СоловьёвШиробоков РоманАлександр

Вид материала

Документы

Больше меня никто не вызывал сутки. Только на третий день, конвой отвез меня в Азатлыкскую прокуратуру к следователю Тагаеву.

Когда везли, дышал совсем другим воздухом: свежим, прохладным. Деревья покрылись зеленью, будучи на свободе не замечал этой красоты. Не думал, что придется дышать, вонючим, удушающем, воздухом камеры.

Выйдя из машины, с наручниками на руках, голову опустил, не хотел, что бы кто - то из знакомых, увидел меня, в таком не приглядном виде. В душе скребли кошки, весна была в полном разгаре.

Тагаев предъявил мне обвинение: покушение на разбой, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность, ношение оружия. Я не стал подписывать постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Заявил ему:

- Это не законно? Если не законно, - ответил мне Тагаев. Тогда ознакомься с постановление на арест. У меня опустились руки, как будто оторвалось сердце, это состояние не возможно описать, его можно только почувствовать.

Я воскликнул:

- Что вы делаете? Вы же ни в чём, не разобрались?

- Арестовываю! И повёл меня к прокурору. Когда вошли в кабинет, за столом сидел, полный, молодой мужчина туркменской национальности на вид ему было лет 35. Его узкие глаза превратились в махонькие щелочки. Он стал напоминать нашего кота Петруху, сощурившего на яркое солнце.

Тот, не глядя на меня, взял дело, положил на стол, подписал постановление в правом углу и на четырёх экземплярах поставил печать. И небрежно, как мне показалось, даже цинично, буркнул:

Идите? От бессилия подступили слёзы, но не заплакал. Зелёные с золотом круги на обоях кабинета понеслись вскачь перед моими глазами. Качнулся и сам кабинет. В душе бушевала, ярость, злоба, ненависть.

- Незаконно! Я не совершал никаких преступлений, - еле ворочая сухим языком, произношу я.

Он поднял голову и рукой показал на дверь. Тагаев взял меня за локоть и повел к выходу. Какое безразличие к человеческой судьбе, а что говорят, пишут, показывают. Какие они добрые в кино, на телевидении, как они внимательно относятся к судьбам молодёжи к воспитанию и перевоспитанию.

Будьте прокляты, все лживые воспитатели и пропагандисты! Вот она пропагандиская риторика, а вот настоящая, жуткая, омерзительная жизнь. Решил не виновную судьбу, как будто пирожок с повидлом проглотил. А у меня во рту, осталась накип горечи и долго эту горечь, буду выводить, наверное, никогда и не выведу. Прошедшие события, как гром, а затем мгновенная молния, разбившие всё: молодость, ближайшие планы, мечты, а самое главное разлука на долгие годы с родными, близкими, друзьями, соседями и со всем окружением, даже воздухом!

Прокурор Азатлыкского этрапа Курбангельдыев Довлет – мусульманин и для него, Аллах судья! Буду молиться, Богу и Аллаху, больше молиться, некому. Справедливым демократам – никогда. А закон сегодня попран: грубо, грязно, вызывающе!

И именно сегодня 29 мая 1999 года, я перестал верить в справедливость, добродетель, искренность, - возможно ошибаюсь?

До этого жестокого, страшного дня, никогда не молился, не ходил в церковь. Что остается, только бог, может наказать бессердечных, бездушных людей, с которыми я столкнулся за последние три дня, а это, наверное, только начало, впереди ещё будет много испытаний.

Готовиться надо сегодня, незамедлительно, чтобы остаться мужчиной, человеком. В Библии сказано: - «Мне отмщение, и Аз воздам».

И у мудрых китайцев есть, на сей счёт, довольно не гуманная поговорка: - «Если ты добродетельно себя вёл, то сиди тихо у воды – труп врага всплывёт».

Личности, с которыми я столкнулся. Это чудовища, а не люди! Да простит меня читатель за жестокость. Тагаев окликнул меня:

- Ты что заснул? Я поднял голову и сказал:

- Так делать нельзя? Что - то говорить, не было сил и желания, я его презирал.

Губы пересохли от напряжения, увидев на столе графин с водой и показывая на него, спросил:

- Это хоть можно? Он, видя моё состояние, как - то оробел и заискивающе сказал:

- Ты пей, пей РоманСаша!

Какое двуличие, он отлично понимает, что только арестовал меня, не разобравшись в уголовном деле. А, скорее всего, выполнял, чью - то грязную волю, но для чего? - кому я нужен? Вопросы, вопросы, вопросы?

Спросил его:

- Почему, ты не провёл очную ставку с Ершовым? Он ответил:

- Проведем! Тогда, я ему сказал,- на одном показании конченого наркомана, вы меня арестовали?

Он, как - то неестественно стал доказывать, что во всём разберёмся.

Я его попросил:

- Отведите меня в ИВС? Он вызвал, конвой и меня отвезли, в камеру. Ребята спросили: - Ну, как, дела? - Какие там дела? - Арестовали!

Все замолчали. Довлет сказал, - что завтра этап и нас с тобой увезут в СИЗО г. Теджена. Ночью получил пакет и записку, спрятанную в колбасе, там был чорек, вареное мясо, печенье, сигареты.

В записке отец писал, - чтобы я держался, никому не доверял и что у меня новый адвокат, Лоскутина Ольга Николаевна. Если она передаст записку с его почерком, это значит она.

Прочитав записку, порвал её и выкинул в унитаз. На следующий день меня в СИЗО не отправили. Спросил у дежурного по ИВС, - почему не отправили в Сизо? Следователь Тагаев дал указание тебя не отправлять.

На следующий день пришла адвокат Лоскутина и расспрашивала, когда познакомился с Егоровым Колей и Ершовым. Егоров Коля мой товарищ и знаком с ним с детского сада, с Ершовым познакомился, месяцев шесть назад.

Близким другом он мне не был, а познакомился с ним через Егорова, они вместе работали. Она мне рассказала:

- В отношении меня ничего нет, кроме показаний Ершова, который говорить, что вы в втроем хотели совершить ограбление комерческого ларька.

О том, что она говорила, я и без неё знал. Твой отец написал заявление в Генеральную прокуратуру о том, что тебя избивали работники полиции и в настоящее время, проводится проверка.

Если проводится проверка, почему тогда меня не вызывают и не спрашивают? Она заверила, что ещё вызовут. Также пообещала, что через десять дней меня освободят, и ушла. Эти заявления адвоката, вселяли в меня надежду, настроение улучшилось. По - прежнему, всё тело болело, особенно колено.

В камере задержанные менялись каждый день, приходили и уходили, я оставался на месте и ждал, если не отправляют, значить скоро освободят, и всё переносил, с надеждой, что всё скоро кончится.

Что удивляло, большинство задержанных были за хранение наркотиков и заявляли: героин, опий, анашу им подбрасывали работники полиции. Ни одного человека не видел, чтобы, кого - то освободили, все арестовывались. А прошло через нашу камеру человек тридцать, кого только не видел и убийц, и воров, вымогателей, мошенников, насильников, по возрасту одна молодежь, от 20 до 30 лет.

Прошло десять дней, меня не вызывали и не отправляли в Сизо. На 14 день примерно в 3 часа ночи в следственной камере встретился с отцом. Он мне объяснил, что держать в ИВС меня по его вине и что он принимает всё, чтобы освободить меня.

На него было жалко смотреть, он как - то весь согнулся, посерел, взгляд был какой - то туманный, под глазами мешки, появились глубокие морщины на щеках. И его крепкого, здорового мужика, горе сломило.

Он успокаивал меня, говорил, что написал заявление в Генеральную прокуратуру, Президенту, у него там есть знакомые, что во всём разберутся и меня отпустят.

Он продаст всё, но меня вытащит. Поднял, всех знакомых и они занимаются моим делом. Очень подробно расспрашивал:

- Кто меня бил, их фамилии, где расположены кабинеты, в которых меня допрашивали, приметы, возраст допрашиваемых.

Я ему врал и не назвал ни одну фамилию, зная его характер, наломает дров, он не перед чем не остановится. Боялся за него, он может сделать, что угодно и сядет.

Просидев минут тридцать, выпил полтора литра минеральной холодной воды, это было наслаждение, на улице жара стояла сорок градусов, съел шоколадку, черешню. Колбасу, печенье и вторую бутылку воды, чорек принесенные отцом отнёс в камеру. Когда уходил отец, он крепко обнял меня, поцеловал, заскрипел зубами, добавил, - я их всех достану?

От встречи, я расстроился и понял, как страдает отец. А про мать и говорить нечего, за неё, я очень боялся, она для меня и мать и близкий друг, и любимая девушка, всё в одном лице.

Ещё не знал тогда, что разлука с матерью, будет самой болезненной, трудной, тяжело переносимой. Проклятый червь, проникает всё глубже и глубже в сердце и точит его.

Слово мать для меня станет святым и это не зековский байки, прославляемые в песнях, клятвы именем матери. Только любовь к матери помогала мне оставаться в этой мясорубке человеком и придавала силы в тяжелых невзгодах, в холоде, жаре, голоде, когда находился в ШИЗО. Что потом и сейчас придаёт силы.

На 17 день пребывания в ИВС, меня вызвал дежурный и перевёл на второй этаж в 16 камеру. На втором этаже держали тех, кто приезжал из Сизо на суд и на следствие, и тех, кто должен этапом ехать в Сизо. Подняли нас примерно в 19 часов, когда вошёл в камеру, был приятно удивлён, там увидел своего товарища Виталика Веточкина.

Он живёт в нашем доме, закрыли его за месяц до меня и в ИВС его привезли на следствие. Увидев, меня в камере и он немало удивился. Мы там пробыли вместе сутки, в камере было 26 человек. И всё время он меня «натаскивал», как себя вести в Сизо.

15 июня меня вывезли в Азатлыкскую прокуратуру к Тагаеву. Наконец - то за 17 дней, какая - то перемена и решиться, что со мной будет.

Но ничего особенного не произошло. Тагаев снова допросил меня, по тем же вопросам, а я давал те же ответы. Вопросы избиения работниками уголовного розыска не задавал, а я промолчал. Тагаев заявил мне, - твоё дело будет расследовать следователь Казаев.

Знал, что они друг друга защитят, чего доброго эти люди на всё способны, действительно, придумают, какую – ни будь гадость.

Думал, что проведут очную ставку и отпустят, но я сильно ошибался, просидел в кабинете участковых милиционеров целый день.

Непонятно только было, зачем меня держать, видно было, что - то у них не клеилось, и сейчас решалась моя судьба.

В 7 часов вечера ко мне прорвался отец, принес еду, сигареты, воду, я поел. Отец снова инструктировал, как себя вести, снова успокаивал. Потом, меня вернули в ИВС, а в 5 часов утра вывели на этап.

УЧЁБА

Вечером меня позвал к себе на шконку «Крест», стал расспрашивать, - за что я попал сюда, чем занимался, где учился? Я ему рассказал, за что меня арестовали, как всё происходило. Он стал возмущаться и сказал:

- РомаСаша то, что ты мне рассказал не правда, за это не арестовывают?

И если ты врёшь, то придётся ответить. Зачем ты врёшь, для чего? Это легко проверить мой подельник находится здесь, в корпусе для малолеток, Егоров Коля.

Выкрутился молодец! Зачем мне выкручиваться, если говорю правду. Тогда он спросил:

- Где я учился?

Учился я в Ашхабаде, окончил в прошлом году 7 - Ю. специальную школу с английским уклоном, могу разговаривать на английском свободно.

А где работает отец? Отец работает начальником управления строительства в Ашхабаде. Тогда он спросил:

- Когда отец приедет к тебе? Ответил, - что не знаю, но он был не давно у меня.

Задумавшись, Крест сказал, - отец нашёл дорогу к тебе и вероятно скоро снова приедет? - Скорее всего, приедет, так как он мало привёз продуктов, видно приезжал на разведку.

Устанавливал лиц из администрации Сизо с кем можно иметь дело, через кого организовывать передачи и свидания. Он мог это делать, у него были большие связи. Многим он оказывал, бескорыстную помощь.

А здесь сижу я! Он разобьётся в лепёшку и сделает всё, чтобы как - то облегчить моё пребывание здесь. Крест одобрительно, ответил:

- Хорошо РомаСаша, мне надо решить одну проблему и делать надо быстро.

Твой отец должен позвонить в Москву и поставить в известность о том, что я здесь в Теджене, а они знают, - что делать! Я думаю, что это будет сделать не трудно ему, но как передать?

Он прошлый раз, через кого - то, передал мне продукты и записку, тот человек передал и сразу ушёл. Да к стати РомаСаша? Обратился ко мне Крест, - твой отец судимый?

Я ответил, - нет. Мне Миша говорил про записку, и он сделал вывод, что твой отец очень хорошо разбирается в тюремных правилах и понятиях, где особый акцент сделал для тебя, чтобы ты:

- Не верил, не боялся, не просил.

Такое мог говорить только человек, тесно связанный с этой системой и на своей шкуре испытавший это. Спросив имя и отчество отца, - Крест задумался. Я ему предложил, - надо послать записку через любого здесь содержащегося и написать от меня.

Позвонить отцу и сказать, есть письмо от меня, а отец сам приедет, заберёт письмо и сделает всё как надо. Тогда Крест, попросил меня:

- Ты напиши маляву о том, чтобы он срочно приехал, но не большую?

Пиши, что у тебя всё нормально, но, чтобы отец быстрее приехал. Я написал и передал ему. Он взял, прочитал и похвалил, а ты грамотно пишешь. Позвал, Мишу и они начали беседовать, видно думали, через кого отправить маляву. В разговор вмешался Танрыкулиев и предложил, что завтра у него свидание с сыном, и он может передать.

Крест с Мишей переглянулись. Обратившись к Танрыкулиеву, Крест воскликнул: - Мы уже час перетираем эту тему, - а ты молчишь? Такой старый и дурной, как сало без хлеба и мудрый, как бублик; ни конца, ни начало.

Все в камере засмеялись. Танрыкулиев ответил, смущённо:

- Вы не спрашивали, а я молчу, у каждого свои дела, зачем мне вмешиваться в ваши дела. В разговор вмешался Керим. А что, известное дело, - кому нары, а кому канары!

Миша, ты ведь говорил про лимоны. Миша спросил:

- Какие лимоны? Как какие? А помнишь, кому лимоны, а кому лимонные ящики. Вот и профессор по этому молчал. Стал настоящим зеком. В чужой разговор не вмешивается.

И повернувшись к нему, сказал, - так ведь? Нет, - я зеком не стану! Все засмеялись. Керим смеясь, воскликнул, - яшули, проснись? - ты думаешь, что отдыхаешь на канарах?

Вы бей, на нарах сидите и зек, такой же, как и я.

У Танрыкулиева лицо покрылось синевой. Он весь дрожал, ничего не мог ответить. Видно было, что посинел он не от слов Керима, а его трясло от бессилия, не мог осознать, что он в камере и поделать с этим ничего не мог. Миша одернул Керима:

- Успокойся поэт? И улыбнувшись, добавил:

- А ты яшули, что нервничаешь, не можешь привыкнуть, что оказался с такими, в одной камере? Все мы собрались сюда не по своей воле, все мы здесь, друг – другу чужие, чёрт трое лаптей сносил, прежде чем нас собрал в одну кучу, теперь мы, братаны, такой закон, ни я его придумал!

Не видишь, что Керим шутит? Неожиданно послышался звук открывающей двери и громкая команда, всем встать?

Откуда они появились, в коридоре было тихо, видно увлеклись очень разговором. В камеру вошло человек пять контролеров, во главе с корпусным. Всех нас вывели в коридор, приказали встать лицом к стене, рядом со мной стоял Крест.

Начался обыск: простукивали решётки, прощупывали грязные матрасы, забрали зажигалки, ложки, ручки. Когда забирали ручки, Миша сделал замечание, что ручки нам положены и получил удар резиновой дубинкой по спине.

- За что? - Крикнул он.

- Это же беспредел?

Один из контролёров подошёл к Мише и развязно сказал, - попридержи жало? Не заглохнешь, - в карцере будешь!

Как они себя вели: развязно, высокомерно, обращались с нами, как скотиной. Так даже, хороший хозяин не обращается со своими животными. Видно было их не воспитанность, пренебрежение элементарным человеческим отношениям, мы выполняли их приказания, неукоснительно. Мы отверженные, низшие существа, только так можно объяснить их поведение. В других камерах происходило то же самое, кто - то ругался, кого - то били палками, стоял крик, шум, кого - то повели в карцер.

Примерно через час нас ввели в камеру и закрыли, в камере было всё разбросано, перевёрнуто. Керим выдал свою пулемётную очередь ругательств. Крест сделал замечание Кериму, сказав ему:

- Ругаться матом нельзя, даже в такой ситуации. Бродяги, - мы ведь не шавки и, уж точно, не бараны?! И царапнул колючим взглядом угрюмые лица зеков.

Далее продолжил, - здесь сидят мученики – здесь нет героев. И ты Керим помолчи? - Не высовывайся, не геройствуй!

Я ведь вам говорил, в зоне ЧП и они обязаны провести обыск, проверить все ли в наличии и соответственно пресануть, чтобы знали, кто здесь хозяин.

В коридоре, когда стояли, что – то, ты не изощрялся, а молчал, лучше делом займись? - Приведи в порядок шконку и сложи продукты. Смотрите, всё разбросали, псы отмороженные! - Обратился к нему Миша.

В коридоре стоял шум, обыск продолжался. Миша снял рубашку, на спине через всю спину красовался жуткий красный рубец. Через час шум закончился, настроение было испорчено. Миша заговорил:

- Вы заметили, как наш брат - зек Курбан – ага усердствовал при обыске, в камере разбрасывал вещи? - Терпигорцы, братаны, подал голос Крест, такой человек, как Курбан – ага, нам не брат, не братан!

Он лизоблюд, лижет администрации, за пайку, за то, что бродит по територи Сизо. Когда придёт на зону. Таких, нельзя осуждать, считается за подло. Я подумал, откуда всё знают, сколько услышал поговорок и присказок, прибауток, метких слов включённых непосредственно в живую речь. Позволяют в максимально сжатой форме воспроизвести жизненный опыт, по каждому поводу и все приходятся, к месту и сам себе ответил, - опыт и возраст!

Правду говорил отец, чтобы всё, запоминал и записывал интересное, красивое. И обладатель этих знаний, становился в камере, как - то выше, казалось умнее.

Стал вспоминать и повторять сказанное про себя и подумал надо записывать, всё не запомнишь. С этого дня, начал всё записывать, выучивать, времени было много. Продолжал заниматься любимым делом; дома я все время рисовал: машины, интересные лица, дома, комплексы зданий.

Часов в 10 вечера постучали в камеру, позвали Мишу и передали маляву. Миша позвал Креста, и они сев на шконку стали читать. Переговорив между собой, Миша позвал всех и тихо прочитал маляву:

Терпигорцы! Братва! Салам!

Как здоровье, самочувствие и так же настрой, глядя на всё происходящее по тюрьме??? Глядя на все эти репрессии красных барбосов, как быть дальше??? Ходить строем? Руки за спину? Докладывать по очереди – дежурство назначить? Разрешать делать, что угодно?

Нет!…Терпигорцы, этого позволять нельзя, а нужно вести чисто арестантскую жизнь, так как, мы у себя дома и в своем доме мы должны жить, как нам угодно – как мы хотим. Если бы мы все арестанты вели бы себя, так как хотят красные. Мы бы здесь не сидели и не звали бы нас арестантами и потому братва, Терпигорцы, малолетки.

Мы должны и обязаны требовать своё, положенное, а положенного у нас много. Всё это, мы не должны упускать из виду, требовать, в крайнем случае, есть всё равно выход, - Смерть. - Братва, в тюрьму не имеют права входить без особого приказа солдаты, также надевать наручники, без особых приказаний управления.

Это написано в кодексе и наше право, требовать – за это нас не могут обвинить. За своё, мы должны быть вправе отстаивать. Каждая метла метет по - своему и также наш новый хозяин и поэтому при обходе надо говорить всё, всё, что допускают и позволяют контролёры – корпусные.

От того, что 20 – 30 человек закроют в карцер – этого мы не должны страшиться, а наоборот знать, что сидишь за своё, за положенное, за беспредел красных. Мы должны доказать свою правоту, а для этого есть прокуроры, экспертизы и также одну жалобу через цензуру, а вторую через нелегальный путь и желательно писать, каждый за себя по отдельности, т. к. массовое заявление редко когда разбирают по существу.

Братва, давай рубить красных их же мечами, их же законом, кодексом. Терпигорцы – братва, давайте дружнее, больше общений, быть в курсе за всё, что происходит в корпусе, в квадрате, в карцере, изоляторе, в хатах больше общений с соседями и только дружной семьёй сможем дубится своих прав, своё положение.

Красные барбосы сами не рады в своих поступках, но так как есть много самоедов – одиночек, трусов и за счёт таких красные выезжают, навязывают своё. Такое надо строго пресекать и обезвреживать сразу, двойники в масках среди честных арестантов, двойник, это хуже открытого козла.

Братва, отнеситесь к написанному серьёзно и внимательно, малява должна пройти все хорошие хаты и пояснить каждому, кто недопонимает.

Просьба, кто ознакомится с малявой, ставить номер хаты. И малява, должна вернутся с корпуса малолеток в 24 хату.

С арестантским приветом Намази.

Запалу не подлежит – сопровождать и встречать.

У Креста настроение улучшилось, и он сказал:

- И здесь есть правильные арестанты. Кто арестанту главный враг? - Другой арестант. Если б зеки друг с другом не сучились, не имело б над ним такой силы начальство.

Миша продолжил, - чтобы все вели себя тихо, так как можно под горячую руку попасть в карцер, а самое главное, поддержать ребят, кто это затеял.

Видели, что делалось во время обысков, как они себя вели? Получил дубинкой один я. А сколько ребят не виновных, потащили в карцер? - Что надумали мазурики? Нарочно бодро промолвил Миша. Надо подумать, - чем мы можем помочь? Первое заметил Крест, надо организовать помощь для тех, кто пострадал, и направить продукты, деньги, курево.

Миша? - что мы можем послать? Кое - что есть. Подошёл к углу, где лежали продукты. Отобрал банку шпрот, отсыпал чай, две пачки сигарет «Прима». Спросил у ребят, - у кого есть деньги? Вынул своих 30 тысяч монат, Баллы и Максат дали по 20 тысяч.

Всё собранное сложил в целофановый пакет и сказал, - ночью отправим. Батыр, терпельник, всё время молчал: сокамерников не слышит и в разговор не вмешивается, так как про него и знают мало, только то, что бежал из Сизо, Чарджоу.

И как его били опера, когда задерживали, перед тем как бить подвешивали и как жутко пытали, динамо – машиной. Подал голос. Стыдно? - сказал он тихо. Почему мы спокойны, пока не трахнет нас самих и наших близких.

Почему такой человеческий характер. И глядя в потолок, стал медленно думать вслух: ведь если и так уже потрепала жизнь, если в самих костях сидит память, что я вечный зек! Если судьба мне не сулит ничего лучшего!

Да ещё сознательно, искусственно хотят эти красные барбосы убить во мне и эту возможность – зачем такую жизнь спасать? Для чего? Миша возразил ему:

- Почему это мы спокойны? Батыр возразил и сказал:

- Намази призывает, не продукты присылать, а более действенные меры, надо поднять весь корпус, объявить голодовку, тогда к нам сразу прибудут начальники всех мастей и прокуроры.

И мы выскажем свои мысли, на этот беспредел! Ты, Батыр не прав, здесь не зона, здесь следственный изолятор? У каждого здесь сидящего следствие, многие по первой ходке, новую статью никто незахочет получить!

Если обьявим голодовку, то введут солдат, силой начнут кормить, начнется следствие и вменять массовые беспорядки, а вернее статью 213. Достал уголовный кодекс и стал читать: - «Дезорганизация нормальной деятельности учереждения, обеспечивающих изоляцию от общества, наказываются лишением свободы на срок от десяти до двадцати лет».

А ты разве не знаешь, - что сейчас ни одного не осудили по минимуму, а всем дают максимум. В разговор вступил Крест и обьявил:

- Я в Сизо, нахожусь уже месяц и молчал, кто я, присматривался, приглядывался. Настало время обьявить, - кто я! А то вы здесь наломаете дров? И обьявил:

- Он вор в законе по кличке «Крест». Все встали со шконок, кроме Танрыкулиева. Керим воскликнул, - мы давно поняли, кто ты, по наколкам и ждали? Миша на Керима цыкнул и он замолчал. Это серьёзное заявление, - сказал он.

- Как докажешь?

- Кто короновал?

Кого знаешь из туркменских воров? Крест, спокойно улыбнувшись, ответил:

- Короновали меня во Владимирской тюрьме: - «Захар»!- Захаров Александр Александрович, - «Тихон», Тихонов Сергей Иванович! - «Дед», Юсупов Олим.

Из ваших воров знаю «Серого» - Гафаров Сергей, в настоящее время находится в Красноводской крытой тюрьме, «Вовчика – Сыру», Саркиев Ильяс, находится в Архангельской зоне. Батыр заметил:

- Но ведь «Вовчик – Сыра», не вор. На что Крест ответил:

- Вовчик – Сыра, когда был у вас, не был вором, но сейчас он один из авторитетных воров в Архангельской зоне особого режима, его знают и в Москве. И обратился к Мише:

- Вопросы ещё есть? Миша промолчал. Тогда Крест, сказал Мише:

- Ты по закону должен отправить маляву Намази, и убедится, вор я или нет? Я вижу, вы тут целое токовище устроили, но если вам это не известно, то поясняю. С воров может спрашивать только сходняк воров. Кто ещё хочет узнать, по - какому праву у меня на груди наколка с ангелами? Все молчали.

Шок от случившегося у зеков понемногу сменился почтением и страхом. Быстрое перерождение жалкой безобидной гусеницы, в смертельно опасного скорпиона, произвело на обитателей хаты, словно взрыв бомбы.

Говорить ему было трудно, но у присутствующих возникло ощущение, что его голос звучит, как могучий колокольный звон, как гром среди ясного неба и что этот мужчина, призван здесь. Утверждать не писаные законы и требовать их неукоснительного выполнения.

Ты этого не делай? - здесь не должны знать кто я? Об этом не знают опера из управления по организованной преступности. Это хотел узнать кум Меляев Миша, они меня прессовали перед тем, как попасть к вам. Своими полномочиями, я пользоваться не буду.

Если узнают, кто я, то меня увезут в изолятор КНБ. А почему с вами не судимыми? В деле записано, - как первый раз судимый. У меня много судимостей. Заодно узнаем, если этот разговор узнает кум. Кто у нас здесь стукач?

Все мы были удивлены и не могли поверить, что видим живого вора в законе. От услышанного, мне стало как - то не по себе и подумал, что нахожусь в центре чего - то не обыкновенного, нового, меня тянуло к Кресту, но, я молчал и слушал. Смотрел на него, как чёрт на попа. Миша обратился к Кресту:

- Ты ведь хорошо знаешь, что бывает с самозванцами?

- Очень хорошо! Но, ты Миша, повремени с проверкой, вы ничего не узнаете, только навредите. Но если можете отправить маляву без запала в крытую тюрьму «Серому», то я не против.

Если поверите на слово, хотя так не делается, - я отвечаю за всё! Ещё раз заявляю, что полномочиями пользоваться не буду. Напомню, - меня должны греть, слушаться и выполнить мои указания, это мне не надо, я найду другой путь. Ты согласен Миша?

- Да согласен.

Теперь это был совсем другой человек и, несмотря на уставший, болезненный вид, он сейчас совсем не походил на бесформенную груду мяса, каким казался ещё два часа назад. Все в камере почувствовали, какой огромной силой и опасностью повеяло от Креста. Миша, обратившись ко всем, сказал:

- Вы слышали? Все утвердительно закивали. Керим и здесь влез в разговор и вымолвил, - старому волку, везде дорога. Крест ответил:

- Уважают не старого, а бывалого.

Миша снова сделал замечание Кериму, такой болтливый у тебя язык. Я думаю, отрезать его, да выбросить на навозную кучу, так он и там будет болтать, пока ворона не склюёт его. Ты змеиное сало! Щучья кровь! Огрызок собачий! Я тебя предупреждал, - двое разговаривают, третий молчит. Последний раз предупреждаю? - Общаться с таким как ты, что гранит ложкой долбить.

Все засмеялись. Теперь Миша, обратился к нему Крест, - займёмся делом. Обратившись к Батыру. Ты братишка, предлагаешь обьявить голодовку, ты не прав, а прав Миша. Я пережил много таких ситуаций, сейчас время не то.

А Намази прав, надо действовать их оружием, хотя это оружие не очень, то есть кодекс. Но они трусливы, надо оценивать ситуацию, всё начальство находится в Ашхабаде за 200 километров. Если поднимать бунт, что исключено, они пресануть всех и пострадают много не виновных терпельников.

А если писать! Это правильно, дёргать будут начальника Сизо, он вынужден будет ездить в Ашхабад оправдываться, но после того, как мы направим штук 20 заявлений. Приедет надзирающий прокурор, кто - то из управления по исполнению наказаний, кто - то из руководства МВД.

Даже, если частично подтвердятся, а у них всегда бывает частично, полностью свою вину они никогда не признают, то у кума будет много неприятностей. Это делать надо сразу, что бы поступило несколько заявлений. А координировать наши действия, будет Миша, от нашей камеры. Ведь он смотрящий? А сейчас, Батыр расскажи:

- Кто тебя бил, кто пытал? Ведь нужны конкретные лица, если знаешь, имена, фамилии, если не знаешь имён, то кем они работают, можешь ли ты их опознать?

Батыр начал рассказывать, о том, что в Чарджоу его задержали работники уголовного розыска, подбросив в карман 5 грамм героина, зная, что его брат работает на винзаводе, экспедитором и он будет брата спасать.

Просили 5 тысяч долларов, но у брата таких денег не оказалось, он дал 2 тысячи, они заявили, что мало. Они вывезли его, на какую - то дачу и требовали, чтобы я дал показания на брата и его друга.

Пытали, подвешивали за ноги, принесли динамо – машину от трактора, подставляли провод к уху и крутили эту машинку, у меня искрились глаза от боли, было очень больно. Показания он не дал, тогда его арестовали и отправили в Сизо.

Из Сизо он с тремя арестованными бежал на пятый день. Его задержали в Кировском районе, это в 30 км, от Теджена. Снова подбросили шприц и три грамма опия и все время били. Когда привезли в Сизо при встрече его избил зам. начальника Сизо по режиму Алиев Ренат. Миша спросил:

- Откуда ты знаешь, что тебя бил Алиев Ренат? Он возмущенно ответил:

- Как откуда? Этого быка с кем - либо разве перепутаешь?

Когда шёл обыск, разве вы не видели и не слышали, голоса этого Рената. Миша ответил, - только спокойней, Батыр? Ты готов написать заявление на имя Генерального прокурора. Батыр ответил:

- Что готов. Тогда возьми бумагу и всё напиши, что нам рассказал, только коротко суть дела. Большие заявления они читать не будут.

Пиши в двух экземплярах, один передай официально администрации Сизо, другой передадим своей почтой, то есть нелегально. После чего Миша спросил, у сокамерников:

- Кого ещё прессовали менты? Кроме Танрыкулиева и меня били ещё Баллы, Максата, Мергена, но били, оказывается всех в отделах полиции ещё до задержания в ИВС.

Баллы рассказал, что ему тоже подбросили 4 грамма героина и били сутки. Максат рассказал о том, что его заставляли признаться в угонах машин. Он был арестован за кражу мотоцикла, но он угнал мотоцикл, с которым его задержали работники гаи.

Но арестовали за кражу. Я рассказал, - что меня не законно держали в ИВС 20 дней, прессовали и требовали признаться в разбоях и грабежах, которые не совершал. И пояснил, что мой отец написал заявление в прокуратуру в первый же день, но никто проверку не проводил. Готов написать заявление об этом.

Ты РоманСаша пиши, второй раз, кашу маслом не испортишь. Я согласился. Все сели писать. Оказалось, что у нас одна ручка на всех. Миша, шутя, сказал:

- Вы писатели думайте, что вы напишете? А мы с Батыром начнем.

Меня позвал к себе Крест и стал расспрашивать про моё дело. Я рассказал. Он удивился и сказал, - если говоришь правду, а не темнишь. То у тебя есть шанс, выкрутиться. Но надо найти хорошего адвоката, а он должен обращаться и писать ходатайства во все инстанции. Я ответил:

- Отец без адвоката, вероятно, написал, он грамотный и поднял всех своих знакомых.

Как думаешь, всё - таки. Когда отец приедет? Должен приехать в ближайшее время, и он может все наши заявления увезти. Тогда Крест, мне сказал:

- РомаСаша, если я поручу тебе одно дело, ты сделаешь? Смотря что, если в моих силах сделаю. Он мне назвал номер телефона, который я помню и сейчас. Скажешь отцу этот телефон, чтобы он позвонил в Москву и передал тому, кто возьмёт трубку, что я здесь в Сизо г. Теджена.

А отец может найти 500 долларов? Отец это сможет, но подумает, что вы заставляете меня платить деньги. А ты можешь убедить отца, что на тебя, никто не наезжает? Смогу, наверное. Он попросил меня повторить номер телефона, я ответил.

Крест предупредил меня, что этот номер, знаю я и ты, третий не должен его знать, и что если кто узнает, то придется отвечать. Ответил, - что хорошо понимаю. Ну, тогда молодец! Он сказал, - иди к себе и думай, что будешь писать?

В это время, Миша и Батыр, закончили писать заявления. Миша позвал меня и сказал:

- Давай начнем. Ответил, - помоги мне начать, - кому писать? Он продиктовал: - Генеральному прокурору Туркменистана, госпоже Атаджановой К.С. Тогда, я ему сказал: - остальное, напишу сам, а написанное покажу.

Он меня снова предупредил, - пиши, сжато и суть того, что хочешь, не больше двух страниц. В течение часа я написал, он, прочитав, сказал:

- И тебя пытал Галустян? Я утвердительно ответил. Ведь армянин, как и я, правда, я армянин по паспорту, у меня русские корни.

Я всё время думал, что Миша русский и спросил его, - а какая твоя фамилия? Он ответил, - Исаян. Ведь меня Галусян закрыл, за коммерческое мошенничество, отказался ему платить, и он рассчитался со мной. Придёт время, козья смерть, отольётся его беспредел!

Тут же сменил тему и сказал Баллы и Максату, – возьмите у Геры заявление и также напишите, только свои факты?

Закончили писать заявления уже после ужина. Миша собрал все заявления и сказал Батыру, - это уже кое – что, ночью их отправим. Крест обратился к Мише и сказал:

- РомаСаша быстрее отправить и что - то сказал, ему тихо. Тогда Миша обратился ко всем: - Будет, расследование и будут выявлять, кто организовал, написание всех заявлений.

Знаете, что говорить? Ему ответили, - что все понимают. Крест попросил дать ему заявления посмотреть, Миша передал ему заявления, просмотрев заявления, он сказал:

- Правильно сделали, что никто не поставил дату. Сказал Батыру:

- Ты поставь дату, что писал заявление на две недели раньше. Максат ты поставь сегодняшнее число, ты РомаСаша не став совсем дату.

Легли на шконки, все обсуждали не законные действия администрации. Батыр снова завел разговор сам с собой. И начал!

Живёт, живёт человек, а потом бац и в клетку, за что? Где справедливость? Слушайся старших, уважай стариков, а что они могут, что они знают, если не были на зоне. Баллы сказал, - они прожили по 80 лет и много знают, много видели.

Не спалось. А зачем человеку жить 80 или 100 лет? И не надо. Стал рассуждать он. – Стал рассказывать. Это дело было вот как. Раздавал, ну Аллах жизни и всем зверям давал по пятьдесят лет, хватит! - А человек пришёл последний, у Аллаха осталось только двадцать пять. Четвертная значит? – спросил Керим.

Ну да! И стал обижаться человек, - мало! Аллах говорит, - хватит.

А человек, - мало! Ну, тогда, мол, пойди, спроси, может, у кого лишнее, отдаст. Пошёл человек, встречает лошадь, слушай, говорит, - мне жизни мало. Уступи от себя. – Ну, возьми двадцать пять.

Пошёл дальше, навстречу собака: - «Слушай собака, уступи жизни»? Да на возьми, двадцать пять!

Пошёл дальше. Обезьяна! Выпросил и у неё двадцать пять. Вернулся к Аллаху. Тот говорить:

- Как хочешь, сам ты решил, первые двадцать пять будешь жить как человек, вторые двадцать пять лет, будешь работать как лошадь, треть и двадцать пять будешь гавкать как собака. И ещё двадцать пять, над тобой, как над обезьяной, смеяться будут.

Ну, задвинул, вмешался Керим. А прав Батыр, старики мудрых из себя корчат, а беда приходит, ничего путного не могут посоветовать, только и долдонят терпеть надо, сжав зубы. Отозвался Крест и сказал:

- Молодёжь, эту тему не трогайте? У вас от безделья крыша поехала, и продекламировал:

- «Тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша». И продолжил, - когда сигареты курите, колбасу жрёте, спасибо говорите, кому? Батыр ответил:

- Тому, кто принёс. А приносят вам старики. А вы о них такое говорите!

Короче, - вы поняли? После замечания Креста, все замолчали. Было душно, не спалось, все крутятся, мечутся на шконках, всю ночь, словно в бреду. Была весна и потому весна, призрак свободы, всеобщее веселье в природе, сказывалось на мне, как - то грустно и раздражительно.

Неволя становится невыносимой весной – так бывает везде и всегда. Здесь к этому естественному, метерелогическому фактору действуещему крайне повелительно на чувства человека, присоединяеться и рассуждение, добытое холодной логикой ума. Путешествие возможно только летом, когда можно есть: свежую редиску, помидоры, огурцы, клубнику, малину, А здесь мы этого лишены, остаётся только мечтать.

Очень чётко вспомнил, когда всей семёй отдыхали на Юрмале, на Рижском взморье. Сколько там было малины и клубники, а какое прохладное море, чистый песок.


По вечерам, перед отбоем, тюрьма затихает, затаивется, в недрах её начинается особая, скрытная жизнь. В этот час вступает в действие «тюремный телеграф». Каждый вечер - пронзая гробовую толщину стен - звучит еле слышный, дробный звук: несутся призывы, проклятия, просьбы, слова отчаяния и ритмы тревоги. Я засыпаю похожим на забытье сном и просыпаюсь от первого шороха. Потом научился просыпаться: как зверь, как дикарь, без полусна.

Проснувшись утром, вернулся от мечтаний, на грешную землю, в серую, мрачную камеру, увидев грустные, хмурые лица, которые размышляли о своей горькой, не радостной доле арестанта, у каждого из них и у меня, впереди маячила мгла, туман.

Позавтракали молча, ели ненавистную кашу, попили чай. Миша спросил:

- Что - то у вас сегодня настроения нет? Не понравился завтрак? Никто ему не ответил. Крест добавил, к слову. Есть два закона тюрьмы: поменьше есть, поменьше лежать. А что делать? - спросил Максат. В нашей то тесноте? Крест ответил:

- Надо разминаться, приседать, отжиматься, встряхнуть себя. На слова Креста никто не ответил.

Через некоторое время, Батыр произнёс, - какое приседание? У меня всё болит и ноги, и руки. Это пройдёт и лёжа можно делать лёгкую разминку. Но это каждому своё, о своём теле надо заботиться постоянно и думать о нём. Прогулки надо использовать по полной программе. Открылась кормушка, контролёр громко крикнул:

- СоловьёвШиробоков на выход?

- Спросил к кому?

- Выйдешь, узнаешь? Крест подошёл ко мне и сказал, - РомаСаша помнишь? Я кивнул.

Вышел из камеры, я снова спросил контролера куда? Следственную комнату и грубо сделал замечание. Руки назад! - Выполнил его приказ.

К этому слову, руки назад, вероятно, никогда не привыкну и всегда, когда слышал это слово. Слышал, - как будто щелчок кнута и всегда вздрагивал.

Зашёл в следственную комнату, там за столом сидел Казаев, он предложил мне сесть на железную табуретку, вмонтированную в бетон. Он задал вопрос:

- Как дела, как настроение? Глядя на него, мне не хотелось, ему отвечать.

Хорошо понимал, что от следователя зависела моя судьба, мой срок. Но его не законные действия, ещё при первых допросах. Наступило внутреннее отторжение этого человека. Я не мог воспринимать его, как нормального человека, его лицо мне напоминало воронье яйцо. Все его движения напоминали мне компьютерного робота запрограммированного кем - то, как такие люди могут жить, подумал я.

На его вопрос ничего не ответил, только смотрел на него продолжительным взглядом. У него изменилось настроение, он был не в своей тарелке, видно было, что тюремная обстановка действует и на него тоже удручающе. Он нервничал, вытаскивал какие - то бумаги и снова их засовывал в папку.

Казаев смотрел на меня, как будто хотел уничтожить одним взглядом, но у него ничего не получалось. Так продолжалось минут пять, это был психологический поединок удава и зайца. Я был уверен, что будь у него власть, он готов был сожрать меня, и не подавился бы.

Но он, как и я, был молод, ещё не научился владеть собой, тюремная обстановка его придавила. Он из удава превращался в зайца. Взяв себя в руки. Он сказал:

- Ты просил очную ставку, сейчас её проведём. Руки у него подрагивали.

Ввели Ершова. Он униженно поздоровался, протянул мне руку для приветствия, я не отреагировал. Казаев обьявил. Голос его дрожал. Между вами будет проведена очная ставка. Вы подтверждаете свои предыдущие показания? Ершов ответил, – да.

А ты, - обратился ко мне Казаев. Я так же утвердительно ответил.

Контролёр обратился к Казаеву, - я вам нужен? Подумав, ответил, - куда вы? Сейчас приду, и ушёл. А вы, обратился к нам контролер, - чтобы вели себя тихо!

Ершов на меня смотрел заискивающе, стеклянными глазами, как замороженная щука. Я понял, - последняя, тонкая ниточка моего освобождения, рвётся на глазах, моя судьба в руках этого тщедушного, гнусного, наркомана. И он меня утопит.

Вот она судьба - злодейка и кто решает, мою судьбу, которая зависит от цепи случайностей, чаще вовсе от случайностей не зависит. Человеческие качества испытываются не только в тюремной камере, а за стенами камеры в каком – ни будь кабинете насовсем умного следователя. Меня, арестовывал следователь - стажер. Тагаев, сынок высокопоставленного чиновника.

Не законно держал в ИВС двадцать дней и ни разу не вызвал на допрос. Не провел ни одного следственного действия, потому что не знал, что ему делать. Его начальник, то есть прокурор, не контролировал. На этом заканчивалась законность. Неслучайно среди арестантов всех мастей, так популярна песня – «Судьба».


Судьба во всём большую роль играет

И от судьбы далеко не уйдешь

Она повсюду нами управляет

Куда велит, покорно ты идёшь

В ком силы есть с судьбою побороться,

Веди борьбу до самого конца.


Казаев предложил Ершову, пересказать свои предыдущие показания. Он стал рассказывать о том, что я, Егоров Коля и он, находясь в его квартире, действительно обсуждали, как ограбить, какой – нибудь коммерческий ларёк. Не выдержав, я возмущенно прервал его и сказал:

- Что ты плетешь? Зачем придумываешь то, чего не было?

Последняя надежда на освобождение рухнула, как карточный домик. Понимал, что в моей жизни наступил решающий момент. Кровь стучала в висках, как молот. С неимоверным напряжением сдерживал себя.

Казаев вскочил и приказал замолчать. Ты ведь хотел очную ставку, и она проходит? Что ты, возмущаешься? Ершов говорит правду, а тебе советую признаться, это ведь всего лишь покушение на грабёж, суд учтёт, твоё чистосердечное признание!

Какое признание, если этого вообще не было! Обратившись к Ершову, я спросил:

- Славик, зачем ты оговариваешь себя и нас, - объясни причину?

Тебя ведь заставили, когда был в полиции, - что, не выдержал побоев? Здесь ведь тебя не бьют, прошу тебя, - скажи правду? Будь человеком? Он опустил голову, посерел весь, пот катился по лицу.

Я снова обратился к нему, умоляю тебя, - скажи правду? Он снова молчал. Казаев оборвал меня и снова приказал замолчать, а то прекращу очную ставку и придется её проводить в Ашхабаде. Я сел на табуретку, меня всего трясло от бессилия, несправедливости, а самое главное, на то, что Ершов не скажет, эту мерзкую ложь, в лицо.

Но он подтвердил, - это был конец всему! Не мог тогда я понять. Для чего он это делал? Что его заставило, нас оговорить! Я был уверен, но причину не знал, а она была, и надо было её разгадать.

Казаев писал протокол очной ставки, мы сидели потные. Меня всего трясло от возмущения, я готов был его разорвать. Закончив писать, Казаев дал подписать протокол Ершову. Тот подписал, дрожащей рукой. У меня было такое состояние, как будто, что - то внутри оборвалось.

И вдруг в меня как будто вселился зверь, ярость ворвалась в меня. Я забыл, что нахожусь в тюрьме. Вскочил с табуретки и ударил Ершова. Он успел откинуть голову, и удар пришёлся ему в грудь. В этот удар, вложил всю свою ненависть, обиду, за то, как он мог, так врать в лицо. Ершов упал с табуретки. Казаев вскочил и стал визгливым голосом звать контролера и просить меня, чтобы я прекратил, это безобразие, - зло добавил.

Я ещё и не таким, как ты шеи скручивал, - по таким, как ты тюрьма от плача надрывается! Ничего – ничего, казённый дом тебе сполна от этого недуга излечит.

Ершов медленно поднялся и сел на табуретку. Вошёл контролер и Казаев рассказал, что я ударил Ершова. Контролер подбежал ко мне и приказал встать. Отвёл в другой конец следственной комнаты, приказал стать лицом к стене, а руками опираться в стену. Я выполнил приказание. Ты, что это, мандовошка ёбаная, играть со мной вздумал? Я молчал.

Казаев расказал ему о том, что произошло, выслушал, сказал Казаеву:

- Вы напишите рапорт, и мы его посадим в карцер? Контролёр приказал Ершову написать заявление на имя начальника Сизо о том, что я его ударил. На что, Ершов заявил, что, я его не бил и что он с табуретки упал сам. Казаев воскликнул:

- Как ты можешь, так врать, всё это было у меня на глазах?

Он стал его уговаривать, написать заявление, но Ершов был непреклонен, как попугай повторял, что его никто не бил. Контролер стоял в растерянности и спрашивал:

- Кто говорит не правду? Я ответил:

- Ершов говорит не правду. Я его ударил за то, что он всё время врёт. Казаев сказал, контролеру. Он напишет рапорт, а что вы будете делать с СоловьёвШиробоковым, это ваше дело?

А кто говорит правду, - спросил контролёр. И он снова спросил Ершова, - тебя он ударил? Ершов заявил, - что его никто не бил!

Вспомнил про притчу: правда, это слоёный пирог и каждый вытаскивает свою правду. Казаев вытащил свою правду, а Ершов свою. Затем Казаев написал рапорт, а Ершова заставили написать объяснение.

Прочитав, объяснение, контролер вывел меня из следственной комнаты в коридор, заставил стать, лицом к стене. А сам позвал, корпусного, отдал бумаги ему и рассказал, - что я подрался в следственной комнате. Я вставил реплику, - что ни с кем не дрался?

Корпусной старшина, повёл меня к дежурному Сизо. Подталкиваемый старшиной, я двинулся по коридору. Вдруг, что – то почувствовал, резко обернулся и сразу наткнулся глазами на острый, как бритва, взгляд Казаева, который тут же отвернулся. Когда пришли в дежурку, лейтенант прочитал бумаги и спросил:

- Ты дрался? Я ответил:

- Нет, не дрался. Он подумал и стал ругать корпусного за то, что карцеры забиты, а ты пришёл с такой ерундой ко мне! Если я пойду с этими бумагами к начальнику, то он меня выгонит. Да, кстати, а где объяснение его? - Корпусной стушевался.

Дежурный объявил мне выговор. Сказал, - чтобы я написал объяснение. Мы ушли, корпусной приказал мне, чтобы я написал объяснение, а он через 30 минут заберёт его. Подошли к камере, он открыл её и впустил меня. Когда вошёл в камеру, то Крест сразу спросил:

- Ну, как дела?

Следователь проводил очную ставку с моим подельником Ершовым и что тот нагло врал. В общем, утопил меня. Я не выдержал. Ударил его и чуть не попал в карцер. Но карцеры оказываются, все переполнены и дежурный обьявил мне выговор.

Миша сказал, - тебе повезло. Ершов не подтвердил, что я его ударил. Крест мне сказал, - рапорта следователя достаточно и ты загремел бы на 15 суток. А я, тебя предупреждал, - ты помнишь? О чём говорили. Я объяснил, в какую ситуацию попал, и что Ершов мне в лицо врал. Но почему он это делал, я не понял, мы ведь врагами не были. И зачем он себе берёт дополнительную статью, себя оговаривает и нас тянет?

Ты, РоманСаша не нервничай, - сегодня мы в этом разберёмся? Что и как! - Ответил Миша. Осмотревшись в камере, я увидел, что у нас новичок, я спросил:

- А где Плиев? Его перевели в другую камеру, - ответил Максат.

Миша познакомил нас. Новичка звали Олегом, ему было, лет двадцать пять. Я попросил у Миши ручку, взял свою тетрадь и написал объяснение. Через некоторое время, контролёр забрал его.

Подошёл к Мише и попросил его, помочь мне направить маляву к Ершову и выяснить:

- Почему он сам себя оговаривает и нас тянет с собой? Миша пересел к Кресту, они переговорили. Крест подозвал меня к себе и сказал, - чтобы я написал маляву. Написав, я передал её Мише.

Лёг на шконку, не мог успокоится, события прошедшие во время очной ставки давили меня, не мог понять, не мог поверить, не сон ли это. Разве можно быть таким подлецом и всё склонялся к мысли, не верилось, что такое возможно. Долго лежал, в голове неотвязно, крутились беспокойные мысли

Говорили мне друзья на воле, никогда не имей дело с наркоманами, это самые продажные, за порцию наркотиков, продадут свою мать. Это и случилось. В душе, пытался его оправдать, что били, не выдержал, но что бы так, заявить в лицо? И тебя продал, даже не продал, было бы не обидно, если это было бы. А этого ведь не было. Он придумал всё, - но для чего? Разве может такое сделать человек. Это не человек, это подлец! И только потом понял, когда пережил десятки подлостей.

Разница между подлецом и честным человеком заключается в том, - когда подлец попадает невинно в тюрьму, он считает, что только он невиновен, а все остальные враги государства, народа, преступники и негодяи. Честный человек, попав в тюрьму, считает, что раз его могли невинно упечь за решётку, то и с его соседями по нарам может случиться то же.


Тюрьма не любит хитрецов. В камере каждые 24 часа в сутки у всех на глазах. Человеку не хватит сил, скрыть истинный характер, притворяться не тем, чем он есть. В следственной камере: в минутах, часах, сутках, неделях, месяцах напряженности, нервности. Когда всё лишнее, показное слетает с людей, как шелуха. И остаётся истина созданная не тюрьмой, но тюрьмой проверенная и испытанная. Воля, ешё не сломленная, не раздавленная, как почти неизбежно бывает в лагере.

Некоторые, может быть, знали и рады были рассказать о лагере, предупредить новичка. Но человек верит тому, чему хочет верить. У каждого своё дело, своя борьба, своё поведение, которого не подскажешь, свой характер, своя душа, свой запас душевных сил, свой опыт. Миша оторвал меня от моих размышлений:

- РомаСаша, что ты так расстроился? И стал размышлять, ну допустим, Ершов даже сказал, - что вы хотели совершить ограбление, ну и что? На, возьми уголовный кодекс и прочитай статью 70. Я взял и прочитал: - Освобождение от уголовной ответственности в связи с добровольным отказом от преступления.

Что из этого? А из этого получается такая картина. Если вы договорились совершить грабёж, но потом передумали, то это не будет преступлением, это добровольный отказ. Читай дальше часть 1 статьи 70, я прочитал. Там было написано, лицо освобождается от уголовной ответственности за не оконченное преступление, если оно добровольно и окончательно отказалось от доведения, этого не оконченного преступления до конца.

Миша? - Но меня ведь уже арестовали, на основании показания Ершова и сегодня он на очной ставке подтвердил свои предыдущие показания. Это ещё не всё, впереди суд, а суд исправит ошибку следствия. О каком покушении говоришь, если у нас и разговора не было о грабёжах, а он это придумал.

Нет РомаСаша, не Ершов придумал, а кто - то другой придумал. Разбираться надо в Ашхабаде. Терялся в мыслях, - слишком много вопросов и слишком мало ответов.

А у Ершова, мы спросим? И добавил, - если Магомед не идёт к горе, то гора пойдёт к Магомеду. Малява уже пошла.

Спросил, - когда? Миша посмотрел на меня и ничего не ответил. Батыр обратился к Мише, я уважаю тебя, яшули, но о чём вы говорите, чтобы успокоит РоманАлександра? Да лучше скажите, горькую правду? Какую правду? Да ту правду, в которую ты не веришь. Добавил:

- РомаСаша братишка? Сидеть нам, никто разбираться не будет?

Мне сунули в карман героин, я совершил побег, раскрутился, теперь точно осудят. Ты сегодня, совершил глупость, что ударил Ершова. Это когда ты был там, Ершов отказался, сейчас его ломают, для того чтобы он дал показания. А ты Миша, - за что сидишь?

Тоже ни за что? А остальные, за что сидят, спроси? Да что спрашивать, ты лучше меня знаешь. Короче, пошутил он:

- Быстрее сядем, быстрее выйдем.

Ты прав, у нас, что - то происходит не то, а что происходит, не знаю, но догадываюсь. О чём ты догадываешься, - спросил Батыр. В том, что никто не может, остановит Ментов, слишком много власти им дали, а прокуратуры нет, она должна их конролировать. Спор прервал Крест. Вы в ступе толчёте воду, пустой разговор, одна пурга!

И мой вам совет, - смените тему, потом поймёте? У меня до сих пор по коже мурашки идут оттого, что я видел в воркутинских лагерях. Я никогда не был политическим, но мне приходилось их видеть. Были сильные ребята: умные, образованные, выдержанные и я очень многому у них научился. Но были и слабые, опустившие, при первых трудностях, ломались, как спички, готовы были, куму зад лизать.

Очень хорошо, обьективно, всесторонне пишет Варлам Шаламов, - «В Калымских рассказах». Он сам в лагерях просидел 17 лет. Этот человек, испытал все прелести северных лагерей, на своей шкуре. После освобождения, остался мужиком. Не играл под давки, ни с властями, ни с ворами. Кто его сейчас знает, и ответил, да никто? Калымские рассказы, увидели и прочитали, только после его смерти.

А вот другой пример: знаменитый писатель Солженицын, которого знает весь мир, - кто его так вознёс? Ему писали романроман: - «Архипелаг Гулаг», сотни авторов – арестантов, у Шаламова, он украл 30% событий и эпизодов.

Повесть, - «Один день Ивана Денисовича», он просто стащил у Шаламова. Поступил, как поносный щипач и все молчат?

- А почему? Да потому, что «Архипелаг Гулаг», был опубликован в конце восмидесятых годах. И нашу жизнь показали во всей красе, все зачитывались этим романроманом, а Солженицын попивал виски в Вермонте, под защитой ФБР Америки.

Имею грех, и мы арестанты поддались этой дешёвой пропаганде, в том числе и я. Это произошло потому, что мы ненавидели ментов и коммунистов. Их прогнившую идеологию и зверства, творимые ими. До революции в лагерях содержалось 35 тысяч человек. В сталинские времена в лагерях находилось уже 3 миллиона человек. Более 30 миллионов человек, прошли через лагеря с 1954 года до наших дней. Каждый третий мужчина, где – то сидел! - И вы входите в эту категорию.

Разве Солженицын открыл глаза народу? - Нет. В каждой семье, был зек. Но все молчали и сейчас молчат, и будут молчать, потому, что демократы, это гнилой народ, не надёжный, продажный. Продали всяким Гусинским и Березовским, - всю Россию! Особенно среди «демократов», выделяются плешивый Горбачёв, он продал народ, Россию, западным странам и безвольный, алкоголик Ельцин.

Две перекрасившие суки, были ярыми коммунистами, а теперь стали убежденными демократами. Обьявленной коммунистической цивилизации неполучилось, а создали нечто схожее с пирамидой Хеопса, только не с мёртвым фараоном внутри. А с живым народом, который высыхает, как мумия! Который чахнет, не желая осознать, что всё зависит только от него самого, что нужно браться за дело. Не ждать - «доброго дядю»! А делать своими руками, думать своей головой. Двигаться, искать, пробовать, рисковать и вкалывать, вкалывать, вкалывать!

Вот главная идеология сегодня! А чтобы не мешали людям работать, нужна сильная власть. Я уже давно пришёл к выводу, - только сила нас спасёт. Мощная, разумная сила.

Жизнь жестока. Она производит отбор сильнейших. А СССР нарушила эту гармонию – пытаясь жить в соответствии с принципом всеобщего равенства, семьдесят лет выкашивала лучших и сильных. В результате нация деградирована. А потом в одночасье режим рухнул.

И что? - Народ представили самому себе. Его собственность вырвали самые наглые, больше всех украли самые дерзкие, а самые беспомощные, опустились в нищету.

Ведь если раньше всё, что принадлежало коммунистам, хотя оставалось внутри страны. А теперь множество, чиновников, прежде охранявших эту собственность. Ринулась растаскивать, разворовывать то, что опекал по должности: - нефть, оружие, металл, научные открытия – всё!

И немедленно отправляет на Запад. А у правоохранительных структур психология – волчья: им бы самим поживиться с голодухи. В России нет ни закона, ни порядка!

Кто сегодня не вор? - Только тот, кто не может украсть! В уголовном мире не стало авторитетов, а их место мгновенно позанимали банды отмороженных и устроили в России такой шмон, такой террор, которого не было со времён гражданской! Что бы ни говорили, но при ворах в законе всегда был порядок.

Принято думать, что преступный мир – это все без разбора уголовники, которые совершают убийства, кражи, насилие, любые другие преступления.

В действительности же эту среду занимают только воры в законе. В Москве их, например, как наиболее криминогенном городе, не более 40 человек. Воры в законе прибегают к насилию, подобно тому, как хирург применяет скальпель, - тогда, когда нужно, там, где нужно и ровно столько, сколько нужно.

Это коренным образом отличает их от тупых уголовников, для которых насилие всё равно, что топор для мясника: знай, машут сплеча, не глядя, точно хмелея от пролитой крови.

Другое принципиальное отличие: воры живут по законам, выработанным за десятилетия существования своего сообщества. Эти законы строго определены. Вор должен: служить только интересам братства воров в законе, быть справедливым в разрешении споров, помогать тем, кто находится в местах лишения свободы, устанавливать и поддерживать порядок. Воры в законе убеждены, что жульническая кровь течёт в жилах, каждого человека, и они безошибочно сажают на крюк всякого, кто хоть раз попробовал не заработанного рубля.

Система внутренней защиты преступного мира заключается в том, что все воры обязаны поддерживать друг, друга, и заботиться о своём авторитете. Уголовник, поднявший руку на вора, подлежит уничтожению. Бесспорно, что в интересах той же защиты «ордена» используются за последнее время сближение авторитетов с правоохранительными органами (милицией, ФСБ, прокуратура). Воры в законе проявляют готовность, к отдельному сотрудничеству, прежде всего потому, что сами обеспокоены валом уголовного беспредела.

У преступного мира нет тёмных тайн, как пытаются представить некоторые журналисты и писатели. И это ни какая - то загадочная и глубоко законспирированная организация. Более того, вообще не организация, а идейное братство, построенное на взаимной поддержке и выручке. В чём ты, РоманАлександр, убедился не на словах, а на деле. Твой отец уже прикоснулся к этим людям.

Причём помощь оказывается и простым гражданам, если у них возникают проблемы с уголовной средой.

Такого рода поддержка особенно нужна сейчас для коммерсантов. Ведь вор в законе, – не сектант, а сильная личность, который постоянно находится в поле зрения уголовной среды.

Редко, но бывает, что воры в законе непосредственно сами совершают преступления. Но в отличие от простой уголовщины авторитет идёт против закона не для того, чтобы урвать и хапнуть, а из идейных убеждений, чтобы остоять свои принцыпы. Чтобы приблизиться к пониманию преступного мира, необходимо, прежде всего, отказаться от нелепого и смешного высокомерия; им сплошь и рядом грешат те, кто, вопреки народной мудрости, зарекается от тюрьмы.

Не будет большим преувеличением сказать. Что лагеря и зоны – это громаромадное чрево, которое породил, господствующий класс, со всеми её паскудствами и мерзостями, насилием, прнципиальным отрицанием личности человеческого достоинства. Если рабы были главной производительной силой древнего мира, то социализм сооружен зеками, - знаменитые стройки, гиганты индустрии – всё построено на их костях.

Они гибли, как мухи, пускались «в распыл» тысячами и ни у кого душа не болела. Преступный мир как раз и стал реакцией общественного мнения на прелести сталинских, брежневских, андроновских, горбачевских, лагерей. Особенно в последнее время, когда зеков перестали даже кормить.

Люди, попавшие в зоны, хотели выжить всеми правдами и неправдами, а это возможно только в закрытом для основной массы уголовников кругу. Выживали самые умные, сильнейшие, умеющие постоять за себя. Да и уголовная среда, будучи разношерстной и мало отличалась от волчьих стай, требовала внутреннего разрешения споров и противоречий. Она была жизненно заинтересована в выдвижении наиболее способных лидеров, которые могли играть роль третейских судей.

Поэтому вор в законе – лицо коллективно признанное, и оно обязано оправдывать оказанное ему доверие. Советское и демократическое государство, будучи само по характеру уголовным, само проявляло заинтересованность в становлении и укреплении воровской власти. Загнанные миллионы людей, а вернее рабочий скот, мог держать в узде только преступный мир, смотрящие камеры, барака, корпуса, лагеря, тюрьмы, а не охрана и кумовья. Посмотрите у нас разве не так? - Крест указал на Мишу.

И сегодня в колониях правит воровской закон, а не администрация. Даже в менторских зонах, правят смотрящие, все возмутились, не может быть! - Может! - Может! – Отвечаю! Они же зеки, такие же, как и мы. Можно не сомневаться пока существуют зоны с дешевой рабочей силой зеков, устои преступного мира будут не поколибимы.

По сравнению с пятидесятыми годами воровской «орден» значительно изменился. Сегодня преступный мир представлен двумя сотнями воров в законе и так называемыми смотрящими с полномочиями от преступного мира. После распада СССР воры в законе, уроженцы Кавказа, Средней Азии, ринулись в Россию. У себя на родине их просто уничтожали: Алиев, Шеварднадзе, Каримов. Эти правители, их боялись, как чёрт ладана! Они не хотели делиться с ними, властью.

Большой приток не русских (в первую очередь, кавказках) авторитетов вызвал в воровском мире раскол, который произошёл под знаменем идейных разногласий между старыми ворами, отвергающими коммерцию, и модернистами – теми, кто встал на путь капиталистов. Сторонники старых традиций, как правило, русские, все больше отодвигаются за пределы экономических сфер влияния, им отводится роль авторитетов главным образом в колониях.

Своё влияние «старики» осуществляют, выступая в качестве третейских судей при решении спорных вопросов между криминальными группировками, отстаивающими свои сферы интересов, а также – берясь за устранение взаимных претензий между бандами и коммерческими организациями.

Кроме того, их власть безоговорочно признаётся в уголовной среде, из которой черпаются исполнители любого насилия в духе воровских традиций. В крупных городах и тех местах, где заметна коммерческая деятельность, воровская власть существует параллельно с официальной властью государственных органов. Такие отрасли: как банковская, нефтяная, газовая, металлургическая, лесная, золотодобывающая, алмазная. Торговля ими контролируется полностью.

Причём предприниматели, как правило, стремятся заручиться поддержкой генералов преступного мира, при получении долгов с партнёров, не выполняющих договорные обязательства, или защите от местных уголовных группировок и рэкета. Объяснение простое: в таком случае высока возможность разрешения противоречий и споров в криминальной среде.

Усиление позиций воров в законе вызывает жестокое противодействие со стороны криминального предпринимательства, не признающего воровских традиций. В каждой коммерческой структуре создана, так называемая служба безопасности, это ничто иное, как своё МВД, ФСБ. Возглавляет эту службу безопасности, как правило, бывший полковник КГБ или МВД, все бывшие высоко квалифицированные специалисты, а вернее лучшие кадры КГБ, МВД работают там.

Этих людей вынудили уйти такие, как Ельцин. Который отдавал незаконные приказы по устранению не угодных! При этом, платя гроши. Думая, что они должны на него работать, за его тупые идеи, а их дети должны кушать его идеи?

Вот и сошлись на поле брани те умнейшие люди, которые раньше противостояли и боролись за идею пятьдесят лет. А теперь началась битва за деньги, очень крупные деньги. Обе стороны сошлись, как на Куликовом поле.

Авторитетов начали отстреливать, как куропаток. Убиты: - Глобус, Сво, Калина, Квантрашвили, Сельвестор, Шурик – Захар (Москва), самый авторитетный вор Бриллиант (Соликамск), Хорёк и Свердловский (Екатеринбург), Тульский (Тула), Моисей (Брянск) и многие другие. А что же официальные ФСБ и МВД, что они могут сделать. Сражались ведь гроссмейстеры с обеих сторон, - ни одно убийство до сих пор не раскрыто.

А среди ментов, кто убит? - Задал вопрос Керим.

– Среди них тоже, много убито. Война продолжается, но наметилось временное перемирие, на долго ли, предсказать никто не может. Вот что принес Ельцин и Горбачёв.

А сколько горя, сколько страданий, эти иуды принесли простому народу. Пол России голодует, раздели всех, на такое не способны самые конченые преступники. Беспредел, по жизни катит. Из - за голода сотни, тысячи, попали в зоны. В зоне они были бы, шестёрками, суками, стукачами, опущенными!

Сколько раз они проезжали, в своих лимузинах, мимо московской «Бутырки», ленинградских «Крестов», киевской «Лукьяновки», минской «Володарки» и что они подумали о таких, - как мы?

Что там гниют, по их вине, не виновные, голодные, в переполненных туберкулёзных камерах, - никогда! Эти каменные замки с зарешеченными окнами, годами не ремонтированные, являются памятниками архитектуры, хотя это Сизо, но их в народе называют тюрьмами.

Солженицын же, встречался и с Горбачевым, и Ельциным, учил их, прожженных аферистов, уму разуму! Как обустроить Россию. В своем романроманее, - «В круге первом», дословно цитирую, поверьте на слово, писал:

- Страна стала, ожесточена, совершенно бессовестна, с пропастями между хилой нищетой и нахально, жиреющим богатством.

Он писал романроман в 1964 году, как точно попал. А встречался с Горбачёвым и Ельциным в 1995 году. Какой цинизм! А как бывший, «не виновный» зек, так он говорит. Ни разу не поставил вопрос о том, что бы освободить десятки тысяч не виновных и арестованных за мелкие преступления бедолаг, терпигорцев. Такого, при ненавистных коммунистах не было, коммунисты на 90 %, уважали уголовный кодекс. Отмечу только, с 60 годов до 90 годов.

Керим спросил Креста, - Сергей Николаевич? Он удивлённо повернулся к нему и ответил, - первый раз меня назвали, не погонялам, а по имени и отчеству.

- Что вы хотели Керим Арестантович? Керим засмеялся и спросил, - а где вам дали, погоняло «Крест»?

- Да в Крестах и дали! Когда был такой же, как РоманАлександр, высокий, худой. У меня ведь было два метра роста, это сейчас я усох.

Когда в коридоре ставили лицом к стене, я руки расставлял в стороны, у меня была переломлена ключица. И похож я был, как на распятого Иисуса Христа, братва дала, мне погоняло, - «Крест». Тогда мне было девятнадцать лет. Миша обратился к Кресту и задал вопрос. Почему он так не доброжелательно относится к Солженицыну?

Потому что, - первое, он предал наши интересы! Второе, - я прочитал очень внимательно, «Калымские рассказы» Шаламова, «Архипелаг Гулаг», «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом». Третье, - знаком с теми людьми, которые посылали рассказы, наброски Солженицыну, а он, об них даже не вспомнил. Четвёртое, - когда находился в Сизо г. Свердловска, то все эти книги оказались у меня в камере, время было много, там я был 8 месяцев и сравнил написанное Шаламовым и Солженицыным.

Оказалось, что целые абзацы, были переписаны. Отсюда и моё, отношение к нему. Вам советую прочитать? - Они описывают настоящую жизнь, без прикрас, выстраданную на своей шкуре, каждой клеточкой мозга. Подобного не написал ни один академик, - учиться надо у Шаламова Варлама Тихоновича, Достоевского Фёдора Михайловича, Якубовича Петра Филипповича. Всеми авторитетами, - эти книги были прочитаны. И воровские понятия, переходили от них, из поколения в поколения, тюремные законы сохранились благодаря таким людям.

Самый справедливый, это воровской суд, суд чести и выполнялся он неукоснительно. В настоящее время появились отморозки, торпеды, беспредельщики, которые перестали уважать и исполнять эти законы, но когда попадают такие люди в зону. - Ох, как не сладко им приходиться!

Порядок и справедливое решение вопросов нужен везде. И произнёс: - «Дуралекс си длекс» – это по латыни, а по-русски, - закон суров, но это закон. Не нужно путать с уголовным кодексом, который грубо нарушается самими составителями.

Я говорю, про тюремный закон. Вы же видите, какой беспредел творится сейчас администрацией. А у них есть, исправительно-трудовой кодекс и мы и они, - должны жить по нему. Они его грубо нарушают и мы его нарушаем, но это происходит из - за того, что они беспардонно, лицемерно, никого не боясь, показывают свою власть.

Кто - то должен их и нас развести. Нужна стрелка! - Воскликнул Керим. Да нужна стрелка! - Ответил Крест. И вы не смейтесь, если они не остепенятся, будет стрелка. А это пожары, трупы, отстранение от должности, лишение званий. Все проиграют и мы, и они. Ваш президент, разведёт нас, - когда про всё узнает. Президент Туркменбаши Ниязов