Г. Г. Исаев (гл редактор), Е. Е. Завьялова, Т. Ю. Громова

Вид материала

Документы

Содержание Лингвистическая природа интернет-языка «мифологичность» художественной картины мира

Подобный материал:

• Серия «Мастера психологии» Главный редактор Заведующий редакцией Ведущий редактор Литературный, 6744.57kb.
• Юрия Иосифовича Громова. Фестиваль-конкурс, 83.33kb.
• Тематическое и поурочное планирование по физике к учебнику С. В. Громова, Н. А. Родиной, 1532.4kb.
• Алина Владимировна Арбузова, 87.12kb.
• Управління освіти І науки Запорізької облдержадміністрації Комунальний заклад, 2365.04kb.
• Уолтер Лорд. Последняя ночь "Титаника", 2595kb.
• Автор: Дуквина Татьяна, 52.71kb.
• Текстовый редактор. Работа с текстом Текстовый редактор (ТР), 62.2kb.
• Выпускающий редактор В. Земских Редактор Н. Федорова Художественный редактор Р. Яцко, 6293.22kb.
• 4-5 38—41 Методическая газета для педагогов-психологов. Выходит 2 раза в месяц Учредитель, 534.94kb.

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ИНТЕРНЕТ-ЯЗЫКА

И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ


Н.М. Байбатырова


И психологи, и философы, и социологи давно заинтересовались Интернетом как новой сферой личностных и общественных взаимоотношений. Cреди представителей виртуального сообщества отмечается большое разнообразие психологических мотиваций: деловая, познавательная, рекреационная и игровая, коммуникативная, а также мотивации сотрудничества, самореализации и самоутверждения. Презентация личности в Интернете и ее мировоззренческих характеристик единственно возможна именно через ее лингвистический образ. Виртуальные личности могут общаться друг с другом только посредством письменных текстов, которые создаются в условиях режима реального времени и подвержены влиянию спонтанной устной разговорной речи. Текст и личность в виртуальной реальности становятся равнозначны, следовательно, значение как бы письменно «произносимого» текста сильно возрастает.

Виртуальная языковая личность сохраняет традиционные уровни своей структуры: вербально-семантический (владение языком), когнитивный (понятия, идеи, представления, складывающиеся в картину мира) и прагматический (цели, мотивы, интересы, оценки, проявляющиеся в речевой деятельности). Каждый из этих уровней получает в Интернете новый смысл, связанный с особенностями психологии участников виртуального сообщества. Раскрепощение личности в Интернете, ликвидация психологических барьеров вызывает волну языкового творчества, нового отношения к русскому языку, не только как к «средству производства», но и как к форме выражения собственных творческих способностей, формированию мировоззрения.

Сетевой текст требует особого способа мышления. Виртуальная предметность не всегда схватывается воображением наглядно. Зато виртуальная предметность вызывает роение символических образов, обновляет социокультурные эмблемы (традиционные оценки действий и состояний, фиксированные в пословицах, афоризмах, девизах, гербах), придает знаковую чувственность абстрактным понятиям и категориям. Еще одной типологической особенностью сетевого текста можно считать его специфический темпоритм. Никакой избыточной информации, никаких прокладок между разделами, ничего акцентирующего. В языковом плане это выражается в максимальной субстантивации лексики, преобладании номинативных предложений, сугубом лаконизме, даже прерывистости изложения и особенно в эллиптическом характере грамматических конструкций, когда становится стилистической фигурой, привносящей в текст оттенок диалогичности. Изменения, происходящие в любом языке в сторону его упрощения, основываются на давно сформулированном филологами «законе экономии языковых средств». В интернет-языке изменения формируются скорее на основе «закона экономии клавиатурных средств» – многие нововведения обусловлены удобством или неудобством воспроизведения конкретных текстов на клавиатурной раскладке.

Традиционное понимание разговорной речи как «разновидности устной литературной речи» натолкнулось на тот факт, что в условиях интернет-дискурса в целом ряде случаев можно наблюдать феномен речи, обладающей многими характеристиками разговорной речи. Язык Интернет отличается неподготовленностью, линейным характером, ведущим иногда к экономии, а иногда к неоправданной избыточности речевых средств. Все большее распространение в связи с этим получает термин письменная разговорная речь. Например, обоснование этого термина содержится в публикации Л. Буториной, посвященной Интернету как лингвистическому феномену, где письменная разговорная речь определяется как своеобразная смесь письменного литературного и устного разговорного языка. Хотя, по мнению ряда исследователей, данное явление следует рассматривать более глобально, – не как смесь, а как «новый функциональный подстиль».

В определении отношения разговорной речи к литературному языку в целом существуют различные точки зрения, в частности, Е.А. Земская, Ю.М. Скребнев полагают, что разговорная речь противопоставлена кодифицированному литературному языку. О.А. Лаптева рассматривает ее как разновидность литературного языка, Г.Г. Инфантова – как особый стиль. Тем более понятна в связи с этим дискуссионность определения статуса так называемой «письменной разговорной речи», ибо этот феномен, складываясь у нас на глазах, только начинает становиться предметом изучения лингвистов.

Нельзя не согласиться с точкой зрения Г.А. Трофимовой, что «любой чат либо сайт особенно ярко высвечивает пробелы в орфографической, пунктуационной и стилистической грамотности его создателей, участников или пользователей»¹. Лингвисту, обращающему внимание на особенности интернет-речи (особенно в чатах, где разговорная письменная речь проявляется во всей своей полноте), бросаются в глаза отличия ее от литературных норм на всех языковых уровнях. На уровне лексики часто употребляется просторечная, нередко грубо-просторечная лексика, жаргонизмы, распространенные в среде пользователей Интернет. В интернет-речи широко распространено отражение на письме особенностей разговорной фонетики коммуникантов (чё, токо, щас, ваще), нередко встречаются попытки отражения интонационной окраски фразы, не только за счет знаков – «смайликов», но и за счет обозначения растянутых гласных (ну-у-у-у, не зна-а-аю я!), а также попытки описательно отразить особенности дискурса, условия коммуникации.

Однако необходимо отметить, что в рассуждениях лингвистов относительно особенностей интернет-речи не учитывается тот факт, что в зависимости от социальных особенностей коммуникантов мы можем наблюдать достаточно неоднородную картину конкретных проявлений интернет-дискурса. Нередко выводы об особенностях «письменной разговорной речи» (ее тематике, функциональной направленности, языковых особенностях) делаются на основе наблюдения за диалогами людей с невысоким образовательным цензом. Тогда как в целом ряде случаев можно наблюдать проявления «письменной разговорной речи» в условиях общения лиц, принадлежащих к более старшим возрастным группам, которые в интернет-среде почти автоматически могут быть признаны лицами с более высоким образовательным цензом. Последнее наблюдается, как правило, в чатах сайтов с тематической направленностью (психологических, литературных, музыкальных и т.п.). При этом использование некодифицированных языковых средств встречается и здесь, однако в данных условиях подобные средства выступают скорее как форма языковой игры.

Исследование речи в среде Интернет должно учитывать более частные особенности дискурса, ибо интернет-дискурс однороден лишь на первый взгляд, при несомненных чертах общности, в нем отражаются те же различия, что и в обычной речи. Различия эти обусловлены экстралингвистическими факторами речевого общения, социальными особенностями коммуникантов, эти факторы должны быть приняты во внимание в исследованиях феномена письменной разговорной речи в условиях интернет-среды.

Веб-пространство необходимо рассматривать как новую сферу функционирования русского языка. Основной структурной единицей веб-пространства является сайт – место (позиция, виртуальная ячейка) в Интернете, предназначенное для размещения какого-либо содержания. Именно содержательная сторона представляет собой интерес для исследователя-лингвиста, так как ее наполнение происходит в вербальной форме.

Несмотря на кажущуюся безграничность Интернета, объем сетевых текстов ограничен и размером монитора, и многоуровневой системой гипертекста, и главным правилом интернет-этикета – высказываться быстро и просто. Особые условия бытования интернет-среды обусловили оперативное формирование целого свода принципов сетевого этикета и сетевого мировоззрения. В связи с новыми условиями существования личности в сети возникла необходимость в выработке свода правил поведения в Интернете, к которым относятся и правила речевого поведения.

Интернет – это мгновенное включение в речевую ситуацию и такое же быстрое выключение из нее. Отсюда изобилие в речи сетевой личности условных сокращений и знаков, как англоязычных, так и их русских эквивалентов. Так как текст является достаточно бедным коммуникативным каналом, то с целью его эмоциональной раскраски были введены смайлики – значки, составленные из простых символов. Правила хорошего тона в Интернете предписывают заключать высказывание определенным «смайлом», чтобы придать словам эмоционально-интонационную характерность, попытаться намекнуть на многозначность высказывания.

В первые годы своего существования, наряду с безусловной демократичностью, интернет-сообщество в то же время претендовало на определенную избранность. Это проявлялось, прежде всего, на языковом уровне, так как для полноценного общения в сети необходимо было знание сетевого жаргона, имеющего свою специфику. На сегодняшний момент Интернет уже вышел за рамки узкопрофессиональной деятельности, стал популярным местом общения для миллионов людей. Проблема свободы слова получает в Интернете отчасти новую интерпретацию. С одной стороны, внешняя свобода словоупотребления привела к тому, что в первые годы массового освоения Интернета часть массовой аудитории злоупотребляла инвективной лексикой. В то же время основная часть интернет-сообщества, наоборот, активизировала свой внутренний языковой контроль для того, чтобы не тратить свое время на чтение сорных слов и выражений, не имеющих смысла, а лишь замедляющих общение в Интернете. Более того, письменный вид высказывания влияет на подсознательное стремление автора избегать грамматических, пунктуационных или стилистических ошибок в своей речи. И в этом смысле Интернет может неожиданно сыграть положительную роль в борьбе за всеобщую грамотность массовой аудитории.

Виртуальность провоцирует человека на освобождение скрытых черт его личности, которые в реальной жизни ограничены психологическими комплексами, причем освобождение это происходит именно в языковой сфере, так как сам человек существует в Интернете, прежде всего, в языковой форме. Через многообразие активных интересов виртуальной личности формируется новый уровень ее реальной интеллектуальности. Все эти особенности сетевого мышления проявляются и на языковом уровне в виде особых качеств текстовых интернет-конструкций: сообщений, текстов и других видов языкового оформления сетевой информации.

Текст строится по законам внутренней речи, которая использует совершенно особую языковую систему, основанную на сокращении, усечении и кодировке привычного для нас языка. Неслучайно возник очень устойчивый компьютерно-сетевой «диалект», понятный постоянным пользователям Интернета. Не менее важен и аспект интерактивности, при котором потребитель текста становится участником его создания. Главенствовавший до сей поры принцип распространения информации «от одного ко многим» меняется на другой – «от многих ко многим».

В Интернете реально проявляется не только потребность языковой личности в активной деятельности и в коммуникации, но и по-новому раскрывается влияние данной потребности на творческие возможности и духовное развитие этой личности.


«МИФОЛОГИЧНОСТЬ» ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КАРТИНЫ МИРА

В ПОВЕСТИ А. КЕКИЛБАЕВА «БАЛЛАДА ЗАБЫТЫХ ЛЕТ»


С.В. Ананьева


Историческая тематика – главенствующая в прозе известного казахского прозаика А. Кекилбаева, каждое произведение которого – это особый художественный мир, им скомпанованный и организованный. Органическая составляющая его прозы – мифологичность. Источником архаических и мифологических мотивов в произведениях А. Кекилбаева выступает народная культура и составляющие ее песни, легенды, сказания и мифы казахского народа.

Сюжет повести А. Кекилбаева «Баллада забытых лет» запечатлевает картину мира: «видение писателем бытия»¹ как исполненного особого смысла. Казахский народ ведет борьбу за свою независимость. Одиноки пленники, одинок высокий курган, словно острый наконечник копья. Тема одиночества дополняется пространственными характеристиками степи, ровной и бескрайней. Пространственные рамки еще более расширяются, потому что окоем размыт в полуденном мареве. Призрачность, зыбкость происходящего не может смягчить картины реальной жизни.

Прием контраста (от одного из сидящих в юрте, от его кустистых бровей «словно веяло холодом») в царстве полуденной дремы, где все «знойно, тихо, дремотно», настораживает. Могучий туркмен всматривается орлиным взором в степь и, наконец, видит тех, кого высматривал. Печальные рабы возвращаются в аул. Пока еще автор не употребляет слово «манкурты», лишь уточняет, что это казахи, год назад попавшие в плен к туркменам. Суровый захватчик воитель Жонеут, «с раздвоенной бородой, с колючими, словно побитыми инеем, седоватыми бровями», год назад захватил их в плен в результате дерзкого набега на аул рода Дюимкары.

События переносятся на год назад. Страшна месть за убитого Кёкборе («Лютый волк»), младшего брата Жонеута. Казахи-адайцы должны запомнить эту месть. Ехали недолго – столько времени, сколько понадобилось бы, чтобы неспешно попить чаю за дастарханом. Описание замедлено. Молитвенную тишину, которая вместе с белым облаком пыли взвилась к небу, сменяет грозная, опасная возня. Белые облака сменяются бурыми, так поднимается к небу густой едкий дым полусырой травы. Поминки у туркмен напоминают казахские. Юноши наблюдают за этим со стороны, но у адайцев «шумят больше, размах у них более широкий, движение более живое». Сравниваются обычаи, психология двух народов, поведение их представителей.

Перед казнью казахские юноши напоминают обессиленных неоперившихся цыплят, а у туркменских воинов лица обожженные солнцем, сухие, жесткие, бесчувственные.

А. Кекилбаев использует интересный прием, приглашая читателей стать участниками происходящего: «Смотрите, смотрите», «глядите» и т.д. Автор постоянно обращается к тем, кто словно наблюдает со стороны, комментирует казнь и подробно описывает её, ставя себя на место казнимых: «Ойбай! Что чувствуют эти юные существа? Им почудилось, наверно, что тот великий небесный окоем, окружавший их в жизни, вдруг сузился, приблизился на расстояние в несколько шагов и потемнел». Г. Козубовская называет такой прием «авторская оптика», когда к авторской точке зрения подключается чужая, благодаря чему авторский взгляд не неподвижен, наоборот, «авторская точка зрения – движущаяся»².

Мотив в системе интертекстуального анализа рассматривается современными литературоведами в несколько ином ракурсе. Так, интертекстуальный анализ, по мнению И.В. Силантьева, «растворяет» понятие сюжета в понятии текста. В результате категория мотива в теории интертекста оказывается вписанной не в классическую парадигму «фабула – сюжет», а в парадигму «текст-смысл». Именно с точки зрения данной парадигмы мотив сопрягает различные и многие текстовые ряды в единое смысловое пространство»³.

Мотив беспамятства, как и мотив смерти, характерен для романа Ч. Айтматова «И дольше века длится день», для повестей М. Симашко «Емшан» и А. Кекилбаева «Баллада забытых лет». Принцип лейтмотивного построения повествования подразумевает принцип, при котором «некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно»: событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и т.д.; единственное, что определяет мотив – это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где все заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»), здесь не существует заданного «алфавита», он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру»¹.

Мотив смерти возникает в середине сцены казни, когда юноши еще и не подозревали, что ждет их впереди. Под палящими лучами солнца спомощно обнаженные головы «казались уже мертвыми». И сами пленники, голодные и измученные, «готовы были замертво свалиться на землю». Напротив, толпа туркмен «жадными очами» наблюдает за происходящим, с жадным любопытством тесно обступает их; гудит тихо, диковато. Усиливает ощущение неотвратимой казни метафора: «Казалось, даже сама глиняная могила Кёкборе – маленький, затерянный среди полынных кустов холмик – сжался в глиняный комок ужаса».

Рассказчик (повествователь) в современном литературоведении и его роль в произведении вызывают повышенный интерес. Исследователи выделяют автора и рассказчика (повествователя). Автор как создатель повествовательного произведения в прозе и не идентичный с автором фиктивный персонаж, «который рассказывает эпическое произведение, из перспективы которого осуществляется изображение и сообщение читателю. Благодаря новым субъективным отражениям происходящего в характере и особенностях рассказчика возникают интересные преломления»².

Рассказчик (повествователь) в повести А. Кекилбаева обладает обширными сведениями, он может предугадать, что ждет пленников в дальнейшем («А они не знали, все еще не знали, что собираются с ними сделать!» (хотя уже обриты наголо); «Едва осмелившись поднять глаза, юнцы с ужасом следили за подошедшими – о, все еще не понимая, что с ними будут делать…») или поведать о том, что было. Повествование о подготовке казни сменяется картинами прошлого. Сказочные мотивы («тридевять земель», «беспредельное пространство») так же «работают» на раздвижение пространственных и временных рамок, когда повествуется о прошлых столкновениях соседних племен, о недолгом перемирии туркменов и адайцев у могилы святого Карамана. Лучшие златоусты призывали не ворошить прошлое, которое должно быльем зарасти: «Ведь в беспредельной степи, протянувшейся от Аральска до Каспия, от Устюрта до Копем-Дала, хватит места для счастливой жизни и для туркменов, и для казахов». Причем, картины степного схода даны через восприятие маленького Жонеута, запомнившего на всю жизнь, «сколь решительно, заносчиво и непримиримо смотрели в сторону противника батыры казахские и батыры туркменские, как скрещивались их взгляды, словно искрящие клинки сабель».

Но клятва о мире была нарушена обеими сторонами, хотя не так много прошло времени («Мальчишки, что тогда стерегли лошадей, стали отцами семейств, всего-то успело повзрослеть одно поколение»). Горькая, скорбная интонация рассказчика («И вскоре, вещаю со скорбью, началось все прежнее») сменяется взволнованной в лирическом отступлении о разумном и злом слове, о слове мудреца и глупца. «Разумное слово может пригасить вражду, злое слово, наоборот, – раздуть ее безумное пламя. Но если ссору людскую пронзает копье, то развести злобное противостояние может лишь самое великое слово мудреца. И только мудрецу дано убедить человеческое сердце склониться к миру, а злой глупец способен лишь размахивать палкой да секирой и призывать к убийству»³.

В поэтику повести включена новелла о том, кто спит вечным сном под глиняным холмиком. За волчьи повадки казахи прозвали младшего брата воителя Жонеута Кёкборе – Лютый Волк.

Мотив волка вновь возникает при описании картины зверской расправы воинов Дюимкары над беззащитными женщинами. Это была ответная месть за нападение и безжалостное надругательство Жонеута над девушками-казашками. Дюимкары выбрал «удачное» время, когда туркмены отправились в соседний аул на конные скачки в честь праздника куйран-ата: «И словно дикие волки ворвались в аул люди Дюимкары во главе со своим атаманом, коварно воспользовавшись отсутствием мужчин в день веселья и женских игрищ».

Жанр баллады, обозначенный в названии повести, позволяет автору чередовать картины битв и сражений, взволнованный голос повествователя и несобственно-прямую речь персонажей. Воин Жонеут решил постоять за свой народ: «Как должен теперь жить на свете его народ, загнанный в врагами в горькие пески? Ведь вся его гордость – это легконогий туркменский аргамак, а вся радость и честь – в чистоте его дочерей. И теперь все это отняли, над всем этим надругались, и как можно смотреть в глаза своим детям? Нет! Всему этому должен быть положен предел» (с. 53).

Кульминационный момент новеллы о воителях – их поединок. Ни на бескрайнюю пустынную степь, ни на степного жаворонка, словно пытающего примирить их, не обращают внимания Кёкборе и Дюимкара.

Мотив смерти, сменивший мотив мщения, дополняется ужасом, охватывающим всех, кто встречается на пути смертельных врагов, «словно окаменевших всадников». Ужас объял кротких, мирных косуль, шедших на водопой. Животные унеслись прочь от того места, где двое готовились к смертному бою. И как смерть витает над юными джигитами в сцене казни, так и в этом эпизоде «смерть с жадностью ожидала кого-нибудь из них». Под вилянием приближающейся и неотвратимой смерти меняются портретные описания персонажей: «Брови грозно сошлись к переносице, глаза сузились. Скулы обострились и словно закаменели (как будто смерть коснулась их уже своим дыханием – С.А.). Могучие желваки набухли и заходили на их челюстях. И в жилах, и в глазах отныне кипела лишь кровь, кровь, густая и неистовая дикая кровь воителей» (с. 54).

Мотив смерти будет варьировать в лирическом обращении повествователя к читателям, вновь призывая их стать свидетелями битвы («О, знаете ли вы, как смерть холодной рукой прикасается к человеку? Как от корней волос до и до самых пят пронизывает холодок смерти?»). Последующее описание состояния Дюимкары, в разгар битвы осознавшего, что его оружие намертво приклеено смолой к ножнам, содержит степные реалии: «влажная испарина вмиг покрыла широкий, как валун, лоб батыра», а в горле стало «сухо и как-то полынно-горько». «Темнота», «яд» и «смерть» – определяют происходящее. Миг смерти становится все ближе: «На миг, словно от змеиного яда, затмило очи и душу».

Верные кони вдруг отчетливо поняли, «испуганно» переглянувшись, когда батыры сошлись врукопашную, сцепились намертво, словно «клещи кровососные», что теперь хозяева не пощадят ни их, ни друг друга. Могучие кони – полноправные участники смертельного поединка, они «храпя и скалясь, надвинулись, столкнулись – и со стоном отвернули головы друг от друга». Исполинской силой веет от могучих батыров, каждый из которых «старался согнуть, свалить, стянуть противника с коня и сбросить его на землю». Мощь и напор поединка переданы синтаксической конструкцией, состоящей из глагола «старался» и инфинитивов: «согнуть», «свалить», «стянуть» и «сбросить».

Повествователь рисует картину битвы богатырей былинными средствами, называя их усилия «богатырскими». Кони стонут, задыхаются, «точеные ноги аргамаков» невольно подгибаются. А сила всадников так велика, что они «могут вдавить своих коней в землю». Так опосредованно звучит мотив смерти, усиливающийся с каждым последующим словосочетанием: треск раздираемой одежды, хрип богатырских глоток, зубовный скрежет и звериный запах пота бойцов. Ужас охватывает коней, у которых, как у людей, «задрожали и ослабели ноги, закружилась голова». Им надо было отдышаться и прийти в себя. Теряя всадника, светло-серый аргамак туркменский зашатался, взвился на дыбы и «из последних сил» отпрянул в сторону.

Обезумевшие люди продолжают свою смертельную возню. И вот уже поверженный Кёкборе «бездвижно» лежит на земле, «в беспамятстве смертельного утомления». Как и в романе Ч. Айтматова «И дольше века длится день», в повести А. Кекилбаева «Баллада забытых лет» жизнь героев протекает на фоне жизни природы, а трагичность судьбы человека оттеняется мифами и легендами, включенными в ткань художественного произведения. «Мифологичность» художественной картины мира позволяет автору воссоздать картины далекого прошлого, словно предостерегая современников от опрометчивых решений и поступков. Уроки прошлого не должны быть забыты.