Министерство Образования Российской Федерации Российский Государственный Гуманитарный Университет. Философский факультет Кафедра современных проблем философии диплом

  1   2   3   4

Москва, 2001.

Введение:

Смена исторических эпох, рубеж веков, а тем более тысячелетий всегда чревата обострением чувства тревоги и беспокойства. Это ощущение существования «на краю», от которого так близко до мысли о том, что за этим краем открывается не новое время, а конец всех и всяких времен – имя которому бездна. Ощущение неустойчивости, незащищенности существования – отличительная черта этого времени выражающаяся в ожидании и прогнозировании конца: конца культуры, конца истории, конца света. Конец тысячелетия отмечен еще большим оживлением эсхатологической проблематики, и это далеко не случайно, а коренится в истоках самой европейской культуры.

Учение о конце света, - эсхатология, свойственно как религиозным, так и философским системам. И в эпохи перелома к нему часто обращаются не только взыскующие истины и правды души, но и различные «учителя» и «проповедники», ловко играющие на умонастроении эпохи. Чаще всего эти прогнозы не сбываются, вызывая в скептически настроенной среде повод для новых разоблачений и шуток. По большому счету все эти неудачные попытки служат одной цели: не столько увлечь за собой горстку последователей, сколько заслонить от всех остальных сам факт возможности и неизбежности этого конца, по принципу той старой сказки о мальчике пастухе, решившем пошутить над односельчанами и всполошившем их криками о появлении волков. Когда же явились настоящие волки, и неудачный шутник вновь стал звать на помощь, все, решив, что это очередная шутка, и не двинулись с места. Религия и по сей день остается одной из главнейших движущих сил истории (о чем свидетельствует хотя бы факт существования религиозных войн в нашем «развитом» ХХ веке, в то время как этот факт считался прежде свойственным только средневековью). Сила воздействия на человеческую душу религиозных идей очень велика. Впрочем, такова же, по большому счету и сила идей философских, научных. Здесь наука и философия сближается с религией, и это свидетельство их родственных корней. Наука и философия, сегодняшних времен исходит из одного источника – из христианской религии, вот уже более 2000 лет господствующей в умах и душах людей европейской (включая и обе Америки) культуры. (Оговорим сразу употребление названия Европа, европейский. Здесь я обозначаю с его помощью всю совокупность западной культуры, включая в нее весь «христианский мир», в том числе европейские страны, Америку (Северную и Южную), Россию). «Ибо все мы - верующие и неверующие, необразованные и многоученые, - все мы, как и наши предки за два тысячелетия существования западной цивилизации, продолжаем жить в культуре, которая насквозь пропитана Библией. Это культура, где в повседневном языке имплицитно присутствуют теологические формулы; причем эти полученные по наследству категории мы склонны принимать за естественные принципы мироустройства и за универсальные формы мышления» (6). Выступаем ли мы сторонниками или противниками христианства, говорим ли, что оно нам безразлично, все равно, мышление наше остается прикованным к нему, христианство – это та сфера, в которую замкнута вся культура европейского сознания. Экономическое развитие Европы – это следствие развития идей Кальвина и Лютера, как это показал М. Вебер, - вот оно христианство. Справедливо это утверждение и по отношению к развитию науки: во-первых, христианство низвело природу с уровня божественной силы, которой следовало преклоняться, на уровень мастерской, в которой можно работать. Дриады и фавны были изгнаны из священных рощ, чтобы туда смогли прийти лесорубы, а потом и биологи. Во-вторых, образование, письменность, накопление знаний всегда было прерогативой монастырей, для Европы – христианских. Эти предварительные замечания необходимы для понимания того, каково же происхождение современности и ее эсхатологических идей. «Многие из схем и главных понятий гуманитарных наук, а также сюжеты и способы изображения характеров в большинстве наших литературных произведений сформировались под воздействием моделей истории и теологических идей, восходящих к Библии и библейской экзегетике. И особенно сильно впечатались в эту библейскую культуру фабульные схемы, персонажи и образы из Откровения Св. Иоанна Богослова. Значительное число западных философов, историков, социально-политических теоретиков и, наконец, поэтов мыслило и воображало мир в свете Апокалипсиса; иногда это делалось в открытую; в других случаях авторы сознательно осуществляли перевод библейского мифа в абстрактные понятия и в модели, не предполагающие участия сверхъестественных сил; но в течение последнего столетия мы все чаще имели дело с переводом теологической модели на секулярный язык, происходившим в значительной мере бессознательно для самих авторов» (6).

Употребление понятие современность – со-временность, приводит к важному замечанию. Эсхатология, учение о последних временах, возможна лишь в исторической перспективе. Рубеж эпох заставляет не только подводить итоги, но и задавать вопрос о смысле истории, о ее цели и направлении. Взгляд в прошлое подобен бумерангу - он непременно возвращается назад, заставляя вопрошающего снова задаваться вопросом – и на сей раз вопросом о себе. Для того же, чтобы иметь, что сказать, надо дать себе отчет, поставить все под вопрос, и самому оказаться лицом к лицу с этим вопросом: вопросом о смысле происходящего и мере твоей вовлеченности в него.

Европейское сознание по определению исторично. Историчность эта – историчность христианская. Говоря о времени, современности и современности, мы вторгаемся в область философии истории, ставим вопрос о смысле истории. Невозможно отрицать тот факт, что вся парадигма европейской истории замешана на христианской закваске.

Вообще исторический процесс может быть представлен только в двух вариантах: линейном и циклическом (иногда к ним добавляют еще и третий – волновой или спиральный, но это скорее промежуточный, чем самостоятельный вариант). Представление истории как последовательность постоянно сменяющих друг друга циклов свойственна традиционным культурам, например, Индии и Китая, Древней Греции. «Такое представление о периодической последова­тельности идентичных миров традиционно для гречес­кой философии. Первыми, кто отстаивал идею, точных повторений, были, вероятно, пифагорейцы. Аристотель придал теории периодической вселенной строгую науч­ную форму и разработал для нее соответствующую фи­зику. Позднее эту мысль подхватили стоики. Они счита­ли, что происходит циклическое исчезновение и «воз­рождение», παλιγγενεσια, всех вещей, причем каждая, даже самая мельчайшая подробность воспроизводится в совершенной точности. Такое восстановление стоики называли «вселенским возвращением», αποκαταστασις των παντων, a это, безусловно, астрономический термин. Получалось некое подобие космического perpetuum mobile [вечного движения], неумолимо обрекавшего жизнь каждого человека на вечное рабство круговерти космических циклов и «астральных течений» (именно это греки называли «судьбой», или «роком», η ειμαρμενη, vis positionis astrorum [власть расположения звезд]). Числа, характеризующие Вселенную, всегда остаются теми же, и законы, которым она подчиняется, также неизменны, а поэтому каждый следующий мир будет во всех деталях совпадать с предыдущими. В рамках подобных представлений история невозможна. «Кругов­ращение и переселение душ... не есть история. Это — история, построенная по типу астрономии, это вид ас­трономии»» (4, с. xliii), - пишет богослов Г. Флоровский. Такая модель истории самодостаточна: она замкнута сама на себе, поэтому не имеет и внеположной себе цели. В отличие от нее, линейная концепция имеет дело с историей, которая имеет свои начало и конец, а, следовательно, и цель, которая находится вне ее, не заключена в ней самой. «В противоположность примитивистским и циклическим моделям истории, характерным для древних греков и римлян (теория вечного возвращения), библейская парадигма предполагает, что земная история имеет неповторимый и острый сюжет с завязкой ("Да будет свет"), катастрофой (грехопадением человека), кризисом (Воплощением и Воскресением Христа) и близящейся развязкой (внезапным Вторым Пришествием Христа в качестве Царя и последующей заменой старого мира "новым небом и новой землей"), которая обратит трагедию человеческой истории в космическую комедию. Более того, у этого исторического сюжета есть божественный Автор, который запланировал и середину, и конец истории еще до того, как все началось, который создал для истории и величественную арену, и всех действующих лиц; он полностью контролирует все происходящее и гарантирует конечную развязку. Как объявил Голос Иоанну после видения последних времен: "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний" (Откр. 22, 13)» (6).

Линейная концепция времени является доминирующей для западноевропейского сознания, более того, она смогла пошатнуть и положение циклической концепции, пошатнув традиционные представления восточных культур (см. например, 24), введя их в общемировой процесс. Концепция осевого времени Ясперса точно отражает ситуацию. И речь идет не об ущемлении права народов Китая, Индии или других, на участие в общемировом процессе. Речь идет о доминирующей роли западной культуры именно потому, что это культура христианская. По большому счету все ее достижения (научные, экономические, культурные), как уже говорилось выше, обусловлены все тем же фактором – христианством.

Интересно отметить, что различение линейного и циклического времени остро чувствовалось уже первыми христианами – отцами Церкви. Так бл. Августин, пишет: «Последуем Хрис­ту, «прямому пути», и отвратимся от суетного кругово­го лабиринта нечестивцев» — «Viam rectam sequentes quae nobis est Christus. Eo duce et salvatore, a vano et inepto impiorum circutu iter fidei mentemque avertamus» (О Граде Божием, XII, 20). О. Г. Флоровский называет имя человека, который, возможно, является первым, кто подчеркнул противопоставление этих двух теорий, введя это различие в научный обиход. Это Оскар Кульман, и его книга «Christus und die Zeit», в которой он «очень верно выразил принципиальное расхождение между «цикли­ческим» временем греков и «линейным» — Библии и христианства» (26, с. xliii).

Линейная парадигма исторического развития претворилась в более поздних обработках в теорию поступательного развития, или прогресса. Поэтому обращение в данной дипломной работе к философии Г.В.Ф. Гегеля закономерно, а не случайно. Христианская парадигма заменяется в европейском мировоззрении естественнонаучной парадигмой гегельянства и Просвещения. По-разному истолкованная, она порождает такие политические явления, как марксизм и либерализм. Именно с преодоления теории прогресса, преодолении «проекта модерна», который, как пишет П. Козловский, и есть воплощение гегельянства, и начинается постмодерн. Отталкиваясь от прошлого, постмодерн не стремится его избежать или преобразовать, и здесь он оказывается втянутым в многовековой спор о хилиазме, конце истории, эсхатологии и апокалипсисе. Это – закономерность его исторического развития. Будучи выражением мировоззрения fin de siecle, он не может избежать этих вопросов.

В ходе работы мною была выработана логическая схема развития эсхатологических идей от эпохи раннего христианства, до ситуации постмодерна. Схема эта неполная, лакуна, остающаяся в ней, (выпадают Средние века и Возрождение), отчасти объяснима фигурой Гегеля (так же поступившем с историей философии), отчасти невозможностью в столь небольшом объеме проследить пути развития эсхатологических идей, и, конечно же, заявленной темой данной дипломной работы, необходимостью обращения именно к современности - ситуации постмодерна.

Но хотя заявленная в данной работе тема обращена, прежде всего, к современности, обращение к прошлому неизбежно, и поэтому первая часть названия отсылает к эсхатологии – науке древней, уходящей корнями к первому веку христианства. Эсхатология постмодерна оказывается не в силах избежать своих исторических корней. Само мировоззрение эпохи постмодерна тяготеет именно к прошлому, ко всей совокупности культурного наследия как текстов, а не к новизне. Поэтому логическая схема, лежащая в основе данной работы – закономерна.

(Христианство: 1-е века), христианская эсхатология(Просвещение, протестантизм), Гегель теория прогресса (проект модерна) марксизм и либерализмситауция постмодерна.

Постмодерн в рамках настоящей работы рассматривается не как отдельное литературное или философское направление, а как «ситуация постмодерна». Ситуация постмодерна – это ситуация настоятельной современности, это «здесь и сейчас». Из отдельного культурного феномена постмодерн давно уже превратился в знаковое обозначение всей современной ситуации в целом. Под наименованием «постмодерн», мы понимаем целую историческую эпоху, пришедшую на смену обществу «модерна». Впрочем, здесь кроется некое противоречие: ведь осознание и поименование ситуации возможно лишь по ее прошествии, свершении. Так, эпоху модерна, ее основные черты мы можем выявить, поскольку считаем ее уже завершенной. Не завершен ли и постмодерн? Или можно говорить о нем как о «проекте»? Возможно, что дело обстоит так (и подобный вывод делают многие, например, Фукуяма) что постмодерн – это действительно последнее слово, после которого человечеству будет более нечего сказать. И для этого утверждения есть веские основания. Постмодерн – это эклектика. Он настолько виртуозно смешивает стили, жанры, времена и направления, настолько ловко жонглирует словами, смыслами, текстами. Реабилитация Средневековья, новое понимание античной Греции, пристальное изучение традиционных культур, - все это его заслуга и все это находит себе в нем место. Элитарность и массовая культура – прежде непримиримые, теперь шествуют рука об руку. И в жизни, и в политике, и в межличностных отношениях торжествует демократия. Уравнение в правах мужчины и женщины имело продолжение в нивелировании значения моногамного брака. Супруги снизошли на уровень партнеров – такова новая политика и экономика. Партнера можно сменить, так же, как можно сменить и ориентацию, и, вершина этого движения по освобождению человека – можно сменить и свою сущность свой пол.

В мои задачи не входит критика ситуации постмодерна. Эту функцию уже с успехом выполняют другие (О. Николаева и иеромонах Рафаил, почему-то называющий современную ситуацию модерном). Но необходимо констатировать: постмодерн – это сейчас. Хотим мы того, или нет, но все мы живем в эпоху постмодерна, все: домохозяйки, православные ортодоксы, почитатели Фуко и Деррида, - все. И каждый имеет право высказаться и быть услышанным. Поэтому для раскрытия темы я буду прибегать не только и не столько к произведениям философов постмодернистов.

Итак, европейская парадигма истории – это парадигма библейская, христианская, классическая квинтэссенция которой зафиксирована в книге, вот уже не первый век будоражащей человечество – в Апокалипсисе («Откровении») Иоанна Богослова. «Эта библейская парадигма пережила свою оболочку - библейский миф - и глубоко проникла в западные представления об истории и предназначении человечества и мира. Она пронизывает все варианты этих представлений - общедоступные и утонченные, религиозные и светские. Суть в том, что история "имеет смысл" – то есть не является игрой слепого случая; нет, у истории есть сюжет, направляемый некоей руководящей силой, которая и ведет мир к конечной цели. Однако начиная с XVIII века функция руководителя истории и гаранта достижения ее цели, ранее принадлежавшая внешнему, контролирующему все и вся Провидению, все чаще перепоручается иным силам, которые присущи самой истории, но все равно отличаются поистине божественной непогрешимостью; это могут быть имманентная телеология, диалектическая необходимость или комплекс причинно-следственных законов, движущих ходом истории. Но убежденность западного человека в том, что история имеет постижимый и целесообразный сценарий, все равно, фидеистический или природный, - восходит именно к схеме эволюции земного мира от Сотворения к Апокалипсису, письменно гарантированной сакральным текстом» (6).

Настолько сильно влияние этой книги, легко доказать например, всеобщим отношением к цифрам 666, обыгрыванием ее сюжетов в самом массовом искусстве – кинематографе (но об этом речь впереди). Приведу пример обострения эсхатологических переживаний в современной России. Бурную реакцию верующих (особенно на Украине), вызвало постановление о присвоении всем физическим лицам ИНН (индификационного номера налогоплательщика), введение которого ассоциируется с «печатью», «числом зверя», проставляемой на руку и чело в Откровении. «И он сделает то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на правую руку их или на чело их, И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откр. 13, 17-18.).

Таким образом, первая часть данной работы будет посвящена анализу понятия эсхатологии и православному учению об эсхатологии, вторая – критике теории прогресса, третья – исследованию влияния Г.В.Ф. Гегеля на формирование культуры модерна и постмодерна, четвертая – самой ситуации постмодерна, пятая – рассмотрению того, как проблематика Апокалипсиса преломляется в работах отдельных философов постмодерна и в массовом сознании. Заключение будет посвящено проблематике «конца истории».

Вопрос об эсхатологии, таким образом, распадается на две части: теоретическую и практическую. Теоретическая часть связана с проблематикой эсхатологии как конца истории. Практическая часть затрагивает личное отношение людей к проблеме конца существования и находит свое отражение в теме апокалипсиса.


1. Понятие эсхатологии. Православное учение об эсхатологии.

Христианство по природе своей эсхатологично.

Прот. Г. Флоровский

Эсхатология, (от греч. eschaton — конец во времени и пространстве, предел, конечная цель и logos — учение) — религиозное учение о конце света, смысле и за­вершении земной истории, конеч­ных судьбах человека (индивиду­альная эсхатология) и человечества (универ­сальная эсхатология) (28). Эсхатология – это учение о последних временах, судьбах мира и людей по окончании их нынешнего, земного существования. Εσχατοι καιροι – последние времена.

Эсхатологические воззрения в той или иной степени присущи практически всем религиям. Немало внимания ей уделяли и философы, и ученые. Так, Ньютон занимался переводом и толкованием на Апокалипсис – Откровение Иоанна Богослова («Книга Откровения привлекала благоговейное внимание величайших английских ученых - и гуманитариев, и естествоиспытателей, - находившихся как в лоне официальной церкви, так и вне его; к примеру, и Ньютон, и Джозеф Пристли больше писали на тему пророчеств Откровения, чем на естественнонаучные темы» (6)).

Эсхатологические настроения современности, как уже было сказано выше, укоренены в христианской традиции, главным образом в «Апокалипсисе», который, благодаря мистическому, иносказательному изложению грядущих событий, оставляет широкое поле для всевозможных истолкований: «Благодаря своему символико-типологическому способу изложения Откровение оказалось очень гибким текстом, подходящим для любых исторических применений. В зависимости от времени, места и взглядов толкователя апокалиптический антитип - Зверь или Антихрист - отождествлялся с евреями и с Оттоманской империей, с Папой Римским и с Францией, с Карлом Первым и с Кромвелем, с духовенством, которое вмешивалось в светские дела, и с союзом государств, заключенным против революционной Франции; с землевладельцами-аристократами и с капиталистами; с американскими рабовладельцами и с Гитлером; бывало также, что один и тот же толкователь радикально менял свои представления об антигерое в ответ на перемены в своем мировоззрении и приоритетах. Благодаря этой гибкости все пророчества, основанные на Книге Откровения, практически невозможно опровергнуть, даже если они вроде бы не оправдываются» (6).

Исходя из этих посылок, эсхатологическое учение будет рассматриваться как (глубинное архетипическое, значимое для европейского сознания) учение христианское. И в качестве источников этого рассмотрения будут привлечены источники церковные: прежде всего творения отцев церкви или их анализ в свете святоотеческого богословия. В качестве основного источника мною используется магистерская диссертация (1914) митрополита Макария (Оксиюка). Почему выбор остановлен именно на этой работе? В русской церковной-исторической и патрологической науке имеется достаточно значительное количество работ, посвященных святоотеческой эсхатологии. Почти все монографии, посвященные анализу взглядов того или иного Отца Церкви или древнецерковного писателя, содержат обычно разбор и их эсхатологических воззрений. (Ведь эсхатология – это нерв православия, его основание, по мысли о. Г. Флоровского, вынесенной в эпиграф, «христианство по природе своей эсхатологично»). Но все эти исследования имеют фрагментарный характер. «Книга М.Ф. Оксиюка тем и отличается от них, что представляет собой достаточно полный, (хотя отнюдь и не исчерпывающий) очерк древнецерковных эсхатологических представлений» (4, с. xi). Хотя в заглавие автор указывает главной темой своей работы эсхатологию именно св. Григория Нисского, на самом деле, круг его исследования гораздо шире, и включает в себя рассмотрение христианских эсхатологических воззрений, начиная с древнегреческой христианской литературы (эсхатология апостольских мужей) и до V Вселенского собора. Это в достаточно полной мере позволяет сделать определенные выводы о христианской эсхатологии в целом (ведь речь идет о периоде, предшествующем разделению Церквей). «По сравнению с этими пред­шествующими разработками, диссертация будущего митрополита выгодно отличается как широтой своего охвата различных памятников древнецерковной пись­менности, так и глубиной, тщательностью и солиднос­тью анализа их. Недаром С. Л. Епифанович по этому поводу замечает: «Работа автора, лежащая в основе его труда, поистине огромна. Автор обозрел великое множество памятников древней письменности в подлинниках и русских переводах, один перечень которых занимает в его предисловии 6 стр. Все источники использованы с критическим тактом и умением во всеоружии современных патрологических познаний»» (4, xviii).

Обращение же к православной традиции исследования эсхатологической проблематики объясняется следующими причинами. Во-первых, как уже было сказано, воззрения ранних христианских писателей общи для обеих Церквей (Католической и Православной), поскольку основной догматический материал их разработан еще до их разделения. Во-вторых, находясь в русле определенной традиции, а именно традиции русской, я считаю своим долгом обращаться именно к русским источникам. Ведь даже оказавшись в ситуации постмодерна, самому постмодернистом становиться вовсе необязательно (хотя это непременно и наложит своей отпечаток). Речь идет о со-временности времени, четком выборе и осознании своего места в традиции и культуре. Ведь современность – это «здесь и сейчас». И если «сейчас» представляет собой ситуацию постмодерна, то «здесь» - для автора данной работы, это Россия.

Итак, эсхатология, как учение будет рассматриваться исходя из всего вышесказанного.

Православие пустило в России глубокие корни, пропитало и пронизало собой всю ее действительность, породив такие феномены, как народное православие (отличающееся от традиционного «семинарского», догматического православия), русская художественная литература (в таких своих именах, как Достоевский, Толстой, Пушкин, Лесков, Мельников-Печерский, Шмелев), русская религиозная философия. Церковные авторы неоднократно подчеркивают эсхатологичность самой сути христианства. «Действительно, поскольку религия Христова по самой своей сути эсхатологична, то эта «одна из таинственнейших страниц догматики» представляется как бы главным нервом, средоточием и завершением как всей жизни христианской, так и всего христианского веро­учения» (4, с.vi). «Эсхатология во всех своих многоразличных аспектах является центром всего православного миросозерцания» (4, с. ix). «Ведь эсхатология в действительности не просто одна из глав христианско­го богословия, но его фундамент и основание, его вдох­новляющий и направляющий принцип и, скажем так, ориентир всей христианской мысли» (4, c. xxxv). Так она тесно связана с православной экклесиологией (учением о Церкви), антропологией (учением о положении, назначении и «устроении», как пишет сам св. Григорий Нисский, человека), сотериологией (учением о спасении), христологией, аскетикой и нравственным учением христианства. «В первую очередь, данная связь прослеживается в учении о воскресении мертвых, которое «является не­обходимым и существенным дополнением и завершени­ем всего новозаветного учения о спасении, всей новоза­ветной сотериологии. Как Христос не совершил бы вполне нашего спасения, восстановления помраченного и ос­лабленного грехом образа человеческого, если бы не воскрес плотию Своею, так и мы, верующие во Христа, не освобождены были бы вполне от уз греха и смерти, если бы не последовало в будущем воскресения плоти нашей. Действие воскресения в том и другом случае является необходимым условием — conditio sine qua non — нашего спасения, но притом так, что Воскресе­ние Христа-Богочеловека ближайшим образом обуслов­ливает наше воскресение. Христос воскрес с плотию Своею, и верующие во Христа составляют с Ним как со своею главою одно тело, также воскреснут по телесному составу своему» (4, с. viii).

Таким образом, эсхатология – это учение, возникшее вместе с возникновением самого христианства (ведь оно исходит из учения и слов Самого Христа и апостолов, записанных в Библии), а не новомодная или недавно возникшая теория. Детально разработанное в трудах отцев Церкви, оно принадлежит именно ей. И не совсем понятна фраза А. Сосланда, утверждающего, что «дискурсивно расширяясь, учение о конце света в конце концов стало достаточно объемным для того, чтобы обрести статус большого научного учения — эсхатологии» (25). Речь идет не о том, что множество разнородных трактовок Апокалипсиса можно слить в одно и объявить научным учением. Это учение уже существует, и существует давно, оно не является изобретением апокалиптического ХХ века с его войнами и глобальными катаклизмами.

Перейдем же к последовательному изложению этого учения.

История мира, согласно христианским представлениям, это история человечества. Вселенная христианства в этом смысле антропоцентрична. Ведь даже Бог в ней становится человеком, для спасения людей! Именно поэтому, история имеет смысл: как для человечества в целом, так и для каждого человека в отдельности (здесь христианская эсхатология распадается на две: частную и общую).

Христианский мир – объемен и иерархичен, он имеет не только горизонталь, но и вертикаль. Грехопадение прародителей повлекло за собой распад всего тварного бытия, увлекло за собой весь мир, созданный Богом. И восстановление этого порядка должно начинатся с человека. Воплощение Сына Божия, кладет начало этому восстановлению (возвращению Богосыновства).

Ощущение «последних времен» характерно уже для первых христиан. Но это не было экзальтированным ожиданием конца света, это было упованием, надеждой на Царствие Божие. В самом деле, рождение Сына Божия – Сына Человеческого, - единственное, самое важное событие в истории. История одновременно и началась и закончилась. Так вектор истории отсчитывается и поныне от одной точки – не от сотворения мира (что придало бы этому вектору только одну направленность), а от Рождества. Это – та веха, тень от которой падает и на прошлое и на будущее. Поэтому, после Воплощения и Воскресения Христа, все времена – последние. Им положен предел, отсчет. И в то же время, сроки «подведения итогов» никому не известны. И грядет еще другое великое событие – Второе Пришествие, наступление Царства. О котором, кстати, вот уже более 2000 лет молятся все христиане в молитве «Отче наш»: «Да приидет Царствие Твое». Это ведь самый настоящий эсхатологический призыв, призыв конца времен!

Каждый христианин, исповедующий Никео-Царьградский Символ Веры, всегда памятует как о конце мира, так и о своей собственной смерти. Так принято поминать (при-поминать для себя) четыре «последние и достопамятные» вещи: Смерть, Суд, Царство небесное и Геенну (ад). После смерти душа будет приведена на Суд, на котором должна будет дать отчет обо всех своих мыслях, делах, поступках. (Об этом, кстати, очень часто забывает западная культура: так, обращаясь в кинематографе к теме рая, ада после нашумевшей книжки Р. Моуди «Жизнь после жизни», забывается именно о Суде, а, следовательно, и о Судии. Так возникают такие «шедевры», как «Привидение», или «Куда приводят мечты» - поистине вершина подобного мифотворчества, когда волей режиссера христианское учение о загробной жизни смешивается с популярной доктриной переселения душ. Подобный экскурс в современное кино для этой работы не случаен. Кино – это массовое искусство, искусство для масс. О связи массовой культуры, кинематографа и ситуации постмодерна будет сказано и ниже).

Первым опытом раскрытия христианского учения о конечных судьбах отдельных людей и всего мира была эсхатология мужей апостольских. Уже они придавали большое значение идее загробного воздаяния. «После смерти каждый человек занимает соответствующее его нравственному достоинству место на том свете» (4, с.4) Подчеркнем, что место это, определяемое человеку для пребывания после его смерти строго определено, это «определенное место» - каждому по его достоинству. Это не просто разделение на грешных и праведных: даже праведники получают каждый свое. «Каждый человек должен получить свое собственное место» (4, с.5). Это важно подчеркнуть, поскольку, таким образом, каждый человек оказывается включенным в единую систему мироздания, в которой ему уготовано его отдельное, личное, незаменимое место. Христианская история не забывает ни об одном индивиде. Если здесь, на земле, можно «оказаться не на своем месте», «занять чужое место», совершить подлог, то в конце концов, все будет определено. (Это важно отметить в связи с ситуацией постмодерна, отвергающей иерархию и проповедующей комбинаторность, взаимозаменимость, и массовость – т.е. безличность).

Согласно учению мужей апостольских, праведники непосредственно после своей смерти удостаиваются небесного блаженства. Какова природа этого блаженства, не уточняется, поскольку она непостижима для человеческого сознания, о ней можно говорить лишь приблизительно, что и делают святые отцы, повествуя об этом в образах, понятных слушателям, близких человеческому представлению.

Соответствующее своему нравственному достоинству место получают и грешники. Это место определяется апостольскими мужами как αδης или γεεννα πυπος, в которую «дьявол имеет власть ввергнуть душу и тело человека» (4, с. 8). В аду грешники подвергаются разного рода наказаниям. Мучения и наказания, испытываемые грешниками, - неодинаковы. Общее у них только одно – они будут длится вечно.

« После смерти как праведники, так и грешники, однако еще не достигают своей окончательной участи. Эта их участь определится только после второго пришествия Христа» (4, с. 11).

Время второго пришествия апостольским мужам представлялось недалеким. Последние времена уже наступили. Но

«Второму пришествию Христа, по учению апостольских мужей, будут предшествовать известныя события. „В последние дни (εν ταιςεσχαταις ημεραις), по словам автора Διδαχη τον δωδεκα αποστολων, умножатся лжепророки (ср. Mф. 24, 11 и дал.; 1 Тим. 4, 1; 2 Петр. 3, 3; Иуд. 18) и губители (ср. 2 Петр. 2, 12), овцы обратятся в волков (ср. Me. 24, 10) и любовь превратится в ненависть, потому что когда усилится неправда (ср. Mф. 24, 12), то будут ненавидеть друг друга, преследовать и предавать,—и тогда явится искуситель мира (ο κοσμοπλανης=Антихрист, ср. 2 Иоанн. 7; Aп. 12, 9), подобный (ως) Сыну Божью (ср. 2 Солун. 2. 4), и совершит знамения и чудеса (ср. Mф. 24, 24; 2 Солун. 2, 9; An. 13, 2. 13) и земля будет предана в его руки, и совершит беззакония (ср. 2 Солун. 2, 4), каких никогда не было от века (ср. Mф. 24, 21). Тогда человеческая тварь пойдет в огонь испытания (ср. Зах. 13, 8. 9; 1 Петр. 4, 12), и многие соблаз­нятся и погибнут (ср. Mф. 24, 10); пребывшие же в своей вере будут спасены от его проклятия (ср. Иак. 5, II)».

Второе пришествие Христа, в отличие от его рождения в Вифлееме, будет славным и явным для всех. За ним последует всеобщее воскресение из мертвых. «Главной целью второго пришествия Христа является всеобщий суд» (4, с. 16).

После второго пришествия мир уже не будет прежним, он измениться. Апостольские мужи и апологеты II века полагали, что нынешний мир погибнет в огне.

Бессмертие души являлось несомненным и для последующих церковных писателей и отцов Церкви. Смерти подвержено человеческое тело, но и это – скорее не зло, а благодеяние. В каждом человеке истинная природа искажена первородным грехом, и лишь воскреснув из мертвых, человек явится по-настоящему здоровым, чистым и праведным (важно духовное здоровье: для грешников все их недостатки будут «на лицо») телесно.

Итак, христианская (православная) эсхатология имеет своим предметом учение о последних судьбах мира и человека. Ее главные темы это:

1. Эсхатология общая (учение о конечной судьбе мира):
   

а) Учение о втором пришествии Христа.

б) Учение о всеобщем воскресении мертвых.

г) Учение о всеобщем суде.

д) Учение о конечной судьбе мира.

2. Частная эсхатология.
   

а) Всеобщность смерти, ее причины и значение.

б) Учение о бессмертии души.

г) Участь души непосредственно после смерти: праведники и грешники.

При всем том интересе к теме конца света, который наблюдается в современной массовой культуре последнее время (тема глобальных катаклизмов, экологических катастроф тоже сюда относится), очень мало внимания уделяется теме конечности собственно единичного человеческого существования. Тема смерти, несмотря на труды Хайдеггера, Арьеса и многих других, по-прежнему остается табуированной. И вероятно это связано с попытками забыть именно о Суде и Судии. Весь мир судить сложно, «человечество в целом» вполне способно отыскать десять праведников для своего спасения. Жить в обществе легко, справляться с проблемами проще с чьей-либо помощью. Но именно со смертью и Судом человек оказывается один на один, без посредников, адвокатов, полиции, психоаналитика, родителей и трудового коллектива. Страх смерти и всеобщего уничтожения нарастает, поскольку чувство вины подспудно гложет душу человека (кто из нас без греха?) порождая страхи, неврозы, бессонницу, и истинные причины этого «томления духа» человеком могут так и не быть осознанны. Все эти фобии и подсознательные переживания реализуются в массовом коллективном бессознательном человечества, зеркалом которого ныне служит кинематограф. Многочисленные фильмы ужасов, боевики, фильмы катастрофы и фильмы в жанре апокалипсиса результат механизмов компенсации и сублимации. Смерть страшит того, кто к ней не готов, того, от кого ее прячут: за белыми простынями больниц или за кровавыми бутафорскими сценами кино.

Христианство, в противовес этому, учит опыту встречи со смертью, оно готовит человека к этой встрече и Встрече другой – Суду.

Христианская эсхатология, как уже было сказано, обосновывает и христианскую парадигму истории. Но есть еще одна теория, которая, коренясь в христианском подходе к истории и времени, выступает, пожалуй, основным идейным противником самого христианства, вызывает с его стороны ожесточенную критику. Это теория прогресса.