Карельская Автономная Советская Социалистическая республика на рк национальный архив Республики Карелия пстби православный Свято-Тихоновский институт ук рсфср уголовный кодекс

Вид материала

Содержание

Государственная власть и христианизация
Этносоциальные последствия христианизации карелии xiii—xviii вв.

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 30

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ И ХРИСТИАНИЗАЦИЯ

В ПРИЛАДОЖЬЕ В СРЕДНИЕ ВЕКА

В уставе князя Святослава Ольговича сообщается о налогах, которые некоторие племени и региони платили Новгороду в 1137 году. Лаврентьевская летопись под 1227 годом рассказывает: «Того же лета княжь Ярослав Всеволодич послав крести множество корел — мало не все люди…»^¹

Современная наука утверждает, что Приладожье развивалось как часть новгородской экономической системы до конца XIII в. на основе торговли с варягами. Тогда же появилось на этой территории и христианство: система постоянных погостов в центральной части региона восходит к XIII в.^² К сожалению исторические факты, на которых основано это мнение, ограничены несколькими упоминамиями в источниках.

Кроме выше обозначенных, имеется рассказ о корельском походе князя Дмитрия Александровича в 1278 г., о взятии Корелы в 1310 г. и об Ореховецком мирном договоре 1323 г., в котором впервые фигурируют корельские погосты. Археологический материал не противоречит этому мнению, датируя христианизацию центральных районов началом XIV века. Жития святых и ранние писцовые книги тоже свидетельствуют: монастыри и приходы были организованы здесь до конца средневекового периода^³.

В то же время сложно утверждать, что послание князя Святослава Ольговича само по себе служит доказательством наличия здесь налоговой системы. Текст говорит о налогах, которие поступали к князю из различных мест. Карелия не упомянута в документе, и на основе названных в документе географических мест, которые находятся в Заонежье или Олонеце, мы не можем ничего узнать о положении в Приладожье. Слова указа “- - -у Еми скора- - -" может иметь виду разбойничую добычу, или что-либо еще, что князь конечно получал все время. Географическое значение слово «емь» очень неясно. Уже Шегрен начал в 1830-х гг. говорить о «еми» в востоке. Сегодня мы знаем, что он наверно ошибался, но ясно, что есть такое географическое явление и на востоке и мы просто не можем точно идентифицировать, где находилась эта «емь». В конце концов рукопись устава датируется только 1280-ми годами. Можно подумать, что есть тоже в документе интерполированная информация^⁴.

Рассказ Лаврентьевской летописи, бесспорно, более позднее, не может считаться историческим фактом, а только добавлением к документу. Местные Новгородские летописи ничего подобного не сообщают^⁵.

Ореховецкий мирный договор противоречит именно в этом самому важному из новгородских письменных источников — Новгородской первой летописи. Дошедшие до наших дней рукописные копии текста договора датируются концом XV — XVII вв., в то время как старший извод летописи является современным событиям текстом, восходя к 1330-м годам^⁶.

Писцовые книги создавались чиновниками московской администрации после того, как Москва захватила новгородские земли и уничтожила новгородскую независимость и государству. Поэтому мы не можем реконструировать на их основе средневековую административную систему, имевшую место в Карелии в новгородские времена^⁷.

Надо подчеркнуть, что положение в Приладожье надо «реконструировать» на основе своих источников, а не по аналогии с положением в Олонеце, Заонежье или в районах вблизи Новгорода. В этих регионах население было гуще, и их экономика была более развитой. Самое раннее историческое упоминание о погостах в Приладожье датируется 1396 г. Тоже сейчас речь идет о самих центральнейших районах, на основе которых мы нет можем говорить о Приладожье в целом^⁸.

Походы 1278 и 1311 гг. являются историческими фактами, но сами по себе они не могут свидетельствовать о постоянной, административно организованной, зависимой от Новгородского государства территории, включавшей все Приладожье. Более достоверной выглядит информация об основании Валаамского монастыря («Валаамские беседы»). Относительно периода времени между 1389 и 1415 гг. указывается, что новгородская власть контролировала территорию в очень малой степени^⁹. Донесение архиепископа Макария о религиозном состоянии Приладожья, датированное 1534 г., может даже служить доказательством, что ни приходов, ни местной администрации там еще не существовало, кроме как в центральных районах^¹0.

Христианизация нигде не происходила одномоментно. Повесть о крещении Святого Владимира, как и Олава Скётконунга, как и Гаралда Блотанда — не более, чем политические легенды. В действительности христианская культура сосуществовала с языческой, живя параллельно на протяжении столетий. Язычники, будучи приверженцами политеизма, не подвергали христиан гонениям — повествования о чем-то подобном скорее агиографические легенды — язычники даже почитали Христа наряду с другими своими богами. Это достоверно известно по летописи Гелмолда, о том же говорят скандинавские саги и свидетельствуют археологические источники^¹1.

По мнению Майкла Мана, религия являлась источником власти средневекового государства^¹2. Христианская вера предполагала вовлеченность в церковь каждого человека, потому что христианство не существовало вне церкви. Одновременно христианство было составляющей частью княжеской власти и навязываемого ею налогообложения, так как именно власть и церковь формировали вместе европейскую систему государственности. Христианизация означала основание систепы епископств и распространение княжеской власти, а не только и единственно крещение населения^¹3. Когда славянские князья — согласно летописи Гелмолда — восстали против церкви, фактически речь шла не о вере, а о налогах. Точно так же, когда кудесник Памь в житии святого Стефана Пермского говорит о потере свободы, он связывает это с налогами, которые приходится платить Москве, а не с христианским Богом^¹4.

Христианское миссионерство активизировалось в Прибалтике и в Фенноскандии с XII в. Об этом свидетельствует увеличившееся количество христианских находок в погребениях. Положение Карелии в сфере торговых путей решительно изменилось в начале XI в., когда центры территориальной меховой торговли передвинулись из Заонежья в Приладожье и в восточную Финляндию. Этот процесс привел к переориентации новгородских, как государственных, так и церковных, интересов на Приладожье^¹5. Однако уже в конце XIII в. с экономическим развитием Татарии (Золотой Орды) и Владимирского княжества и включением их в торговые отношения, важнейшие пути торговли мехами вновь переместились и вместе с этим новгородцы опять обратились на восток, что оставляло Приладожье в стороне от перспективы развития в сфере интересов Великого Новгорода^¹6.

Тогда же торговля чрезвычайно активизировалась вокруг Балтийского моря, были основаны новые города и в целом государственные структуры стали заметно развиваться. Традиционно эти процессы связывают с крестовыми походами, немецкой колонизацией и развитием Ганзы. Результатом явилось то, что западная экспансия достигла Прибалтики и Финляндии. В целом на севере контроль осуществлял Великий Новгород, прежде всего это касается торговли по Неве^¹7.

Поскольку государственная экспансия и христианское миссионерство нераздельны, католическая епископальная система тоже расширялась на восток. Вначале во главе католического присутствия здесь были кафедры в Лунде, Упсале и Гамбурге-Бремене. Вскоре, где-то в первой половине XIII в., самым важным в этой северной части Европы стал епископ Линдчепинга, а в Прибалтике — его коллега, чья резиденция находилась в Риге. Позднее, но тоже до конца XIII в., были основаны епископские кафедры в Тарту, Таллинне и Турку. Однако в северной Руси не существовало и не было создано в те времена ни одного подобного центра, кроме Новгорода^¹8.

Более часто Приладожье начинает присутствовать в источниках не ранее начала XIII в. Первое упоминание о карелах находим в торговом договоре, заключенном между Новгородом и Ганзой в 1262 г.^¹9 Что же до церковных источников, то о Приладожье, касательно столь ранних времен, сообщают исключительно документы западного происхождения. По-видимому, из Риги назначались миссионеры-епископы для территории Приладожья, Невы и Ижоры, о деятельности которых известно под 1250-ми, 1260-ми и 1270-ми годами. Епископ Тарту действовал очень активно на южном берегу Финского залива. В документах папской канцелярии, датируемых концом XIII — серединой XIV в., нередки формулировки об угрозе для христианства, которая исходила от язычников-карелов^²0.

Государственность как таковая возникла на этой территории, когда шведы основали в 1293 г. крепость Выборг, расположив ее по возможности близко от Невы. Южный берег Финского залива уже тогда был под контролем Новгорода и Ливонского Ордена. Берег же от Невы до Койвисто был абсолютно не защищен от угрозы нападения со стороны моря. Уже в 1295 г. король Биргер Магнуссон объявил в Ёребрю, что торговля на Неве должна быть под его контролем, осуществляемым из крепости Выборг. Будучи вполне типичным заявлением для Европы того времени, оно не было, конечно же, принято как нечто окончательное ни Новгородом, ни Ганзой. Вопрос этот становится предметом постоянных столкновений в регионе^²1.

С позиций христианства более важным было не возведение крепостей, а, может быть, прежде всего, идеологический контроль. Вместе со шведским войском в Выборг уже в 1293 г. прибыл епископ Вестероса Петрус Элави. Его коллега из Линдчепинга — Лаврентиус — отсутствовал только потому, что находился в оппозиции шведскому королю Биргеру и марску Тёргилсу Кнутссону. Вскоре и сам Линдчепинг возвратил себе прежнее влияние в Приладожье^²2. Епископ Турку не играл тогда никакой роли в событиях, имевших место в Приладожье, так как в те времена ни город Турку, ни Финляндия в целом не имели никаких отношений с этим регионом. Политические и торговые интересы связывали тогда Приладожье и область Невы прямо со Швецией.

Вскоре после основания крепости в шведской Карелии были организованы христианские приходы. Вся территория была разделена в целях церковного управления на части, были назначены священники и начат сбор налогов. Но до конца средневековья сеть приходов оставалась очень редкой. Церкви были построены лишь в некоторых центрах. Обитатели восточной Финляндии в те времена посещали церковь едва ли много раз в течение своей жизни, и они не были христианами в том смысле слова, как мы это понимаем. Речь идет именно о пропагандистском аппарате захватчиков, который мог развиваться только с распространением колонизации и по мере медленной интеграции оригинальной финской культуры и европейских властных структур. Выборгу так и не удалось стать проектируемым епископальным центром на протяжении средних веков^²3.

Относительно новгородской части Приладожья мы точно не знаем когда церковь начала основывать приходы. В Ореховецком мирном договоре говорится о погостах. Но, как уже упоминалось, текст договора более спорен, чем обычно принято признавать в научной литературе. С другой стороны, помня о том, что упомянутые в договоре погосты — Яски, Эврепяя и Саволакс — находились на важнейшем торговом пути региона — по Вуоксе и Сайме — можно думать, что Новгородское государство именно здесь ранее, чем где бы то ни было, установило свою власть и идеологический контроль.

Во всяком случае, в конце XIV в. в центральных районах по берегам Ладоги уже стояли церкви и в Кореле (Кесгольме) пребывал наместник новгородского архиепископа. Научная литература констатирует, что эти церкви являлись центральными храмами административных единиц — погостов. По-моему, это заключение не бесспорно. Возможно, эти храмы не были центрами административных христианских округов, а существовали как частные церкви на западе. Вполне возможно, что установление официальной местной администрации и системы погостов, как мы ее понимаем, следует датировать не ранее XV в., и даже московским периодом. Разумеется, Московское государство должно было быть глубоко заинтересовано в основании местного управления и в том, чтобы зафиксировать в писцовых книгах всех поголовно обитателей территории с их имуществом, чтобы лучше контролировать свою территорию. Эту же тенденцию к интенсификации административного управления мы наблюдаем в обсуждениях шведской границы. Для Новгорода этот вопрос не имел такого важного значения, но положение изменилось, когда это стало интересовать Москву. Московское княжество было уже современным территориально обозначенным государством, претендующим на суверенитет. Новгород же был всего лишь средневековым комплексом^²4.

Уже упоминавшийся нами источник «Валаамские беседы» содержит двоякий ответ на вопрос о развитии христианства в Приладожье. До конца XIV в. в регионе господствовало язычество, хотя отдельные подвижники уже тогда здесь появились. Этот факт поддерживает меня во мнении, что в Приладожье совсем отсутствовали прежние церковные и государственные структуры. С другой стороны, когда язычники изгнали святого Сергия, он возвратился при поддержке новгородского войска. Так что, в начале XV в. Новгород был заинтересован в контроле над центральными районами и в подчинении жителей Приладожья своей власти. Цель эта реализовалась через оказание поддержки распространению христианства^²5.

Монастырям было присуще реализовать присутствие центральной власти через основание пустыней. Находясь под контролем церковной администрации пустынножители несли местному населению европейскую христианскую идею власти. По агиографическим текстам эта деятельность в Карелии датируется началом XII в. и даже более ранним временем. В действительности некоторые подвижники могли действовать здесь в XV в., но не раньше. Большинство монастырей были основаны только в XVI в. и позднее^²6.

Архиепископ Великого Новгорода Макарий сообщал царю в 1534 г., что обитатели Карелии и Приладожья все еще оставались язычниками. Царь поручил послать священника, чтобы он утвердил здесь христианский порядок. Макарий послал священника Илью из Новгорода и отчитывал местние люди о язычестве. Преемник Макария Феодосий тоже продолжал эти меры. Одновременно Соловецкий монастырь получил крупное пожертвование от царя. Когда игуменом был назначен представитель старинного московского дворянского рода Филипп (в миру Федор Степанович Колычев), не позже 1547 г., начался расцвет монастыря как государственного, экономического и военного центра. Филипп был поставлен митрополитом Московским в 1566 г. Кроме того, мы знаем, что тогда же царские чиновники собирали фактическую информацию о местных жителях и их положении и заносили ее в писцовые книги. И потому, что значение Белого моря в международном торговле очень выросло во второй половине XVI в., Московское государство считало важным усилить свое влияние и контроль в северных районах^²7.

Недостаток источников делает невозможным точное и верное объяснение развития христианства в Приладожье. Бесспорно лишь то, что христианские идеи распространялись вместе с торговыми контактами уже во времена викингов. Вначале самые важные точки концентрации этих идей находились на западном берегу Ладоги и по реке Вуоксе, причем влияние распространялось из Старой Ладоги. Однако уже скоро Приладожье осталось в стороне от интересов Новгорода и развитие здесь западно-европейской государственности начало преобладать. Это означало, что берега Финского залива стали центром притяжения интересов, а отношение к Прибалтике приобрело важное значение для Швеции. Швеция возвела крепость Выборг и тем самым интегрировала этот район в рамки собственной государственности. Христианизация должна была играть центральную роль в этом процессе и потому церковь уже очень рано основала сеть приходов. В конце XIV в. и Новгород начал укреплять свою государственную власть в Приладожье, поддерживая православное христианское миссионерство.

Однако в целом Приладожье, кроме некоторых центров, оставалось языческим еще долго по обе стороны границы. Об этом косвенно свидетельствует неразвитость административной структуры, которую не могли контролировать обитатели пустыней, так что их влияние касалось лишь высшего слоя общества.

А. Ю. Жуков

(ИЯЛИ КарНЦ РАН)

ЭТНОСОЦИАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ХРИСТИАНИЗАЦИИ КАРЕЛИИ XIII—XVIII ВВ.

Христианизация Карелии стала мощным стимулом для крестьянского и государственного освоения Карелии. Взаимосвязь этих трех главнейших явлений в средневековой истории края уже получила должное научное освещение^¹. Напомним его основные выводы.

Приходское устройство было характерно для русских со времен их христианизации. Исторически оно довольно тесно сопрягалось с низовым административногосударственным делением сельских земель на погосты (волости). Обычно в районепогосте имелась одна церковь, прихожане которой и составляли податное общинное население данного погоста. По этой причине, кстати, те древние погосты известны нам под двойным названием, включавшим наименование церкви и территории, на которой она располагалась. Общины, выплачивавшие государственный налог «дань», назывались переварами (варами). На Севере, во времена новгородской республиканской государственности, такие общиныперевары зачастую отдавались в кормление Новгородской епархии или князьямнаместникам и назывались «волостями за владыкою», «волостями за наместником». В этом случае общинники по прежнему выплачивали дань государству, а место феодальной частновладельческой податиоброка занимал «корм» — фиксированные выплаты в пользу кормленщика. Но обратим внимание на то обстоятельство, что обрисованное государственноподатное деление каждого погоста складывалось лишь тогда, когда наличествовал сам погострайон, а он, как самостоятельная низовая единица административного деления на селе, мог появиться только при наличии церкви. В противном случае действовало старинное правило сбора дани через «полюдье», то есть с помощью ежегодных наездов сборщиков налогов в те или иные местности. Так что христианизация являлась первым шагом к узаконенному административноподатному оформлению северных окраин в рамках государства. Такая системная церковногосударственная работа и проводилась в Карелии в XIII—XV вв. В результате вся ее территория оказалась разбита на приходыпогосты, а жившие там общины оказались поделенными между наместниками, епархией, монастырями и частными владельцами из числа новгородской и местной знати^².

Обратимся теперь к существенным этносоциальным последствиям христианизации Карелии, мощно проявлявшим себя на протяжении XIII—XVII вв. Последствия эти вылились в окончательное складывание древнекарельской народности корелы на ее основной племенной территории в Приладожье, в дальнейшем расселении карелов на север и восток края, в образовании со временем этнических групп кареловливвиков и кареловлюдиков на периферийных территориях веси между Онежским и Ладожским озерами. На окраинных же землях корелы и веси сформировалось русское население Карелии — оно образовало локальные северных группы русских: заонежан, пудожан, водлозеров и поморов. Но в Прионежье также и потомки веси смогли сохранить собственную этническую самобытность, выделившись в группу северных вепсов. Этническому становлению вышеназванных групп русских нами уже было посвящено отдельное исследование, результаты которого я доложил в 2000 г. на научной конференции, посвященной русскому освоению Карелии, Поэтому обратимся к проблеме становления карельского общества.

Древнекарельское население Приладожья не отличалось однородностью. Археологические исследования выявили ряд существенных локальных отличий племенных групп, существовавших от района к району. Материал из могильников и поселений XII—XIV вв. доказывает, что даже после крещения в 1227 г. эти различия еще сохранялись, постепенно, однако, сглаживаясь^³. Несомненно, крещение сопровождалось постановкой церквей и новой, приходской организацией жителей. Можно с уверенностью говорить, что немногочисленные на первых порах церкви ставились только в самых населенных и главных центрах проживания различных групп корелы. Коли так, то отсюда следует неизбежный вывод о том, что новое деление племенных территорий на погосты постепенно подменило собой старое, уже отживавшее разделение на мелкие племенные группы, а христианство как вероучение служило интегрирующим началом для консолидации недавних язычников в единый народ. Этносоциальное объединение на основе приходской структуры оказалось столь важным в глазах карелов явлением, что, по крайней мере, уже в XIV в. вызвало к жизни самоназвание «корела погостская», которое включало всех потомков крещенных в 1227 г. карелов, т. е., выражаясь словами Лаврентьевской летописи, «мало не все люди»^⁴.

Следует учесть также и тяжелую военнополитическую обстановку в Карелии, на границе Великого Новгорода со Швецией. Она постоянно заставляла карелов объединять усилия для отпора шведской агрессии. А в то время крестовых походов действовал неписаный принцип: чья вера, того и власть. Иерархи римскокатолической конфессии, к которой принадлежали шведы, прямо провозглашали богоугодность военного продвижения на восток для христианизации язычников. Шведская агрессия в Финляндию началась в 1140-х гг., в 1164 г. шведы вторглись в северную Россию. Но в 1187 г. карелы разгромили главный город самой Швеции Сигтуну, а до этого, в 1178 г. — центр шведской власти в Финляндии Або. Ясно обозначившееся военнополитическое противостояние Новгорода и Швеции в скором времени обещало жестокие бои по всей широкой полосе приграничья. Поэтому крещение корелы в 1227 г. из Новгорода, ее христианскоправославное вероисповедание послужило целям религиозного приобщения неофитов сначала к церковной, а затем и к государственной и военной структуре вечевой республики.

Христианизация поддержала также и общую феодальную направленность развития древнекарельского общества. Разумеется, у каждой из племенных групп корелы имелись собственные старейшины «валиты» и предводители военнопромысловых ватаг «куннингасы». Со временем они и составили феодальную верхушку карелов. Даже ее название «дети корельские» копировало общерусское «дети боярские» — название аналогичной феодальной группы общества древнерусского, стоявшей на ступень ниже бояр, но выше житьих людей^⁵. Тогдашнее православное толкование сословноклассовой стратификации общества объясняло, оправдывало и поддерживало феодальные стремления карельской знати, а Великий Новгород прямо объявил себя «господином», т. е. сеньором «детей корельских».

Как видим, и этносоциальное самоопределение карелов, и военнополитическое противостояние на Севере, и феодальные тенденции в карельском обществе включали очень весомым компонентом христианизацию карелов. Но ведь все эти значимые процессы и явления в действительности проявлялись не обособленно, а как бы в сплаве друг с другом. Это мы, историки, просто для удобства изучения, расчленяем жизнь общества на различные сферы. Так что можно в полным правом заключить, что появление в XII—XIV вв. на исторической сцене карельского народа как целостной этнической общности, отличной по ряду характеристик от других прибалтийскофинских общностей, являлось прямым следствием христианизации. Православие наложилось на уже имевшиеся этнические особенности и условия приграничного быта древних карелов, закрепило и усилило неизбежные социальнополитические и социальноэкономические процессы, протекавшие как внутри самого карельского общества, так и в североновгородском обществе в целом. Наконец, православие как вероучение стало необходимым для санкционирования народного опыта проживания в неспокойном приграничье. Все это неизменно доказывало карелам ценность православия.

Ценность избранного пути проявлялась и в дальнейшем. Особенно впечатляюще выглядит история образования новых карельских этнических групп ливвиков и людиков. Сразу скажем, что при движении карелов на север, например, границы их административной области Корельской земли расширялись в сторону Белого моря, и тут, в Беломорской Карелии образовалась общность северных карелов. А вот при переселении карелов на восток, на Олонецкую равнину, в Сямозерье и к Пряже, на берега Важинки и в Святозеро, к Виданам и Кондопоге не могло быть и речи о синхронном распространении пределов Корельской земли на данные земли. Ведь все они лежали в границах другой области — Обонежья или Заонежских погостов, как их называли в XVI—XVII вв. Кроме того, ОнежскоЛадожское межозерье издревле являлось зоной колонизации свирской весью, и курганы летописной веси археологи находят вплоть до Тулоксы и Видлицы^⁶. И тем не менее, именно здесь между XV и XVIII вв. образовались этнические группы карелов — ливвики и людики.

Дело в том, что приходская структура погостов на всем Севере была одинаковой и карелыпереселенцы прежде всего были включены в приходскую систему старинных вепсских погостов на Олонце, Важенке и в Виданах. А важнейшей функцией приходской системы являлась помощь, которые церкви оказывали своим прихожанам при крестьянском освоении края. Ведь по законодательству и в условиях межобщинных отношений только наличие своей приходской церкви делало общину самостоятельным субъектом природопользования с неотчуждаемыми правами на земли и угодья. Когда с ростом населения часть прихожан какойлибо церкви переселялась в другие места, они основывали там самостоятельную общину и ставили церковь. Новый район освоения назывался выставкой, а его церковь — выставочной. Так, церковь св. Георгия в Видлице была выставочной от церкви пророка Ильи (ныне село Ильинское), церковь Успения Богородицы на Сямозере (ныне деревня Сямозеро) — выставочной от Рождественской церкви на Олонце, а Успенский приход в Кондопоге являлся выставкой Шуйского погоста с церковью св. Николая в Виданах. И на первых порах новая выставочная церковь получала материальную помощь от главной церкви погоста. Как только новая община вставала на ноги, помощь прекращалась, и выставка уже сама заботилась о себе и своей церкви^⁷. Но особенно возрастала роль жизнеспособной приходской системы в годы военных потрясений. Шведская интервенция 1610-х гг. и вызванное ею «Разорение» преодолевались на местах с немалой помощью церкви.

Так, в Олонецком погосте общины прежде всего восстановливали церкви или заменяли сгоревшие новыми; к переписи 1646 г. их общее число удвоилось: с 8 до 16. В том числе «на Олонце на погосте» имелось уже 4 церкви, кроме прежних — церковь Пречистой Богородицы Одигитрии, а вместо владычной св. Георгия — его церковь Рождества Христова. Государевы крестьяне Рождественского Олонецкого погоста поставили церковь Воскресения Христова на Мегреге. Зато в западной, владычной Ильинской части погоста прибавились церкви Христа-Спасителя на реке Туксе, св. Николая на реке Тулоксе, две церкви Верховных Апостолов Петра и Павла в сельце Горы и на Коткоозере, Ильи Пророка на Тулосъярви и св. Николая на Ведлозере^⁸. Абсолютное превалирование новых церквей, а значит, и новых полноценных приходов именно в Олонецком стане митрополита говорит не только о более благоприятных экономических условиях в западной, церковно-вотчинной половине погоста, нежели в государевой Рождественской. Имелась и другая причина. Ильинский Олонецкий стан владыки испытывал постоянную «демографическую подпитку» беженцамикаре-лами, которые обустраивались тут, недалеко от покинутого ими Корельского уезда, в гораздо большем количестве, чем на отдаленном от границы востоке погоста.

Механизм и пути укоренение карелов в Заонежских погостах совсем недавно исследованы нами на примере Сямозерья. Оказалось, что между 1620 и 1640 гг. наибольшую активность в освоении сямозерского участка Шуи и пустовавшего доселе перешейка между Шуей и Сямозером проявляли именно владычные олонецкие крестьяне. А сами они были прихожанами двух новых церквей — Петропавловской на Коткозере и Ильинской на Тулосъярви.

Следовательно, этнический процесс образования ливвиков имел в основе не просто чисто механическое переселение карелов на восток и породнение их с местным населением^⁹. Процесс определяющим образом поддерживался церковноприходской организацией. Благодаря ей карелы и закреплялись на уже заселенных территориях, и основывали собственные выставки с церквами и деревнями на необжитых землях. Аналогичные явления наблюдаем и у людиков.

К 1646 г. в у Никольского Шуйского погоста, например, имелась не только Успенская выставка в Кондопоге. Около деревень у погоста, причем уже с двумя приходскими церквами — во имя св. Николая Чудотворца и Рождества Иоанна Предтечи, — обособилась отдельная волостка на Видане с собственной церковью св. епископа Николая, отделилась выставка на Ялгубе, и тоже с церковью «во имя великого чудотворца Николы», и выставка на Мунозере с церковью во имя пророка Ильи^¹0. Разница между западным Прионежьем и восточным Приладожьем состояла лишь в том, что в более восточные районы карелы переселялись в меньшем количестве, нежели в западные, приграничные. Поэтому у людиков более явны вепсские корни, чем у ливвиков. Но принципиальная роль церковноприходской системы в формировании людиков не подлежит никакому сомнению. И в целом: обе эти части карельского этноса — и ливвики, и людики — возникли и самоопределились благодаря единой приходской организации всех православных земель Северной России.

Е. Е. Шурупова

(Поморский университет)

Blog

Содержание