили­зации в канун его ухода в историческое небытие.

Наличие двух Китаев в одном, Китая китайцев и Китая пришельцев, оче­видная данность этой страны в большей части второго тысячелетия. Про­тиворечия между ними существовали всегда, но резкое обострение получи­ли в середине XIX века.

Выдающемуся синологу B.М.Алексееву принадлежат слова: "Когда сравниваешь историю Китая с историей других древних государств, Египта, Вавилона, Иудеи, Греции, Рима и др., то невольно удивляешься тому, что он один только из всех остался хранителем исторической культуры, которая ни на минуту не прерывалась и даже не задерживалась в своем развитии. Перед нами действительно культурный исполин, сохранивший, несмотря на чудовищные потери своих культурных достояний в бесконечных войнах и междоусобиях, всю свою культуру и развивший ее до чрезвычайно устойчи­вого состояния". Совершенно справедливая и глубокая характеристика ав­тохтонной, стержневой части двухсоставной, если иметь в виду юаньский и цинский периоды, структуры китайского общества. Его культуры, которая в данном случае есть и душа народа.

Три сокрушительных поражениях, нанесенных в "опиумных войнах" евро­пейскими державами Цинам, вызвали у этой части общества острую эмо­циональную реакцию. Рухнула виртуальная Великая Стена, и до самых глу­бин оказалась уязвленной китайская гордыня, веками лелеемая в недрах "устойчивой" культуры при пришельцах и без них. Ответ на вопрос о причи­нах национального позора, допущенного попрания святынь и устоев был ясен изначально. Виновник - "варварская" династия. Общепринятым стано­вится ее пылкое осуждение, в литературе процветает сатира. Пережитое потрясение привлекло серьезное внимание китайских интеллектуалов к фе­номену Запада. Движимые патриотическим чувством, отдельные из них со­вершают титанический труд. Писатель Линь Шу перевел более 160 евро­пейских и американских романов, нанимая в помощники знатоков различ­ных языков. Характерно его определение цели своей беспрецедентной ра­боты - "Знание врага не означает уподобления ему, но подготавливает его поражение".

На этом фоне резко диссонирующим выглядело поведение цинского дво­ра и его фактической правительницы-регентши Цы Си. Огромные средства затрачивались на удержание видимости прочной власти. В перенесенной по ее воле из Чэндэ летней императорской резиденции поражает сюрреали-стичностью корабль в натуральную величину из белого мрамора. Только в сумеречном сознании, отрешенном и от такой реальности, как сокрушение империи кораблями европейских держав, мог родиться подобный замысел. Или же - в сознании последней носительницы имперской маньчжурской ментальности, прекрасно понимавшей, что будущее закрыто для нее и ее генеалогического древа. В этом случае Цы Си, устроившую пышный, с при­чудами прощальный бал расставания маньчжуров с китайцами, можно понять.

Синьхайская революция 1911 года ураганом прошлась по маньчжурам, оставив в живых демографически ничтожную часть некогда могущественно­го народа.

Китайцы вошли в XX век готовыми осуществить выстраданную мечту о собственном национальном лидере и определять судьбу государства соб­ственными силами.

* * *

На вопрос, кого легче изображать - черта или человека, китайский ху­дожник ответил: "Черта, потому что его никто не видел".

История Китая XX века у всех на виду, мы не станем ее комментировать и перейдем к периоду, в котором тоже многое "не видно", поскольку близкое вызывает ту же аберрацию зрения, что и отдаленное. Речь пойдет о китайско-казахстанских отношениях последнего времени, с учетом исторических контекстов, контур которых был нами прочерчен.

В современном китайском обществе сложилась новая реальность, объек­тивированная в сознании и воле сотен и сотен миллионов людей, - устрем­ленность к созданию великого в ХХ1 веке китайского государства. Высокая цель определяет средства ее достижения. В том числе, качество призван­ных к осуществлению этой цели людей. Конкретные имена в руководстве Китая теперь уже не имеют первостепенного значения. При любом раскладе персоналий, на гребне китайской пассионарности окажутся личности, поли­тические действия которых диктуются служением идее великого Китая. Это же можно сказать о новом поколении потенциальных китайских лидеров, в большинстве своем получивших образование в западных странах. Их впол­не модернизированное сознание охотно вооружается идеей великокитайского самоутверждения. В словах и действиях этого поколения патриотиче­ский пафос проступает даже рельефней, чем у предшественников. Типоло­гической характеристикой людей новой ориентации является то, что они отождествили свой духовный мир с 5-тысячелетней историей Китая, а де­лом своей жизни избрали служение цели, достижимой не ими самими, а по­томками в 3-4 поколениях. Понятно, что вера в значительность стратегиче­ской цели оснащает их сильнейшим оружием в решении как внутренних, так и внешних проблем.

С начала экономических реформ в 1979 г. Китай ежегодно увеличивал свой ВНП в среднем на 9 - 10%, добившись учетверения дохода на душу населения за 16 лет (на 5 лет раньше, чем планировалось) и не допустив массовой безработицы и падения производства на государственных пред­приятиях, как это произошло у нас. Китайское руководство сумело отказать­ся от многих догм под влиянием Дэн Сяопина, который сказал: "Неважно какого цвета кошка -.черного или белого, лишь бы ловила мышей". Под ловлей мышей подразумевалась забота о благосостоянии народа, единст­венная установка коммунистов, которая ни разу не была отдана в жертву рынку. В целом политика Китая по переходу к рыночной экономике после­довательна и состоит из элементов, имеющих ясный экономический смысл, что связано с ясностью цели, солидарно воспринятой большинством наро­да. Проживающего, кстати, не только на территории страны, но и за ее пре­делами.

Огромное, непрестанно растущее число эмигрантов, переставая быть чжунгожэнь (гражданами Китая), остаются верными родине и ее идеалам ханьцзужэнь (китайцами). Их объединяет ниньцзюйли (сила культурного сплочения), имеющая не только духовный, но и весомый материальный смысл. С 1978 по 1996 гг. прямые инвестиции в Китай составили 172 млрд. долларов. Из них 80% обеспечены бывшими гражданами Китая, развер­нувшими свой бизнес в различных точках планеты.

Китай уверенно идет по пути превращения из региональной державы в мировую. Но было бы ошибочным говорить о безоблачном политическом фоне происходящих в нем преобразований. Тенденцию к дальнейшему обострению имеет традиционное противостояние "столица - провинции". Приморские провинции и свободные экономические зоны, вкусившие от плодов свободного предпринимательства, нередко выступают против при­нятых решений, ограничивающих и регламентирующих их деятельность. С другой стороны, ощутимые для центра формы протеста обретает недо­вольство центральных и северо - западных районов, считающих себя обез­доленными в распределении капиталовложений и иностранных инвестиций.

Несмотря на разумный практицизм и трезвую оценку реальности, демон­стрируемые китайским руководством, обостряется противоречие между экономической и политической системами страны. По мнению З.Бжезинского, "... в какой - то момент политическая и социальная оппози­ция в Китае присоединится к силам, требующим расширения демократии, свободы самовыражения и соблюдения прав человека. Этого не произошло в 1989 году на площади Тяньаньмынь, но вполне может случиться в сле­дующий раз"(9).

Долговременным и потенциально взрывным дестабилизирующим факто­ром для Китая является многонациональный состав его населения. Нацио­нальные меньшинства общей численностью около 100 млн. человек (8% на­селения КНР) проживают на территории, занимающей примерно 65% пло­щади страны. Почти все ее сухопутные границы (более 21 тыс. км) проходят по землям их исторического размещения. Большая часть этих территорий была приращена к Китаю в относительно недавние времена усилиями, как уже говорилось, цинских правителей Канси и Цянь Луна. Коренные этносы не только Внутренней Монголии, Восточного Туркестана и Тибета, но и ряда южных и юго-восточных провинций не все еще склонны воспринимать официальную концепцию единой китайской нации в качестве окончательного ответа на вопрос о своем историческом будущем. Притягательной силой для них обладают новые или обновившиеся, как Монголия и Таиланд, со­седние государства, пример которых стимулирует развитие идей суверен­ности, разворот широкого спектра действий самозащитной, антиханьской направленности.

В числе тактических форм этой борьбы примечательна наблюдаемая, в частности - в СУАР, консолидация национальных меньшинств с местными ханьцами в ходе антиметропольных действий. Требования социального звучания, выдвигаемые в этих совместных выступлениях, вынуждают цен­тральное правительство пересмотреть отлаженную систему "успокоения" национальных меньшинств. Одной из новинок в попытках правительства стабилизировать ситуацию является его решение об открытии отстающих в своем развитии северо-западных и центральных территорий для их прямо­го, неопосредованного экономического освоения капиталом развитых юж­ных и приморских провинций.

Преследуется логичная цель: снять растущую напряженность в регио­нальных отношениях за счет очевидной экономической выгоды данного проекта для всех его участников. Параллельно решается стратегическая задача радикального изменения количественных соотношений в нацио­нальном составе автономий в пользу ханьского этнического компонента, ми­грация которого в районы освоения неизбежно обретает динамичный и мас­сированный характер.

Дальновидность этого шага и его соответствие интересам стабильности можно оценить лишь со временем. Не исключено, что прагматизм и идеоло­гическая раскованность приморских предпринимателей в сочетании с рас­тущей пассионарностью "окраинных" народов создадут особую ситуацию, чреватую для метрополии непредвиденными политическими последствия­ми.

Из прошлого в современность Китая перешли три проблемы, имеющие серьезное значение не только для самой страны, но и для ближних, да и дальних ее соседей: численность населения, земля, вода.

Китай возник на двух реках - Янцзы и Хуанхэ. В бассейне Янцзы- избыток влаги, постоянные наводнения. Только в XX веке от них погибло более 500 тысяч человек, а в 94г. из 90 млн. га посевных площадей 58 млн. га оста­лось под паводковыми водами. Хуанхэ, в двадцать раз менее полноводна, чем Янцзы, несет огромное количество ила, часто меняет русло. На долю зоны Янцзы приходится 80 % водных ресурсов страны и только 36% пашен, 49% пахотных земель нуждаются в искусственном орошении, резервы которого крайне ограничены.

Вся обозримая история Китая - это история борьбы за земли, пригодные к возделыванию, и источники их орошения. Излюбленные сюжеты древних мифов - деяния героев на благо земледелия. Для руководства сегодняшнего Китая проблемы земли и воды, усугубляемые сложнейшей демографиче­ской ситуацией, являются первоочередными в числе стратегических. Это необходимо знать, чтобы оценить по существу особую меру мобилизован­ности, неуступчивости китайской стороны в вопросах пограничных земель и трансграничных рек. И чтобы понять неподдельность счастливой улыбки на лице китайского лидера Цзян Цзэминя после подписания документа о спор­ных участках между КНР и Казахстаном.

Семнадцать миллиардов долларов потребуется для осуществления грандиозного проекта переброски 5% вод Янцзы в Хуанхэ с созданием ком­плекса Санься: судоходного водохранилища длиной 600 км и крупнейшей в мире ГЭС мощностью 18 млн. киловатт в год. Китай нашел эти средства, рассчитывая в итоге покончить с наводнениями и сократить долю угля в энергетическом балансе страны. Работы идут полным ходом. Из зоны зато­пления переселены 1,8 млн. человек, большая часть которых оказалась в Синьцзяне.

Нет смысла проводить аналогии между лидерами сегодняшнего Китая и гуннами, тюрками каганата, Чингиз-ханом, которых с неодолимой силой влекло вослед заходящему солнцу. Но достаточно сейчас побывать на до­рогах Турфана, чтобы ощутить в полной мере эффект "переселения наро­дов". Бесконечным потоком, днем и ночью идут по ним из внутреннего Китая машины, переполненные людьми и техникой.

В Восточном Туркестане, как предпочитают называть уйгуры свою истаи­вающую родину, ханьцев, конечно же, много больше, чем указывают офи­циальные данные. Только в бинтуане (производственно-строительный кор­пус), расположившемся вторым эшелоном за погранвойсками от Алтая до Хотана, насчитывается 19 дивизий. Их континент состоит только из ханьцев, не учитывается статистикой и подчиняется непосредственно Пекину. Под предлогом помощи пострадавшим от наводнений районов в 98-99 годах пе­реселено в СУАР три миллиона человек, и процесс этот продолжается.

Имперское самоощущение - свежее, возбуждающее и пьянящее чувство для большинства ханьцев. За новой виртуальной Великой Стеной зреет дух национального гегемонизма, оставляющий слова об этнических паритетах политикам и дипломатам. Ассимиляторство из искусства уподобления себе становится императивным действием как власти, так и обывательских масс. В знаменитых пещерах Мын Уй с замечательных фресок обыватель со­скабливает лица, не похожие на китайские. В урумчийском музее, где име­ются уникальные материалы, чиновник запрещает их научную систематиза­цию, зная, что выставленные в соответствии с ней экспонаты попросту взо­рвут великоханьскую концепцию Западного Края. Китайский гидротехник решает свои, профессиональные проблемы, пробивая колодцы рядом с уйгурскими кяризами и оттягивая воду из этих древних и безотказных иррига­ционных систем. С 1958 г., с перерывом в 78-86гг, а в общей сложности три­дцать пять лет, отбывает срок в тюрьме крупнейший писатель полуторамиллионного казахского народа Восточного Туркестана Кажикумар Шабданулы. Его четырехтомный роман "Преступление", написанный в форме диа­лога с прокурором и в манере, сопоставимой с "Процессом" Ф. Кафки, был воспринят властями как непозволительное инакомыслие.

Обновленный, экспрессивный, сильный и, конечно же, опасный Китай хо­тя и за горами, но за ближними. Северо-западное направление, наше, цен-тральноазиатское, с учетом географических и политических условий - в на­стоящее время единственно перспективное для выхода динамичной гегемонистской энергии Китая во внешний мир. Это хорошо понимают в Пекине, и потому охотно поддерживают все мало-мальски стоящие трансграничные проекты, даже такие авантюрные, как строительство китайской националь­ной нефтяной компанией трубопровода "Актюбинск-Синьцзян".

Гораздо серьезней китайская сторона отнеслась к проекту НЕАКМ - но­вый евразийский континентальный мост. Ведутся работы по увеличению пропускной способности главной транзитной магистрали порт Ляньюнган-Алашанькоу, внедряется план развития регионов вдоль моста протяженно­стью 4131 км. и прилегающей к нему зоны шириной в 200 км. Китай завер­шил строительство дополнительных путей железных дорог, расширение и модернизацию соединяющихся с ним морских портов, строительство авто­страды высокого класса из Ляньюнгана до Хоргоса. Устойчивое развитие регионов КНР , расположенных вдоль трансконтинентального пути, включе­но в список приоритетов официального политического курса на XXI век, а также в проект долгосрочного развития КНР до 2010 г.

Чётко, стремительно разворачиваются работы по освоению земель Вос­точного Туркестана с привлечением армии, волонтеров, быстро растущего числа переселенцев. Так, обычно, готовится плацдарм для последующего броска в пространство. Трудно освободиться от ассоциаций... В середине II века до н.э. ханьцы, перейдя Хуанхэ, построили оросительные каналы и, понемногу захватывая земли, стали граничить с гуннами. В 124-123гг война была перенесена на коренные земли гуннов, где шла с переменным успе­хом. В 119г. огромная китайская армия захватила ставку шаньюя и переби­ла около 90 тысяч гуннов¹⁰... Хорошо оперённую стрелу, заложенную в туго натянутый лук, напоминают потоки ночных огней вдоль трассы Турфан-Хоргос.

* * *

Есть множество стимулов, побуждающих Китай концентрировать свое внимание на северо-западном направлении. Вряд ли стоит в данном тексте пытаться их перечислить, с соблюдением иерархии весомости и актуально­сти каждого из них. Наряду с практическими мотивами демографического, экономического, территориального свойства, здесь действуют геостратеги­ческие факторы. "Ось мира" остается геополитической реальностью, и кон­троль над ней является понятной целью каждого государства, претендую­щего на роль мировой державы. В том числе, Китая, перед которым в авгу­сте 1994 г. Дэн Сяопин поставил задачу "создать новый международный по­литический и экономический порядок". Центральноазиатский регион- это ещё и возможность, избегая столкновений, "размыть" здесь позиции конку­рирующих сверхдержав и привести их тем самым к общему ослаблению.

В.В. Малявин точно обозначает одну из фундементальных особенностей ханьского интеллекта: "Китайская мудрость - это наука бодрствования духа, чуткого отслеживания "текущего момента". Её главный вопрос - не что, даже не как, но- когда? Когда действовать и когда хранить покой? Когда "быть" и когда "не быть"? Ключевые понятия китайской мысли - это "случай", который в жизни мудрого оказывается неизменной судьбой; всеобъятная сила си­туации».¹¹

Впервые после разгрома танской армии в Таласской битве 751 г. Китаю предоставляется "случай" утвердить своё присутствие в Центральной Азии. Не последнюю роль в зарождении выгодной для него "ситуации" играет слабость суверенного Казахстана, с младенчества пораженного атавизмом своего руководства. Патриотизм казахстанцев крепнет, и "болезни роста" будут преодолены. Но сейчас мы в избытке имеем "окна уязвимости" национальной безопасности, проницательно описанные покойным У.Т. Касеновым¹² и теперь уже очевидные для многих.

Каким образом в канун XXI века государство может оказаться жизнеспо­собным, если лидеры его движимы инстинктами и извлекают не из истории, а из недр подсознания, из перефирийных ниш генной памяти образцы для подражания? Они в буквальном смысле осовременивают прошлое, в чем легко убедиться, знакомясь с Сымя Цянем. По его описанию гуннов III в. до н. э., во главе государства стоял шаньюй. Высшие лица после него - его сы­новья и ближайшие родственники. Тот или иной пост занимался в зависи­мости от степени родства с шаньюем. Темников назначал сам государь. Он же выделял подвластную каждому из них территорию вместе с населением. В пределах своих владений, темник, подобно шаньюю, назначал тысячни­ков, сотников и десятников. Сместить и наказать темника мог только шань­юй. В свою очередь, темники участвовали в возведении шаньюя на престол, не имея, впрочем, права выбора - власть переходила по строгой наследст­венной системе.¹³

О тех же гуннах известны слова китайского сановника: "они ценят богат­ства и с пренебрежением относятся к земле". При этом он с сарказмом разъяснял, что под "богаствами" варвары имеют в виду золото, яшму, полотна и шелк.

He легко было бы нашей национальной гордости примириться с таким свидетельством своеобразных ценностных предпочтений предков, если бы не извлечённый и пересказанный Л.Н.Гумилевым другой случай из истории гуннов, способный служить подлинным образцом для подражания и заветом на все времена: "...в 3 в. до н э... узнав о междоусобице в племени Хунну, соседнее племя Дунху решило воспользоваться моментом и потребовало замечательного коня- сокровище Хуннов и любимую жену шаньюя Модэ. Старейшины в негодовании хотели отказать, но Модэ сказал: "К чему, живя в соседстве с людьми, жалеть для них одну лошадь и одну женщину?" и от­дал то и другое. Тогда Дунху потребовали полосу пустыни, неудобную для скотоводства и необитаемую. Старейшины Хунну сочли, что из-за столь не­удобной земли незачем затевать спор: "Можно отдавать, не отдавать". Но Модэ заявил:"3емля есть основание государства, как можно отдавать ее!» -и всем, советовавшим отдать, отрубил головы."¹⁴

Посмотрим, как на этом фоне выглядят действия МИД РК в решении по­граничных вопросов с Китаем. По поводу "спорных" участков было заявлено об их ничтожном хозяйственном значении. И это вопреки известным доку­ментам, подтверждающим наличие на участке Сарышильде запасов золота и свинца. Парламент (ох, уж эти гуннские старейшины!) единодушно рати­фицировал Соглашение по границе. Тем временем Цзян Цзэминь, вооду­шевленный несомненным успехом в пограничных вопросах, дал указание руководству СУАР ускорить работы по использованию трансграничных рек в интересах Китая. По каналам народной дипломатии в Казахстан поступили тексты этой его установки и документов, подготовленных в СУАР на её ос­нове. В них нет ни слова о водноресурсных проблемах Казахстана в ареале трансграничных рек. Устанавливается жёсткий график поворота Чёрного Иртыша и подведения его вод к г. Карамаю в 1 октября текущего года с обя­зательным решением возникающих технических проблем "в 24 часа". Ана­логичные документы подготовлены по рекам Или и Текес. Дано указание провести идентичные работы по остальным тридцати трем рекам, связы­вающим Синьцзян с центральноазиатскими государствами. Во всех доку­ментах говорится о "благоприятном времени", в котором инициатива при­надлежит китайской стороне, и срочной необходимости решить в свою пользу все вопросы трансграничных рек до подписания Китаем соответст­вующих международных соглашений.

Китай решает свои проблемы хладнокровно, жёстко, менее всего утруж­дая себя подтверждением добрососедских чувств к Казахстану. Допустимо ли было в отношениях с таким соседом полагать, что сдачей спорных уча­стков мы закрываем пограничные вопросы? По существу, они только начи­наются. Отворот, планируемый китайской стороной, значительной части по­граничных рек, грозящий тяжёлыми экологическими и экономическими по­следствиями обширным территориям Семиречья, Восточного и Центрального Казахстана, и есть одна из первых серьезных форм китайской экспан­сии.

В согласии с элементарной логикой, проблему "спорных" участков следо­вало решать в комплексе с проблемой трансграничных рек. Этого не про­изошло, и Казахстан лишился сильных аргументов в отстаивании своих по­граничных интересов. Разумеется, с самого начала к переговорному про­цессу следовало привлечь Россию, Кыргызстан и Таджикистан, другими словами, участников Шанхайского соглашения 1996 г. Не только потому, что Россия естественно заинтересована в судьбе Иртыша, а реки Кыргызстана и Таджикистана, текущие в Китай, традиционно являлись фактором, сдер­живающим гидротехнические планы Китая в период до образования суве­ренных государств ЦА. Главное - для того, чтобы сделать, наконец, выводы из факта бесспорной выигрышности Шанхайского соглашения лишь для ки­тайской стороны.

Учитывая тщеславие новеньких независимых государств, китайские ди­пломаты внедряют тезис "будьте самостоятельны" и последовательно до­биваются замены многосторонних отношений на двусторонние. Китай дей­ствительно не только гарантирует, но и подтверждает обещания содейство­вать дальнейшей суверенизации своих визави. Образ полностью оснащен­ного атрибутикой суверенности государства напоминает даосскую притчу. Воры взламывают сундук и уносят его содержимое. Чтобы уберечь своё добро, хозяин прочно перевязывает сундук. За что его хвалят и называют мудрым. Но приходит большой вор, взваливает сундук на плечи и беспоко­ится лишь о том, чтобы верёвки оказались достаточно крепкими. "Мудрец", заключает диалектик-даос, лишь добыча для большого вора.

* * *

С древнейших времен китайцы знают нас лучше, чем мы - Китай и китай­цев. Настало время и нам узнать их глубже. Но прежде - рассмотреть и по­нять себя. Ясно, что Китай - великая страна, дружественные отношения с которой важны и желательны для любого государства. Однако - не ценой утраты национального и государственного достоинства, уступок под давле­нием, просчётов безвольной внешней политики.

Пятая стратегема Книги китайских секретов успеха гласит:" Если враг по­вержен внутри, захватывай его земли. Если враг повержен вовне, завладей его народом. Если поражение внутри и снаружи, то забирай всё государст­во"¹⁵

Казахстану нужны радикальные перемены, чтобы не оказаться "поверженным изнутри".

Китайский фактор обостряет безотлагательность их осуществления.

Цитированная литература

1. "Китай: история, культура и историография" М, 1977

2. Кляшторный С.Г, Султанов Т.И. - "Казахстан. Летопись трех тысячеле­ тий", Алма-Ата, "PaaH",1992,c45

3."Философия культуры Ясперса", "Вопросы литературы", 1972, №9

4.Толль Н.П.-"Скифы и гунны".

5.Конрад Н. И. - "Запад и Восток", М, 1961, с310

6.Большаков ОТ. - К истории Таласской битвы. "Страны и народы Восто­ ка", 1980, вып.22.кн.2.

7.Завадская Е.В.- Юаньский мастер Ли Кань о тайне живописи бамбука. "Китай: история, культура и историография", М.1977

8.Алексеев В.М. - В старом Китае, М, 1958.С.127

9.Бжезинский 3. - Великая шахматная доска, М, 1988,с194

10. Таскин B.C. - Материалы по истории сюнну.М., 1968,с.50-54

11. Малявин В.В. - предисловие к книге "Тридцать шесть стратагем", М.1998,с.14

12.Касенов У. Т. - Безопасность Центральной Азии.-национальные, регио­нальные и глобальные проблемы. Алматы 1998 '

13. Таскин B.C. - Материалы по истории сюнну, М.1968

14. Гумилев Л.Н. - Хунну.С-П,1993,с.53

15. "Тридцать шесть стратегем", М, 1998,с.50.